Оксана Костромина – Истоки. Шклинда и другие [2021]

«Истоки», «Шклинда» и другие преподавателям многим тех лет, тем паче, в любой ипостаси (я был работягой и ху- нынешним, куда как далеко до поселково- дожником, инженером и сторожем, сейчас го бухгалтера, за плечами которого - семь я - дворник), я - поэт в первом поколении. классов да курсы бухгалтеров. Да тома эн- Эскьюз ми - поэт - он всегда в первом по- циклопедий различных, конспектируемых колении. Или вообще первый в своем по- им постоянно, да тяга к гуманитарным колении. Как Пушкин. Мой отец в ранней дисциплинам вкупе с точными науками... молодости писал стихи. Сестра, брат тоже Ну, это я - опять в сторону... Отца - можно писали стихи. До смерти стихи буду пи- ли назвать интеллигентом? Так, давай по- сать из них - только я. Это не довод в поль- думаем. Творческая интеллигенция. Тех- зу того, что я поэт. Просто - я живу этим. ническая интеллигенция. Хреновина. Прав От интеллигенции и интеллигентности Вознесенский: «постольку интеллигенция, мы опять убрели в сторону. Я уже доста- поскольку они честны». Прав, но это - по- точно выпил, и злость моя прошла. К со- этическое упрощение, не это ведь только, жалению, вместе с искренностью. Давайте хоть это - первооснова... Давай еще по од- выпьем. Послушаем музычку. Покурим. В ной... Смотри, догнивает двадцатый век. конце концов, давайте включим телевизор. Мы многого от него ждали, особливо от Я слишком хитер и слишком предусмотри- второй его половины. Ждали много, а по- телен, чтобы начинать исповедь. Хоть и на- могали - чем? Опять меня в сторону пове- чал исповедоваться. Давайте, братцы, вы- ло... пьем, и условимся, что я - поэт... Я что хочу сказать? В советском нашем О, господи, ну и хреновина же! Дока- государстве с ног на уши поставили по- зывать им, видите ли, надо, что я - поэт. А нятие интеллигенции, подменив его слу- как же иначе, если поэтических сборников жебно-административно-техническими - нету, если дожил до седых волос и залы- терминами, званиями ли, узаконив эрзац: син, а имя твое - не склоняют, если нет ни «образование – интеллигентность». Не спо- пьяных публичных скандалов, ни ослепи- рю, что, чем человек интеллигентней, тем тельных браков и оглушительных разводов, он образованней. Но обратного фиг - то! ни перманентных посадок - ничего нет. Ну, ходил по краешку, так в обычном, общем,- И с этим «фиг-то!» прорывается и про- не в литературном же мире, взлеты и паде- является вся моя плебейская, люмпен-про- ния твои - кому нужны и интересны, если летарская натура, ибо, несмотря на своих не обрел ты над затылком прозрачный или родителей, интеллигентов по натуре и жаж- полупрозрачный нимб. Нету, ребята, нету, де того (не по воплощению в действитель- смешно, но нету, как отвечал я трем неза- ность, в натуру) несмотря на склонность дачливым грабителям, взявшим меня на и преданность гуманитарным занятиям, гоп-стоп в ста метрах от моего дома. Им не несмотря на дарования свои и благопри- повезло. Уперев в живот мне дуру и ошмо- ятные условия, при которых могли бы они нав мои карманы, а также полиэтиленовый расцвести, несмотря на боязливо-снисхо- пакет, кроме трех книг и двух стамесок ни- дительные признания полуинтеллигентов, чего они не обнаружили. Ничуть не поин- соглашающихся, со скрипом, признать тересовавшись книгами (там были Фрейд, меня выходцем из кого-то или чего-то (ни- Рубцов и Рембо - ничего компания!), про куда я не выходил!), несмотря на плебей- стамески они сказали: не носи ты их с со- скую мою тоску по знаниям, по образова- бой. И закинули куда-то в сугроб. А зря. нию... Опять, что ли, придется дернуть - в Замок собирался менять. Мы расстались, сторону уезжаю... обоюдно недовольные, хотя обоюдно вели себя прилично. Как интеллигенты. Ладно, Ладно, выпили. Если коротко и резко, наливай. и дерзко сформулировать ответ на ваш вопрос, уважаемые, могу заявить одно: 249

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Один настоящий поэт (он писал отлич- Убирать говно! Кто против? Я - за! Если ные стихи, но и, как сейчас модно говорить, существует эксплуатация, на хер ее при- «по жизни» поэт), он мне сказал однажды: крывать фиговым листком социализма «Мишка, ты слишком в стихах бухгалтер». или какой-то импотентской демократии. Я почувствовал свою великую вину. Да, я Я продаю свой труд. За это мне платят. То трезв в своих стихах, да, я геодезист (это черствыми корками социализма, то объед- противоестественная связь поэзии и триго- ками капитализма. Я способен на большее. нометрии), привет от Сальери (я алгеброй У меня есть талант. Понял? Только, даже гармонию поверил). Стыдно и страшно. если я готов продать его по сходной цене, у А не поверил ли я алгеброй гармонию, а меня его не купят ни коммунисты, ни капи- не сосчитал ли папа- бухгалтер, то бишь, талисты. Он, талант мой, для них не имеет гены его, мои прерывистые терции? Кста- товарного вида. И вид этот не сумею я ему ти, папа, кроме бухгалтерства и занятиями придать. А не хочу потому что, вырос я в географией, был музыкантом опять же, са- инакой системе, но вопреки ей. Живу я в моучкой, на слух игравший на мандолине инакой системе, но вопреки ей. Системам классические мелодии наряду с народны- я не нужен. Разве что как рабсила. Тело ми, через десять-пятнадцать лет ставшими свое продаю, время свое - как проститутка. классическими. Но я опять ушел в сторо- За деньги. За жратву. И мне по хуй - кому: ну... Невнимательный мой слушатель, ки- капиталисту, коммунисту. Душу мою укра- вающий головой в пустую рюмку, давай, дите - зарежу. Купить попробуйте (антр ну брат, подымешь ты голову, и мы вместе вы- - пробовали) - хуй-то! Или мало давали? пьем за упокой душ моих родителей... Нет-с! Было, каюсь, было искушение про- даться. На мгновение, но было. И немного Я уже предупреждал тебя, вас, что это просили: промолчать. Не смолчал. Хрено- будет пьяная исповедь. Или пьяная отпо- вый из меня коммерсант... Выпьем, а там - ведь. Неважно. Важно, что пьяная. Никог- разевай рот, лови мух, шарь в ширинке, не- да, никогда никакой интеллигент в первом, хорошо подумать, карандаш с блокнотом. втором, третьем... тем более, полуинтелли- Ой-ей-ей да разъяйяй, далеко тебе, брат, до гент не исповедуется вам. Тебе. Ни за ка- исповедника, а мне - до кающегося греш- кие стопаря. И, кстати, никакой из бичей, ника. Впрочем, я опять отвлекся от темы, урок, вшивоты привокзальной за что-то не а вы до сих пор терпеливо выслушиваете пойдет на исповедь. Из-за чего-то - пойдет. мои пассажи. Да уж терпите, на это вы и Из настроения. Из безысходности. Из вы- шли. Или нет? А тогда давайте споем су- годы и вдохновения - наврать тебе с три ровую песню: наши дороги разные, и пере- короба, сняв с тебя сто грамм или пузырь крестков нет! Давайте споем, а? Хорошая на двоих... песня, честное пионерское, теперь таких не делают... Помер он, слушай. Да кто-кто Как живу? Как видишь: сижу на кух- - Визбор. Как он там жил, кому служил - не, пью чай или водку, вот как сейчас, как тайна покрыта мраком. Не сидел - это точ- какой-нибудь диссидент шестидесятых, но. Да пошел ты! Из тех, кто сидел - все ан- курю дрянные сигареты, дабы прокормить гелы? Повезло мужику - не сел. И за бугор и минимально обеспечить семью, работаю не уехал. Дома помер. И не успел попеть, дворником. Мои стихи приносят мне до- что хотел. Ну и что - вполголоса?! Вон - ход. Примерно сто рублей за строчку по Евтушенский - в полный голос и завсегда. курсу второй половины 94 года. Впервые Попадал в строку. Ну и где оно? А вот ти- за двадцать лет. Эрго: надо работать двор- хий московский грузин Окуджава, а вот ти- ником. Кусок хлеба себе и детям и квар- хий еврей Самойлов... Вполголоса, во всю тира, за которую отбываешь срок в десять глотку - все это херня. Свой голос иметь лет. Иначе? Как все? Пошли вы в задницу, надо, под хор или вой не подлаживаться... мы ж условились, что я - поэт! 250

«Истоки», «Шклинда» и другие Да, тут ты прав - Высоцкий. В полный го- Светоний лос и на разрыв аорты, и не по смерти на ШАВКЕНБЕРГ Ваганьковском - при жизни ему памятники по всей Руси великой... А тут... И Руси Ве- *** ликой не оставляют нам... мы уже индей- Кончается застойное кино! цы, аборигены... и ярлыки нам клеили: ше- Ценителям речистым не до сна: стидесятники, семидесятники... перестали открылось независимо окно, - да кто мы такие! - нету нас, растворились которым начинается спина в массе неокапиталистов, неодемократов, и это непонятно сознавать неонационалистов (сиречь - нацистов). О, все заново... (билеты на руках) Русская земля!.. Погодите, схожу отолью, а и только остается издавать то уж невмоготу мне... задумчивость в судейских париках. Окончилось застойное кино – Так на чем мы?.. Кстати, о русской-то над площадью натянута струна! земле, о национальной гордости, о кре- И падают булыжники в дерьмо. сте православия: с чего это мы от великой И дружно умывается страна. веры во Христа, в Пресвятую Богородицу, во Святую Троицу - да к Кашпировско- *** му, да к Чумаку, да к Матери Марии, да к Мы здесь все по крайней мере кришнаитам, к евангелистам аглицким да можем строить только пере американским? Ну, еще по одной. пере-пере-пере-да всем заносит переда Ладно, нет пророка в своем отечестве. А в эсэсэсэсэре к Солженицыну - что из другого мира нам процветает пере! проповедник. При всей его страстотерпной спишут все потери судьбе вначале - ему ли судить нас, рядить на приставку пере за нас, как жить мы должны? Клоуну ли в православной вере Жириновскому решать за нас?.. Клоун-то пребывает пере - клоун, так ведь и Шикльгрубер вначале вызывает интерес клоуном был, маляр, мазилка, актер без всё что нам наперерез ангажемента. Кстати, а может, и некстати: не надо ли бояться людей, всеми путями *** и способами рвущихся в интеллигенты, опять-таки,- к эрзацу: дипломам, званиям: буде сношать именитость д-р Геббельс, д-р Риббентроп, академик Лысенко и так далее. А что? По мне-то все имперских устоев они из одной кучи, как любил говорить А.Н. Сазонов: два сапога пара, и оба - ле- и поощрять мятежами цикутоголовых вые, колбаса и волчий хуй... евнух сварливый – подставивший Короче, ребята, вижу я: водка у нас кон- чается, песни петь вы - не мастаки, значит, чрево пустое – слушайте меня: или мы сейчас идем за вод- кой, или я подвожу резюме. Вот-вот, это са- мир не способен явить поколений мое, и нечего похабно улыбаться - это жена моего друга, и за честь ее я - жизнь отдам. охотников новых Ага, землячок, я на полном серьезе, бля буду в натуре, как говорят интеллигенты. в мраморных ложах раскинувшись Гуд бай, оревуар, ауфвидерзеен. Спокой- ной ночи, малыши. Очень жаль, конечно, в позах бредовых что мы не коснулись латиноамериканской тайную женственность Марса скрывая поэзии. в пожатиях грубых бешенство фаллосов – вытянув к золоту губы – 251

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет будете греть на своих (если привычно, то вроде уже не больней?)... подъязычьях медовых На нашей войне - будете чтить родовые поместья Мирона как на всякой приличной радость в зачатье в рождении радость столетней войне... и в смерти не отрекайтесь от жизни ПОХОРОННЫЙ МАРШ спускаясь по склонам неровным путь на закат кипарисовой ветвью Не будет больше подлунных песен измерьте На амулетах осела плесень Виталий По всем полянам пасутся козы ШУРДУКОВ Нас закатали в тугую прозу Нас уже давно не оставляет Цветам не де- ощущение войны... лают аборты Но ваши дети *** сгнили к черту Мой пыльный мир – И предлагают мой патефон старинный, – забыть обиды печально-терпеливая игрушка, Вечноживые которая еще крутиться может, пирамиды но сладкий звук уже не извлекает, По Миссисипи поскольку (так идет с начала века) метут метели все звуки конфискуют на снаряды... Пирогу хиппи давно доели *** А нам досталась лишь горстка пыли Я - на грани войны... Пролейте слезы-ы- крокодильи черный я вывесил флаг на корме... белый Мой корабль - четыре стены ВЛОМ комнаты, грезящей о солнечном дне. Мой парус заштопан в тысяче мест МНЕ ВЛОМ... стихами и шмотками бывших невест; ТРИ ТЫЩИ СЕМЬСОТ ЧЕТВЕРТЫЕ но в главном стволе СУТКИ ВЛОМ... еще содержится ядерный взрыв. впрочем, ЭТО Я ОТ БАЛДЫ - На карту окна наношу панораму игры: Я ИХ НЕ СЧИТАЛ, Выжатый и мутноглазый сосед, СЧИТАТЬ ВРЕДНО – спец по стрельбе - стрелок сигарет, СТАНОВИШЬСЯ ЭВЭЭМОМ, перед тем, как упасть, ЦИФРАМИ ЗАМЕЩАЕШЬ СЛОВО матом костит самопальную водку И ДАЖЕ ЦЕЛЫЕ ФРАЗЫ – и продажную власть. СТАНОВИШЬСЯ Прохожий, накрененный на зюйд-вест, ПИ-ЭР-КВАДРАЗОМ... прячет за пазухой нож или крест, БЕС ПОДАВИЛСЯ или он просто привык доверяться спине ХРУСТКИМ РЕБРОМ... 252

«Истоки», «Шклинда» и другие МНЕ ПО-ПРЕЖНЕМУ ВЛОМ... *** НЕПОДВИЖНОСТЬ, ХЛЮПАЮЩАЯ, Последняя спичка в пять раз больше шансов имеет потухнуть; КАК ВЧЕРАШНИЙ ПУДИНГ... последняя капля - со дна - не спасет ис- КАКОЙ НЫНЧЕ МЕСЯЦ - МАЙ? питого сердечка... МАРЦИЙ?.. НИССАН?.. И если стихи прочитаются матом, то уши у нас не опухнут – ЗЛЫДЕНЬ... ЛЮТЕНЬ... Последнее слово привычно сойдет ча- вжо... (тут я осекся, стью речи. зубовным замком запер язык иудин.) Привычные жить-выживать-выжидать в заболоченном «между», СНЕГ ОКОНЧАТЕЛЬНО ИСТАЯЛ Мы строим колонны, пилоны, покрытия ВЧЕРА, А СЕГОДНЯ ЛЕЖИТ, из междометий... КАК НОВЫЙ - Смываем надежду, легко, как снимаем одежду; ЭТО ОЧЕНЬ И ОЧЕНЬ И лишь как о Свете (пол женский) моз- И ОЧЕНЬ ПЛОХО, гуем об Истинном Свете. ВООБЩЕ очень плохо... Повеяло дымом... Темнеет - пора и на ужин ЗАКРЫТЫ ВОКЗАЛЫ. АЭРО- себя для себя приготавливать, мелко - со И ПРОСТО ПОРТЫ, вкусом - порезав ДОРОГИ - ВПЛОТЬ ДО ГРУНТОВЫХ, и перемолов все что было, точнее, могло быть и хуже,- МОСТЫ... НЕТ, по части финала для неоклассической У НАС НЕ РАЗВОДЯТ МОСТЫ... пьесы, - ВСЕ РАВНО КАЖДЫЙ МОСТ где ружья стреляют до их вознесенья на стену,- ЗАКОЛДОВАН, – попроще и злей - и ни казни с молитвой ПОД КАЖДЫМ СИДИТ ДРАКОН не слиться, И ПЛЕТЕТ ЯЗЫКОМ КАК и, дальше последнего, слово не будет бесценным, КРЫЛОМ, – и впредь не погасит кривую ухмылку на МНЕ СРАЗИТЬСЯ С НИМ ВЛОМ... лицах. МИЛЛИАРДЫ ПЕСЧИНОК ВРЕМЕНИ ЗАСЫПАЮТ ПИРАМИДУ ХЕОПСА,- А ОНА СТОИТ КАК БУДТО СТОИТ ИЗНАЧАЛЬНО, – ЕЙ ВСЕ ПОФИГ, НО ВЛОМ ДВИНУТЬСЯ С МЕСТА, ПОСЕМУ ДО СИХ ПОР НИ ОДНА МУМИЯ НЕ ВОСКРЕСЛА. НО ЕСЛИ ВГЛЯДЕТЬСЯ ВНИМАТЕЛЬНО – ТО ВОКРУГ ЖИВУТ ТОЛЬКО ТРУПЫ – ИМ НЕ НАДО ДУМАТЬ О ЖИЗНИ И ЗАГОВАРИВАТЬ ЗУБЫ. На этом все - я высказался, надеюсь, пристойно, - теперь - к покою, никому не пробить моего покоя... И ДАЖЕ ЕСЛИ ПО ШЕЕ ВЕСЛОМ - МНЕ БУДЕТ ВЛОМ… 253

