Ахмет Жұбанов Струны

летний мальчик, был в гостях у дяди и вот теперь едет от него с большим подарком, как ж е ему не петь! Однако Сейтеку недолго пришлось радоваться. На­ встречу ему показалось четверо всадников. Они вплотную подъехали к Сейтеку, и один из них спросил, кто он такой, откуда едет и куда. Ничего не подозревая, Сейтек рас­ сказал им о себе. Тогда один из встречных, который осо­ бенно подробно его расспрашивал, приказал Сейтеку следовать за ними. Упрямый мальчик не хотел под­ чиниться произволу. Тогда всадник вырвал из его рук повод и насильно повел его верблюдицу в свой аул, ока­ завшийся недалеко. Навстречу им вышел некто Сарыбай, у которого, оказывается, были счеты с отцом Сейтека. За год до смерти Уразалы Сарыбай даж е хотел отобрать у него все его скудное добро за то, что конь, которого он дал Уразалы на «май», то есть «ездить до тех пор, пока жир не сойдет», погиб во время пурги. Теперь сын Са­ рыбая привел Сейтека в свой аул, отобрал верблюдицу, избил мальчика за сопротивление и даже связал, чтобы усмирить «строптивое отродье нищего». Сейтеку больше всего было жалко домбру, которую злобный сын Сарыбая отдал аульным мальчишкам. Сейтек прямо видеть не мог, как они издевались над его любимым «товарищем». Бес­ сильный, голодный, избитый, Сейтек пролежал без сна всю ночь напролет. Под утро, пользуясь глубоким сном хозяев, мальчик добрался до подернутых пеплом углей, тлеющих посе­ редине кибитки, и, стойко перенеся нестерпимую боль, пе­ режег веревку, а освободясь от пут, потихоньку выбрался из юрты. Сев на сивого коня, который был привязан у бельдеу на всякий случай, Сейтек уезжает. Погоня не ус­ певает за ним, и мальчик благополучно возвращается в свой аул. Однако люди Сарыбая врываются следом, от­ нимают сивого и избивают всех поголовно, не щадя и ма­ тери Сейтека — Батимы. Не в силах перенести обиды, нанесенной любимой матери, заступившейся за сына, Сей­ тек поклялся во что бы то ни стало отомстить. Когда Сейтеку было уже лет семнадцать, ему довелось приехать в Хан-Базар (Урду), где он встретился с домбри­ стами Аликеем и Салаваткереем. От них он перенимает кюи «Коркем-ханум» («Прекрасная ханум»), «Алтын шаш» («Золотоволосая»), «Асем» («Прекрасный»), при­ надлежащие последователям Бапаса. В Урде он подру- 146

жился с Наушой Букейхановым, и эта дружба продол­ жалась до конца его жизни. Науша рассказывал пишуще­ му эти строки немало любопытного о своем друге, как композиторе и исполнителе. Так, например, Н ауша гово­ рил, что если Сейтеку не нравилась домбра, он на. ней никогда не играл, а если ему подсовывали плохой инстру­ мент нарочно, Сейтек делал довольно крутые выводы из таких «шуток». Рассказывают, что однажды Сейтек при­ ехал в Хан-Базар и встретился с домбристами Бергали и Мирза-Гиреем, выходцами из среды «тюре», которые счи­ тали, что они самые что ни на есть сильные музыканты округи. Увидя в окно, что Сейтек входит во двор дома, где они сидели, домбристы эти быстро подменили инструмент, на котором Сейтеку предстояло играть, оставив на виду самую плохонькую домбру. Сейтек вошел. После обычных вежливых расспросов друг у друга о состоянии здоровья и скота хозяева попросили, чтобы Сейтек сыграл «Кор- кем-ханум» Аликея. Сейтек взял домбру, внимательно ее осмотрел и задумался. Он знал, что сидящие здесь лю­ ди не станут играть на таком инструменте, что они прос­ то задумали над ним посмеяться. Ударив по струнам раз-другой, он сказал: «Кюй «Коркем-ханум» посвящен одной из самых уважаемых и, прежде всего вами, «жен- ге»—любимой жене Бапаса,— это кюй такой же прекрас­ ный, как и она сама. На такой домбре играть «Коркем- ханум»-Сейтек не будет». И, переломив домбру надвое, он бросил обломки на пол. Зная тяжелый нрав Сейтека, си­ дящие не вымолвили ни слова, а Сейтек вышел не попро­ щавшись. Остро воспринимающий всякую обиду, Сейтек не мог забыть того, что проделал с ним и его матерью Сарыбай, которого неизменно поддерживали потомки султанов. В 1878 году Сейтек вместе со своим другом Сакаманом по­ ехал на урочище Танкы, где жили Арслан-Гирей и Бахты- Гирей, не раз потакавшие Сарыбаю. В отместку им всем Сейтек угнал двух отборных кобыл из табуна баев, зарезал их и мясо роздал беднякам. Теперь Сейтеку грозили уже не побои, а тюрьма. В начале восьмидесятых годов его поймали и'заключили в урдинскую тюрьму по обвинению в конокрадстве. В это время семья Сейтека перекочевала из Саралжина в Аккаин. Спустя несколько месяцев Сейтек убегает из тюрьмы и уезжает в Ж аман- тау. Там он проводит некоторое время у своего друга 147

Боты Алимхожаева. Власти узнали о том, что Сейтек скрывается у Боты. Они заключили в тюрьму Боту и дер­ жали его шесть месяцев заложником. Опечаленный тем, что его друг сидит без всякой вины, Сейтек оставил свое­ го коня Актабана на попечение жены Боты, а сам приехал в Урду, чтобы явиться властям. Устное предание говорит, что в Урде, прежде чем идти по начальству, Сейтек заехал к своему знакомцу попить чайку-. Узнав, что «опасный преступник» в городе, стражник явился за ним в дом его приятеля. Не преры­ вая чаепития, Сейтек сказал: «Ну куда ты торопишься? Раз уж я здесь, от вас никуда не денусь. Можешь от­ правляться в свою тюрьму и открывать двери — я скоро приду. Только позаботься, чтобы хорошенько натопили: я люблю тепло». Боту освободили, а Сейтека заключили в тюрьму. Его ссылают на три года в Иркутск, или, как называют его казахи,— Уркут. В середине восьмидесятых годов, отбыв срок наказания, Сейтек возвратился в свой родной аул верхом на Актабане, которого хранил для него вер­ ный друг Бота, По приезде Сейтек сочинил кюй «Жан- таза» («Чистая душа»), посвященный его матери Борсык (так прозвали Батиму за ее полноту). Есть и другое предположение, что «Ж антаза» — имя женщины, которой Сейтек посвятил кюй в знак своего душевного к ней рас­ положения. «Ж антаза» в исполнении Смагула Кушекбаева — очень игривый кюй, миниатюрный по объему, жизнерадостный по характеру. Некоторые относят эти черты нюя на счет кушекбаевской манеры исполнения. Эмоциональная окрас­ ка кюя «Ж антаза» заставляет думать, что он скорее пос­ вящен женге, то есть молодой женщине, чем матери. Некоторое время Сейтек живет спокойно. Вместе с Сакаманом он предпринимает поездку в Кара-Озекский уезд, Астраханской губернии. В этом уезде в то время жило несколько сот туркменских семейств. Сейтек зна­ комится с туркменом-дутаристом, по имени Карим, и перенимает от него множество туркменских кюев. Сей­ тек обращает внимание на высокую, исполнительскую технику туркмен и ладовые отличия дутара от домбры. Он разъезж ает и по калмыцким поселкам близ Элисты, где перенимает несколько танцевальных кюев, как назы­ вал их сам Сейтек. Н а обратном пути из Астраханской 148

губернии товарищи подъезжают к богатому аулу. Его с Сакаманом чуть ли не на руках снимают с коней, сразу же устраивают в готовую юрту, все бегают вокруг них, суетятся. Сакаман, смеясь, сказал Сейтеку: «Не путают ли они нас с кем-нибудь?» Сейтек спокойно ответил: «Посмотрим, чем все это кончится, что мы с тобой те­ ряем!» Через несколько часов приехал Кумар, хозяин самого большого белого дома-юрты и, еще не спешив­ шись, спросил одноаульцев: «Что, приехали наши сват и зять?» Родичи отвечают: «Приехали какие-то двое, и мы их хорошо приняли. Правда, никак не можем угадать, который из них зять». По описанию одноаульцев, Кумар узнает, что те приветили случайных путников, проезжих. Спустя некоторое время появляются настоящие гости, которых с почетом усаживают повыше Сейтека и Сака- мана. На Сейтека и его товарища Кумар теперь внимания не обращает, все время разговаривая то со сватом, то с зятем. Обиженный Сейтек ищет повода, чтобы дать по­ чувствовать, кто он такой. Наступил вечер. Н ачалась игра. Сейтек взял свою домбру и исполнил несколько кюев. Все взгляды сразу обратились на него. Хозяин дома не­ брежно спросил: «Не тот ли ты путник, которого называ­ ют Сейтеком? Что-то по игре на него похож?» Сейтек молча кивнул головой. Кумар ж е испугался, кабы не вышло какой-нибудь стычки, так как знал, что Сейтек не прощает |унижения своего достоинства. Тем временем выяснилось, что девушка-невеста — хо­ рошая домбристка. Она взяла свою домбру и начала играть. Сейтеку понравилась ее игра, и он сказал: «Сест­ ра, твоя домбра поет, как соловей»,— и тут же сочинил кюй, посвятив его этой девушке, которую звали Айша. В пароде он распространен под названием «Булбул-Ай- ша» («Айша-соловей»), «Булбул-Айша»— вполне оригинальное произведение. Тем не менее и здесь автор пытается, хотя и весьма условно, изобразить пение птицы. Ведь он назвал Айшу «соловьем на домбре». В кюе нет нот грусти, хотя в не­ которых местностях его и называют «Мунды кыз», то есть «Печальная дева». Кюй «Булбул-Айша» очень кра­ сив, в особенности в средней своей части, о т которой веет свежестью, настоящим степным ароматом. Народная молва говорит, что когда Сейтек разъезжал

по селениям калмыков, ему довелось остановиться в од­ ном доме, где сидели и болтали между собой пятеро девушек. Увидя, что у гостя есть домбра, девушки попро­ сили, чтобы Сейтек на ней поиграл, а они попляшут. Сейтек к этому времени был хорошо знаком с музыкой калмыков, ее танцевальными ритмами, и он тут же сым­ провизировал танцевальный кюй -в духе калмыков. К ал­ мычки начали танцевать, спрашивая, что это за музыка? Сейтек говорит: «Пусть этот мой кюй будет посвящен вам, он зовется «Бес кыз» («Пять девушек»), «Бес кыз» —игривый, от начала до конца, танцеЬаль- ный кюй. Неизменный метр и квадратность его построе­ ния очень облегчают задачу балетмейстера, который заду­ мает поставить танец на эту музыку. Кюй имеет три части, которые вытекают одна из другой, развиваясь ло­ гически, но все эти три части имеют разный характер, если иметь в виду танцевальные па. Что-то от калмыцкой музыки в этом произведении действительно имеется. В 1887 году Сейтек встречается с девушкой Забирой, которую, вопреки желанию ее отца Жунуса, хотел взягь в качестве третьей жены один из волостных правителей. Сейтек, с согласия родителей и девушки, умыкает ее и скрывается с ней среди туркмен и калмыков, которые знали его и уважали. Когда Сейтек ночью хотел пере­ браться в 'Аккаин, люди правителя устроили засаду у озе­ ра Шунай, среди густых камышей, поймали Сейтека и заключили его в тюрьму. П о архивным сведениям, в этом году Сейтек действительно сидел в урдинской тюрь­ ме, о чем свидетельствует отношение Временного Совета, датированное маем месяцем 1887 года. Есть также мате­ риалы, из которых следует, что старший брат Сейтека Ш ошак был освобожден из тюрьмы в июне месяце 1887 года. Видимо, его держали заложником, пока не поймали Сейтека. П о другим архивным материалам, некий Казн Уразалиев умирает в урдинской тюрьме примерно в эти же годы. Выяснилось, что Казн — сын Даулетияра, дяди Сейтека. Таким образом, выходит, что все окру­ жение Сейтека так или иначе посетило это негостепри­ имное место, видимо, благодаря своей непокорности властям. 20 августа 1887 года Сейтека судят и осуждают, но он убегает, не отсидев срока, определенного приговором. Сейтек снова на свободе. Его ищут везде. Однако его 150

укрывает народ, никто не сообщает властям о его место­ пребывании. На протяжении шести лет ищет его предан­ ный Временному Совету старшина, по фамилии Бестыба- ев. Ему удается установить, что Сейтек посещает дом вдовы Урзады Букейхановой, живущей у Шунайского ли­ мана. Но тут перед Бестыбаевым возникает преграда. Обычные аульные старшины и волостные управители не имели права войти в дом потомка султанов и были ли­ шены возможности сделать там обыск. Однако прыткий Бестыбаев добился разрешения Временного Совета на обыск в доме Урзады и, нагрянув к ней с вооруженными стражниками 22 марта 1894 года, схватил Сейтека. В р а­ порте, представленном Временному Совету, старшина сообщает, что Сейтек оказал ему вооруженное сопротив­ ление. Во время обыска стражники нашли седло, коржун1 и кинжал, принадлежащие Сейтеку, и все это имущес­ тво продали в Урде за 5 рублей 43 копейки в пользу казны. Сейтеку предъявили обвинение по статье 287 Уложе­ ния об уголовных наказаниях. К этому прибавляется еще и то, что он не отбыл срока наказания в 1887 году. О дна­ ко «дело» Сейтека перерастает статью «конокрадства», как любили тогда квалифицировать какие бы то ни было преступления, боясь самого слова «бунт» или «недоволь­ ство». Несколько сот человек бедняков подали прошение на имя астраханского губернского прокурора, о том, что Сейтек ничего преступного не совершил, что баи мстят ему за его заступничество за неимущих. Это ходатайство организовала мать Сейтека Борсык. Она от себя лично написала прошение о наказании следователя Лабовича, который «во время допроса обращался с ней грубо, ру­ гался, нарушая правила дознания». И Борсык добилась, что астраханский прокурор объявил выговор Лабовичу. Тем временем в прокуратуру продолжали поступать хо­ датайства за Сейтека и от других волостей, где писалось что Сейтек увез Забиру потому, что любил ее и хотел жениться, что он угнал двух кобыл Арслан-Гирея и Бах- ты-Гирея только за то, что они всю жизнь пользовались даровым трудом бедноты, что они должны своим батра­ кам куда больше, чем эти две кобылы. Астраханские пу- бернские следственные органы, боясь широкого разгла- ' К о р ж у н — переметная сума с двумя отделениями.

