Ахмет Жұбанов Струны

ми и начинают приобретать свою стать только на треть­ ем году жизни. Однако 1Курмангазы невозможно было долго оста­ ваться в родных местах. Оренбургские власти разослали циркулярное предписание о его задержании. Агент цар­ ской власти Абубакир Акбаев изъявил готовность его поймать и начал преследовать по пятам. Весть о том, что пеший Курмангазы стал обладателем замечательного туркменского скакуна, доходит до Акба- ева, и он посылает своих приспешников отобрать его у Курмангазы. Акбаев полагал, что Курмангазы угнал у кого-то коня и потому его снова можно арестовать как конокрада. Двое людей Акбаева, считавшиеся в своем ауле силачами, приехали в аул улмана, чтобы распра­ виться с Курмангазы. Двумя ударами он сбил обоих с ко­ ней и сказал: «Можете передать Абубакиру о том, что ви­ дели. Этого коня я заработал своим трудом». Курмангазы прекрасно понимал, что ему как можно скорее нуж­ но скрываться, но прежде он собрал своих друзей и сыграл им новый кюй, посвященный неправедным делам А кба­ ева, вызывающим тревогу и гнев у народа. Отныне имя Акбаева становится символом враждебной народу силы. Этот кюй известен под названием «Акбай». Здесь Курмангазы в широкой, поднимающейся волна­ ми мелодии начала как бы рассказывает о тяжелой ж из­ ни угнетенного и страдающего народа. А следующая за ней вторая, контрастирующая мелодия мощного герои­ ческого характера возвещает о близости света и победы справедливости. На этот раз Курмангазы с болью в сердце прощается со своей матерью. Алка стареет. Утомленная вечной тре­ вогой за сына, она очень тяжело переживает его предсто­ ящую отлучку, но, вспоминая слова матери о «плаксивом ребенке», Курмангазы прощается с ней бодрым кюем, который он назвал: «До свиданья, мама, до свиданья». '(«Аман бол, шешем, аман бол»). Слушатели, знающие казахский язык, повторяют вслед за исполнителем: «Аман бол, шешем, аман бол». Кажется, что кюй членораздельно выговаривает эти сло­ ва прощания Курмангазы с матерью: «Аман бол, шешем, аман бол». Согласно другой версии, побег Курмангазы с Л авоч­ киным не удался. Находясь в тюрьме, Курмангазы не

только продолжал сочинять кюи, но, хорошо зная, что они приобретают жизненную силу только в соприкосно­ вении с народом, упорно искал путей к свободе. Однажды ночью начальник тюрьмы, местный житель, знакомый с казахским бытом и обычаями и говорящий на казахском языке, вызвал Курмангазы в канцелярию тюрьмы, чтобы послушать его игру, и спросил: «Не играе­ те ли вы русские песни?» В ответ на это Курмангазы сы­ грал на домбре «Коробейники», «Барыню» и «Светит ме­ сяц». С этого дня тюремный начальник держал Кур­ мангазы сравнительно свободно. Но в это время выходит распоряжение генерал-губернатора о привлечении к от­ ветственности лиц, совершивших преступления, преду­ смотренные в законе 1844 года. Согласно этому закону, Курмангазы ожидала ссылка в Сибирь как бы за коно­ крадство. Курмангазы понимал все трудности своего по­ ложения и решил бежать из тюрьмы во что бы то ни стало. О своем намерении немедленно совершить побег он сооб­ щил матери, которая ухитрилась передать сыну стальную пилку, спрятанную в хлеб. Сначала Курмангазы пытался перепилить кандалы, но скрежет пилки и позвякивание цепей так громко раздавались в ночной тишине, что он решил бежать закованным. И вот тогда, когда уже бли­ зился день отправки Курмангазы в далекую ссылку, воз­ вращ аясь в безлунную ночь вместе с другими арестантами с работы, он сделал вид, что натер ноги кандалами и от­ стал от товарищей. Сильным ударом он сшибает с ног конвоира, выхватывает его оружие и, придерживая одной рукой цепи, бросается бежать. Ночной мрак оказался на­ дежным союзником беглеца. Погоня потеряла его след, и он благополучно достиг уединенного оврага, где с великим трудом распилил оковы. Торопясь до утра уйти как мож­ но дальше от тюрьмы, он быстро шел по знакомой ему местности. День он провел, спрятавшись в ветвях огром­ ной березы, а к новому рассвету добрался до черной юрты бедняка. Теперь его укрыл самый надежный защитник уг­ нетенных — народ. Языком домбры Курмангазы рассказывает историю своего побега. Кюй «Турмеден кашкан» («Бегство из тюрьмы») изображает самый побег. Лихорадочное дви­ жение, бег, скачка — таковы его характерные черты. Исполняя этот кюй, Курмангазы говорил: «Когда я сочинял его, я мечтал о свободе, о днях, когда я буду сре- 50

ди вас». А потом он исполнял другой кюй «Коен ашхан» («Освобождение от цепей»), поясняя: «При освобождений от цепей я сочинил его, чтобы рассказать народу о том, что воля человека к свободе сильнее всех цепей на овете». И, наконец, третий этап своей борьбы за свободу он изображает в кюе «Кзыл каин» («Красная береза»). «Это кюй о березе,— говорит Курмангазы,— приютившей меня среди своих ветвей и укрывшей от погони. Это кюй о родной степи, о славных джигитах моего народа, рас­ крывших мне свои объятия и спасших меня от черной смерти». Один из вариантов кюя «Ксен ашхан» записал А. За- таевич от домбриста Науши Букейханова1. Вариант этот отличается от известного нам ныне прежде всего мини­ атюрностью, а также своеобразным ритмом. В варианте Букейханова изменен и самый характер кюя. Поэто­ му совершенно понятно, что Затаевич не смог оценить его должным образом. В подлинном ж е «Ксен ашхан» Курмангазы создает образ человека в момент душевной и телесной боли, измученного, оскорбленного. Как всегда, у Курмангазы это символ скорби угнетенного народа. Мрачное начало кюя передает тяжелое состояние героя. Однако в кульминации возникает мотив протеста, как бы загорается искра надежды на лучшее будущее. Напомним, что Курмангазы сочинил также кюй «Тур- меден кашкан». Он идет в стремительном ритме скач­ ки, полон оптимизма, энергии, задора и радости. Если бы до Затаевича дошел этот основной вариант «Турмеден кашкан» или другой кюй тюремного цикла, то он, несом­ ненно, дал бы должную оценку этим произведениям и их автору. Вырвавшись из тюрьмы, Курмангазы беж ал к себе на родину, в нарынские пески. П о дороге к дому ранним утром он зашел в бедную кибитку рыбака, одиноко сто­ явшую на берегу реки, и попросил напиться. Гостеприим­ ные хозяева дали прохожему лучшее, что у них было: горячий чай с верблюжьим молоком. В благодарность беглец снял висящую на кереге домбру хозяина и за­ играл. На вопрос хозяев: «Что это вы сыграли?» — Курман- газы ответил, что он только что сочинил этот кюй в их 1 А. В. Затаевич. «500 казахских песен и кюев», № 59. 51 4*

lecTb и хочет назвать его «Балкаймак» («Мед со слив­ ками»), потому что «хотя и не богатый был дастархан1 но, поданный с добрым сердцем, простой чай превратился во вкусныи-превкусный мед со сливками» — и Щурман- газы открыл свое имя. Затем, обращаясь к дочери хозяев которая готовила чай, Курмангазы добавил: «Кюй свой я посвящаю тебе, сестрица. Твой чай слаще меда» Сму­ щенная столь щедрым подарком, девушка открывает сундук, вынимает оттуда красивую домбру, украшенную перьями, просит Курмангазы повторить кюй, и тут же его перенимает. Кюй «Балкаймак» имеет два варианта, очень сходных между собой. Это — лирический кюй, воспевающий красоту и нежный характер девушки, тронувшей сердце беглеца своей кротостью и гостеприимством. В середине пятидесятых годов Курмангазы, утомлен­ ный преследованиями властей, направляется в сторону реки Эмбы (по-казахски Ж ем ). Он хочет повидать батыров Туремурата, Нарынбая и Утена, которые были дальними родственниками Сагырбая, но жили вдалеке от тех мест, в которых знали Курмангазы. Он оставляет свою мать и жену (в это время он женился на Ауес — дочери Игилика, выходца из рода Исенгул-Бериш) у друга, по имени Ж алел, а сам пускается в путь. Народ­ ные предания о пребывании Курмангазы у родичей-ба- тыров напоминают богатырские сказы. Молва гласит, что через много дней пути он добрался до аула батыров и не застал их дома, так как все они уехали в другой аул разбираться в какой-то мелкой тяжбе. Курмангазы отпра­ вился вслед за ними. Приехав в чужой аул, кюйши уви­ дел, что там поставлено несколько белых юрт, видимо, специально для батыров. Возле привязано множество коней, а за бельдеу' засунуты копья. Курмангазы, не задумываясь, взял копье, воткнул его в землю, привязал к нему своего Кула-каску и вошел в ближайшую кибит­ ку. Никто не откликнулся на его салем, потому что все находящиеся в юрте люди были заняты важными пере­ говорами. Только через некоторое время Нарынбай, заметив все еще стоявшего у двери Курмангазы, сказал: «Поднимитесь, джигит, на почетное место, откуда вы?». ■ Д а с т а р х а н — буквально: «скатерть», в переносном смыс­ ле — «угощение». 52