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Сильвестр - Хых, Дэлю... - Татарин свистит, таким МЕДВЕДЕВ способом в гарнизоне подзывают гусей. ДОЛГ Тишина, только прапорщики гогочут в 1. конце коридора. Воскресенье. Офицеров не сыскать и с огнем. Прапорщики заперлись в кабинете - Дневальный! парторга пьянствуют. Дневальный измят и мутен: спал. Спальное помещение роты напоминает - Где Дэля? цыганский табор. Половина коек выстав- - Не знаю, товарищ дедушка. ляют напоказ продавленные сетки, других - Пачиму? Найти! же вовсе не видно из-под груд фантасти- - А на тумбочке... ческого тряпья, какое только сыщется в - Да на хер твою тумбочку! солдатском обиходе. А увенчивает каждую Дэля, рядовой Делянцев,- вечный рот- кучу - драный и пролежанный до толщины ный батрак. На его счету более двадцати шинельного сукна матрац: молодые солда- побегов из части, а куда можно убежать ты, иначе - гуси, отсыпаются. из военного городка, если до ближайшего На крайних, у окна, койках не спят двое: большого города больше тысячи киломе- дед Татарин и черпак Бугай, прозванный тров. Это даже не побеги, а так - короткий так за чрезмерную при малом росте ши- отпуск для затравленного существа. Два- рину плеч. Бугаю скушно и тошно: вчера три дня, и Дэлю находят в пустом балке, в он пил с гэсээмщиками спирт. Подпорчен- подвале, или сам он приходит - кончились ная кровь горячими волнами бьет в виски, продукты. Да и знает рядовой Делянцев: за сердце кряхтит: Тоска, ух, тос-ка... три дня сильно бить не будут - привыкли. Татарин, не читавший в жизни ни одной Руками его не бьют - бесполезно: кулак книги и говорящий об этом с гордостью, никогда не попадет в нацеленное место. занят делом: наклонясь над тумбочкой, Дэлю давно забили бы насмерть, если бы детскими каракульками заканчивает боль- он не научился так виртуозно защищать шое,- на три четверти тетрадного листа, свое тощее тело. Как ни неожиданен бу- письмо. дет удар - рука бьющего встретит плечо, Бугай, облокотясь, привстает и успева- локоть, колено или костлявое бедро. А Де- ет прочесть заключительную фразу: «Ко- лянцев, между тем, стоит на одном месте, кие новости то написать новостей то нету. складываясь и корежась сообразно угрозе. Альфат» Возле правого уха у него трупной сине- - Татарин,- говорит он,- дай одеколону - вой отливает татуированная буква «К», на так я тебе всяких навыдумываю. фалангах пальцев обеих рук проглядыва- - Пошел... (следует обиходное название ет полустертая кислотами пятибуквенная органа) надпись: «гомик»,- своеобразная визитная - В натуре? карта. Это память о первом побеге и двух- - В натуре. месячном заключении на окружной гауп- - Дубина,- сипит Бугай,- все зверье ма- вахте. тюгаться умеет, лучше б письма учились Почему-то его не осудили. писать... Есть ему не положено, спать - тоже: - Иди-иди (еще дальше). ночью он стирает чужое белье. Днем он - - Дэльку вон посылай. старший куда пошлют, а посылают всюду. Есть у него и должность,- согласно штат- 254 ному расписанию. На дверях туалета висит фанерка, рукой самого Дэли на ней напи- сано: «Управляющий алмазными шахтами ген.-гом. Делянцев». Ген.-гом. значит ге-

«Истоки», «Шклинда» и другие нерал- гомосек, а сокращенно потому, что молотками, аллюминиевой посудой, негод- ротный командир, напиваясь, кричит: «Не ными формами под хлеб, словом, всяким позволю позорить Советскую Армию!» металлом, сыскавшимся под рукой. Пустая емкость резонирует не хуже танковой баш- Ассенизационные работы стыдливо на- ни, так что, в конце пяти-десятиминутной зывают добычей алмазов - отсюда и долж- атаки танкиста вытаскивают чуть живым. ность. Форма у Дэли под стать должности: шапка облезлая «чушачья» (офицерская, И с этим Дэля справился, и бегом отнес т.к. нормальному человеку носить офицер- заказ по назначению, хотя пришел в себя ское - западло), вместо бушлата - обычная только уже в кузове мягко идущего под телогрейка без погон, на правом плече вы- уклон «трумэна». веден генеральский зигзаг; неизвестно где сысканные, огромными пузырями до колен Минули Снежинку, мелководную, хо- брюки-галифе образца 1937 г.; офицерские лодную до ломоты в костях, речку. Воздух же, на три размера больше, порванные на приполярных областей прозрачен и обман- пятках по швам кожаные сапоги. чив. Вот, несколько театрально, открылся въезд в громадную заболоченную долину. Вот он бочком протискивается в дверь Если напрячь глаза, то можно различить и, предусмотрительно встав в отдалении от на склонах гольцов противоположной сто- звавших, робко спрашивает: «Что делать?» роны коричневые полосы мха, черные по- лосы выходящего наверх гранита, покатые - Сбросишь письмо,- говорит Татарин,- лужайки анемичной северной зелени,- а беги в чайную, купи сигарет, потом в га- попробуйте добраться до них! Когда ноги раж, льешь воду в «клизму». Поняла? выше колена уходят в мох, когда через два десятка шагов в обуви дрянной защитника - Поняла. Отечества начинает хлюпать вода, нако- - Ушуршала! нец, когда облака испарений и громадные Шуршит. желтые комары лишают возможности ды- -Татарин,- хрипит Бугай,- давай по гри- шать полной грудью. А хочется... бы поедем, а? Жрачку возьмем, пойло. Я сейчас на пекуху позвоню, там всегда «Трумэн» безнадежно попытался вска- бражка есть. рабкаться на откос холма, содрал до мерз- Татарин чешет затылок: в самом деле, лоты мшистую подушку и заглох. почему не поехать? - А че, давай. Вон и Дэлю с собой возь- - Приехали,- мрачно пробурчал Татарин мем - пусть собират, козлища поганое. и крикнул в проем опущенного дверного стекла: - Пидор, горючку давай! 2. Дэля отправил письмо, купил - на чьи - Сичас, сичас,- слабо донеслось до си- деньги? - сигарет и, получив пинка (для дящих. скорости) убежал на пекарню. Однако же, старшина пекарей, прежде - У-у-снул?! Козел! Манда! Погань! чем выдать просимое, вежливо называя его Нацмен!!! - на два голоса заревела кабина. Дэлечкой и красавицей, попросил испол- нить любимые личным составом номера: В кузове загремело, затопало, и зеленый лезгинку, под собственный аккомпанемент, жестяной термос просунулся в дверцу. «Миллион алых роз» и танковую атаку. Первые два были исполнены на «бис». - Ы-ых! - сладострастно замычал Бугай, Атака же заключается в следующем: сидя- отворачивая барашки с болтов. Крышка щий на полу человек накрывается пустой чмокнула и отскочила. Татарин, заглянув дежей и таскает ее на себе урча и татакая, внутрь, скуксился: в маслянистой, белесо- в то время, как играющие в нее бросают вато-бурой жидкости, на треть наполняв- шей желудок термоса, густыми длинными гирляндами плавали разбухшие тараканы. - Чего там? - Бугай уже настраивал кружку. - Параша... тараканы... вагон целый. 255

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет - Только-то? - рука с кружкой нырнула в мох, молча опорожнил котелок и сумку на овальную дыру бачка, проворно разогнала расстеленную Татарином, сомнительной рыжие стайки по сторонам и, наполнив по- чистоты, тряпицу. судину, зависла на миг в воздухе. Так же молча повесил сумку Дэле на Бугай сделал неопределенный жест - не шею, вложил в нее котелок и, повернув то перекрестил рот, не то просто согнал генерала спиной к себе, с наслаждением гадливую похмельную судорогу, шумно пнул его в зад: «Продолжайте, мадам!» выдохнул воздух и враз вытянул отврати- тельную бурду. Котелок и сумка - предметы вместитель- ные: не один час будешь сигать с кочки на - От гадость... господи благослови...- зе- кочку, шлепать по торфяной воде, пока они, леные глазки влажно заблестели. Татарина наполнившись, тяжело не обвиснут на лям- замутило: «Я это... потом» ,- кой-как выда- ках. Да только терпение, как капля, точит вил он.- Как хочешь,- равнодушно заметил не только камень, но и время. Бугай и, с небольшим перерывом, проду- блировал сделанное. Солнце высоко стояло на севере, когда засобирались в обратный путь. Пьяный Перекурив - пошли, сунув в карманы по Татарин, заленившись идти, сел на Дэлю. целлофановому пакету под грибы. Татарин Бугай, кой-как затолкав грибы в пахнущий и Бугай налегке. дрожжами термос, опасливо кренясь и ви- ляя, спустился следом. Дэля, навьюченный термосом, котелком вареного мяса и противогазной сумкой с Ах, проклятые пригорки! Проклятое витамином и бацилой (луком и салом) за- солнце!! Проклятая вода!!! Бац! Бац! - мыкающим. лицом в торфяную жижу. Тьфу! Тьфу!! Тьфу!!! В папу и в маму!! и в господа бога, Хорошо чувствовать себя здоровым и и отцов-командиров!!! Гори все синим ог- сильным - да когда еще в жилах бунтует нем! изрядная порция таракановки. Все на све- те приобретает хитрый и потайной смысл: Добравшись до «Трумэна», долго суди- и незаходящее летнее солнце, и старые, ли и рядили, кому вести. Бугай сел за руль, как мир, плюшевые горбы гольцов, и лес Татарин привалился рядом, а Дэлю выста- стланниковый, едва-едва возвышающий вили на правую подножку под фонтан ле- свои крошечные листики надо мхом, и тящей с колеса торфяной мути - чтоб хмель даже вода, втекающая в дырявый сапог - выдуло. кажется вещью сносной и необходимой. Навозным жуком, сигналя и взревывая Вот земля чуть вздыбилась,- пошли от- в топких местах, то стремительными скач- носительно сухие пригорки, холмики, про- ками, то черепашьим галопом, двигался по сто большие кочки. Гуще стал пробивать солнечной тундре старик-«трумэн». Опу- по мху березовый лист, кое-где показались щенные дверные стекла свободно выпле- уродливо скрученные тонкие ветки. скивали в мир рыдающие бабьи голоса, не- складно, зато во всю мочь выводящие: «от Странен он, лес северной оконечности тайги до британских морей!..» Азии,- птиц в нем заменяют комары, самый большой экземпляр хвоща достигает высо- И ежилась на подножке, и цеплялась за ты пятнадцати сантиметров, а над бестени- кронштейн зеркала фантастическая фигура стым великолепием стланников возвыша- человека, востребованного государством ются бравые подберезовики - со шляпкой исполнить Священный Долг. не более спичечного коробка. Мешочки почти наполнились. Облюбо- вав сухое место, Бугай по-хозяйски примял 256

«Истоки», «Шклинда» и другие Василий КОСТРОМИН Юрий СОКОЛОВ СКАЗКА О ТЕЗКАХ, или ДОМ, *** Мауэ тео алоки, В КОТОРОМ РАСТУТ ДЕРЕВЬЯ Иси ако ивер ву. Укито зы паволоки, посвящается Василию Орочону Веды копей свиву. Зелена звонкости сая, Свет Вылила пиковый лон. легенд Птиц улюлюкая стая от сибирских Клондайков Синего было на сон. я на лопастях видел весла, Вышла нагою картавя заявившись И забелела собой, в отцовской фуфайке И ужила, улетая, в заповедный кружок ремесла: Смурый заслышавши вой. - Говорят, ремесло умирает, Там убегаю корнями процветает халтура вокруг? К тонкой воде за холмом; - Ерунда! Снова бег набирает Где собирались конями гончаров неумаянный круг... Луя над белым умом. Там, где был бог истуканен ...пока не были старыми Жертвуя, дали овцу. мамы, Ыо лежит под ногами, пока верными были Ао текло по лицу. отцы - мы дружили и дрались дворами и в лесу воздвигали дворцы. Но из детства как из дому вышли. Каждый заново все узнавал. Гасли детские искорки-мысли, затерявшись во взрослых словах. По неписаным взрослым законам мы теряли прекрасных друзей, доверяясь случайным знакомым... Каждый третий из нас - фарисей. Каждый первый из нас - слишком дерзкий, нерешителен - каждый второй... Кто на данном житейском отрезке 257

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет из троих - я свою потерять не хочу! настоящий герой? Среди тысячей ваших секретов Может, я? я храню свой заветный Может, ты? секрет: Может, все мы было сердце любовью согрето, мчались вниз - как на санках а ведь хочется сердцу - сгореть... с горы?.. У огромного древа вселенной Среди сопок поросших сосною наши каменные вниз по Лене - за Пьяным Быком - топоры. жил-был бакенщик Борька Секвойя... Реку знал. Браконьерил тайком. Тает солнца в реке От рожденья он был шестипалым. дорога. Невысок - зашибешь черпаком. Все темней Так нога его мягко ступала, синих сопок тень. что тайга засыпала кругом. Может, к черту, Как начнет по-библейски ругаться, а, может, к богу хряснет как кулаком по столу: уплывает «Я прожил тыщу сто навигаций!» вчерашний день. Каждый слышащий верил ему. Капля солнца порвет паутину. Дрянь прибьется волной Так и жил бы, на бакен молился, к берегам... соболей промышляя зимой... Дни летят - словно молнии - Да решил, вишь, проведать столицы мимо. и вернулся обратно... с женой! Но их сила гудит Видно, к ней (зная - могут очнуться по рукам. злые тысячи трудных дней) под ударами сердца качнулся... Окатила холодной волною Ну а женскому сердцу видней. тяга древняя Для таких, к дальним краям - что по свету скитались, я живу не в ладах сам с собою, будет домом любой причал. обрубив В этой близости столько дали. у судьбы В ее смехе сквозит печаль. якоря. У него за плечами сотни И хоть пальцы в кулак не всегда удачных погонь. очень плотно, Он смотрел на нее, как смотрят насмерть сжаты одинокие люди в огонь... для драки с людьми - вдруг раскрылись ладони как лотос, Коль Секвойю она окрутила, потрясенные чувством значит, девка неглупой была. любви. Их знакомству полгода от силы, а она - вот те на! - родила... Почему же На полнеба дымилась пекарня, вы смотрите мимо наш папаша весь в белой муке: и молчите, когда я молчу? «Родила не кого-нибудь - парня, Среди тысячей быть ему королем на реке! ваших Быть ему корабля капитаном, любимых а быть может, и всех кораблей!» 258

«Истоки», «Шклинда» и другие карбаса. Когда Лена была И макалися шаньги в сметану. синей лентой И на пиво ушло 100 рублей. и вода в ней была, как слеза! Мужики из ближайшей деревни Пусть забывчивым совесть напомнит, усмехалися нагло в глаза: что не ведавшим ветер донес: «Устарел способ дедовский древний... Мы сейчас, Телеграфно ее... лобызал!» той водою наполнив Борька было на них с кулаками, чашу до краю, но жена осадила: «Борис...» скажем всерьез: Вновь макалися шаньги в сметану. «Пока делится мясо в продмаге Гости вновь за стаканы брались. и фасуется в сумки, дружок, и в прозрачной от масла бумаге Мужиковское слово красиво, аппетитно рычит пирожок - только бабье красивше порой - эту чашу мы пустим по кругу, так под чарочку всех «угостила», пусть в конце она станет легка!» что отклеились после второй... Кто - Что ж... когда остается немного к той чаше сил в душе, чтоб беду отвести, протягивал руку - перед каждым открыта дорога, ведал: по которой нельзя не идти... легкою будет Ты - умелец рассказывать байки, рука. каково же твое ремесло?.. Говорят - ремесло умирает - ...из огромной отцовской фуфайки процветает халтура вокруг... на свет божий Не беда - извлек я снова бег набирает весло, гончаров неумаянный круг. покрутил им, Он богат! как крутят оглоблей... Терпением буден. Очень был убедителен свист: А не призрачным длинным рублем. Он богат - - Я на реках веслом этим роблю, той посудой, что будет, но не как на байдарках турист!.. а не рыночным мятым Я им город алмазный рублем... построил и десяток простых Помню дед перед смертью ответил: городов. «Все равны - и мудрец и балбес... Я на нем - Сколько личностей скрыто на свете железякой простою - под безликостью... Нужен Ликбез!» выжег Раньше как? - летопись хоть умри - за ворота лютых трудов. а бродягам харчишек положь. Они ищут Корабли когда были легендой, а плавсредство одно - 259

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет такой самородок, Все же время такое настало. что на сердце чертовски похож. Борька «вплыл» по привычке в окно и она прошептала устало: Рассказал я «Отойди от окна, мне темно...» про Борьку Секвойю. Закатила глаза. О стенку Расскажу глухо стукнулась головой. и о Борьке Пихто. Отошла. Первый нынче И завел пластинку так дешево стоит, похоронную что второй - домовой. почитай что никто. Не хочу Вверх от устья по Киренге-речке полушепота: «Прав ты, Нюрку вынесли - на погост. только в этом - не наша вина...» С лапой пихтовой дверь навечно И солгавшему закрывать за ней довелось. ведома правда, потому что Довелось и на прочность сердце как шило Борьке памятью испытать: она... когда в фильме услышал скерцо - скрипку кинулся растоптать... Вверх от устья по Киренге-речке, Но навис вдруг над ним с экрана где еще есть непуганный зверь, очень-очень высокий дом, жил-был Борька охотник и вечно ну а Борька стоит упрямо, лапу пихты он вешал на дверь. слившись взглядом с ее окном Он за этот обычай странный свое прозвище получил. (Но гора не сойдется с горою, «Ишь... мечтает про дальние страны...» небо на землю не упадет - «А на днях-то чего отмочил - одиночество сердца порою в титьку пьяный - ни мамы, ни тяти - как слепых нас друг к другу ведет.) - закатил в сельсовете скандал! Тесть - и тот! - в честь любимого зятя не листва разыгралась на ветках, поросенка Бориской назвал...» просто солнечный зайчик смешной Завидуща родня на деньги: его зеркальцем пущенный метко «Нюрка, что ты жалеешь его?! у нее заплясал за спиной, Все пускает на ветер... день и занавески качнула прохлада - нет ни рублика, ни кого...» Нюрка белкой глядит из окна: В миг у Нюрки лиха натура запритоптывает ногой. - Зайчик солнечный, что тебе надо? Борька цыкнет: «Притихни, дура! Я одна. Слышишь, свет мой... Я исправился, я другой... Ты - голодною, злой, молодою - Одна-а-а!!! грела руки зимой у костров?..» Н и - Снилась, Боря, от солнца ладонью к закрываюсь... меж пальцами - кровь... о - Шьешь, стираешь, готовишь обеды, г нет чтоб книжку когда почитать! д Каждый день - как война без победы. а Нету времени годы считать... ни в окно 260

«Истоки», «Шклинда» и другие и Он приехал. Поправил плетень. Починил все замки и запоры. ни в дверь И плетня хлипковатая тень размечталась стать тенью забора. не влетит Ну а ночью сорвалась звезда, запалила пихтовую лапу золотая оса... и помчало его в поездах из тайги, из Сибири... На запад. «Берегитесь, он спутник потерь!» - Но вот кончился дикий тот сон. Он был счастлив, что дома проснулся. говорят о таких Посмотрел на пропахший солярой за глаза. затон и чему-то в себе А в глаза улыбнулся. никогда Говорят - ремесло умирает, ничего... процветает халтура вокруг? Ничего... Словно легкие вьюги года Снова бег набирает гончаров неумаянный круг! пролетят Будем глину копать, чтоб звенели - и тогда, пиала, длинногорлый кувшин. и тогда Чтобы птицы с фарфора не пели, скажут: если подлое совершим! «Как же нам жалко его...» Я вернусь в голубую долину, Распахнитесь, гармошек меха, где на взломе полярного дня - хлынь из горла как медведица - белая льдина в океан унесла последняя оленят, где родились песнь: и дед, и отец мой, где от дела - Не жалейте меня, дурака! и в слове везло... Берегитесь покуда аз есмь! Где мы все получали в наследство это - шире лопаты! - Ыэх-х-да... весло. Где работничек Закрутил паря горе веревкой. самый последний Затянул насмерть горло мешку. будет шустрым в работе, как бес, И ушел с вечной сучкой Воровкой от бескрайней тоски многолетней по упавшему наземь снежку... 261 Борька мыл бодайбинское золото. Борька соболя промышлял. В двадцать сладко жить. В тридцать - солоно. А за сорок - голимый мышьяк! Снег упал и уже не растаял, все вокруг раскалив добела. есть задача одна, непростая: «Две руки - как два крепких крыла никогда не родившейся птицы...» Боль - как в поле поземка - легка. Тяжело. Намывать. По крупицам. Горсть песка. Золотого песка.