шения подобных заявлений, носящих политический харак­ тер, решили замять «дело» Сейтека. Губернское правление Министерства внутренних дел в своем отношении от 12 мая 1894 года сообщает Временному Совету о прекращении «дела» Сейтека Уразалиева. 23 декабря того ж е года Астраханское губернское правление вызывает Сейтека якобы для того, чтобы вру­ чить ему копию определения о прекращении его «дела». На самом же деле немедленно по приезде Сейтек снова был заключен в тюрьму. Н а этот раз главной причиной его ареста послужили сведения о том, что Сейтек и неко­ торые другие казахи-бедняки связались на рыбном про­ мысле с русским рабочим, по имени Гавргошка, а послед­ ний читал им какую-то книгу Или статью о «злодеяниях царя». Теперь Сейтека, как «киргиза, опасного в поли­ тическом отношении», осуждают на 12 лет заключения, но в приговоре по-прежнему пишут «за конокрадство». Недолго пробыв в астраханской тюрьме, Сейтек снова совершает побег при помощи своего друга Сакамана, котооый устанавливает связь с одним из надзирателей. Сейтек посвяшает своему другу песню, которая в народе исполняется под названием «Сейтек». С косогора взмыл овсл, Он к вепшине полетел — С ней сравняться захотел, О ттого что горд и смел. Т ак начинается эта песня. Действительно, Сейтеку удается долгие годы пробыть на свободе, хотя он и не мо­ жет жить у себя дома, в Аккаине. И все же однажды, ког­ да Сейтек сидел, увлеченный игрой на домбре, у одного из своих друзей, его внезапно окружили и схватили. Сна­ чала его поместили в урдинской тюоьме, а оттуда пере­ вели в Оренбург. Из Оренбурга Сейтека в числе шести­ десяти трех других арестантов сослали на Сахалин. Ухо­ дя в ссылку, Сейтек сочинил стихи и попросил передать их любимой Забире через Сакамана. Ты. к а к у т к а в сизом оперенье, Н уж рн сокол, чтоб тебя дъ-нать, Тесно мне на свете. В отдаленье О т тебя приходится страдать. Я, ка к мотылек, гоним ветрами. 152

• Нам с тобой встречаться не судьба Коль не поквитаться с подлецами. Нам не повидаться никогда. Хищные правители да баи Разве знают, кто такой джигит! Коль душа останется живая, К сизой утке сокол прилетит. Через много дней пути шестьдесят три арестанта до­ стигли места, где сейчас стоит город Комсомольск-на-Аму­ ре. В дороге их останавливают, и они четыре месяца работают на рыбоконсервном заводе. Здесь арестанты чувствуют себя немного лучше, свободнее. Однако им не дают покоя и гонят дальше. Их ведут сушей и везут мо­ рем. В декабре 1904 года они узнают, что находятся на острове Сахалин. Здесь Сейтек и сочиняет кюй «Заман», о котором шла речь вначале. Там ж е Сейтек слагает кюй под названием «Айдау-кюй» («Ссылка-кюй»). В январе 1905 года японцы обстреливают Сахалин, где находятся заключенные. Пользуясь смятением, все шестьдесят три арестанта совершают побег, но японцы настигли их и сорок семь человек поймали. Остальным же шестнадцати, в том числе и Сейтеку, удалось скрыться от погони. На пути к проливу погибли почти все. И спаслись толь­ ко двое. Сейтек с товарищем по каторге Василием связывают плот и готовятся к отплытию через Татарский пролив. Зная о том, что им не скоро придется увидеть берег, они посоветовались между собой и решили поохотиться, чтобы запастись продовольствием. В лесной чаще на северо-вос­ точном берегу их никто не ищет. Никто не подозревает даже, что здесь обитают люди, потому что этот район острова кишит дикими зверями. Василий отличался креп­ ким телосложением и огромной силой. По рассказам од­ ного из друзей Сейтека и исполнителя его кюев Менжа- нова, живущего сейчас в Алма-Ате, Василий мог одним ударом топора убить медведя и никогда не знал страха. Василий и Сейтек охотились удачно, но могли взять с со­ бой в запас только кожи животных, так как соли у них не было и мясо сгнило бы в пути. Они отплыли с Сахалина на плоту и на протяжении пятнадцати дней не видели ничего, кроме бесконечных водяных валов'. Все их запасы были съедены; и они уже ■ три дня голодали. На шестнадцатый день онц увидели 163

землю, которая оказалась необитаемым островом\". Выса­ дившись туда,_ они первым долгом стали добывать себе еду. Им удалось, однако, поймать только ящериц и змей. Все же через несколько дней они пришли в себя и стали запасаться тем, чем только возможно. Однако пришла но­ вая беда: Василий не вернулся с охоты. Опечаленный Сей- тек сидел у костра один и ждал своей участи. Рано утром он пошел в глубь острова на поиски друга и недалеко от места их стоянки нашел его топор — все что осталось от Василия. Погрузив на плот «продовольствие», Сейтек сно­ ва выходит в открытое море. Н а его счастье дует попутный ветер, и через три дня он достиг берега, сам не зная куда, собственно, попал. Тем не менее Сейтек с радостью узнает по характеру местности, что находится на континенте. Вскоре он нападает на след скота и чувствует близость жилья. Действительно, он набрел на русский рыбачий по­ селок. Его встретили с большой теплотой, накормили, дали отдохнуть. Сейтек расспрашивает местных жителей о пути на Хабаровск и добирается до города, а сахалин­ ские власти, считая, что все арестанты, которые попали под обстрел японцев, погибли, розыска не объявляют. По­ этому Сейтек некоторое время живет в Хабаровске со­ вершенно вне подозрения. Он едет в поезде «зайцем» и постепенно добирается до родной земли, а здесь идет пешком. Д л я того, чтобы не попадаться на глаза ордын­ ским властям, путь он выбирает безлюдный. Однажды' обессиленный, Сейтек лег отдохнуть в камышовых зарос­ лях. О т голода и усталости он не мог больше двигаться. В это время он увидел приближающегося волка. Сейтек не испугался, он думал, что один на один как-нибудь справится с волком. Однако на вой этого одного пришли еще несколько волков и начали расшвыривать землю ла­ пами, готовясь к нападению. Видя свое безвыходное по­ ложение, Сейтек поджег камыши. От огня волки убежали. Преодолев нечеловеческие трудности и опасности дале­ кого пути, в июле 1905 года Сейтек достиг Букеевской орды. Здесь его подстерегали горестные известия. З а два года д о его возвращения умерла его любимая мать Борсык, а через несколько дней после этого десятилетний сын Сей- тека упал с коня и погиб. Свою скорбь Сейтек изливает в кюях «Арман» («Мечта») и «Газиз», посвященных сыну. В «Газизе» Сейтек оплакивает сына, а в «Армане» стре­

мится выразить заветную мечту о лучшем будущем для юных сынов своего народа. Во время пребывания на Сахалине Сейтек общался со многими руоскими людьми, сосланными за политическую неблагонадежность. Человек смелый и восприимчивый, он многое понял из того, что говорили ему товарищи по ссыл­ ке. Это был канун революции 1905 года, и Сейтек, возвра­ тившись в аул, мечтал о революции, хотя и не представ­ лял себе отчетливо ее сущность. Он мечтал о свободе тру­ дового люда, о братстве, о дружбе, о счастье казахской бедноты. Он мечтал о том, что будущие поколения казах­ ской молодежи смогут учиться. Эту свою мечту Сейтек и выражает в кюе «Арман». Здоровое жизнелюбие помогает Сейтеку не пасть ду­ хом на его тяжелом пути. Когда ему пошел уже шестой десяток, он еще был силачом, так что людям, которые хотели над ним пошутить,, приходилось туго. Однажды в ауле знакомца Сейтека появился своевольный и дерзкий парень, который носил при себе нож, грубил и запугивал мирных людей. Он вошел в юрту в тот момент, когда Сей­ тек, сидя у своего друга, пил чай, а чай кюйши любил и ему не нпавилось, если кто-нибудь в это время нарушав его покой. Обнаглевший джигит сразу ж е поднял голос на Сейтека, называя его старым хрычом и всячески понося. Сейтек ничего не ответил и продолжал как ни в чем не бы­ вало пить чай. Парень выругал всех присутствующих, а когда очередь дошла до невестки хозяина, молодой жен­ щины, по имени Шарипа, которая в это время разливала чай, Сейтек негромко сказал джигиту: «Сынок, выпей чаю, он очень хорош, не обижай стариков и женщин, ты ведь сильный джигит, а силу надо пускать в ход только против равных себе. Мы ведь тебе не ровня». Вместо того, чтобы понять намек, заключенный в словах Сейтека, джигит сор­ вался с места и со словами: «Ты еще, старый черт, хочешь меня учить!».— кинулся к нему с ножом. Сейтек с быстро­ той молнии, схватил его правую руку, вырвал нож и, кинув парня себе под ноги, спокойно продолжал пить чай. Затем Сейтек поднял джигита и толкнул его так, что тот выле­ тел за двери и некоторое время леж ал без движения. Насмерть перепуганная Ш арипа поблагодарила Сейтека за укрощение хулигана, который устраш ал всех в ауле, но все-таки, соблюдая правила гостеприимства, попросила Сейтека, чтобы тот разрешил ей привести джигита в юрту

и напоить чаем. Доброта Шарипы тронула Сейтека, и он, тут же взяв домбру, сочинил кюй, посвятив его Шарипе’, под именем которой он и распространяется. «Шарипа» — кюй типа «Акжеленов». Может быть, Сейтек и назвал его «Шарипа-Акжелен». По характеру построения он походит на некоторые кюй Бапаса. Но так как техника и приемы игры Сейтека стоят особняком, не повторяя ни Курмангазы, ни Бапаса, его кюй звучит ори­ гинально, задорно, местами в нем как бы слышится смех. Быть может, Сейтек здесь, выражая свое теплое отно­ шение к Шарипе, захотел вместе с тем посмеяться над джигитом-самодуром. У некоторых исполнителей «Шари­ па» приобретает в известной мере юмористический харак­ тер. События 1916 года в Казахстане Сейтек встречает, ясно понимая суть Указа от 25 июня 1916 года о мобили­ зации казахов на тыловые работы. Он принимает действен­ ное участие в разгоревшейся борьбе, считая Указ несчас­ тьем, павшим на голову трудового люда. Потрясенный народной бедой, он сочиняет кюй «Шестнадцатый год», в котором изображает страдания казахской бедноты, сыны которой покупались и продавались баями и волостными управителями и отправлялись на рытье окопов взамен байских сынков. От одноименного кюя Дины, посвящен­ ного этому событию, кюй Сейтека отличается своей печа­ лью, местами музыка его звучит, к а к плач. В этом кюе Сейтек использовал «перне»1, который не был попользо­ ван до него никем, кроме Бапаса в его кюях на туркмен­ ские мотивы. Этот перне в наше время назван «Сейтек- перне». По своему ладовому строению и голосоведению «Шест­ надцатый год» выходит за пределы казахской музыки. Здесь слышатся элементы музыки русской, использован­ ные отнюдь не «кусками», как толкуют некоторые му­ зыковеды, а творчески-органично. Они придают кгаю определенный, своеобразный характер, а не являются ци­ татами в тактах. «Шестнадцатый год» — кюй о народном бедствии, однако в нем так же к ак и в кюе «Заман», моменты сильного драматического напряжения сменяются радостными и преисполненными светлой надежды. Революцию 1917 года Сейтек встретил с искренней ра- 1 Лад, находящийся на расстоянии полутона от порожка.