Видя, что путник дальний, что губы его пересохли, На- рынбай распорядился, чтобы ему налили кумысу. Кур- мангазы залпом выпивает кумыс и с ходу обращается к сидящим со стихами: Я к вам из Нарыва пришел. На родине так хорошо: Там стаи шумливые птиц, Озера с густым камышом. Там близкие с детства друзья, Там милая сердцу земля. Все это вдали, позади, Батыры, покинул я. Изгнанником брел я сюда, Так злая судила судьба, Одна лишь надежда на вас, Туремурат, Нарынбай. Не дав ему договорить, Туремурат сказал: «Слова у тебя, как мед, и сам ты, наверное, хорош. Если ты хо­ чешь стать нам братом, то мы готовы!» Благодарный за родственный прием Курмангазы с радостью остается надолго в ауле батыров, как их побратим. Предание гласит, что ни стрельба «алтын кабак»1, ни «палуан ку- рес» (борьба), ни скачки не проходят без участия Кур­ мангазы, и везде он показывает свое превосходство. Однажды батыры затеяли охоту на диких козлов. Их джигиты никак не могли попасть в бегущих сайгаков, а Курмангазы попал с первого выстрела. Тогда один из джигитов сказал, что «это вышло случайно». Когда Курмангазы попал второй раз, другой джигит сказал, что «такова, видно, судьба сайгака — умереть». Курмангазы. раздраженный поведением джигитов Туремурата, увидя третью сайгу на расстоянии ружейного выстрела, спросил одного из них: — Скажите, куда мне целить? В голову или в ногу? Джигит ответил: — Цельте в ногу! Курмангазы выстрелил. Сайга начала хромать, но и хромая, она бежала вслед убегающему стаду. Вместо того, чтобы догонять сайгу, Курмангазы остановился в раздумье и сказал: «Разве в жизни ранена только она? 1 Золотая круглая пластинка диаметром в 15—20 см, в которую должны попадать меткие стрелки. ВЗ

Разве беспомощность и беззащитность удел одних только животных? Разве мало израненных и искалеченных среди народа моего?» И Курмангазы тут же сочинил кюй посвященный всем раненым, искалеченным и беззащит­ ным, сказав: «Пусть его названием будет «Аксак киик» («Хромая сайга»)». Здесь сказалась отличительная черта Курмангазы — умение схватывать самую сущность жизненных явлений. Часто внешне незначительные события порождали в творчестве Курмангазы музыкальные образы, имеющие характер глубокого обобщения. Примечательно, что в юое «Аксак киик» нет печали и пассивного созерцания чужих страданий. Со свойствен­ ной Курмангазы выразительностью музыкального языка этот кюй как бы говорит: люби жизнь, люби свободу, как сайга любит свою привольную степь. Кто готов биться за жизнь, тот победит. В народе рассказывают, что батыр Туремурат, нару­ шив обычное право казахов, женился не по воле своих родителей, а по собственному выбору на девушке Кыз- Данай, славившейся по всей округе красотой и умом. Вопреки тому, что она еще с колыбели была помолвлена с другим, Туремурат решает силой отнять ее у родителей. Со своими джигитами он нападает на аул Кыз-Данай и увозит ее. Проходит несколько лет. И вот однажды на аул Турёмурата налетают вооруженные пиками и секи­ рами джигиты из аула жениха Кыз-Данай, который дал за нее большой калым. Никто, кроме Курмангазы. не успевает сесть на коня. Пока батыры вооружались, Кур- мангазы один отбивается от врагов, не подпуская их к отау1 Кыз-Данай. После свирепой схватки, неприятели бегут к себе в аул, ничего не добившись. А Курмангазы берет домбру и сочиняет кюй, изображающий бой Туре- мурата за Кыз-Данай. Кюй этот распространяется в на­ роде под названиями «Туремурат» и «Кыз-Данайдын кыргыны» («Битва за Кыз-Данай»). Изобразительная сила этого кюя такова, что слушатель без особых объяс­ нений представляет себе богатырскую битву. Лихая скачка коней сменяется песнью радости, моменты покоя чередуются с картинами яростного сражения. Исполнение





кюя требует высокого мастерства. Н е всякий домбрист может справиться с этим виртуозным произведением. Особой экспрессией отличался этот кюй в исполнении Дины Нурпеисовой. Предание говорит, что >Курмангазы покинул аул Ту- ремурата. будучи оскорбленным джигитами, которые приревновали Курмангазы к его успеху. Через несколько дней после битвы за И<ыз-Данай Туремурат устроил торжество, на котооое стеклось множество народа. После скачки и других молодечсских забав, вечером началась ойын (игра) . Сначала было песенное состязание. Д ж и­ гиты, которые давно точили зубы на Курмангазы, нашли глупенькую девушку, по имени Шокен, и уговорили ее выступить с песней, обращенной к Курмангазы, и выс­ меять его как безродного бродягу, который, как пес. вертится там, где его хорошо накормят. Они сочинили такую песенку, и Шокен ее спела в присутствии многих людей. От баев остается кол, где юрта их стояла, И от лисипы падаль там. где шкуру потеряла. Л ты. продавшись за еду, Как пес. бежишь куда попало. Хлопочешь, высунув язык, лишь разгорится свалка, И потихонечку скулишь, коль по бокам гуляет палка. Бподяга, приблудивший к нам, Курмангазы понимал, конечно, что Шокен поет с чу­ жого голоса, но взял домбру и в стихах ответил девуш­ ке, не пошалив ее самолюбия: • Если в сердце джигита огонь не горит, То джигит тот безвыходно дома сидит. Смелых всюду народ уважает.— Для меня весь простор поднебесный открыт. Мне любовь и почет завоюет домбра. Став игрушкой других, не дойдешь до добра. Ты к собаке меня приравняла,— Не посетуй, коль грубость услышишь, сестра! Нарыпбай вступился за честь гостя, а пристыженная девушка убежала. Курмангазы же был так оскорблен, что не спал всю ночь. Рано утром, разбудив Туремурата, он сообщил о своем решении возвратиться в Букеевскую орду. В Курмангазы боролись два чувства: с одной сто­ роны — привязанность к Туремурату, с другой — горечь Б7

оскорбления. Н а прощанье он взял домбру и сыграл новый кюй, который посвятил разлуке с гостеприимными батырами. Этот кюй распространяется в народе также под двумя названиями: «Хоштасу» («Прощание») и «Бозкангыр» («Бродяга»), С начала до конца в юое про­ ходит тема нежной человеческой любви, она словно излучает тепло, идущее из самого сердца. Местами воз­ никают обычные для Курмангазы мотивы борьбы, страст­ ного противоречия, но выражающие их диссонирующие сочетания держатся недолго. Можно предположить, что это и есть отражение борьбы двух противоречивых наст­ роений в душе кюйши, о которых говорит предание. Курмангазы навьючивает на коня свою домбру, ружье и, попрощавшись с батырами, уезжает. Без особых злоключений он приезжает в Жидели. IK этому времени имя Курмангазы становится известным по всей орде, и его слава растет не по дням, а по часам. К ак и раньше. Курмангазы ездит по аулам, играет кюй, сочиненные им в последней поездке, рассказывает историю сочинения кюев «Бозкангыр»,. «Турем|урат», «Кыз-Данай» и в заклю­ чение вполголоса поет свою песню «Аш б0|ри», сочиненную под впечатлением состязания с Шокен и тоски по Жидели. Непреодолимая тяга к родным местам сопровождала Курмангазы в его скитаниях, и он возвратился на родину с риском снова попасть в лапы тюремщиков. В этой песне он с горечью сравнивает свое возвращение с бег­ ством преследуемого зверя. Песню «Аш бори» («Голод­ ный волк») он предваряет словами: «Милые мои! Я не певец и не акын. Моя песнь — это голос моего сердца, тосковавшего по родине во время скитаний». Лучше волком быть, гонимым злым врагом. Чем в неволе жить довольным, сытым псом. Хоть бродил я, как сайга, среди степей,— Возвращаюсь нынче в свой родимый дом. Ведь хватило бы в ауле всем еды. Если б не было предательства беды. Нет. не сдастся никогда Курмангазы И не склонит пред судьбою головы. Довелось мне много битв кровавых знать... Враг не сможет моей мести избежать, И вот пришлось ему столкнуться с враждой и преда­ тельством, которые опять привели Курмангазы в тюрьму. Однажды отряд Уральского войска под предлогом воз-

Внук знаменитого домбриста Байжумы — современника Курмангазы.

I !

