Оксана Костромина – Истоки. Шклинда и другие [2021]

«Истоки», «Шклинда» и другие К портному сходим на приём: Он тебя сделает моложе. Потом закурим, Ну, что ты хмуришься, пойдем! Про себя ворча. Ну, хватит, Дед будет слёзы Ну, не обижайся! Вытирать рубахой Ревнуешь к новой куртке, да? И молча плакать, Я и не знал, Прислонясь к стене. Прости, пожалуйста,- Весь маленький, Раз так, то я ее продам. Махоркою пропахший, Возьму утюг у тети Глаши, Такой родной, Любимый твой - зачем ей два? Такой понятный мне. Морщинки все твои разглажу, Растают звуки, И снова станешь - хоть куда. Запахи, предметы... Пойдем, подышим разговорами, Весь мир уйдёт, Портвейна выпьем для тепла. Лишь только мы вдвоём... И вспомним то, Опять живой Что в этом городе Отец сойдёт с портрета У нас любимая была. В солдатской гимнастёрке Под ремнём. (Красное знамя.- 1978.- 22июля) Взгляну в глаза, Родимые до боли, СТОРОЖ Смеются губы, Рамка плечи жмёт... На дне лесов Писал письмо В районе Чегодана, Ты прямо перед боем, Где топора не слышала тайга, Пришла же – В пятидесятиградусных туманах Похоронная вперёд. Всего один, В окошко снова На сотни тысяч га Будут лезть акации, Стоит мой дом, Дед размотает время-жернова. Закутанный в метели. Ты в бой ушёл В нем только я Отметив только двадцать..., Да памяти узлы. А мне сегодня, батя, тридцать два. Уехали ребята из артели И песню до апреля увезли. (Красное знамя.- 1978.- 22 июля) А мне осталось В тишине столетий СТАРОЕ ПАЛЬТО Крыть на чем свет Прожорливую печь, Ну что, пальто, С приемником беседовать о лете Пойдем на улицу. И спирт до новых праздников беречь. Пойдем, родное, А мне осталось… В город выйдем – Да признаться, что там, Куплю тебе сегодня пуговицы: Все это уместится в трех словах: Ты что-то плохо стало видеть. Писать стихи, Пойдем, подышим разговорами, Молиться вертолетам Портвейна выпьем для тепла, И с шатуном И вспомним то, На спор рубить дрова. Что в этом городе У нас любимая была. (Красное знамя.- 1979.- 12 января) Поспорим с модой и морозом, 49

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет МАЛЬЧИШКИ ВОЕННЫХ ЛЕТ Прошу, Счастье - не в скелетах дат Мы вырастали без отцов, И тыщах. Они остались на войне, Я еще немного поброжу, Лишь в черной рамке на стене Я еще душою пображу – Я видел батино лицо. Как вино, Еще немножечко из снов, Чтоб крепче стать и чище. Пишу сейчас и больно. В России пол-России вдов, 1964 А нас в три раза больше. Нас безотцовщиной прозвали, А.К. Но не было счастливей нас, Когда отцовские медали Жить в обнимку с ветром На грудь нам мамы прикрепляли На глазах у радуг – На праздник… Ничего на свете Помню как сейчас. Больше мне не надо. Мы вырастали непокорными, Лишь бы утром рано, Душой поэты, моряки. Стукнув в мир калиткой, И были коридоры школьные С молоком тумана – Для нас мучительно узки. Есть пирог с калиной. Нас не запишут в недотроги – И шагать росою, На звание РАБОЧИЙ КЛАСС Над родимым Доном – Седые братские пороги И смотреть на солнце, Экзамен приняли у нас. Приподняв ладони. И если кто нам скажет: «Парни, Вернуть бы ваше время вспять», 1967 Мы только крепче стиснем пальцы И долго будем так стоять. И. ЦВЕТКОВУ (Красное знамя.- 1979.- 12 января) Мы жили через край, Ни в чём не зная меры. *** С любой из наших краль – Говорят мне: Могли б писать Венеру. «Хватит, успокойся». Говорят: Нам дьявольски везло, «Пора себя унять»... Нас целовали пули... Я богат: Мы, всем чертям, на зло, Есть тумбочка и койка, С проклятой, той, вернулись. Есть живая мама у меня. Жизнь баловала нас: В низком доме, «Не ухмыляйтесь снобы». С окнами на Волгу, - И наши ордена – Знаю: скучно, Афганской - высшей пробы. Старенькой, одной. Почтальон 1984 Ей носит «комсомолку», Что когда-то Выписана мной. Мама, не ругай меня, 50

«Истоки», «Шклинда» и другие Вера РАСПУТИНА Распутина Вера Львовна работала ин- Птица вздохнет и опять загрустит, женером-конструктором на Братском Ле- В клетке себя никому не простит. сопромышленном комплексе. Грустно протянет тяжелая дверь: - Вот и осталась одна я теперь. *** Взгляды с грустинкой из множества глаз Замкнулся круг, а в нем мои дожди Будут, как были когда-то до нас. Такие теплые, как детские ладони. Вечность живет, о пощаде моля! Мне б оглянуться, крикнуть: Подожди! Грустная-грустная наша земля. Куда несут тебя судьбы шальные кони! …Но я молчу. И хрупок этот миг, (Красное знамя. – 1978 – 19 апреля) Как свет прощальный тающего лета. Еще рука теплом твоим согрета, *** Но чувствую – меня уже знобит… Под окном моим лопух развесил уши, разгалделись воробьи, (Красное знамя. –0 1978 – 19 апреля) их только слушай. *** По тропинке к ручейку А радость все мимо, Как поезд в разгоне. спустилось солнце, Когда же, мой милый, и в траве запел кузнечик еще звонче. Мы в счастье утонем. А ромашки дружно хлопнули Когда же, мой милый, Не будет печалей. в ладошки, Когда же наш белый закружились в танце белом Кораблик причалит! Засветится день под березкой. В золотистой короне… Насмотрюсь на их улыбчивые лица. …Но знаю, ты сказок По ночам мне будет часто Таких не сторонник. детство сниться. (Красное знамя. – 1978 – 19 апреля) (Красное знамя. – 1978 – 19 апреля) *** Грустный мотив слышен опять! *** Грустно ветрам звезды качать. Спящего неба ночной пастушок На солнечный лучик С грустью играет в месяц-рожок. нанизаны окна домов, Грустные сны бродят в ночи, глазастый троллейбус, Грустно в висках память стучит. витрины, киоски и лица. Свежая выпала нынче роса, День вяжет весна Ох, и грустна эта осень-краса. на прозрачных и тоненьких спицах, а дети на улицах мелом рисуют слонов. Улыбки прохожих, как флаги в предпраздничный день расправил апрель 51

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет на счастливых, оттаявших лицах. И я, как все, подумала о доме От радости общей И о зиме, которой нет конца. нигде нам с тобой не укрыться, Но вдруг – на замороженном окне – бежим в синеву Два рядышком приклеенных билета, от тяжелых и давящих стен. Два вытаянных слова: «Скоро лето» Теплом щемящим вспыхнули во мне. (Красное знамя. – 1978 – 19 апреля) (Красное знамя. – 1979 – 18 мая) *** Живем, как живется, *** Живем, как умеем, Не сержусь на это лето, Кого-то ругаем, Подарило мало солнца. Кого-то жалеем. Дождь, хорошая примета, Смеемся над шуткой, Кулачком стучит в оконце. Грустим или плачем, Озорное, с мокрой челкой, И знаем, что будет Утро шлепает по лужам. Все так, не иначе. К черту пагубную черствость! Но падают звезды Ты мне нужен! В вечерней истоме. Становится тихо (Красное знамя. – 1979 – 18 мая) В натруженном доме. И мысли, как стрелы, *** Больней и острее – Ничего не изменить, не поправить. А так ли мы любим, Уплывало солнце вниз караваем. А тех ли жалеем? Не вернуть и не начать все сначала, Что упало, говорят, то пропало. (Красное знамя. – 1978 – 19 апреля) А осталось – так и сяк перекошено, И закатится звезда, как горошина. *** Мне не понять твоих усталых глаз, (Красное знамя. – 1984– 15 сентября) Не чувствовать ни горечи, ни боли, Не ревновать, собрав остаток воли, *** И, брошенных тобой, не помнить фраз. Зови меня судьбой, весной зови Озябшего тебя не отогреть и песней, И не простить ни доброго, ни злого. Живой водой, черемухой в цвету, Мне не найти пристанища и крова Стремясь ко мне, как птица И не узнать того, что будет впредь. в поднебесье, Мне за собой не чувствовать вины Ищи меня, как светлую мечту. И не кричать, заламывая руки, Не быть готовой на любые муки – Печалься без меня, ревнуй меня Мне на тебя смотреть со стороны. от скуки. Дари цветы и нежность теплых слов, (Красное знамя. – 1978 – 19 апреля) Беда придет - ты протяни мне руки И защити от страшных серых снов. *** Последний, неприветливый трамвай, Люби меня в погоду и в ненастье, Почти пустой, Забудь про ложь, забудь про злую месть. скрипел по сонным рельсам. Люби меня в отчаянье и в счастье, Мечтая о тепле и мягком кресле, Люби меня такой, какая есть, Дремал попутчик – дедушка Мазай. Девчушки- два взъерошенных птенца, (Инженер Севера.- 1986. – 21 октября) Дышали на озябшие ладони. 52