достыо. В честь Великого Октября он сложил два кюя: «Семнадцатый год» и «Еркиндик» («Свобода»). Это кюи совсем иного характера, чем «Ш естнадцатый год». «Семнадцатый год» Сейтека начинается с мотива тяжелого раздумья, после чего кюй приобретает просвет­ ленный, торжественный характер. Видимо, здесь компо­ зитор сопоставляет прошлое народов России с победно наступающим новым. Этот образ нового передается в твердо выдержанном темпе, что весьма редко встречается у домбристов. Местами кюй «Семнадцатый год» звучит как песня ликования. ‘ «Еркиндик» не похож на предыдущий кюй. Здесь дана картина веселья, праздника молодости или рождения ново­ го. Кюй маленький по объему, но напористый и сильный по звучанию, в нем заложены элементы марша. Сейтек был не только свидетелем и певцом великих событий. Он с первых же дней революции примкнул к ее активным сторонникам, таким, как М агавья Утегенов, Бей- сек Жанекешов1 и другие. В 1919 году, когда банды под началом кулаков и баев вроде Анохина и Сакауова действовали против советской власти, Сейтек принимал участие в их подавлении. В числе семидесяти партизан Сейтек попал в лапы белобандитов, но ему удалось бежать, большинство ж е его товарищей погибло. Однако буржуаз­ ные националисты из баев, проникшие в партийные и советские органы и примазавшиеся к ним, продолжали преследовать Сейтека, теперь уже якобы по советским законам. Сейтека много раз привлекали к «ответствен­ ности», но каждый раз оправдывали, потому что он не совершал ничего противозаконного. В дальнейшем Сейтек принимал активное участие в переделе пахотных и сено­ косных угодий в 1927 году, работая в комиссиях, осуще­ ствлявших этот передел. Он работал и в союзе косши (комбедах) во время конфискации байского имущества в 1928 году, за что впоследствии неоднократно подвергался преследованиям байских отпрысков и подкулачников, так называемых бельсенди (лжеактивистов). Человек сильной воли, Сейтек не особенно беспокоил­ ся из-за всех этих козней врагов. Он по-прежнему разъез­ жает по аулам, играет на домбре, сочиняет кюи. Рассказы­ вают, что однажды Сейтек приехал к одной молодой жен- 1 Первые революционеры в Букеепской орде.

щнне — женге. П о обычаю, он пил у нее чай, играл на домбре, рассказывал о событиях своей жизни, ныне уже оставшихся далеко позади. Наслушавшаяся его песен и рассказов, женге сказала Сейтеку: «Милый ты мой! Те­ перь ты уже не молод и времени у тебя впереди немного осталось. Ещ е маленько поживешь и будет у тебя не то, что сейчас, когда на каждом шагу все еще встречаешь ты пригожих келин, станешь ты дедушкой. А пока есть еще возможность позабавиться с женге, которая, может быть, настроит тебя, чтобы сочинять кюи, пользуйся этой воз­ можностью, не зевай! Знаешь, к а к говорят в народе: «Начало старости — остаток молодости». Сочини кюй» обо мне, поверю тогда, что ты, действительно, кюйши!» Сейтек, смеясь, взял домбру и тут ж е сочинил кюй, говоря: «Вот, уваж аемая женге! Назову этот кюй твоим именем «Карашаш» («Черноволосая»), а впрочем, было бы лучше назвать его «Жайбасар» («Медлительный»), Караш аш смеялась и благодарила гостя, а присутствую­ щие при этом рассуждали, что ведь и на самом деле К а­ рашаш — женщина медлительная, то есть Ж айбасар, но все же лучше назвать кюй «Карашаш». «Карашаш», или «Ж айбасар»,— кюй медленный, раз­ меренный, действительно создающий образ неторопливой женге, которая, хоть пожар гори, не ускорит шага, не по­ бежит. М ягкий юмор в изображении характера женге -*- медлительность в сочетании с добротой — вероятно, отно­ сится не только к К арашаш, а в ее лице ко многим другим добросердечным женге, которые не раз привечали Сейтека в его скитальческой жизни. У Сейтека есть кюй под названием «Балкаймак». сюжет которого сходен с сюжетом одноименного кюя Курмангазы. О днако музыка Сейтека ничего общего не имеет с музыкой Курмангазы. «Балкаймак» Сейтека со­ вершенно оригинален. Однажды Сейтек получил устное .извещение, что ему следует явиться к самому председателю волостного ис­ полкома. Он подумал, что опять, чего доброго, его про­ тивники, пробравшиеся в советские органы, замышляют против него что-то недоброе. Человек отважный и от­ нюдь не мнительный, он поехал в канцелярию волостно­ го исполкома. Там его встретили дружелюбно и поздра­ вили с приглашением в Уральск. Сейтек не знал: радо­ ваться ему или опасаться. Но председатель исполкома 158

сказал, что Сейтеку, видимо, предстоит поездка в Моек ву. Сейтек был крайне удивлен. Он поехал в Уральск, .уведомив об этом на всякий случай свою семью и дру­ зей. В Уральске в губисполкоме ему сразу вручили командировочное удостоверение и объяснили, что он дол­ жен принять участие как домбрист в концертах, устра­ иваемых на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Сейтек попросил хорошую домбру у своих уральских знакомцев и приготовился в путь. Д л я него, всю жизнь проведшего в тюрьмах и ссылках, все, что с ним сейчас происходило, казалось какой-то сказкой. Он знал имя Ленина, друга и защитника бедноты. А тепер наяву, а не во сне он, Сейтек, едет в город, где живет и работает Ленин. Он едет в столицу советской России. Сейтека охватывает неведомое ему дотоле волнение. Он, вче­ рашний ссыльный, арестант, «конокрад», он, которого уже в советское время преследовали чужаки, обманом проникшие в советские учреждения, он, бродячий му­ зыкант, едет для того, чтобы показать на выставке ис­ кусство своего народа, и его будут слушать тысячи! И вот он в Москве, на открытой выставочной эстра­ де. Никогда еще он не выступал в такой обстановке. Д а, ему надо сидеть на стуле! Неудобно немножко. Он стес­ няется просить, чтобы ему разрешили сесть прямо на пол. Все, что произошло с ним, его ошеломило, где уж тут соваться со своими степными порядками. Наконец, он сел, положив ногу на ногу, расправил красивые усы, пробежал острыми глазами по рядам публики. Его сердце билось громко и часто. Конферансье объявил, что Сейтек исполнит мелодию для домбры под названи­ ем «Булбул-Айша». Многие москвичи впервые увидели тогда этот древний казахский инструмент. Домбра изобра­ ж ала пение соловья, грациозные движения Айши, играю­ щей на своем инструменте. Временами домбра рокотала глухо и печально, рассказывая о тяжелой доле казахских девушек до революции. Слушатели наградили кюйши вос­ торженными аплодисментами. Потом Сейтек играл кюй «Еркиндик» («Свобода»), который был всем понятен и по своему сюжету и по торжественному характеру звуча­ ния. Когда Сейтек возвратился в Казахстан, везде его окружали люди и расспрашивали о Москве. Он расска­ зывал правдивую сказку-быль про город, который при-

нимает в свои объятия всех, кто вчера еще не считался настоящим человеком. Д а, хороший город! Сейтек лику­ ет. «Наконец,—говорит он,—Москва услышала мои кюи!» Об этом выступлении Сейтека упоминает также А. Затаевич, который приводит в своем сборнике одну пес­ ню под названием «Сейтек». «Сейтек Уразалиев, старый букеевский домбрист, вы­ ступал в Киргизском павильоне на Всесоюзной сельско­ хозяйственной выставке в Москве (август—октябрь 1923 года)»,— пишет Затаевич в комментариях к сбор­ нику «1000 песен»1. Нам неизвестно, сочинял ли Сейтек кюи после этой поездки, хотя он прожил еще десять лет. Сейтек умер в июне месяце 1933 года в местности Ахтобе. В 1937 году домбрист Смагул Кушекбаев, который называл себя учеником Сейтека, рассказал много инте­ ресного о народном композиторе. С. Кушекбаев сообщил нам такж е кюи Сейтека «Бес кыз», «Ж антаза», «Заман». Работая в оркестре имени Курмангазы, Кушекбаев не­ сколько лет изучал нотную грамоту, знакомился с кюями других композиторов и намного расширил круг своих музыкальных познаний. В результате этого он написал совместно с композитором Л. Хамиди и С. Шабельским одноактную музыкальную пьесу «Сейтек». «Сейтек» состоял в основном из песен, сочиненных самим Кушек- баевым, туда же были включены кюи Сейтека (в основ­ ном танцевального характера). Спектакль «Сейтек» ста­ вился Казахской государственной филармонией имени Дж амбула в качестве второго отделения концерта и имел огромный успех. Либретто пьесы было также на­ писано Кушекбаевым. П ервая постановка «Сейтека» бы­ ла осуществлена в дни двадцатилетия Казахской ССР в ноябре 1940 года. «Сейтек» выдержал около шестидеся­ ти постановок. С. Кушекбаев погиб на фронте Великой Отечественной войны весной 1945 года. Он был редакто­ ром фронтовой газеты. ■Много материалов о Сейтеке представил его племянник Фазыл Султанов, который, получив сред­ нее юридическое образование, окончил еще и Алма-Атинскую консерваторию имени Курманга­ зы. Ныне он работает педагогом по клас­ 1 Указ, соч., стр. 343. Прим. № 189.

су домбры в музыкальной школе-десятилетке имени Куляш Байсеитовой в Алма-Ате. Султанов — хороший исполнитель на домбре, он знает несколько кюев из ре­ пертуара Сейтека. Кроме исполнительской и педагоги­ ческой деятельности, Султанов занимается собиранием материалов о жизни и творчестве казахских народных композиторов. Много ценных сведений он представил нам о Курмангазы, Бапасе, Ергалие Ещанове и других. Кюи Сейтека «Шарила», «Айдау», «Балкаймак», «Бул- бул-Айша», «Семнадцатый год», «Еркиндик» были со­ общены Фазылом Султановым. В настоящее время он продолжает сбор материалов о Сейтеке. Многие кюи Сейтека вошли в репертуао оркестров народных инструментов Казахстана, были переложены для разных инструментов, а такж е использованы как темы в крупных произведениях советских композиторов Казахстана. Музыка композитора-борца пережила своего создателя.

ТАТТИЯ BET Омск, 1838 год. В пригородной роще (чтобы не за­ топтали кони двор его высокопревосходительства) степ­ ной генерал-губернатор устроил большой сход, куда стекались «избранные казахи» разных округов, пригла­ шенные по. особому списку. Тут был Муса Шорманов в позолоченном халате, при всех своих регалиях, с огромным животом и важной осанкой, смотрящий только вперед, старающийся не по­ ворачиваться, чтобы не уронить свое величие, приобре­ тенное за счет жестокой эксплуатации трудящихся, раз­ жигания родовых раздоров и подхалимства перед на­ чальством. Появился кипчаковец Ибрай, тоже обвешанный раз­ ными медалями, полученными за исправную службу белому царю. Высокий, с тяжелыми жирными веками, полузакрытыми от важности глазами, с длинным по­ золоченным поясом в несколько обхватов, в сапогах на высоких венских каблуках, он занял место по правую •руку Мусы и с трудом опустил свое грузное тело на зем­ лю, опираясь левой рукой, чтобы невзначай не принять горизонтальное положение. Вокруг этих двух «лучших из лучших» расселись бо­ лее мелкие «правители»: волостные старшины, бии-ауыла- расы, сфера влияния которых ограничивается одним аулом, писари, толмачи, муллы, как всегда, находящие­ ся на подобных собраниях для того, чтобы помочь обо­ сновать законами шариата те или иные решения, иду­ щие вразрез с интересами неимущих сородичей. 162

Подошел щеголеватой походкой серэ1 молодой чело­ век лет двадцати, среднего роста, с красивым лицом, чуть пробивающимися черными усами, в сапогах, укр а­ шенных у пятки «коксауыром»2 и серебряной проволо­ кой, и занял место ниже всех. У него за плечами была угловатая домбра, с короткой утолщенной шейкой и перьями на головке. Он приехал в отличие от других на коне, имея на поводу другого, видимо, на всякий случай. На его степенный, несмотря на молодость, вид присут­ ствующие сразу обратили внимание. В особенности им заинтересовался генерал-губернатор, который раньше не отличался внимательностью к своим подведомственным «киргизам». Губернатор пробежал глазами по рядам при­ сутствующих, как будто искал кого-то, а его адъютант что-то шепнул ему на ухо, указывая глазами на молодого человека. Генерал слегка кивнул головой. Он недосчиты­ вался среди избранных известного бия Алшинбая Тлен- шина, которому также было послано персональное приглашение. Адъютант разъяснил генералу, что Алшин- бай, человек преклонных лет, видимо, не захотел утру­ ждать себя такой дальней поездкой из Шаншаровской волости и послал вместо себя этого молодого человека. Говорят, что, напутствуя его, бий сказал: «Вот тебе моя личная печать, будь на сей раз ее хозяином ты. Только имей в виду — ты должен будешь приложить ее там, где укажут Муса и Ибрай». Алшинбай, видимо, боялся, что молодой человек может использовать его достославное имя не к месту. Генерал-губернатор вдруг поднялся с места с видом взъерошенного петуха и петушиным голосом начал речь. Он говорил, что собрал «лучших из лучших» киргизов потому, что хочет воочию убедиться в добром, вернопод­ данническом отношении народа к царю и его благодеяни­ ям, оказанным степнякам. Он назвал имена Мусы и Иб- рая, которые при этом чуть шевельнулись, как сытые коты, довольные тем, что упомянуты самим генералом. Каждый из них с достоинством кашлянул раза по два, обращая на себя внимание окружающих. Генерал з а ­ кончил свою речь здравицей в честь белого царя, на что сидящие ответили мусульманской молитвой, в которой 2' С е р э .— свпс-о ;ода степной актер. Шевро ярко-синего цвета. 163