мездия за якобы причиненный родом Кзыл-Курт ущерб пахотным угодиям войска угоняет весь скот аула Курмангазы. Возмущенный этим явным насилием Кур- мангазы стремится поквитаться с обидчиками и вместе с братом Байгазы и некоторыми другими джигитами уго­ няет девять лошадей из табуна казаков Сейткуловых, служивших тогда в Глининс'кой мечети. По этому поводу сотник Черноморское подает рапорт Временному Совету, и в течение всего 1857 года это «дело» переходит из одного учреждения в другое: из Временного Совета в Оренбургскую Пограничную Комиссию, а оттуда — в Оренбургское генерал-губернаторство. В конце концов оно было прекращено предписанием оренбургского гене­ рал-губернатора Перовского. Тем не менее местные власти не оставили Курманга­ зы в покое. Они вновь поймали его и заключили в орен­ бургскую тюрьму. П о • дороге в Оренбург уставший от тряски Курмангазы, которого везут на телеге, сочиняет кюй «Арба соккаи» («Тряска телеги»), а вслед затем под влиянием дорожных впечатлений — другой кюй «Не кри­ чи, не шуми». Об этом последнем кюе устное предание рассказывает следующее. Однажды на пароме, который перевозил путников через реку, Курмангазы услышал, как урядник оскорбляет проезжих, угрожая им каталаж­ кой за то, что оглобля телеги ненароком задела его зазе­ вавшуюся супругу. Курмангазы тут же поднял руку, а вид у него, говорят, был грозный, остановил урядника и, засмеявшись, начал играть на домбре незнакомый кюй. Когда его спросили: «Что это вы играли?», он ответил: «Хотя я и не генерал, а моя домбра говорит уряднику: «Не кричи, не шуми». Так в народе этот кюй и получил название «Не кричи, не шуми». Курмангазы томился в оренбургской тюрьме. Он силь­ но тосковал по любимой матери. Сочинял новые кюй. В это время он уже начал объясняться по-русски, и его общение с сотоварищами по заключению сделалось более полным. В своем музыкальном творчестве он обращается к поискам новых форм. Рассказывают, будто бы генерал-губернатор Перов­ ский услышал однажды о музыке Курмангазы и дал рас­ поряжение привести его к себе вечером домой. У Перов­ ского в это время были гости, и он попросил Курмангазы 61

поиграть. Курмангазы охотно яспопяяя несколько свода KIO0B, которые заинтересовали генерал-губернатора, лю­ бившего и понимавшего музыку. В заключение Курмангазы еыграл кюй, резко отли­ чающийся от других своим ритмом, характером, постро­ ением. Когда хозяин дома спросил Курмангазы, что это такое, Курмангазы ответил, что это его новый марш, ко­ торый он только что сочинил. Действительно, в народе бытует сочиненный в ритме, близком к маршевому, кюй Курмангазы под названием «Перауски марш» («Перовский марш»). Предание-гласит, что Перовский, которому понрави­ лась музыка Курмангазы, дал распоряжение о его осво­ бождении, и его было выпустили; однако на другой же день Перовский передумал, отменил свой приказ, и Кур­ мангазы опять оказался в заключении. Но вскоре Кур­ мангазы снова бежит -из тюрьмы. Впрочем, согласно дру­ гой версии, он был в конце концов освобожден именно по приказу Перовского. То, что Курмангазы долго пробыл в оренбургской тюрьме, имело, между прочим, и один неожиданный ре­ зультат. Курмангазы, человек очень чуткий к окружаю­ щей среде, услышав шум большого для того времени го­ рода, задумал сочинить нечто совсем для него новое. Конечно, Оренбург не имел в то время промышленного значения. Кроме мельницы, различных мелких мастерских д а сутолоки базаров, там не было ничего. Однако город­ ской быт все же резко отличался от привычного для кюй- ши степного. Курмангазы видит бурно текущую городскую жизнь, множество людей, улицы в их непрестанном дви­ жении. И это повторяется 'изо дня в день, словно вер­ тится колесо огромной машины. По сравнению с фео­ дально-родовыми порядками аульной жизни городской уклад ему кажется более деятельным. Полный новыми для него впечатлениями, Курмангазы сочиняет кюй и на­ зывает его «Машина». «Машина» отличается от других произведений Курмангазы своим новым музыкальным «языком». Сама композиция кюя, ритм и характер его исполнения свидетельствуют, что Курмангазы создал это свое произведение под сильным влиянием русской музы­ ки, услышанной ® Оренбурге. Оказавшись на свободе и благополучно добравшись до Жидели, Курмангазы остановился у своего друга Ж а­ ба

леля, который принял кюйши, как всегда, с распростер­ тыми объятиями. Однако на лице друга Курмангазы прочел какую-то скрытую тревогу и сразу угадал, что в его семье произошло несчастье. Он в упор задал вопрос: «Если случилось что-нибудь в моем доме и если ты мне друг, скажи откровенно, я встречу любую беду стойко, как подобает мужчине». Ж алель сообщил ему, что отряд Уральского войска третьего дня увел как заложницу жену Курмангазы Ауес вместе с грудным сыном Казием. Курмангазы, не теряя ни мгновения, отправился к табу­ ну соседнего бая и, поймав ножной мертвой петлей двух коней, поехал в погоню... Через три дня, расспрашивая встречных табунщиков и пастухов, Курмангазы напал на след отряда. И вот поздней ночью он увидел перед собой отдыхающий отряд. Полнолуние мешает Курман­ газы подойти к нему, и он ползет по-пластунски со сто­ роны луны, чтобы подкрасться незамеченным. Кюйши увидел, что солдаты крепко спят, пустив коней пастись и собрав винтовки в козлы, а Ауес сидит с ребенком на руках и, видимо, дремлет. Он тихонько свистнул. Ауес мгновенно проснулась, а услышав повторный свист, она накрылась темным халатом и, дав грудь Казию, чтобы он не плакал, пригнувшись, пробралась к мужу. Курман­ газы отвел ее к коням, а сам подполз к винтовкам и взял одну из них «на всякий случай». Встав рано утром, солдаты увидели, что Ауес с ребенком исчезла. Они искали ее в окрестностях, расспрашивали пастухов, которые ничего им не сообщили. Вернувшись в Уральск, начальник отряда подал рапорт, что на таком-то месте сбежала жена Курмангазы с ребенком, и их, видимо, съели звери, поскольку в этих пустынных местах она пешком не могла бы далеко уйти. Этот эпизод стал темой кюя Курмангазы «Буктым-буктым». («Сгибался да сгибался»). В начале шестидесятых годов правителем ногайского и кзыл-куртовского родов назначается Даулеткерей Ши- гаев, по прозвищу Бапас. Это событие нескояько измени­ ло положение Курмангазы. П равда, первая встреча Кур­ мангазы с Даулеткереем ничего доброго для кюйши не принесла. Даулеткерею, воспитанному в тепличной об­ становке, Курмангазы на первый взгляд показался чело­ веком чрезмерно грубым, Совсем не знаюшим общеприня-

тых норм обычного степного уклада. То, что Курманга- зы не может слова сказать без упоминания имени Исатая и Махамбета, также не могло понравиться родичу хана Дж ангира — Даулеткерею. А неугомонный Курмангазы частенько цитировал Махамбета и именно те места его песен, где он высмеивает хана Джангира. Тем не ме­ нее известное чувство уважения к Курмангазы, видимо, побудило Даулеткерея сделать первый шаг к примире­ нию. В один прекрасный день несколько аксакалов и джи­ гитов из рода Кзыл-Курт, в том числе Курмангазы, приез­ ж аю т в аул Даулеткерея для того, чтобы разрешить какие- то земельные споры. В перерыве между переговорами Кур­ мангазы со своим учеником Кокбалой играют кюй, и Даулеткерей не может не отдать должного мастерству Курмангазы. Под впечатлением слышанного Даулеткерей, сам незаурядный домбрист и композитор, удовлетворяет просьбу «зыл-куртовцев и после этого оставляет Курман­ газы с Кокбалой у себя в гостях, чтобы еще послушать их игру. Он видит в Курмангазы выдающегося исполните­ ля и сочинителя. Д о глубокой ночи Даулеткерей и Кур­ мангазы сидят друг перед другом, исполняя свои кюи. Приближенные Даулеткерея недовольны. Они считают, что Даулеткерей «белая кость» и не должен становиться на равную ногу с каким-то Курмангазы. Со своей стороны Курмангазы высоко оценивает замечательное искусство Даулеткерея-Бапаса. После одного «юя, исполненного им, Курмангазы спрашивает: «Что это за кюй? Очень уж он певучий!» Даулеткерей объясняет, что он играл свое со­ чинение «Булбул» («Соловей»). Курмангазы тут же про­ бует сочинить новый кюй на тему «Булбула» и говорит Бапасу, что это новый «Булбул», рожденный от его «Со­ ловья». И тогда Даулеткерей восклицает: «Это не «Бул­ бул», а «Булбулдын кургуры»1! Даулеткерей и раньше не всегда соблюдал свой чин правителя и много времени уделял домбре. Теперь же, т. е. после встречи с Курмангазы, он начинает разъез­ жать вместе с ним по аулам. Однажды они вдвоем при- ■ Не поддается точному переводу. «Кургьгр» восклицание, в данном случае выражение высшей похвалы. Даулеткерей хочет сказать, что «Булбул» Курмангазы несравненно лучше его «Ьул- 64

I А. Кубаы».

I л

ехали в аул знаменитой домбристки Айжан-кыз. Она была дома. Несмотря на существовавшее тогда феодаль­ ное закрепощение женщин, Айжан-кыз держалась сво­ бодно, бывала там, где бывают мужчины: на тоях, играх, состязаниях. Народ ее уваж ал, и ее поведение казалось слишком свободным только немногим представителям знатной верхушки или людям сугубо религиозным. Айжан-кыз радушно приняла гостей, тем более, что они были ее товарищами по искусству. По просьбе Ба- паса Айжан-кыз сыграла несколько старинных кюев, и только после долгих уговоров со стороны старших кюй- ши согласилась исполнить свой собственный кюй, нося­ щий в народе ее имя. Восхищенный ее искусством, Кур- мангазы берет домбру и сочиняет в ее честь и в знак своего теплого отношения к ней новый кюй. Курмангазы хочет оставить память о казахской девушке-домбристке, которая, вопреки своему бесправному положению, разви­ вает народное искусство. Курмангазы хотел дать своему кюю название, достойное замечательной девушки. И в это время молчавший до сих пор Б апас -сказал, что кюй, сочиненный Курмангазы, во всем подобен судьбе Айжан- кыз и предложил назвать его: «Айда, булбул Айжан-кыз» («Дерзай, Айжан-соловей»). Так, трое юойши создали новый кюй, который остался в народе, как память о их творческой встрече. В деле развития народной музыки такие встречи играли громад­ ную роль, заменяя собою современные нам виды обмена творческим опытом: музыкальную литературу, публичные концерты и отчасти даж е музыкально-образовательные учебные заведения. Курмангазы очень понравился кюй Даулеткерея-Ба- паса «Жыгер» («Энергия»). Так же, как это было с «Булбулом», Курмангазы сочинил свой кюй на тему «Жыгер». Бапасу очень понравилась эта новая работа кюйши. Разумеется, эти одноименные кюй благодаря особенностям творческих индивидуальностей и исполни­ тельских приемов Даулеткерея и Курмангазы имеют не только общее, но и значительные различия. Варианты «Жигера» Курмангазы записаны нами от Дины Нурпеи- совой и Гильмана Хайрушева. Примерно в этот же период времени Курмангазы со­ чинил кюй «Назым» (имя девушки). Домбрист, который сообщил этот кюй, ничего не знал об истории его возник­

