иZOOминка

иZOOMинка Скороговорка для хорошего настроения Не стоит скучать и искать день вчерашний, А лучше почаще гуляйте по чаще. Где прячутся ёжики с дыркой свистящей, Где шорохом шепчутся листья о счастье. Где можно смешным быть и можно быть проще. Гуляйте по чаще! A может по роще... О собаке и о весне Шла по улице собака — гордо хвост ее вилял, а за ней на задних лапах многодетная семья. Мама с выраженьем гордым пса вела за поводок, папа с недовольной мордой ноги нехотя волок. А за ними, отставая в телефоны нос уткнув, ребятишки пестрой стаей, в интернетовском плену. Замыкала строй бабуля и ворчала на детей — чтоб раззявы не споткнулись, пальцем тыкая в дисплей. День прозрачен был и светел, в кронах прятались лучи. Только пёс один заметил, что вовсю кричат грачи. 151

Вера Рехтер Деменция Солнце закрыв, осенние тянутся облака... Где отыскать спасениe, выход из тупикa? Память силки расставила, бред превратила в явь, переиначив правила, пьесу переиграв. Держит тебя в объятиях немощи злобный спрут. — Дочка, скажи я спятила? Я, не моргнув, совру: — Глупости не выдумывай! А про себя: — Прости... Проблеск среди безумия мне прибавляет сил в бегстве от безрассудного странного дежавю... Точно такою буду я, ежели доживу, ведь у меня давление, дети, работа, быт. Мне бы ещё терпения — больше тебя любить. 152

иZOOMинка Паутинка у виска Паутинка у виска, иней у порога, всё весомее года, невесомей жизнь. Мне казалось, впереди лета будет много, почему же листопад надо мной кружит? Лето спело да прошло, осень дышит в спину, хоть палитра и полна негой волшебства, но обманчиво горит спелая калина и провисла до земли неба синева. Все неласковей ветра, ближе холод зимний, продувает до нутра, не сойти б с ума, шаг за шагом, день за днём, словно пилигримы, продвигаемся к черте, неизвестной нам. Один из… Он пел тихонько по утрам на кухне, колдуя над обедом для домашних, готовил «пальчикиоближешь» кугель из недоеденной лапши вчерашней. Ровесник века, прошагал все войны, но не любил рассказывать об этом, и мирной жизнью был вполне доволен, а вместо «Время» слушал «Риголетто». Подумаешь — прилавки опустели, подорожало всё — бывало хуже, Конечно, Брежнев — это вам не Ленин, но жизнь светла под арии Карузо. Он верил в революции заветы, не набожный — о Боге не злословил, 153

Вера Рехтер хранил награды вместе с партбилетом, интеллигент мещанского сословья. Всегда наглажен, выбрит, при костюме и с палочкой — смешной солдатик стойкий. Похоронили дедушку в июне… Он, к счастью, не увидел перестройки. Маски-шоу Было лето безрадостным, осень будет долга… В лоб нацеленный градусник так похож на наган. Как в плохом сериальчике, где вся ставка на страх, престарелые мальчики бодро лгут в новостях — массам правда не надобна, значит: ври, не красней! Жизнь расколота надвое — до «короны» и с ней. Лица скрыты под масками и куда б ни пошёл, ты участвуешь в массовых сценах из «Маски-шоу», где веселье изъято и на запрете запрет, а улыбки запрятаны, будто их больше нет. 154

иZOOMинка Прогулка к морю Поверх ограды на гибких ветках пылает жаром округлость манго – и даже солнце смущенно блекнет, хотя немного и выше рангом. А на деревьях такие шали неповторимых, шальных расцветок, что от восторга прощебетали все птицы хором осанну лету. На горизонте тот самый парус, устав от бури, плывёт за солнцем, и, лёгким бризом меня касаясь, природа шепчет: «Всё обойдётся». Нужен герой Алчным и глупым людям выбор последний дан: взвился со дна морского, с грохотом и огнём, хаоса повелитель, злобный Левиафан, пасть у него огромна, сердце покрыто льдом. Землю хвостом опутал, взял доброту в залог, честность сменил на прибыль, честь разменял на власть, вывернул наизнанку всё, что изгадить мог, вместо «не тронь чужое», слышится «где украсть?» Вместо «помочь другому» — «думай лишь о себе”, Люди погрязли в дрязгах... Нужен один герой — только один, готовый общей помочь беде, вызвав Левиафана на беспощадный бой. 155

Вера Рехтер Если такой найдётся — мир не постигнет крах... Где ты, смельчак, способный алчности дать отпор, тот, кто сберёг крупицы верности и добра? Выйди, пока не поздно! Где ты?! Ещё не по… Размышленья за варкой варенья Пахнет варенье домашним уютом, Чаем вечерним, беседой неспешной, Зноем полуденным и, почему-то, Детством забытым и чем-то нездешним. Всё прeходяще и всё неизменно... Таз, по размерам не меньше светила, Вяжется кружевом лёгкая пена, Дышит варенье, пыxтит незлобиво, Сладостью манит, пугает горчинкой. Всё перемешано — горе и радость… Юность бежала вчера по тропинке, Там, где сейчас спотыкается старость. Необратимо земное вращенье — Ясное небо затянется рябью… В каплях варенья, как в гуще кофейной, Лето предвижу сладчайшее... Бабье… 156

