Твердохлеб П. Г. Любовь моя, печаль моя и радост... часть 2

дорогу к дому особенно трудной. Уже после первых километров от Свинковки, сходу затерявшись в метельном ночном мраке, почув­ ствовал ощутимую усталость не только в ногах, но и во всем теле. Точно ли я топал в нужном направлении, был твердо не уверен, ветер не всегда служил надежным компасом, эту истину испытал еще в школьные годы. Из-за изменчивости его направления не раз приходилось блуждать в ночное время, сбившись с верного пути. Не под силу стало рукам, попеременно державшим картонный че­ модан, набитый общими тетрадями, приобретенными еще в Венг­ рии. Все годы, находясь на службе в армии, не покидала меня мысль о поступлении в институт. Я помнил родителей, желавших мне высшего образования. И как закончилась война с благополучным для меня исходом, готовился к продолжению учебы. Поэтому для меня тетради имели высшую ценность, чем самые дорогие шмот­ ки, которыми увлекались другие демобилизовавшиеся ребята. Упа­ док сил порождал неуверенность, что я благополучно доберусь к родному очагу. Как я сожалел, что допустил глупость. Не ориентируясь ни во времени, ни в пространстве, наткнулся случайно на черный предмет, по размерам напоминавший мне животного. Без страха приблизился к нему. Это была большая куча перепревшей соломы от давно недобранной, заброшенной скирды. С трудом забрался на ее верхушку. Сразу почувствовал себя безо­ пасней. Подумал: в случае чего недоброго, зажгу ее. Через неболь­ шой промежуток времени вокруг скирды появились животные. Страшно испугавшись, принял за стаю волков, учуявших челове­ ка. Для защиты ничего не было. В кармане брюк находился перо­ чинный ножик и коробок спичек. К счастью, это оказались лисы. Впервые я услышал, как они тявкают тихо и без подобного собачь­ его напора. Это место, видимо, было местом их охоты. Под соло­ мой водились мыши. Присутствие человека вызвало у лис злость, так как было нарушено их обычное занятие. Так я в качестве караульного на куче соломы протоптался до рассвета. А хитрые лисы, при приближение утра заранее оставили облюбованное ими место, подались в укромные от взгляда норы. Когда стало совсем светло, при успокоившейся, наконец, погоде, заметил вдали голые вершины тополей родного хутора. Обрадовавшись, побрел напрямик, оставляя за собой след в глубо- 48

ком нетронутом снегу. Прошло около часа трудной ходьбы, как на белом фоне снега показались очертания бедныхпослевоенных стро­ ений хутора. Нетрудно было еще издали заметить движущегося человека в шинели на ровной, как на ладоне, степи. Все, кто был во дворах, повыходили на улицу. Каждый хотел видеть своего служивого: отца, мужа, сына. Даже надежда теплилась и у тех, кто получил похоронки. Убитых горем людей нетрудно было понять. У каждого, кто понес в войне невосполнимую утрату, в душе теплилась надежда увидеть другого человека: мужа, сына, брата живым. Им не хотелось верить в похоронки. Еще надеялись на чудо. Напрасно зажигали огонек надежды, который никогда не осуществится. С могил еще никто не возвращался... 1946 год оказался неурожайным, голодным. Невзирая на массу сложностей, клубок проблем, родители не хотели отступать от сво­ их намерений дать мне высшее образование. Не в меньшей мере желал я поступить в институт. Доставал учебники, готовился без признаков лени к вступительным экзаменам. В какой институт, тол­ ком не определился, но больше тянуло в сельскохозяйственный. Очень любил благоухающие хлеба и обширные степи. Я не пред­ ставлял свою жизнь, оторванной от этой красоты. Хорошо пони­ мая, что моя самоподготовка, учитывая почти шестилетний отре­ зок времени после окончания десятилетки, вряд ли обеспечит ка­ чественный уровень знания, гарантирующий поступление в ВУЗ. А в хуторе где взять квалифицированную помощь? Однажды отец, будучи на совещании в райисполкоме, который находился вблизи инженерно-строительного института, узнал, что там производит­ ся набор бывших фронтовиков на трехмесячные подготовитель­ ные курсы. Сходу устроил меня на квартиру к давнишней знако­ мой, где всегда сам оставался при поездке в Полтаву по служеб­ ным делам: в райисполком или в райком. В совещаниях недостат­ ка не было. Часто председателей отрывали от неотложных дел для малозначащей говорильни. В тот непредельный период жизни я постоянно испытывал ощущение бесцельно уходящей жизни. Мне уже было двадцать четыре года, а я не имел специальности. О какой будущей се­ мье я мог мечтать?

Иногда совершаются глупости и на пустом месте. По необдуманности совершил ее и я. В тот день, когда направлялся в институт для сдачи документо на подготовительные курсы, увидел несколько свежих объявлений расклеенных по стенам городских улиц. Суть содержания своди лась к следующему. В Харькове открывались краткосрочные кур сы для подготовки директоров заготзерна. Подумал: год голодный. Как раз то, что мне и требовалось. Н обременяя себя лишними рассуждениями о принятом лег комысленном решении, без ведомародителей сходу направился по адресу, указанному' в объявлениях. Это был полтавский трест хлебопродуктов. Управляющий трестом принял меня без особой задержки в его приемной. Вы глядел статным, здоровым человеком. С холеным лицом. Я еще подумал: такому голод не грозит. Когда проверил мои документы, заговорил доброжелательным тоном: -Зачем вам тратить время на курсы. Я вам предлагаю должность моего заместителя. Мне именно такой и требуется -- молодой, не обремененный семейными заботами. По виду вижу, вы — расторопный человек. У вас много времени будут занимать командировки, не простые, а с важными делами государственного значения. Хлеб едят все: и белые, и желтые, и черные. Этим мне дал понять о поставках хлеба за границу. Я еще не мог собраться толком с мыслями, как управляющий сра­ ботал на опережение: -Ваше согласие, и я отправлю ваши документы в Киев. Если по­ лучим добро, в чем я не сомневаюсь, будет издан приказ. От его действий несло ароматом решительного человека. Я, как под гипнозом, сознательно открыл для себя дверь удара судьбы. Дал согласие. После этого управляющий, улыбнувшись, по-семейному спросил, переходя на “ты”: -Я не ошибся. Ты еще не женат. Очень хорошо. М ы еще свадьбу сыграем. Недавно приняли на работу одну молодую особу. Она приехала из Средней Азии, куда была эвакуирована вместе с родителями. Родители умерли. Она приехала в Полтаву. Здесь их собственный дом. Пока живет одна. Смазливая на вид. Тебе понравится.

Тут же вызвал к себе мужчину и спросил: -Дверь в бухгалтерию открыта? Тот подтвердил движением головы. -Проведи этого молодого человека и умеючи покажи место, где сидит Маша. И никому ни слова! Понял... Движением головы служащий, видимо, пользующийся авторитетом управляющего, указал мне место. За столом, ничего не подозревая, занималась своим делом девушка всех женских достоинств. -Понравилась?—спро сил начальник, когда я вернулся довольным в его кабинет. -Она не просто красивая, восхитительная, —ответил я без признаков смущения. - Хороша Маша, да не наша. Такая краля не для деревенского парня. Как говорится в пословице: “Не дери глаз на чужой квас”. Уверен, у нее женихов пруд пруди... У каждого человека написана правда на глазах. Как мне показалось тогда, такая правда читалась и на глазах управляющего. Я не сомневался, что для осуществления собственной идеи такой напористый человек используег свой административный ресурс до конца... В тот вечер под влиянием приподнятого настроения за ужином я проговорился. Теперь и хозяйке дома, и ее двум дочерям стал изве­ стен мой легкомысленный поступок вопреки воли родителей. На следующий день отец приехал по служебным делам и заодно про­ верить, зачислен ли я на подготовительные курсы в институт. По всей вероятности, это его больше всего интересовало. Когда хозяй­ ка сообщила отцу правду, тот пришел вне себя. Когда вечером при­ шел из треста, к большому удивлению за столом вместе с хозяйкой сидел отец с колхозным бухгалтером. Заметив острый взгляд отца, почувствовал холод на душе. -Садись, сынок, - указал на место рядом с собой. - Его голос прозвучал довольно спокойно, без повышенной интонации. Бухгалтер налил и мне стопку водки. Подавляя душевное расстройство, спросил: -Так куда ты отдал документы? Я ответил. Отец беззлобно, но повелительно продолжил трудный разговор.

-Запомни, глупец. Должность —не специальность. Сегодня ты замуправляющего, а завтра выгонят, и ты никто... если не забе­ решь документы, как от сына я от тебя откажусь. Знал, отец в своих намерениях всегда был тверд и непоколебим. -Будет по-твоему. Перечить не стану. -Вот так будет лучше для нас обоих, - произнес отец, принимаясь за следующую рюмку; чуточку повеселев. Но дело с возвратом документов оказалось делом не простым, как я представлял. Управляющий принял мое неожиданное заявление с раздражением: -Ваши документы уже в Киеве. А когда прибудут, возвращу при наличии справки, что вы являетесь студентом. Я же не могу в шутки играть с органами КГБ. Я стоял, ошарашенный словами начальника. Условия, поставленные им, казались невыполнимыми. Кто же даст такую важную справку? А в институте заканчивались сроки приема на подготовительные курсы. До конца непродуманным поступком загнал себя в темный угол. Ни заготзерна, ни института. Так получилось: “С дурной кожи, так и нос долой”. Оставил трест, глубоко обиженным. В жизни так: сегодня весело, а завтра грустно. Пошел в строительный институт в поисках удачи. По дороге застал проливной дождь. Обмундирование на мне промокло до последней ниточки. Явился в приемную директора института в самом неприглядном виде. Узнав о цели моего прихо­ да, секретарь доложила своему шефу. Директор фронтовиков при­ нимал беспрепятственно и уважительно. Оказавшись в кабинете человека интеллигентного вида с сосре­ доточенным лицом, я изложил всю правду от сманившего меня объявления, крутого разговора с отцом и категоричного с управляющим трестом хлебопродуктов. Лев Михайлович Даманский выслушал меня с должным вниманием и задал единственный вопрос: -Есть желание учиться? -Большое, —ответил правдой. Затем Даманский словно для себя произнес фразу: -Жизнь на то и дана, чтобы извлекать уроки. Пригласил секретаря, произнес никогда мной не забываемые спасительные, слова:

Студенты первого куцрса. Студенты на уборке картофеля с. Каваливка (на фоне колхозного общежития).

54

Н а 50 л е ти и д и р е к т о р а и н с ти т у та в г. Том ске. (П е р е в е д ен н о ­ го из Полтавского института. П рисутствую т .выпускники на­ правленные на строительство оборонных заводов в Сибирь). П реподаватели института в день 25 летия первого послево­ енного вы пуска,на посадке деревьев. (Я последний слева. 1976 год. г. П о л тав а )

Студенты на прогулке . г. Полтава у памятника Славы в честь победы над Шведами. Студент V - курса института 1951 год. г. Полтава.