«Истоки», «Шклинда» и другие *** Мы друг друга не поняли. *** Поспешили расстаться. А здесь еще кленовый листопад. Друг о друге не помним, И воздух тих. Торжественная осень. Что могло с нами статься! Здесь зимнее пальто еще не носят, Отмахнулись от нежности И от мороза щеки не горят. И живем не страдаем. Мы по нашей небрежности Здесь царствуют прозрачные дожди, О судьбе не гадаем. Стоят березы стройные, как свечи. Нас не мучит бессонница, У нас уж полночь, здесь же только Сны спокойные снятся. Нам в печали не стонется, вечер Нас невзгоды боятся. И день на впечатления разбит. Наши тропки не сходятся, В том судьба виновата. Мне здесь легко, но думаю о том, Только по свету бродится Когда я наконец-то буду дома, Нам не так, как когда-то.. Там. все до боли с детства мне знакомо. (Инженер Севера.- 1986. – 21 октября) Тем стылый ветер плачет за окном *** (Инженер Севера.- 1986. – 21 октября) Потянуло свежестью. Наползают тени. Птица прокричала где-то за рекой. *** Сяду у палатки, подожму колени У меня есть речка и берег, И коснусь прохлады теплою щекой. Поле. Пахнет спелым лесом, Видишь, до той полосы. отгоревшим солнцем. У меня есть рассветы и небо. Что-то шепчет берегу тихая вода. Травы, Прямо над сосною, на небе в оконце Мокрые от росы. Вспыхнула неяркая первая звезда. У меня есть рыжие сопки, Желтых листьев охапка есть, (Инженер Севера.- 1986. – 21 октября) Первый дождик, березы шелест. Для тебя хорошая весть. *** У меня есть поляна лесная, Как насугробила зима Куст черемухи и цветы. Белыми пуховыми снегами. Стая птиц и крутая тропинка... Казалось, вечной будет тишина, И еще есть упрямый ты. Но скрипнул снег под нашими ногами. (Инженер Севера.- 1986. – 21 октября) От этой первозданной чистоты Слепит в глазах. И кто-то хмурит *** брови. О тебе в прошедшем времени Как воробьи, нахохлились кусты, Говорю. Но день не стал от этого суровей. Ни весны тебе, ни песен я Не дарю. (Инженер Севера.- 1986. – 21 октября) Не зову тебя по имени – Для чего? 53 Не скажу тебе я с нежностью Ничего. Не найду тебя любимого, Вот беда. Никогда теперь уж больше я, Никогда! (Инженер Севера.- 1986. – 21 октября)

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет *** *** Ты уходил легко и просто, В главах твоих колючий холод, Притихший город видел это. На сердце — снег. Ты уходил легко и просто, И ледяным стал тихий голос, Но только замерла планета. И инеем покрылся смех. Губами чистыми, горячими И бесконечно долго длится Касаюсь глаз. И день, и ночь. И ветер стонет. Хочу согреть тебя, любимый мой, Из нас двоих лишь мне не спится. Снег не для нас. И тихий плач в подушке тонет. (Инженер Севера.- 1986. – 21 октября) Ты уходил легко и просто. *** Но только в этом мало чести. Ты уходил легко и просто. На помню зла. (Не этим мир богат). А я не думаю о мести. И улыбаюсь ласково апрелю. Сосулек нависавшие рога. (Инженер Севера.- 1986. – 21 октября) Уж отзвенели радостной капелью Уж небо пролилось сплошной рекой, *** В доверчиво протянутые руки. Уже весны отчетливые звуки. Я верю в самое лучшее: Повисли в воздухе отчетливой строкой.. В небо большое и чистое. Уже надеется и верится ясней, Я звездную песню слушаю Уже прощается н чувствуется легче. И музыку желтых Не упрекается. Вернее — просто нечем. листьев. Уже глава становятся добрей. Пусть время судьей окажется. (Инженер Севера.- 1986. – 21 октября) Приговор будет строг н точен. Я воспеваю вечность, *** Дарящую дни и ночи. В осенних днях рябиновый настой, Бреду по местам Прощальный взмах печального крыла. нехоженным, Любуюсь молча грустной красотой, Березу зову подругой. Забыв про неотложные дела. И чувствую Стою на позолоченной земле принадлежность Среди сплошного яркого огня, К большому земному И будет долго листьями звенеть кругу. Упавшая на землю тишина. (Инженер Севера.- 1986. – 21 октября) (И пальцы просятся к перу…:Сборник. /сост. Г.П. Михасенко. – Иркутск: Иркутское книжное издательство «Символ», 1994. – с.150) 54

«Истоки», «Шклинда» и другие ДАВИД ЛЫСЕНКО *** … Пройдут года. Ты помнишь? И я, скрывая грусть. Ты помнишь?.. Бодриться буду – все-таки мужчина, Заломлены руки... Но провожая в путь далекий сына, Спешите на помощь — Вдруг дымом папиросным поперхнусь. Не будет разлуки! Нет, поздно, (Красное знамя. – 1979. – 3 ноября) И звезды Кружат в хороводе, СТАРЫЙ ДОМ И поезд уходит... И рельсы со звоном Крест-накрест ворота. Протянуты в полночь. Заржавлены петли. Пустые перроны... Дорожки, заросшие дикой травой. Не надо на помощь Пустая беседка. Засохшие ветви. Дождинка, звезда ли Застывшее солнце. Полуденный зной. Блестит на реснице, В доме пустынном скрипучие ставни, А мы опоздали Осколки зеркал, покоробленный пол… Друг в друга влюбиться. Нигде ни души… Только галочьи стаи (Красное знамя. – 1979. – 18 мая) Кричат недовольно: «Зачем ты пришел!» *** Пройдут года… (Красное знамя. – 1979. – 3 ноября) И я немолодым Внезапно вспомню это расставанье… *** Как мама целовала на прощанье. Автобус отходит… Катились слезы по щекам худым. Шлейф листьев шуршащих А мама все пыталась улыбнуться Кружится, вздымаясь, И смахивала слезы кулаком, И вновь опадает. Укутывала шею мне шарфом, Опять по привычке водитель ругает К руке моей старалась прикоснуться. Дорогу, резину и дождь моросящий. - Ну, что ты, мама! Я – не насовсем – Опять понаставили вещи в проходе – И ласк ее, и слез ее стесняясь, Корзины, мешки, чемоданы, бидоны… Я говорил, скорее с ней прощаясь, Не замечая, как уже не тем Ну, что вот за люди! Я становлюсь у самого порога. Ну, что за народец! И как уже теряю с домом связь, Все едут И долгим расставанием томясь, И едут. Уже гляжу сквозь маму на дорогу. Сидели бы дома! И что вот за люди? – 55

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет И впрямь интересно. Но чувствую я, И что их мотает по белому свету? как в других растворяюсь – Товарищ водитель, я вижу, что тесно. Не надо мне места – И снова рождаюсь – Ведь здесь меня нету: Уже многоликим. Я сам – далеко, Я в тиши кабинетной В автобусе – гомон, Смотрю отрешенно в размытые стекла. В автобусе – говор, Где, в том Зазеркалье, Слегка заглушаемый шорохом шин. В автобусе блеклом, И машет прощально покинутый город Витает мой дух – Тяжелыми ветками мокрых рябин. пассажир безбилетный. (Красное знамя. – 1980. – 30 мая) В автобусе серо, *** В автобусе сыро. Когда это было – Лишенный тепла неприветливый мир. Шлейф листьев шуршащих, Нахохлившись зябко, сидят пассажиры В бездонном асфальте пятно И каждый из них Сам себе пассажир. светофора… И каждый себе – Барахтаясь в глине Чтобы место получше, Под вздохи шофера, Где чище и мягче, и меньше бросает… Плывет по дорогам ковчег Но их разобщенность уже расплавляет Их временный титул – дребезжащий. «случайный попутчик». Дорога штормит и автобусом вертит, Ухабы и рытвины – как по заказу. Случайный? И, лишь бы не сглазить, А что в том случайного, право, Пока что ни разу… Что вместе собрались в автобусе этом? …Ну как после этого в черта не верить?! Здесь каждый по делу И втиснут по праву Наверное, мысли подслушал лукавый? В законное кресло, согласно билету. Я ж только подумал: «Плохая дорога…» Один только я… Автобус качнулся и кренится вправо… Но не будем об этом – – Товарищи, я не нарочно, ей богу! Ведь мы же условились в самом начале, Что я без билета, Газует водитель, бросая машину, Что здесь меня нету, Назад и вперед, а мотор на пределе, Я этих людей не касаюсь плечами. И пахнет бензином, Не мне предлагает старушка варенье, И жженой резиной. Девчонку конфетой не я угощаю; А мы все ни с места. Мы намертво сели. Пригнувшись за спинку И, кажется, здесь загорать до рассвета, на заднем сиденье, На случай надеяться. Вино по стаканам не я разливаю; Помощи ждать. Не я за рулем – Но кружится медленно наша планета, И фонарные блики И каждый стремится ее обогнать. Бегут не по мне, на стекле преломляясь… 56

«Истоки», «Шклинда» и другие Где строчка – Пожатие дружеских рук. У каждого дело свое и забота; Стихи, Кого-то работа любимая ждет, Что трепещут и бьются, как вымпел И, может быть, просто торопится кто-то На этом холодном, колючем ветру. И ждать неохота, А время идет. (Красное знамя. – 1980. – 30 мая) Остались в салоне старухи да дети… *** Погода такая! – не видно ни зги – …Стою отрешенно у стекол размытых. Но кто-то глазастый меня заприметил: Автобус отходит - А ты что сачкуешь? А ну, выходи! И тает во мгле. А сколько еще по дорогам разбитым - Да здесь только дух мой… Скитается их на огромной Земле! - И так духотища. А ты все витаешь. Довольно витать! Мне видится снова бескрайнее поле, Тебе по плечу мы работу подыщем, Дорога, те люди и дождь проливной. Учтя бестелесную хлипкую стать. А все, что я помню, И все, что я понял – Ободраны наши ладони до рови, Оставил я им, Но мы, И осталось со мной. Упираясь руками во тьму, Толкаем автобус. И знаем, что кроме (Красное знамя. – 1980. – 30 мая) Тебя и меня – Кто поможет ему? *** Город просыпается… Колеса буксуют в разъезженной глине. Город просыпается, Ревет, надрываясь, мотор горячо. Улицы озябшие Но чувствую рядом я чье-то плечо Сладко выгибаются. И чье-то дыханье – Гордо просыпается. И знаю, что сдвинем. Окна зажигаются, Фыркают кофейники. (Красное знамя. – 1980. – 30 мая) Молоко кипит. И колдуют феями *** Женщины у плит. Еще мы не раз выходили на ливень, Утренние хлопоты. И липла рубашка к горячей спине… В подъездах двери хлопают, И был я усталый. И собаки радостно И был я счастливый. Своих хозяев заспанных И чувствовал – Выводят погулять. Что-то менялось во мне. Солнце подымается, И был я счастливый. Солнце удивляется: И был я усталый. - Снова опоздало! И гордый я был – покоритель стихий! Завтра встану в пять! И кровью, Город просыпается… И плотью Город просыпается! Душа обрастала, И с плотью, и с болью рождались стихи. (Красное знамя. – 1980. – 19 июня) Где каждое слово – Как выкрик, 57 Как выдох.