говорилось, впрочем, совсем о другом, но даж е те, кто проводил ладонями по лицу, бормоча непонятные араб­ ские слова из корана, имели об этом весьма слабое представление. Первым держ ал речь Ибрай. Он говорил очень быст­ ро, как будто боясь, что кто-нибудь его опередит и рань­ ше его выскажет свое верноподданническое усердие и тем самым овладеет пальмой первенства в угодничестве: Белый царь весьма хорош, мы все осчастливлены его великодушием. А ксакалы из окружения И брая присоединили свои голоса одобрения, обрадованные, что их знатный сородич опередил своего соперника Мусу. В знак того, что он просит слова, бросил свою камчу1 и М уса. Он говорил с достоинством, не спеша, чтобы — не д ай бог! — не упустить чего-нибудь. Ведь не каждый день генерал-губернатор их созывает, не каждый день представляется случай лично изложить свои просьбы и желания. — У меня есть дальний родственник, по имени Тай- ж ан,— начал Муса.— Но я считаю, что царь нам ближе всех близких наших, ибо он охраняет нас от врагов. Я прошу убрать этого Тайжана, ибо он распространяет среди верноподданных его величества крамольные слова, направленные против его величества. — Второе, что я прошу,— продолжал Муса,— это сущий пустяк для его высокопревосходительства: я про­ шу передать в мое личное владение урочище Кара-Коль Н ияза и лесной массив Аюлы, потому что с умножением имущества моего мне тесно стало жить на моих землях. Тут и И брай, поняв свое упущение, добавил: — Мы просим господина генерала, чтобы он дал нам бумагу, а в бумаге той должно быть написано: «Всякий человек, который будет мешать нам распространять в народе вести о благих попечениях царя, будет наказан, как государственный преступник, по нашему усмотре­ нию». Генерал сделал довольно кислую мину и никому ни­ чего нс ответил, д а, видимо, и не собирался отвечать. Наконец бросил свою камчу и молодой человек в одежде серэ. 1 Нагайка, плеть. 164

— У меня никакой личной просьбы к господину ге­ нералу нет. Но я хочу ему сообщить, что за последнее время некоторые лица, поставленные им управлять на­ родом и печься о благе этого народа, больше стали беспокоиться о себе и о своей наживе. Видимо, они забы­ вают о том, что государственная казна и их карманы не одно и то же. Они стали распоряжаться нашими пастби­ щами, как своими. Я просил бы вас обеспечить нам, лю­ дям Шаншаровской волости, возможность быть хозяе­ вами своих земель, свободно по ней кочевать, а управи­ телей, пытающихся использовать ваше доверие в своих личных целях, обуздать в их алчных намерениях. Генералу понравились хитрые слова молодого чело­ века, которому удалось так ловко отклонить притязания и уронить авторитет Мусы и Ибрая. Генерал поинтере­ совался, как молодого человека зовут. — Меня зовут Таттимбет, сын К азаигапа,— ответил тот с достоинством. По знаку генерала он пересел поближе к нему, что весьма не понравилось Мусе и Ибраю, которые много­ значительно переглянулись между собой. Так ничего и не ответив ораторам на их вопросы, генерал поблагодарил всех лучших людей за веру и лю­ бовь к царю и объявил, что сейчас начнется веселье, игры, устраиваемые в честь дорогих гостей, приехавших издалека. Первым выступил жырши И бпая, везде и всюду со­ провождавший своего хозяина. Он в довольно постных стихах приветствовал участников схода и особо — Ибрая, как человека великодушного. А в заключение восхвалил помазанника божия, поставленного высоко над толпой. Выступил и жырши Мусы иримерно в таком ж е духе, с тою лишь разницей, что он главное место уделил его превосходительству генерал-губернатору. Н а все это ушло довольно много времени. Собравшиеся начали уже скучать, а генерал со своей стороны и не думал предло­ жить своим гостям какое-либо развлечение, хотя и объ­ явил, что будет веселье. И вот Таттимбет взял домбру и начал ее настраивать. Генерал-губернатор, неравнодушный к музыке, знаком призвал всех слушать, хотя некоторые из сородичей Таттимбета никак не хотели бы, чтобы он и здесь вы­ играл сражение. Таттимбет заиграл. Предание гласит, 165

что это был кюй «Кос-Басар», о котором А. Затаевич пишет так: «Кос-Басар» представляет собой пьесу, как это ни странно, до известной степени напоминающую одно из культовых сочинений С. В. Рахманинова, а в промежу­ точной своей части заключающую ф разу из ариозо шин­ карки в «Борисе Годунове» М. П. Мусоргского, также дважды повторенную! Таковы, конечно, случайные ана­ логии, лишний раз подтверждающие старую истину о единстве первоисточников как «культурной», так и на­ родной музыки»'. Этот кюй необычайно понравился при­ сутствующим. Его слушали затаив дыхание. — К ак прекрасна музыка этих номадов! — сказал генерал-губернатор своему соседу, и тот, не переставая слушать, кивнул головой. Разгоряченный успехом, Таттимбет сделал знак свое­ му товарищу, и тот привел его иноходца, по кличке Боз- жорга, которого кюйши с малых лет научил ходить и плясать под музыку. Таттимбет заиграл кюй «Кара-жор- га» («Карий иноходец»), а Боз-жорга заходил перед ним в ритме кюя то шагом, то иноходью, то медленно, то убыстряя движения. Д аж е свита генерал-губернато­ ра удивлялась искусству Таттимбета, а его землякам танцующая лош адь казалась чуть ли не чудом. Генерал долго аплодировал молодому серэ, а по окончании пред­ ставления пожал ему руку в знак благодарности. От свиты отделился штатский человек с задумчивым спо­ койным лицом и, подойдя к Таттимбету, попросил его через переводчика еще раз проиграть все свои кюй, что­ бы записать их на ноты. Таттимбет согласился. Генерал- губернатор подарил Таттимбету свой шелковый зонтик и милостиво разреш ил высказать все свои нужды и прось­ бы — их постараются исполнить. Т ак повествует народная молва о первом публичном признании Таттимбета как домбриста и острослова, су­ мевшего одним ударом и уронить достоинство известных в его время степных воротил, и в то же время покорить своим искусством всех присутствующих. Позднее он прославил себя как выдающийся домбпист, поэт и певец. Его имя было широко известно от Есиля и Нуры до хребта Тарбагатая и Алтая, от Иртыша до Ала-Тау. 1 А. ВГЗатаевич. 500 казахских песен и кюев, стр. 285. прим. 297. 166

Таттимбет родился в 1817 году в местности Мошеке- Булак (родник Мошеке). Там на старой дороге между Семипалатинском и Каркаралииском стоял пикет. По сегодняшнему административному делению Мошеке- Булак находится на территории Кууского района, Кара­ гандинской области. Мошеке — дед Таттимбета, зимовка которого стояла у родника, и по сей день носящего его имя. Народная молва говорит о том, что Мошеке был человеком на редкость остроумным и находчивым. В словесном единоборстве он побеждал многих противни­ ков. Вообще род Шаншар, из которого происходит Мо­ шеке, славится красноречием по всему Казахстану. Слово «шаншар» (пронзать), может быть, и было в свое время прозвищем, данным этому роду за острое слово. Д ар красноречия был в высокой степени свойственным и Таттимбету. Он играл не меньшую роль в жизни кюй- ши, чем его музыкальный талант. Отец Таттимбета Казангап был человеком «смир­ ным», как называли в те времена людей, которые знали только «хвосты своего скота», а скота у К азангапа было в достатке. Таттимбет вырос без нужды, которая была не­ отступной спутницей всех, за малым исключением, народ­ ных композиторов. Говорят, что Таттимбет в качестве серэ, то есть своего рода артиста, богато одевался сам и водил в нарядном уборе своих дорогих коней. Бедняку это. конечно, было бы не под силу. Первоначально Таттимбет обучался играть на домбре у своего дяди с отцовской стороны, младшего брата К а­ зангапа Али. Народное предание сохранило до наших дней наивную притчу: когда Али, великолепный домб­ рист, исполнял кюй «Боз-айгыр» («Белый жеребец»), будто бы все лошади, услышав в его музыке полное по­ добие ржания Боз-айгыра, сами начинали ржать хором. Хотя мать Таттимбета не играла на музыкальных инструментах и не пела, но любила музыку, а особенно пение, жырьг и айтысы. Она не только не мешала Таттим­ бету в его занятиях домброй, пением и сочинением стихов, но считала все это своего рода законным наследст­ вом, полученным им от предков — шаншаров. Она, может быть, и любила Таттимбета больше его братьев и се­ стер потому, что из восьми детей Казангапа никто осо­ бенно не отличался тягой к искусству. Нам неизвестно, у кого перенимал искусство композн-

ции Таттимбет, в изустных преданиях об этом ничего не говорится. Т акж е неизвестна нам и история создания многих его кюев. Тем не менее у нас имеются некоторые сведения, почерпнутые от лиц, которые слышали кюи Тат- тимбета в его собственном исполнении, или знают устные рассказы о нем самом. Рассказывают, что Таттимбет в одной из своих поез­ док по реке Есиль остановился у одного человека, дочь которого, к ак он слышал, была известна своей игрой на домбре. После обычных расспросов о здоровье хозя­ ев и о благополучии их скота Таттимбет просит дать ему домбру этой девушки и, настроив ее по-своему, исполня­ ет несколько кюев безвестных авторов. Девушка не ос­ тается в долгу — она также исполняет несколько замеча­ тельных кюев. Таттимбет играет во второй раз, почти исчерпывая свой запас, и уже считает себя победителем, думая, что девушка не сможет сыграть так много кюев. Однако, против ожидания Таттимбета, дочь хозяина не отстает от него. Не допуская и мысли о том, что девушка может оказаться победительницей в соревновании с мужчиной, Таттимбет стремится хоть как-нибудь выйти из этого состязания неопозоренным. Пока домбристка играла свой последний кюй, Таттимбет придумал фокус, при помощи которого, пусть д аж е и не строго музыкаль­ ным путем, но можно попытаться спасти свою мужскую честь. Он снимает сапоги и большим пальцем правой ноги щиплет струну, левой рукой поводя по грифу. Он исполняет при этом кюй, который не был еще известен девушке. Девушка не могла показаться мужчине босой и должна была признать себя побежденной. Говорят, что кюй, который был сыгран тогда Таттимбетом, назывался «Былкылдак» («Тихо шуршащий»). Среди кюев Таттим­ бета имеется еще кюй «Былкылдак». название которого переводится А. Затаевичем как «Извилистый мотив» (точный перевод — «Упругий»). «Интересный и игривый кюй,— пишет А. Затаевич,— своеобразность коего за­ ключается в его одноголосии. Бесконечной лентой разви­ вается бодрая и волнообразная мелодия, в середине рьески постепенно повышаясь, а затем ниспадая»'. Конечно, кюй «Былкылдак» по своей музыке никак1 1 А. В. Затаевич, 500 казахских песен и кюев, стр9. 286, прим. № 305. 188

не может быть исполнен теми приемами, о которых гово­ рит предание, потому что движение мелодии здесь очень интенсивное. «Былкылдак» до конца выдержан в одного­ лосии, в нем нет и признака двухголосия, и поэтому не­ которые музыковеды склонны думать, что «Былкылдак» может быть сыгран на каком-нибудь духовом инструмен­ те. По своему характеру он исполнен бодрости, по мело­ дической конструкции в нем явно ощущается влияние русской музыки. Быть может, Таттимбет, бывавший не раз в городах, в какой-то мере познакомился и с русской песней. «Былкылдак» очень хорошо звучит на кобызе и ду­ ховых инструментах с фортепианным сопровождением, Он использован композиторами Казахстана как танце­ вальный номер в операх. Надо сказать, что этот кюй раньше многих других обратил на себя внимание совре­ менных композиторов. Что ж е касается игры пальцем правой ноги, то рассказы об этом часто встречаются в казахских музыкальных легендах. Скорее всего такой случай просто приписан молвой популярному Таттим- бету. Среди народных композиторов Таттимбет примечате­ лен еще и тем, что он владел поэтическим словом не ху­ же, чем домброй. И его поэтические произведения выхо­ дят за пределы изложения программы кюя или составле­ ния текста для созданной им певни. Говорят, что однажды Таттимбет был на айтысе двух акынов, которые состязались в скорости ответа на тут же заданный вопрос. Один и з акынов спрашивает: «Что на свете хорошо?» Другой отвечает: «Хорошо делиться : другом своими думами и делами». Н а вопрос: «Что в ми­ ре не умирает?» — следует ответ: «Не умирают никогда горы, реки, луна, солнце, земля». И вот Таттимбет просит слово, чтобы возразить отвечающему. Ему разрешают, и он говорит: Ко-да закроют облака Высоких гор вершины. Нам мнится, будто смерть сама Приходит к ним с долины. Ее холодная рука Жестока и всевластна. Монтом скована лека, У ходят солние и луна. Земдя погремела В снега