-V нас и без этого хватает неприятностей. Выдайте ему справку для предъявления в трест хлебопродуктов, что он является студен­ том нашего института. Я подпишу... .Покидая пределыПолтавского инженерно-строительного инсти­ тута, с благодарностью подумал о его руководителе: этот человек имеет силу, а не пустой звук. Через некоторое время, возвращая мне документы, управляющий спросил: -А почему раньше не сказали мне, что вы — студент? -Скрыл. Отсутствуют материальные условия для продолжения учебы, - ответил ложью. Не мог же я сказать, как все происходило в действительности... С документами на руках начиналось выстраиваться в жизни главное, что я хотел. Без проблем поступил на подготовительные курсы. К занятиям относился исключительно старательно. Не допускал пропусков на уроки даже если на стадионе проходила ' большая футбольная игра. Больше всего боялся немецкого и русского языков. Еще в десятом классе часто менялись учителя, а были периоды, когда по этим сложным предметампреподаватели вовсе отсутствовали. При таких условиях учебы откуда же взяться твердым знаниям? Как-то преподаватель немецкого языка на курсах Донцова (ее городские баловни называли “бабойДонцовой”) взяла мою общую тетрадку из превосходной венгерской бумаги для проверки домой. Когда на следующее утро вернула мою тетрадь, я ужаснутся. Там было больше красных исправлений, чем фиолетовой писанины. Это был “образец знаний” не для подражания. С таким багажом знаний не откроют дверь в институт. Я сник окончательно, преподаватель, заметив мою подавленность, подошла ко мне: -Ничего, что масса ошибок, но вы, не как некоторые, прилежно учитесь. Старайтесь и дальше, у вас получится, — произнесла обнадеживающие слова. Наступил самый ответственный период — сдача экзаменов для поступления в институт. Мне предстояло выполнить важную и тяжелую миссию в жизни. И дома все вертелись вокруг моих экзаменов. Но вскоре в наш дом ворвалась беда. Серьезно заболел отец. Снова его поместили в областную больницу в тот корпус, как и в период

войны. Горожане дали ему неприятное название, корпус для смер­ тников. Состояние здоровья отца ухудшалось с каждым днем. Вра­ чи тоже не давали обнадеживающих результатов в лечении. Выз­ вал телеграммой старшего брата Федора, служившего в МВД на севере Свердловской области. Приехал и младший брат Иван из Цюрюпинска, работавший молодым специалистом — путейцем на железной дороге после окончания техникума. Тяжело было и горько увозить отца из областной больницыдомой. Слабо объезженный молодой конь в условиях интенсивного городского движения различного вида транспорта шарахался в стороны. С трудом удерживал строптивое животное во избежание дорожного происшествия. На второй день после приезда отец умер. Ему было только пятьдесят четыре года. Спасаясь от немецкого рабства, находил убежища в болотах. Спал на болотных кочках. Там и застудил печень, Болезнь так далеко зашла, что слишком позднее вмешательство медицины было бессильно что-то полезное сделать. Вся семья сильно скорбила по невосполнимой утрате дорогого человека. Я в особенности. Мои планы на будущее рушились. ‘Почемумне судьба послалатакую кару?’’—задавал вопрос себе. После похорон и поминок, мать и три сына уселись во дворе на толстую дубовую колоду, служившую ранее для посиделок с сосе­ дями и хорошими людьми. Решался мой житейский вопрос. Как быть с моей учебой в институте, в который я уже был принят при скудном, бедном положении в материальном плане семьи. Первым высказался Федор. Он был еще тогда в чине капитана: -Пусть учится Павло, я буду помогать. Иван тоже, вроде, поддержал заверение старшего брата -Никто, сыночек, тебе не поможет кроме меня. У них свои семьи и свои заботы. Разъедутся и забудут о нас. Будешь поддерживать хозяйство, как нибуць проживем. Пока я жива, надейся на меня. Покойный отецхотелвидетьтебя образованным. Изкожи будулезть, а выполню его желание. Слова матери оказались пророческими. Братовья уехали. А мы остались с мамой одни с очень трудными материальными проблемами. Дохода никакого, одни расходы. Налоги и моя учеба. Я сильно переживал. Ходил по глухой улице

хутора, лишь бы успокоить волнение своего сердца. Наступило тя­ желое испытание в моей жизни. До смерти отца жили бедно. А теперь хуже некуда. Ни денег; ни продуктов, ни корма для коровы, на которую возлагалась вся надежда насчет реализации молочной продукции, чтобы иметь хоть какой-то скудный доход. Жившая впроголодь мать, работавшая’до седьмого пота, видя мою сильную растерянность, говорила: -Мужайся, сынок, набирайся мужества и сил. Только не бросай институт. Малейшие обстоятельства начального периода учебы в институте врезались в мою память. Я очень старался в учебе. Боялся потерять студенческую стипендию, единственный денежный доход. Разумно пословица гласит: “Худ талант, когда пуст карман”. Хотя бедностью был доведен до отчаяниями в мыслях не допускал бросить институт. Всеми; силами старался удержаться в его стенах. Помогли товарищи устроиться в духовой оркестр. В качестве поощрения музыкантам давали бесплатно дополнительно в студенческой столовой порцию второго блюда. Кроме этого оркестрантам, больше чем другим студентам, профсоюзная организация выделяла талон на приобретение промышленных товаров. Через перекупщиков реализовывали их на городском рынке. В результате спекулятив­ ной сделки имели небольшую денежную выручку, которую трати­ ли на продукты и учебные принадлежности. Часто в свободное от занятий время и. в выходные дни подряжались на разгрузку ваго­ нов: с углем, мукой и солью. Бььта самая тяжелая работа с солью. Она даже через спецодежду поражала тело, особенно в тех местах, где имелась хоть незначительнаяцарапина на коже. Основную часть побочной, штатной работы занимало строительство по восстанов­ лению главного корпуса института, сожженного фашистами в пе­ риод своего отступления. Строительные работы велисьтолько вруч­ ную. Из механизмов, если его только можно было относить к меха­ низмам по теперешним понятиям, бал кран-укосина, представляю­ щий собой электрическую лебедку с рабочим тросом и деревян­ ную мачту, поддерживающуюся тросами-растяжками. Особую сложность, а больше всего опасность, представлял монтаж метал­ лических балок перекрытий четырехэтажного здания, возведенно- 59

го в прошлом для института благородных девиц. Кран мог только поднять балку в вертикальном положениина высоту оконного про­ ема наружного этажа. Дальнейшие операции осуществлялись сту­ дентами вручную. Было даже жутко смотреть на исключительно опасную работу, когда ребята, рискуя собственной жизнью, таска­ ли балки по наружной стене, монтируя кровельное перекрытие... В первом, послевоенном наборе 1946 года, всего две группы. Примерно в равных количествах: фронтовиков и выпускников — десятиклассников текущего года преимущественно из областного центра. Судя по одежде, лично я относил их к выходцам из зажиточных, точнее, обеспеченных семей. Учеба происходила во временно приспособленных помещениях хозяйственного назначения, оставшихся малоповрежденными врагом. Постепенно все входило в русло обычной студенческой жизни. Я уже приобрел уверенность в постоянстве учебы до сроков ее завершения. И больше не терзали душу всевозможные опасения. Учебный процесс начал усваивать не хуже других. Но тут произошло непредвиденное обстоятельство, вызванное крайней бедностью в семье. Это произошло в период экзаменационной зимней сессии. Я прибыл домой. Встретил мать сильно расстроенной. Она мне сходу печальным тоном произнесла тревожные слова: -Хорошо, что приехал. Осталось кормов для коровы на три дня. Если ты ничего не сделаешь, то нужно решать, что нам делать с кормилицей нашей. Если пустим под нож, тогдатвоейучебе насту­ пит конец. В доме не будет ни копейки. Мысль у меня сработалабыстро. Когдашел отстанции, то обратил внимание на большое поле кукурузы, где не были убраны стебли. Пошел к начальнику колонии—хозяину нужного для меня поля. Одноэтажные домики для обслуживающего персонала ютились рядом с зоной заключенных. Хозяин обставленнойквартиры принял без признаков неприязни. В квартире разносился приятный запах жареного мяса. Хозяйка предложила поужинать. Умирая отголода, я отказался, сославшись, что я только что из-за стола. Рассказал начальнику свою беду с бескормицей скотины: -Завтра к шеста угра из зоны будут выведены два вола с арбой.

Коси, сколько сможешь. Вечером волов приведешь на прежнее место. Расконвоированный будет ждать. Начальник сдержал слово. Арба с упряженными в ярмо волами стояла за зоной ровно в шесть утра следующего дня. Вместо снега моросил мелкий дождь. Весь короткий день провозился с косови­ цей, подборкой кукурузных стеблей. К вечеру резко похолодало, стебли смерзались», усложнялась работа при разгрузке с арбы при­ везенного домой корма. Не только руки немели, все тело дрожало от переутомления. Управились с отправкой волов и складировани­ ем привезенного корма поздно. Для короткого сна мало оставалось времени. Нужно было успеть к пригородномупоезду, проходившему по станции Божково от Коломака до Полтавы в начале шестого утра. До станции двенадцать с лишним километров. По грязной полевой дороге не разгонишься. Перед уходом ко сну мать заверила: -Ложись, сынок. Я не усну. Подниму к двенадцати. Сильно намаявшись за день тяжелой работой, на полуголодный желудок от зигирухи из ячневой муки уснул сходу молодецким сном. И во сне мне приснилось, что завтра экзамен по высшей матема­ тике. Уложил всемогущий сон и уставшую до предела мать. Вы­ шел из дому на час позже, чем требовалось времени для преодоле­ ния неблизкого расстояния до станции. На дворе снова наступила оттепель. Ночная темень и нудный моросящий дождь вместе с опозданием не придали духа. Только теперь меня одолел озноб пе­ ред непредсказуемостью в случае опоздания на экзамен. Торопился насколько позволяла сила в теле. Но по скользкой липкой чернозем­ ной дороге не разгонишься. Я уже не оглядывался по сторонам и не прислушивался к ночной степной тишине на случай появления вол­ ка или дикого кабана. В малонаселенной степи их водилось множе­ ство. И отстрелом зверья никто не занимался. Как ни старался, вы­ матывая из себя последний запас энергии, на поезд опоздал всего на пять минут, не больше. Только выскочил из лесозащитной посадки перед зданием станции, пригородный набрал уже скорость. С печа­ лью и растерянностью посмотрел на красный фонарь последнего вагона. От шока закружилась голова, а в глазах от слез потемнело небо. Я готов был кричать от бессилия безумно уставшего человека. Говорят: судьба любит, когда ей протягивают руку и наоборот не любит, когда ее отвергают. Решил й я, попытаться броситься ей на­

встречу с мольбой о помощи. Пустился вслед за поездом по шпалам в двадцатикилометровый путь к Полтаве. Надеялся на удачу, и сам не представлял на какую. В основном бегом преодолел двенадцать километров до следующей станции Свинковка, от которой уже ви­ ден город, а туттоже ни одного вагона. Словно из-за меня все движе­ ние поездов прекратилось. Опять по шпалам до Полтавы рысью. Теперь уже не моросил, а лил настоящий дождь. Вот такая была зима. Я настолько разгорячился и проникся безразличием к проис­ ходящему вокруг, что дождь меня не донимал. В голове виталаодна из главнейших мыслей: не опоздать к экзаме­ нам. А время неумолимо двигалось по законам вселенной. И какое ему дело до моих экзаменов. Скоро наступит полдень, а я еще на окраине города, до института не рукой подать. А дождь все набирал силу. Нельзя жить в неуверенности и без надежды. Хоть меня пре­ следовал жестокий рок, к двум часам дня добрался до института. В полузатемненном коридоре почти вся группапереживала, меня ждала. Я только спросил: -Все? -Еще экзаменуются четыре человека, - за всех ответила Люся Ерисова, одна из самых активных общественниц в группе. С разрешения преподавателя зашел в аудиторию. Меня, вроде, только что вытащили из стиральной машины. Куца шагнул, там оставил мокрый след на полу. Все, кто присутствовал в помеще­ нии, обратили на меня внимание не без сожаления. Не только ши­ нель, и гимнастерка была не суше. Экзаменующий преподаватель по высшей математике предложил выбрать билет из немногих, ос­ тавшихся на столе. Когда я сел на свободное место, Ярошенко по­ дошел ко мне и сказал, что решить, на что ответить устно, Он зна­ чительно упростил мой билет. Последнюю студенткупо фамилии Кирзо, выражаясь студенчес­ ким языком, “погнал”. Я слышал, как он ей сказал: -Вы ошиблись в выборе ВУЗа. Не разбираетесь в элементарных вопросахматематики. Из васне получится настоящего инженера... Имеете шанс осенью перездатъ. Последний печальный исход не вселил в мою душу радости. Больше добавил тревогу. Наступила моя очередь последним показывать знания. Я уже несколько успо­ коился и готов был держать экзамен. Хотя полной уверенности в