иZOOMинка Взрослое... почти Звенело лето смехом ребятишек, бесстрашный Шишел на охоту вышел за солнечными бликами зайчат, из детства петушок прокукарекал но рак не ухватил сегодня Греку, и Таня не грустила без мяча. Плескалось солнце вместе с ребятнёю, a облака бока спустили в море, неспешно время плыло за буйки. Чужое детство эскимо лизало, а я себя всё больше ощущала бычком, стоящим на краю доски. Осеннее ретро Моросит... Свернуться бы в калачик, погрузиться в спячку до тепла, вылезая только похомячить, (для эстетов — чтоб откушать, значит) и назад, в шалаш из одеял. Всё-таки я высуну наружу осторожно любопытный нос: — Здравствуй, осень, я немного трушу, не люблю, когда дождями в душу... Хочешь подружиться? Не вопрос! Мы с тобою ветреные дамы, можем слёзы лить за просто так, за ночь платье выкроить из хлама, из каприза — бурю или драму, 157

Вера Рехтер у обеих в головах сквозняк. Свой прикрою фетровым беретом, натяну потёртое пальто, старенькие туфли (суть не в этом — мир уютней, если носишь ретро), я готова, осень, я гото... Ой! Грохочет... Не свернусь в калачик! Лей! Сверкай! Давай ещё! Ещё! Пусть не баттерфляем, по-собачьи, выплыву, себя переиначив — зиму встречу тёртым калачoм! Мир на краю лета В новорожденном сентябре — своя отрада, на смену бешеной жаре грядёт прохлада, созреют ливни в чреве туч, рванут внезапно, вернут планете чистоту и адекватность. Сойдёт с потоками дождей всё наносное, и, что-то новое в себе мы вдруг откроём. Pешим, что будем жить теперь без зла и фальши, но позабудем в октябре, а может раньше… СчастЛИВНое Всю ночь гремело и сверкало, дождь лил и лил, как из ведра, а мы, зарывшись в одеяло, внимали ливню до утра. Под шум бушующего ветра нас обволакивали сны, 158

иZOOMинка до спальни съёжилась планета — на ней остались только мы, как в первый миг от сотворенья, а, может быть, в последний миг... Неяркий свет, скупой осенний, к стеклу оконному приник, всплывали образы из детства, тянуло холодом зимы, стучали двери по соседству, день начинался с кутерьмы. Мы возвращаться не спешили в мир, отвергающий покой. Какое счастье слушать ливни с любимым в ночь на выходной! Лапки в тапке (стихи для детей) Пять носов и двадцать лапок утащили папин тапок, с ним залезли под кровать, чтоб никто не смог отнять. Десять ушек, пять хвостов, сотня остреньких зубков долго с тапком воевали, но, в конце концов, порвали бедолагу на куски. А усталые щенки во второй забрались тапок и уснули двадцать лапок, пять хвостов и десять ушек без простынок и подушек. 159

Михаил Ландбург Михаил Ландбург Ришон леЦион, Израиль 160



Михаил Ландбург За окном пели птички Мы лежали на кровати, и вдруг она повернула голову ко мне и сказала: – Посмотри на меня. Я посмотрел. – Поцелуй меня. Я поцеловал. Она вся дрожала, будто оказалась на морозе и теперь замерзает. – Видишь? – спросила она. – Что? – не понял я. – Что я должен видеть? – Того, кто перед тобой, видишь? – Вижу тебя. – Вот и слава Богу. Она улыбнулась и, кажется, задремала. Через полчаса она проснулась и снова повер- нула голову. – Ты смотришь на меня, – сказал я. – Почему ты неотрывно смотришь на меня? – Верно, смотрю. А что мне ещё остаётся делать? Я придал своему голосу нотки любопытства. – И что же ты чувствуешь, когда на меня смо- тришь? – Чувствую, что смотреть не на что. – Зачем же ты повернула ко мне голову? – Чтобы спросить: «На кой чёрт мы лежим в этой кровати?» – Потому что это кровать наша. – Об этом ты помнишь? – Об этом я помню. 162

иZOOMинка – А о том, что я твоя жена, не забываешь. – Об этом я бы хотел забыть. – Так почему бы тебе этого не сделать? – Потому что каждый раз, как только собира- юсь это сделать, ты требуешь, чтобы я тебя поце- ловал. – Поцелуй освежает твою память? Я не ответил. – Почему бы тебе сейчас не вспомнить, что я твоя жена? Я потёрся губами об её щеку. – Это что? – спросила она. – По-твоему это поцелуй? Я напомнил о том, что по миру бродит мерзкий вирус и что, согласно рекомендациям правитель- ства и ведущих учёных страны, следует сохранять необходимую друг от друга дистанцию. За окном пели птички. Ночь на двоих Увидев в окне лежащего на скамейке человека, я подумал, что ему, должно быть, плохо, а потому спустился вниз. – Мне хорошо, – сказал человек. – Разгляды- ваю на небе звёзды, предаюсь мечтаньям… – Поэт, что ли? Человек кивнул и спросил меня: – А чего тебе не спится? Я сказал: – Внука жду. Он солдатом был. Бойцом. Ду- маю, в эту ночь он вернётся. 163