И лишь поэзия одна Ее дыханью не подвластна Оценив ответ Таттимбета по заслугам, оба акына встали и первые пожали ему руку. Несмотря на его мо­ лодость, они приветствовали его почтительно, говоря, что «у силы не бывает отца». Таттимбет в свое время не имел себе равного в Сред­ нем жузе. Период наиболее активной деятельности Таттимбета как сочинителя и исполнителя кюев и стихов совпадает с пеоиодом деятельности Кунанбая (отпа великого поэта и просветителя Абая) в качестве «дуан-басы»1. Кунанбай полновластно правил Каркаралинским уездом. Таттимбет, однако, в числе весьма немногих людей своего рода не только не одобрял произвола Кунанбая, но нередко от­ крыто показывал свое неповиновение воле степного дик­ татора. Народная молва говорит, например, что однажды Ку­ нанбай, устраивая ас (поминки) по своему отцу Ускем- баго на 'юго-востоке Каркаралинска, на урочище Сегиз- ауыз, объявил всенародно, что в знак скорби по Ускем- баю все, кто приезжает на ас, должны на определенном расстоянии от траурных кибиток спешиться и подходить к ним с поникшими головами. Таттимбет же со своими джигитами (он ездил с группой талантливых «степных артистов», имевших разное амплуа, как это было у Бир- жан-сала и некоторых других) в знак пренебрежения к приказу правителя подъезжает верхом прямо к той ки­ битке, которая была предназначена для гостей из Шан- шаоовской волости. Говорят, что пои этом Таттимбет деож ал над головой зонтик, подаренный ему генерал-гу­ бернатором, как своего рода охранную грамоту: «Ви­ дишь, мол, Кунанбай, не ты один умеешь склонить на свою сторону сильных мира сего!» Говорят, что комичный вил всадника с зонтиком над головой привлекал к Тат- тимбету всеобщее внимание. Он пользовался особенным успехом у девушек, которым нравился необычный щеголь­ ской костюм известного кгойши. Говорят также, что Кунанбай ничего не мог поделать с Таттимбетом, опасаясь, как бы последний не посрамил его имя в своих колючих стихах. Властный правитель предпочитал, чтобы стихи о Уездный начальник 170

нем слагали его придворные, целиком зависимые от него жырши. Спустя некоторое время, вопреки желанию Кунанбая, состоялось состязание между акынами Шоже и Балты, на котором волей-неволей пришлось присутствовать и самому Кунанбаю, и его тестю Алшинбаю. К этому их обязывало общественное положение. После длительного обмена стихами, прославляющими род Аргын и его более мелкие ответвления, акыны переходят к коварным вопро­ сам, ответы на которые, надо сказать, били не в бровь, а в глаз почетных аксакалов. Конечйо, все это вцражалось не прямо, а иносказательно, окольным путем. В этих сти­ хотворных вопросах и ответах принимает участие и Тат- тимбет, который якобы был тайно приглашен Шоже, что­ бы придать остроту состязанию. Таттимбет очень ловко пользуется ответами на вопросы. С виду вполне невинны­ ми репликами акынам он больно уязвляет всесильного правителя. Кунанбай, разумеется, прекрасно понял ис­ тинную подоплеку этой затеи .и, найдя какой-то повод, прервал соревнование. Приблизительно к концу сороковых годов Таттимбет на год перекочевывает к наймаиам, чтобы всю зиму и ле­ то пасти свои табуны на их землях — это-называется у казахов «жылкуда», то есть «сват на год». Таттимбет участвует и здесь в тоях и вечерах, в играх и состязани­ ях. На одном из празднеств он встречается с бойкой де­ вушкой, которая при джигитовке, байге и других конных играх, кроме козлодраиия, одевалась в мужское платье и участвовала в них наравне с мужчинами. Девушка эта умела петь и слыла самой сильной домбристкой в своей округе. Она играла много кюев как современных, так и старых, передающихся из поколения в поколение, сопро­ вождала их интересными объяснениями. Недурно владела она и речью. Свои рассказы о содержании кюев домбрист- ка всегда вела на высоком поэтическом .уровне. Словом, она была гордостью рода Найман. И с этой девушкой, прозванной «Еркек шора», то есть «вроде мужчины», состязался на домбре Таттимбет. Они сыграли множество кюев. Гордая девушка знала себе не­ му. Она была уверена в том, что «не всякий табунщик ей чета». Поэтому она ничуть не смутилась, когда вошел Таттимбет, ставший к этому времени известным, как вы­ дающийся кюйши этих мест. Она, конечно, гостеприимно 171

встретила молодого человека с . приятной внешностью, сама в знак уважения налила ему чаю, и ее обходитель­ ность тронула Таттимбета. После чая Татгимбет вежли­ во попросил^ у девушки ее домбру, но она сперва сыгра­ л а свой кюй и только после этого вручила инструмент Таттнмбету. Тем самым она дала понять, что не боится первой показать гостю спои приемы, хотя перед нею сидит прославленный домбрист рода Аргын. Предание го­ ворит, что, принадлежа к роду Найман, не менее много­ численному, чем Аргын, она готовилась защищать честь своего рода. Соперники обменялись многими прекрасными кюями, число которых подсчитывали слушатели, сидящие вокруг. Таттимбет сыграл сорок кюев, девушка ж е остановилась на тридцать девятом. Таким образом, она считалась по­ бежденной. Говорят, что акын Арип Танирбергенов, вос­ певая состязание Б ирж ан-сала и поэтессы Сары, в своих словах Таттимбет — гордость рода Аргыи, Сорок кюев текли из его пальцев, имел в виду именно этот случай. Конечно, ф еодальная мораль не могла д о п у с т и т ь , чтобы в подобных состязаниях мужчина был побежден женщиной. Поэтому, видимо, безыменные авторы преда­ ния сошлись на таком «осторожном» соотношении: со­ рока кюев к тридцати девяти. Но кто поверит сегодня, что тот, кто имеет в своем репертуаре тридцать девять кюев, не в состоянии сыграть еше одного! А может быть, здесь было иначе: могла же девушка, ж елая сделать при­ ятное знаменитому гостю, уступить ему победу созна­ тельно. Рассказы ваю т, что сороковым кюем Таттимбета был известный сегодня «Сылкылдак». Таттимбет посвятил его прекрасной девушке-домбристке. Этот кюй резко выде­ л ялся среди общеизвестных музыкальных пьес того вре­ мени своей оригинальностью. Слово «сылкылдак» можно перевести, как «смеющийся», что вполне соответствует ха­ рактеру произведения. В особенности это относится к эпизоду, завершающему конец каждой части,— мы слышим здесь своеобразную перекличку задорных, смеющихся голосов. Кюй этот очень жизнерадостный, изображ ает картину праздниченого веселья, игры. Способ исполнения его существенно отличается от исполнитель­ ?17

ских приемов многих других. Здесь домбрист пользуется легким, возможным только на добре, пиччикато, играет самыми кончиками пальцев правой руки, иногда слегка щелкая о деку. «Сылкылдак» весьма интересен и как об­ разец свободной импровизации. Он примечателен также но ритму, очень постоянному, но не делающему кюя одно­ образным. Состязание Таттимбета с девушкой, которую преда ние называет Малгарой — родной сестрой Улжан, матери великого поэта Абая, не было рядовым состязанием, о котором можно было забыть, как говорится, «перевалив через первый ж е перевал». Эта встреча у Таттимбета ос­ тавила свой отпечаток на всю жизнь, ибо девушка, кото­ рая вызвала к жизни такой кюй, как «Сылкылдак», бы­ ла личностью далеко не ординарной. Во всем центральном, северном и восточном К азах­ стане тот домбрист, который не умел сыграть кюй «Сыл­ кылдак», не мог претендовать на звание незаурядного. Рассказывают, что М алгара сразу после своей свадьбы, в первый день своего прибытия ь дом свекра сыграла пе­ ренятый ею некогда от Таттимбета «Сылкылдак» как при­ ветствие новой родне. Есть и другая версия, что девушка, которой был по­ священ кюй «Сылкылдак», была не М алгара, а дочь не­ коего Кантая, у которого останавливался Таттимбет, ког­ да пас свои табуны в качестве «жылкуда» на землях найманов. По словам старожилов, Таттимбет довольно долгое время разъезжал по округе, слушая состязания биев на родовых судах, и иногда по собственному почину вмеши­ вался в ход дела, если видел явную несправедливость. Без всякой просьбы со стороны истцов, или потерпевших, он высказывал свое «определение», с чем во многих слу­ чаях судьи вынуждены были считаться. Однако в зрелом возрасте он от этого отошел, видя, что с беззаконием су­ да по обычному праву бороться в одиночку невозможно. Как общественный деятель и борец Таттимбет уступает, таким образом, Абаю и Курмангазы. Однако свое слово Таттимбет не считает пустой заб а­ вой. Он умел им пользоваться и как оружием в борьбе. Рассказывают, что однажды он встретил какого-то даль­ него родственника, только что избранного волостным управителем, который хвастался своим успехом на выбо- 173

pax. Таттимбет, знавший подоплеку этого «успеха» , добы того интригами и крупными взятками, обратился к соро дичу со стихами: Недаром болысом> ты стал, Не горд, на все готов. Кругом натурой задолжал Тропу топча, как на жайлау. Окутан весь бедой, Что день, то в город ты скакал. Везя донос с собой. Уж мы-то знаем, аксакал, Кто ты такой! В начале шестидесятых годов Таттимбет по какому то делу приезжал в Каркаралинск, где в это время бы «дуан-басы», то есть уездным начальником, некий султан Кусбек — человек черствый, высокомерный, самоуверен­ ный и спесивый. Говорят, что Кусбек никому не пожимал руки, а подавал здоровающемуся кончик своей трости, которую постоянно держал в руках. Таттимбет вошел в его приемную и хотел с ним поздороваться. Кусбек по своей привычке подал Таттимбету кончик своей палки. Таттимбет отстранил палку и сказал Кусбеку: Свою палку убери, Ну-ка, быстро, раз, два, три! И свои кривые ноги Тоже лучше подбери. Я тебя ничем не хуже. Даже власти разум нужен, Как ты там ни говори. Но Таттимбет — стихийный поборник справедливости и автор острых сатирических стихов — в своем музыкаль­ ном творчестве по преимуществу лирик. Большой интерес представляет его кюй «Сары ж ай­ лау» — «Золотая летовка» (возможно, впрочем, что это кличка какого-нибудь скакуна, или иноходца). Лириче­ ское настроение господствует в нем с начала и до конца. Он очень мелодичен и захватывает слушателя своей мяг­ костью и глубоко впечатляющей силой. Лишь на момент, в середине, настроение кюя внезапно изменяется. В нем слышатся суровые ноты. Части пьесы разделяет корот-1 1 Б о л ы с — волостной управитель. 174

кий рефрен, 'который приближает его построение к куп­ летному, в духе лирических песен, распространенных в той местности. Кюй заканчивается совершенно самосто­ ятельной мелодией песенного характера. Словом, произ­ ведение это весьма своеобразно в музыкальном отноше­ нии. В нем нарисованы идиллическая картина природы и человек, любующийся ею. Может быть, это жайлау со всеми своими нехитрыми радостями: тихо журчащей реч­ кой, детьми, беззаботно играющими на ее берегу, с де­ вичьими песнями. В этом кюе как бы звучит нестройная музыка вечернего аула, от него веет ароматом зеленой лужайки, нагретой солнцем. Мы не располагаем сведени­ ями о том, по какому случаю сочинен Таттимбетом кюй «Сары жайлау». Некоторые исследователи склонны при­ писывать «Сары жайлау» домбристу Токе. Последнее представляется маловероятным, так как в этом кюе от­ четливо выражены лучшие черты творчества Таттимбета. В сорок лет Таттимбет был широко известен. Его по­ читали везде и всюду. Д аж е земляков Таттимбета при­ нимали в чужих аулах, как самых дорогих гостей. Рассказывают, что троюродный племянник Таттимбе­ та, по имени Беген, певец, хорошо игравший на домбре, приехал однажды в местность Карагай, населенную ро­ дом Басен-тийин. Своим искусством, а в особенности иг­ рой кюев Таттимбета, он привлек всеобщее внимание. Его успех становится еще больше, когда слушатели уз­ нают, что он племянник Таттимбета. Девушка из рода Ба­ сен-тийин влюбляется в Бегена, а так как она еще не была ни с кем помолвлена, родители соглашаются отдать ее за Бегена, хотя у него нет скота для выплаты калыма. Когда с караваном — приданым девушки — ее мать приезжает в аул жениха, никто не обращает на нее осо­ бого внимания. Тогда она посылает человека к Таттим- бету и говорит ему: Бегену я дочь отдала. За кюй твои золотые Цена эта даже мала. Говорят, что мать девушки в молодости была поэтес­ сой и певицей. Тронутый словами сватьи, Таттимбет со­ бирает весь свой род, устраивает той и провожает гостью с богатыми дарами. 175