абсолютной точности ответов я не имел. ПреподавателяЯрошенко студенты считали простым, доступным, с широкой открытой ду­ шой. Он не умел играть на плохих настроениях учащихся. За эти положительные качества его в институте уважали. Однако был прин­ ципиален и поблажек никому не давал. Главным мерилом отноше­ ния к любому студенту являлись знания. Для него было совершен­ но безразлично: то ли сын или дочь ответственного партийного работника, то ли прачки. Как мне тогда казалось, он больше благо­ склонен к студентам крестьянского проихождения. Теперь мы сидели один против другого уже в пустой аудитории. Я не сидел, как мышь, загнанная в угол котом, но однако не чув­ ствовал себя раскованным. Начал отвечать по билету ровно, без признаков боязни и неуверенности. Только в последнем ответе до­ пустил неточность. Ярошенко тут же дал наводящий вопрос. Я от­ ветил без запинки. Преподаватель потянулся к моёй зачетке. Что я переживал в тот миг, принадлежит только мне. В душе было смешение всего и вся. Кому из читателей приходилось сдавать экзамены при нетвердых знаниях, тог поймег меня. Ярошенко поставил в зачетку оценку, ни словом не обмолвился, вернул ее мне в закрытом ваде. И стал спеш­ но собирать все, что лежало на столе. Когда я открыл зачетку и увидел оценку ‘ ‘хорошо’ готов был бро­ ситься на радостях к нему с объятьями. Этот случай в моей жизни не улетучится из памяти. Преподаватель не спешил к выходу. Он посмотрел на мои сияющие глаза, по-отцовски спросил: -Студент Твердохлеб, что произошло? Вы же могли опоздать на экзамен. В таких случаях ставят неудовлетворительную оценку. Естественно лишитесь стипендии. -Я бы бросил институт. У меня других финансовых источников нет. Мы и так живем с матерью на грани возможного. -Это была б совершена роковая ошибка, - сказал Ярошенко. Я ему подробно рассказал о трудной ситуации, которая сложи­ лась в этот день. В преподавателе я уловил человека, отзывчивого на любую беду. Такому можно доверяться вполне. Мой грустный рассказ вынудил Ярошенко заглянуть в свое прошлое: далекое и трудное, чем то напоминающее мое настоящее. Каждый человек — неповторимый мир. И каждаясудьба—неоднозначна. Жизнь—штука

несправедливая. Несправедливо поступила она и с Ярошенко, о тавив его в юности безруки. А трагический случай произошел сл дующим образом. Мать Ярошенко рано овдовела. Единственный сын был оче способнымученикомв местной школе. Учителя посоветовали бе ной матери дать возможность одаренному ребенку продолжи учебу в учебных учреждениях города Полтавы. Одного желан мало, требовались средства и немалые. Решили заняться малод ходным ремеслом — заготовкой древесного угля, самым просты меготодом “куча”. Процесс очень трудоемкий. Тратилось мног физических сил на корчевку дубовых пней и их разделку. Когда преподаватель вел свой невеселый рассказ, я невольн вспомнил заготовку древесного угля отцом. И до тонкости зна технологический процесс. Выкорчевать вручную корень вековог дуба—занятие не из легких. Без исправнойлошади дело не обход лось. Тогда о бульдозерах люди понятия не имели. И так возвращ юсь крассказу Ярошенко. Однажды в осеннюю дождливую ночь повозкой, загруженной мешками с углем, мать с сыном отправ лись в Полтаву на рынок. Древесный уголь для быт овых целей г рожан тогда пользовался спросом. Мать правила лошадкой, а м лодой Ярошенко улегся на отдых сверху мешков. На одном ухаб стом участке дороги из-за неровнойнарезанной колеи повозкадал сильный крен в одну сторону, и сонный сын свалился на земл угодив одной рукой под заднее колесо повозки, оказавшееся по с мую ось в грязи. Получился перелом руки. По разбитой дороге груженной повозкой мать нескоро добралась до ближней город кой больницы. Грязь на открытом переломеруки сделаласвое дел Получилось заражение крови. В результате — ампутировали рук Когда говорят, что птица опирается на крылья, человек—на мечт в этом имеется доля правды. Несмотря на инвалидность, матери альные трудности, Ярошенко сумел воплотить свою мечту в реаль ность. .. Это была сильная личность! Когда мы вышли из аудитории, дружелюбно беседуя, мои друзь с нетерпением ожидавшие меня в коридоре, вздохнули с облегч нием. Они поняли, что их волнения оказались напрасными... Теперь, когда я слушаю песню... “Опять по шпалам, опять п шпалам..она для меня имеет иной смыл и значение.

Забегая далеко вперед во времени, скажу Что в 1976 году, уже находясь в Чуне в должности директора Чуйского ЛЗК, меня при­ гласили в Полтавский’ инжедернб-строшгельный институт на 25- летие (первого послевоенного и 19 с начала существования ВУЗа) выпуска инженеров-строителей. Первым из встречающих преподавателей ко мне подошел Яро­ шенко. Крепко пожимая руку, не без гордости произнес: -Поздравляю сибиряка—директора из средмаша. А помнишь, как ты хотел бросить институт? -Хорошо помню. .. Спасибо вам, наши дорогие наставники. Тогда я получил первую премию за басни, написанные мной на курортные темы. Прошли четыре с половиной года послевоенного времени. Оста­ лись позади трудные годы студенческой жизни. Бурной, захваты­ вающей, неунывающей. Не желаю вспоминать неприятных мгновений, которые имелись с избытком. У каждого человека возникает Желание вернуться в свою моло­ дость, в самую прекрасную пору жизни, в которой кроется что-то непостижимое и притягательное. И тянет она подобно силе магни­ та к железу. С высоты прожитых лет, уже умудренных жизненным опытом, хочется взглянуть на нее со стороны. И дать оценку своим ошибкам, поступкам, непростительным глупостям, свойствен; плм людям. Если не всей, то значительной ее части. Были они и у меня. И куда их денешь’ Я не являлся исключением в молодом обществе. Из студенческой жизни самым волнующим событием не только для меня, но и для всех без исключения выпускников ВУЗа, являл­ ся период распределения мест будущей работы в качестве моло­ дых специалистов. Никому не хотелось уезжать за тридевять зе­ мель от родного дома. Многие предприимчивые родители (в ос­ новном из городских) из кожи лезли вон, стараясь добиться лучше­ го места для своего выпускника, к тому же ближе к месту семейно­ го гнездования. В ход пускались: хитрость, обман, “липовые” справ­ ки невероятньгх содержаний: о худом здоровье, о крайнем бедствен­ ном семейном положении и других надуманных причинах. А неко­ торые использовали выгодное знакомство с влиятельными людь­ ми городского или областного уровня. Действуя по принципу - «свой

своему поневоле брат», я успешно пользовался этимкозырем. Есть вещи, которые делают, но о них не говорят. А за меня некому было постоять. Чем могла помочь шестиде­ сятилетняя колхозница из полуопустевшего хутора? Да я к это­ му и не стремился, не позволяла совесть. Меня не пугал: ни ев­ ропейский север страны, ни обширная, холодная, пугающая мно­ гих, Сибирь. Я уже к этому времени много пережил, много ис­ пытал и многому научился в жизни. В то волнующее время прав­ дивая или ложная информация студентов-выпускников проса­ чивалась быстрым ветерком к каждому уху. Она как кость обра­ стала мясом, так и домыслами. У некоторых выпускников от за­ висти и чувства злости в студенческом кругу во взаимоотноше­ ниях между отдельными группами начал появляться отрицатель­ ный фон, Я тоже презирал подхалимаж, лакейство и любые при­ емы, вредные человеческой морали. Я без утайки своей мысли высказал недовольство своемудвоюродному брату, тоже выпус­ книку, который стал часто приглашать руководство института к себе в село, стоявшее на берегу реки Ворсклы в живописных местах природы. -Слушай, Володя. Ты же фронтовик, а начал грешить со своей совестью. -Я что, хуже других городских барчуков, не нюхавших пороха? Я больше имею на это право, чтобы иметь более престижное место работы, - ответил тот, показывая мне отбитые на фронте пальцы. Он добился своего, остался в стенах института в .качестве лабо­ ранта на кафедре сопротивления материалов. Я же целиком доверился своей судьбе. Как-то на квартиру, чего никогда не было, пришла одна уборщи­ ца института. По вспотевшемулицу видно, что женщина спешила. Эго были последние дни перед защитой диплома. Я трудился над проектом театра на четыреста мест. Как раз находился не в настро­ ении. Не получалось построение теней на главном фасаде. Это был очень важный момент, подчеркивающий красоту здания в солнеч­ ный день. В случае неудачного решения могла быть снижена оцен­ ка госкомиссией при защите проектакультурного назначения. Чего я больше всего боялся. Нежданная посетительница, отдышавшись, сказала:

-Вас срочно вызывают на комиссию в общежитие (единствен­ ный трехэтажный узел вблизи института). На Шевченко, 8. И тут же скрылась. Торопилась доложить о выполненном пору­ чении. Больше не любопытство, а предчувствие чего-то важного, погнало меня вслед за женщиной в райи посыльной. В маленьком помещении на первом этаже, сразу у входа в здание, заседала комиссия. В составе директора ВУЗа, секретаря парткома, 1 гачальника отдела кадров, руководителя производственной прак­ тикой студентов и трех офицеров в погонах МВД. Я сразу догадал­ ся, куда меня будут “сватать”. После представления комиссии директором моей личности, пер­ вым задал вопрос майор Резников. Вроде вступительного слова бытового характера, ничего общего не имеющего с распределени­ ем мест. Если я не ошибаюсь, спросил о состоянии моей матери. Затем директор института, Лев Михайлович Даманский, дал слово Ивану Савичу^Доценко, доценту, руководителю производственной практики, перед которым мне не раз приходилось отчитываться. (Через несколько лет он станет директором института). Доценко дал мне такую лестную оценку, хоть не выходя ИЗ этого помещения, готов написать наградным лист, или предоставить сходу должность управляющего строительным трестом. Я не мог понять; то ли он давал объективную оценку, то ли в угоду представителей МВД, которые занимались отбором молодых специалистов, полити­ чески надежных, преданных и знающих производственное дело по строительству Эго происходило в тот момент, когда строительство атомных объектов осуществлялось МВД по указанию Сталина. Последним выступил майор. Видимо, до этого изучил все мои анкетные данные, потому что вцепился в мою личность, как “черт в грешную душу’’. -Мы вам предлагаем поехать в Сибирь, на одну из крупнейших строек в наглей стране. Получите хорошую должность и повышен­ ную заработную плату по сравнению с европейской частью стра­ ны. Тем более не обременены семьей. -Сибирь—огромная страна, конкретно в какой город? — не в шут­ ку встревожился я. -Пока там города нет. Вам его предстоит построить. Фронтовику к трудностям не привыкать.