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет *** *** В нашем городе стало шумно, Было шумно. Шел пир горой, В нашем городе Сказочник умер, И бутылки, как на параде... Тот, который учил меня слушать, Мой сосед заскорузлой рукой Постигая предметов сущность. Деревянную ногу погладил. Знаю, многие это не примут; Были скулы от водки красны, Это просто абсурд, скажут, Только взгляд не по-пьяному строгий. Ну что может сказать Примус, Что он вспомнил? Какие дороги? Заржавевший, покрытый сажей, И какие далекие сны? Но, раскачиваясь скрипуче, Вдруг он встал над столом Мне рассказывала Табуретка, Как когда-то в лесу дремучем в полный рост Зеленели ее ветки. И сказал, от вниманья робея: Усомнятся: да стоит разве – Можно мне? Я хочу сказать тост, Слушать старой Метлы повесть? Хоть и, пусть, говорить не умею! У нее помутился разум. Коль не так, то простите, ребята!.. Что еще она может помнить? – Ну, давай, не тяни, дорогой! Но, сгорая, Свеча шептала, - Вот мой тост! — И запел хрипловато: Подтвердят и Метла, и Примус, - «Вьется в тесной печурке огонь...» Что когда-то она видала Видел я, как трезвели отцы, Танец Золушки с юным Принцем. Видел я, как глаза молодели, А иные пожмут плечами: Будто вновь на привале бойцы Надо вещи лишить слова… Про землянку вполголоса пели. …Замолкает дырявый Чайник, ‘И рукою щеку подперев, Ему стыдно, что он сломан… Молодыми сухими губами Современные дети века Повторяли нехитрый напев Влюблены в этот гулкий город. Наши матери вслед за отцами. Мы не слушаем старые вещи. Заглушаем их робкий голос. (И пальцы просятся к перу: Сборник. /сост. Г.П. В нашем городе пусто стало. Михасенко. – Иркутск: Символ, 1994. – с.82) Умер в городе Сказочник старый… (Красное знамя. – 1980. – 19 июня) 58

«Истоки», «Шклинда» и другие Игорь ЦВЕТКОВ-НИКИФОРОВ Цветков-Никифоров Игорь Петрович – Как пройти мы по ним смогли. ветеран Великой отечественной войны. В И гранитные обелиски войну вступил пятнадцатилетним пацаном, Мы поставили вам потом – и не просто состоял на довольствии как Неизвестным, родным и близким – сын полка, а выполнял задания в тылу вра- В благодарность, что мы живем! га. Его заслуги отмечены орденами «Сла- Я боюсь просыпаться ночью, вы» II и III степеней, «Отечественной во- Слушать сонную тишину, йны», медалями «За отвагу», «За оборону Потому что опять войну вспоминаю Ленинграда», «За победу над Германией» И бой за Лунью! и другими наградами. Активный участник литобъединения «Истоки». (Красное знамя. - 1979. - 9 мая) *** ПАМЯТЬ КАРАХУНА В Берлине только трубы Остались от домов. Есть памятник в поселке Карахун Жестокость сводит губы, На высоте ангарского откоса. Блестит на концах штыков. Тому, кто подвиг повторил Матросова Враги лежат незарытыми, В жестокой битве за гору Сапун. Убитые вчера. Его все старожилы лично знают Лежат с глазами открытыми, И, к чести их, не забывают никогда, А вокруг весна. И юноши клянутся Погодаеву, Воды весенние, вешние Служить своей Отчизне уходя. Через трупы врагов бегут. Есть памятник и на горе Сапун – Рвемся в атаки бешено – Там дот стоит, отвагой укрощенный. Месть и расплата зовут. На улице в поселке Карахун А уж потом Победа, Играют внуки, в жизнь влюбленные. Отгремев, легла в тишину. И дал я горбушку хлеба (Красное знамя. - 1980. - 30 августа) Немецкому пацану! *** (Красное знамя. - 1979. - 9 мая) Может не знает кто-то? Он грудью закрыл пулемет. *** Целой осталась рота, Я боюсь просыпаться ночью. Взят был фашистский дот! Вспоминать про окопный край. В бронзе зарю встречает И друзей, что лежат на обочинах, На берегу Ангары Не увидевших этот май! Солдат из таежного края, И дороги. Войны дороги! Гордость Сапун-горы Поневоле они дороги. Жаль, что знают уже немногие, (Красное знамя. - 1980. - 30 августа) 59

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет НОВОГОДНИЙ ТОСТ 3. Спят в Трептов-парке батальоны. В низкой маленькой старой избушке Над ними вечная весна, Новый год с тобой будем встречать. А у весны свои законы – Не нужны нашей елке игрушки – Чужда ей смерть, ей жизнь нужна. Ни к чему красоту украшать. Спят в Трептов-парке батальоны. Пусть искрится вино в бокале Смотрите, не будите их – Нежной радостью наших встреч. Ведь у войны свои законы – Мы за старое выпьем вначале, В них мертвые – страшней живых. Чтобы новое лучше сберечь (Красное знамя. - 1981. - 9 мая) (Красное знамя. - 1981. - 1 января) ПАРАД 1941 ГОДА ДРУЗЬЯ МОЕЙ ЮНОСТИ СПЯТ Знаменам тоже снятся сны, Березки уж стали березами, И в непогоду ноют раны. Но прежним остался закат. В них оживают дни войны — Под ясными, светлыми звездами Плывут кровавые туманы. Друзья моей юности спят. И в легком шелесте шелков Вы стойкими были и верными, Грохочет поступь их полков. Вы клятву сдержали свою, Идут брусчатой мостовой И, как подобает первыми, Они сражаться под Москвой. Не дрогнули в первом бою. Войны дороги нелегки — В бессмертие идут полки. (Красное знамя. - 1981. - 20 февраля) Граненых штыков ограда По Красной площади шла. У ВЕЧНОГО ОГНЯ В бой уходить с парада 1. Только Россия могла. Цветы, морщины, седина Пепел мешался с кровью, И боль большой утраты. Плетень превращался в дот; Стоят у Вечного огня Помнили прадедов долю— Жестоких битв солдаты. Шли со своею вперед. Сегодня празднует страна Великий день, особый. (Красное знамя. - 1981. - 4 ноября) Горят, сверкают ордена Окопной – высшей! – пробы. 16 ОКТЯБРЯ 2. Простую деревню красивую Мы лежим, ожидая врага, Фашисты спалили дотла. Тишина не обманет солдата. За то, что была счастливою, «И до смерти — четыре шага», За то, что по-русски жила. И по десять патронов на брата, Была сожжена на рассвете. Маршируют враги во весь рост, В кровавой июньской заре Водка им рукава засучила. Расстреляны все, даже дети – Своей жизни решая вопрос, Их трупы лежат во дворе. Отправляем их прямо в могилу. Расстрелянным детство лежало Этот бой не опишут слова... У черных обугленных стен… Мы о ранах своих забывали — Жестокость нам сердце сжимала – Ведь за нами стояла Москва Не брали фашистов мы в плен. И Россия. 60

«Истоки», «Шклинда» и другие Столицы Европы спасала отвага Войной опаленных советских солдат! И мы отстояли. Мы помним весну в дуновении мая, Стих «Катюши» шальной ураган, Букеты цветов на могучей броне, Тишину на окопы обрушив. Как плакали женщины, нас обнимая, — Дым стелился, как черный туман, За радость спасенья в жестокой войне! Лес горел от корней до верхушек. Мы отбили атаки врага (Красное знамя. - 1982. - 8 мая) В этот день 41 -го года... А в живых нас осталось тогда ПРОЛОГ Только пять СТАЛИНГРАДСКОЙ БИТВЫ От стрелкового взвода. Мир слушал и настороженно ждал (Красное знамя. - 1981. - 4 ноября) Скупые сводки Совинформбюро… Земля горела, плавился металл, РАДОСТЬ СПАСЕНЬЯ Мы не скрывали – было тяжело. Солдатам было не до Шекспира, Мы помним весну, дуновение мая, Ложась под танки со связками гранат, Цветущие яблони в черном дыму «Быть или не быть» - не волновала лира, Как пели, последние залпы играя, Все знали – ни шагу назад. Родные «Катюши», кончая войну. Земля горела, плавился металл, Империи подлой дымились останки. Мир слушал и настороженно ждал… «Поджаренный» фюрер лежал на ковре. А черный снег окрашивался кровью. Застыли на месте усталые танки, И только мы понять себя могли – И пепел кружился, как снег в январе. За Волгой для нас не было земли, Настала пора нам домой возвращаться – И Сталинград в сердца стучался болью. Пришел долгожданный (Красное знамя. - 1982. - 20 августа) и радостный миг, Но приняли вдруг походные рации – ПАМЯТНИК В ТРЕПТОВ-ПАРКЕ Праги восставшей не голос, а крик! – Рванулись на Прагу танкисты Рыбалко, Спасена планета от разбоя, Услышав о помощи радиозов! Спасена кровавою ценой. Развалин Берлина нам было не жалко – За нее мы умирали стоя, Мы помнили камни родных городов. За нее мы шли в смертельный бой! Помчалась на танках стальная отвага, Вот стоит великий сын России, 1од нами трещали Берлина мосты, Он стоит, как праведная месть. Метался по улицам мусор рейхстага, Он стоит под мирным небом синим, Сбылись Сталинграда отмщенья мечты. Отдавая павшим братьям честь. Валились гербы и валялись штандарты, Свастика лежит горой обломков, И падали свастики черных орлов. На нее опущен грозный меч. Штабисты едва успевали на карты Держит воин на руке ребенка, Названия взятых вносить городов. Он прикрыл его размахом плеч. Мы мчались на помощь Мир собой прикрыл солдат России. Был разбит фашизм – войны творец. сквозь пламя пожарищ, Он стоит возмездием насилью Сметая ограды колючих ежей, Мира справедливости боец! По-русски кричали: (Красное знамя. - 1983. - 5 февраля) «Свобода, товарищ!» Бывшие узники концлагерей. 61 Смеялась и плакала старая Прага, Но юным, счастливым был города взгляд,