новения, но Дина в одной из своих бесед рассказала что однажды Курмангазы, проезжая вместе с Кокбалой мимо большого кладбища, заметил скопление людей и чтооы узнать в чем дело, повернул к ним коня Выясни­ лось. что толпа собралась хоронить девушку,' которая вчера пополудни умерла от удара, нанесенного ей верб­ людицей во время доения. Вспомнив разговоры заклю­ ченных в тюрьме о том, что смерть бывает подлинная и мнимая и, что в случае внезапной смерти лучше немного повременить с похоронами, Курмангазы обратился к родителям девушки с просьбой подождать хотя бы до вечера. Такая дерзость со стороны незнакомца не понра­ вилась многим собравшимся, в особенности мулле, кото­ рый уже приготовился произнести поминальную молитву. Обращаясь к Курмангазы, он сказал: «Я не видел до сих пор, чтобы умершие воскресали. Ты, пришелец, повто­ ряешь слова неверных, бог тебя накажет на том свете». Курмангазы ответил: «Мулла, ты, наверное, чем-то уже поживился от этих похорон. Мы не будем вырывать у тебя то, что тебе дали. А что будет со мной или с тобой на том свете, говорить еще рано». Тогда заговорили роди­ тели умершей: «Уважим путника, который приехал из­ далека,— сказали они,—подождем хоронить». Прошли то­ мительные минуты. Молодежь, забыв о горе стариков, по­ смеивалась над муллой и с любопытством разглядывала незнакомого путника. Курмангазы, спешившись, подхо­ дит к девушке и слушает ее пульс. Вдруг он вздрогнул и закричал во весь голос: «Суюнши!»1И через некоторое время девушка пошевелилась. Окружающие готовы бы­ ли принять Курмангазы за колдуна. Мулла, бормоча молитву, убежал. Кокбала напоил очнувшуюся девушку кумысом из своего торсука. Быстро доставили из аула одежду и увезли девушку домой. Там она окончательно пришла в себя. Курмангазы гостил у ее родителей не­ сколько дней. Назым подарила ему своего любимого коня Сары-ата и сказала: «Вы, К|уреке, теперь стали моим вторым отцом, я вам навеки благодарна». Дина рассказывала, что она видела Назым, и что та до самой глубокой старости говорила о Курмангазы с благогове­ нием. По словам стариков, имя девушки действительно которую надлежит

было Назым. Вполне вероятно, что Курмангазы сочинил кюй под впечатлением этого случая. В конце шестидесятых годов Курмангазы несколько дольше, чем обычно, остается в Жидели. Это стало воз­ можным и благодаря известному покровительству со стороны Даулеткерея-Бапаса. Человек авторитетный в кругу властей, он по мере своих сил защ ищает Курман­ газы. Акбаев и ему подобные, несмотря на всю свою озлобленность против Курмангазы, не осмеливаются теперь трогать его открыто. И все ж е в одну темную ночь Акбаев послал своих приспешников и приказал им угнать Сары-ата. Курмангазы приехал к Акбаеву просить вер­ нуть ему коня. Но Акбаев не только не возвратил покра­ жи, но и оскорбил Курмангазы грубыми словами. «Зачем тебе аргамак, когда твоя черная, как смола, дырявая кибитка заменяет тебе небосвод со звездами. Тебя надо называть «Курымбай», потому что твоя кибитка накрыта «курым-киизом» (черной от копоти кошмой)». Распалив­ шись злобой, Акбай даже бил Курмангазы, а Курман­ газы молчал и терпел, чтобы не вызвать новых осложне­ ний в своей судьбе. Тогда на него напали джигиты Акбаева и избили до потери сознания. Только глубокой ночью Курмангазы очнулся и убежал, поклявшись ото­ мстить врагу. Несколько дней Курмангазы л еж ал больной от побоев, но, встав на ноги, направился прямо к табу­ нам Акбаева и среди бела дня угнал пятьдесят лошадей. Никто не осмелился гнаться за ним, и Курмангазы сочи­ нил по этому поводу песню, в которой высмеивает Абу- бакира Акбаева, а себя называет Курымбаем. Спросишь имя мое — Курымбай, Что в огне не сгорит и в воде не утонет. Он угнал твой табун, гордый бай, Бедняка же и пальцем не тронет. Согласно народной молве, Акбаев послал на розыски Курмангазы двадцать шесть старшин, а еще позднее его ищут семь правителей и восемьдесят старшин. Все старшины сообщают, что на их землях Курмангазы не появлялся, так как все они укрывают кюйши. К урманга­ зы же сообщил Акбаеву, что он жив, здоров и ждет, когда Акбаев вернет ему Сары-ата, тогда, мол, и он, Курман­ газы, тоже отдаст ему его лошадей. Акбаеву пришлось согласиться, и они обменялись конями. Но неотвязный,

как тень, Лкбаев не оставил Курмангазы в покое: он подкупил одного из старшин, по имени Сарыкул Лай- лауов, и при его помощи схватил Курмангазы Они вме­ сте составляют «мировой приговор», в котором Курман­ газы как общественно опасный человек от имени якобы всего народа присуждается к ссылке в Иркутск. До Са­ ратова Курмангазы везут на телеге, запряженной сивым куцым конем. В дороге Курмангазы сочинил кюй «Боз- шолак» («Сивый-куцый»), в котором в образе куцего сивки, безжалостно избиваемого кнутом, говорит о своем бесправном положении. В иркутской тюрьме Курмангазы находился около года. Держ али его очень строго, нельзя было даже на­ деяться на побег. Там Курмангазы сочинил кюй «Тере- зеден, есиктен» («Ни из окна, ни из двери»). Однако Курмангазы обратил внимание на одного из надзирате­ лей, по имени Алексей. Ему понравился ласковый взгляд Алексея. На ломаном русском языке Курмангазы расска­ зал Алексею свою историю. Алексей прослушал его с большим вниманием и сочувствием. А однажды, когда предстоял выход заключенных на работу за город, Алек­ сей предупредил узника, что представляется удобный случай для побега. И Курмангазы снова сбежал. В течение долгого времени, день и ночь шел Курман­ газы пешком и, наконец, добрался до гратицы казах­ ской земли. Несколько дней он отдыхал в незнакомых аулах. И грал на домбре и пел, восхищая своих слушате­ лей. А заработав своим искусством коня, он переезжает Сары-Арку и горы Ала-Тау. После долгих скитаний возвращается Курмангазы в Букеевскую орду. Он застает единственного своего сына Казия больным в постели и очень тяжело переживает это. И даж е когда Казий, наконец, выздоровел, Курмангазы, истомленный всем пережитым, долго не мог прийти в себя. К тому же Курмангазы мучила бедность. В отчая­ нии он сочиняет песню, которая распространилась в народе под названием «Кази-жан». Мое грозное имя известно в округе, Люди-зайцы бегут от меня в перепуге. Только бедность замучила Курмангазы, Нечем даже попотчевать доброго друга. Не склонял головы я пред баем и ханом. Подо мною горячий был конь неустанный, 70

Да свалила сынка распроклятая хворь,— Корки хлеба не смог я добыть Казижану. Но покуда живу, буду биться и петь я. Ведь не вечно, друзья, будем жить мы на свете. Мое счастье никто не сумеет отнять, Мое слово и песня останутся детям. И орла на лету моя пуля сбивала, Дома сидя, джигиту скорбеть не пристало. Был свиреп и могуч я, как дикий кабан, От меня еще ханы поплачут немало. В напеве песни чувствуется влияние русских мелодий. Этим она отличается от прочих песен той местности. Подходят к концу семидесятые годы. IK этому времени многих недругов Курмангазы уже не было в живых. Кур- мангазы чувствовал себя более или менее свободно. Но однажды посыльный снова вручил кюйши повестку от местного старшины. В тревожные часы неизвестности, тоскуя и беспокоясь, он сочинил кюй под названием «Пабеске» («Повестка»). Старшина встретил Курмангазы весьма недружелюб­ но и отправил его к астраханскому генерал-губернатору, который арестовал кюйши и посадил его в тюрьму. Там Курмангазы познакомился с калмыцким батыром Саранжапом, сидящим за то, что он «не поладил с ха­ ном». Они быстро дружески сошлись, а через некоторое время вместе убежали из тюрьмы и два месяца скрыва­ лись у подрядчика и домбриста-любителя Ергалия Еща- нова, Правитель Махаш Бекмухамедов, узнав, что у Еща- нова скрывается прославленный кюйши, пригласил его к себе в гости. Курмангазы бесстрашно приехал к Бекму- хамедову, хотя и не имел особых оснований вполне ему доверять. Но Махаш попросил Курмангазы ни о чем не беспокоиться и играть свои кюи, сопровождая их объясне­ ниями. По преданию, Курмангазы сыграл Махашу шесть­ десят кюев, один лучше другого, один глубже другого. Курмангазы в песнях изливал свое горе, а М ахаш слушал его с большим вниманием, ибо высоко ценил искусство Курмангазы. Мечусь лень и ночь напролет. Не в силах я дома сидеть, 71