В глазах потемнело. Догадался, предлагают ехать в таежную г хомань. -А хоть область можете сказать? -В Москве объяснят все подробно. И выдадут необходимые д кументы и деньги. Областное управление МВД выдаст только ден ги суточные и билет до Москвы. Но прежде, после защиты диплома, вы должны пройти медици скую комиссию в нашем управлении. -Так что, я снова одену погоны? -Эго будет зависеть от вашего желания. Можете работать и вол нонаемным. -А если я не дам согласия из-за одинокой старой матери? -В нашей организации в кошки-мышки не играют. Советую н усложнять ни себе, ни другим жизнь. Кого майор подозревал “других”: то ли членов комиссии, то моих братьев, для меня так и осталось это слово загадкой. На чт тогда обратил особое внимание, не на тех, кто был в погонах, а работников института, ни одиниз которых ни словом не обмолви ся в мою сторону. Вывод в уме напрашивался один. Моя судь была предрешена на комиссии еще до моего присутствия. Толь подумал: плетью обуха не перебьешь. А Резников, воспользова шись моим замешательством, когда каша варилась в голове от ра думий, выразил свою непреклонность, словно всему подвел ито -Другого места вам не будет! Желаю удачи при защите дипл ма. .. Покидая заседание комиссии, я думал только об одной матери. слишком уважал свои сыновьи обязательства перед ней. Как она одна, беспомощная, будет жить в полупустом хуторе? Са себе пришли на мысль слова Тараса Шевченко... “а у вдовы од сын и тот как раз под аршин.. Итак, я переступил еще один перекресток с потухшими светоф рами. Этот день с глубокими переживаниями записался в памя навечно. После защиты диплома приехал в родной хутор, который вско мной будет оставлен навсегда. Узнав о моем, назначении в Сибир мать не бросилась ни в отчаяние, ни в обморок, со свойственной крестьянской рассудительностью сказала:

-Чекисты без разбора не посылают на важное место. Поезжай, сынок. Так тебе на роду написано. Там тоже люди живут... При­ выкнешь. Может быть, там твое счастье. За меня не беспокойся... Я не одна. Таких одиноких в хуторе десяток... Будем друг друга держаться... Только чаще пиши письма... Под конец горько заплакала. Тоскливо, жалобно и долго. 7 август а 1951 годая прибыл в Томскую область в почтовый ящик 5. Двенадцать с половиной летя отдал строительствуважного обьек- та. для обороны страны. Об этом важном периоде моей жизни бу­ дет посвящена отдельная часть книги, которая находится в работе. А в феврале месяце 1963 года руководством министерства был от­ командирован в Чуну начальником СМУ. О чем и следует пове­ ствование в книге “Моя любовь”. Чунские записки Уходили в прошлое последние часы января 1963 года. Пассажирский поезд Харьков-Владивосток, глухо звеня остывшим от холода металлом, медленно остановился на станции Тайшет. Одноэтажное деревянное здание станции, вытянувшееся вдоль перрона, ничем не отличалось от подобного типа строений на Транссибирской магистрали. Первое, что бросилось в глаза — суета. В помещении вокзала с его спертым несвежим воздухом царила скученность разноликого, разноголосого народа. Большей частью но были захмелевшие молодые парни и девчата, с шумом перемещающиеся по вокзалу под бренчание гитар. Эго был период строительства Братской ГЭС. Тайшет, являясь воротами БАМа, был свидетелем массового перемещения сотен молодых людей. Они, радостные и возбужденные, под впечатлением рОхмантики, спешили на стройку века. Часть же их, не выдержав испытания на прочность жизнью в тяжелых условиях, уже возвращалась к родным очагам, проматывая в дороге последние деньги. Среди возвращавшихся было немало молодых людей, которых еще недавно провожали из родных мест в далекий Братск по комсомольским путевкам с почестями

и шумом. Глядя на них, не оправдавших себя на деле, развязно толкавшихся по вокзалу, тревожил себя мыслью: “Сколько денег пускаем на ветер!” До прихода поезда, следовавшего от Иркутска до Гидростроителя (Братска), было не менее пяти часов. Хватило времени и на то, чтобы выстоять в длинной очереди в кассу для оформления билета до неизвестной мне станции Чуна, и на то, чтобы прогуляться по перрону. Обстановка, царившая в ресторане, куцая от нечего делать зашел, не подняла моего настроения. Табачный дым, болтовня пьяных посетителей, обильно приправленная примесью вульгарных выражений и матерных слов, коробили и поднимали в душе раздражение. Создавалось впечатление, что следить за малейшим порядком было некому. Официантки, привыкшие к такому поведению пассажиров, делали вид, что ничего недостойного не видят и не слышат. Такжевели себя итрезвые люди, в большинстве своем женщины, многие с детьми. Взгляды их выражали возмущение наглостью молодых людей, но даже на фоне этой общей вседозволенности особо выделялась компания за соседним столиком. Я, не выдержав, сделал им замечание: - Как вам не стыдно материться?! Здесь, кроме вас, есть женщины, дети! — указал я на сидящих рядом пассажиров. Один из компании, обросший рыжей, как охра, щетиной, повернулся ко мне и процедил сквозь прокуренные зубы: - Не нравится, интеллигент, - заткни уши. И он снова отвернул свою лохматую, как у пуделя, голову к своим собутыльникам. От такого горе-строителя, подумалось мне, вряд ли братская стройка получит пользу. Глядя на его расплывшийся нос, красный, как морковь, бесцветные, глубоко сидящие глаза, зло бегающие по сторонам, я решил не продолжать этот бесполезный разговор. Такой, не задумываясь, любому раскрасит физиономию до неузнаваемости. Остатоквремени, несмотря накрепнущий мороз, решилпосвятить городу. Перейдя через виадук, оказался на сравнительно оживленной улице. Здесь шла бойкая торговля в деревянных, покосившихсязданиях, от нужды приспособленных под магазины. Их маленькие торговые зальчики были завалены самым

разнообразным товаром. Продавцам явно не приходилось скучать. В сравнении с современным городом, который мне пришлось оставить, уезжая сюда, этот казался слишком бедным, отсталым й запущенным. Тогда Тайшет представился не городом, а большой заснеженной деревней. Сугробы, крыши домов, дорога—все здесь чернело от угольной сажи. Единственное здание кинотеатра выделялось современностью среди одноэтажных, почерневших от времени, деревянных строений. Скучная картина однообразных улиц не располагала к дальнейшему времяпрепровождению на трескучем морозе. Я вернулся на станцию, где с проходом транзитных поездов еще больше стало пассажиров. В основном все ждали поезда на восточное направление. Зимний день уже клонился к закату, когда объявили посадку на поезд местного значения, долго стоявший на станции в ожидании своего часа. Пассажиры, утомившиеся от долгого ожидания, дружно и напористо хлынули к выходу, прижимая и толкая друг друга большими баулами и узлами. Тут главное значила сила. Зазеваешься - окажешься под ногами. Меня, не обремененного большим количеством вещей, силой людского потока протиснуло в двери, оставив целыми все пуговицы. В купейном вагоне было чисто, но заметно холодно. Пожилая полная проводница, словно оправдываясь перед пассажирами, повторяла: - Угля не жалею, а тепла в вагоне все нет. Поезд, петляя по однопутке среди возвышенностей, двигался медленно, останавливаясь на каждом разъезде и подолгу простаивая на стоянках. Медленно и будто неохотно завязывался разговор с попутчиком в звании майора внутренних войск. Было явно, что он, как и я, относился к категории молчунов, которые не любят говорить в обществе незнакомых. Но скука и безделйё сделали свое дело. Мало помалу разговорились. Узнал, что мой сосед по купе служил в 410 Тайшетском управлении исправительно-трудовых лагерей. А следовал он по служебным делам в лагерь, расположившийся на станции Вихоревка. Бьгл он лет на пять старше меня. Поначалу держался несколько 71

высокомерно, но постепенно серьезно сть сошла с его лица. Антон Васильевич более пятнадцати леТ работал в управлении. На железной дороге, по которой слеАовал наш поезд, знал каждый полустанок с момента его основания. За долгий nyib поведал мне многое. Говорил он неспешно, обстоятельно, взвешивая каждое слово: - Строительство железной дороги ТайтП^Г’Лена началось еще до войны. В войну часть уже уложенных рельсов демонтировали на срочные нужды дНя Фронта. В 1946 году строительство ветки возобновилось. £3СЛИ бы мы ехали днем, я бы мог не только рассказать, но и показать, с чего начиналась эта трудная для тех времен дорога. Техники было очень мало. Преобладал тяжелый ручной труд. Основным транспортным средством была лошадь, а рабочей силой — заключенные. Частично использовались пленные Квантунской армии японцев. Строительство разворачивалось в нетронутой и непроходимой тайге, где зимой властвовал трескучий мороз, а летом заедал людей гнус. Не бархатный период пережил я здесь, - не го жалуясь, не то тайно гордясь, говорил офицер. — На протяжении всей дороги еще сохранились остатки строений тех лагерей. Они словно памятники напоминают о тех тяжелых временах. Вы их еще не раз увидите, не все еще развалено и сожжено. Майор прерывал свое повествование лишь при сильных толчках вагона. То ли от неумения машиниста, то ли из-за намертво прихватывавшихся морозом тормозных колодок. Я старался не перебивать рассказчика, потому что для меня каждая деталь истории этих мест имела значение. И чем полнее открывал собеседник картину прошлого, тем сильнее и явственнее я сам входил в трудную историю строительства. По словам и волнению рассказчика чувствовалось, что он не был во всем этом посторонним наблюдателем. Еще свежие воспоминания помогали восстанавливать картины прошлого последовательно и в конкретных деталях события. Мы проехали станцию Костомар°во’ и мой собеседник подчеркнул: - Тут каждая станция имеет свои особенности. Вы никогда бы не догадались, чем примечательна станция Костомарове — 72

выращиванием огурцов в открытом грунте. Здесь у каждого хозяина половина огорода, как ни странно для севера, занята посадками огурцов. И они нормально растут, даже неплохие урожаи собирают. Продают их потом не килограммами, а ведрами, мешками. А все дело, оказывается, в удобном расположении станции. Ее полукругом окружает возвышенность, которая и способствует созданию особого микроклимата., точно Гагры на побережье моря. Так что Костомарово заслуженно называют огуречной станцией. Майор и далее рассаказывал о каждой станции, которую мы проезжали: о Топорке, Невельской, Парчуме, Иовочунке, Сосновых Родниках. Подробностями пережитого он лишний раз подчеркивал свою осведомленность. Мое первоначальное мнение О соседе но купе, как об унылом человеке, способном лишь навевать тоску, изменилось. Виделось, что он испытывал потребность рассказать все, что знал и что пережил в этих малообжитых местах. А я оказался благодарным слушателем. Кроме того, этот рассказ был полезен и мне, так как собеседник ввел меня в курс местной жизни, представив сложные сплетения лагерной жизни, строгости ее режима и законов, рассказал обо всех ее пороках. Оказалось к тому же, что он хорошо разбирается в строительном деле. По ходу его повествования я понял, что не все принимал и разделял из того, что здесь происходило, но он был осторожен в высказывании своего мнения. Ничего не рассказывал он и о своей работе в управлении лагерей, но я не хотел быть навязчивым. Хота уже сложил собственное мнение, что мой собеседник не относился к администрации, а занимался чисто инженерными делами. Поезд медленно, со всеми остановками двигался все дальше на Восток. Загудел под колесами вагонов мост через большую реку. - Чуна, - произнес майор. Мое сердце отчего-то встревожилось. Зашла проводница и обратилась ко мне: - Через одну остановку ваша станция. Когда она вышла, я спросил у офицера: - А что из себя представляет Чуна? - Я не могу вас порадовать сведениями о Чуне и не хотел бы огорчать вас. В здешних местах, в недалеком прошлом заселенных

лагерными строениями, большинство поселков убоги, серы и однолики. Сами понимаете - какая может быть красота и привлекательность в лагерных бараках и времянках А. их тут сотни' Чуна тоже не является исключением. В особенности ее окрестности. Но все же она выглядит несколько свежее и светлее других поселков. Благодаря песчаной почве, в период распутицы в Чуне не месят’ грязь по колено, как в других местах. Станция Чуна - одна из крупных на этой железнодорожной ветке. Здесь находится оборотное депо, где меняются поездные бригады. Имеется дистанция пути, локомотивное и вагонное депо. А места вокруг поселка красивые, окружают поселок сосновые боры. Правда, теперь много вырубили. Если вы увлекаетесь охотой или рыбалкой, можете получить удовольствие, поородив с ружьем по тайге Дичи и зверя водится в большом количестве. В реках не перевелась рыба, да еще какая! А уж ягод и грибов в урожайные годы - собирай, не ленись! Главное же богатство здесь - чистейший живительный воздух и тишина. Это осооенно уникально в сранении с городской суетой и вредной загазованностью. Под действием внутреннего волнения в. душе боролись самые противоречивые представления о своем будущем. Офицера я слушал с интересом. Он, глядя за окно, продолжал. - Поселок невелик. Проживает в нем, примерно, пять тысяч человек. Значительная часть населения состоит из бывших заключенных, семей бывших офицеров МВД и приезжих. Много среди населения реабилитированных. Короче говоря,народ разношерстный, сборный, особенный, но спокойный. Самым ^шпредпряишемвЧунеявляетсяДОКилипоотов^ 13 Эго бывшее отделение Тайшетского управления лагерей. От уСЛЫшанного, признаться, у меня потемнело в глазах. Оставалась надежда, что это не так. И поднималось недоумение почему же в Москве говорили, что направляют меня на строительство нового комбината?! Почему обманули? Майор не замечал моего горького разочарования и продолжал. Основанием начала строительства ДОКа послужил хозяйственный двор, организованный в 1947 году. Он выпускал шпалы и пиломатериалдля строительствастанционных построек, _____ ______ ---------7-4---)--=--;--------------- ---------