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет ДИСЦИПЛИНА Я продолжаю нудную работу. Копаю землю – рою яму. Школьники встречают ветерана, Мечтал когда-то строить корабли! Он пришел к ним на «свободный час». Но сам себе твержу упрямо: На него глаза направив прямо, Все начинается с земли... Ждут ребята о войне рассказ. Мечты плывут за облаками. Прядь седых волос рукой отбросил Мозоли ноют. Падает земля. (Зазвенели тихо ордена): Здесь, верфь была, – Дети, задавайте мне вопросы… Но взорвана врагами, Разорвалась шумом тишина. А без нее – – Как стать смелым, – спрашивает Нина, Мне не построить корабля! Смотрит улыбаясь на ребят… – Смелость, Нина, – это дисциплина (Братский целлюлозник - 1984. -15 сентября) Генералов, маршалов, солдат. На войне приказ не обсуждают, ДОРОГОЙ ЗВЕЗД Под огнем врага идут вперед. Тех, кто дисциплину соблюдает, Жизнь рождена была движеньем к свету. Она в битве грозной бережет. Не властвовать над нею злобной тьме. это правда, милые ребята, Во имя жизни – пусть летят ракеты, Мы ее познали на себе – Стоят преградой смерти и войне. Дисциплина – долг святой солдата, Шаг вечности уверен и спокоен, На ученье, в отдыхе, в борьбе. Проходит по земле ХХ век… Класс притих, задумались ребята. Прорваться в космос первым удостоен Не сорвал их с мест лихой звонок – Был на земле советский человек! Лишь командой старого солдата «Поехали!» – воскликнул сын России… Был окончен смелости урок. Улыбку русскую с собой повез. И замер мир – взволнованный, (Красное знамя. - 1983. - 23 февраля) счастливый, ПОДАРОК ХХ век пошел дорогой звезд! Радуга солнца в сосульках крыш (Красное знамя. - 1984. - 4 ноября) Звенит и поет в марте. Подарок маме рисует малыш – СОЛДАТЫ СОРОК ПЯТОГО Цветы на весеннем асфальте. Малыш рисунок посыпал хлебом Все были смертными, простыми, И звонко кричит маме: Легендой стали мы потом… - Дарю тебе цветы и небо Солдаты – дал народ нам имя Вместе с голубями! И в правый бой послал с врагом. Садятся голуби не спеша, Войну не одолеть вполсилы, Воркуя, делятся хлебом. Об этом каждый знал боец. Мама целует малыша. Нас многих положил в могилы А кто из нас им не был. Врага жестокого свинец. В свою победу веря свято, (Красное знамя. - 1983. - 7 марта) Вложив всю ненависть в штыки, С востока в сторону заката *** Мы гнали недругов полки. Вгрызается лопата в грунт, Разрушенный, объятый дымом, Ладонь с лица стирает Фашистский видел нас рейхстаг, Капли пота. Когда вознесся над Берлином Сознаньем усмирив желаний бунт, Солдатский наш победный стяг! 62 (Красное знамя. - 1985. - 26 декабря)

«Истоки», «Шклинда» и другие Михаил КОВЕШНИКОВ *** *** Нет дождя, Находим и теряем вдруг товарищей Но птицы улетают. На времени Стаи крик, Утрат былых печать. Застывший в тишине. Весь век живем. Это значит, осень золотая Как будто на пожарище, Постучится полночью ко мне Где надо все сначала начинать. И придет хозяйкою, Не в гости. (Красное Знамя. – 1983. – 5 февраля) Над трубой развеет сизый дым. Сыпанет по саду лист из горсти, *** Замахнет скворечником пустым. Наверняка не занесут На пасху в святцы. (Красное Знамя. – 1982. – 24 сентября) И потому последний суд Не нам бояться. *** Пусть бесшабашная душа Ту машину из военкомата За все ответит, Мне бы у калитки не встречать. А жизнь грешна и хороша Только и осталось от солдата – На белом свете. Черная казенная печать. Про геройство говорили что-то, (Красное Знамя. – 1983. – 5 февраля) Про медаль, что надо сохранить. Самая тяжелая работа – *** Сыновей рожать и хоронить. – Смирись. Забудь. Не надо помнить зла, – (Красное Знамя. – 1982. – 24 сентября) Сказала напоследок И ушла. *** С тех пор не гаснет свет Знакомый штемпель. В ее окне, – Тот же город. Сама забыть не может Твоя рука. Обо мне. Моя печаль. Не надо писем — (Красное Знамя. – 1983. – 5 февраля) С каждым годом Мне все труднее Отвечать. (Красное Знамя. – 1982. – 24 сентября) 63

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет ХЛЕБ ПОЛЕ ПОД ПРОХОРОВКОЙ Сыпь, сентябрь, в закрома На земле израненной золотистые зерна. ни шороха. Будет сытной зима Тишина с хлебом белым и черным. на весь степной простор. Залах спелых полей, Сколько лет, отойди и воскресни. а поле пахнет порохом Будет хлеб на столе, и солдатским потом значит, будут и песни. до сих пор. (Инженер Севера. – 1985. – 30 мая) (Инженер Севера. – 1985. – 30 мая) *** МАТЕРИНСКАЯ ИСТИНА Эх, музыка, Говорим сыну мать: эх, бешеная пляска! - На чужбине жестко спать, Такая, что слетает с пола краска. а на родине в соломе Выходят одиночества недели, спишь, как будто в теплом доме. что лопаются струны на пределе. Он и ухом не повел, И женщина по темному паркету он собрался и ушел. летит, легко, Год проходит, сына нет, как будто в жизни нету два проходит, сына нет, ни тишины, потерялся даже след. ни радости, И уже устала ждать ни боли, сына старенькая мать. ни дочери, Он вернулся жив, здоров; что спит у тети Поли. без письма, без лишних слов, но, седая голова. (Инженер Севера. – 1985. – 30 мая) — Здравствуй, мама. Ты права. *** (Инженер Севера. – 1985. – 30 мая) Все спешим. А куда! Ищем место под солнцем. ДРУГУ Стала сниться вода Отцы стареют. Мир не вечен. из родного колодца. И скоро лягут нам на плечи Дни летят: не зевай, заботы наших стариков. не прохлопай удачу. Скажи: Дома ждет каравай, — Ты к этому готов! подгоревший, горячий. Мать следит, чтоб стряпня (Инженер Севера. – 1985. – 30 мая) подоспела к обеду, — ждет сегодня меня. *** Я приеду. Опять мертвы поля, вчера сгорело лето, (Инженер Севера. – 1985. – 30 мая) последний, поздний цвет рябиновый в крови. 64 Еще жива Земля, еще летит планета, не ведая, что нет на ней любви. (Инженер Севера. – 1985. – 30 мая)

«Истоки», «Шклинда» и другие *** Друг предал. *** Самый верный друг. Не мучайся над будущим одна, Так что! над прошлым, На суд его! На сук! что покрыто звездной пылью, А может, все забыть. не спрашивай, Простить. зачем ты мне нужна, Да, нет. не спрашивают птиц, виниться всяк горазд. зачем им крылья А если он еще кого-нибудь продаст. (Инженер Севера. – 1985. – 30 мая) Не будет ни прощенья, ни суда. *** Пускай уйдет из жизни Вот и все. И отныне без следа. ты, как птица, вольна. Горький запах полыни (Инженер Севера. – 1985. – 30 мая) принесет тишина. Льдом покроются лужи ПЕРЕПЛЯС и растают весной. Что ж ты, птица, все кружишь Мы с тобой прошлись по кругу надо мной? Старым кумушкам назло. «Погляди, нашел подругу, - (Инженер Севера. – 1985. – 30 мая) Прошипели. - Повезло». *** А потом тряслась хибара, Ты, как вода из родника, Балки выгнулись дугой. как долгожданная криница: «Это ж надо! Мерин старый, солоновата и горька, А поди-ка – с молодой». я пью и не могу напиться. Дураки. А может даже (Инженер Севера. – 1985. – 30 мая) Сильно умные. С тоски? Ну, так мы их всех уважим, *** Пусть почешут языки. Цыганка правду нагадала. А ведь могла бы обмануть. Ты же лебедем летела, Переживу. (Пусть побесится родня), Не то бывало. Будто всем сказать хотела: А ты плыви, счастливый путь. «Нет счастливее меня!» Да только в радости печальной И звенело в такт монисто, будь осторожнее с другим: Распаляя танец наш, не назови его случайно Умотали гармониста, привычным именем моим. Сдался первым: «Все, шабаш». (Инженер Севера. – 1985. – 30 мая) Вот ремни уж с плеч упали И гармонь сползла к ногам… *** – Что ж вы, бабы, замолчали? Что серебро Аль завидуете нам? и золото, и сундуки добра, — (Красное Знамя. – 1986. – 8 января) жизнь прожита, как пролита 65 из полного ведра. (Инженер Севера. – 1985. – 30 мая)

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет *** Мы гордые. Не принимай А все-таки болит Слова за лесть, И у тебя душа, Хоть мучит И у меня Старая ошибка. Как хорошо, (Красное Знамя. – 1986. – 8 января) Что в мире есть Твоя душа, ПАМЯТИ А. ЯКОВЛЕВОЙ Твоя улыбка. Ничего не поделаешь – (Красное Знамя. – 1986. – 8 января) надо смириться, закрывая последнюю *** в жизни страницу. Загрустила. Верь всегда Вот и новая беда. до последнего в жизни рассвета — Разлюбила. остаются друзья Так бывает иногда. на земле у поэта. Отпускаю, Будто вольного коня. (Огни Ангары. – 1986. – 26 декабря) Дорогая, Будь счастливее меня. ПАМЯТЬ (Красное Знамя. – 1986. – 8 января) Идут по бетону Привычные к строю *** От целого фронта — Мир открывается. Как страшно, По двое, по трое. Когда проходит слепота, Их память Ведь вся земная красота Вернула сегодня на площадь Заключена в тебе одной. Всех тех, кто остался Напрасно мучаешь виной В березовых рощах. За отгоревший день вчерашний. На солнечных кручах, Судьба накрыла нас крылом, В бездонном болоте — Давай забудем о былом... Горят на ветру Имена е позолоте. (Красное Знамя. – 1986. – 8 января) Шагать нелегко им. Но держат равненье. *** Идет победившее смерть Мы гордые, Поколенье. Мы дерзкие почти. А вышло все, (Инженер Севера. – 1987. – 1 декабря) Как будто невзначай: Ведь мы еще могли Сказать «прости», Но вырвалось негаданно «Прощай». С годами Затихает боль обид Живем, Из сердца прошлое гоня, — 66