Кюи Таттимбета очень быстро распространялись, луч­ шие домбристы включали их в свой репертуар. Рассказывают, что в свое время они пользовались та­ кой популярностью, что за право перенять кюй Таттимбе­ та домбристы платили лошадью. Некий слепой домбрист, по имени Сары Ж омарт, в поисках кюев Таттимбета по­ бывал в Семипалатинске на Кояндинской ярмарке. Од­ нажды на ярмарке Сары Ж ом арт сидел среди большой толпы слушателей и играл эти кюи. Подошедший со сто­ роны двоюродный брат Таттимбета домбрист Жаксымбет сказал: «За незнакомое дело берется только невежда» — гласит народная мудрость; зачем же ты играешь кюй, ко­ торого толком не знаешь?» Сары Ж омарт ответил: «Ну, если ты его хорошо играешь, то сыграй, послушаем!» И Жаксымбет стал играть кюи Таттимбета. Сары Жомарт прослушал их все и говорит: «Я как раз и искал такого человека, как ты. Глаза у меня не видят, но зато руки у меня зрячие, спасибо тебе!» И тут же перенял несколько кюев Таттимбета. Таттимбет умер в 1862 году в возрасте всего 45 лет. В числе его произведений называют кюи: «Косбасар» («Двухструнный»),«Терискакпай» (кюй, играющийся об­ ратным ударом пальцев), «Кокейкести» («Самое завет­ ное»), «Сылкылдак» («Смеющийся»), «Былкылдак» («Упругий»), «Корамжан» (мужское имя), «Боз-айгыр» («Белый жеребец»), «Ерке атан» («Строптивый вер­ блюд»), «Алшагыр» (мужское имя), «Сары озен» («Ж ел­ тая река»), «К ара жорга» («Вороной иноходец»), «Но- гай-казах», «Бозторгай» («Ж аворонок»), «Сары жай- лау» («Золотая летовка»), «Балбраун» («Изящный»), «Аксак кулан» («Хромой кулан»), «Кер кийик» («Серая сайга»), «Жетим кыз» («Сиротка»), «Кашкан калмак» («Побег калмыка») и другие. Возможно, что не все эти кюи были в действительно­ сти сочинены Таттимбетом. Тем не менее большинство из них, безусловно, принадлежит ему. Кюй Таттимбета пере­ нял непосредственно от него его двоюродный брат Ж ак ­ сымбет, который, главным образом, и распространял их. Когда Ж аксьш бету было семьдесят лет, один ходжа из Кара-Тау убедил его, что «в таком возрасте продолжать играть на домбре грешно...» Ж аксымбет умолк. Он умер в 1919 году в возрасте 90 лет. Внук Ж аксымбета Ахмет Исмагулов, который жил лет

десять тому назад в колхозе «Ж ана турмыс», Луговского района, Джамбулской области (тогда ему было 55 лет), слышал в исполнении Ж аксымбета кюи «Косбасар>, «Терскакпай» и «Былкылдак» и был знаком с особым приемом игры, по словам его деда Ж аксымбета, характер­ ным для Таттимбета. Средний сын Таттимбета — И сатай и его внук — На- сретдин также играли на домбре кюи своего отца и деда, но они умерли очень молодыми, поэтому о них сохрани­ лось очень мало сведений. В наше время близ Ташкента живет внук младшего сына Таттимбета Кисатай-Зекен, который играет на дом­ бре кюи своего замечательного прадеда. Внук уже упоми­ навшейся нами М алгары — Аукиш (умер в 1944 году в возрасте 70 лет) перенял кюй Таттимбета «Сылкылдак» у своей бабушки и передал его молодым домбристам. Так переходила музыка Таттимбета из поколения в поколение, пока не была, уже в наши дни, зафиксирова­ на в нотной записи. Кюи Таттимбета особенно широко распространены там, где население происходит из рода Найман. В Урд- жарском районе, Семипалатинской области, в колхозе имени Кирова живет старик, по имени Карибай, который играет десять кюев Таттимбета и рассказывает предания о том, по какому случаю они сочинены. Член колхоза «Улгили», Аксуйского района, Талды-Курганской облас­ ти, Тохтарбай Кулунбаев такж е исполняет несколько кюев Таттимбета. Член колхоза «Енбек», Абралинского района, Семипалатинской области, Койке знает более де­ сяти кюев Таттимбета. Таким образом, они и до сей поры бытуют в самой гуще народа. В Алма-Ате кюи Таттимбета играет Абикен Хасенов, артист Казахского академического театра драмы. Он учился на домбре и перенял кюи Таттимбета у своего стар­ шего брата Махаша и домбриста Киздарбека. Их испол­ няет также один из талантливейших домбристов К азах­ стана — Урстембек Омаров. Несколько кюев Таттимбета сообщил для записи кобызист и домбрист, заслуженный деятель искусств Казахской ССР, знаток казахской на­ родной музыки Ж аппасЖ аламбаев. Кюи Таттимбета играл также некий Кушукбай Жай- лауов, который жил в Семипалатинске и выступал и кумысных лавках, о чем свидетельствует и А. Затаевич. 12 А. Жубянов. , 77

Кушукбаю было 73 года, когда он встретился с Затаеви- чем. Ныне кюи Таттимбета получили широкое распростра­ нение во всех уголках Казахстана. В исполнении оркестра имени Курмангазы их слышали в Румынии, Китае, не говоря уже о многих городах Советского Союза. Кюи Таттимбета использованы во многих произведениях ком­ позиторов Казахстана, записаны на граммофонных плас­ тинках и пленках. Основные материалы о жизни и творчестве замечатель­ ного народного композитора были собраны знатоком ка­ захской народной культуры писателем и поэтом Сапар- гали Бегалиным.

КАЗАН ГАII Западный берег Аральского моря — сплошной песок. По необозримым просторам нескончаемыми цепями, словно идущие в неведомую даль караваны, тянутся сыпучие холмы. Отъедешь от нынешней станции Челкар километров на сто-сто пятьдесят на запад и сразу же очутишься в глубине песчаных районов Кунгей-Куркей, Алакозы-Сынтас, Орда-Конган, Кокала, Сулукара, Кыз- дар, Шиккан, что западнее Улы-кум. К востоку от них в Аральское море врезается клином полуостров Куланды. В прошлом столетии здесь располагалось четыре-пять волостей. Теплая зима и обильная растительность весной делали эти места пригодным для пастбищ, но хлеб здесь не родился. Богатые люди привозили его из Оренбурга либо из Бескалы (Коунрада); бедноте такие дальние поездки были не под силу, и она терпела жестокую нужду. В середине XIX столетия гнет правителей-феодалов стал нестерпим. Налоги росли не по дням, а по часам, всею своею тяжестью ложась на бедняков и малоимущих. Положение народа порою становилось до такой степени безысходным, что вспыхивали стихийные бунты, и неко­ торые не в меру ретивые правители сложили в казахской степи свои многодумные головы. Царское правительство посылало против «бунтовщиков» карательные отряды. Одно из народных восстаний возглавлял батыр Бекет. Он был схвачен властями. Народ горестно оплакивал - свою утрату. Слез народных хватило бы для того, чтобы уто­ лить вековую жажду иссушенных зноем песков. Трудовой люд спрашивал себя: доколе должен человек терпеть такие тяжкие муки? И снова пробуждалась воля к борьбе. Мно- 179

гие джигиты считали, что «лучше умереть в бою от пули, чем дома от голода». И, рассудив так, держали оседлан­ ных коней наготове. Вот в это мрачное и тревожное время, осенью 1854 го­ да в куландинских песках Ак баур, в юрте бедного пас­ туха, на окраине аула, к счастью или несчастью — кто его знает — появился младенец. Богатые отцы в подобных случаях устраивали пышные той, байгу, зажиточные — созывали гостей; обитателям черной юрты было не до жиру. Взяв на руки своего первенца, отец без всяких празднеств и церемоний назвал его Казангап. Население двух волостей Куландинской орды было из рода Кабак. Богачи этого рода, не довольствуясь своими достатками, частенько умножали их конокрадством. Ро­ довые распри, в которых они неизменно пребывали, тол­ кали их на одну из наиболее распространенных в казах­ ской степи форм мести — угон и присвоение чужого скота. От этого чаще всего страдали принадлежащие к враж­ дебным родам жители небольших аулов, которые распла­ чивались скудным своим имуществом за кровные обиды богачей. Когда же к враждующим баям приходили по следам своего угнанного скота потерпевшие из незнатного или малочисленного рода, их избивали и прогоняли ни с чем. Все это было в порядке вещей, власти никогда не на­ казывали богатых обидчиков. Отец К азангапа Тлепберген был выходцем из малоиз­ вестного рода Ш анышклы, приютившегося подле рода Кабак. Баи из рода Кабак дали Тлепбергену презритель­ ную кличку «Пришлый». Тлепберген всю свою жизнь был беден, и до преклонного возраста ходил в пастухах у баев. Н адвигалась старость, об руку с которой шла и полная нищета. Когда у Тлепбергена родился сын, батрак при­ ободрился. П оявилась надежда, что сын подрастет и будет кормить родителей. Ж ена Тлепбергена тоже работала на баев. Она и за скотом ходила и выполняла всякую до­ машнюю работу, день и ночь не зная покоя. Все, что уда­ валось добыть старикам изнурительным трудом, они несли в дом, своему единственному сыну Казангаиу. Батраки из последних сил бились, -чтобы оградить его от нужды. Но скудного заработка их едва хватало лишь на то, чтобы не умереть с голоду. Одежду -своему ребенку они переши­ вали из байского тряпья, сами ходили в лохмотьях. Как ни старался Тлепберген отдалить от Казангапа 180

батрацкую долю, это ему не удалось. Смолоду натерпев­ шись и голода и холода, отец начал сильно сдавать, и когда мальчику исполнилось десять лет, нужда взяла свое. Пришлось отдать десятилетнего Казангапа к баям Ж а- мантаю и Таубеку пасти их ягнят. К этому времени Ка- зангап подружился с домброй. С пастушьей палкой и домброй он шел со своими ягнятами в степь. Целых десять лет пас он чужое стадо, распевая песни и играя на домбре. Другой жизни мальчик, а затем и юноша Казан- Чап не знал. Н а пастбище, предоставленный самому себе, он умело использовал свою относительную свободу, совер­ шенствуясь в игре на любимом инструменте. Между тем жизнь все настойчивее выдвигала перед ним неведомые ему раньше вопросы. В то время как его ровесники — бай­ ские сынки вдоволь ели и спали, щегольски одевались и веселились, Казангап в холод и в зной ходил за их ста­ дами, жил впроголодь, спал на чем придется. Почему так? Кто виноват в этой несправедливости? Все же как ни мучила его нищета, как ни терзали обиды, а домбру он не покидал ни на минуту. Он верил, что его путь к луч­ шей жизни, да и самый ее смысл связан с домброй. И первым шагом на этом пути должно быть освобождение от постылого байского стада. А сможет ли он, бросив его, прокормить своих родителей? Будущее оставалось туманным, но двадцатилетний Казангап решил последо­ вать указанию нар'одной мудрости: «Уныние— океан, в нем утонешь; риск — лодка, .садись в нее и выплы­ вешь!» В это время Казангап был уже неплохим домбристом. Он знал довольно много кюев. Сначала Казангап перени­ мал их о*г домбристов своего аула. Затем он начал неот­ ступно следить за приезжими, известными в то время мас­ терами. Ж адно ловя каждый новый мотив, Казангап приглядывался к стилю и манере их исполнения. Он пе­ ренимал от заезжих гостей новые кюи,' зачастую сам исполняя их с большим искусством, чем его случайные учителя. Внимательный к чужой игре, К азангап очень рано начинает вырабатывать свой собственный стиль игры на домбре, тщательно продумывая назначение и смысл каждого приема. Еще будучи молодым, он достигает боль­ шого исполнительского мастерства и даже вносит в него полезные новшества. Особенно много труда Казангап затратил на развитие и дисциплинирование левой руки.

Свои наблюдения и выводы он отчетливо излагал в беседах с товарищами— домбристами. «Если пальцы левой руки,— говорил он,— будут во время игры растопырены, то при исполнении кюев, требующих быстроты, они будут не точно попадать на соответствующий лад, отчего тон получится нечистый. Поэтому все пальцы левой руки, хотя бы и свободные в данный момент, должны находиться от струн не дальше, чем на толщину пальца». Доказывая большое значение триольного удара в рас- • крытии характерных особенностей кюя, он тут же показы­ вал, как нужно играть. Казангап едко высмеивал дом­ бристов, любивших хлопать и щелкать по'деке во время игры. Он говорил: «Ведь у тебя в руках не даулпас',— дай струне свободно звучать, не глуши ее». Казангап умел практически доказать преимущества сознательной игры на домбре. Он не успокаивался на достигнутом, понимая, какое огромное значение имеет непосредственное общение с известными домбристами, мастерами своего дела, как важно учиться и перенимать друг у друга все лучшее. И он решил пуститься в стран­ ствия по родной земле. Многолетние труды Казангапа и его родителей к этому времени дали им возможность завести корову и годовало­ го жеребенка, на котором ездить еще было нельзя. Поэ­ тому Казангап пустил его в табун, решив терпеливо дожи­ даться, пока он вырастет, следуя мудрости народной .пословицы: «Дожидался ' сорок дней, дождусь и сорок первого». Еще через год жеребенок превратился в доброго гнедого коня, выносливого, статного и сильного. К азангап сказал родителям о своем решении стать профессиональным домбристом. Но где бы он ни был и что бы с ним ни случилось, он обещал всегда помнить свой сыновний долг. Получив согласие .отца, Казангап собствен­ норучно изготовил себе домбру со складным грифом; поло­ жил ее в войлочный мешок, сшитый матерью,_и, оседлав своего гнедого, тронулся в далекий неведомый путь. Первый из известных домбристов, к которому напра­ вился Казангап, был Туреш, который жил на урочище Доныз-Tav акколка. У Туреша Казангап пробыл около месяца. Молодой домбрист показал мастеру свое искус-1 1 Д а у л п а с — казахский народный ударный инструмент. 182