Хоть гостем сижу у тебя, Не жду от хозяев добра. Уж ты не посетуй, что я Смирять не умею свой нрав. Мне стукнуло, брат, шестьдесят. Все ближе дыхание смерти. Прожить безобидно на свете. На озере чайка живет, На воле, сыта, весела, Нам доли на родине нет. Обидчикам мстить я хочу. Еще не родился на свет Джигит, чтоб мне был по плечу. Вот разве что ты посмелей. Как ястреб над озером взмыл. Да только не знаю, ей-ей. Зачем тебе нужен я был? Что можешь ты взять у меня, Изгнанника в чужом краю? Вот разве взглянуть, как, кляня Свой жребий, я слезы пролью? А в общем, хоть смейся, хоть плачь, Не нужен я здесь никому, И как бы ни злобствовал враг, Мне, видно, страдать одному. Я в яму упал ненароком И снова в капкан угодил. Сдаюсь. В этой битве жестокой Сражаться уж больше нет сил. В конце их встречи, уже в полночь, Махаш спросил Курмангазы, чего бы он хотел от него. Курмангазы отве­ чает снова в стихах: По белу свету я бродил в унынье, Пересекал безлюдные пустыни Не потому, что это путь кочевья,— Скитаюсь я, изгнанник, на чужбине. Свой гордый нрав заставил я смириться Ношусь бездомный, как степная птица. Нет сил сносить людские мне обиды, И вот к тебе задумал обратиться. Ведь ты у нас теперь слывешь за хана. Заботой о народе неустанной Ты можешь род свой доблестью прославить. Не будь для сирот зимним злым бураном. Чем матери моей теперь кормиться? Жене придется по миру тащиться, Кормилец их пропал в краю далеком, Так помоги ж к семье мне возвратиться!

Тронутый стихами Курмангазы М ахаш пишет отно­ шение астраханскому генерал-губернатору о том, что он, правитель Махаш Бекмухамедов, ручается, что Кур' мангазы никому не сделает вреда, и просит генерал-пу- бернатора прекратить дело о Курмангазы. Так благодаря старшине Махашу Бекмухамедову Курмангазы получил «Ак паспорт» («Белый паспорт») и в дальнейшем мог жить спокойно. Кюйши переселился в урочище Сахма, близ рыбного промысла Шайтани-батага и жил там постоянно, занимался охотой и передавал свои кюи уче­ никам. В 1888 году он приезжает в Бекетай-кут к Дине Нурпеисовой с намерением передать ей свои новые кюи. «Возможно, что это последняя наша встреча»,— сказал он и не ошибся. Он действительно в последний раз видится с Диной. В Сахме Курмангазы под впечатле­ нием кюев домбриста Туркеша сочиняет свои кюи «Те- рискакпай» и «Байжума». На левом берегу реки Урал в эту пору жил прослав­ ленный акын Кашаган, который, несмотря на свою бед­ ность, пользовался большим авторитетом в народе. К а ­ шаган любил и понимал домбру, и Курмангазы поехал, чтобы встретиться с ним и объединить свое искусство композитора с его искусством поэта. На основе новой поэмы Кашагана, посвященной на­ воднению и названной «Кобик шашкан» («Бушующий вал»), Курмангазы сочиняет одноименный кюй, рассчи­ тывая, что народ правильно поймет смысл заключитель­ ных слов поэмы К ашагана: «Бедствие — есть бедствие,— бог ли послал, царь ли послал,— все равно!» Есть версия, гласящая, что «Кобик шашкан» — по­ следнее произведение Курмангазы, что больше он уже ничего не ооздал, всецело поглощенный заботой о пере­ даче своих творческих богатств в надежные руки учени­ ков, которые закрепят и донесут их до потомства. Дейст­ вительно, Курмангазы окружают домбристы, разучиваю­ щие его кюи. По другим сведениям, в этот период он продолжает сочинять кюи, например кюй «Демалыс» («Отдых»). Его сын Казий работает батраком у богача Петрухи на рыбном промысле «Траван», а сам кюйши все еще занимается охотой. Очевидцы говорят, что неза­ долго до смерти Курмангазы ходил за утками с ружьем в руках. Последний свой кюй он сам называет «Итог». 73

Великий кюйши умер в 1889 году на урочние Шайтаки- оатага и похоронен на Албасты-тобе', который ныне называется Курмангазы-тобе. Замечательную характеристику Курмангазы и его зна­ чения, как художника, дает русский путешественник И. Савичев, который встречался с 1Курмангазы на хуторе Фокеево в десяти верстах от Мухорского форпоста, при реке Большой Узени. Хозяин хутора — И. Ф. Бородин, по свидетельству Савичева, в совершенстве знал язык, нра­ вы и обычаи букеевских казахов и «заслужил нелице­ мерное уважение бедного класса киргиз2*, а с их властя­ ми он состоял в самых дружеских отношениях». И. Савичев пишет: «И. Ф. Бородин сделал мне боль­ шое удовольствие, познакомив меня с Курман-Гузы Са- гирбаевым, первым артистом в игре на балалайке, зна­ менитым по всей Букеевской орде. Это мужчина средних роста и лет, с добродушным и умным лицом, одет не бо­ гато, не бедно, в татарском вкусе. Он недолго заставил просить себя и снял со стены домбру. Это — ковшеоб­ разная балалайка с длиннейшим, узким грифом, с двумя струнами и украшена порядочной инкрустацией. Мимоходом сказать, хозяин сам музыкант, играет хо­ рошо на скрипке, гитаре и отлично — на балалайке и домбре. Курман-Гузы скоро настроил две струны и без прелюдии вдруг заиграл импровизацию, откинув несколь ко голову в сторону. Я еще на первых порах был удив лен. а после поражен его игрой. Я никак не ожидал чтобы из такого беднейшего первобытного инструмента о двух струнах могло выйти что-нибудь похожее на му зыку, но такова сила человеческой способности,— и домбры выходила чистейшая музыка, хотя характер ме лодии был киргизский, но смотря по тому, как она вы ражена, ее можно поставить наряду с произведениям образцовой музыки, потому что игра Сагирбаева проис ходит из того ж е источника — дара и вдохновения. Я на звал бы его игру вольной песнью жаворонка или соловья, но это сравнение слишком узко, несмотря на то, что бед­ ность инструмента много ограничивает полет фантазии артиста. Он сам очень сочувствует своей игре, увлекается ■ 1 о о е — холм. 2 Киргизами называли до революции казахов 74

до экстаза и в это время жесты его правой руки прини­ мают разнообразные и игривые движения; физиономия делается подвижной и выразительной, хотя движения правой руки размашисто-грациозны, но не манерны, что же касается физиономии, она не представляет гримас, или чего-нибудь заказного ради эффекта, но есть неволь­ ное и истинное выражение состояния духа во время игры, что очень идет к азиатскому артисту. Он сыграл несколь­ ко пьес своего сочинения, которые обнаруживают в нем даровитого композитора; между прочим, сыграл старин­ ный киргизский танец, аранжированный им для домбры с голоса, переходящего из рода в род. Это было прелест­ ное адажио, а я ожидал услыхать что-нибудь вроде тре­ пака. Хозяин (он же был и переводчиком) на замечание мое об этом, объяснил, что киргизские танцы, так же как и калмыцкие, состоят в судорожном вытягивании чле­ нов, посредством чего танцующие стараются выразить томление любви, тоску разлуки, угрозы, месть и другие сильные чувства. В мотивах киргизского танца все это есть, и музыкант повторяет один мотив до той поры, ког­ да плясун перейдет к другому чувству,— тогда и музы­ кант, сообразно этому, переходит к другому мотиву. С а- гирбаев, делая эти перемены мотивов, вместе с тем де­ лает переходы из тона в тон с изумительным музыкаль­ ным тактом. Последовательность музыкальных идей у него строгая... Словом, Сагирбаев — редкая музыкаль­ ная душа и, получи он европейское образование, то был бы в музыкальном мире звездой первой величины. Когда я предложил Сагирбаеву приехать в Уральск и дать публичный концерт, он замахал руками отрицатель­ но, сказал, что не будет играть в Уральске из боязни, что его там оставят навсегда, но когда хозяин перевел ему, что этого с ним не сделают, напротив, что, кроме славы, он получит за концерт деньги, артист улыбнулся и изъ­ явил согласие, но с тем, чтобы его пригласили. Он позво­ лил мне снять с нега рисунок и играл во все время, поку­ да я набрасывал его фигуру»1. Звездой первой величины в казахской музыке (Курман- газы стал действительно, но спустя много лет после смер- 1 «Уральские войсковые ведомости», 1868 г., № 44. Портрет Курмангазы, нарисованный Савичевым, обнаружить до сих пор не удалось. 76

тн, благодаря национальной политике Советской власти создавшей исключительные условия для развития наци-’ ональнои культуры казахского народа. При содействии одного из выдающихся представите­ лен русской музыкальной науки — Александра Викторо­ вича Затаевнча — в Казахстане начались буквально «археологические раскопки» по выявлению богатств ка­ захской народной музыкальной культуры. С начала три­ дцатых годов в эту работу включились композиторы Бру­ силовский, Ерзакович, Мацуцин, Шабельский, Хамиди и другие, которые вложили немало трудов и забот в дело собирания и записи казахской народной музыки. Компо­ зиторы и музыковеды Казахстана одного за другим вы­ явили много замечательных представителей и творцов народной музыки, опубликовали ценные материалы о жизни и деятельности народных музыкантов. К ак уж е говорилось, первые записи кюев Курмангазы были опубликованы в 1931 году А. В. Затаевичем в его сборнике «500 казахских песен и кюев». Он записал кюи: «Серпер» («Порыв»), «Ксен ашхан» («Освобождение от цепей), «Аксак киик» («Хромая сайга»), «Ой-бай балам» («О, мой сын») и «Терис-какпай» (то есть играющийся об­ ратным ударом пальцев правой руки)1. В своих коммен­ тариях Затаевич пишет, что Курмангазы был выдаю­ щимся виртуозом, проводившим всю свою жизнь в стран­ ствиях, разъезж ал верхом, с домброй за плечами и «про­ славился как автор многих прекрасных кюев». Сведения о Курмангазы и нотные записи его произведений, содержа­ щиеся в работе Затаевича, дополнены ныне воспомина­ ниями его непосредственных учеников и новыми многочис­ ленными записями его кюев, дошедших до нас в устной традиции через домбристов — последователей Курман­ газы. Среди продолжателей его творческой и исполнитель­ ской традиции особо отличались Дина Нурпеисова, Ма- мен, Кокбала и Ергали Ещанов. В 1937 году Дина была приглашена Казахской государственной филармонией в Алма-Ату. Она передала молодому поколению домбри­ стов множество кюев своего учителя. Много кюев было 1 А. В. Затаевич. «500 казахских песен и кюев». В порядке пе­ речисления №№ 26, 59, 24, 23 и 49.