Михаил Ландбург – Откуда? Я сказал: – Из морга. Человек приподнялся. Его глаза упёрлись в мою грудь так, словно пытались угадать, что в ней происходит. Видимо, не угадав, человек спросил: – Ненормальный, да? Я покачал головой: – С чего ты такое взял? Человек не ответил. Я присел на краешек скамейки. Наконец, нарушив молчание, человек сказал: – Иди-ка, папаша, домой! Я пристально вгляделся в уличную мглу. Человек вновь откинулся на спину и вытянул ноги. На меня он больше не смотрел. «Наверно, вернулся к ночным звёздам», – подумал я, и, при- дя домой, присел к моему окну. Запах свежих стружек В подвале пахнет свежими стружками, и я лю- блю приходить сюда и смотреть, как он, надев длинный чёрный передник, мастерит разных раз- меров коробки, рамки, табуретки. – Эй, сосед, а домашние задания приготовил? – спрашивает он. – В третьем классе много не задают, – присев на маленький стульчик, говорю я. Иногда он разрешает подать ему кое-какие ин- струменты, брусок или лист фанеры. 164

иZOOMинка Однажды, кивнув в сторону табуреток, я спросил: – Для кого всё это? Он достал из кармана чёрного передника пла- ток и провёл им по потному лицу, потом внима- тельно посмотрел на меня и сказал: – Для себя. Так я отдыхаю. Я подумал: «Какой же это отдых, когда по лицу стекает пот». Конечно, вслух я этого не сказал – зачем ставить человека в неловкое положение? Вслух я спросил: – Не устаёте? – Немного, – ответил он, – зато приятно, ког- да сделаешь что-то сам. Человек обязательно дол- жен сделать что-то сам. Ты бы не хотел смасте- рить что-то сам? Я сказал, что хотел бы сделать для моего дедуш- ки деревянную коробочку для табака, которым он набивает свою трубку. – Отличная мысль, – сказал он, и я увидел, как он, отобрав какие-то куски фанеры, стал чертить на них толстым синим карандашом всякие линии. – Берись за работу! – сказал он. – Только, если не трудно, вначале сбегай наверх и попроси у моей жены тюбик клея. Я сбегал. В его комнате я никогда не бывал и думал, что увижу в ней разные деревянные вещички, но ни- чего подобно я не увидел. В его комнате были только одни шкафы, набитые множеством книг. «Как у писателя», – подумалось мне. – В вашей комнате полно книг, – вернувшись с тюбиком клея, сказал я. – Как будто у писателя. 165

Михаил Ландбург Он рассмеялся. – Думаешь, как у писателя? – Да, – сказал я. – Думаю, что как у писателя. – Так я и есть писатель, – сказал он. Я подумал: «Он такой замечательный столяр, и жаль, что он писатель». Послышалось: – Что ж, за работу! Вот здесь положи немного клея. Ещё вот здесь. Хорошо! Смелее! Смелее! *** Пахло свежими стружками и клеем. – Молодец, – сказал он мне, – подарок дедушке смастерил сам! Когда я услышал эти слова «ты сам», у меня громко заколотилось сердце, и я подумал, что он, наверно, ещё и хороший писатель. Salvare et conservare! Женщина отперла дверь и спросила: – Живой? – А ты как считаешь? Женщина повелела: – Пойди, умой лицо! Мужчина умыл лицо, и тогда женщина сказала: – Рассказывай. Он рассказал, что пел в «Синем дьяволе» и, даже после того, как ему разбили нос, петь про- должил. Тогда ему расцарапали щёки. Он спел ещё 166

иZOOMинка немного и спросил в микрофон: «Господа, разве я пою нестерпимо?» Ему не ответили. Он запел снова. И тут хозяин «Синего дьявола» вырвал из его рук микрофон. – Это всё, что он сделал? – Ещё он велел вытолкнуть меня на улицу. – И всё? – женщина достала из домашней ап- течки пластырь. – Не всё! Мне не заплатили за моё пение. Женщина сказала: – Тебе бы выспаться. Мужчина поморщился. – Можно, я спою тебе? – проговорил он. Женщина тоже поморщилась. – Я знаю, как ты поёшь. – Разве я пою нестерпимо? – Пойду на кухню и поставлю чайник, – сказа- ла женщина. Мужчина уснул на стуле, а проснувшись, сказал: – Люби меня! – С какой стати? – спросила женщина. – Без любви не проживу, – пояснил мужчина. – Не живи, – отозвалась женщина. – О чём твои песни? – О Боге, о жизни. Женщина покачала головой. – Я часто думаю о Боге и о жизни, – сказа- ла она. – И что ты о Нём думаешь? – Всякое… 167