«Истоки», «Шклинда» и другие Анатолий ЛИСИЦА Лисица Анатолий Владимирович родил- ГОРОД МОЙ ся 16 апреля 1935 на Украине. В 1956 году повстречался с будущей женой Ниной на Теплый вечер, целине, они принимают решение ехать на И в воздухе кружится пыль: комсомольскую стройку к Падунским по- Утро будет рогам. В мае 1960-го года молодая семья И тихим, и росным. перебирается в Братск Проработал на БрА- Город мой Зе, был учителем физкультуры в 1, 36, 37 К рукотворному морю проплыл. школах. Город мой, Ты становишься взрослым. *** Чайка крыльями бьет Тайга, тайга… Сплошным массивом По упругой волне. Березы, сосны, дым осин… Надо мной тополиные вьюги. И вдруг, как набранный курсивом, Из зеленого мальчика-юнги Встал новый город – века сын. Я сегодня стал взрослым вполне. Высокий, стройный, без заборов, Нам вручает страна паспорта, Какой-то весь до боли свой. А за труд – ордена и медали. Бульдозер в глину, словно боров, Город мой, Зарылся с дымом над трубой. Мы с тобой неспроста И встали краны, как жирафы, Жизнь с палаток свою начинали! От крыш до вздыбленной земли. А рядом вздохи: Охи! Ахи! (Красное знамя. – 1978. – 12 сентября) Сосед в окно всем весом влип. Другой прильнул к стеклу глазами *** И смотрит жадно, словно пьет. Шофер следит за тормозами: Сыплют белым инеем Крутой со спуском поворот. Тополя И даже грязь. Куда ей деться? На озера синие, Как у военных, пояса, На поля. Идут монтажники-гвардейцы А в разгаре лето: Творить, не веря в чудеса! Сенокос, жара. Творить задуманное чудо. Догола раздета Творить надолго, на века. В речках детвора. Вот тут-то и покажет удаль В крупных брызгах Моя рабочая рука! Радуга Я знаю, не вернутся ставни, Тянется в зенит, Черезполосица, межа… Гроздью виноградною И твердо ногу в глину ставлю, Падает, звенит. Машу шоферу: «Отъезжай!» (Красное знамя. – 1978. – 12 сентября) (Красное знамя. – 1976. – 26 июня) 67

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет *** Но эта глина летом (лишь посуше) Проснусь, Спечется в комья, А за окном – зима! Дождик – снова слизь… Щебечут радостно синицы. Одно тревожит: Простор! Чтобы наши души Как будто некий маг Как эта глина Раздвинул вечности границы. В зной не запеклись! И сердце Сжалося в комок (Красное знамя. – 1987. – 7 августа) И как-то сразу ожило… Пойду и я ДУМА Слеплю снежок Тайга была зеленой и густой. И запущу в прохожего. Я здесь дышал когда-то кислородом, Пил диких трав целительный настой, (Красное знамя. – 1978. – 12 сентября) Охотился, взрослея с каждым годом. Теперь я вырос. Но не та тайга – *** Торчат пеньки сухие сиротливо. Уже стоят громады зданий. На Братском море – сливы и отливы, В них магазинов витражи, И нет земли, где б не прошла нога Гора Пихтовая – под сани. С ружьишком человека иль с пилою. Крути, петляя, виражи! И все вокруг покрыто сизой мглою, И ты, промчась по трассе лихо, И нет нужды бороться с мошкарою – Довольный станешь в стороне. Одни дома на сотни тысяч га. И пусть береза-щеголиха И все ж я этим городом горжусь, Тебе завидует и мне. Его людьми, что начали с палаток. И пусть асфальт не по-московски (Красное знамя. – 1978. – 12 сентября) гладок, БАЛЛАДА О ГЛИНЕ Здесь все мое: и радости, и грусть. Мне эту глину не забыть вовек, (Красное знамя. – 1987. – 7 августа) Такой нигде, наверное, не встретишь. Я здесь давно, и дело не в деньгах. БРАТСКУ О! Мне знакома «братская землица». Не буду, Братск, тебя хвалить, Она везде – на головах, на лицах Да и ругаться надоело: И, гирями висела на ногах. Ты часть моей родной земли. Какая тяжесть! Давай же браться, Братск, за дело! Только в прорубь с ней. Давай завалы расчищать, Когда как черт, Пришло то время, очевидно. Устанешь после смены Давай друг друга уважать, И месишь грязь – Чтоб после не было обидно. Не тесто на пельмени. Давай, мы старые друзья, А на душе и тошного тошней! Хоть и годами молодые, Поверьте мне: Иначе жить теперь нельзя! Мы были не из робких, Престиж и твой, и мой поднимем! Стерпели все – И не казенный, а живой. Жару, метель и грязь, Чтоб в каждом, даже малом деле, В палатках жили. И мы, и гости разглядели Строили «коробки», Характер братский, огневой! ГЭС возводили, ЛПК и БрАЗ. (Красное знамя. – 1987. – 2 октября) 68

«Истоки», «Шклинда» и другие СНЕГИРИ *** В самый сильный мороз Мы такими же были, как вы, Возле нашего дома И влюблялись, любили не хуже мы. Собрались снегири Только были войною контужены, Под рябиной больной, Как морозами стебли- травы. Здесь был лес, а теперь Мы – голодные дети войны Все для них незнакомо: С обожженными порохом душами, Детский сад, новостройка, Был нам жмых и обедом,и ужином, Кран со стрелой. Но зато нам теперь нет цены! Посидели они, Пробивался к нам голос Москвы Словно что-то решая, Сквозь бомбежки, обстрелы,пожарища. Поклевали, что было на темном снегу. Он был голосом друга, товарища, И взметнулася ввысь Звал он нас не склонять головы. Снегириная стая. Мы ходили в походы – бои. До сих лор я об этом Огороды изрыв Сталинградами... Забыть не могу. И морковке мороженой рады бы... Больше не было их. Где вы, сверстники, нынче мои? А какие морозы! Знаю я: тот, кто ел хлеб войны, Синева на снегу, Кто баланду хлебал, не валандаясь Как глаза у девиц. Он в забое и в поле не ныл, Снегириный закат Жил, работал, и малому радуясь. Удивительно розов. Мы привыкли, и это не плохо, Может, это они? Если надо – вперед так вперед! Позовите же птиц! Было время такое – эпоха, А она, как известно, не ждет! (Красное Знамя. – 1988. – 17 мая) И любовь к нам большая пришла... Только вы дифирамбы не пойте нам! Тa дорога, что Родиной пройдена, Просто нашей дорогой была! (Красное Знамя. – 1987. – 28 ноября) *** Куковала кукушка На весенней опушке, Куковала стыдливо, Словно пробуя голос... В небе – солнце-огниво, Луч закатный, что колос. И не стала б считать я, Сколько лет мне осталось, Если б внучка за платье За мое не держалась (Красное Знамя. – 1988. – 17 мая) 69

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет ВИКТОР СМИРНОВ Смирнов Виктор Павлович родился РЫБАКИ в деревне Кареловка Тыретского района Иркутской области 9 марта 1935 года. По Много лет уже снова и снова, специальности технолог деревооработки, Лишь покроется льдом водоем, строитель. Поэтическим творчеством стал Мы, дождавшись денька выходного, заниматься с 1985 года был участником и На рыбалку с рассветом идем. руководителем литературного объедине- Бьет погода и снегом, и ветром, ния «Истоки». Мы над лункой сидим, не дыша, И проходим полста километров, МОЙ ГОРОД Чтоб поймать одного лишь ерша. Но какой свежей бодростью в теле Тучи к вечеру низко нависли, И закалкою прочной, как лед, И дожди непрерывные льют. Запасаемся мы на недолю, Беспокойные, трудные мысли А быть может, и на год вперед. До рассвета уснуть не дают. И когда возвращаемся даже Над притихшим поселком таежным Без улова, без блесен и лес, Залегла беспросветная мгла. Не горюем. Дождь стучится в стекло осторожно Улов нам не важен – Будто просит немного тепла Важен сам Далеко за лесами глухими рыболовный процесс. На таежных сибирских ветрах В буднях строек живет город - химик, (Красное Знамя. – 1986. –18 января) Нестареющий город мой — Братск. Я к нему прикипел всей душою, ОКНО В нем трудился я, жил и мечтал. Город мой, ты, как сердце большое, От разных трудных дум Все в себя без остатка вобрал. распухла голова, Как стремлюсь и хочу я до срока Возвратиться к тебе поскорей. Вот не было печали... В суету твоих улиц широких, Зачем писать стихи, вымучивать слова, Под сияньем ночных фонарей. Не спать ночами... Братск далекий, мой город любимый, Ну, что еще искать – Я с твоей неразрывен судьбой. Все найдено давно, И мечтой, и делами своими, Открыты двери... Где бы ни был, повсюду с тобой У всех свои мечты, Не всем дано (Братский целлюлозник. – 1982. – 1 ноября) В мечту поверить. Крадется по углам ночная тишина 70 Незримой кошкой, И, вырвавшись из туч, скользнет луна,