ZoZ^AMaT И ВСеГ° ПР°ЧеГ°’ В Ч6М В СВ°е ВреМЯ ройка БАМа. С годами все менялось, выросло производство увеличилась номенклатура выпускаемой продукции. Лагерные бараки опустели за исключением одного. Мне хорошо знаком директор ДОКа Эпштейн Наум Александрович. Это умный еврей, ы встречаемся с ним в Тайшете на пленумах, конференциях, сессиях, активах. ДОК в масштабе Тайшетского района числится е на последнем месте. О масштабах строительства его я судить помогу не знаю. Только вижу, проезжая мимо, что уже строятся двухэтажные брусчатые дома. А вообще о Чуне ходят разговоры о хорошем снабжении в ДОКе. Там есть свой ОРО неплохо обеспечивающий всеми товарами. Многие туда ездят даже из Красноярска за покупками. Но все, о чем говорил теперь майор, для меня уже не имело особого значения. Неизвестность, беспокоившая меня в начале пути, теперь уступила место безрадостной реальности. Мне не удавалось избавиться от появившейся в душе обиды и злобы на сеоя самого. Ловко и без особого труда меня попросту’ обвели вокруг пальца, втерли очки. Действительно, “обули Филю в чертовы лапти”. По собственной воле согласился и подался “к черту на кулички”. И не куда-нибудь, а в места ссылки, куда никто и никогда нс ехал по доброй воле. А поезд между тем сбавлял скорость, притормаживая на подъезде станции. к офщер14™ ЧУНа’\" Г1Я71Я В разрисованное морозом окно, произнес Первые шаги на чуйской земле Глубоко и горестно вздохнув, я направился к выходу из вагона умая про себя: “Сменял быка на петуха”. Антон Васильевич’ утаясь от мороза в поднятый воротник полушубка, произнес на рощанье привычную фразу: - Желаю удачи! Ни пуха вам и ни пера. В его голосе слышалось неподдельное сочувствие. - Позвонить в ДОК сможете от дежурного станции, - указав на

приземистое, недалеко стоящее здание, посоветовал он. Над боковой дверью служебного входа в морозном тумане тускло светила лампочка, к которой я и последовал. Оглянувшись еще раз, увидел еще раз майора, все еще стоявшего в тамбуре вагона. Я помахал ему рукой. На этом мы расстались навсегда. На долгие годы в памяти с той поры осталось одно воспоминание: времени — около двух часов ночи. Леденящий морозный воздух сковал все вокруг. Земля и небо словно примерзли друг к другу. По имевшемуся опыту прожитых в Сибиридесятков лег и зим, определил: мороз давит не выше сорока пяти градусов. Тело ныло не столько отхолода, сколько от нервного напряжения от неопределенности. В клубах морозного воздуха вошелв тесное помещение служебки. За деревянным барьером красовался дежурный по станции с пышными запорожскими усами. Кроме него, облокотившись на барьер, стояла солидная, с бесформенной фигурой под промасленным бушлатом женщина. Обветренное лицо и потрескавшиеся губы свидетельствовали о том, что железнодорожница работала на открытом воздухе, а к дежурному пришла погреться. Дежурный, одергивая китель со свежими галунами, встретилменя настороженно. Не прерывая телефонного разговора, он бросил в мою сторону недовольный взгляд. Мне до сей поры не приходилось слышать такого отборного мата, с каким: эн “воспитывал” дежурную соседнего разъезда: - Дура, я же тебе говорил отцепить три полувагона для шпал. Зачем отравила порожняк? На ... будешь грузить шпалы?! Какой ... тебя посадил на эту должность? Ты же разбираешься в движении, как крот в звездах! - Василий, тише на виражах! Совсем не умеешь с людьми разговариватьпо-человечески. Невоспитанныймагерщинник. Икак только тебя начальство терпит? — возмущенно выговаривала женщина. Однако ее словане были удостоены внимания дежурного. Усатый, прокричавшись, бросил трубку. - Товарищ, вы зачем? Сюда вход посторонним запрещен, - спросила у меня железнодорожница. - Я приехал в почтовый ящик 13 по направлению из Москвы. Разрешите позвонить в диспост.

Женщина молча поставила на полку барьера затасканый телефон, назвала нужный мне номер. Они затихли в ожидании разговора, который, это было явно, очень интересовал их. Мне ответил дежурный по диспосту хрипловатым полусонным голосом: - Диспост слушает. - Кто у телефона? — уточняю я. - Уемлянии Сергей Константинович, - с достоинством ответила трубка. - Не можете ли вы прислать транспорт к вокзалу'? Я направлен к вам на работу начальником СМУ Поселка не знаю, к тому же сейчас глубокая ночь. Я не могу рисковать и искать дорогу сам. - Вы чего мне мозги пудрите? У нас есть начальник СМУ. Адресом ошиблись. У меня замерло сердце. Можно предст авить мое положение в роли ненужного человека в чужом месте и в ночное время. Тут дежурный подскочил, бесцеремонно выхватил у меня из руки трубку и со злостью набрал номер телефонадиспоста. Последовал все тот же заученный ответ: - Диспост слушает. - Это говорит Федоров. Усек? То-то! Приезжий человек сидит у меня в аппаратной, а ты вь1кобениваешься! Приедет Эпштейн - доложу, он тебе последние волосы выдерет! Давай автобус подавай. Разве ты не чувствуешь, что носа высунуть нельзя. К пятидесяти тянет якут. Туман стоит — хоть топор вешай. В собственном дворе заблудишься, а незнакомому с поселком человеку и подавно. Кумекать надо. Не знаю, что ответили с диспоста, но дежурный, передавая мне трубку, недовольно сказал : - Лучше с умным потерять, чем с дураком найти. Взяв у него трубку, сказал: - Я вас слушаю. - Автобуса не будет. Замерзла тормозная жидкость. Он уехал на обогрев. Когда приедет, я не знаю, - однозначно отказал диспост - И куда же мне идти? Уемлянин, чувствовалось по интонации, оживился. Забота с автобусом свалилась с его плеч, и потому он более бодрым голосом наставлял:

- Выйдете на дорогу и повернете направо. Держитесь по ходу левой стороны, виднее будет. После второго переулка увидите большую территорию, обнесенную заборомиз штакетника. В конце этого забора повернете налево и впереди увидите водонапорную башню. В двухстах метрах от угла по правую руку увидите двухэтажное деревянное здание — общежитие ДОКа. Я дежурную поставлю в известность, что вы придете. Все поняли? - Понял, - ответил я уныло и положил трубку. Поблагодарив железнодорожников, ставших первыми свидетелями моего прибытия на чунскую землю, с грустным осадком на душе я отправился навстречу неведомой своей судьбе. Шел быстро, захлебываясь не в меру бодрящим морозным воздухом. По ходу моего движения из тумана возникли и растворились два двухэтажных дома, затем — однотипные, похожие, как две капли воды, одноэтажные деревянные дома. Запахом свежеиспеченного хлеба обозначила себя кирпичная пекарня, в окошках которой брезжил слабый свет. Чуть дальше возникла из тумана приземистая постройка с массивной трубой, в которой я определил баню. После череды каких-то строений заметил штакетную ограду, окружающую постройки. От нее на углу повернул налево, напрягая глаза, разглядел едва различимые в тумане высокие контуры водонапорной башни — одной из примечательностей поселка. Явно, что за „ освещением улиц никто не следит. Лишь отдельные фонари пробивали мрак и туман, не освещая, а скорее указывая путь. Я спешил дальше по указанному из диспоста маршруту. Крепчал мороз, обида волной захлестывала меня. В спящем поселке никому не было дела до одинокого путника, шагающего по ночным улицам незнакомого поселка. Человеческая память имеет способность стирать неприятные моменты жизни. Но та первая ночь в Чуне останется в моей памяти до конца дней моей жизни. Обитая дермонтином дверь общежития была не заперта. Заспаная, взлохмаченная, неопределенного возраста женщина, подбирая на ходу каштановые волосы, встретила без какого-либо приветствия. Без лишних вопросов и распросов она повела меня на второй этаж по скрипучей лестнице. Когда она включила в

коридоре верхний свег, стала отчетливо видна ее неопрятность, какая-то помятость и во внешнем виде, и в одежде. Вид ее полуобнаженной груди не вызывал мыслей о ее женственности либо привлекательности. Сердитый бегающий взгляд подтверждал неуравновешенность характера. Такая особа, казалось мне, не раздумывая выцарапает глаза при первом противоречивом слове. Женщина открыла мне дверь комнаты, всем видом показывая, что делает мне снисхождение, махнув рукой вглубь геммой комнаты, буркнула: - Устраивайтесь на свободной кровати. Она ушла, торопясь лечь в теплую постель на топчане. Я включил свет в комнате и оторопел: всюду, где было хоть какое- то свободное место, буквальни кишели тараканы. Они сновали по стенам, по полу, по кровати, тумбочкам. Но особое отвращение я почувствовал, увидев спящего человека, по которому тараканы ползали в не меньшем количестве. Спящий, похоже, с большого перепоя, спал, храпя на все лады, раскинув руки и ноги. Его внешний вид говорил, что он жил в конфликте с моралью и законом. Изменить обстановку и ситуацию я был не в силах. Пришлось смириться И, также, как сосед, лечь спать, не раздеваясь. Тараканов при свете стало меньше, но все же немалое количество их сновало всюду. Я лег, прикрывшись пальто, и стал коротать ночь, поглощенный тяжелыми думами и несладкими предчувствиями о будущем. Это было началом новой жизни на новом месте. Прошло некоторое время. Я так и не смог уснуть. Зашевелился сосед, поднявшись, зашаркал по комнате.. Подошел к своей тумбочке, забулькала жидкость: пил водку' прямо из горлышка бутылки. Крякнул, стал шарить в поисках закуски. По шагам понял, что направился ко мне. Обдав свежим запахом спиртного, тронул меня за плечо: - Дружок, слышь. Закусить ничего не найдется? Мутит, лишка хлебнул. Вижу' корешь, ты тоже вмазал добре, даже раздеться не мог. Похмелиться не желаешь? Может, выпьешь за знакомство? - Не мешайте спать, я недавно с поезда, спать хочу, - I фикидываясь полусонным, сказал я.

- Командированный? Ну, бувай, - разочарованно сказал он и вывалился в коридор, где, подогретый свежей порцией спиртного, коверкая язык, запел: “Дивлюсь я на небо”. Тут же кто-то сердито одернул его и воцарилась тишина. Уже начал одолевать сон, когда с шумом отворилась дверь, и вернулся сосед с собутыльником. Они продолжали свой громкий пьяный разговор: - Вася, понимаешь, Подчинок, стерва старая, нас надул! Так вкалывали, пупы надрывали, а он что закрыл? Я ему где-нибудь в темном углу чахотку вылечу. Разрисую рыло так, что ни один хирург не заштопает! - За хулиганство, Володя, влепят срок с добавкой. Прораб—лицо должностное... соображать надо, - охлаждал порыв буйного дружка гость. Больше всего их беспокоило то, что ничего не оставалось после вчерашней попойки. Приближался рассвет, и собутыльники забеспокоились: - Пора уходить, скоро придет заведующая. По понедельникам ее черт рано приносит. Заложит с потрохами, - говорил пришедший. И они оба, обросшие, немытые, спотыкаясь на ровном месте, удалились. Остался после них тяжелый воздух, насыщенный табачным дымом и хмельным перегаром. На тумбочке осталась гора окурков, грязной посуды и пустых бутылок. Все это дополняли тараканы, которые ползали повсюду, лакомясь остатками съестного. Из-за двери все еще слышны были пьяные голоса: - Может, сообразим на полбанки? - У меня, Вась, деньги кончились. - Да, они не вечны. Голоса, удаляясь, затихлина первом этаже, поднимая еще спящих людей. У меня же сна как ни бывало. Первая ночь не принесла радости и успокоения. Утро в Чуне встретил с тяжелой, словно налитой свинцом, головой. Послышались знакомые шаркающие шаги дежурной. Протиснувголову в дверь, вкрадчиво предложила: - Кипяток внизу. Можете пользоваться. Я, видя жуткий беспорядок в комнате, ожидал ее возмущения и крика. Однако она не выразила ни малейшего возмущения либо осуждения. Окинув меня медленным безразличным взглядом, она закрыла дверь.