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет этих северных есть сказочный дом, низких небес. в доме том - на окраине Света - есть волшебная люстра... Я вернусь Потом, к своим спившимся братьям. если мы С затаенною силой в глазах, повернем выключатель - что-то главное в жизни утратив, пусть пока только мысленно - мы они пьют вдруг увидим с тобою, без оглядки назад... читатель, Будет пусть как сливаются с небом холмы... договор наш короток: Вот и все, - Если сытый - святого не трожь! что поведать об этом Знаем мы, где искать самородок, я хотел, что на сердце чертовски похож... но как камень с Пусть под быстрыми т молний руками о увлекает под горку строка л эту сказку с души, к словно камень, н обо всех несчастливых пока... у Зайчик солнечный л... спрыгнет Все, что после, с лопаты, есть золото света глина плавная - как заря! от костра на подталом снегу... Мы и так Если низкое небо поманит баснословно богаты, окунуться в его темноту - между нами - людьми - говоря: нарисуйте мне Солнце на память! есть Хозяйка у сказки Проведите под Солнцем черту: и где-то у Хозяйки Я в е р н у с ь. 262

«Истоки», «Шклинда» и другие он пока не знает кто именно... и кого... ШАГ В СТОРОНУ да это и не важно нам... собственно... Сколько-то лет назад подобные вещи просились под рубрику «Из ряда вон», по- вся эта сцена написана для контраста... скольку, действительно, поставить их в какой-то ряд произведений довольно труд- ибо рядом расположился огромный мир но, да и не хочется - пусть живут сами по себе, пока без попыток классификации. городских помоек... там-то и происходят Главное - пусть живут. И в нашем воспри- ятии - тоже, просто, может быть, как шаг в события влияющие в целом на ход сторону с проторенной тропы, некий меди- тационный процесс... как шаг в неизвест- жизни... ность, без чего останавливается процесс познания; нечто манящее, завораживаю- на ее геологию... в этом моем рассказе... щее, если, конечно, мы сможем обойтись без скепсиса и снобизма. «Шаг - в сторо- на будущий прогресс... в конце концов... ну» - кажется, не очень навязчиво и пре- тенциозно? Сегодня это «трассирующий» этой страны... герои мои... поток сознания Сергея Шаршова (данное определение мимолетно и безответствен- как вы уже наверное догадались... но, как разговор о погоде, и принадлежит разве что мгновению). живут Сергей Корбут в коробках из-под телевизоров Предисловие, а также «УХАБЫ» и «ПИДЖАК» и мексиканцы печатаются по публикации в «Народной Газе- те» (N 6 от 9.7.93.), с разрешения авторов. литературу им пишет Афоня Коломеец Сергей (о нем несколько ниже) ШАРШОВ то есть совершенно другую... назовите ее контркультурой... клубничкой... брейком... если незнакомы с японской... назовите японской... нечто новое... Вообще я думаю не умри в свое время Андрей Александрович Жданов... очень бы он приветствовал этот рассказ... тут действительно у меня соцреализм... и приключенческий к тому же... хотя гнусно наверное это все... и улыбон мой... и ненависть... очень уж актуальна она сейчас... УХАБЫ а сердцу... не до жиру... быть бы живу... Цивилизованное общество... колокольчик-бубенчик... честно-то... Все во фраках... а вокруг... вокруг морды лошадиные... Дамы музыцируют на фортепьянах... и пар из ноздрей... и снег... и дорога... (вариант - буржуазное общество... и дорога-то как в пропасть... Все в роскошных пиджаках... кучер на облучке... Женщины курят...) а в санях бедолага-аристократ... Увэй... до мозга костей оскорбленный... Обстановка тоже в стиле фэнлю... взгляд-то как мотается (канделябры и прочее)... (подлец, ох, подлец) Загородная вилла а там и небо... и звезды... Среди гостей прохаживается пожилой наросло на бубенчик-то сколько... детектив... Крупным планом... лицо... Вселенная! глаза (глаза - наблюдательные)... и за каждое ответ держи, милай... убийство где уж тут быть идеологом...- должно произойти с минуты динь-динь... Ухабы... Живой... на минуту... но кони... дорога... звезды... небо... 263

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет туда-сюда... туда-сюда... что все-таки в пиджаках... но если мы У всех противоречия... скинем пиджаки... мы растворимся... у Достоевского... у Толстого... в фольклор... в быт... что может быть «а нынешние как-то проскочили...» очень даже правильно было... бы... как в трубу... но видите ли... мы хотим высказаться... Гармония... неужели не было? хотим чтобы нас выслушали... неужели-неужели... было? - не было? хотим олицетворить нацию... было - не было... было - не было... и в той форме не было - было... не было - было... в которой ее... не было - было... наверно невозможно выразить колокольчик-бубенчик... (во всяком случае ту которую мы хотим) в той форме... ПИДЖАК в которой ее олицетворяли ...Можно, конечно, олицетворять собой до нас... то есть сохраняя определенные для себя весь народ... но что ты можешь традиции этой формы... сказать... даже самому себе... в данном случае – от лица народа? пиджак... ведь как только ты начинаешь мы не хотим порывать с мировыми что-то такое традициями Литературы... предполагать за собой... как сразу... с «художественностью» ... попадаешь в какой-то пиджак... с «прогрессивностью» ... в какой-то глухой с «Разумом» ... и непонятный пиджак... Да - это Разум (этот пиджак) вовсе не можно, конечно... общественное мнение... мы этим самым немного надорвать рубаху как бы допускаемся в парламент отодвинуть в сторону галстук... что ли... можно даже скинуть пиджак (!?!)... но определенный... в культуру... пиджак не снимается... литературу ли штаны можно снять... но эта наша непоследовательность пиджак - нет... «другая проза» – («в пиджаке, но без штанов») может быть и шокирует это самое и есть: человек в пиджаке, но публику... без штанов... а ведь это Эпатаж... как ту которая нас допустила... это ведь самый настоящий так и ту которую мы вознамерились Авангардизм... выражать Это-то и непонятно... Это-то и вызывает первые полагают что мы чужие... непонимание... в основном... вторые – «человек как человек, возможно не хотят узнавать в нас но почему без штанов!» самих себя... им очень смешно что мы но может быть тут и ответ... в пиджаках... я отвлекся... но может быть тут и ответ – что-то шутовское в этом есть, мы не можем быть народом... впрочем, и первые не хотят узнавать... будучи в штанах этим смешно что мы без штанов... хотя (мы - это авангардисты)... если с них сорвать эти штаны - будет штанов у народа тот же феномен –«другая проза»... нет... (впрочем как и пиджака) а если на вторых... авангардисты тем и отличаются и без всякой подготовки от народа (психотерапия и пр.) 264

«Истоки», «Шклинда» и другие на дрючить этот пиджак каким-то... получится Авангардизм... и еще больший чем наш... хотя может быть и спасением... такая вот Дилемма- Народ безмолвствует. от самого себя... но спасением... очень безответственным... не только по отношению О СЛАВЯНОФИЛЬСТВЕ... к себе... но и к происходящему хотя... может это и не славянофильство... (парадокс) а глупость... ...к тому же я не понимаю какой-то ее... экстаз... (я о славянофильстве нынешнем) все-таки - идея... при чем здесь Федоров, а ныне... не иметь идеи... Соловьев, П.А.Флоренский... быть инфантильностью... черт знает Достоевский, Лесков... что... ведь христианством здесь и не пахнет... лучше вцепиться в какую-нибудь идею... тут больше Уварова... вцепился... и сразу - личность... с его Официальной «народностью» думающая... о сарафанах которой еще смеялся и думать не надо... Пушкин... только бороться... быть бойцом... если только Уварова... вообще «личность думающая» ... стран- я бы принял славянофильство... ное словосочетание... как какой-то его... новый виток... что-то в нем... такое... о личности... новую мысль... в новых для него которая перестает быть условиях... но основанное личностью... на христианстве именно... ведь... когда... человек думает... на христианстве как таковом... я имею в виду сам процесс... без вывертов в казуистику... он в общем-то свободен от себя... и догматизмов... как-то так... в конце концов все развивается... а если цель быть думающим вообще... если не умирает... это черт знает что... но языческий?... что может предложить может это и благородно... современному миру но при этом... эта страннорожденная агония... тут и невменяемость предполагается... что происходит при принятии его? я могу быть идеалистом... ...происходит замена (подмена)... или материалистом... замена социальных вопросов но прежде всего я человек... на один национальный... без этого последнего понимания себя... как бы разрешает... снимает их он... без этого ракурса... то бишь как бы не хотели... я был бы глупцом... представители этого направления... при всех своих выдающихся мыслях... они становятся чисто социальной если бы таковые и были... даже... группой... ибо отвечают... все-таки может быть... кто-нибудь... на социальные...и отвечают в духе это воспримет как софизм... национал- социализма... вообще все это... а это предполагает сектантство... но воспринимать себя русским ибо их ответ на социальное – каждую секунду я лично абстрактен... его надо мыслить... не в состоянии... и мыслить в определенном это было бы помешательством... направлении только... иначе 265

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет не поймешь... ибо ответ устраивает акцент на значимости человека только их... как бы посвященных... (каждого) все остальные живут его (каждого) самость... в совершенно другом мире... и панэтизм... прежде всего (экологизм... и этим другим не до метафизик... во всяком случае... мне... допустим... чтобы принять это... какое-то сумбурное предчувствие его... нужно стать сумасшедшим... в христианстве...) заменить окружающую меня поэтому Россия не нечто национальное реальность... на дурман идеи... для меня... то бишь... какой-то воздушный замок а нечто социальное вообще... (нынешнее состояние ими или что-то такое... предполагаемых перспектив – во-первых, потому... воздушный замок... что и России никакой нет... теперь... и уже потому что он воздушен... (возрождение античности он страшен...) было итальянским Ренессансом) а если она и есть... Другое дело... если этот национальный то это именно остаточная Россия... вопрос возникает во всем обществе (например – «национальный фронт» Латвии) ...я думаю что такой вопрос... может стать первостепенным... заслонить собой социальные... только в том случае... если социальные - более-менее... а противоречия (социальные) если и есть... то не выходят за рамки традиций... и являются пока... своеобразной... но нормой тоже... Теперь снова о подмене... Аналогия: это то же самое... если бы кто-нибудь заявил... проблема христианства-мира... есть вопрос одной Иудеи (или аж Иудеи) в силу того только... что оно-де там возникло... Вообще христианство (для меня) более социальная теория чем онтологическая... ну допустим - теория равноправия какая-то... 266

«Истоки», «Шклинда» и другие Для них я кесарь, им я раб, Иные мириады баб Виктор Не знаю где, в аду, раю ли. ГЕН Любовь веселая пришла, Виктор Ген – поволжский немец, жил Потом лихая снизошла, в Казахстане, потом на Урале. Стихи его, Затем, прекрасная, ступила. практически, никогда и нигде не печата- Есть счастье пламенем гореть лись. Но, написанные 15-20 лет назад, они И счастье мумией смотреть сегодня воспринимаются, как написанные На август солнечно-уныло. сегодня. Сейчас В. Ген живет в Германии, а его стихи живут с нами. *** Ваша жизнь - борьба со всеми нами. * * * Вот вы под какими раменами. Вне общества живу и слава богу! С дьяволом подлейшим, вот вы с кем. Почти не ем, топлю и сплю помногу. Всюду вы! От вас спасенья нету. Приемлем верх и безопасен низ, Бог еще призвал бы вас к ответу, Будильника свободен механизм. Но и с богом нет у вас проблем. Ни счастья, ни раскаянья, ни долга. Важное газето-кино-теле Потрудились, чтобы мы болели, Открыта печка. Жизнь и вся недолга Чтоб оголодали и ползли, Чтобы отреклись навек убого От истины вблизи, вдали от знамени. От молитвы, данной нам от Бога, От семей, в которых мы взросли. Тьму одинокую колеблет призрак Или никогда вы не видали, пламени. Как от голодухи мы витали В облаках романтики чумной? *** И когда от голода скимили, Ничего, не жалейте меня. Вспоминайте, чем вы накормили– Я себя погубил не жалея. Нашей же беспомощной виной. По сметане январского дня Я иду, тяготясь и болея. Страх и голод. Мерзкий треп садизма. Запределен мир социализма! Почернели дома-терема. Хорошо отсюда смерть видна! И надежды во льду почернели. Гибнет поколение больное, Покатился я с горки ума Гибну я. И сам тому виною: В самом деле, о черт, Не родись в чужие времена! В самом деле. ПАМЯТЬ О ТУРКМЕНИИ * * * Шестнадцать, двадцать, Я Вас узнал, усатый виноградарь, Двадцать шесть... Салам алейкум! И давайте вместе... Неповторяемое здесь Куда же вы пропали, И повторилось, и ожило. Будем вместе Опять Наташенька была, Выслеживать мальчишек быстроногих. Потом Наташа снизошла, Чур, не крапивить души им! Затем Наталья навестила. 267 Невозвратимое судьбы По доскам в сумраке избы Ходило в полноте июля.

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Все та же ИНДЕЙСКИЙ ФОЛЬКЛОР Стремительная речка золотая. Плывут они на свой песчаный берег. ИНДЕЙСКАЯ Эй, лакомки!.. ВЫБОРОЧНАЯ ПЕСНЯ Такого винограда Вам никогда уж больше не отведать. Борис Николаевич Ельцын великий индейский казак *** велел никого не бояться Он сегодня задувает домну, и ездить в метро за так Завтра в жуткой лаве пропадет. Он сегодня благородный донор, Борис Николаевич Ельцын Завтра он кого-нибудь убьет. нагайку нам дал и ружжо Он сегодня друг тебе и лекарь, и наплевал на сомненья Завтра он предатель и змея. возникшие за рубежом Не могу я верить в человека. Болен я. Пессимистичен я. Борис Николаевич Ельцын седлал лихого коня *** и острою шашкой мотая Один могучим кулаком, кричал: голосуй за меня! Другой железною ногою, А тот небритою щекою, ИНДЕЙСКАЯ А эта грубым языком, ПЛЕМЕННАЯ ПЕСНЯ Вторая юбкою льняной, Седьмая голосом шелковым, Смородинный отвар кишки нам А двадцать первая целковым, А двадцать пятая спиной, прогревает, А этот гайкой в гараже, старинный самовар колотится в пути. И каждый собственной печенкой, Желудком, сердцем, селезенкой Кондуктор самовар кирзою раздувает. И я не знаю чем уже, Кондуктор не спиши, А не мозгами шевелят. Зачем мне им уподобляться? кондуктор не шути! Я начинаю их бояться: Наивен их тяжелый взгляд. Я прожил много лет, хотя мне лет - немного, по шпалам тышу миль прошел на склоне дня. Кондуктор не спеши, не будь такою строгой: из тамбура - куды - выкидывать меня?! Зеленый паровоз махнул хвостом зеленым, над тамбуром горит вечерняя звезда. И безбилетный я, и пьяный, и влюбленный, и шпальные лады уводют в никуда. 268

«Истоки», «Шклинда» и другие КОЛЫБЕЛЬНАЯ ИНДЕЙСКАЯ ПЛЕМЕННАЯ СКАЗКА Булат ОКУДЖАВА Шагает женщина в шарфе и в сапогах (перевод на индейский) из замши. Навстречу воин в галифе идет, три дня не жрамши, и говорит: - Пардон, Положи, мадам, гив ми на булку хлеба! - Она в ответ ему: - Не дам! - Тоби уже не треба! положи в надлежащее место бумагу ИНДЕЙСКАЯ МУДРОСТЬ и на ней нарисуй 50 и 4 нуля. Я к тебе подойду, одеяло откину, прилягу, и тогда мы с тобой или ля, или не траляля. Мы усвоим все это довольно спокойно, Шклиндейцы шпонсоров не ищут. как удавы, уставшие пищу глотать, Ты поступил как бледнолицый и над нами волнами пройдут (высшая степень унижения). пресловутые войны, Как турум, так и пурум! потому что мы просто устали, Онни су аки маль э панс! (девиз) и очень нам хочется спать. Скальп бледнолицего надлежит хорошо промыть шампунью (закон). ИНДЕЙСКИЕ ЧАСТУШКИ Эгнати сегуатон (закон). * * * Сушите томагавки и мочите У кого какой миленок – у меня - индейский вождь. бледнолицых! (самый индейский девиз) Татуирован с пеленок и на чучело похож! Меа кульпа – меа максима кульпа * * * (закон). Не ругай меня маманя, что я совращаюся. Когда грустит индеец, бледнолицые Мы индейцы двух народов и соединяемся! закрывают лица смокингами. Форсаж, так форсаж! (боевой клич). Нам надоели локальные войны – мы объявляем индейскую войну. Все индейцы говорят по-русски! (закон) * * * ИНДЕЙСКИЙ СЛОВАРЬ Не ругай меня маманя, что индейца родила. Кактусы, фикусы, плинтусы Я читала «Зверобоя» и задумчива была... (пища индейских националистов). Клинописец(индейский тотем). Маразмей (индейский напиток). * * * Мухаморж (индейское блюдо). Мой любимый как индеец, не целует - носом трет. Бульон (утопленник). Это вовсе не противно, а совсем наоборот! Ежик в боевой раскраске (домашнее животное). Холодновата (хлопковая плантация под снегом). 269