Михаил Ландбург – А о жизни? – О ней лучше помолчать. Они помолчали. Потом мужчина ушёл. По улицам города бродили люди – лица зрячие, лица незрячие. Мужчина вернулся к женщине и, пригнувшись, послушал, как она дышит. Она задержала дыхание. Потом осторожно спросила: – Ты снова здесь? – Так ведь жизнь! – переминаясь с ноги на ногу, отозвался мужчина. Женщина остановила взгляд на его перекошен- ном лице и едва слышно проговорила: – Salvare et conservare! – Колдуешь, что ли? – не понял мужчина. – Спаси и сохрани! – выдохнула женщина. Коллеги Когда закончилось заседание кафедры филоло- гии, уже был поздний вечер, и на небе искрились звёзды, приветствуя всё земное. Профессор Гутман пальчиком мягко коснулся моего плеча. – Не составите мне компанию в ресторанчик, что на углу? – спросил он. Я составил. Гутман заказал себе блинчики с творогом, а я яичницу-глазунью. 168

иZOOMинка За соседним столиком мужчина, заглянув в гла- за сидевшей напротив женщины, нетерпеливым голосом произнёс: – Я жду! Женщина опустила глаза. – Я жду! – повторил мужчина. Женщина подняла глаза и выдохнула: – Жди! А чего ты, собственно, ждёшь? – Чтобы ты, наконец, решилась. – На днях, – сказала женщина. – Но ведь уже… – Жди! Я перевёл взгляд на профессора Гутмана. Тот, поедая свои блинчики, завёл разговор о китай- ской литературе. – Китайская литература меня утомляет, – ска- зал я, и тогда профессор Гутман перешёл на лите- ратуру английскую. Я с наслаждением поедал яичницу и, вероят- но, не достаточно хорошо отозвался о Голсуор- си, если тело Гутмана встрепыхнулось, а из его рта посыпались звуки самого невообразимого ха- рактера. – Коллега, – спросил я, – что с вами? На меня смотрели остановившиеся зрачки. Послышалось: – Профессор Лунц, вы мелете ерунду. Я отодвинул в сторону тарелку с яичницей, по- скольку в эту минуту она для меня никакой цен- ности уже не представляла. – Вы в своём уме? – продолжил профессор Гут- ман. Он даже слегка привстал и вытянул шею, 169

Михаил Ландбург словно опасался упустить возможность увидеть, как я схожу с ума. Я выпрямил спину. – Да, – твёрдо проговорил Гутман, – вы и впрямь ненормальный. Я согласно кивнул, а потом, немного подумав, признался: – Притворяться нормальным вечно невоз- можно… Передо мной предстало перекошенное лицо моего коллеги, и я, остановив взгляд на его вдруг вяло опавших губах, решил: «Инсульт!» В Тель-Авиве стояла ночь. На небе искрились звёзды, приветствуя всё земное. Я был убеждён… Я был убеждён, что психоаналитики, заводя бе- седы о комплексах своих пациентов, в душе, если и не посмеиваются над несчастными, то, безус- ловно, воспринимают их как людей легкомыслен- ных и крайне доверчивых, однако, когда мама… Отказать маме в просьбе поговорить с её давним знакомым я не мог. Доктор Рони Кунц, несмотря на свою мяг- кую улыбку, длинные тонкие пальцы и маленькие ушки, на Зигмунда Фрейда не походил. – У меня в голове некий хаос, – начал я. – Некий? – спросил доктор. – И ты хочешь, чтобы я тебе помог? 170

иZOOMинка – Моя мама хочет. – Ну, да, разумеется. Она мне звонила. – У меня заботливая мама. – С твоей мамой мы давние друзья. Как у тебя с сердцем? – Стучит. – А душа? – Слегка похрамывает. – А как дела с разумом? – Трудно сказать. – Тогда всё не так страшно. – Разве наши страхи, радости, печали, страсти возникают не в мозгу? Доктор прошёлся по кабинету, остановился передо мной, вновь прошёлся и, наконец, вернул- ся в своё кресло. – Ждёшь чуда? – доктор Кунц, прищурив гла- за, пристально посмотрел на меня. Кажется, ус- лышать от меня ответ доктор вовсе не ждал. Едва заметно улыбнувшись, он продолжил: – Чудес не бывает, разве что, если влюблён, то…Существу- ют два типа людей: те, которые погрузиться в холодную воду не решаются, и те, которые нао- борот… Ты влюблён? Конечно, если в разумных дозах, чуточку безрассудства, немного вольного воображения, лёгкого хаоса в образе жизни необ- ходимы, ибо жизнь предполагает наличие синте- за всего происходящего вокруг, а человек в этой жизни не более чем синтез часто нереализован- ных импульсов. Любовь не должна умолять или требовать, чтобы её любили. Она сама по себе…У неё свои заморочки…Об этом следует знать даже школьникам выпускных классов, но… 171