Утром мороз прижимал еще крепче. Заведующая общежитием пришла в половине восьмого утра и тут же передала проживающим сообщение из диспоста: - Мороз дошел до минус сорока восьми градусов. На открытых местах работы производиться не будут. Однако всем велено явиться в свои цеха на учебу по технике безопасности. В случае неявки день будет считаться прогулом. Незнакомая улица была безлюдна, угрюма и туманна. Утоптаный снег под ногами не скрипел, а звенел металлом. На деревянном тротуаре, который не чистился с самого начала зимы, леж ал глубокий снег. Только по середине тянулась узенькая натоптаная тропинка. По обе стороны улицы возвышались двухэтажные брусовые дома. Из их труб валил дым. Чунская почтовая улица своими постройками напоминала улицу Мира в Северске, оставленного недавно мной. Только там была благоустроенная с архитектурным вкусом, ухоженая в любое время года. В Чуне улица слева упиралась в котельную, а правой —в септик для сброса канализационных стоков, от которого разило на всю округу. Двое рабочих возились на морозе с глохнувшей ассенизационной машиной, отборная ругань которых в звенящ ем морозном воздухе разносилась далеко окрест. Доставалось от них всем: и Богу, и матери, и начальству, пославшему их в такой мороз. Заводоуправление располагалось рядом с котельной в двухэтажном здании. Напротив него в нескольких десятках метров тянулся забор из колючей проволоки, ограждающий производственную зону, как принято было тогда именовать территорию предприятия. Административное здание отличалось от других домов оштукатуренным фасадом, выкрашенным в салатовый цвет, и большими размерами окон. По замыслу незадачливого “зодчего” особый шик строению должны были придать две бетонные вазы-цветочницы по бокам массивного крыльца. Нельзя было сказать, что когда-то в них красовались цветы. Теперь вазы были завалены мусором и окурками, существенно порта внешний вид здания перед самым входом. Местные жители к этому привыкли, а человеку постороннему такие мелочи бросались в глаза Этот нюанс был еще одним штрихом в мрачной картине будущего

моего бьпия, котороепредлагала мнесудьба. Входная двустворчатая дверь, обитая вагонкой, больше подходила к складскому помещению, чем к административному зданию, переступив порог которого я ощутил волнение перед будущим. - Вы к кому? - спросила вахтерша, бросив взгляд на чемодан в К директору, - не замедляя шага, ответил я с видом весьма озабоченного и делового человека. Она ничуть не возмутилась, лишь сказала вслед: - Приемная на втором этаже слева по коридору. Секретарь-машинистка - невысокого роста, средней полноты женщина - встретила меня с особым интересом, что выразили ее живые с блеском глаза. - Я прибыл к вам на работу. Прошу вас доложить об этом ^Се^етарь с чувством достоинства и осведомленности ответила, заинтересованно глядя на меня. _ - Директор в Москве, - с хорошо заметным украинским акцент ответила она. Сообщениеее об отсутствии директора не оказалось для меня неожиданностью. Об этом я знал из ночного разговора дежурной, по станции и даспоста. Секретарь ушла в кабинет на обитой дермонтином двери которого прочитал табли У- “Директор комбината. Прием посетителей по личным воспросам. вторник, пятница с 16 часов”. Дверь открылась, и секретарь улыбкой пригласила. - Можете заходить. С некоторым чувством опасения и тревоги я переступил порог кабинета: - Разрешите войти? - Пожалуйста, - ответил худощавый человек, неторопливо поднимаясь мне навстречу. Пожав ему руку, я отрекомендовался четко, по-военному- „„z-w - Твердохлеб Павел Григорьевич! Прибыл по распоряже управления кадров министерства на должность начальника СМУ. - Поздеев Александр Тимофеевич, - представился он, - заместитель директора по материально-техническому снабжению и сбыту. 82

А*\" Документы для ознакомления Александр Тимофеевич внимательно прочитал их и вернул мне По недоуменному выражению его лица я понял, что директор приза от меня их выражение, произнес для меня слова не принесшие утешения: ’ даР1^ра°ВЬ1Х ВОПР°СОВ Н6 РеШаЮ’ ПРВДСТСЯ Д-™ься приезда Как я пошамал, мой приезд дая него явился неожиданноегью Оптимизма мне это не прибавило, но я, прежде чем покинуть кабинет заместителя, спросил: У - Александр Тимофеевич, вы не распорядились бы насчет устройства меня в гостиницу? Я не стал рассказывать про беспорядок, отмеченный в ощежитии, хотя слова возмущения крушлись на языке. Решил оставить этот вопрос на потом - а вдруг опять предложат общежитие? Такая перспектива представлялась Ыне,невыносимой От работников общежития добра не увидеть, как собственных ушей. Каждый защищает честь своего мундира, как бы потрепан он ни был. Эта порочная система укоренилась очень прочно Попробуйте возразить продавцу! После этого “справедливого” амечания вы уйдете из магазина с пустой сумкой. А попытайтесь делать замечание кассиру в аэропорту или в кассе елезнодорожною вокзала-до места и даже до Москвы топать ожками будете! И так есть на любом месте, в любом учреждении вои мундир насмерть будут отстаивать и сторож, и самый ольшой чиновник. Пусть даже эта честь израдно подмочена, но ащита ее превыше всего. Поэтому я, еще не разобравшись, кто за что отвечает, решил последовать доброму совету пословицы- В чужом доме не будь приметлив, а будь приветлив”. Поэтому ешит терпеливо ждать, какое решение последует от Поздеева. еичас выясню, - нажимая кнопку вызова секретаря, ответил меститель директора. Секретарь-машинистка, словно ждала, тут е возникла у двери в ожидании распоряжения. - Лида, пригласите Мурашова, - распорядился заместитель екретарь птицеи выпорхнула за дверь. В ожидании человека от торого зависело мое бытовое устройство, я осмотрелся, J. 83

разглядывая кабинет. Уже при поверхностном взгляде я оценил, что хозяин его —консерватор, так как интерьер был далек от современных стереотипов. К массивному двухтумбовому столу был придвинут другой на толстых точеных ножках. Столы занимали примерно четверть всей площади кабинета. Покрыты они были “классическим” зеленым сукном, и каждый из них являл сосбой гордость собственного производства. С уходом заключенных, среди которых были и краснодеревщики, мебельное производство на комбинате прекратило свое существование. На письменном столе возвышался тяжелый чернильный прибор из серого камня, тоже являвшего собой творение рук заключенных. Его вес достигал не менее пяти килограммов, за что не одна уборщица, когда-либо убиравшая кабинет, проклинала это чудо творения двадцатого века. Рабочее кресло директора, отполированное предшественниками, отсвечивало черно­ коричневым цветом кожи. Стены кабинета, отделанные фанерой под шпоном, смотрелись хорошо. По середине потолка, выкрашенного масляной краской, висела огромная люстра черного цвета. Ее тяжеловесность давила на посетителей, сбивая спесь с любого. Я. испытывал точно такое чувство. От входа к столам по досчатому полу была растелена широкая ковровая дорожка. В левом углу от стола стоял сейф, справа — полупустой книжный шкаф. Справа от двери возвышалась выточенная из дерева вешалка. В противоположном углу от нее стояла кадка с буйно зеленеющим фикусом. По периметру вдоль с ген стояли венские стулья. Разве мог я тогда предположить, что в скором будущем именно в этом кабинете мне придется решать большие и сложные проблемы. В кабинет вошел среднего роста человек с вьющимися волосами, с открытой улыбкой на лице и в глазах. Поздоровавшись, он пытливо глядел на меня, ожидая распоряжения исполняющего обязанности директора. Поздеев тут же распорядился: - В гостинице ремонт закончен? - Неделю назад выкрасили полы. - Надеюсь, уже просохли. Устройте товарища, прибывшего на место Котова. Мурашов, изобразив удивление на лице, ответил:

- Я проведу сам. Мы с ним вышли из кабинета. Оказалось, гостиница располагалась радом с заводоуправлением, на противоположной стороне улицы. Ею был обыкновенный одноквартирный дом, четырехкомнатной планировки с благоустройством. Двор был обнесен сплошным забором. Ворота, массивная калитка с тяжелыми, как в частных усадьбах, запорами, надворные постройки с закрытым сеновалом свидетельствовали о другом назначений строений. Я не стал сдерживать любопытства и задал вопрос сопровождающему: - Этот двор строили, я понимаю, не для гостиницы? - Два коттеджа предназначались для директора и главного инженера, - ответил Павел Николаевич, указав рукой на соседний, отделенный забором, такой же двор, - но директор не захотел переезжать. - А почему? Строили-то не без его участия, я понимаю? - Верно. С одной стороны—это мое личное суждение—возможно, не чувствует себя здесь постоянным жильцом. А с другой — не любит лишних посторонних глаз. Дом, в котором он сейчас живет, находится на отшибе, что его вполне устраивает. Держит корову, свиней, кур. Помогает управляться со всем этим прислуга и еще кое-кто. А гут ведь все, как на ладони. Из окон заводоуправления просматривается весь двор. Высказанных Мурашовым слов было для меня достаточно, чтобы оценить ситуацию, не имеющую к гостинице ни малейшего отношения. На крыльце гостиничного дома нас встретила женщина, выглядевшая, по местным меркам, еще довольно.привлекательно. Ее взгляд, брошенный на Мурашова, красноречиво говорил о многом: в нем была и страсть, и плутовство одновременно. В хозяйке гостиницы по каждому движению тела отмечалась женственность в самом хорошем чувственном смысле. Ее тело издавало свежесть, здоровье и силу. Как мне тогда подумалось, такая давно справила поминки по верности. Мои подозрения подтвердил и взгляд Павла Николаевича, явно плененного огнем обольщения заведующей гостиницы, который старался скрыть нахлынувшее волнение. Даже несведущий человек не мог не

видеть существовавшую между ними незримую связь. Захлестнувшие чувства не сразу позволили Мурашову переключиться на деловой настрой: - Аня, полы просохли? - Еще не совсем. Краску наложили плохую, вони много, а толку мало. Не то качество. Но по подстилкам осторожно ходить можно. - Тогда устрой будущего начальника СМУ Павла Григорьевича. Женщина не без лукавства смерила меня с ног до головы, не говоря ни слова. Я понял сразу, что моя внешность и я сам не представляют для нее интереса. - А Котов куца же?—спро сила она, не скрывая своей внутренней неудовлетворенности. - Уезжать собрался, - ответил Мурашов, закрывая за собой дверь. Заведующая гостиницей после ухода Павла Николаевича сопроводила меня в комнату, расположенную в конце коридора. По своим крохотным размерам она напоминала мне холостяцкую жизнь в бараке в первый год моей работы на стройке в Томской области. Там также располагались типичные стол, кровать, единственное окно, глазевшее на запад. Разница была лишь в том, что там царила нищета, а здесь была чистота с превосходной обстановкой. Не веря в совершившийся факт; я почувствовал себя на седьмом небе. По сравнению с грязным общежитием, означившим для меня знакомство с поселком, эта комната стала для меня в высшей степени блаженством. Увы, хозяйка гостиницы не замедлила тут же испортить только что появившееся хорошее настроение: - Я вас поместила в этот люкс временно, до приезда директора. Только он распоряжается этой комнатой. Она служит для приема большого начальства. - А разве я не отношусь к большому начальству? Заведующая, красноречиво улыбнувшись, скрылась за дверью. Когда все пожитки из чемодана были разложены по местам, я, приоткрыв дверь, громко спросил: -А как у вас можно помыться? Я же с дороги. - В ванной. Воду подогреваем в титане. Только дрова сырые совершенно, вчера только завезли с лесозавода. Просила коменданта ЖКО, чтобы сухими обеспечил, но ему хоть кол 86