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Сильвестр *** МЕДВЕДЕВ Металл прочнее грудной клетки. Поэтому выстрел, направленный в грудь ЛЮБОВЬ при 0° Рукою щлюхи или малолетки, «Не верь, не бойся, не проси.» Тебя убивает. Ему же – вреда ничуть. Я не хочу да и не буду Шептать на проклятой Руси Из этого следует, что природа – Мое «прости» такому чуду. Усталая баба, дроча в постели, Хотела, чтоб в темное время года Любовь при градусов ноле, Как можно скорей черепа пустели. На охру - выпала полуда... На этой проклятой земле Росчерк огня и фигуры смешаны, Чему и верить? Только чуду. Молния, чуждых миров растение, В старый «Рассказ о семи повешенных» Без просьб, не верясь, не боясь, новое нынче несет смятение: Не доверяя только блуду, Я на Руси пребуду - князь, Встану под выстрел в стене кирпичной. Поскольку я - поэт повсюду. «Хвала сталеварам!» и в бога мать... Учат читать и писать прилично, Где руководство - как умирать? ДРИНК НА ВОКЗАЛЕ ОТ ВОПЛЯ ДО «ВО БЛЯ!» Наряжен в чувства, как в гандон, Внутри - гнилой, а с виду - бравый, Каких на судьбу Поеду я на Тихий Дон Искать елде своей забавы не возводят напраслин – Я ль сотворен душой моей От «блядская жизнь» Для серых дней, для мирных неб ли, Для «заробляния грошей»? – до«паршивая сука». А вот вам хуй – я весь для ебли. И все-таки вектор жестоко направлен Жестоко? – это хорошо, От точки отсчета на точку разлуки... Поскольку радости – жестоки, И всяк успех дотоль дешев, Какая дорога от вопля до «во бля!» Пока не высосет все соки. Пока с четверенек поднимешься на... Пока приспособишься, вытерев сопли, И ностальгии нет нигде. Платок аккуратно упрятать в карман. Стою. Чешу рукой в ширинке, Поскольку истина - в манде, Двуногий! Животное, вставшее ловко, И только лишь на каплю - в дринке. Ты выдумал порох, – чтоб выломать дверь. Штаны и поэзия - вот маскировка, Которой пытается замкнутый зверь Сокрыть, хоть на миг, волосатое мясо, желание трахнуть сестру в четверток... И каждый кумир, от мундира до рясы, Имеет в загашнике некий грешок. Не веря христам и не веря иудам, От вопля до «во бля!» тянусь и тянусь, пытаюсь, надеясь на некое чудо, Найти человека в себе - но боюсь... 270

«Истоки», «Шклинда» и другие МОЯ ВОЙНА Анатолий Не езжу к любимой я на скакуне – Вовк Дешевле – в бордель на автобусе *** Мы устали. клятом... Скальпы и пляски- для музеев и для кино. Какая обида, что в этой войне От Техаса и до Аляски места Я - прах неизвестного миру солдата. вами нам Неправда, что я - белоручка и хам, не дано. Излюбленный ямб – это просто цветочки: Я знаю, как лучше, меж трупов и ям, Замаскировать пулеметные точки. Не езжу к любимой я на скакуне, Мы воюем со всеми вами, Мне не по плечу ореол мушкетера. прикрывая детей и скво, Хоть помнится смутно, пусть не выстрелами – что в некой стране словами Я отдал приказ: расстрелять мародеров. защищаем свое естество. Как воет кобель, обратясь к небесам, Нашим детям Я мыслю тоскливо, давно и сурово: давно не спиться – Война продолжается. Выберу сам, веки им когда оно будет – мое Ватерлоо. разрывает страх. …Трубка мира еще дымится у растоптанного костра… 271

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Из журнала НЛО «ШКЛИНДА» №1 за 1996 год Дядя Хотелось бы сказать: «да», и подтверж- дать это всеми силами. Но... только своими ТАМ, ГДЕ НАС НЕТ. ПОКА... силами - маленького круга людей, огра- ниченного территорией города (на приток ...И вот «мы пришли - с гитарами», ни- извне рассчитывать особо не приходится). спровергатели авторитетов. Нас не ждали и В центре считают, что провинция обрече- на нас не рассчитывали. Хотели похерить, на на вторичность. Веяния доходят до нас но мы выжили, не вписываясь в рамки до- с большим (скажем, полувековым) опоз- морощенной провинциальной культуры... данием, за «посвящением» нужно ехать в Москву либо Питер и оставаться там, дабы ...когда нам потребуется давать отчет научиться «делать как они». Можно и здесь перед миром о сделанном и пройденном. закосить под просвещенного, посмотрев Спросят тогда: «Покажите путь, кото- передачку с Ерофеевым да прочитав пару рый вы прокладывали, потому что вскоре номеров, скажем «Гум.Фонда»... попле- по нему пройдут толпы паломников; они скаться в прибрежном болотце, сделав вид должны знать главную идею и предчув- (по незнанию), что не существует океана с ствовать свет впереди...» мощными ветрами и подводными течени- ями... Стоп. По порядку. Я снедаем противоречием, которое за- «Старшие товарищи» сделали проще - ключается в вопросе: может ли провин- постановили, что культура остановилась циальный, сугубо индустриальный город на Пушкине, а после ничего и не было. Так стать центром мировой культуры? что мы вообще произросли на пустынной обезвоженной почве, и любое просто сво- 272 бодное слово. становилось авангардом, ан- деграундом («и дави его, гада!») ...еще одна беда в том, что у нас не было столпа словесности, общепризнанного ав- торитета, за которым, как за щитом, спло- тились бы и чувствовали себя вольготно ученики и последователи. А так - все са- мим: заново открывать и отстаивать. От- сюда - странный путь и болезненные идеи, носителям которых до сих пор приходится доказывать право на существование. Воз- можно, еще породят искомого столпа... ког- да-нибудь в следующем веке... Ретроспектива будущего: 2096 год. В один из прекрасных весен- них дней происходило празднование сто- летнего юбилея великого столпа русской словесности на его родине. Огромный бе-

«Истоки», «Шклинда» и другие лоснежный Дом Творчества, построенный ной Москву пытаясь родить особую «си- на выдающемся в рукотворное море утесе бирскую культуру». Потенциал для этого (как белый пароход на вечном приколе), огромен - Сибирь она всегда считала себя огромная толпа поклонников и почитате- отдельной страной. (Линии намечены пун- лей. Литературные светочи со всего мира, ктиром, дотошное исследование попро- девушки-красавицы преподносят цветы... сту не может вместиться в рамки одной статьи, а то и целого тома). А культурный Один из ныне живущих (в будущем) Братск, представляющий собой малень- классиков: кий Вавилон - собранный из коренных «утопленников»,бывших лагерников и ро- - Я скажу на одном из восьми русских мантиков-первостроителей со всех концов языков (non comment), которыми я владею: страны и даже мира - три волны и каждая он был... из них потенциально плодотворна. Сам Бог положил синтезировать их в одну. Так что же все-таки было? Попробуем рассмотреть зарождающийся феномен, Итак, синтез. Пока мировая культура переходя от общей картины к частностям. только готовится перейти от эклектики постмодернизма к синтезу, а «областная» 1. О тенденциях в мировой культуре во- только начинает постмодернизм культи- обще. Понятно, что оплоты мировой куль- вировать, насмотревшись ерофеевских туры - все-таки большие города, столицы. передач и т.п., здесь, в этом городе - сим- Правда, в столицах все новое быстро при- воличном Братске, произросло одаренное ходит к своему максимуму и далее к обыч- поколение, которое открывает новую эпоху ному для столичной культуры состоянию в культуру . эпоху синтеза,- и готово нести медленного загнивания. Столица всегда учение о синтезе в большой мир. характеризуется кризисом культуры. По причине своей изощренности и занятости Продолжение следует... всех ниш центр традиционно не способен 1996 г. родить что-то новое, но способен ассими- лировать в себя приток извне, на чем и па- От редакции: дядино предвидение разитирует. Москва от остальных отлича- спорно, может восприниматься неодно- ется только тем, что еще и копирует Запад. значно, - кто-то скептически поморщится: «не доросли вы еще до мировой культу- 2. Здесь мы обнаруживаем вторую тен- ры»; кто-то восхитится: «эк на что замах- денцию: более мелкие, «отсталые» центры нулись!». Но окончательно дядину правоту копируют более «передовые». Мы видим докажет будущее. И мы, может быть, не- центробежный поток во времени и каче- случайно, открываем им этот номер - пер- стве (как я уже сказал, в периферию уходят вый в новом году. только внешние - очевидные - события, без внутренних течений и напряжений). Они Этот номер посвящается первому по- приживаются, если находят близкую по- колению «Шклинды». Первоначально он чву, но приобретают «местный» оттенок. планировался, как «архивный», состав- Либо не прижимаются, но могут породить ленный из материалов, относящихся к Мо- «противотечение». менту рождения НЛО, его предыстории, но по некоторым причинам оказалось не- 3. И в совсем уже «маленькие» (наподо- возможным заполнить все пробелы. Но в бие нашего города) «точки» все эти волны этом и последующих номерах мы будем отовсюду приходят в такой неразберихе, рассыпать произведения, сохранившиеся в что прижиться они уже никак не могут. Тут нашем архиве, вместе со свежими, на ру- уж либо столетний «отстой», либо начи- кописях которых «еще не обсохли черни- нать «сортировать» по своему разумению ла», - следуя декларированной дядей идее - как Бог на душу положит. синтеза. А теперь все это конкретизируем. Куль- 273 турный Иркутск противостоит культур-

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Григорий *** Доживу до весны, БОЛЬШУНОВ рассчитаюсь с долгами и домой улечу ПРИХОДИТЕ КО МНЕ ГРУСТИТЬ с первой стаей грачей, подарю маме шаль, Прежде, чем вы прочитаете эту подбор- буду шляться с друзьями ку стихов, мне хотелось бы немного сказать и, как в детстве, о моем друге Грише Большунове. Именно по крышам гонять голубей, - Гриша, несмотря на изрядную разницу подниматься с зарей, в возрасте, его старшинство надо мной в в мир ударив калиткой, летах и стихах. Ибо, даже внешне, Гриша тихо к Волге шагать, - вечный медвежонок, вроде бы, неуклю- пить туман-молоко, жий, но сильный, доверчивый, добрый. Я и смотреть на восход, считаю (не навязывая своего мнения), что чуть прищурясь, с улыбкой, суть его и стихов его - искренность и до- приподняв над глазами брота. Жаль, что в наше время такое - все ладонь козырьком. реже и реже - и в людях, и в поэзии. Буду рыбу ловить, умываться росою, И еще: те, кто помнит братские «Исто- Волге русских поэтов ки» 70-80 гг., помнят их неожиданный и читать наизусть. стремительный взлет. Со всей ответствен- Позабуду про все ностью заявляю: главным катализатором неудачи и ссоры столь бурной реакции был Гриша. и - по самые уши – в соседку влюблюсь. А стиль, в котором он пишет, я бы назвал ……………………. соцромантизмом. Это не каноническое, но, Буду пить по утрам по-моему, точное определение, и живучий жигулевское пиво стиль, несмотря на все катаклизмы и пере- на плавучке дряги. с былинным названьем «Садко» и нырять головой Многое мог и хотел бы сказать я и об прямо в Волгу с обрыва, авторе, и об его стихах, но - читайте и су- доставая до дна, дите сами. Буду искренне огорчен, если как до детства, рукой... они оставят вас равнодушными. Итак же Доживу до весны... искренне буду рад, если они согреют ваши души. *** Женщины, вы все такие слабые: В.Орочон Побеждают вас и деньгами и славою, Побеждают красотой и наглостью, * * * И вы падаете, глядя в небо, на спины. Перед сном, наедине с собою, Небо в нашей жизни отражается. Проявляя отпечатки дня, Плачете дождями вы, рожая нас, Входим в свои души, как в соборы, Ну, а мы растем, зовем вас мамами, Все просчеты меряя до дна. И опять таких, как вы, обманываем. Тычемся, как дождевые черви, Врем нещадно: осени, зиме, Выползая под ноги судьбы, Главной вашей женщине - Земле. И стучит ребенком в нашем чреве Женщины, вы все такие слабые, Мир в зеленой мантии судьи. Меряем все сплетни и обиды, До утра свернув дела в комок. И уходим в сны... Последней битой Распечатав главное письмо. 274

«Истоки», «Шклинда» и другие все это уместится в трех словах - писать стихи, Тонкие и нежные, как зори. молиться вертолетам Но хранят века нам ваши статуи – и с шатуном на спор рубить дрова. Афродиты, Джиоконды, Зои... А планета крутится, все славя вас, ПАЛЬТО Вниз тысячелетия летят. Ну что, пальто, пойдем на улицу. Побеждают вас Пойдем, родное, в город выйдем – И деньгами, и славою. Куплю тебе сегодня пуговицы: Побеждают Ты что-то плохо стало видеть. и - никак не победят. Пойдем, подышим разговорами. Портвейна выпьем для тепла, *** И вспомним вдруг, что в этом городе Говорят мне: «хватит, успокойся», У нас любимая была. Говорят: «пора себя унять»... Ну, что ты, ну, не обижайся! Я богат: Ревнуешь к новой куртке, да? Есть тумбочка и койка, Я и не знал, прости, пожалуйста,- Есть живая мама у меня. Раз так, то я ее продам. В низком доме Куплю утюг у тети Глаши, С окнами на Волгу,- Любимый твой - зачем ей два. Знаю: скучно старенькой одной. Морщинки все твои разглажу, Почтальон ей носит «Комсомолку», И снова станешь - хоть куда. Что когда-то выписана мной. Пойдем, подышим разговорами, Мама, не ругай меня, прошу. Портвейна выпьем для тепла. Счастье -не в скелетах дат и тыщах. И вспомним вдруг, что в этом городе Я еще немного поброжу, У нас любимая была. Я еще душою пображу, Как вино, *** Чтоб крепче стать и чище. Любимая, больно! – Мы, словно два грустных фужера, СТОРОЖ В серванте томимся На дне лесов, И светлого праздника ждем, в верховьях Чигодана, Когда наши души где топора не слышала тайга, Наполнят веселой мадерой, в пятидесятиградусных туманах, И мы, всего один на сотни тысяч га Чуть коснувшись, стоит мой дом, Искрясь, закутанный в метели. Зазвеним хрусталем. В нем только я да памяти узлы. Но время - купчиха: Уехали ребята из артели Чаевничать любит, и песню до апреля увезли. И мимо А мне осталось Проносится праздник... в тишине столетий Не вытерплю больше и дня: крыть на чем свет Налейте вина! – прожорливую печь, Я хочу целоваться с любимой, с мышами философствовать о лете А после – и спирт Хоть об пол – до новых праздников беречь. На счастье – А мне осталось... Разбейте меня! Словом, да чего там,- 275

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет *** ЭПИТАФИЯ Здесь все так привычно, Соберется толпа, Здесь все так примерно. Кто-то скажет: «совсем молодой», Мне словно прививка– Кто-то скажет, что пьян, Оскал ваших нервов. Третий спичку зажжет надо мной. Иду, издеваясь Прогорланит: «готов» Над собственной болью. И уйдет, сигаретой дымя. Я знаю, что бой Из больших городов Проиграл я без боя. Для приличья наедет родня, Омылки улыбок, Чтоб назвать дураком, Окурки острот. Посудачить о дачах своих. Глаза, как улика, Журавли за окном Проходят сквозь строй. Протрубят, словно годы мои. Блестят языки, А потом все умрет, Полосуя, как бритвы, И поселится в дом тишина. И каждый шипит: И другому займет «Все, конец, ты - убитый.» До получки соседка одна. Вхожу, будто в лужи, Я в эти беседы, *** И все затихают, Не рифмуйте Сибирь, Как волны, - бесследно. Потерпите, успеете, тише. Заброшу все к черту. И она в благодарность Возьму и уеду. Откроет вам душу сама. Как женщина в черном, ...Как пылают жарки, Влюблюсь напоследок Как черемуха, мая напившись, В такую ж, как я,- До вечерней звезды С перебитою волей... Сводит бедных кукушек с ума. Прости ты меня, Не рифмуйте Сибирь – Моя милая Волга. Лучше вспомним простины – Прости меня, мама. Ей мужицкая суть, Прости, если сможешь. А не рифма нужна. Ведь жил я так мало, Как на гроб Шукшина А так много должен. Слезы красной калиной До надгробной плиты *** Проливала она. Тишина на душе, Не рифмуйте Сибирь, тишина. Не хулите напрасно, Да такая – И тогда, словно мама, хоть рыбу лови. Набросив на плечи закат, В это время нельзя без вина, Вам она поднесет – без любви. От всех бед и напастей– Тишина, как вчера, К пересохшим губам, как сто лет. Будто чашу - Байкал. До рассвета никто не придет. Нож невинно лежит на столе. И ждет. 276

«Истоки», «Шклинда» и другие Сильвестр МЕДВЕДЕВ *** Приходите ко мне грустить. НОЛЬ-ОДИННАДЦАТЬ Как бутылку открою душу. Улица наша грязная: на всем лежит не- Будем чокаться, будем пить, прикрытая дряхлость и липкий налет утра- будем вьюгу-цыганку слушать. тившего свою текучесть времени. Грязна, Приходите ко мне грустить, как стекло надколотого стакана, который приносите свои печали – радужными от старости боками все еще будем их, как сигары, курить, силится отразить солнечный луч. опустив черепа в молчанье. Когда-то, в пору первого строительства Приходите ко мне грустить, БАМа, сюда пригнали голодные толпы слушать слов моих листопад. врагов народа, и они, за кусок хлеба, вы- Хоть на час про дела забыть, строили эти сумрачные бараки. Потом при- чуть оттаять от лжи эстрад. шла Великая Победа и, вместе с ней, плен- Приходите ко мне грустить– ные японцы - продолжить строительство как бутылку открою душу... Великого Пути. Когда оставшихся в жи- вых отправили на родину,- пустые бараки и карцеры обжили вчерашние победители. Потом заборы порушили, колючку смота- ли и увезли нуждающимся, а постройками - свидетелями тридцатилетних унижений, раскаявшись и осудив,- осчастливили сы- новей и внуков бывших зеков: пользуйтесь. Называется она Ноль-одиннадцатой, по номеру бывшего лагерного пункта. Я слы- шал: ее хотели назвать улицей Энтузиа- стов. Ехал поездом - не зная куда. Время оста- новилось: прошлого не было, будущего - не видел. Был только жесткий вагон с заста- релым запахом нечистоты. Бедно одетые и, большей частью, пьяные пассажиры. И я среди них - чужой всем и непричастный ни к чему. Сибирские дороги длинны, я не спешил, да и никому не был нужен. К тому же обшарпанный вагон сводил на нет то, что я коротко стрижен, что старая куртка хе-бе надета прямо на майку, что ноги об- уты в рыжие кирзовые сапоги бог знает ка- кого срока носки. На крошечных станциях покупал у ста- рух кульки вареной картошки, иногда - с прозрачным ломтиком желтого свиного сала; в пристанционных магазинчиках - хлеб и папиросы, а то и находился кто- 277