Кали Жантлеуов —

— последователь Курмангазы.



записано нами также от последователей Курмангазы третьего и четвертого поколений: Уахапа Кабигожина, Калия Жантлеуова, Гильмана Хайрушева и других на­ родных музыкантов, которые свято хранили его наследие даже в самых трудных условиях феодального строя. За последние годы нами были обнаружены материалы в архивах и библиотечных фондах Алма-Аты, Москвы и Ленинграда, дополняющие и уточняющие имевшиеся у нас доселе сведения о Курмангазы. Летом 1956 года автором этих строк была предпринята поездка в места, где родил­ ся, провел большую часть своей жизни и был похоронен Курмангазы. Были сфотографированы надписи на над­ гробном памятнике и уточнены годы его рождения и смерти. Удалось побеседовать с пятью очевидцами-ста- риками, не раз встречавшимися с Курмангазы. Они дали весьма любопытные сведения о некоторых моментах ж из­ ни кюйши и об истории возникновения его кюев. Боль­ шую ценность представляют записи, произведенные пре­ подавателем Алма-Атинской консерватории Хабидуллой Тастановым от ученика и родственника Ергадия Ещано- ва — Гильмана Хайрушева, проживающего в Новобога- тинском районе, Гурьевской области. Имя Курмангазы стало настолько популярным, что его знают на огромной территории от Астрахани до Тур­ кестана. Нередко встречаются в этих местах люди, не имеющие никакого отношения к домбре, которые все же могут рассказать какой-либо эпизод из жизни Курманга­ зы или историю одного из его кюев. Работа по сбору ма­ териалов о жизни и деятельности великого кюйши про­ должается. Сопоставляя вновь найденные архивные доку­ менты о Курмангазы с устными рассказами его учеников и последователей, мы можем уже сказать, что история его жизни приобретает известную конкретность. В 1933 году в Алма-Ате был открыт кабинет по соби­ ранию и изучению казахского народного музыкального творчества, который проделал большую работу по сбору песен и кюев, а также материалов, касающихся жизни и деятельности казахских народных композиторов. В 1936 году кабинет выпустил первую брошюру о Курмангазы. При кабинете была организована экспериментальная мастерская по усовершенствованию казахских народных инструментов. Один из классов Алма-Атинского музыкально-драма-

тического техникума был спешно приспособлен для но­ вого назначения. Педагоги и студенты вначале косо смот­ рели на эту затею. Особенно смущало их то обстоятельст­ во, что мы (молодое руководство техникума) занимаемся делами, не предусмотренными учебной программой. Но, несмотря на всякие кривотолки и упреки, переоборудова­ ние класса под экспериментальную мастерскую шло са­ мыми энергичными темпами. Однажды утром, зайдя к директору техникума, автор этих строк увидел двух незнакомых людей. Это были братья Мануил и Борис Романенко. Исключительно скромные и трудолюбивые люди, с малолетства они плот­ ничали и столярничали, а за последние годы специализи­ ровались на изготовлении балалаек, домбр, гитар, мандо­ лин. И вот мы уже испытываем первую домбру, вышед­ шую из рук М ануила Романенко. Корпус домбры был ореховый, состоящий из отдельных планок, гриф березо­ вый, а дека из тянь-шаньской ели, что растет в предгорь­ ях Ала-Тау. Со своим овальным корпусом и длинной шей­ кой эта домбра была похожа на западно-казахстанскую. В мастерской собрались мастера и домбристы. Лук- бан Мухитов, выдающийся домбрист, внук знаменитого Мухита М ералиева и первый сотрудник научно-исследо­ вательского кабинета казахской музыки, навязав лады из кишечной струны и натянув струну сухого кэтгута, начал играть на новой домбре. Домбра Мануила переходила из рук в руки, каждый пробовал на ней играть и высказывал свое одобрение. Не говоря о наружной отделке, сильный звук домбры сразу ж е порадовал нас. Демонстрация домбры на коллегии Наркомпроса республики ошеломила всех присутствую­ щих. Особенно громко аплодировали те работники Н ар­ компроса, которые незадолго перед этим смеялись над на­ шей затеей, считая домбру инструментом, не поддаю­ щимся усовершенствованию, обреченным на отмирание вместе с отмиранием феодализма, поскольку-де она, дом­ бра, была «идейным отражением феодального уклада жизни». Мы приступили к организации целого оркестра домбр. Смутить нас было почти невозможно, так как с самого начала нашей затеи у нас была наивная уверен­ ность в успехе, которая, впрочем, основывалась скорее на энтузиазме молодости, чем н а научном расчете. Н абрав девять человек из числа студентов драматиче- 80

ского отделения техникума, умеющих немного играть на домбре, и разучив с каждым отдельно несколько неслож­ ных песен с помощью трех домбристов — сотрудников кабинета, мы решили, что этот ансамбль и будет зачат­ ком нашего оркестра. Трудность заключалась в том-, что оркестранты сов­ сем не знали нотной грамоты, а разученную на слух пес­ ню не все могли в точности запомнить. Стоило большого труда наладить игру в едином ритме. Мы включили в ан­ самбль скрипку и флейту, которые играли по нотам и дис- * циплинировали оркестр. К лету состав ансамбля уже достигал семнадцати человек. Первого июня 1934 года в Алма-Ате открылся первый всеказахстанский слет деятелей народного искусства. Мы, участники самодеятельного оркестра, еще до открытия слета ходили по гостиницам и общежитиям, где помеща­ лись делегации разных областей 1Казахстана, и разыски­ вали хороших домбристов из числа приезжих. Вот домбрист Уахап Кабигожин — подчеркнуто опрят­ ный человек, одетый в белый летний костюм, выходец из рода |Кзыл-Курт, последователь Курмангазы. Он испол­ няет кюи «Серпер» («Порыв»), «Сары-Арка» («Золотая степь»), «Балбраун» («Изящный»). Репертуар его состо­ ял только из кюбв Курмангазы, и даж е домбра, на кото­ рой играл Кабигожин, как выяснилось позже, некогда принадлежала великому кюйши. Кабигожин держал домбру, немного приподнимая деку, движения его правой руки были очень размашисты, но он ни разу не задел за деку — звуки лились чистые. Во время игры он сидел, откинув голову, и ни разу не взглянул на лады, как это делают другие домбристы. В некоторых местах домбрист извлекал приглушенный, а иногда сильный, трубного ха­ рактера звук, причем всего этого он достигал приемами Курмангазы, отмеченными в сообщении Савичева, то есть регулировал звук локтем правой руки, то поднимав­ шимся, то плотно лежавшим на деке за подставкой. Под­ линно виртуозны были его двойные и тройные форшлаги. Выступавшие на слете порывистый Кали Ж антлеуов и темпераментный Габдульман Матов, также являющиеся последователями Курмангазы, оставили огромное впечат­ ление у слушателей. После слета было принято постановление Совнарко­ ма Казахской ССР об учреждении «Казахского нацио- G А. Жуба

Нка“ я ° рке5тРаж- которому было присвоено имя д а з ц и к а , и об усилении его лучшими домбристами из числа участников слета. Первое публичное выступление национального оркест­ ра имени КазЦ И К а состоялось 2 января 1935 года на девятом съезде Советов Казахстана. Оркестр открыл свою программу исполнением «Интернационала» и заключил кюем Курмангазы «Адай» под бурную овацию публики. Теперь этот оркестр, положивший начало широкой пропаганде музыки великого кюйши и с успехом высту­ павший на двух декадах казахского искусства и литера­ туры в Москве, носит имя Курмангазы, так же как и К а­ захская государственная консерватория и одна из цент­ ральных улиц столицы Казахстана — Алма-Аты. Новые оркестранты с первых ж е дней своей работы начали изучать нотную грамоту. Трудности усугублялись солидным возрастом и общей малограмотностью боль­ шинства из них. Но через три года, то есть к 20-летию Октябрьской революции, оркестр впервые в истории ка­ захской музыки, научился исполнять произведения по нотам. К этому времени был расширен состав оркестра. Были введены реконструированные кобызы, стабилизи­ рован строй, поднята техника игры. Беря пример у рус­ ского оркестра Андреева, восприняв его принцип деления на голоса, оркестр имени К азЦ И К а ввел домбры разных размеров и регистров и, найдя тем самым путь к много­ голосию, быстро совершенствовался. Исполнение произве­ дений русских классических и советских композиторов дало огромный толчок художественному росту оркестра. А кюи, переложенные для оркестра, теперь уже звучали по-иному, по-новому, обогащенные опытом мировой клас­ сики и русской советской музыкальной культуры. Ныне кюи великого Курмангазы благодаря радио зазвучали во всех уголках нашего Союза, а позже вышли и за ру­ бежи: в 1950 и 1957 годах они исполнялись в Китае, а в 1953 году — в Бухаресте. Ныне музыка Курмангазы широко звучит в симфони­ ческих и оперных произведениях композиторов Советско­ го Казахстана. Его кюй «Балбраун» использован Е. Бру­ силовским для финального танца в опере «Ер-Таргын» и для скерцо в симфонии, посвященной изображению жизни возрожденного Октябрем Казахстана. Элементы «Сары-Арка», включенные композиторами Хамиди и Жу-

Л« 8 1 8 т а т т м125 ЛЕТ СЧ1 ДНЯ РОЖДЕНИЯ ВЕЛИ Афиша 125-летия

Г.~~ ш ш » \" шшжпмж У ‘ЦЦ1... 1 а** Л 1943 м г д з вКОГО КАЗАХСКОГО КОМПОЗИТОРА казахского композитора Курмангазы.