ство и перенял у него несколько новых кюев. Туреш от души похвалил даровитого гостя и напутствовал его так: «Ну, милый мой, ты вполне достоин звания домбриста, и будущность перед тобой большая. Было бы хорошо, если б теперь ты отправился к домбристу Орынбаю, ж и­ вущему в Бескале. От Туреша Казангап перенял кюи «Нар иген», «Кзыл каин», «Мамыт». Туреш показал ему также несколько «Акжеленов» (и среди них один свой). Затем Казангап направил своего кфня в Бескалу1. Хороший домбрист на добром коне всегда найдет се­ бе приют в народе. Где ночуя, а где останавливаясь слегка передохнуть, но везде показывая свое искусство и перенимая новые кюи, Казангап едет в Бескалу. Наконец он приезжает к Орынбаю, талантливому и опытному домбристу. И тот, так же как и Туреш, одобря­ ет игру молодого.мастера. Орынбай говорит Казангапу: «Обе руки у тебя действуют в согласии, пальцы ложатся на струны твердо, извлекая чистый звук; кюй ты играешь не однообразно, там ,.где надо, проявляешь горячность и быстроту. Это все хорошо. Когда ты играешь на домбре, не ложишься на нее, а держишься прямо. Это тоже хорошо, потому что, наваливаясь грудью на домбру, домбрист глушит ее звук. Еще одна хорошая привычка есть у тебя: играешь, не глядя на лады. Плохо, когда домбрист при каждом переходе от лада к ладу смотрит на свои пальцы, это невольно связывает его, и кюй у него звучит неуверенно». Орынбай посоветовал К азанга­ пу попытаться самому сочинять кюи. «Если начнешь сам сочинять,— сказал он,— начинай с легких кюев, с таких, как, например, «Акжелен». И Орынбай сыграл Казангапу несколько своих «Акжеленов». Поблагодарив старика за совет, ободренный его похвалой, Казангап возвращается в родные пески. Великой радостью было для родителей Казангапа благополучное возвращение единственного сына. Теперь Казангап уже не пастух Ж амантая и Таубека, а уваж ае­ мый в своем ауле человек, который, несмотря на юные свои годы, разъезжал по свету столько, сколько и не снилось многим аульным старикам. Теперь даже те, кто некогда говорили посмеиваясь: «Единственный сын ^ 1 Казахское название города нынешней Кара- 183

Тлепбергена вместо того, чтобы работать у баев и помо­ гать старым родителям, разъезжает по аулам на единст­ венном их коне, с сухой деревяшкой в руках»,— даже эти люди приходили слушать вдохновенные кюи Казан- гапа и кричали «Па-али!» — в знак одобрения. День и ночь возле черной юрты Тлепбергена стояла толпа, ж аж ­ давш ая послушать не только домбру, но и рассказы Казангапа о том, что он видел и слышал во время свое­ го путешествия. А видел он многое, ведь ему довелось перевалить через границу Казахстана, чтобы найти Орын- бая в его Бескале. Он видел, как люди с утра и до вече­ ра трудятся с кетменями в руках, роют арыки, пускают в них воду из рек. Д ля казахов-кочевников того времени, не знавших почти ничего о земледелии, а тем более об ис­ кусственном орошении, это были диковинные, почти неве­ роятные новости. И Казангапа встречали так, будто он приехал из какого-то далекого заморского края. К азангап ликовал. Люди стали уважать и отца его. Теперь любой путник, который приезжал в аул Таубека, непременно посещал дом Тлепбергена. Всем этим Казан- гап был обязан своей домбре и гнедому коню Торы-ату, который носил его на своей спине по далеким местам, куда пешему не добраться. Еще будучи ребенком, он слушал сказания пастухов о богатырских конях, котооых казахи называли «крылья­ ми джигита»,— о Байшу.баре Алпамыса, о Тайбурыле Кобланды, о К аракаска-ате Камбара — и мечтал изобра­ зить походы батыров на домбре. И вот теперь он задумал запечатлеть на струнах домбры свое путешествие, опре­ делившее его будущность. Он назвал свой кюй «Торы-ат» («Гнедой конь»). Конь здесь — условный образ верного помощника, окрыляющего лирического героя в его стрем­ лении достигнуть своей цели. Кюй «Торы-ат» отличается бодрым характером, от его светлой мелодии ‘веет ра­ достью, глубоко человечным чувством п о л н о е жизнр. Вместе с тем в кюе мы находим и яркие изобразитель­ ные приемы, в нем как бы слышится четкий ритм бега гнедого, веселящий и поднимающий дух седока. Слушая этот кюй, невольно вспоминаешь слова Абая: «Шаг коня моего таков, что, сидя на нем, и малахай наденешь набекрень». Исполняя этот кюй, Казангап попутно объяснял его содержание: «Вот каков напористый бег коня, его краси-.

вая стать, вот он отмахивается от комаров, просит пово­ да. Мой верный конь н е с * меня навстречу удаче. Мы въезжаем в прекрасную долину, мы приближаемся к цели. Перед нами белая юрта почтенного Орынбая...» Этот рассказ, подчеркивая предметность изображения, рас­ крывал программу кюя. Постепенно К азангап приобретает широкую извест­ ность в народе. К азангапа начинают приглашать на различные празднества, сборы и вечера, чтобы послу­ шать его мои. Его знают и любят далеко за пределами родного аула. Встав на путь профессионального домбриста, К азан­ гап уже не может подолгу засиживаться дома. Он снова седлает своего гнедого и отправляется в путь, намерева­ ясь найти знаменитого домбриста Курманияза, сына Ко- тибаса, живущего на берегу реки Эмбы. Теперь уже встречные аулы заранее знают о его приближении, и едва он успевает сойти с коня и отпустить его пастись, как дорогого гостя окружают все новые и новые слуша­ тели. И нередко ему приходится играть с рассвета и до рассвета. Так, переезжая из аула в аул, Казангап доби­ рается до Эмбы за месяц, в то время как обычный всад­ ник преодолевал этот путь за пять-шесть дней. Курманияз встретил К азангапа радушно. Домбрист, гармонист и меткий стрелок, Курманияз не хотел отпус­ кать своего гостя целый месяц. Курманияз сочинил не­ сколько кюев. Оба, гость и хозяин, много играли друг другу, перенимая новые мелодии и технику их исполне­ ния. Довольный встречей с Казангапом, Курманияз пода­ рил ему коня и чапан. Накануне отъезда Казангап сыграл Курманиязу сочиненный в его ауле новый кюй. «Этот кюй,— сказал он,— я посвяшаю водам Эмбы, зна­ ющей много о горестях и радостях народа, живущего на ее берегах». Сыграв его несколько раз подряд, К а­ зангап дал возможность Курманиязу перенять этот кюй. Так он оставил гостеприимным хозяевам дорогую па­ мять о своем пребывании на Эмбе. Есть и другая версия о создании Казангапом этого кюя. Ж елая оставить что-нибудь значительное на память Курманиязу, но лишенный возможности сделать ценный подарок, Казангап сочиняет кюй, посвящая его красивой жене и верной подруге Курманияза, радушной хозяйке и большой ценительнице музыки и пения. В этом кюе Ка-

зангап создает образ казахской женщины, которая достойна лучшей судьбы и могла бы в искусстве стать вровень с мужчинами. Как говорят, сам Казангап рас­ сказывал позднее своему учителю Курманиязу, что он стремился в звуках кюя запечатлеть красивую походку, мелодичный говор, задорный характер его любимой же­ ны. Согласно этой версии, Курманияз сам дал название новому кюю своего ученика и друга: «Буран бел» («Стройный стан»), и автор остался доволен этим на­ званием. Переслав с караваном, шедшим на его родину в Ку- ланды, полученного им в дар коня, чапай и другие цен­ ности, К азангап отправился дальше. Его путь лежал через Оренбург, Актюбинск, Кустанай, Троицк, Иргиз, Челкар, Темир и Уил. В Иргизе он встретился с акыном и певцом Сары. Оба рассказали друг другу о своих горестях, радостях и надеждах, и К азангап понял, что не один он бедствовал на свете. В песне Сары, сочиненной им во время пребы­ вания в тюрьмах Иргиза и Оренбурга, перед Казангапом раскрылась судьба куда более трудная и жестокая, Я Батака сын, зовут меня Сары. Лучше смерть, чем жить как я до сей поры. Целый год я гнил в губительной тюрьме, Даже чай мне лишь мерещился во сне. Простившись с Сары, Казангап горячо обнял его, унося в душе его могучий образ, его песни, их жгучие и горькие слова. Д ал ее К азангап посетил знаменитого оренбургского домбриста Усена, встретился с певцом Молдабаем, слу­ шал пение Мухита. Эти встречи неизмеримо обогатили Казангапа. Он постигает в этой поездке жизнь как ис­ точник музыки. Чем больше' он путешествовал и видел людей, тем больше мыслей и чувств возникало в его душе и в его сознании и просилось на струны домбры. Чем больше он развивал свое мастерство, тем лучше доходили его произведения до народа. Взято из жиз­ ни может быть принято ею только в совершенной форме. Вскоре он познакомился с выдающимися домбриста­ ми рода Адай, с приемами их игры на домбре, а также с кюями туркмен, которые, попадая на другую националь­

ную почву, приобрели совсем иной облик, «акклиматизи­ ровались». Казангапу, до сих пор знакомому только с домбровой традицией, не выходящей за пределы тогдаш­ ней Тургайской области и северо-востока Уральской, ис­ полнительская традиция адаевских домбристов показа­ лась откровением. Он сочинил кюй «Мангыстау» в память о посещении этого уголка казахской земли. Этот кюй вдохновлен мыслью-воспоминанием о былом и восхи­ щенным созерцанием того нового, которое открыло К а­ зангапу доселе незнакомые ему стороны жизни и музыкального творчества. Возвратившись в родной аул, Казангап на этот раз долгое время никуда не выезжает, живет у своих родите­ лей. Теперь, обогащенный жизненным материалом, Казан' ran много сочиняет. В своем стремлении к творческому общению с сотова­ рищами по искусству Казангап познакомился и сдружил­ ся с поселившимися неподалеку от Куланды певцами- акынами Пусырман-жыра|у, Ж анасаем и Жандильдой, Пусырман обладал и живым, тонким юмором, и едким языком сатирика. Он нередко вышучивал своих друзей, но это не мешало их добрым отношениям и плодотворно­ му обмену опытом. В этот период в поисках путей дальнейшего совер­ шенствования Казангап создает два кюя под названием «Каратос». Сам Казангап один из них назвал «Большим каратосом», а другой — «Малым каратосом». В их форме и построении нет ничего примечательного, но динамика их и мелодический язык свежи и приятны. По форме эти кюй имеют некоторое сходство с кюями Даулеткерея «Косшек» и «Атка алган». Однако произведения такого рода не удовлетворяли требовательного к себе музыканта. После того, как его семья откочевала от исконной сво­ ей земли Акбауыра к пескам Сулукара, Казангап долгое время предавался раздумью. Накопленный годами жиз­ ненный опыт требовал выражения в музыке. Перед взора­ ми кюйши проходили вереницы событий малого и боль­ шого значения, связанные с его пастушеским детством, с первыми радостями путешествия, с поворотными днями его жизненного пути. Природа родного края предстала перед ним в свете глубокого переживания человека. Отко­ чевку в пески Сулукара Казангап представил себе как 187

решающий жизненный перевал, а прежнюю летовку его семьи Акбауыр он называет теперь «Омир жайлау», т. е. «Летовкой жизни», счастливым временем ее полно­ ты, солнечного блеска и тепла. Он сочиняет кюй и назы­ вает его «Жайлау-кюй», т. е. «Кюй-летовка». Жалекеш Айпаков, один из лучших учеников Казангапа, говорит, что композитором в этом кюе выражена такая мысль: «Жизнь, как бы она ни была трудна или прекрасна, про­ ходит быстро, скачет, как юркий заяц». И все же «все в мире идет к лучшему», за каждым новым поворотом дороги, скрывающим от наших глаз прошедшее, откры­ вается будущее. Молодость проходит, но за ней идет не менее прекрасная пора зрелости». Программа кюя, сообщенная Айпаковым, с нашей точ­ ки зрения, подтверждается его музыкальным содержани­ ем. «Жайлау-кюй» начинается с изложения его основной темы в нижнем регистре домбры. Тема отличается удиви­ тельным своеобразием ритмического рисунка. Вся первая часть кюя носит как бы созерцательный характер с оттен­ ком легкой печали. Однако в средней части ускорение темпа и пульсирующий ритм придают музыке совершен­ но иной характер: возникает ощущение быстрого движе­ ния, может быть, полета. В заключительном разделе кюя проходит как бы ряд сменяющих одна другую картин. Традиционное повторение первой части отсутствует. Когда друзья, собравшись вместе, прослушали кюй Казангапа, они в один голос предложили назвать его «Домалатпай», говоря, что «кюй похож на зайца, бегу­ щего зимой по ледяной дорожке с прижатыми к спине ушами». В ряде мест К азахстана этот кюй, действитель­ но, бытует под названием «Домалатпай» («Кружа­ щийся») . 25 июня 1916 года был издан царский указ о призыве «инородцев» на тыловые работы. Волости, входившие в состав орды,' пытались оказать сопротивление этому указу, но, не выдержав напора карательных отрядов, пре­ данные своими баями, они не сумели организовать воору­ женное сопротивление и, гонимые страхом возмездия, перекочевали в направлении Кара-Кумов. Казангап, не имевший подводы для погрузки домашнего скарба и юрты, лишенный помощи со стороны, вынужден был оставаться на месте. Он присоединился к семьям бежав­ ших от призыва бедняков-джигитов. Таким образом, в