На голове тёши, А эти обрезки и соляркой не разожгёшь, вода с них прямо течет. Приедет Эпштейн — обязательно пожалуюсь, - с твердым намерением в голосе закончила она. “С этой легче поссориться, чем подружиться”, - мелькнула мысль. Я не очень хотел высовываться со своим любопытством, но сдержаться не мог: - А почему не пожаловались Мурашову? Ведь он у вас отвечает за быт. Анна, чуть задумавшись, ответила: - Они - два сапога пара. Друг друга в работе не перетянут нё только на веревке, но и на суровой нитке. - Нелестно вы думаете о своем покровителе, - невольно вырвалось у меня с некоторой долей шутки, хотя этого не следовало бы говорить. Но моя собеседница ничуть не смутилась и без промедления сказала: - Одно другому не помеха. Высказанной фразой она подтвердила мое предположение. Более того, она без доли стеснения добавила: - У нас бабы Мурашова числят мужчиной первого Сорта! - Абсолютно все? - Я имею в виду одиноких, - уточнила Анна. - Молодчина! Умеет урвать лакомые куски. Хотя, не имея опыта, можно нарваться на семейную неприятность. - Жена всю жизнь его караулит, а он точно на цыпочках обходит ее. Поселок обрастает слухами, которые доходят и до жены, но все предпринимаемые ею попытки уличить его в неблаговидных поступках, не принесли ей успеха. Мурашов, как всегда, выходит сухим из воды. А все потому, что он умело каждый случай при ее попытке прижать его к стене обставляет правдоподобными версиями, Остаток первого прожитого в Чунедня я провел не совсем обычно. Хорошо отдохнувши после бессонной беспокойной ночи, я вечером по зову голодного желудка пошел в столовую, которая была на то время единственной точкой общественного питания. Размещалась она на улице, ведущей к проходной комбината (теперь там находится контора ЖКО). Шел быстро, подгоняемый крепчающим морозом и пустымжелудком. Сквозь морозныйтуман, сгущающийся к ночи,

и наступающие сумерки с трудом просматривались контуры полуразвалившихся деревянных строений. Как я узнал позже, принадлежали этиразвалюхи бывшему вагонно-ремонтномупункту (ВРП). Через несколько лет на том заброшенном, захламленном месте будет заложен парк “Юность”, но это будет позже, а пока вслед за неприглядной территорией ВРП справа показалась куча опилок, прикрытаясверхутесовымидосками. По входномутамбуру и наезженому к нему следу определил, что под изоляционным толстым слоем опилок находился ледник Крылова. По приметам, названным мне заведующей гостиницей перед уходом на ужин, в столовую попал без труда. Несмотря на безлюдие по причине мороза, в обеденномзале увиделмного мужчин. В носударил густой табачный дым, коромыслом висевший в зале столовой, круто сдобренный запахом подгоревшего лука и масла с примесью бензина от бушлатов и полушубков посетителей. Все они, то ли из- за мороза, то ли по заведенному раньше порядку, сидели в верхней одежде. .Я, видяэто, тоже не стал снимать пальто и сел за свободным столик. От этого непривычногодля меня какого-то расхристанного неуюта на душе стало еще тяжелее. Пока официантка, не отличавшаяся особой проворностью и опрят ностью, управлялась с заказом, я успел окинуть взором зал. Общее внимание не могла не привлечь хмельная мужская компания за длинным, во всю ширину зала, столом. Бойко, весело, разухабисто, с шумом и перезвоном стаканов один за одним следовали тосты и хмельные речи за здравия. По количеству пустых бутылок из-под спиртного, валявшихся под столом и вокруг него, можно было легко представить, что попойка длилась уже не один час. - Пожалуйста, ваш заказ, - отвлекла меня подошедшая официантка, - приятного аппетита! То, что мне подали, вконец убило надежду на хороший ужин. Пища оказалась на редкость безвкусной. От кислых щей сводило скулы, и я вынужден был отодвинуть тарелку. Жареный картофель, подгоревший и холодный, не вызывал особого рвения к еде. Но голод оказался настолько властным, что я рискнул приняться за второе блюдо. Лениво ковыряясь в тарелке, я с тоской вспоминал домашний очаг, сытную

стряпню. От этого еще острее стала тоска по дому, по всему основательному и надежному. Тем временем шум усилился до такой степени, что приглушить его было уже невозможно. Могучий мужчина в промасленном полушубке, размахивая длинными руками почти под самым потолком, кричал густым басом: - Николай Григорьевич! Мы знаешь за что тебя ценим? За твою простоту! Ты не задираешь носа, ты понимаешь простых шоферов, знаешь нашу работу, как простой работяга! А еще за то.... - дальше у оратора не нашлось ни нужных слов, ни сообразительности. Он мигом схватил полный до верха стакан водки и залпом осушил его до дна. Чья-то рука рядом с ним протянула огурец. Закусив, подняв к потолку нахальные хмельные глаза, громила продолжал: - В гараже у нас порядок. Лес возим днем и ночью. Шоферы — настоящие орлы, а не простые парии ! Так выпьем же, черт побери! Зазвенели стаканы, замелькали бутылки, вилки, тарелки. В этой дружной компании никто не отставал. Те, кто еще что-то мог соображать, смотрели помутившимися глазами на выступавшего. Другие, бессмысленно поддакивая и клюя в тарелки носами, уже не понимали смысла жаркого тоста. А за ним, между тем, Последовал очередной. Шоферская братия потянулась к сидящему в середине компании русоволосому человеку, обливая себя и соседей и пачкая закуской. Мне очень захотелось покинуть это шумное и пьяное заведение. Знал, что обычно такие попойки без меры миром не заканчиваются. Рассчитываясь с официанткой, спросил, указывая на подогретую компанию: - И часто у вас происходят такие веселые, как это, застолья? Она вскинула на меня небесно голубые удивленные глаза. Чуть поколебавшись, но поняв, что я не местный, охотно ответила: - Ресторанов у нас, сами понимаете, нет. Кафе тоже. Вог и тянутся сюда мужики с бутылками. А чего вы удивляетесь? Это еще что! Зашли бы вы в дни получки. Тогда бывает настоящая кутерьма. Она вздохнула, отвела в сторону свои голубые брызги: - Всякое бывает. Где водка, там добра не жди. - А почему милиция бездействует? - Какаятут милиция?! На всю Чуну один Иван Иванович! Он то ли сержант, то ли старшина — я в лычках не разбираюсь.

Она долго искала мне сдачу, шаря в кармане. А у меня в голове уже крутился другой готовый вопрос: - Мне говорили, что в поселке два клуба. В кино ходите часто? Женщина, усмехнувшись, ответила: Посещаю, но редко. А в такой мороз, как сегодня, вообще не до кино. Хороший хозяин собаку в дом заберет. А в клубе такая холодина, что в шубе до конца сеанса не высидишь. А посмотрели бы вы, какие картины здесь крутят. Я их еще школьницей видела. Даже обидно: присылают одно старье и рвань. Не кино, а сплошной свист в зале. Киномеханику не позавидуешь. - Худые ваши дела, - посочувствовал я И тут моя собеседница вдруг насторожилась, лицо стало серьезным, каким-то дежурным: - А вы, случайно, не из районного начальства? - Нет, я приехал к вам на работу. - Ничего себе! Кто же вас загнал в эту Богом забытую дыру? — удивилась женщина. — Наверное завербовались в химлесхоз на подсочку? Сюда “химиков” пачками присылают. Одних по решению суда, других—по вербовке. От них в поселке одни беды, - жаловалась собеседница. Но тутразговор оборвался. К официантке подошел окончательно захмелевший верзила, тот самый говорун из большой компании. Он беспардонно, как собственную вещь, взял своейрукой-лопатой ^женщину за плечо и, еле ворочая языком, пригрозил: - Маша! Ты забыла Бога, которому молишься. Давай закусь подавай! Видишь, на столе пусто. Официантка, вырвавшись, поспешила на кухню. От человека, в котором, как мне казалось, с самого рождения росли злость и грубость, можно было ожидать любой мерзости. И я тут же поспешил покинуть зал. За дверью столовой в неподвижном застывшем воздухе даже вдали от столовой еще долго слышна была мужская брань. Кто-то уже выяснил извечный вопрос об уважении и сводил счеты. Никогда дорога не казалась мне такой длинной и скучной. Я шел к гостинице и думал, сколько нужно вложить человеческого труда и затратить времени, чтобы жизнь в таежном поселке, кудаяпопал волею судьбы, стала лучше и духовно богаче. И хватит ли у меня зйёй?’’

моральной выдержки и терпения, чтобы освоиться здесь? Почему судьба на мою долю подбирает такие трудные тернистые тропы? Невольно вспомнились однокурсники — выпускники по институту. Большинство из них обосновались в основательно обжитых местах или даже в культурных центрах страны, где умеренный теплый климат и где жизнь значительно легче, чем в таком почти не обжитом таежном сибирском крае. С болью вспоминалось мне, как некоторые из них, еще будучи студентами, с пафосом любили произносить слова великого русского ученого Менделеева: “Богатство России будет прирастать Сибирью”. Но когда касается личного участия в этом грандиозном плане, то сходу в кусты. V одних нашлись влиятельные покровители в лице пап и мам, пользующихся особым положением в обществе. Или же их друзей на высокопоставленных должностях. V кого-то из них моментально и резко “испортилось” здоровье, что “подтверждалось” липовыми медицинскими справками через знакомых врачей. Каждый использовал всякий недозволенный прием, не гнушаясь ничем, не мучаясь ни угрызениями совести, ни принижением человеческого достоинства в достижении поставленной цели. Всякий старался избежать назначения в Сибирь. За меня же заступиться было некому. Моя мать- колхозница, оставшаяся вдовой/ коротала шестой десяток лет жизни в заброшенном среди степей хуторе. Она верила в справедливость. Верила, что сын — единственная надежда и опора — не оставит старуху в одиночестве. Но не суждено было сбыться надежде матери. Все получилось точно, как писал Тарас Шевченко: “А у вдовы один сын, и тот как раз под аршин”. И какое было дело всемогущему МВД до оставленной в одиночестве и без поддержки убитой горем матери. По одному росчерку пера, вопреки всему, из степей Полтавщины колеса вагонов доставили меня в нарымскую тайгу Томской области на важную стройку страны. Не по своей воле оказался за четыре тысячи верст от земли, которая меня вырастила, вскормила, вспоила и дала образование. От земли, где прошло беспечное босоногое детство и тревожная молодость. Ох, как это было тяжело! Работал месяцами без выходных, годами — без отпусков,