бановым в оперу «Тулеген Тохтаров», звучат грозной по­ бедной песней в момент наступления Советской Армии. «Адай» и «Турмеден кашкан» синхронно сопровождают лихую скачку коней в кинокартине об Амаигельды, ког­ да он со своими верными товарищами бежит из тюрьмы белобандитов. «Аксак киик» сопровождает пантомиму в драме М. Ауэзова «Енлик — Кебек». 1Кюй «Кобик шашкан» был дважды переложен для многоголосного хора: композитором И. В. Коцыком в 1935 году и композитором М. И. Лалиновым в 1938 году. Инструментовка кюев Курмангазы для оркестра — это благодарное творческое дело, заново открывающее вели­ кого композитора для широкого многонационального слуш ателя . Музыка 'Курмангазы служит вечно живым источни­ ком, из которого черпают и будут черпать вдохновение многие поколения советских композиторов и исполнителей. В стремительно развивающейся и растущей музыке возрожденного народа, в его благодарной творческой памяти живет и звучит благородная реалистическая традиция народного композитора и героя Курмангазы.

ДАУЛЕТКЕРЕ1 Это было летним вечером, в тот самый час, когда палящий зной сменяется бодрящей прохладой, и обита­ тели юрт приподнимают низ кошмы, покрывающей кибитку, и открывают отдушину на ее вершине, охлаждая воздух внутри. В этот час в ауле Карамола из одной белой юрты раздались мелодичные звуки домбры. К ним примешивалось нежное пение сыбызгы, на которой на­ игрывал пастух, шедший за стадом, возвращавшимся с пастбища. Кругом слышалось блеяние овец, верблюжий рев, ржание коней и мычание коров, звонкие удары молоч­ ных струй в днища подойников, равномерное постукивание кожаного ведра то о сруб колодца, то о корыто для во­ допоя. Но голос домбры ясно выделялся на фоне гомона вечернего аула. Неподалеку от белой юрты, прямо на земле лежали три человека. Они напряженно вслушивались, пристав­ ляя рупором ладони к ушам, а их глаза сияли радостным удовлетворением. • Между тем домбрист, настраивавший некоторое время свой инструмент, проверил его по ладам и ударил не­ сколько раз по струнам. Когда он пробегал по ним рез­ выми пальцами, создавалось впечатление, будто бы он сейчас заиграет. Но трое лежавших на земле были достаточно опытными слушателями, чтобы знать: дом­ брист еще только проверял строй своего инструмента. В нетерпении они переговаривались: «Ну, что же? Когда он начнет?» Они одобрительно покачивали голо­ вами, слушая, как кюйши добивается чистоты строя, прежде чем приступить к игре. И когда им показалось, яв

что он вот-вот начнет, они насторожились, чтобы не упустить ни одного звука. Но владелец домбры обманул их ожидания. Ударив несколько раз по струнам, он неожиданно прекратил игру. Напрасно напрягали они свой слух; напрасно в предвку­ шении удовольствия они улыбались друг другу, обмени­ ваясь одобрительными жестами и взглядами,— домбрист умолк. С утра и до самого вечера стояла жара, к тому же весь день дул суховей, и воздух в юрте был горячий. В такие дни опытные кюйши прячут домбру в сундук, чтобы она не рассохлась и ие потеряла звучности. Когда же наступили первые минуты вечерней поохлады. музы­ кант попытался играть, но звук еше недостаточно остыв­ шей домбры ему не понравился, и он отставил ее в сто­ рону. Однако слушатели продолжали неподвижно лежать на земле. Прошло еще немного времени, и домбра снова зазву­ чала. На этот раз музыкант уже не тратил времени на настройку. Было слышно, как он несколько раз ударял по струнам, как бы перебирая начала различных кюев и, наконец, неторопливо и стройно полились сладостные звуки кюя «Керльме». Домбра говорила о глубокой за­ думчивости музыканта, о неясной тревоге и волнении. Казалось, это волнение вызвано препятствиями, встре­ ченными мелодией на ее пути. Вот она вздрогнула, мет­ нулась, подобно человеку, неожиданно попавшему с ши­ рокой и торной дороги на узкую тропинку, где и ноге верблюда некуда ступить. Казалось, мелодия жалова­ лась на бездорожье, на одиночество. И еще казалось, что исполненный страстного томления человек, под пальца­ ми которого рождались эти грустные звуки, поверяет свою печаль единственному другу своему — домбре. Потом в кюе послышались и тревожные ноты протеста, хотя темп его был умеренный, движение плавное и по первому впечатлению казалось, будто он изображает спокойное журчание ручья, ароматное дыхание степи, мирную идиллическую жизнь на лоне природы. Кто же был этот человек, игравший на домбре? В его юрте нет сейчас ни девушек, ни джигитов, сидящих во­ круг него,— никого, кто, слушая его искусную игру, выкри­ кивал бы слова одобрения. М ожет быть, застенчивый и

F М М ■сгесняется присутствия даже двух-трех слуша­ телей. Или, опасаясь соперников, он предпочитает следо­ вать народной пословице: «Одинокий конь — всегда луч­ ший скакун». В юрте уже темно, а он не зажигает огня и все играет, играет, а люди, .притаившиеся за белой юртой, по-прежнему жадно ловят каждый звук в сгущающихся сумерках летнего вечера, словно прикованные к земле волшебной игрой. Музыкант — человек среднего роста и средних лет, с маленькой бородкой и выхоленными черными усами, в бешмете татарского покроя с выпущенным белым ворот­ ником рубашки, в остроконечной шапке. Это известный домбрист Даулеткерей, по прозвищу Б апас (отец). Он уединился, желая подготовить свой новый кюй. Это был человек, стремившийся возвысить игру домбри­ ста до уровня высокого художественного мастерства. Он отнюдь не был нелюдимым, наоборот, свое искусство стремился передать другим. В противовес циничному поучению мулл, говоривших: «Не делай того, что мулла делает, а делай то, что он тебе скажет», Даулеткерей учил: «Делай так, как я делаю». Пользуясь вечерней темнотой, слушатели Даулеткерея поближе придвинулись к юрте. Один из них был его сын — Салаваткерей, другой — Аликей, один из лучших домбристов, современников Даулеткерея, третий — изве­ стный в той местности домбрист Туоуп. Они не тронулись с места, пока домбра не умолкла. И лишь тогда один за другим переступили порог, почтительно приветствуя хозяина. По выражению лиц вошедших, по их выжида­ тельным позам Даулеткерей сразу понял, зачем они пришли. Они торопились показать ему новые достижения своего музыкального мастерства, новые кюи и получить оценку и указания знаменитого музыканта. Даулеткерей не заставил себя долго ждать. Вскоре домбра пошла по рукам пришедших. Аликей сыграл кюй «Конырала», Туруп — кюй «Жахия», Сала­ в а т — кюй «Акжелен». Даулеткерей похвалил их за успехи, но вместе с тем указал каждому из них на его слабости. Он сказал Аликего: «П равая рука у тебя действует хорошо, но в левой руке есть недостатки: временами ты неправильно ставишь пальцы и не успеваешь следить за тем, чтобы хорошо прижимать струну, а ведь от этого

звук получается неясный, мутный и это портит кюй. Темп кюя в твоем исполнении неустойчив. Во время игры ты уподобляешься неопытному всаднику, у которого конь идет по своей воле, а не по воле хозяина. Играть с увле­ чением, конечно, нужно, но не следует забывать, что темп имеет большое значение и с ним надо обращаться осторожно. Турупу он сказал: «Л евая рука у тебя хороша, обе струны звучат чисто, но правая не всегда на месте, не все удары правильны. Опытный мастер никогда не поз­ волит себе ударять по деке. Чтобы получить бархати­ стый звук, ладонь правой руки не нужно далеко отводить от струн. Пальцы правой руки не следует растопыривать при ударе, а надо держать вместе, чтобы звук не стал дребезжащим». Салаваткерею, особенно внимательному к опыту отца, Бапас выразил полное удовлетворение его игрой: «Ты хорошо знаешь домбру, свободно ею владеешь. Твое превосходство явно. Н е нравится мне только, как ты держишь домбру— она у тебя смотрит декой вверх. Д а еще вот правая рука бегает у тебя во время игры то к подставке, то к грифу — это ведь не всегда себя оправ­ дывает. Большое дело — уход за инструментом, а у тебя лады подвязаны неровно, закреплены слабо, болтаются, струны позади подставки не имеют опоры, а это плохо влияет на чистоту и точность звука. Все это называется небрежностью. Есть поговорка: «Недосмотришь — жена уйдет, не устережешь — скот разбредется». Запомни: за домброй надо ухаживать, как за конем перед байгой». Слушавшие Даулеткерея домбристы были удивлены обилием его замечаний, так как знали его нелюбовь к многословию, но хранили почтительное молчание. Они понимали, что Даулеткерей стремился, как можно полнее передать им весь свой музыкальный опыт и знания. Большой мастер-кюйши, он резко отличался от других не менее талантливых домбристов тщательным уходом за инструментом и добивался редкостной чистоты интона­ ции и четкости исполнения. Даулеткерей родился приблизительно в 1821 году, в урочише Карамола бывшей Букеевской орды. Отец его Шигай был человек состоятельный, но не заботился о п ра­ вильном воспитании Даулеткерея, уверенный, что и без