«Истоки», «Шклинда» и другие СТАРАЯ ГИТАРА Как мышь, в окошко. Не кружатся под звуки вальса пары, А за окном идут осенние дожди, В пустынном зале дремлет тишина. И киснет слякоть... Уже давно у старенькой гитары Не надо горевать о том, что позади, Оборвана последняя струна. Не надо плакать. Молчит она в углу под слоем пыли, Кому не суждено костром гореть – Но снятся ей иные времена, Тому дымиться. Те времена, когда ее любили, А жизнь всего одна... И в трудный час она была нужна. Не страшно умереть, Когда пылали по земле пожары А страшно не родиться. И стыл в осеннем сне горелый лес, Под аккомпанемент гитары старой (Красное Знамя. – 1988. – 2 марта) Пел фронтовые песни Марк Бернес. Теперь медноголосые литавры РОДНИК Гремят в оркестре — вторит им рояль... Но почему-то старую гитару, Едва ослабли зимние морозы, Как первую любовь, немного жаль. Светлее и длиннее стали дни. Жаль, что ее почти совсем забыли… Под старой засыхающей березой В пустынном зале до конца одна Пробился из земли на свет родник. Грустит она углу под слоем пыли, Вначале чуть заметной струйкой тонкой, И снятся ей иные времена. Прозрачной, словно детская слеза, Из-под корней, доверчивый и звонкий, (Красное Знамя. – 1988. – 16 июля) Он выбегал и сразу замерзал. Его метель снегами заносила, ТЕЛЕГРАММЫ Над ним висела ледяная мгла... Какая к жизни рвущаяся сила Месяц, как лодка, ныряет в ночи, Немую мерзлоту пробить смогла? Всплесками падают звезды, А года через два, Тянутся светлые нити-лучи, В начале лета, Шьют застоявшийся воздух. Я это место сразу не узнал: Тихо гудят на столбах провода. Береза вся в листву была одета, И над снегами упрямо Из-под ее корней родник бежал. По проводам далеко в никуда И летний зной, Чьи-то летят телеграммы. И жуткие морозы Там они строчками слов упадут — Он перенес всему наперекор. Горем, надеждой, отрадой... И как невеста, расцвела береза, Может быть, их с нетерпением ждут, С ним поведя сердечный разговор. Только не всем они в радость. Над родником я низко наклонялся, Кроются в них и печаль, и беда, К его воде губами я приник Горечь обид и измены... И пожелал, чтобы всегда струился И потому оборвать провода И силу жизни миру нес родник. Хочется мне непременно. (Красное Знамя. – 1988. – 2 марта) (Красное Знамя. – 1988. – 16 июля) 71

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет РАССКАЖУ СОСНЫ Я в ковыльные степи уйду, Эти сосны под небом Под бегущими вдаль облаками, Шепчут что-то во сне. Словно в волны, в ковыль упаду, Счастлив тем я, что не был Обниму свою землю руками. На жестокой войне. Провожу на закате зарю, Не ходил я в атаку, Улетевшую птицей бескрылой. Не калился а огне, Как былинному богатырю, И родным горько плакать Даст земля мне могучую силу. Не пришлось обо мне. Эту силу в себе понесу Но качался на грани Всем грядущим невзгодам навстречу. У воды и огня. От беды человека спасу Был обидой я ранен — И того, кто отвергнут, привечу. Сосны взяли меня. Раскорчую глухую межу Напоили весною, И развею любое ненастье, Сберегли от врагов, Напишу, пропою, расскажу Укрывали от зноя, О весне, о любви и о счастье. От дождей и снегов. С той поры почему-то, (Красное Знамя. – 1988. – 20 ноября) Словно к людям живым, Выхожу каждым утром ПОСЧИТАЙ МНЕ, КУКУШКА… К соснам тем вековым. И, как после разлуки, У березовой светлой опушки, В потревоженном сне. Где по камешкам речка бежит, Тянут сосны, как руки, Прокукуй мне на счастье, кукушка, Свои ветви ко мне. Посчитай, сколько лет буду жить. И ни ливни косые, Не копил я богатства и денег, Ни снега не смогли Не искал в жизни легких путей, Эти сосны России Не метался в минуты сомнений Наклонить до земли. И не бил ни зверят, ни детей. От любви я не корчился в муках, (Красное Знамя. – 1988. – 20 ноября) Да и вряд ли кого я любил. И когда наступала разлука, ВСЕ ПРИПОМИНАЕТСЯ Баз печали я сам уходил. Ни чинов я, ни званий не жаждал. Как будто о сказке Чтобы в собственной глупости млеть. Или в долгом сне Но когда-нибудь все же однажды Ночь длилась без конца и без начала. Мне придется себя пожалеть. Слишком короток век человечий — Перед рассветом Каждый день в жизни неповторим. Вдруг в окно ко мне Так зачем, для чего эти встречи Проснувшаяся птичка постучала. То с одним, то обратно с другим? Для чего восставать и смиряться И вздрогнула И, не думая, тратить года, Ночная тишина. Чтоб однажды со всеми расстаться Качнулись травы в, изумрудных росах, Только сразу и навсегда. И желтая (Красное Знамя. – 1988. – 20 ноября) Ущербная луна Скатилась и рассыпалась на плесах. 72

«Истоки», «Шклинда» и другие Желанный остров, Где созвездья падают в траву. И побежали по воде Где березки, Огни, Белые как свечи, И лунная дорожка от причала, Убегают е розовый туман... Синий вечер... Когда мы остаемся вдруг Расставанья, встречи, Одни, Радости, печали и обман. Нам асе припоминается сначала. (Красное Знамя. – 1989. – 15 ноября) И жалко нам порой Ушедших дней, РОДНИК Да только их вернуть Не в нашей власти.,. Мне жизнь судьбу не принесла на блюде Мы с возрастом Сказала,как сумеешь, так живи. Становимся умной, я все равно желаю счастье людям И потому, наверное, несчастней. И родниковой, как слеза, любви. Из родника бы мне воды напиться, (Красное Знамя. – 1989. – 11 марта) Но чтобы самого себя понять, Я вырвал из судьбы своей страницы, СИНИЙ ВЕЧЕР Которые мне вновь не написать. День уснул, (Красное Знамя. – 1989. – 15 ноября) И тихий вечер вышел, Даль завороженная светла. ДАВНЕЕ ПРОШЛОЕ Месяц пробирается По крышам Годы, как легкие штрихи, стирая. В поле, за околицу села. То потихоньку, а то сразу вскачь, Там, где бродит Катится жизнь от начала до края. Лето по покосам Слоено надутый резиновый мяч. И река сверкает бирюзой, Набухают утренние росы Мочит и студит его непогода, На траве непролитой слезой. И не укрыться, и не отдохнуть… Тихий вечер. Если бы можно вернуть было годы — Ах! Какой ты синий! Давнее прошлое снова вернуть. И зовешь меня куда-то вдаль. Если только можешь, Давнее прошлое часто нам снится — Подскажи мне, Юности светлойтревожные дни... Где оставить мне свою печаль. В наших потомках оно повторится. Может, я живу Только пусть счастливей будут они. Не так уж просто — Все равно н мыслю, н живу, (Красное Знамя. – 1989. – 15 ноября) И хочу найти 73

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Олег ГРОМОВ Работал на БЛПК в отделе АСУТП элек- Звонкий смех ребячий, тромехаником, инженером. Проснется Хриплый лай собачий… *** Я ставлю точку – У нас с тобой Это значит: Все так Пора ка сну… И все не так… Откуда эта странная (Красное знамя - 1978. - 4июля) Усталость, Негромкая, НА ВСТРЕЧЕ С ПОЭТОМ Печальная, как старость, Как чернота Говорил Долматовский, Осеннего листа Нависнув плечами ………………………… над красным столом: А где-то там – Дорогие братчане! Последняя черта. Мы счастливы, В густой тени Тем, что встретились с вами… Счастливого былого… Нам дорог ваш город… Достичь ее, Жаль, многих нет с нами: Пожалуй, Поехали дальше, Хватит слова, Сейчас – на БАМе… Но страшно нам: А затем очень кратко, За нею – пустота… Задушевно и прямо: – Если б не было Братска, (Красное знамя – 1978 -. 4июля) Значит – Не было б БАМа. *** Зал молчал лишь мгновенье, Открою форточку, А потом вдохновенно Глотну Две минуты ладонями воздух качал… Бодрящей свежести Рассвета… (Красное знамя - 1979. – 12 января) Людским дыханием согрета Весна, *** Прильнувшая к окну… Бессоницы К полудню Бессменный часовой – Крыши вновь заплачут, Усталый взгляд в себя Их корни за день Привычно тлеет. Подрастут, На тонкой Проснется Непокорной шее Фонарь склонился 74

«Истоки», «Шклинда» и другие Портрет. От могилы отца Светлой головой. Два шага вправо – И чье-то Дед. Непогасшее окно, Я буду жить! Я чувствую, До того момента, Тревожно вопрошает: Пока какого-нибудь Как дальше жить? Президента Да-а… Не потянет Родина большая. На мертвечину? И сердце трепетное Искать причину Не одно. Глупо. Известно: (Братский целлюлозник - 1983. – 5 марта) Запах трупа, Он – «Сладкий» запах. ВЕЧНОСТИ ТРИ МИНУТЫ Прости , отец… (Поэма) Безумный жрец, Молящийся лишь богу- 1 Капиталу, У отца над могилой Все ж не решил пока, Вечерний сумрак, Сочтя «овец»: Вечерний шепот, Четыре миллиарда – Вечерний сон… Это много У отца над могилой Или мало? Я вдруг подумал: Я тоже лишь овца Кто счастливее – Для подлеца. Я или он? Он ли, 2 Горькой судьбой сражен? Со страхом ступал я Я ль, В свой дом. Стоящий в его оградке? Вдруг вскрикнула Он ли, Птицей калитка – Выживший И сердце повисло Под Сталинградом, На нитках. Я ли, Со страхом ступал я Выживший В свой дом… Под ножом… – Ну что, брат, Хирурга. Пришел все ж? … Словно дорога – Пришел… Дальняя, – Приехал, приполз, – Тянулась боли Понимаю. Тугая нить… А я тоже, брат, А сверху – мудрые Помираю: И чуть печальные И крыша Глаза: Совсем уж плохая, – Ругаешься? И снизу венцы Будешь жить! Подгнивают. Я буду жить?! Да ты уж присядь, У отца на могиле Жухлая травка, Крест православный, 75