с продолжительностью рабочего дня заключенного. Но к этим испытаниям судьбы отнесся терпеливо, столкнувшись с большими трудностями и лишениями, не отчаивался и не бежал от проблем. Постепенно привыкал, втягивался в тяжелую, однообразную, серую, как солдатская шинель, жизнь. Для успокоения ко всему в жизни подходил с позиции: если не я, то кто же? Решил поработать и в Чуне. Так, с безрадостными думами не заметил, как дошел до гостиницы. - Долго гуляете, молодой человек, - открыв дверь, указала заведующая гостиницей. - У нас по ночам полно всякой пьяной дряни. Хулиганам одно удовольствие —кулаки почесать. Никто не знает, где беда ночует. - Спасибо за беспокойство. Явился целым и невредимым. - Садитесь чай пить, только что вскипел, - предложила хозяйка. Я согласился, чтобы хоть как-то скоротать время. За столом она сообщила: - Примерно час тому назад директор звонил, спрашивал о вас. - Что вы ему сказали? - Сказала, что вы ушли в столовую. Он ничего не сказал и положил трубку. Я не стала ничего спрашивать, потому что он этого не любит. Я невольно задумался о завтрашнем дне: что он принесет? Что 'ждет меня—удовлетворение шли разочарование? Вопросов много, но ответов на них пока нет. - Можете почитать свежие газеты, - убирая со стола посуду, предложила заведующая. Затем, поправив прическу, пожелала спокойной ночи и удалилась в свою комнату. Мне оставалось последовать ее примеру. Придя в отведенный мне номер “люкс”, хотел расслабиться. Лежа в холодной постели, старался проанализировать, правильно ли я поступил, дав согласие на переезд в Чуну. Но, так и не придя к какому-либо решению, согревшись, уснул. Утром меня разбудил сильный стук в дверь. Оказалось, какой-то командировочный нарвался на грубость заведующей, отправившей его неизвестно куда. Поняв, что попал не туда, он ушел, а я уже не мог уснуть. Не давали покоя мысли перед встречей с человеком, к 9

которому я попадаю в полное распоряжение. С человеком, которому предоставлено полное право поставить точку в моей будущности. Словно насечка на камне осталась память о том февральском дне 1963 года. Утренний мороз показался слабее. Туман быстро рассеивался, поднимаясь над покрытой глубоким снегом землей. На промышленной площадке с надрывом гудели и ревели, не покоряясь свирепствующему морозу, механизмы: автомашины, тракторы, автопогрузчики. Особенно надсадно выли пилы шпалорезок. Причем, каждому механизму был присущ только ему принадлежащий шум, своя тональность. Все это дополняли ухающие звуки падающих с бревнотасок мерзлых бревен. Вся эта какофония звуков неслась в морозном воздухе над поселком, теряясь в окрестностях ближнего леса. Было уже около девяти часов утра, когда я открыл дверь приемной. Секретарь-машинистка у зеркала наводила ‘'лицо”. Увцдев меня, она мило улыбнулась: - I (а\\ м Александрович уже вами интересовался. Заходите. С волнением в душе я открыл знакомую дверь. Директор, медленно поднявшись, из глубокого кресла, вышел ко мне, протягивая пухлую руку: - Будем знакомы, - Эпштейн. Прошу садиться, - указал он на ближайший стул за приставным столом. В кабинете кроме Поздеева присутствовало еще два незнакомых мне человека. Сам Эпштейн оказался невысокого роста, с сильно располневшим лицом, с большим обвисшим подбородком. Вся эта общая полнота делала его квадратным. Из-под бесцветных лохматых бровей смотрели проницательные, пытливые глаза. Они словно просвечивали меня насквозь, читая мысли. Голос у Эпштейна оказался приятным, бархатным. Он не картавил, как большинство евреев, говоря четко и твердо, с начальственным тембром в голосе. С первого знакомства директор мне показался осторожным, умным и осмотрительным, несмотря на простоту в обращении. После короткого знакомства и вкрадчивого присматривания друг к другу, директор возвратился, в кресло, сел, вращаясь в нем и испытывая явное удовольствие, стал представлять присутствующих. Первым указал на человека с моложавым лицом: - Начальник отдела кадров Симон.

Кроме постоянной улыбки на его лице я больше ничем не отметил этого человека. Далее директор познакомил меня с сидящим рядом с Симоном человеком. Того выделяло растерянное лицо. - Котов, начальник СМУ, - засуетился последний, без надобности ерзая по полу ногами. Я нисколько не сомневался, что все присутствующие приглашены для беседы со мной. Не случайно они глядели на меня с особым интересом. Не дожидаясь, когда директор затребует мои документы, я выложил их на стол перед ним. Эпштейн неспешно, внимательно просмотрел их один за одним, вчитываясь в каждую строку, временами вскидывая на меня взгляд. Я уже мысленно сосредотачивался на том, как корректнее повести разговор, отмечая самое главное и существенное. В кабинете воцарилась тишина. Все в ожидании смотрели на директора. Эпштейн, наконец, отложил мои документы в сторону и, подергивая головой, произнес: - Я знаю, где Вы работали, и хорошо представляю значимость той стройки, хоть и без знания основных нюансов. Кое что известно и о городе, откуда Вы прибыли. Чуна, знаете, совсем не то. Ее ни в какой ряд для сравнения ставить нельзя. Это место ссылки, место бывших лагерей и зон. Один лагерь сохранился до сих пор. Здесь, куда ни погляди, мрачная картина и напоминание тех мрачных событий. Как ни печально, но реальность жизни тайова. Старое еще не успели разрушить, новое не успели создать. У нас до сих пор нет жилья с полным благоустройством, и потому большинство людей проживает в полусгнивших бараках и разных засыпушках. Нет и культурно-бытовых учреждений, если не считать развалин, оставшихся после лагерей. За неимением других поддерживаем их в относительном состоянии. А что поделаешь? Нам здесь жить и работать. Пусть колесо механизма местной жизни и с большой восьмеркой, но оно крутится. Нет ничего и для нормальной торговли, отсутствует в поселке и бытовое обслуживание, если не брать в расчет единственного парикмахера. Правда, из всего необходимого имеется типовое здание бани. Я с большим вниманием на лице выслушивал его, а сам с нетерпением и каким-то обречением думал: «Да когда же, наконец, он заговриг о моем познавании, перестанет крутить вокруг да

около». А Эпштейн зйал, что делал. Он и дальше продолжал рисовать безрадостную картину реальности поселка и дальше: - Из-за отсутствия холодильника в ОРСе не можем обеспечить население свежей молочной продукцией и мясом. Поэтому в летний период завозим только консервированнную продукцию. Наверное уже понимаете, что в короткой беседе всех наших бед не перечислить. Проблем уйма, трудностей еще больше. А главная причина медленного и неудовлетворительного развития предприятия и социальной сферы местной жизни - неудовлетворительное состояние капитального строительства, которое мы ведем хозспособом. Денег осваиваем мало, строительной базы практически никакой. Зная все это, ни один строительный Главк не решается брать стройку в Чуне на генподряд по причине отдаленности и сравнительно малых объемов капитальных вложений. Ни один руководитель как красноярской, так и ангарской стройки не желает брать на себя дополнительные заботы и проблемы. Разговоров на эту тему в управлении много, а вот сдвинуть дело с мертвой точки не удается, на это у руководства не хватает ни сил, ни напористости. А своим маломощным СМУ реконструкции предприятия не осилитьдаже в обозримом будущем. Представив картину в полном еебезрадостном ракурсе, я подумал о своем положении: «Искал мужик ножа, да напоролся на ежа». Директор, словно подтверждая эти мои размышления, продолжал: - А тут еще товарищ Котов, начальник СМУ, забросал меня заявлениями об увольнении с предприятия. Хотя никакими основательными доводами не объясняет своего решения и дальнейших планов. При этих словах круглое лицо Котова покрылось розовыми пятнами волнения. Похоже, что он чувствовал себя неуютно под всеобщим вниманием. Симон, переводя заинтересованный взгляд с директора на начальника СМУ, явно хотел вставить словечко в пользу Эпштейна, но попридержал язык, сочтя свое вмешательство преждевременным. Позже я узнал, что обычно начальник кадров имел правило следовать во всем за начальником. По одному выражению лица Симона не трудно было определить высокое благолепие к директору. Он с повышенным вниманием следил за словами, кивая головой в знак одобрения и улыбаясь. А Эпштейн 95

продолжал, не сводя взгляда с начал!-ника <'МУ, выски 1Ы1мггьмне все то, что считал нужным: - Я просто вынужден был обратиться и упранлсппе кадров министерства с просьбой направить нам нужного специалиста. Скажу честно, просил подобрать человеки, ис п ннпюпапного городской жизнью и удобствам циви.1.1.изам,1 аг, чтобы не испугался нашей неустроенной деревенской жизни. Последние слова он произнес с высоты директорского положения. Чувствовал, в чей огород бросались каме!i.1 к 11.11 с знаю почему, но мое отношение пошатнулось под острым взглядом директора.; А тот, не сводя с меня пронизывающего взгляда, словно вынес приговор: - Москва направила Вас, товарищ Твердохлеб. Лицо его стало мрачно-сосредоточенным. Было понятно, что OI11 пи г| >ягал м I.гели, как у; гобнсс и конкретнее, подвести итог всему скачанному. Я напряженно вперил свой взгляд в стол, который: должен был стать свидетелем per 1 гения моей судьбы. - Чтобы не остаться .в положении временного работника, предлагаю сначала ознакомиться со стройкой, предприятием, поселком, с нашими условиями жизни. Как говорится: «Лучше раз увидеть, чем стр раз услышать». А завтра к концу дня скажете о своем решении. Директор замолчал, но по выражению его липа нетрудно было видеть внутреннее напряжение в ожидании моего ответа. Отметил, что и Котов, затаив дыхание, выжидательно и с интересом глядел на меня. Насторожился и Александр Тимофеевич Поздеев, сидевший до этого с pai<iio,a,yini imm ш:>,1|лаженц©м, лица. У меня же мелькнула I |равнлы шя в htoi'i enryai и и 1 мысль 1 re иди 11 ia 1 it >1 imti lyio. - Наум Александрович! Я приехал Сюда работать,. а не па смотрины, 11 при пятом peiiici a in 1 ic раскаиваюсь и, должен i скачать, что (|)р0П'Г'овика трудностями 'Такого характера нс запуши., Мой труд с первого дня, появления в Сибири не усеян розами. Хочу сказать словами пословицы: «Не вкусив горная о. 1 ie yni iireim. вкуса сладкого». А чтобы лучше обустроить жизнь, придется продуктивнее трудиться. И потомуданное mi к >ю cj к ию | iyководству министерства менять не намерен и готов i гемодт 111 к > 11| игетупить к исполнению обязанностей, если у вас i гег 1 ш 11 > 1 к i»|жжений.

Сейчас, по истечении времени, я могу заверить, что те слова были осознанными и в тот миг меня, как никогда в другое время, душевные потребности побуждали к действию. Мнеуже порядком надоели безделье и неопределенность, я рвался к делу, как застоявшийся конь. Котов, уверенный в моем отказе, заметно сник и явно чувствовал себя не в своей тарелке. Мои подозрения насчет его замысла о затеянном увольнении подтвердились. Я с самого начала понял, что он таким способом хотел поднять свою значимость и незаменимость, укрепляя пошатнувшийся престиж. Понял и то, что Котов йе из тех людей, которые заливаются холодным потом в подобных ситуациях. Чувствуя занавес в своей игре, он старался сохранить внешнее спокойствие. Но все же на сей раз скрыть волнение от присутствующих ему не удалось. Симон же, умеющий разгадывать всякое решение высокой персоны, с нетерпением ждал от директора дальнейших указаний по подготовке приказа. Директор, с явным выражением участия и теплоты, коснулся моего плеча: - Будем решать, Павел Григорьевич. Успеха Вам! - и, обернувшись к Симону, добавил, - готовьте приказ. - Слушаюсь! - по-военному отчеканил кадровик. Встреча закончилась. Мы с начальником СМУ направились к работникам немногочисленного аппарата управления строительства, которые разместились всего в трех комнатах первого этажа. Как и следовало ожидать, встретили они нас настороженно и пытливо. Котов всех поочередно представил, называя фамилии^ имена и отчества, занимаемые ими должности. Мое первое впечатление об аппарате было положительным. Отметил, что все они были на виду друг перед другом, каждый добросовестно выполнял свою работу. Было явным, что мое появление не было для них неожиданностью. Молва о моем приезде в первый же день облетела поселок, в чем свою инициативу проявил диспост. Из сотрудников внимание обратил на себя главный инженер СМУ Павел Иванович Королевский, человек чрезмерно говорливый, быстрый, с избытком энергии в коренастом теле. Он часто и не всегда к случаю смеялся. В больших навыкате глазах не читались