Михаил Ландбург Д-р Кунц вновь улыбнулся. И это его «но», и его улыбка настораживали. Слегка смущённый, я подумал: «Возможно, он и вправду Фрейд». – Я знаком с твоей г-жой А. – продолжил он. – Читал. Отличная повесть. – Правда? Вам понравилось? – Иногда мне можно верить. Люблю читать о забавном… Смиренно проглотив «о забавном», я сказал: – Приходите в книжный. У нас выбор… – Загляну. Непременно. Доктор Кунц с грустью посмотрел на большие настенные часы. – Бремя людей… Кодекс правил поведения... – задумчиво произнёс он. – Жизнь напичкана мас- сой курьёзов – как смешных, так и печальных. Выпишу таблетки. Хочешь? После них у многих в душе намечается спад напряжения. Слова доктора убаюкивали своей интонацией, лёгкой и безмятежной. 172

иZOOMинка Виктория Серебро Хайфа, Израиль 173

Виктория Серебро Бугаёвский детектив В далёкие доперестроечные годы, во время тру- дового семестра студентов отправляли в колхозы наполнять скудеющие «закрома родины». В этот раз наш инязовский десант высадился в деревне «Бугаёвка». Поселили нас в ветхой из- бушке. В одной комнатке – мальчики-переводчи- ки, в другой – мы, студентки педагогического от- деления. Бытовые неудобства были во дворе, там же и кухня-столовая. В те времена в Китае бушевала культурная ре- волюция. Интеллигенцию высылали в деревни для трудового перевоспитания (Улавливаете ана- логию?). Ошалевшие банды хунвейбинов застав- ляли владельцев лавок и точек общепита менять свои вывески на ультрареволюционные. Вот и мы водрузили на двери столовой вывеску: «Ан- тиимпериалистический кафетерий», написан- ную сверху вниз стилизованными под иероглифы буквами. Но провисела она недолго. Макарыч, вездесущий «деревенский детектив» вырос, как из-под земли, и огорошил нас вопросом: «Хто дозволил самочинно присвоить званию?». При- шлось «самочинную званию» убрать. Под недре- манным оком блюстителя порядка сменяли друг друга всё новые изыски: «Революционная тавер- на», «Краснозвёздная харчевня», «Кафешантан коммунистического быта». Доведённый до бело- 174

иZOOMинка го каления Макарыч настучал Полине Ароновне, нашей «наставнице». Будучи дочерью народа книги, Полина Аронов- на искупала свой «первородный грех» длитель- ным пребыванием в рядах КПСС, общественной активностью и воспитанием студентов в строгом соответствии со спущенными директивами. После промывания мозгов нам пришлось уйти в подполье. И решили мы повесить в общежитии стенгазету. Название выбрали политически ней- тральное и учитывающее топонимику: «Молодой Бугай». И всё бы ничего, но тут в еврейской го- лове переводчика Вовы Бриллера (Ох, уж эти ев- рейские буйные головушки!) созрела крамольная идея – написать девиз: «Бугаи всех стран, сово- купляйтесь!», который прошёл на ура. Все бурно веселились. Все, кроме меня. Я предупреждала, что если этот пассаж попадётся на глаза проверя- ющим, то последствия будут тяжёлыми. Но моим увещеваниям не вняли, а зря! От бытописания перейду к трудовым будням. На планёрке председатель колхоза поведал нам о том, что кукуруза бывает материнской (початки) и отцовской (метёлки). Наша задача состояла в селекции отпрысков «королевы полей» по поло- вому признаку. И вот, сидим мы на току, на самой вершине кукурузной горы, и переводчик Вадик с подходя- щей для этого дела фамилией Кидайло бросает в две разные кучки початки и метёлки, обозначая 175

Виктория Серебро их гендерную принадлежность непечатными сло- вами. Вдруг, откуда ни возьмись, несётся к нам разъярённая Полина Ароновна и, не успев отды- шаться, орёт: – Капланская, это вы, вы! (Капланская – это моя девичья фамилия. Из-за неё все детские и школьные годы мне приписыва- ли убийство вождя мирового пролетариата. Помнится, как вся группа детского сада друж- но скандировала: «Капланка Ленина убила». Однако вернёмся к другому ложному обви- нению. Наша «идейная наставница» была абсо- лютно уверена, что именно я являюсь автором пресловутого девиза, так как якобы распознала мою творческую манеру. Как я и опасалась, стен- газета была обнаружена в ходе рейда по провер- ке санитарного состояния общежития. Макарыч сорвал её со стены и грозился отвезти в райком в качестве вещественного доказательства нашей антипартийной деятельности. Можете себе пред- ставить, какие угрозы (отнюдь не призрачные) посыпались на мою бедную голову. Самым обидным было то, что у меня ещё в дет- стве выработался стойкий иммунитет к желанию пародировать сакральные прокоммунистические тексты. После того, как во втором классе на уро- ке пения я горланила: «В бой роковой мы вступи- ли с РОгами» в моём дневнике появилась запись: «Сочиняет и поёт антипартийные песни», за что дома мне здорово досталось. 176