ауле остаются только не подлежащие призыву старики, женщины и дети из семей, не имеющих тягла. Среди уныния, горя и слез, общей подавленности, вызванной разгромом восстания, К азангап сочиняет новые кюи, прямо отражающие исторический момент. Кюй «Журтта калган» («Оставшиеся на месте») повествует о тяжелом бедствии, которое стало уделом бедноты в те времена. Голос скорбящего народа слышит­ ся в этом кюе. Той же теме посвящен его кюй «Акоп» («Окопы»), по своему настроению близкий «Шестнадцатому году» Дины Нурпеисовой. Здесь, наряду с горестными нотами плача, возникает мотив бодрости, словно загораю тся искры света. Конец кюя как бы говорит о том, что власть и сила угне­ тателей недолговечны, что день радости еще придет. Если учесть, что кюйши, исполняя свои произведения, тут же давали устные пояснения, касающиеся их программы, можно себе, представить огромное агитационное воздей­ ствие кюя К азангапа «Акоп». Первыми слушателями двух кюев, посвященных шестнадцатому году, в испол­ нении автора были отставшие от кочевки жители его родного аула. Совершилась Великая Октябрьская социалистическая революция. В бескрайних казахских степях, где жил народ, не знавший ничего, кроме кочевья, народ, у кото­ рого даже поговорка установилась: «Луна на ущербе — готовь оглобли» — этот народ вдруг оказался на пороге новой, доселе и во сне не снившейся ему жизни. Несмотря на непомерные трудности того времени, первые ж е дни установившейся в Казахстане советской власти ознамено­ вались открытием школ. Н еся за спиной ранцы, кото­ мочки, а то и просто холщовые мешочки с книжками, зашагала в школу черноглазая казахская детвора. Народ, веками пребывавший во тьме, неудержимо рвался к про­ свещению. Не случайно лучшие люди казахского народа в прошлом, такие, как Чокан Валиханов, Абай, Ибрай Алтынсарин, были выдающимися просветителями. Не случайно и первый пореволюционный кюй Казангапа называется «Учитель». Октябрьскую революцию Казангап встретил, как дол­ гожданную радость. Он был счастлив, что дожил до дней свободы. Всю жизнь по-своему тянувшийся к знанию, он видел, что с первых ж е дней революции, несмотря на

голод, разруху, интервенцию и гражданскую войну, со­ ветская власть не на шутку взялась за подъем культуры широчайших масс казахского народа. «Учитель» — кюй весьма своеобразный, казалось бы. он стоит особняком в творчестве |Казангапа. Нам пред­ ставляется, однако, что эта обособлеиность кажущаяся и что этот кюй внутренне связан с оптимистической фило­ софией «Жайлау-кюя», с выраженной в нем готовно­ стью приятия нового. Кюй от начала до конца выдержан в ритме марша, который ранее не был известен в этих местах. Характер его мелодии бодрый и жизнерадостный. В этом кюе К азангап показал, что он недаром побывал в городах и что он слышал там русскую музыку, влияние которой в кюе «Учитель» сразу бросается в глаза. Хо­ чется думать, что Казангап в настойчивом ритме марша изображал «поход на культурный фронт», который был объявлен в те годы и в котором выпало счастье прини­ мать участие в пишущему эти строки. Твердая поступь кюя «Учитель» показывает, что зрелый Казангап с пол­ ным пониманием своей задачи шел к большому творчес­ кому обобщению. Он сознательно взял на вооружение из арсеналов русской музыки форму марша, наиболее под­ ходящую в том случае, когда речь идет о наступлении или походе. Кюй Казангапа «Учитель»— убедительное свидетель­ ство той большой радости, с которой автор его встречал новую эпоху, доказательство того, как на склоне своих лет он искал и находил новые выразительные средства и новые формы домбровой музыки. Кюй «Учитель» зара­ ж ает слушателя своей энергией, возбуждает стремление действовать, бороться, творить. Чутьем художника Казан­ гап понял, что именно теперь настало его время, что толь­ ко теперь может он во всю ширь развернуть свое твор­ ческое дарование. Несмотря на то, что ему уже было далеко за шестьдесят, Казангап смело развивает идейно­ художественное направление своего творчества, подго­ товленной всей его жизнью, неизменно стремится вперед к новым землям, людям и событиям. Но знаменитый домбрист и талантливый композитор не успел с достаточной полнотой осуществить свои новые творческие замыслы. В 1921 году, на шестьдесят седьмом году жизни, он скончался. Казангап оставил более десяти учеников. Среди домб­

ристов, исполняющих его произведения, особенно выде­ ляется заслуженный артист республики Ж елекеш Айпаков, работающий ныне в Актюбинской областной филармонии. У Ж елекеша имеется более 20 кюев из репертуара Казан- гапа. Тематика доставшихся нам в наследство кюев Казан- гапа многообразна. Произведения его приобрели широкую известность в народе.

БАЙОЕРКЕ В рабочем бараке у разъезда близ станции Чу долго мигал свет керосиновой лампы и были слышны голоса одобрения: «Па-али! Па-али!» Время перевалило далеко за полночь. Но огонек в бараке все мигал и мигал. От­ туда слышались то игра на домбре, то пение под акком­ панемент гармоники и гитары. Низкая комната барака битком набита рабочими-железнодорожниками: здесь русские, украинцы, казахи, киргизы. У окна на обрубке толстого дерева, закинув ногу на ногу, сидит человек лет тридцати пяти, среднего роста, с острыми смеющимися глазами, смуглый и худощавый. В комнате жарко, и он часто утирает платком лоб и лицо, а пот льет с него гра­ дом. Вокруг него разложены музыкальные инструменты: домбра, балалайка, гитара, гармоника, которые он берет по очереди и играет на каждом из них виртуозно. Слушатели заливались хохотом, когда он, исполняя шуточные песни, в лицах изображал мулл и ходжей, пародируя их чтение корана и нравоучительных религиоз­ ных поэм. Он пел свои сочинения в духе татарских пе­ сенок, обращаясь к девушкам Алма-Аты. Пусть они не смотрят на его бедность, не вздумают перед ним загор­ диться, а то он расскажет о их проделках в не совсем удобных для них тонах. Временами певца прерывал не­ прошенный кашель, и слушатели с нетерпением ждали, когда же кашель успокоится и певец продолжит свой «концерт>. Внезапно певец оборвал пение и, взяв в руки домбру, один за другим заиграл кюи, объясняя их содержание. Но и в эти объяснения он вкладывал юмор, украшая ве- 192

чер, увлекая слушателей. Несмотря на то, что рабочие устали за день, а завтра спозаранку им предстояло сно­ ва отправляться на работу, они сидели не шелохнувшись. И вот, предваряя начало нового кюя, домбрист расска­ зал: «Жил-был в Семиречье батыр, по имени Далабек. Он один охранял многочисленный скот своего рода. В те времена много было барымты — воровства. Богатый оби­ жал бедного, многочисленный род обижал малочислен­ ный, сильный — слабого. А батыр Д алабек был гор­ достью Большого жуза, его страшились далеко за пре­ делами казахской земли. Однажды ночью враг напал на аул, где жил Далабек. Батыр не успел сесть на свое­ го коня и погнался за налетчиками на первом попав­ шемся, который был подан табунщиком бая. Неприяте­ лей оказалось много. Батыр, привыкший биться копьем на своем быстроногом коне, не смог одолеть их на чу­ жом. Его взяли в плен и раненого увезли, не обращая внимания на то, что он истекал кровью. Через несколько дней ликующие враги достигли своего аула. Устроив ве­ селье, игру, они всякими мерзкими словами оскорбляли батыра. Это все бы ничего, да оскорбления превратились в пытку. Враги связали Далабеку руки назад и не спеша стали обтягивать его тело сырой шкурой вола, оставив открытой только одну ,голову. Высыхая, шкура причиняла ему нестерпимую боль. Враги мазали голову Далабека кровью и подпускали к нему беркута, который сбоим клю­ вом сдирал кожу с головы батыра и ел. Все э^го батыр переносил без единого звука. Его кормили так, чтобы только, как говорят, «душа не ушла из тела». Так прошло несколько месяцев. Силы батыра иссякали день за днем. Видно, придется ему умирать, не померившись си­ лой с обидчиками, не повидав любимую мать, родной аул, верного коня. Ночами, когда все окружающие пре­ давались сну, Далабек потихоньку пел о своей далекой родной земле, небе, реках, степях. Он был не только баты­ ром, но и великолепным домбристом и певцом, он был гордостью своего рода, а вот теперь, поруганный и уни­ женный, осужден на медленную ужасную смерть. Кто услышит его слабый голос! Ведь здесь все чужие. Неужели не найдется в этом краю хоть один человек, который с ним перемолвился бы словом? Нет, не может этого быть! Придет же, наверное, кто-нибудь. Там, где есть плохие 13 А. Жубап 193

люди, обязательно должны быть .и хорошие. Народная поговорка гласит: «Безнадежен только шайтан». Надо надеяться — надежда облегчает муки и дает силу! И он мечтал о том, кто придет к нему, чтобы облегчить его страдания. И вот, забывшись сном, он вдруг почувство­ вал что-то теплое на лбу. Открыв глаза, он увидел дочь бая, по имени Калыш, которая своей нежной рукой гла­ дила лоб батыра. Ночь была лунная, было ясно видно ее красивое лицо, на котором лежала печать сострадания и грусти. Батыр был не из мягких людей, легко поддаю­ щихся чувствам, но тут он не мог сдержаться и запла­ кал. Ведь сколько месяцев, не то что нежная девичья ру­ ка не касалась его, но и теплого слова человеческого он не слышал. Все боялись подойти к нему, опасаясь прогне­ вить хозяина аула, бая Котыра, который слыл челове­ ком бессердечным, черствым, алчным, мстительным, сильным не доблестью, а хитростью. У него было две до­ чери— К алипа и Калыш. Он их держал, как пленниц, не разреш ая им ни играть, ни веселиться. Калыш люби­ л а петь, но пела только тогда, когда не было в ауле зло­ го отца. Калипа была умная, степенная, задумчивая и кроткая, а Калыш — девушка-огонь. Калыш знала, что ее отец пленил известного батыра, певца и кюйши и что он бесчеловечно издевается над ним. Н о она боялась помочь батыру. Н о вот однажды, богато одарив кара­ ульщика, она все ж е отважилась приблизиться к стра­ дальцу. Разбудив его лаской, Калыш сказала ему, что они с сестрой решили во что бы то ни стало устроить ему побег, если только он не боится того, что его нас­ тигнут и убьют. Далабек, растроганный добрым отноше­ нием Калипы и Калыш, сразу не поверил даже, что это не сон, а явь, и долго не мог ответить. Наконец, собрав всю силу и мужество свое, он сказал, что предпочитает умереть в бою, чем гнить заживо. Калипа и Калыш про­ веряют караульщика, не выдаст ли он их Котыру. Но проходят дни, а он молчит. Калыш еженощно кормит ба­ тыра, и он набирается сил. В один прекрасный день де­ вушки вооружают батыра мечом, щитом и кольчугой своего умершего старшего брата, под утро подают ему двух скакунов, разрезают шкуру, в которую он был за­ шит, и помогают сесть на коня. Вместе с батыром убега­ ет Калыш, а старшая сестра в слезах провожает их в да­ лекое Семиречье. Погоня настигает беглецов на другой 194

день. Батыр в единоборстве поражает несколько чело­ век. Вот сам Котыр, нарушая правила честного едино­ борства, с налитыми кровью глазами, целится в Далабе- ка сзади. Думая, что отец ее пощадит, Калыш заслоняет собою батыра. Но не таков был Котыр. Он пускает свою стрелу — и Калыш падает мертвой. Разъяренный Д алабек бросается на Котыра с копьем и прежде чем тот успева­ ет вынуть вторую стрелу, поражает Котыра. Остальные враги бегут. Батыр возвращается в Семиречье и, оплаки­ вая любимую, сочиняет кюй «Калипа — Калыш». Этот кюй от Есима перенял наш славный Байсерке, а от его учеников перенял его и тот, кто рассказал вам эту длин­ ную историю,— я». Так говорил человек рабочим в ту длинную ночь. Это был известный в Семиречье акын и домбрист Катшыбай Таубаев, который в том же 1929 году умер от туберкулеза, передав свои рассказы и кюй молодому своему племяннику Темирбеку Ахметову. Катшыбай был рабочим на строительстве Турксиба. Вечерами он собирал вокруг себя товарищей и их семьи, девушек и парней из ближних поселков и занимал их своими песнями и игрой на различных инструментах. Он хорошо говорил по-русски, играл русские инструменталь­ ные наигрыши и лихо плясал. Одевался по-городскому. Будучи знатоком казахской народной музыки и устной поэзии, он вместе с тем знал русскую, татарскую, уйгур­ скую, украинскую, узбекскую и киргизскую музыку. Пре­ восходный певец и виртуоз на домбре, Катшыбай немало сделал для того, чтобы замечательные кюй автора «Ка­ липа — Калыш», семиреченского домбриста и композито­ ра Байсерке, а также словесное сопровождение к ним стали достоянием советского слушателя. К сожалению, о жизни и творчестве самого Байсерке сведений сохрани­ лось немного. Байсерке родился в 1841 году в нынешней Джамбул- ской области на бёрегу реки Чу. Отец его Кулыш имел небольшое хозяйство. Кроме этого, Кулыш занимался са­ пожным ремеслом. В условиях степи это ремесло было до­ ходным и даж е почетным. Сапожника приглашали обу­ вать сразу целую семью, причем во все время работы он и жил у того хозяина, кому шил сапоги, на полном его иждивении, а помимо того получал немалую плату за ра­ боту. Случалось, что хорошие сапожники, сшив сапоги 195