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет нибудь, усердно изливавший мне душу и - не раздумывая сказал я и, только потом щедро пичкавший копеечной бормотухой, поинтересовался: что это за зверь? не забывая, впрочем, про сало, домашнюю стряпню и крутые яйца. Я не брезговал. Работать стал в той самой котельной, та же труба пачкает небо сажен, те же блеклые Выходя однажды за неизменной порци- буквы видны на ней. Кой-как прописали ей картошки, я заметил на черном пальце меня, даже комнату дали в бараке на Ноль- трубы, торчавшей из-за шиферного хребта одиннадцатой. Жизнь пошла, не было сча- вокзала, большие белые буквы. Почти на стья - несчастье помогло: впервые у меня самом верху, метрах в двадцати от земли, был собственный угол, куда я мог вползти, они откровенно сообщали всем и каждо- как улитка в раковину,- захлопнуть дверь му: «Наташа! Я тебя люблю!» а чуть ниже и вволю спать, читать, думать. Я завел ры- - наспех, вкривь и вкось скакали палочки жего кота, синие занавески, десяток кни- другой надписи; «Вася! Ты - говно!» - го- жек сносных поэтов и в двадцать пять лет, ворилось в ней. впервые, - взаправдашние джинсы. «Как их расперло»,- хохоча, подумал я. В барак наш не селили семейных и не- п почему-то стало ясно: дальше ехать со- пьющих. Вечером по нашей улице редко всем не надо. Начало было хорошее. Мож- кто отваживался пройти. Жил я замкнуто, но было попытаться жить, ни с кем близко не сходясь, но соседи сочли меня своим. Может быть потому, что, ког- До холодов пробавлялся рыбалкой, со- да одиночество и тоска по жизни лучшей, бирал и сбывал, на паях с такими же би- осмысленной, черной кровью раздували чегонами, ягоду; крал капусту и огурцы с вены, моя убогая комнатенка превращалась колхозных полей. Не единожды был бит в питейное заведение со свободным вхо- и ограблен сворами молодых строителей дом... Сочли своим - и оставили в покое. коммунизма - конечно, из озорства: что было у меня отнимать? Но, пришедший Зима сломилась неожиданно: конец фев- незаметно, октябрь не захотел смотреть на раля выдался таким, что и многим апре- то. что я хожу в старых кедах, выбеленной лям должно быть стыдно. Снега просели, росой и солнцем штормовке и летней шля- за ночь на них нарастала твердая лубяная пе с дырочками для вентиляции. корка. Еще не видимые, под рыхлой белой плотью, крошечными колокольчиками по- Переход из высшего в низшее качество званивали первые ручейки. Днями от сол- был для меня привычен: безликой рабси- нечного блеска было больно глазам. лой я пошагал по скрипучим полам мест- ных «фирм». Кадровики, только заглянув в Я часто ходил на вокзал: одиночество мои документы, отказывали в приеме под среди людей, казалось мне, - уже чуть по- смехотворными предлогами. легче. А вся эта суета, угольный дым из вагонных печурок, грязно-зеленая кишка Как-то, ветреным днем идя по улице, я поезда, чавкающая дверьми, - странным насмерть отморозил уши, долго не разду- образом завораживали меня и оживляли. Я мывая, вбежал в первую открытую дверь - твердо знал, когда станет невмоготу, всегда греться. Оказалось - контора. Самая теплая есть хороший выход - взять билет. батарея прилепилась напротив отдела ка- дров. Я еще не успел оттаять свои бедные В вокзальном буфете торговали сквер- уши, когда дверь кабинета неожиданно ной снедью, зато там было прекрасное зер- приоткрылась и выглянувшая оттуда жен- кальное окно, за которым я часами проси- щина спросила меня,- не к ней ли я? «Ну живал перед стаканом сока или чаю. Мне конечно к Вам!» - ответил я, подсмеиваясь была видна восточная часть перрона - с в душе и не веря ни во что. Однако, перели- киосками, багажной камерой, старухами, став мои бумажонки, она спросила: «Золы- продававшими все ту же картошку, и, если циком в котельную пойдешь?» «Пойду!» посмотреть круто в правым угол окна, - 278

«Истоки», «Шклинда» и другие можно было увидеть зеленые сени и вход ваться по новостроенным станциям во в магазин. За этим я и ходил. Это затягива- временных балках и засыпушках. Поезда ло, как взгляд в аквариум. Отгороженный тысячами везли знающих на стройки Века, хрупкой полосой стекла, никем не види- один я был доволен прохладным сумраком мый, я жадно хватал и впитывал зрачками буфета и, изнемогая от непонимания мира каждое лицо, всякий жест и фигуру. и собственной бескрылости,- молчал, смо- трел и не двигался с места, покуда малень- Зачем все это, кому нужно и кем приду- кая кудрявая женщина не уронила стакан мано, - думал я, вот этот старик с метлой жидкого чаю на мои колени, и аквариум и тележкой, изо дня в день подметающий лопнул. заплеванные дорожки; тощая бабка с ка- стрюлей пельменей-дистрофиков; конопа- Звали ее Витой. тый мальчишка в необмятой милицейской Куцыми летними ночами, когда смолка- форме, смотрящий на всех с высоты своего ли крики старожилов улицы, читая «Новую величия. жизнь» Петрарки, я мимо воли соединял в одно ее - и жизнь. Сколько лет старик метет серый асфальт Август уже клонился к закату, когда и все то же: окурки, плевки, сор, мерзость. поздним теплым вечером я принес ее вещи Бабка, за пятьдесят лет каторжной работы к себе. Мы не зажигали огня, молча и тихо не заработавшая старости свободной от за- - лицо в лицо, сидя друг против друга. Вос- бот о куске хлеба... А мальчишка? - что ж, ходящая луна косо перечеркивала доски и на него найдется добрый нож, или палка, пола крестом рамы. «Провоняю я редькой или попросту старый друг не жалеющий и луком!» - свирепо пел сосед за тонкой чернил... перегородкой и бил по столу кулаком. Не- подалеку где-то вспотычку наигрывала Подходил поезд и выплескивал толпы гармонь. голодных, жаждущих и просто не знающих Их не было. Никого не было. В моей ни- как заполнить затянувшийся досуг людей. щей комнате разгорался чудесный теплый Завокзальный магазин, в изобилии снабжа- свет, названья которому я не знаю. Я закрыл ющий бормотухой, штурмовал полуразде- глаза и закрытыми видел: к старым часам, тый, наповал разивший перегаром и матер- давно висевшим в чулане, протянулась за- щиной, авангард молодежи. В узких сенях ботливая рука, смахнула пыль, подтянула вспыхивали молниеносные стычки, и я, из гирьку, толкнула маятник и они пошли без своего аквариума, мог вволю любоваться сбоев, ровно и отчетливо, пускай за окном петушиными прыжками и увертками дра- опять уже просыпалась Нольодиннадца- чунов. тая, стряхивала похмельную дрему, со сто- нами и руганью крутила головой и охала. На распаренных лицах, в постанове го- лов, в сжатых кулаках и угрожающе рас- ЗИМОЙ топыренных локтях я видел странную для Долго стоял на морозе, поминутно меня уверенность. «Мы-то знаем - что по- смотрел на часы. Вошел в зал ожидания: чем!» - набухшими венами сигналили ку- грел ноги возле чугунных гармоник бата- лаки. «Мы-то знаем, как правильно жить и рей. Пытался оттаять дыханием затянутое для чего!» - кивали головы. «Мы-то знаем, льдом стекло - отогретый глазок тут же за- что хорошо и что плохо!» - визжали и вере- тягивало изморозью. Достал сигареты, вы- щали локти, литые спины и медные зады нул одну, покрутил в руке и пошел к выхо- хмельных, полных молодецкого завода фи- ду. Прикрыл дверь, прикуривая - наклонил гур. Вся эта масса молодого горячего мяса, голову. росчерком пера двинутая на восток, рва- - Разрешите? - лась изорвать свои мышцы непосильном работой, выхаркать простуженные легкие, 279 утратив легкость на ногу и здоровье - спи-

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Взглянул - тускло блестят звезды на по- Брови капитана - кверху: - Какой сер- гоне, серое пятно лица в рамке заиндевело- жант? - го капюшона,- подал спички: Молча расстегиваю пальто,- появляют- - Пожалуйста. ся голубые петлицы, желтые пуговицы, Капитан (при чем тут милиционер?), хаки... прикуривая, будто ненароком, поднес к мо- ему лицу слабый язычок огня и, выдыхая Переглядываются... дым: - Что здесь делаете? - документы! - Вот странный вопрос! - Вам двадцать ...С бумажонками - к ней? Здравствуй, лет; вы прожили полтора года в утлой хи- вот отпускной, как я соскучился, возьми баре за Полярным кругом; нет еще и суток военный, ты ждала? меня зовут... - как вы добрались домой; вы пришли на... -Нет! - - Что делаете?! Нет? - Почему, есть ли знакомые, кого - Стою. ждешь, кто родители, зачем стоял на виа- - И как давно? дуке, где шапка, почему очки с темными -Сколько нужно. стеклами, не злись, чего высматриваешь - Третий день вижу на вокзале. И все ве- в поездах, не русский что ли, отвечай как чером...- положено, я тебе покажу, от дурака слышу, - Не шутите? - ноги, в тонких сапогах, молокосос... опять начинали мерзнуть. Хорошо что, Девять. вместо шинели, догадался надеть теплое Десять десятого. пальто,- Ноги, извините, замерзли,- бросил Полдесятого. сигарету и - в тепло, греться. Кажется, я его понимаю: далеко за со- Без четырех восемь. Вот-вот... Выхожу: рок. Да я-то причем? все то же. Хотя - нет: что то изменилось. - Ну, ладно, я утром приеду к тебе: про- Ага - капитан не один. Разом повернули на верю, что ты тут наплел! - стук двери и плотной кучкой идут ко мне. - Хоть всем отделением! (Больно я тебе Молча окружают. Капитан официален: нужен.) - Придется пройтить! - Добровольцы: - Извини, парень.- - Куда? - - Ну, конечно... По-о-шли... - В отделение! - Бегу на вокзал: никого. Бестолково бро- Чертовщина какая-то... Смотрю на часы: саюсь в один проулок, другой - по которым - Надолго? - она могла пройти к моей, насквозь промо- - Идем, идем! - враждебно подталкива- роженной пятиэтажке N..., третий этаж, на- ют в спину. лево... - Это... Руки свяжете или так поведете? - Все пропало. Я, стыд-то,- готов распла- - Пошел! - каться... И пошли: двое сзаду, двое по бокам. Как вдруг, из черноты некрашеных за- Перед глазами - торжественная спина ка- боров, из пыльно-серого морозного сум- питана. рака возникает маленькая женская фигура. Стуча мерзлыми подошвами ввалива- Устало бредет мне навстречу, постукивает емся в дежурку: двое блокируют выход. о голяшку войлочного сапога замерзшей, Капитан распахивает хилую дверцу, при- до костяного стука, веткой. глашает меня с конвоирами за стеклянную Замирает, увидав меня, потом, нетвердо перегородку. шагая, подходит ближе: Расселись. - Ты? - Стою. И столько слышится мне в этом «ты», - Кто таков? - что во мне что-то шепчет: - Сержант. - Спасибо тебе, капитан! 280

«Истоки», «Шклинда» и другие Василий Это Димка, страдая с похмелья и дого- ОРОЧОН ворившись за самогонку завалить кабана бабке-соседке, склянчил у пьяного до из- СЕМЬ СНОВ САНИ МАРТЫШКИНА умления начальника партии наган и рас- (Повесть) стреливал того кабана. Перед дембелем Саня затосковал. Саня под навесом дровяным вытесывал Упорно снилась ему тайга, изыскания; себе топорище из хорошо высушенного бе- даже опротивевший в ту алагнинскую резового полешка, уже доводил осколком осень нивелир снился с нежностью, слов- стекла и не отвлекся ни на первый выстрел, но любимая девушка. И Саня, не выдер- ни на следующий. жав, написал в Иркутск, в общагу письмо, спрашивая, есть ли для него работа, можно Но, когда жахнул третий, он встал, уста- ли приехать. Знал, что по закону ему обяза- ло потянулся и спросил у завхоза-повара ны дать работу в организации, откуда ушел Адамыча: служить. Но уж больно тоскливо стало, хо- телось, чтоб кто-то сказал: приезжай, мы - Скольких же он там решает? ждем, ты нужен нам. - Глянем? - гулким басом бывшего во- И, в ожидании ответа, стало Сане снить- енмора предложил Адамыч, поднимая свое ся-вспоминаться. двухцентнерное тело во весь двухметро- Длинными дембельскими ночами. вый рост. Через проход в стайке они вышли на Вспоминал Саня все - худое и хорошее: зады двора и по огороду зашагали до со- все, что стоит вспоминать, и что надо бы седского заплота. За это время успели жах- забыть. Все свои прошедшие двадцать нуть еще три выстрела. лет, свою великолепную и безалаберную - Кино и немцы! - комментировал Сань- юность, вспомнил жестокость друзей и ка. доброту врагов, вспомнил кирзу работы и Зрелище, открывшееся им, было вели- апельсиний вкус ее окончания, победного колепно в своей несуразности. Загончик, завершения. в котором метался окровавленный кабан, был пристроен к стайке, а одной стороной Саня Мартышкин был человеком трез- приткнулся к узенькому сортирчику с од- вым, хотя выпить любил, умел порой хме- носкатной крутой крышей. На ней, левой леть и без вина - от весны, от юной силы, от рукой держась за вытяжную трубу, сползая влюбленности неизвестно в кого - от жиз- и егозя, размахивал наганом ошалевший ни. Но был он человеком трезвым, и пото- Димка. А от боли и грохота выстрелов оша- му тщательно отсеял сны-воспоминания от левший кабан с визгом кругами носился по бессвязных снов. загончику, набрав скорость, мощным лбом таранил сортир. Дощатое строеньице хо- Осталось вот что: дило ходуном. Димка гарцевал на крыше, пытаясь навести ствол на кабана, молчал. 1. Он только ранил кабана с первого выстре- ...предзакатное солнце все удлиняло ла и, спасаясь от разъяренного подранка, тени, освещение менялось и искажало все взлетел на крышу уборной. Все остальные контуры вокруг, тишина становилась поч- выстрелы - в белый свет. ти осязаемой. Доски трещали, кабан визжал, в доме И тут ее разорвал револьверный вы- охала хозяйка. стрел. - Та-ак! - пропел Адамыч, раздвигая старые горбыли и протискиваясь на сопре- дельную территорию. Грузно ступая, он выбрался на полусгнивший тротуар, отпер 281

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет воротца в загончик, на ходу вытягивая из- Через полчаса вернулся из Черемхово за голенища нож. Кабан, в очередной раз Николай, начальник отряда, привез еще долбанув сортир, несся по кругу. Неулови- двух рабочих. Выслушав Адамыча и Саню, мым движением Адамыч перехватил его за промурлыкал в двухнедельную бороденку переднюю ногу, дернул, сунул ножом. Ка- песенку про Наташу и позвал Саню в избу. бан перевернулся, дернулся и затих. Не обращая внимания на спящего на «отто- манке» Маркиза, развернул на столе карту. И вдруг опять стало удивительно тихо. - Ну ты, убивец, слезай! - со спокойным - Смотри сюда, Саня. Завтра начинаем презрением приказал Адамыч.- Да наган трассировку. Ждать, пока остальные подъ- не забудь! едут, уже нельзя. Сам видишь, что творит- И, не глядя по сторонам, величественно ся. Надо из поселка быстрей уходить. Если удалился, сопровождаемый восхищенным завтра сделаем вот эти шесть с половиной Санькой. километров, послезавтра затаборимся вот В избе, поразглядывав запившегося на- здесь. Уже двенадцать верст от поселка, от чальника партии, Адамыч прогудел из соблазнов. какого-то подражателя Баркову: - В родовом фамильном замке на вос- Пойдем встречным ходом. Я от поселка точной оттоманке сам маркиз де Мудиг- - вот до этого угла поворота. Ты - на него нили вина собственные пили!.. Говно тебе же, от подошвы вот этой высоты. Понял? через тряпочку сосать, а не водку пить, на- Сможешь протрассировать? чальник! Народ с ума от безделья сходит, а ты допился - личное оружие кому попало - Я вообще-то, самостоятельно еще ни даешь! разу... Смогу, если надо. И, прибавив весьма соленую флотскую присказку про пароходство и товарище- - Надо, Саня. Надо, чтобы мужики как ство, грустно сказал Сане: следует завтра поработали, и чтоб не зря. - Завтра обратно в Иркутск уеду. Не бу- От тебя зависит. Не ошибись. Если све- дет дела с таким... шишься метров на пять - хрен с ним. Глав- ное - мою визирку не проскочи. Я на углу сосну повыше затешу, не ленись вперед бегать, поглядывать... Мужики если падать будут, стонать, что сил нет - не верь. По- том все похмелье враз выйдет. Тайга, Саня, ото всего лечит. От дури - тоже... Ладно, го- товься. Я на тебя крепко надеюсь... Заволновался Саня. Сделал поверки теодолита, пошел разыскивать «святую троицу», с которой завтра ему предстояло свершать трудовой подвиг. Разыскал он их на околице. Сидели они на вытоптанной скотом траве, совсем печальные. Кровавый глаз солнца почти совсем уже спрятался за женские ресницы елей. Самый печальный, Димка, безжалостно осмеянный, изруган- ный за сорвавшийся магарыч, с огромным энтузиазмом откликнулся: - Верно, Саня! Токо солнце взойдет! На- доело уже тут пыль глотать да водку жрать! Не за тем из Иркутска ехали!.. - Ты, начальник, на нас «Дэту» возьми, 282