всяких особых забот сын его в свое время с успехом пойдет по стезе своих предков. Шигай не был человеком настоль­ ко дальновидным и умным, чтобы разобраться в новой об­ становке, складывавшейся в казахской степи в первой половине девятнадцатого века. Проча любимого сына в правители казахских родов, подвластных Букеевскому ханству,- он не хотел, да и не мог понять, что чувстви­ тельный Даулеткерей был бесконечно далек от наслед­ ственных идеалов своей касты. Отец и знатные соро­ дичи Даулеткерея по роковой ошибке долго оставались во главе народных масс, в глазах которых султаны не имели авторитета, возбуждая смуты, несогласия и волне­ ния своей непомерной алчностью и честолюбием. Только по неписаному закону «войлочных книг» (обычное пра­ во) мог, например, ограниченный Шигай стать ханом Букеевской орды после смерти Букея. Впрочем, правил он только, пока наследник Букея Джангир был молодым, в течение всего восьми лет. Ко времени рождения Даулеткерея на западе Казах­ стана сложилось несколько домбровых традиций. Не­ смотря на то, что окружение Даулеткерея отнюдь не спо­ собствовало всестороннему развитию молодого человека, его творчество складывалось все же под влиянием де­ мократических тенденций казахской музыки, которая создавалась наводными кюйши Букеевской орды. Кюи известных домбристов округи Сокыр Ешана, Байжу- мы, Баламайсана и других, содержание которых было тесно связано с наводной жизнью, шицоко распространя­ лись в степи выдающимися исполнителями, такими, как, напвимев, Мусрали. Охотно слушали их и степные фео­ далы. Но так как молодой Даулеткерей получил перво­ начальное музыкальное «воспитание» именно в этой среде, оторванной от народа, его творчество долгое время было противоречивым. Лишь на определенном и отнюдь не раннем этапе развития его самосознания Даулеткерей поднимается до критического отношения к окружающей действительности. В этот период он окончательно поры­ вает со своей административной деятельностью и целиком посвящает себя музыке, горячо любимой им с малолет­ ства. Даулеткерей с детства был очень восприимчив. По рассказам покойного Науши Букейханова одного из

выдающихся домбристов Букеевской орды. (Н ауша н а­ считывал в своем репертуаре около пятидесяти кюев Даулеткерея и был его племянником) — Даулеткерей по­ лучил первоначальное воспитание у муллы, умел читать и писать по-казахски. Позднее он учился русскому языку, на котором также говорил и писал. Поэтому он еще с раннего детства считался человеком более просвещенным, чем все его окружающие. Пусть весьма малое, но все же русское образование, защищало молодого Даулеткерея от догматического понимания тех поучений, которые ему преподносились в виде канонических текстов корана и эпических сказаний и были рассчитаны на то, чтобы вос­ питать из него феодального правителя, высоко стоящего над безликой и безыменной толпой. Прирожденное чутье Даулеткерея помогло ему довольно трезво разбираться в этой, впрочем, весьма элементарной и уже порядочно об­ ветшавшей идеологической стряпне родовых заправил. Ему всегда казались более привлекательными рассказы аульных стариков о чудесной силе искусства, которая, согласно поэтическим преданиям, не раз заставляла ж е­ стоких ханов изменять свои несправедливые решения, при­ роду подчиняла человеку, а музыку противопоставляла даж е смерти. Даулеткерей с упоением слушал подобные музыкальные легенды. В особенности любил он рассказы о том, как музыка облагораживала человека, подчиняя себе даже жестоких тиранов, которые ломали и уродовали все на своем пути и останавливались только перед ее волшеб­ ной силой. В музыкальных увлечениях юноши родители видели занятие, неприличное для тюре1, однако и среди феодалов было немало любителей и знатоков музыки. Осо­ бо отличался в этом направлении великолепный домбрист Мусрали. Он исполнял Д аулеткерею кюи Арынгазы, Ж ан- торе, Аренжана и других с тем, чтобы привить ему вкус к музыке. Кроме того, в репертуаре Мусрали было немало кюев неизвестных авторов, кюев сильных, интересных, глубоко захватывающих слушателей. Отец Даулеткерея, сначала принимавший музыкальные затеи сына за легкое увлечение молодости, позднее уже был не в силах заста­ вить его отступиться от своего призвания. К тому ж е в начале сороковых годов в Урду, где находилась зимняя вельможа, аристократ.

резиденция султанов, был привезен рояль, приглашены драматическая и эстрадная труппы из Саратова, а в сви­ те Дж ангира были люди, которые с большим уважением относились ко всякой музыке. Предположения Затаевича о том, что Даулеткерей был знаком с русской и европей­ ской музыкой1, до некоторой степени подтверждаются архивными и другими материалами, освещающими обста­ новку Урды того времени. События конца тридцатых годов2, тревожившие хан­ скую ставку, в известной мере влияли и на молодого Даулеткерея. Хотя его и учили с малолетства, что во всех «беспорядках» виноват народ, который не хочет подчиняться воле султанов, биев и разного рода тарханов и старшин, Даулеткерею была в какой-то степени изве­ стна истинная подоплека восстания Срыма Датова. Сул­ танская знать считала Срыма заклятым врагом «белой кости», а кюй «Срым сазы» («Думы Срыма») широко распространялся, несмотря на запрещение «лучших» лю­ дей аула. К началу сороковых годов, когда ханство в Букеевской орде было упразднено, а царское правитель­ ство взяло ее под свою опеку, наделив Джангира зва­ нием генерал-майора и приставив к нему лепутатами- помощниками наиболее «верных престолу киргиз», Дау­ леткерей начал внутренне осознавать историческую ограниченность своего класса, с каждым днем все больше отрывавшегося от народных масс, с каждым днем теряв­ шего свой общественный вес. Каста «тюре» постепенно лишалась общественной значимости. Н а арену истории выдвигались новые силы. Даулеткерей начал чуждаться политики, ведущейся его старшими собратьями. Отчасти и в интересах сочинения кюев он ставил свой отау по­ дальше от аула, а зимой мало выходил из своего почти единственного в Урде деревянного дома, сооруженного Шигаем еще в 1825 году. Даулеткерей видел начало разложения султанской касты и понимал, что будущее не сулит ей ничего доброго. После подавления восстания 1 А. В. Затаевич. «500 казахских песен и кюев», стр. 250, ** 2 Антифеодальное восстание под руководством Исатая Тайма­ нова и Махаибета Утемисова (1836—1837 гг).

В юрте Даулеткерея. В центр (Теодор Паули. «Этнографическое о

ре играет на домбре Даулеткерей. описание народов России». 1862. С П Б ).



Исатая Тайманова представителям урдинской и иной власти просто нельзя было выезжать из Урды во избе­ жание «отделения надоевшей головы от туловища», как говорили тогда в народе. Чтение корана и всяких рели­ гиозно-поучительных поэм восточных авторов вроде «Бакирган», «Суфи Аллаяр» и «Мухаммедия», которые Джангир пачками выписывал из Казани, тоже не прино­ сило взыскательному Даулеткерею ни пользы, ни удо­ вольствия. П равда, он пристрастился к степным забавам: поездкам на хорошем скакуне или иноходце, охоте за валками с гончей, охоте с беркутом. По словам Науши, к двадцатилетнему возрасту Д ау- леткерей уже был известным исполнителем кюев в Урде, его слава начала распространяться уже и в родах, ей подведомственных. Говорят, что Даулеткерей играл так­ же на русской балалайке и имел у себя целую коллекцию балалаек. У него были также мандолины и гитары. Со­ вершенно не случайно видим мы на акварелях Чередеева, написанных по зарисовкам французского путешествен­ ника Паули в 1854 году, в руках Даулеткерея подобие греческой домбры1. Также, очевидно, не случайно, что приемы исполнения некоторых кюев Даулеткерея, сочи­ ненных позднее, требуют мандолинной техники игры, перехода ог одной струны к другой щипком, хотя такой прием не характерен для инструментальной музыки и исполнительской традиции Западного Казахстана. Первые сочинения Даулеткерея, по словам Науши Букейханова, относятся к началу сороковых годов. Одним из ранних его сочинений был кюй «Кыз-Акжелен». Свой «Акжелен» имел едва ли не каждый из казахских инструменталистов, в том числе и Курмангазы, но «Акже­ лен» Даулеткерея совершенно оригинален. История его создания, согласно преданию, такова. Неподалеку от аула Даулеткерея жила девушка, по имени Акбала-кыз, известная по всей округе своей игрой на домбре и красо­ той. Встретившись с ней на охоте, Даулеткерей услышал игру замечательной домбристки. Акбала-кыз была един­ ственной дочерью некоего ногайца (ветвь рода Бай-улы) и в силу этого могла не считаться с феодальными зако- 1 Т. Паули. «Этнографическое описание народов России» (на французском языке). 1862, Петербург.