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Хорошо? Бедная мать! Родитель твой, Покойник Царство небесное, Горазд был «поддать»: Мужик был суровый, Напьется – Но честный. И, Так прямо беда… Меня до гвоздя Об этом бы Понимал. Грех вспоминать. Пред смертью тебя Отец ведь… Вспоминал, – Отец… И Зою, – Н-да… И Валю со Славкой. Смотрел вон на карточки, 3 Плакал… Сяду на скамейку Вчера клоп У избы погреться. Последний издох. Я ли возвратился Живое покинуло щели. В золотое детство? И вы подросли, Помнишь ли мальчишку, Разлетелись… Ласточка родная? А все ж ведь – От чего под стреху Гнездо я? К нам не залетаешь? – Гнездо… Чахнут наши гнезда. – Не надо, дружок, Горько видеть это… Не сопи: Опустела школа – Судьбу не попросишь к ответу. Стала сельсоветом. Вон печечку, хошь, Торзать! Растопи, Это ты ли, Картошечки сваришь. Милая речушка? Что? Нету? Высохла от думы, Теперь ты богатый – Как и деревушка. Купи! Сколь сынов вскормила Когда ты был, Крепких, словно кремень? Помню, сопливый, Сколь войне скормила Вам мама Ты, моя деревня! Варила крапиву. Сколько в тебе неба Поставит на стол И для сердца шири! Чугунок, От чего так грустно А вы – Думаешь о мире? Как ребенок жесток! Жизнь твоя – Все ноете, Усталость Рвете ей душу. Понимавших землю. Но где ей взять И чем ближе Пищу получше? Старость, Как выполнить пять Тем и жизнь Детских «дай!»? – Дешевле. Хоть сердце Тем она дороже, На угли бросай… Что от боли Да- а… Вздрогнешь: Бедная, Это твои дети 76

«Истоки», «Шклинда» и другие На палубе прогулочной Стоял я. Забивают окна… Слышу разговор: … Свет зари вечерней – Ты, понимаешь, Согревает сердце. В ту субботу Я ли возвратился Семью на дачу проводил, В золотое детство? А сам поехал на работу. Ты ли мне, дорога, И хоть бы екнуло Ноги обнимала? В груди! Здесь мои могилы, Про смерч узнал – Здесь мое начало… С ума сойти! Три дня потом 4 Не мог найти… На мою деревеньку Жена – в больнице, Мчалась беда, Без руки, Дождем и градом А дети… Предупреждая Я – столяр… О встрече. Сам вот из доски Промчалась рядом, Строгал им Не причинив вреда, Эти… Но разве от этого Из сердца – Легче? Свежей раны – Взлетали Кроваво падали слова… Словно пушинки Почти седая голова. Деревья, дома, Лет тридцать парню. Машины, Водонапорная башня 6 Гранатой летела 9 июня 1984 года Над пашней. Останется в памяти Людей крутило, Моего нарда. Мяло, Ломало, 7 Давило Все три минуты И с ревом несло Властвовал смерч. Над могилами, Всего три минуты В которые завтра лечь. гуляла смерть. Все выше Но только ли смерч Вздымались душонки Угрожает стране? Ангелов в распашонках: И сколько я жить буду Даже детей не щадила В новой войне, Беда До бешенных ядер По имени смерч. Врагами раздутой, Смерч – В космический панцирь От слова смерть? Одетой, обутой? Всего три минуты! 5 Всего три минуты! Смеркалось… От Костромы По Волге, вниз, Шел «Метеор». 77

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет 8 Что там, внутри? Два слова в покое Гонорары? Уютных квартир Взгляды на мэтров Сжимают сердца нам: Ласковые? Война и мир! Ожидание славы Мир! Больное? Это слово – Или имя, До школьной тетрадки – пахнущее Писал на песке я Типографской краскою, Во время оно… Заслонившее Мир – это Все остальное? Мужество и Разрядка, Надуманный лепет., Мысль и Разум, Березовый «пшик» Мать и Ребенок! Иль спекуляция И во время оно Темой военной… Безумцы не выгорели: Где ж ты, И автор «Слова Взволнованный, О полку Игореве» Современный, Понимал, Полный боли Держа стило в руках: О людях крик? Миру нужна Братцы! Боевая строка! Неужто для нас Нет тем, 9 Чем журавлям В зале Пощипывать перья? Русской поэзии И я был грешен. Я сижу Давно не тем В последнем ряду. Мучаюсь Строго оглядывается В думах своих Из среднего ряда поэт. Теперь я. Взглядом усталым Нет для ракет По публике пестрой Неприступных границ, Бреду: Меж злом Лица, бывает лгут, И добром Затылки – нет. Граница тонкая: Вглядываюсь Как нам детей В затылок этот Своих сохранить? Минуты три: Как их вырастить Что же болит у поэта? Не подонками? (Братский целлюлозник - 1984. – 25 августа) 78

«Истоки», «Шклинда» и другие Владимир ПАНОВ Панов Владимир Александрович в 1943 ПРИТОКИ году 17-летним пареньком был курсантом Челябинского авиационного училища, Горят костры на косогоре. а после его окончания направлен в бое- Заря ушла за горизонт. вой авиаполк. В экипаже был воздушным Окончен день, притихло море, стрелком. Последние вылеты на Берлин Над вами небо – звездный зонт. совершались во второй половине апреля Притихло море. Море ль это? 1945 года. В Братск приехал в 1963 году. А может, просто водоем? Работал в УС БЛПК художником. С 1991 Нет! Ангару зимой и летом года руководил «Истоками». Мы морем все-таки зовем! Вокруг костра нас восемь братцев В СИБИРЬ По духу – истинных братчан, Но если браться разбираться. Зычно крикнул гудок паровоза – Средь нас – Вано Оганесян, Путь просил он открыть на Восток, С Аму-Дарьи – Аскер Мамедов, Сыну мать говорила сквозь слезы: Орлов Василий – с Чусовой, – Передумаешь, может, сынок... С Печоры – Коля Мясоедов, Только школу успел закончить… С Днепра – Анисим Островой... Ты работу найдешь и тут... Вам скучен список этот долгий! Что быть в жизни какой-то гончей? Стихи такие не новы, В нашем городе есть институт. Но мы братчане – с Камы, с Волги, Знай учись, все тебе условия... С воспетой Пушкиным Невы... А в тайге – комары да гнус... В потоке дней крутых событий – Мам! К чему эти мне многословия? Мы половодьем чувств щедры. Разве трудностей я боюсь! Итак, еще одно открытье – И согласен с тобой, не спорю я. Мы все – притоки Ангары! Жизнь не строится без наук. Всерьез с природой дикой спорим ГЭС построим... В Тайге будет... море На стройплощадке, у костра, Сколько нужно там сильных рук! По нашей воле стала морем. Верной школой работа будет, Таежным морем Ангара! Молодым не к лицу покой. Там нужны настоящие люди... (Красное Знамя. - 1976. – 20 августа) Слышишь, мама? Я что, не такой? Словно, солнечный луч на слезы 79 Засмотрелся и их осушил… Слышно было сквозь шум паровоза: - Будь счастливым, сынок! Пиши (Красное Знамя. - 1976. – 20 августа)

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет НЕ ПОХОЖА Те приобретенья, Которым счет Скалу волнении дробят, Пошел от рюкзака? А сердцу трудно ли разбиться? От расставаний Одно спасенье от тебя – И от расстояний, В другую женщину влюбиться. От первой робости, Решенье принято, и все же Сумевшей Я мысль свою на том ловлю, Выбить страх? Что я такую полюблю, А, может быть, Чтоб на тебя была похожа… От первого свиданья. Но для меня вдруг стало ясно, От новой песни, Что мне пора закончить стих. Спетой у костра? Тем и любимая прекрасна. И разве мало Что не похожа на других. Мне того богатства, Что в сорок лет познал (Красное Знамя. - 1976. – 20 августа) И в сорок зим? Богат я тем, НАШЕ ВРЕМЯ Что не покину Братска, Где борется Мы в судьбы беспорочны? С Бореем Баргузин, Не верим. Где юность И раньше я не думал, Жизни Не гадал, Подвигом платила, Что стану счет Где труд с отвагою Вести своим потерям, В едином чувстве слит, Давать оценку Нам стала монументом Пройденным годам. Братской ГОС. плотина — Я все утраты Десятилетней Памятью просеял. Стройки монолит. Прошелся Да, время мчится, По. затопленным местам. Нет ему возврата... А был ли ты, Святою правдой Скалистый Мыс Пурсея? Будь моя строка! Где ж стометровая Проходят годы. Крутая высота? Это — не утрата. Где бойкие стрижи Они в бетон уходят Ныряли вниз игриво, На века. Там закипала В котловане жизнь. (Красное Знамя. - 1979. – 22 сентября) Хлестала нас река Своей зеленой гривой, В лицо смеялась: «Ну-ка, удержись!»... Преследуют меня Потери, Словно тени. Не рано ли Бреду я на закат? Не лучше ль вспомнить 80

«Истоки», «Шклинда» и другие ЗИМНИЙ ЭТЮД *** Ах, эти русские березы! Ты, сердце, ради памяти не лги. Для них не страшен сам Борей. душа и холодела, и кипела: Стоят они, как Дед Морозы Я помню парашютные прыжки – Среди румяных снегирей. Мир мужества, возвышенное дело! Что нам лихой зимы замахи? Взволнованно я вбил себе в башку: Вой, вольный ветер-виртуоз, – Чем хуже я? Хоть, правда, Нам и в мороз лесные птахи Букетом кажутся из роз. не был в моде. Что значит, что не годен я к прыжку? (Красное Знамя. - 1987. – 24 января) Стер буквы «не», и получилось – В ПОЛЕТЕ «годен». Да, ради памяти я сердцем не солгу. В час звездный наш сказать, Я смухлевал. И страсть мою сковало. наверно, вправе – Когда протяжное услышал я «ку-ку», Один лишь раз мне птица скуковала. Вершится нашей юности полет! Я разобьюсь... Я не вернусь домой, В архив, Один войной, не срубленный из братьев. Прости меня, мой славный полк родной, на пенсию нам память не отправить – За ту отвагу, что сумел соврать я. Еще в полете тот наш самолет! И вот я прыгнул. Медик был неправ Мы в том еще, в том яростном полете, Кукушка солгала – Вновь «мессершмитт» попался в мой парашют раскрылся! перекрест. Я, словно бог, недурно приземлился Мы все еще в том боевом расчете – В тугой ковер пахучих летних трав. Никто не занял прежних наших мест. и в юность милую отрадно мне Пускай к музею самолет прокован. Что из того – ушли в музей унты! взглянуть, Мы совершаем «вылеты» по школам, В мир авиации и неба купол синий, Где нету выше нашей высоты. Нет, сердцу невозможно все осилить, Какие нынче взлеты у России! Как не сумеет снова обмануть! Вновь у нее ответственный маршрут. Но все расставлено на прежние весы, Сияй торжественно, И сын мой прыгает не небесный купол синий, с парашютной вышки. Земного шарика извечный парашют. Я на него: «Как ты посмел? (Красное Знамя. - 1988. – 14 июня) Мальчишка!» – А также, как и ты, – изрек в ответ мой сын. Уже давно потеряны значки, Хоть и не верится, что б их носил я лично. Знавал я парашютные прыжки. А сын, как я, – резонно и логично. (Братский Целлюлозник. - 1984. – 23 мая) 81