«Истоки», «Шклинда» и другие а то комары сожрут и косточек не оставят, - - Да мы так проспиртовались,- они и обстоятельно подал заявку Толик. близко к нам не подлетят. Кудрявый Леха молча и беззаботно - Ну-ну, - сомневался Саня... улыбнулся. Сомневался он зря. Парни и в самом Саня получил у Адамыча четыре флако- деле рванули. Они даже не орали, когда на «Дэты», три отдал парням и сел мудр- вначале Саня все же ошибся с азимутом, и ствовать над картой, по семь, по десять раз просека полезла на гору, пришлось метров отмеряя прямые, снова и снова вычисляя четыреста перерубать заново. Жарища сто- азимут - все же волновался изрядно. яла несусветная, и комары, впрямь, куда- то исчезли, зато донимали пауты, стоило Николай ушел на выселки к хозяину только остановиться. Но они не останав- этой избы договариваться насчет лошадей ливались. Пот потоками бежал по голым и телеги на послезавтра. Значит, завтра - бокам и спинам, сверкали топоры, травой край, надо сделать эти шесть с половиной валился подрост, ухали деревья потолще. километров. К тому же им везло - пока по створу не по- палось ни одного по-настоящему толстого В избу осторожно зашел Толька. Молча дерева. и уважительно постоял рядом, кашлянул. На первых сотнях метров Саня все ме- - Начальник, дай карандаша простого? тался от теодолита к вешкам, все пытал- - На, - вытащил заточенный карандаш из ся по рельефу определиться, не загнул ли гнезда планшетки Саня. трассу опять куда-то не туда. Потом успо- Минут через десять пришел унылый коился, взял свой топор, тоже пошел ру- Димка. биться. - Саня, карандаш дай, а? И ему выдал Саня карандаш - может, ре- Через час остановились перекурить. шили ребята письма написать в последний Взмокшие парни тяжело дышали, пояса свободный вечер. штанов почернели от пота. И тут благода- Следом явился улыбчивый Леха: тью прошел по лесу легкий ветерок, потом - Макарыч, пару карандашей дай? дунул посильнее, во внезапно почернев- - Да вы что, едите их, что ли? - изумился шем небе заблистало, загрохотало, и хлы- Саня. нул ливень. Едва обсохнув, все опять были - Ладно, пойдем, - посмотришь... мокрехоньки - от дождя. Под навесом при свете лампочки «свя- тая троица», сделав из марлевого полога Санька галопом унесся по просеке, на- и карандашных растолченных стержней дел на теодолит колпак и вернулся к пар- фильтр, процеживала «Дэту». ням. - Во такая штучка, начальник! Из ста- граммовой флакухи «Дэты» восемьдесят - Да-а!.. Что делать-то будем? Возвра- грамм спирту получается! Эх, через про- щаться? тивогазные бы фильтры - чище и потерь меньше! - радостно поведал Толик. - А много еще рубиться, до угла-то? - Алхимики! - голосом Адамыча ряв- - Да фигня - километр. - До угла еще кнул Санька. - А работать завтра как? оставалось примерно два восемьсот. - С небывалым трудовым подъемом! - - Тогда рубиться будем! - за всех решил все радовался Толька. И, посерьезнев, до- Толька. - Все равно уже все мокрые, аж в бавил: сапогах хлюпает. - Не бзди, начальник, щас вмажем и - Нельзя по ТБ в дождь рубиться, - на- спать ляжем. А утром рванем. помнил Саня. - А комары? - Эх, Макарыч, тут или ТБ соблюдать, или работать - то и другое враз, ну, никак не получается! - весело возразил Леха. - 283

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Вот надо из железных полос типа сабель пачку папирос и выкинул: в мокрой пачке - понаделать, а то топором замучаешься ку- жидкая табачная каша. стики рубить. Мы под ЛЭПой когда... Он медленно отсчитал шаги до затесан- - После расскажешь, - перебил Димка, ной сосны: шестьдесят семь. Все коту под сплевывая раскисший окурок, - пошли, что хвост. В оцепенении постоял, прижимаясь ли... мокрой спиной к стволу, плачущему до- ждем и смолой. Впору и самому плакать. Это была веселая работа! Стукнешь то- пором по осине или березе - на тебя ведра Голоса, треск подроста, хряск топоров два-три воды. Но парни орали, что уто- вывели его из оцепенения. Парни рубились пленнику дождь не страшен, и продолжали уже недалеко. Саня попробовал влезть на рубиться. Димка носился, заготавливая и сосну и углядеть их. Все было мокрым, выставляя вешки, - едва успевал за тремя все скользило. Обреченно оттолкнувшись здоровыми, вошедшими в азарт работы от сосны, он пошел, держа направление на парнями. Мокрый лист залепил Сане стек- звуки, не обращая внимания на хлещущие ло на очках, ладно так приклеился, парни ветки, и метров через семьдесят за редею- гоготали, показывали пальцами, орали: щим подростом увидел просеку и «святую «Пусто-один!» Саня очки снял - толку от троицу». Оглянувшись, увидел белеющие них в такой ливень никакого - вода стекла затесы. Встал боком, вытянув правую руку заливала. по оси просеки, левую - по прямой с пра- вой. Рука показала на сосну! Темп начал снижаться, притомились ре- бята. Сдерживаясь, чтобы не побежать, лику- юще вопя, спокойным шагом вышел к ре- - Ты бы померил, начальник, сколько бятам. еще осталось, - попросил Толик, фыркаясь и отдуваясь. - Ну что, Саня, много еще?.. - едва не хо- ром встретили его. Саня оставил топор, вернулся к теодо- литу и пошел по просеке размеренным - Да ерунда, парни, - километр остался... «маркшейдерским» шагом, какому учил - Да ты что, издеваешься?! Мы уже ки- его год назад Виталич: шаг - метр, шаг - лометров пять прорубились, а ты утром го- метр. Оставалось еще метров восемьсот. ворил - их всего четыре должно быть! Мы, наверное, уже давно проскочили! Трасси- - Фигня осталась - километр! - бодро ровщик, так тебя и так! оповестил он парней. - Дай-ка мой топор, Димка. Вон, ви- дишь, на сосне затесы? Сейчас выйдем, - - Ты ж говорил уже, что километр! - воз- пряча радость, спокойно ответил Саня. мутились они. -...Я, честно говоря, не думал, что вы - Не, сейчас уж точно - километр! сегодня закончите, - сказал Николай, глядя - А ты опять не загнул куда? на сияющего Саню. - Сильно матерились - Нет, - твердо ответил Саня, - скоро вы- мужики? йдем на угол - я схожу проверюсь. Снова замелькали топоры, а Саня всту- - Не-а! А работали, как звери! пил в чащобу молодого сосняка, продира- - Намного свешился? ясь вперед, стараясь выдерживать направ- - Меньше метра! ление. - Да ты что! Совсем здорово! Он вышел на свежую просеку и при- - Не думал, говоришь, а лошадей взял? свистнул. Огромные затесы на толстой со- - Ну, если б вы не сделали, - завтра бы сне были метрах в семидесяти влево от того переезжали, а я бы заканчивал со своими... места, куда он вышел. Холод покатился по Уже переодетая в сухое, «святая трои- груди к низу живота и медленно поднялся ца» ввалилась в избу. до горла. «Запорол! Туфтач!..» Дрожащими пальцами достал из кармана энцефалитки 284

«Истоки», «Шклинда» и другие - Сань, покажи-ка, сколь мы прошли се- И все же, когда отгулял он выпускной годня? вечер и встретил рассвет на берегу рукот- ворного моря, когда принес домой атте- - Николай, первый день отметить бы стат, отец торжественно сказал ему: надо! - Сын! Мы с мамой поздравляем тебя и - Я вчера, мужики, четыре бутылки вод- дарим в честь окончания школы автомо- ки привез. А пить мы ее на Куртуе будем. биль «Волга»! - помолчав в ожидании бла- годарности, продолжил: - Впереди - ВУЗ. Я - А где этот Куртуй? уже разговаривал с Борисом Натановичем - А вот, смотри. из МИСИ... - Ого! Сколько это по масштабу-то бу- дет? На что сын вдруг ответил: - Да чего смотреть - километр! - очень - Вот что, папа, и ты, мама! Семнадцать серьезно сказал Саня, и «святая троица» лет я терпел все это. Больше - хватит! заржала так, что вошедший Адамыч при- И, повергнув в глубочайшую обиду, остановился было. скорбь и недоумение своих любящих роди- - Господа, кушать подано, идите жрать! - телей, вышел в дверь и скрылся в неизвест- перекрывая смех, провозгласил он. ном направлении. - Адамыч, ты же хотел сегодня в Ир- Вот за что неблагодарный сын так-то кутск возвращаться? - спросил Саня. поступил с родителями своими? Ни в чем - А что мне там делать, Саня? Тут му- они ему никогда не отказывали, ни к чему жики вкалывают, их кормить хорошо надо. не принуждали, а если наставляли на путь После пьянок да в тайге, знаешь, какой жор истинный, то исподволь, тактично направ- нападает?.. ляли в русло, давно намеченное и рассчи- танное-распланированное на ближайшие 2. десять лет... ...Саня Мартышкин был у мамы и папы один. Но, сын директора крупного завода Уехал Саня в «столицу Сибири, люби- и директриссы средней школы, Саня не в мый Иркутск, середину земли», как само- родню задался. Правда, до поры до вре- надеянно пелось каждое утро по городской мени, хлопот родителям он не доставлял. радиосети. Уехал, устроился в изыскатель- Учился отлично, а проказничал не боль- скую экспедицию шурфовщиком, благо, ше других. А вот в десятом классе крепко парень он был рослый, крепкий, разрядник огорчил не только родителей, но и учите- по боксу и плаванию. лей своих. Он уверенно шел на золотую ме- даль. Он и еще одна девочка из его класса, И началась у него таежная жизнь. Она заморыш, такая, знаете, зубрила, прозрач- была непохожа ни на что, виденое и чита- ная от усердия. Но, по раскладке кого-то ное им. Коренной горожанин, он, хоть и в сверху, медаль-то была на всю школу одна. таежном, но городе прожил все свои сем- Дошлые ученички про это прознали. И на надцать. А тут - до ближайшего поселка экзаменах Саня сделал все возможное, что- - верст двести без дорог. Сопки, распадки, бы не получить «отлично» по химии. Эк- кручи, горные речки, сосняк и кедрач не- заменационная комиссия, при всем своем виданный, ели в распадках почти черные; желании, больше четверки поставить ему живопись и музыка тайги такая богатая, не смогла. Правда, Саня зря старался, по- роскошная, насыщеная красками и звука- тому что в этот же день, по той же химии, ми, что в сознание сразу не вмещается, а девочке той уже поставили четверку, не душу заполняет целиком. подрассчитали. Лишил, лишил Саня школу золотого медалиста, лишил законной гор- О родителях, о прошлом своем и проис- дости родителей и учителей своих. хождении впервые по-настоящему вспом- нил и задумался Саня месяца через два по- 285

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет сле исхода своего из родного дома. Было изменил, ну, и лучше не придумали, чем уже начало сентября, но осень еще едва Мартышкин. Он и отца тогда переимено- прикоснулась к тайге - самое начало бабье- вал, так что я - не Маркович, а Макарович. го лета. - Лихо! А зачем? В полдень, в первый раз после зачинно- - Ну, считал, что у крестьян доверия бу- го, предработного перекура, Саня и Марк дет больше к Мартышкину, чем к Мартин- уселись на краю шурфа, свесив босые, го- сону. рящие от кирзачей, ноги в прохладу и тень, - Ну что же, вполне здравое рассужде- курили и беседовали. Саня уже усвоил одно ние. А я вот в детстве никогда не задумы- из неписанных правил таежного этикета: вался, что я - еврей. Мама моя... Она, кста- «никогда никого не расспрашивай - кто да ти, тоже всю жизнь в геологии работала, что, - захочет - сам расскажет.» И, рано или с перерывом на войну... У нее трудового поздно, все рассказывали о себе. Видимо, стажа больше, чем ей лет. Такое только у тайга, узкий круг общения, совместная ра- нас бывает... Так вот, мама моя никогда, ни бота, общий котел - все это располагает к единым словом не выделяла нашу с ней на- исповеди. Чаще всего это случается вече- циональность. Не из стыда или боязни - не ром, у костра. Но иногда и вот так, как сей- придавала этому никакого значения. Она у час, неожиданно. меня - та еще старушка! В гостях предлага- ют ей «капельку вина». Она в ответ: «Луч- Марка привез Виктор, геолог, и сра- ше стакан водки - от вина я потею!..» зу поставил в паре с Саней. Саня, хоть на Переждав, пока Санька прохохотался, шурфовке проработал меньше двух меся- Марк продолжил: цев, быстро ухватил - что к чему, и теперь - Так вот... Я бы и сейчас не вспоминал охотно делился с новичком своим опытом. про национальность, если б, чуть не на Большеголовый, с женскими ручками и каждом шагу, не напоминали. Хохлы: та ты телосложением ребенка, с огромными пе- ж еврей! Русские: но вы же... еврей. Евреи: чальными, чуть на выкате, глазами, Марк ты ведь наш, ты еврей! А я... говорю по- оказался на удивление выносливым и на- русски, пишу по-русски, думаю по-русски, стырным. Эта настырность и двужиль- спектакли (режиссер я) ставлю на русском ность помогала ему там, где Сане хватало языке. И мне не важно, кто написал пьесу: просто силы. Такое ценилось в экспеди- русский, немец, негр, еврей ли - если это ции, и Саня безо всякого раздражения по- про нас, если о нашей жизни. И еще, чтоб правлял поначалу огрехи Марка, радуясь, это было - искусство. Понимаете, искус- как быстро тот вникает во все. ство интернационально, вернее, - наднаци- онально. И когда мы читаем Бернса, мы не - Я, Саша, первый раз в Сибири. Люди помним, что этого шотландца перевел на тут особенные - добрее, проще, чище, что русский язык еврей Маршак - до того все ли... это наше... Вы Бернса читали? - Н-нет, кажется. - Да ну - нормальные люди. - Если кажется, точно - не читали. Его не - В том-то и дело, что для вас это - нор- забудешь и не спутаешь. У меня есть томик ма, а вот у нас на Украине, особенно в боль- с собой - дам почитать... Ну вот, делаю я ших городах, особенно среди интеллиген- спектакль, а худсовет мне намекает, что я тов так называемых... Вот вас не удивляет, делаю его не совсем по-украински, живя, Саша, что еврей шурфы долбит? меж тем, на Украине! И я, как дурак, кида- - А чего удивляться - я сам еврей. юсь доказывать, что я и не собирался, а де- - Вы серьезно? - сам от удивления кач- лал так, как разумею и хочу. И меня рубят! нулся на краю шурфа Марк. И спектакль закрывают. Или не выпуска- - Вполне. Дедушка мой, Мартинсон, - чистопсовый еврей. Когда его на коллек- тивизацию партия посылала, он фамилию 286

«Истоки», «Шклинда» и другие ют. Там много своих хитростей... И тогда Да потому, что мне не дают делать то, что мои соплеменники говорят мне: «Марек, я хочу, а учат делать то и так, как хочет почему вы не пришли к нам, мы же вам кто-то! Вот вы учите меня копать, но не за- всегда поможем! Вы позвоните Михаилу ставляете делать так же, как вы, и я вижу: Исааковичу, позвоните ему - и все!» И мне у меня получается почти не хуже, хоть я и до вытья хочется позвонить, но я не зво- делаю по-своему. А там... Вот те, кто же- ню. Почему? Да потому же! Какая разница лает мне добра, говорят: «Да наплюнь! Да - идти в стаю украинских националистов, в поставь пять-шесть спектаклей так, как им стаю сионистов или русопятов? Не хочу я хочется. Будет у тебя имя, будет положение в стаю, понимаете? - тогда и будешь делать так, как хочется тебе.» - горячился Марк. - Понимаю. - Вряд ли, простите, Саша. Не так все - А что, может, и правда?.. это просто... - Неправда! Нельзя этого, поймите, Саня вспомнил последний разговор с Саша! Нельзя, знаете, делать унитазы и родителями и упрямо и строго повторил: мечтать: вот будет возможность - и я Вене- - Понимаю. Я из дому ушел поэтому. ру вылеплю. Не вылепишь - унитаз полу- Быстро глянув ему в глаза, Марк пыль- чится!.. ной рукой сжал пыльную санькину ладонь. И, уже натягивая сапоги, вздохнул: - Молодец! Человеком! Надо стараться - Да ведь, пожалуй, и не захочется по- быть человеком. Остальное - такие мело- сле. Венеру-то - признают еще или нет, а чи... Еврею Пастернаку присудили Нобе- унитазы всем нужны - дело прибыльное... левскую не за то, что он - еврей, не за то, что он - выдающийся русский поэт, хотя и Вечером, когда уже возвращались на та- за это, но это - второстепенно. За то, что он бор, Марк вдруг вернулся к разговору: человек, личность! Что, скажете: завираль- ная идея? - Только не поймите меня, Саша, что я - Ну, так любому можно - Нобелевскую. призываю вас перечеркнуть все еврейское, Каждый же человек - личность. Нет? я против еврейства только. Были Маркиш и - В том-то и дело, Саша, что нет. Чтобы Михоэлс, Акоста и Спиноза, Шолом-Алей- стать личностью, человеку жизни порой не хем и Шагал - множество!.. И с родителя- хватает. А уж чтоб остаться... Многие не ми вы - не слишком ли жестоко? У немец- смогли. И Пастернак. Оттого и умер... ко-африканского происхождения русского - А кто он, Пастернак? Пушкина есть потрясающая строка: - Саша! Да вы просто потрясающе не- вежественный молодой человек! Хотя... ...любовь к отеческим гробам...- сколько вам - двадцать? вот, если это потерять, - себя потерять - Семнадцать. можно... - Извините меня. В вашем возрасте я, Первый раз по-настоящему я ощутил, кроме того, что был невеждой, еще и ниче- что я - еврей - в армии. Старшина у нас был, го не умел делать, совсем ничего. Не знать Нечипорук. Распекал-распекал меня раз в чего-то - не позорно. Стыдно не хотеть ни- каптерке за разгильдяйство и строптивость чего знать. И еще - важно знать, чего ты не да и высказался от души, мол, мало вас, ев- хочешь... Я вас не утомил? Может, будем реев, Гитлер давил! А у меня, понимаете, долбить? дедушку, трех теток и всех маленьких бра- - Успеем, Марк. Мне интересно. тишек двоюродных и сестренок - в Бабьем - Может быть, вы скажете: зачем ты Яру... Взял я табуретку солдатскую, тяже- роешь шурфы и читаешь мне среди тайги лая такая, да и расколол об его голову... Ну проповеди, чем заниматься своим делом? что ж... Нечипорука комиссовали, а меня - в дисбат... 287

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Саня молчал, голова его гудела, сердцу горизонтальные углы теодолитом, вести было тесно, словно три раунда он провел записи в пикетажке и журналах, словом, без надежды на победу. делать элементарную работу техника на изысканиях. Им нравилось натаскивать Марк через месяц уехал, оставив в по- этого сметливого, неунывающего, непло- дарок Сане томик Бернса и книжку сти- хого парня. И по осени посоветовали ему хов Самойлова. С упоением неофита Саня дурака не валять, а идти зимой на полу- читал-перечитывал их, через пару недель годичные курсы топографов, выбили для выучив обе наизусть. Однажды, в самом него место в итээровской общаге в самом начале, мужики полюбопытствовали: что центре города. И Саня зиму учился и рабо- это такое интересное читает у костра мо- тал грузчиком, изредка посылая домой от- лодой? Саня прочел им несколько стихов крыточки в стиле Суворова: «Жив-здоров, и эпиграмм Бернса. Они были встречены чего и вам желаю.» На большее по отноше- одобрительно. Саня рискнул и прочитал им нию к родителям его пока еще не хватало. Самойлова. К его удивлению и радости му- жики приняли и крестьянина Бернса и ин- Весной курсы были закончены, и в но- теллигента Самойлова. А Гаврила (Сергей вый полевой сезон отправился Саня на Гаврилов) взял у Сани на время оба томика изыскания дороги в должности старшего и через несколько дней напел под гитару техника. несколько песен на стихи того и другого. К концу сезона эти песни знали наизусть все Отправить имущество партии по желез- и частенько пели у костра. ке до Черемхово поручили ему и Шадур- скому. Ни в этот год, ни в следующие Саня не сталкивался с национальной проблемой в На вокзале Николая Адамовича оклик- разговорах о жизни. В глубоко интернаци- нул невысоконький и щупленький мужи- ональной Сибири, в среде работяг, бичей, чонка в курточке от спецовки, белой нейло- итээровцев очень мало уделялось внима- новой рубашке и при галстучке под парчу. ния этому вопросу. Тем более, что почти в каждом смешалась кровь трех-четырех - Николай Адамыч! - ласково повизги- национальностей. Здесь главенствовал тот вал он, едва не тычась остреньким носиком же принцип, что так горячо провозглашал в непомерный живот экс-геолога, - в поле Марк: «Человеком надо быть! Остальное - все же? второстепенно.» - Здравствуй, Алекс. Тянет. Душно мне в До среды же мелкой и крупной твор- городе, и пенсия не в радость. Хоть на ме- ческой интеллигенции, до мелких и круп- сяц... А ты? ных политиков Сане было далеко. Да и, по молодости лет, ему они, с их проблемами, - Я с Новокрещенных. Тоже бутор при- были вовсе не интересны... ехали отправлять. Скоро и мы!.. 3. - Удачи. Не женился? ...первый свой сезон в тайге Саня на- - Ну что вы! Жена - учебе помеха. Вот чинал шурфовщиком, но после пришлось за сезон денег заработаю на зиму, засяду за поработать и на трассировке, и на пикета- учебники, сдам вступительные в техникум. же, нивелировке и съемке. Рубил визир- Меньше трех лет - и диплом. Вы же знаете: ки, таскал ленту и рейку - на всех видах. мне без геологии - не жизнь, - вдруг едва не Ребята-техники научили его брать отсче- заплакал он, конфузливо шмыгнув носом. ты по нивелиру, замерять вертикальные и - Ну, счастливо тебе, Алекс. - Благодарствуйте, - с неожиданным до- 288 стоинством изящно поклонился мужичон- ка и удалился. Именно удалился! - Николай Адамыч, кто это? - полюбо- пытствовал Саня.