иZOOMинка Хоть убедить перепуганную насмерть Полину Ароновну в моей непричастности не удавалось, она стала допытываться: «Если не вы, то кто?», поскольку явных улик против меня не было. Я молчала, как партизан. Всё говорило о том, что настал час расплаты за наше бездумное зубоскальство, и выпала Мака- рычу из колоды судьбы «дальняя дорога в казён- ный дом» – райком партии. Но переводчики Петя и Костя, более опыт- ные и смекалистые, уже отслужившие в армии, протоптали тропинку к сердцу политически ги- перактивного бугаёвского милиционера через сельпо, где прихватили две бутылки водки и шмат сала. Сообразив на троих, наши спасители при- шли с ним к консенсусу. Ребята пообещали сле- дить, чтоб молодёжь не озорничала, а Макарыч порвал «улику» и отказался от поездки в райком, к огромному облегчению всех нас и особенно дрожавшей за свой партбилет Полины Ароновны. И мы с лёгким сердцем продолжали засыпать раз- нополую кукурузу в «закрома родины». 177

Виктория Серебро Мини-басни *** Напел: «Мне нравится, что Вы больны не мной» Влюблённый гонококк бактерии одной. *** Лосось на нерест плыл вчера, Вздохнув: «Что наша жизнь! Икра». *** Пржевальский открыл эту лошадь, иначе Была бы простой безымянною клячей. *** Медведица бурая злобно ревела: Бассейн в зоопарке был только для белых. *** С каким вожделеньем смотрел таракан, Как сороконожка танцует канкан. *** Слониха, на мамонта глядя портрет, Вздохнула: «Ах, душка, таких нынче нет». *** Бугай племенной туповат и медлителен, Но труд его все-таки производителен. 178

иZOOMинка *** Хоть пыжик считал, что к властям приближён, С начальством знаком только шапочно он. *** Петух отогнал надоедливых кур: «Имейте терпенье, сейчас перекур». *** Цесарку клевал деревенский петух. Он выбить хотел монархический дух. *** В кипящем котле понял рак что напрасно Он всю свою жизнь так стремился стать красным. *** Призналась Кобыла: «Была жеребьёвка». Назвать это случкой ей было неловко. *** Пржевальский открыл эту лошадь, иначе Была бы простой безымянною клячей. *** Бугай племенной туповат и медлителен, Но труд его всё-таки производителен. *** Присвоят посмертно Говядины звание. Корова об этом не знала заранее. 179

Виктория Серебро *** «Хозяин всё ждёт, чтоб с поклажей я шёл, Какой он упрямый!» – подумал Осёл. *** Копыта в мозолях и сгорбил хомут И конь не докажет, что он не верблюд». *** Лишь Зебра приляжет, устав от хлопот, Как все сразу думают: «Тут переход». *** Решил затянуть поясок Бегемот, Но талию, бедный, никак не найдёт. *** Не блещет бесцветная моль красотою, Зачем же ей все аплодируют стоя? Одностишия *** Не каждый вышел из народа в люди. *** И растворилась соль земли в потоке слов. *** Гранит наук стал камнем преткновенья. *** Невежественным был разносторонне. 180

иZOOMинка *** Рубаха-парень заливал за воротник. *** Был скудоумен, но любвеобилен. *** Набитой дурой называл пустышку. *** Он формы оценил и взял на содержанье. *** Бранятся милые, а тешатся соседи. *** Скелет сидел в шкафу ещё при жизни. *** Рога мешали биться лбом об стенку. *** И спутник жизни изменил орбиту. *** На долг супружеский проценты нарастали. *** Евреям СПИД не страшен – их не любят. *** Иван, не помнящий родства с Абрамом. 181

Виктория Серебро *** Венера, говорят, от рук отбилась. *** Была отдушиной для мавра Дездемона. *** Вечно живой стал вообще невыносимым. *** «Мне с милым рай и в шалаше», – сказал Зи- новьев. *** Считали спящей с кем ни попадя красавицей. *** Киндер-сюрпризом оказалась смерть Кощея. *** Страдало Чудо-Юдофобией всё царство. *** На крик души не отозвалось тело. *** Разбили в финской бане шведскую семью. *** Устроил сцену, к сожаленью, не постельную. *** Приняв виагру, загадал желание. 182

иZOOMинка *** Удар судьбы пришёлся ниже пояса *** Покорен возраст ваш скорей маразму. *** Склеротик подобрел – злопамятность исчезла. *** Уже не портит борозды, лишь удобряет. *** Подвёл итог всей жизни – недостача. Лимерики *** Возроптала супруга Прокруста: «Перемял мне все кости до хруста! Что ни ночь, то на ложе Вытворяешь всё то же, А любовного пыла не густо!» *** Жил в Венеции мавр Отелло. Он угробил жену не за дело, А свою я прошу: «Не зуди, придушу! Ты же видишь, уже накипело». 183

Виктория Серебро *** Криминальный курьер из Камчатки Занимался доставкой взрывчатки. Как-то в центре Курил Рядом с грузом курил, Уничтожив свои отпечатки. *** Пожилые супруги в Гаване Спят в обнимку на узком диване. Тот же снится им сон И храпят в унисон, А их челюсти в общем стакане. *** Говорят, что доцент из Тюмени Со студентами ботал по фене. Находить он привык С ними общий язык, Чтоб постигли они суть явлений. *** Услыхали в суде от Василия, Что не зря он прибегнул к насилию: «Есть резон каждый раз Дать кому-нибудь в глаз, Ибо жизнь далека от идиллии». 184

иZOOMинка *** Джонатана из штата Кентукки Три красотки спасают от скуки. Тугоух он и хром, И подагрик притом. Говорят, полюбили за муки. *** В Ливерпуле мадам из Пномпеня Уличила супруга в измене. И ворчала весь день: «Погоди, старый пень, От меня не получишь ни пенни». *** В Сен-Тропе пожилая маркиза Обожала ходить по карнизам. Флегматичный маркиз, Созерцая карниз, Называл это дамским капризом. *** Прочитал старичок «Камасутру». Расстаралась старушка наутро: На столе калачи, Кулебяка в печи. Расширять кругозор – это мудро. 185

Виктория Серебро Гламур без купюр Под лёгкий перебор грассирует Брассанс: Мистраль сдувает пыль, распахнута мансарда, Пленяет реверанс, и ранний Ренессанс Стыдливо подпирает алебарда. Мне чудится порой – Пиаф ещё жива. В мелодии слышна поэзия Верлена. И даже не совсем приличные слова Звучат изысканно и вдохновенно. perdu – ( фр.) погибший; пропавший; исчезнув- ший; потерянный (Валентин Литвинов, «Пердю, грассируя слегка») 186

иZOOMинка *** Французский шарм не сохнет на корню. И Нюра, что раскинулась на сене, Мне кажется купающейся ню В изображенной Ренуаром Сене. Словцо иное режет слух на рюс, Но пуркуа (то бишь, на кой) купюры? Меня пленил Рабле изящный вкус С приправой острой галльского гламура. Жизнь не суфле с жульеном, а дерьмо. Но се ля ви! И взглядом скрупулёзным Меня окинул некто из трюмо, Скрутив три пальца в жесте одиозном. Я в такт аккордам сделал реверанс, Масcне в эфире трепетно струится, А где-то грустной музыкой Сен-Cанс Пророчит гибель одинокой птицы. Но сохранив изысканность манер, Не чую в слове дух сермяжный русский, И словно «грустный попугай Флобер». Пердю и плачу только по-французски. 187

Виктория Серебро Ностальгический вальс Над Хайфой кружит, как залетная птица, Знакомый мне с детства мотив. Седой эфиоп на скамейку садится, Похожий на мой негатив. Хасиды стоят у ворот синагоги, А рядом играет баян. Поет баянист о далекой дороге, Дороге, где пыль да туман. Лишь горстка монеток в потёртом футляре... С еврейскою грустью в глазах Поет он о русском лихом комиссаре И плавится диск в небесах. Знакомые звуки врываются в душу, Как в утренний лес птичья трель. На берег песчаный выходит Катюша, На берег морской Хоф Кармель. Еврейка взгрустнет над «Прощаньем славянки» – И жарким хамсинам назло Хрипит баритон о далекой землянке, Где было кому-то тепло. Мотив то веселый, то грустный, то пылкий Над городом южным летит, А старый араб, словно джинн из бутылки, Сквозь стекла витрины глядит. 188

иZOOMинка Марк Куферштейн Ришон леЦион, Израиль 189

Марк Куферштейн Живая комната Пол Сколько пол ни подметают, снова грязь к нему слетает. Потому он грязи близок, что всегда бывает низок. Половая тряпка (почти по Достоевскому) Тряпка брызги извергала. Пол за грязь она ругала. Но она ему лгала: грязь её к нему влекла. Плинтус Плинтус, с горем пополам, разместился по углам. И за то, что был так скромен, стал он принят в каждом доме. Лампы Лампы нам в любом часу свет души своей несут. Но душа у них в тоске: ведь она на волоске. 190

иZOOMинка Потолок Потолок не мог постичь: все хотят его достичь, но никто не рад пока, что достиг уж потолка. Стул Стул поставили в углу. Стулу хочется к столу: там и свет, и смех, и пища, а в провинции скучища. Живая одежда Пиджак Пиджак наверху и неплохо устроен. Ведь он специально для этого скроен. Но сам-то он знает, что есть Кто-то сверху. Иначе откуда бы сыпалась перхоть. Рубашка Рубашка в моде на века, поскольку всякому близка. Едва надета: глянь – успела Себе устроить доступ к телу. 191

Марк Куферштейн Трусы Подходит времечко, когда трусы не будут знать стыда. И будут всем тогда трусы свои показывать красы. Галстук Верен он своей идее у людей висеть на шее, чтоб держаться впереди, на трибуне – у груди. Носки Зачем их этак звать – вопрос. Не надевать же их на нос?! Да и бывают, между тем, они не носкими совсем. Ремень Ремень грустит: хоть он и в моде, о нём дурная слава ходит. И утверждают ягодицы: с ремнями лучше не водиться. 192