«Истоки», «Шклинда» и другие - Ты что, Графа не знаешь? Неужто не растопил - рояль пришлось разломать, но слыхал? - удивился Шадурский. жизнь дороже! Натопил я, из сидора бухан- ку хлеба, банку тушенки, смотрю - глаза Саня, конечно, слыхал... открывает, заблестели глазки! Ну, накор- мил я ее, расцвела! «Вы спасли мне жизнь, Обычно, знакомясь, он говорил: и я полюбила вас навек!» И тут входит май- - У меня три достоинства: графское про- ор, отдает мне честь и говорит: «Товарищ исхождение, одно яйцо и чайник золота в сержант, вас срочно вызывают в Москву!» огороде. Поцеловал я Орловой руку, выходим мы с Насчет чайника были ба-а-альшие со- майором - у подъезда «эмка» ждет. Сели- мнения, насчет второго - никаких сомне- поехали. Ночью приезжаем, кругом темно, ний, а насчет графства сомнения были, но светомаскировка, на кремлевских звездах - дошлые бичи их развеяли: видели у Алекса чехлы. Проводят меня в приемную. «Това- старинные документы, подтверждающие рищ Сталин ждет вас!» Вхожу, а там - Жу- это происхождение. ков, Василевский, Рокоссовский у карты, а - Как же ты второго-то лишился? - вы- Сталин трубкой вот так повел в сторону и пытывали у него мужики у костра. говорит: «Товарищ лейтенант, ми вот тут - Да как - на Курской дуге. На мину про- с товарищами разошлись во мнениях...» тивопехотную наступил. А когда очнулся Я, по стойке «смирно»: «Товарищ Сталин, на операционном столе, главный хирург я - сержант!» «Так вот, товарищ лей-те- мне сказал: «Хоть ты и красивый, капитан, нант, Василевский предлагает брать немца но одно яйцо я тебе отрежу!» И отрезал. в Сталинграде в лоб, а ви как думаете?» - А как же ты?.. Я напрягся, а Жуков из-за спины Сталина - Дак ты воевал? мне маячит - окружать, мол, окружать! Я - Так тебе сколько лет, Граф? - обяза- четко отвечаю: «Товарищ Сталин, я счи- тельно находился очередной Фома. таю, что немца надо брать по-сибирски, Граф высокомерно смотрел сквозь него по-медвежьи - в обхват!» Сталин прина- и вопроса не слышал. На Фому шикали, хмурился и говорит: «Ви подождите там, просили заткнуться, а Графа просили рас- ми вас позовем.» - и к маршалам повора- сказать про войну. чивается. Я - за дверь, хожу из угла в угол, - Я охранял Дорогу Жизни! - гордо на- волнуюсь, конечно: как решат? Рокоссов- чинал он. - Вот стою я на льду, а он бомбит, ский дверь открывает - зайди, мол. Сталин бомбит, кругом полыньи, полуторки в них говорит: «Ми тут посовещались, товарищ - бульк! - и нету. А я стою. Насмерть! И тут капитан, и решили: немца в Сталинграде подбегает ко мне связной и говорит: «То- брать по-сибирски, как медведь, - в обхват, варищ сержант, вам двое суток отпуска в и бить по-русски - в лоб! А ви сейчас сроч- Ленинград.» Ну, я сидор за спину, автомат но отправляйтесь на Курскую дугу, ви там на шею - и пошел. И вхожу я в Ленинград. очь-чень нужьны!» «Есть!» - отвечаю, на- А там - никого. Ну, ни души - блокада! За- лево-кругом, и на аэродром. Прилетаем. хожу в один дом: все квартиры открыты, Выхожу, а там... дуга!» - драматически воз- мебель, фарфор саксонский от взрывов глашал Граф. дребезжит, картины со стен падают - и никого! А немец бомбит. Захожу в другой Не в силах больше сдерживаться, мужи- дом, в третий: одна квартира, вторая - пу- ки хохотали, визжали от смеха, катались сто!.. На третьем этаже, слышу, кто-то сто- по земле, рискуя угодить в костер. Невоз- нет жалобно. Светомаскировку поднимаю, мутимый Граф поднимался и молча уходил гляжу: Любовь Орлова! Лежит на кровати, спать. И ни разу больше за весь сезон не одеялами, шубами укрылась, один нос. Без удавалось уговорить его повторить рассказ сознания. Ну, я быстро-быстро буржуйку о его воинских подвигах. 289

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Зато часто можно было услышать пла- Но сейчас перед ним стоял рослый па- ны-мечты о том, как заработает он денег, рень приблатненного вида, нагло требуя: найдет в Иркутске опрятную старушку, за- платит ей сразу за полгода вперед за кров - Ну-к, ты, трояк давай, понял?!. и стол, накупит учебников, подготовится и Из-под полуприкрытых век взгляд Гра- поступит на заочное в техникум. И через фа был холоден и невозмутим. Граф не по- три года станет дипломированным геоло- шевелился. Он в упор не видел наглеца! гом. Ради этого Граф с самой весны отка- Саня поторопился подойти. зывался от спиртного, даже когда угощали - Тебе чего - деньги нужны? Так день- и всячески соблазняли. ги зарабатывать надо, а не клянчить. А ну, пшел отсюда! Был он в работе толковым и исполни- Приблатненный трезво оценил обста- тельным, терпеливым и невозмутимым во новку и исчез. всех таежных передрягах, - ценный экспе- Веки Графа чуть дрогнули, ни в глазах, диционный кадр. ни на лице - ни тени улыбки. - Благодарю вас, молодой человек. Кончался сезон, возвращались из тайги - Извините, - почему-то сказал Саня и на базу партии. Граф получал полный рас- ушел в смущении... чет и отправлялся брать билет до Иркут- ска. Часа через два весь поселок или вся 4. деревня гуляла. Граф угощал всех шампан- ...на крутом скалистом выступе над Ма- ским и коньяком из «адмиральской» ли- лой Белой стояло зимовье. На него почти тровой эмалированной кружки, предлагая и вышли с трассой, возле него и затабори- закусывать шоколадом и консервирован- лись, палатки поставили. Трассу поверну- ными фруктами. Двое-трое суток он поил ли вверх от прижима, к подошве горы. деревню, потом его вылавливали, брали за В зимовье обитал очень пожилой, но свои (ибо у Графа не было уже ни копья) крепенький еще, мужичок, Кондрат. Когда ему билет на самолет, на автобус, на поезд изыскатели в первый раз подходили к Кур- ли и отправляли в Иркутск. И Граф исчезал тую, дед Кондрат выскочил навстречу, за- в дебрях деревянного Иркутска. чернев улыбкой беззубого рта: - О, гостей бог послал! Геологи? Щас я А к началу сезона вновь появлялся, чи- вас чайком, чаечечком угошшу! стенький, трезвый, энергичный, преиспол- Над небольшим костерком у входа в ненный достоинства. зимовье был прилажен котелок, через не- сколько минут в нем уже бурлил кипяток. Начинался очередной виток... Дед нырнул в зимовье и выскочил опять, сокрушенно разводя руками: Когда сдали багаж, Саня проводил Ада- - Вот незадача кака - заварка-то у меня мыча до автобуса и вернулся на вокзал. вся вышла!.. Чайком вас хотел попотче- Спешить ему было некуда, а особый, от- вать... решенный от городского, мир вокзалов и - Да у нас есть, вот, заваривай. аэропортов он любил. Он и зимой иногда Дед от души сыпанул чаю в котелок, приезжал в аэропорт слушать гул самоле- первым наполнил свою кружку, пригова- тов, глядеть на них, на вокзал - слушать и ривая: смотреть поезда. Среди множества людей - Угошшайтесь, наливайте, робята, пей- и совершенно один. те чаек-то! Робята выложили сахар, сухари, достали Саня набрел на кучу мешков и вьючных сгущенку, угощали Кондрата. Он рассказы- ящиков, на которых прикорнул Граф. По- вал, видимо, стосковавшись по общению: хожий на подростка, он уютно устроился в импровизированном гнезде и, похоже, дремал. 290

«Истоки», «Шклинда» и другие - Мое это зимовье, я его и ставил... када ку мушку надо, то красеньку, то зелену с же, дай бог памяти... аккурат в тот год, голубым, то ишо каку холеру! И стегают как Князево выгорело. Князево-то знаете? лесками его, стегают, а он кобенится, выби- Изба у меня там была, сгорела тоже. Так я рат! Вот раньше было, веришь-нет, мы ево нову-то ставить не стал - куды мне одно- портами ловили. Ага. Заходишь, значит, в му. К сестре в поселок перебрался, у ей зи- реку, снимашь портки, в задницу сухарь мую. А токо снег сойдет - сюда, тут и живу вставляшь. И садисся. Как зачуешь: он за до снега. А вы, значит, геологи. Работал я задницу шшипать начинат - сразу порты с геологами, перед войной ищо, проводни- натягивашь - и на берег! Веришь-нет, паря, ком у них был, а на деле-то зверя да птицу - полны порты харюза! А щас што... для них промышлял - оне за работой своей не охотились - некогда, а я ж тут все на- В тот же вечер перевезли на телеге, с ко- скрозь знаю, вот свежанинку им и добы- торой прибыл дядя Кеша, на Куртуй весь вал. Полтора месяца с имя был, уехали оне бутор с прежнего стана. Вечером, когда потом в Иркутск... натянули палатки, обустроились, Николай достал из своего вьючника давнообещан- Как выяснилось потом, эти полтора ме- ную водку. сяца были единственным трудовым стажем Кондрата за всю его долгую жизнь. Как ни - Обмоем новоселье. К тому же - треть пытались поселковые власти привлечь его трассы на сегодня прошли, точно к этому к общественно-полезному труду, Кондрат дню. И день рожденья у меня сегодня. всю жизнь кормился тайгой, удачно из- бегая колхозов, леспромхозов, уголовных Все радостно загалдели, запоздравляли наказаний за тунеядство, даже мобилиза- Николая, заудивлялись, как он все точно ции в войну избежал, в предвоенную зиму рассчитал еще в поселке. лишившись в тайге левого глаза. Давно власть имущие на него махнули рукой; ка- Захмелев, дед Кондрат рассказывал, ка- жется, и переписи населения удалось ему ким знатным медвежатником был он по избежать, и жил он, как хотел, нигде не уч- молодости, войдя в раж, изображал свой тенный, не имеющий ни жены, ни детей, поединок с медведем в лицах, боролся бу- ни собственного жилья, кроме этого зимо- дучи одновременно и охотником, и миш- вья. По весне, как раз к первой черемше, кой, рычал, падал, катался по земле, в уходил он из поселка сюда, на три-четыре азарте прокатившись по углям и даже не дня запасшись продуктами и куревом. Рас- заметив этого. Мужики в восторге ржали, чет его был точен: через два-три дня по- крутили головами. Умаявшийся дед отпра- являлись первые горожане - из Черемхово, вился в свое зимовье спать. Свирска, Усолья, а то даже из Зимы и Ир- кутска. Как радушный хозяин, встречал он - Во врать-то! Ну, заливает! - все не мог их здесь, обязательно стремился угостить с успокоиться Димка. дороги чаем, но оказывалось, что заварка и сахар у него вышли. Запасливые горожане - Пошто «врать» - молодой он самый доставали свои припасы, в свою очередь лучший охотник был. И с одним глазом угощали Кондрата. Подносили и водочки. белку бил - шкурку не портил. Медведей Дед, выпив, вдохновлялся, рассказывал - тридцать девять штук завалил,- спокойно бывальщины, весьма похожие на истории поведал дядя Кеша, засидевшийся с ними Мюнхгаузена. На вопрос рыбака, хорошо у костра. ли клюет, ловится, вздыхал: - Сорокового, по поверью, нельзя, да? - - Эх, паря, рази это рыба щас? Набало- вспомнил Саня. ваный харюз ныне пошел. То ему желтень- - Ну. Конечно, к старости испортился Кондрат. Он ить не охотится, не рыбачит сейчас, уж лет пять как. Крохоборствует здесь. Рыбаки-охотники, грибники-ягод- ники - они ж как? Продуктишки-то с запа- сом берут, приедут на два-три дня которые 291

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет - всего-то подъесть не успевают, не обрат- Из спальника что-то шлепнулось на зем- но же в город везти, оставляют ему. Тем и лю. Зоркий и проворный Леха успел раз- кормится все лето. Ну, правда, ягоду, гри- глядеть, что это, и, бесстрашно схватив, бы, шишку - это запасает, уташшит сестре. сунул отпрянувшему Димке под нос: Та часть сдаст, кормит его зиму... - Вот твоя змея! Разговорившийся дядя Кеша, поглядев В его кулаке извивалась безобидная на кобуру с наганом, которую по молодому ящерица. пижонству так и не снимал Володька-гео- Хохотали все, кроме Димки. Медленно лог, говорил: приходя в себя, он обиженно рассказывал: - Залез я в спальник, уснул уже. А она, - Барахло, а не оружие. В тайге проку от сучка, видать, тепло почуяла и на грудь мне него - разве что застрелиться, если судь- приползла. Просыпаюсь, рукой тронул: хо- ба на притужальник возьмет. Конечно, в лодное, скользкое - бр-р-рр!.. ближнем бою оно очень годяще... Вот ты - Давайте, мужики, спать ложится, вто- скажи, пожалуйста, чего только не пона- рой час уже, - устало предложил Николай. выдумывали людей убивать: и пулеметы, и пушки, и танки, бомбы, ракеты вот теперь. Кому как, а Сане нравилось, подняв- Да како бессовестно оружие - ты его, врага- шись на рассвете, умывшись обжигающе- то, и в глаза не видишь, а он тебя за сколь холодной водой и окончательно проснув- сот метров, а то и за километр - хлоп! Не, шись, плотненько завтракать, подниматься в древние времена честнее было: меч ли, от табора вверх по склону горы, по пояс копье, дубина там. Кто сильней, кто ловчей в намокших росой травах. Это только не- - тот и победил. Да бывало ишо: раскроят сколько первых шагов неприятны, когда башку, скажем, мечом, чуть не мозги нару- роба на коленях и бедрах промокает росой, жу, а он настоем травяным ее промоет, тря- пупыря кожу. А до просеки дойдешь - от пицей замотает - глядишь, живой-здоро- быстрой ходьбы на подъем и невысокого, вый после. А тут маленька пулька - тырк, и но жаркого уже солнца одежда вмиг высы- нету человека, - печалился бывший солдат, хает внизу, а на лопатках мокнет соленым на войне потерявший ногу.- Или вот, вый- потом. День пролетает стремглав. К полуд- дут войско на войско, а битву не начинают ню силы кончаются, но как раз приходит - прежде воеводы ли, князья на поединок время обеда. Банка тушенки на троих, ра- выходят, договариваются, мол, кто кого из зогретая на костре, кусок хлеба или сухарь, них победит, того и войско сильней, другое котелок крепкого чая, вдумчивый перекур, имя сдается. И правильно: чего людей зря и усталость исчезает, и снова азарт работы. гробить-то, раз оне свои дела решают? А К вечеру выматываешься так, что еле бре- щас ведь миллионы, миллионы убивают. дешь на табор с одним желанием: упасть Да ишо и баб да ребятишек со стариками. в спальный мешок и спать, спать. Но ярко Нет бы правители мутузили друг друга, раз горит костер, ждет сытный ужин, мно- недовольны... го хорошего заваренного чаю. И вот - ни усталости, ни сонливости, и до двух-трех Дикий вопль раздался из четырехмест- ночи просиживаешь у костра за разгово- ной палатки, она затряслась, задергалась, рами, то смешными, то задушевными, под выскочил в спальном мешке Димка, дико хорошую музыку из видавшего виды, но прыгая, пытаясь развязать завязки и про- исправно несущего свою службу транзи- должая вопить. Все переполошились, по- стора. А утром - все сначала. Летел второй вскакали. Димка умудрился выпрыгнуть летний месяц. из завязанного спальника, перевернул его, затряс, вопя: Каждое утро на просеке они находили свежие медвежьи следы: хозяин выходил - Змея! - Что?! Укусила?! 292