иZOOMинка Дом Громоотвод Громоотвод – спаситель башен. Небесный гром ему не страшен. И хоть всегда он приземлён, он этим самым и силён. Балкон Балкон не скромен? Не беда: на высоте, зато всегда. И как иначе поступать тому, кто создан выступать? Чердак Потому на чердаке всё в таком кавардаке, что и пыль, и хлам, и мыши там свою имеют крышу. Стены Ограниченны весьма Из-за стен своих дома. Был бы дом без стен так чуден… Но без стен его не будет. 193

Марк Куферштейн Фундамент Озвучен лишь мышиным писком, он ниже всех. Как это низко, так жить – во мраке даже днём. Но всё же дом стоит на нём. Живые вещи Холодильник Работал с прохладцей, едой набивался, ворчал и холодным всегда оставался. Но всё-таки люди к нему тяготели. А Вы б холодильником быть не хотели? Мотор Сам бывая всегда недвижим, всем диктует подвижный режим. У него назначенье такое, не давать тем, кто близок, покоя. Дорожный знак Дорожный знак стоит как генерал и пропускает дальше лишь немногих. Сперва ездок дорогу выбирал. Теперь настала очередь дороги. 194

иZOOMинка Утюг Не смотрите, что утюг С виду этакий битюг. Кто с ним дружит, не в накладе: Он согреет и погладит. Кошелёк Кошелёк любил металл. Что давали – всё глотал. Всё ему казалось мало. А потом его прорвало… Ножи Хоть ножи и плоски с виду, Не дадут себя в обиду. И не даром весь народ Так боится их острот. Дырка Дырка словно королева: вечно кто-то справа, слева. Дырки в центре положения – их играет окружение. Колесо Колесу внушали с детства: «Хочешь жить – умей вертеться». И теперь оно не знает: «А возможна ль жизнь иная?» 195

Марк Куферштейн Мусорный бачок Пусть я нынче дурачок, – думал мусорный бачок. Но придёт пора когда-то – стану внутренне богатым. Живые инструменты Клещи Любят в корень каждой вещи заглянуть стальные клещи. Ну, а зубы рвать готовы, даже если те здоровы. Подъёмный кран Подъёмный кран имел мечту: всех-всех поднять на высоту, поближе к солнцу, к небесам, но чуть пониже, чем он сам. Сверло В пластмассу, в дерево и в жесть – сверло повсюду может влезть. А не влезая, свирепеет, теряет голову, тупеет. 196

иZOOMинка Ключ Ключ был мал, однако мог Он открыть любой замок. «Как ты это смог суметь?» «Руку надобно иметь». Штангенциркуль Штангенциркуль, хоть и точен, Ограничен, всё же, очень: И талант его и грех – по себе он мерит всех. Напильник Напильник – вредная натура. Дружить с ним можно только сдуру. Ведь как придёт друзей черёд, Так он и с них семь шкур сдерёт. Пила До чего же всё же зла неуёмная пила: на осину, клён и дуб, и на всё имеет зуб. Консервный нож Легко во внутренности вхож, их потрошил консервный нож. Он это прекратит едва ли: его за это только хвалят. 197

Марк Куферштейн Разговорчики С подтяжками Весь день подтяжки без причины терзают плечи, грудь и спину. «Вы отчего, подтяжки, стервы?» «У нас натянуты все нервы». С молотком «Молоток, не стыдно ль Вам гвозди бить по головам?» «Мне их больно бить. Но кто-то должен их учить работать». С часами «Вы б, часы, подольше жили, если б медленней ходили». «Да. Но, милый человек, мы ж и меряем свой век». С ваксой «Вакса, ты бы не хотела белой стать душой и телом?» «Нет: когда б я белой стала, я бы в свете не блистала». 198

иZOOMинка С будильником «Ты зачем будильник, дрянь, разбудил в такую рань?» «Потому что был на взводе. Сам меня же и заводишь». С гармонью Говорит гармонь врачу: «Я как все дышать хочу». «Не дури». Ответил врач. «Людям мил твой всхлип и плачь». С ёжиком Ёжик, плохо быть колючим. Ты бы, ёжик, брился лучше. Нет уж, лучше быть обросшим: тут в лесу едят хороших. Одностишия *** Пойду, повешусь на доске почёта. *** Какой же запевала без запоя? 199

Марк Куферштейн *** Какая мысль!!! Но кто бы разъяснил? *** Когда бесплатно всё – не стоит жить. *** Завёл гарем, чтоб евнуха иметь. *** Любимая – не значит дорогая. *** Слепит лишь свет. Потёмки дарят зоркость. *** Акселерация: уж в яслях дедовщина. *** Он в казино играет как дитя. *** А что для трудоголика похмелье? *** Понять осла – не значит стать глупее. *** И щедрыми бывают по расчёту. *** Не пой, картавица, при мне. 200