«Истоки», «Шклинда» и другие на нее, доходил до того места, где вече- шина ведь, механизму и то отдых нужен. В ром закончили рубиться, топтался у теодо- общем, решено. литного штатива, не трогая его, и уходил прочь. Увидеть его ни разу не удалось. И вот, накормив мужиков завтраком, Леха, вдохновленный рассказами деда Саня блаженствует в бездельи, наблюдая, Конжрата, хотел устроить на медведя за- как дед Кондрат ставит спектакль перед саду и застрелить его, но все его дружно очередными ягодниками. Вчера он пообе- одернули: щал отвести их на свою личную «планта- цию». А сегодня утром, скрюченный, еле - Не надо! Это его владения, видишь, сполз с нар - «прострел» у него. С трудом он каждое утро ходит нашу работу при- проковыляв несколько шагов, не в силах нимать. Претензий не предъявляет, значит, разогнуться, тычет корявым пальцем в сто- доволен. И на фиг он тебе, летний, - ни рону горы. мяса путного, ни шкуры!.. - Пойдете, робяты, от за тот перевал. Так и шло лето. Дни летели за днями, а, Как перевалите, забирайте вправо, версты казалось, время замерло, и хотелось порой, три пройдете и вниз - там ягода. Для себя чтоб так было всегда. Работа спорилась, место припасал, да больно вы люди хоро- ребята не ссорились - мир под небесами и шие, а мне много не надо, и на меня там покой в душе. И не вспоминался даже Сане останется... Сам бы отвел, да вишь, беда город, не тянуло его туда. Домой? Родители кака... - чужие люди, а его дом на полгода - палат- ка. В Иркутск? При всей своей общитель- А когда ягодники замаячили на плеши- ности, в нем Саня новых друзей не завел, не подъема на перевал, дед Кондрат легко а братские, школьные, со временем ока- выпрямился, по-разбойничьи лихо подмиг- зались не друзьями - только приятелями. нул Сане, и, закинув горбовик - от задни- Никогда еще в санькиной жизни не было, цы и выше головы размером - за спину, ло- почему-то, девушки, подружки. Не к кому манулся в другую сторону. Часа через два было ему тянуться, не о ком и не о чем то- он вернулся, упрятывал в кусты у зимовья сковать среди благодатного царства тайги... свой горбовик - тот был полон отборной Здесь же ему было хорошо. Он чувствовал ягодой. себя на своем месте. Работяги признавали его своим, своим признали и исполнители. Ягодники вернулись уже к закату, уста- Не было разлада меж людьми и Саней, не лые, искусанные комарами и разочарован- было разлада меж Саней и тайгой, не было ные - едва-едва по ведру за целый день на- и в душе его разлада. собирали. Николай, видимо, кроме всего прочего, Дед Кондрат лежал на нарах, приклады- был и педагогом, и психологом. В один вая к пояснице завернутый в тряпку нагре- прекрасный день, точнее, вечер, он сказал тый на костре камень, охал от боли и со- Сане: крушался: - Завтра я твоих орлов с собой забираю. - Ну ты гляди! Надыбали, видать, мою Будем делать ветку, всю сразу, в комплек- плантацию, выбрали! Эх, в старо-то вре- се. А ты оставайся на таборе, подневалишь мя... Не тот народ стал, не тот!.. Уезжать разок, не возражаешь? уже вам? Жалко, а то б я вам ишо место указал... Саня возразить пытался, и тогда началь- ник отряда мягко, но без обиняков добавил: Уехали ягодники, и дед Кондрат чер- тиком выскочил из зимовья, хлебал чай с - Саня, с веткой мы без тебя управимся. городскими припасами, похихикивал, под- А тебе денек передохнуть надо. Ты в зерка- мигивал Сане, который гоношил ужин. Тот, ло давно себя видел? - высох весь. Не ма- не выдержав, высказал свое мнение по по- воду операции, проведенной дедом. Дед Кондрат, скаля свой беззубый рот, 293

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет слушал санин морализм. Вдруг посерьез- оклематся-то?.. ни я, ни вы того не увиди- нел и обстоятельно стал отвечать: те. Да вас я не виню: с вас што взять - вы - народ подневольный, рабы - вам што ска- - Ты, паря, зря это. Ну, обманул я этих. жут, то вы и работаете. С набольших спрос Дак кто они здесь? Пришлецы. Одноднев- - с того, кто тако выдумыват да приказыват. ки. Чо - живут они с тайги-то? Не живут. Да с их как спросишь - оне тебя в упор не Им та ягода и не нужна вовсе, имя развле- увидют, они людей мильенами щитают - чения нужны. Оне теперь всю жись вспо- чо им ты да я. А мне тут доживать и поми- минать будут и хвастать, каки они ушлы рать... На помойке-то помирать неохота... таежники. Набегом они здеся, набегом. И Перед нами не ответят - перед богом от- все хапнуть хотят, разом да поболе. Дак не ветят, што испакостили творение его, што для жизни же - для потехи. души свои испакостили... От вы - пошто за палатками своими яму Пораженный Саня пытался, было, воз- выкопали, пусты банки да объедки туды ражать против определения себя, как раба, кидаете? Потому што знаете - не день, не пытался найти оправдание работе своей: два вам в тайге быть, половину жизни вы стране нужен строительный лес, древеси- здеся живете. А за этими туристами я все на, бумага и многое, что можно сделать из утро у зимовья да на берегу мусор уби- дерева. Но молчал, подавленный доводами рал. Да и про вас сказать... вы вот для чего деда Кондрата, неожиданным преображе- дорогу-то бьете? нием этого бездельника, шута горохового, в мудрого мужика, радеющего о будущем, о - Для леспромхоза. Лес по ней возить родине своей заботливей и умней больших будут. государственных деятелей. И его, санины, трудовые подвиги представали совсем в - Во! А какой лес-то, подумал? Тут ить, другом свете под спокойно, но беспощадно паря, орехо-промысловая зона, богате- роняемыми Кондратом словами. Было над ющие места, што зверь, што рыба; орех, чем и о чем задуматься, и он думал. Думал грибы-ягоды - уж не говорю - сам видел. А Саня... сделаете дорогу - повырубят кедрач - што будет? А ни хрена не будет - пустырь, по- (продолжение в следующем номере) мойка! Все загадите, сничтожите. Даже если успокоитесь на этом - когда ишо тайга 294

«Истоки», «Шклинда» и другие Из журнала НЛО «ШКЛИНДА» №2 за 1996 год Веталюс Или назад. К любимому всеми нами, на- бившему оскомину, затраханному пост- ДИАЛЕКТИКА СИНТЕЗА модернизму, с его принципом набрать как Это еще не синтез. Подступы к синте- можно больше всякой всячины отовсюду зу... Вообще, все, что есть, находится на и разбросать в беспорядке, но как бы яв- подступах к синтезу - что-то ближе, что-то ляя идею разьятости, разрушения связей, дальше. И часто признаки этого всеобъ- саморазрушения, гибель сознания. Я, лич- емлющего синтеза уже проступают. При- но, терпеть не могу это слово, так и тянет смотришься: ан, нет, обнаруживается-таки метаморфироватъ его. Скажем, в компост- диссонанс, противопоставление себя дру- модернизм. Тут и пост-ком..., и компост, гим. Рефлексия. «Творческий человек», и, собственно модернизм, возведенная в вообще,- человек рефлексующий. Поэт абсолют кривизна которого до сих пор от- рефлексует по поводу непоэта, непоэт - на- дается отголосками. оборот. Бабочки должны летать, а не хны- кать. Жуки тоже летают, и не хныкают, а Итак, сначала определимся во всем, что жужжат как бомбовозы. А еще мухи... Но имеем на сегодня. Последняя по времени тут Сартром пахнуло, а это шаг в сторону. стадия - постмодернизм... большая свалка всей и всяческой всячины, беспорядочная (см. выше) да еще и мерзко пахнущая... Ис- парения... морок сюрреализма, где время и пространство поменялись местами, как, впрочем, вещь и ее назначение. Модерн - этой свалки узорчатый заборчик. (Но надо помнить, что не всякая кривая линия - это модерн.) Время сдано в ломбард... Пропи- танная этим самым (хорошо унавоженная) почва реализма (неореализма, соцреализ- ма). Авангард... это когда из вторсырья еще собирают какой-нибудь велосипед одноко- лесный. Читатель-неофит может спросить: а что же, собственно, значит каждое это направ- ление и как определить, к какому относит- ся какое-нибудь отдельное, скажем, про- изведение. Я честно признаюсь, что и сам врубиться никак не могу, а все, что написал выше - лишь сокращенный конспект чьих- то чужих манифестов. Не вижу членения, в чем и заключается особенность сознания синтезирующего: собирать эти все разно- сти и равноправно соединять друг с дру- гом. 295

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Тут обычно спрашивают «уж не дума- и была даже выбрасываема в окно... потом ешь ли ты, что открываешь что-то новое нашла приют в другом доме у другого муж- там, где все уже открыто?» На этот счет за- чины... блуждениев не имею, открывать ничего не открываю. Совершенно ненужное занятие, А что мужчина? ибо дальнейшие «открытия» приводят и к См. у Орочона: «На свежем таежном дальнейшим расслоениям. Пространства, воздухе да с работой в удовольствие... про разница скоростей... теория относительно- баб как-то не вспоминалось...» сти... Сетования Вот и мы пока про них забудем. «первооткрывателей»: стараешься вы- Тут я чувствую необходимость нового скочить из «круга», дергаешься, а когда вы- лирико-философского отступления, о сущ- скакиваешь - оказываешься том же «кру- ности данной работы. Это вовсе не крити- ге». Антитеза: а ты не выскакивай из круга, ческий обзор некоей оригинальной формы, находись на месте, и тогда круг сам выско- а вольная медитация, призванная проло- чит из тебя. И - никаких проблем. Синтез. житъ связи и параллели, свести разнообра- Пространство, в котором все эти скорости зия в монолит единства. и расстояния перестают иметь значение, грани, различия. У непосвященных может возникнуть во- прос: неужели для синтеза нужно собрать Из этого теоретико-лирического отсту- все направления абсолютно. И возможно пления вернемся к нашим авторам... Если ли это вообще? Невозможно, да и не нуж- не получается синтеза в одной вещи, то но собирать весь мусор. Вопрос инстру- создать их синтез на территории одного ментовки в синтезе - один из наиважней- журнального номера. ших. Объединяя любую пару направлений, нужно добиваться гармонии в их звучании. Женщина - женщина. Сразу: сопер- Существование гармонии даже в противо- ничество. Да такое, что будь в их руках речиях, или тем более - в противоречиях, «ядерная кнопка»... Впрочем, и без «кноп- ибо противоречия - основа Вселенского ки» действие не менее катастрофическое. Равновесия. Непротиворечивость скучна, Мужчина решает: «быть или не быть...»; а скучность - признак ущербности. Хотя женщина: «...мне или ей». Но когда любовь скучность скучности рознь и у каждого - нежнейшая. На примере нашей общей своя... Пример: любви к одной Полине... Мы смотрим кино. «Космическая одис- Но слабая - сдается. Ударяется в ком- сея 2001» с ее завораживающим - медита- плекс бегства. К мужчинам... ционным - экранным действом, звук - Чай- ковский под управлением Варданяна... и См. у Adeli: «Окажусь привычно в об- тут порхающий поверхностный Мотыль лаке табачном...» кричит: надоело смотреть эту скукотищу. А ведь по напряженности эта штука в од- У Настникова: «Окунусь привычно ном порядке со «Звездными войнами»... В облака табачного дыма. Мне не скучно - лично; Кино – «несерьезно» (изначально). А вот Душа пилигрима когда абсолютно серьезно - это уже скука. Зовет и плачет...» Философия для меня была скучной наукой, У Adeli: «Там меня и примут в братья - омерзительно скучно философствование пилигримы.» «под науку»... Была, пока я не прочитал А с мужчиной? счастлива? «И ты пошла «лагерников» - Льва Николаевича Гуми- на дно..» И снова бегство, в чужие, теплые, лева и Алексея Федоровича Лосева. Син- дома, где свои женщины - железные... тез академической школы и зековской - и Кстати, и железные женщины имеют свою философия делает революционный виток. нелегкую судьбу... Та, которую мы помяну- ли, тоже страдала (из-за соперничества?), 296

«Истоки», «Шклинда» и другие А «традиционистский авангардизм» - гни- ADELI ет и скучнеет. Скучна коньюктура (хотя она конъюнктура, но так мне больше нра- DREAM вится), потому как трупики бабочек-одно- дневок в минуту покрывают сплошняком «Ведь я совсем с другой луны...» всю поверхность литературы, и смотреть П. Кашин уже не на что. Классицизм же бессмертен, когда находится в динамике - от Гомера до В лунном свете маленькая фигурка каза- Лимонова,- а много Л.Н.Толстых - снова лась еще чернее и меньше, чем была. Ма- скука (тут я немного слямзил из неопубли- ленькая фигурка, вкруг ног которой ветер кованной еще статьи Орочона, ну да, наде- и шаги трепали юбку, а над головой витал юсь, он простит). такой же черный, как и она сама, нимб шляпы. Тень же ее менялась, исчезая и по- Вернемся к нашим авторам. От женщин являясь, то уменьшаясь, то растягиваясь, - к мужчинам. Хотя от женщин никуда не ломаясь на стволах сосен и тополей, на не- деться. Даже убегая в работу, в тайгу... А ровно замерзших в дневном блеске лужах там... «Там русалка, или дачница…» заме- и будто искусанных сотнями огромных зу- чает Альберт Ильинский. А уж он в этих бов сугробах. Шла она быстро, сторонясь вопросах эксперт, поверьте мне на слово. заборов и людей, не доверяя затемненным Впрочем, и проверьте, даю возможность. дворам и проулкам, как будто лунный свет Природа женщины и женственность при- был ее неотъемлемой частью. Да и он роды... Стоп. Я же собирался о мужчинах... скользил за ней неотрывно, будто развева- Или нет. Пусть о нас говорят женщины. ющийся шарф, и плавно, и грациозно, как Сохраняя вселенское равновесие... большая люминесцентная белесо-голубая ласковая кошка. Наверное, им было хоро- А мне позвольте остановиться. Если шо вместе. что-то не досказал - не обессудьте. Теория синтеза включает в себя и синтез восприя- А небо играло звездами в кости, а звезды тия - оценку и доработку сознанием чита- подмигивали и, верно, подыгрывали друг теля авторской мысли. В договоренности, другу. Лупоглазые дома поклеточно вы- в разжеванности, в. дидактизме - нет сво- свечивались в ночь холодным электриче- боды для вольномыслия, нет развития,- нет ством, то тут, то там, задергиваясь прозрач- синтеза. ной красной, оранжевой, разрисованной или совершенно непроницаемой темной и All right плотной пеленой. Но дома не были похожи ни на кита, поочередно закрывающего гла- за, ни на улей с его клеточками-сотами, мо- жет быть, только на глаза огромных стре- коз, видящих все сразу только фазу всем глазом. А фигурка и тень почти уже бежали. От самих себя. В один из этих глаз, подскаль- зываясь на тонкой корочке блестящих луж, чуть слышно ступая по промерзлой земле и хрустя изломанным снегом. Почти бежа- ли. И уже хотелось ворваться в один из до- мов, постучаться в одну из стен, окунуться в свет и тепло... Постучала. Лунная кошка преданно осталась за две- рью и взметнулась в небо, чтобы смотреть 297

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет в ее окно. А там, за дверью, сидел еще один личным шоколадом, а пол, наверное, и маленький темный фигурк и при свете тогда еще скрипел. Пел! Только не так. Он свечки, колеблющемся и все превращаю- для того, чтобы ходили.Тогда то ли пес- щим в тайны, казался еще темней, и толь- ни у него веселее были, то ли замолкал и ко над головой его нимб был золотистым. впитывал в себя чужие слова, музыку, про- Встретились, обнялись, воссоединились. И литое вино... Хорошие люди уснули и от так и сидели всю ночь, рука об руку, гла- своей беспомощности и моего одиночного за в глаза; и она видела, как в его глазах хождения скрипит так жалобно, даже отча- плещется ее неотступный нежный спутник янно... - лунный свет, и зовет, и машет ей лапой, и улыбается; а он видел, как на донышке ее И что мне дался этот «Город» Чюр- глаз трепещет пламя свечки и ждет ее люб- лёниса... Наверное, потому что там больше ви, и кивает ему, зазывая. Всадник, а не город. Город - это здесь. Но- чью, часа в три, выходим, и было неимо- Так и сидели, так и любили. верно иссиня-искристо бело, были люди, Две маленькие темные фигурки. И те- пачка итальянских пирожных, PALLMALL перь единственным их отличием была – сотка, шоколад с орехами... И смеялись, и слезка на щеке. У одного серебристая, у бежали... Радужно, кружисто. другого - золотая. Так и любили. И стаканы у хозяина красивые. Такие, НОМЕ наверное, как улица, даже свежесть та же Холодно. Ноги почти замерзли. А за - иссиня... Приятно: люди хорошие, вино стеной - хорошие люди. Но они спят. Хо- хорошее, шоколад хороший, даже кабачко- зяин устал, громко выразительно храпит, вая икра в маленькой железной банке без укрывшись с головой розовой махровой хлеба, но все равно дамам,- хорошая. простыней. Рядом с ним еще человек, друг, уже даже муж - свободно по-царски, вер- Странно даже больше, чем страшно. нее, королевски, с присущим королевичу Всё - исчезнет, все - исчезнут. Хороший, спокойствием и необъяснимой печалью... хорошая, а еще больше чужой, чужое. Сла- В соседней комнате - женщина, хорошо ва Богу - сейчас есть. сложенная, красивая, но совсем по-детски потерянная, спит - неотделимо от постели Как много ликов Твоих, Господи, здесь. и, наверняка, когда разбужу - еле шевель- Не дави. Пусть любимый отоспится, ведь нется, отделится голубым светом, но не по- на работу же. Говорить - привычно, баналь- русалочьи, в этом доме более - по- рыбьи... но; писать - тоже. Лучше заваривать чай, Веет ото всего хрупкостью и беззащитно- верить, что есть запретное и дозволенное... стью... А вокруг иконы, иконы, кресты, рас- Разбудила мужа... Ворчащий, помятый, пятые фотографии, рыбы, жуки... желез- как зомби: ванная, чай, поспешный по- ная женщина... Завораживающе. Словно целуй... Кажется, не опоздает. В зеркале - «REX» Чюрлёниса. бледное широкое лицо, а глаза - красивые, В руке совершенно-ново-голубая книга. взгляд вымученный... Тоже, наверное, хо- Да. Чюрлёнис. Именно в том случае, где рошая. сумасшествие не исключает гениальности, а даже включает ее в себя. Репродукции Когда в квартиру входишь - две иконы и смазываются, строчки плывут перед глаза- крест между ними. Но никто не крестится. ми... От усталости? Ждать еще час. Потому что в лоб, а не в углу. Я чувствую, Еще час назад хорошие люди пили, го- а хозяин не понимает и удивляется. ворили, танцевали, закусывая все это от- Теперь еще час - ждать ее. Он спит, 298 укутавшись в освободившееся одеяло и страшно тихо дышит. «Приближаюсь - за- претное, удаляюсь - удовлетворяясь дыха- нием»...