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Женни КОВАЛЕВА Ковалева Женни Ивановна – одна из ЮНОСТИ НАШЕЙ самых активных членов литобъединения СЧАСТЛИВАЯ БЫЛЬ «Истоки». Работала на хлорном заводе БЛПК. Публиковалась на страницах «Крас- I ного знамени» и других газет Порой представит даже трудно: Там, где сейчас БЛПК, *** Тайга стеною изумрудной Белокрылая чайка кружит, Стояла многие века. Белокрылая чайка кричит, Неласково она встречала А под нею играет волна Пришельцев гомон молодой: Своенравна, дика и вольна. То лютостью зимы пугала, Ты возьми меня, чайка, с собой То летом лютой мошкарой. Посмотреть на простор голубой, Весной в распутице топила, Посмотреть на бушующий вал, Осенним резала дождем Что из рук выбивает штурвал. И удивлялась нашей силе, Ты возьми меня, чайка, с собой И сомневалась, что пройдем. Насладиться прохладой морской, — Лесов у нас вполне хватает. Я кусочек сорву седины Так почему ж, — спросил народ, — С побелевшей от гнева волны. Мы за границей покупаем Ты возьми меня, чайка, с собой. У шведов и Канады корд? А без него, без корда, — крышка. (Братский Целлюлозник. – 1983. -17 сентября) В наш авиаракетный век Нужна сверхпрочная покрышка, — *** Решил сверхпрочный человек. На верхушках сосен Горшки не боги обжигают, Солнца алый шар И хоть задумка нелегка, День с собой уносит — Но по-хозяйски так решают: Жизни щедрый дар. Построить в Братске ЛПК. На траву как слезы, Взялась, откуда не пойму, Обронив росу, Такая прорва всяких СМУ. Ветер у березы И началось, и закипело, Растрепал косу, Застрекотало, загудело. И мои рассыпал Напрасно вьюги бушевали, Кудри по плечам И, как-то греясь у костра, Где-то в чаще тихой Мы Южной улицу назвали Филин прокричал. И Пионерской неспроста. Не намек ли это На конец пути.,. Замирая эхо Над землей летит. (Братский Целлюлозник. – 1983. -17 сентября) 82

«Истоки», «Шклинда» и другие К нему мы стремимся, сил не жалея. Сквозь зубы машины щепа побежит II Последней дорогою по галерее, Красная глина, красная пыль, Польется в пустые пока бункера, Скрежет бульдозеров, бег самосвалов… Наполнит дурманом сосны н березы Юности нашей счастливая быль – Под наше ликующее «Ура!» С первых палаток до первых кварталов. Для первой порции целлюлозы. Книжки о Братске… Не нам их читать – В каждой из книжек делам нашим тесно. III Ныли мозоли на наших руках Смотрю на эту многотрудность От топора, от кайлы и лопаты. Сквозь дым костров издалека: Гордую песню в наших сердцах Мы с твердой верой шли на трудность, Носим, как юности свет незакатный. Что будет здесь БЛПК. Красная глина средь белых снегов Все будет: горечь поражений, В тверди своей на уступит граниту, Успехов радость, но всегда - Эй, бригадир, вызывай взрывников, Пусть будут символом свершений Пусть-ка подбросят скорей динамиту! Шестидесятые года. Взрыв. Только эхо далеко всплеснет, Стукнет е брезентовый полог палатки (Братский Целлюлозник. – 1984. - 23 июня) И за далекой сопкой замрет. Там, где с медведицей спят медвежатки. *** Лязгом и скрежетом вздыбленный день Все проходит. Ночь сменяет день. С ночью свои перепутал границы, Все минует, сглаживает грань. Снится уставшим девчатам — сирень Отцвела, отпенилась сирень, Влажною гроздью в окошко стучится. Отсинела утренняя рань. За котлованом. опять котлован, Тишина. Лишь грусти тихий след Стонут на дне экскаватора мощи. Сиротливо сердце защемит. Над Ангарой предрассветный туман, Ничего страшней на свете нет Ходит весна по березовой роще, Непрощенных, тлеющих обид. Громко майнуя, вируя бегут И на солнце наплывает тень. Дин и недели, дни и недели. Время сгладит боль сердечных ран. Краны панель за панелью кладут. Отцвела, отпенилась сирень, Крыши на плечи панелей надели. Отсинела утренняя рань. Цех поднимается, следом другой. Слово монтажникам – Не подведите! (Братский Целлюлозник. – 1984. - 29 декабря) ТЭЦ упирается в небо трубой, Дамба отсыпана. Краны в зените. МОЙ ГОРОД Выгрузка выструнилась над землей На мощных плечах металлоконструкций. Да, город как город, есть лучше – не спорю, Ленты конвейеров черной змеей Но только для тех, кто не строил его. Вокруг натяжных барабанов вьются. Сбегаются улицы реками к морю, Которые сутки, забыв про дом, По жизни вдоль сердца бегут моего. Маются в РОЦе с электропроводкой. На улице Мира акаций цветенье. Барабаны, порожним чернея нутром, Широким проспектом шумят тополя. К слешерам повернули секций глотки. Гордимся по праву, В заботах и хлопотах по ДПЦ Придирчиво к месту рабочему каждому что в твой день рожденья Проходит Карпов, начальник цеха, Вплетается юности нашей заря. Готовясь мысленно к самому важному. Зеленым пунктиром мелькнет электричка А самое важное – рядом стоит, Туда, где вознес свои БрАЗ корпуса, Автобусы мчатся маршрутом привычным 83

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет На комплекс, где химик творит чудеса. ВЕРХНЯЯ ПОЛКА Мне радостно жить, Верхняя полка, каждым утром встречаться Плацкартный вагон — С друзьями надежными у проходной, Шалых романтиков И, смену закончив, домой возвращаться, Место законное. Тобой любоваться, мой город родной. В ночь отступил Мне нравятся стужи туманы седые, Опустевший перрон, Сказанья о гордой судьбе Ермака. Благословляя Они закалили сердца молодые, Нас вдаль затаенную. Собрали всех вместе нас из далека. Станций конечных От первой палатки – задорные песни, Не знаем пока, От первых костров – голубая мечта. Может, Тайшет, Но если бы снова и снова бы вместе — А быть может, И снова бы город над сопками встал. Хребтовая. Гостей мы встречаем всегда Каждый отыщет — Страна велика — хлебом-солью. Край, где задумано Гостиницы солнечным светом полны. Трудное новое. Пусть смотрят на город, Ночь отступила За тот перегон. на Братское взморье, Утру навстречу Пусть слушают песню ангарской волны. Летит изумленная Чтоб каждый приехавший к нам Верхняя полка — Плацкартный Вагон — из заморья Шалых романтиков Унес это светлое чувство с собой: Место законное. И сказку зеленую о «Лукоморье», И моря студеного грозный прибой. (Братский Целлюлозник. – 1987. - 1 января) Турист из Нью-Йорка, турист из Каира, Советской страны посетив города, *** Отметит, что главная улица Мира Встает величаво с проспектом Труда. За горою солнце село, Пусть добрая слава несется по свету Над полями тьма ночная. О людях высоких и светлых идей, Я яду к реке несмело, Пусть птицей она облетит всю планету, А зачем, сама не знаю. Пусть знают о городе добрых людей. Я иду не на свиданье, Просто так порой вздыхаю. (Братский Целлюлозник. – 1985. - 12 декабря) И совсем не для гаданья Я ромашки собираю. В ЛЕСУ Манит песней голосистой Так пахло сладостно листвой Одинокая гармошка. И терпкой горечью коры, Может, вместе с гармонистом А в птичий перезвон живой Погрустить и мне немножко? Вплетались тонко комары. И солнца золотой кувшин (Братский Целлюлозник. – 1987. - 1 января) Накренило поверх голов На откровение вершин, На ожидание стволов. Не сои, не сказка – светлый май! Преображенье наяву... Хоть руку к сердцу прижимай Да кланяйся ему я траву. (Красное Знамя. – 1988. – 25 ноября) 84

«Истоки», «Шклинда» и другие Василий КИСЕЛЕВ Кисилев Василий Сергеевич работал в Толковали вещие сны, лесном порту производственного объеди- И к полуночи тихо радовались: нения ЛПК. Удостоен поощрительной гра- День опять прошел без войны моты конференции. Может быть, молитвами вашими Я вернулся. Умней и старше «Областная творческая конференция – На семьсот одиннадцать дней. это редкая возможность отчитаться о про- Не вините себя за то, что деланной работе, проверит; ценность того, Вы меня дождались, а дочка... что ты пишешь. Для нас, непрофессиональ- Ей, наверное, было видней... ных литераторов, это, конечно, событие. И Все у нас теперь врозь и заново, тем более хотелось бы, чтоб меньше было Но, родная Марья Ивановна, организационных недочетов и упущений, Не о том сейчас разговор; Разговор о литературе по большому счету – Вам вот, по-моему, главная тема, которая долж- Солдатский поклон и спасибо, на стать ведущей в последующих встречах. Вам, Вдова второй, мировой, Очень рады, что удалось встретиться с Вам, участниками конференции из других горо- Солдатка моей России. дов области, познакомиться с соратника- ми, единомышленниками, убедиться, что (Красное знамя. – 1979. – 12 января) твое творчество не только личное дело, что оно представляет и общественную значи- *** мость» Уходим в себя, как в дорогу, С любимыми не прощаясь, *** И в сердце уже не дрогнет Тихой мышью, печеным яблоком Пронзительной ноткой жалость, B порыжевшем листке платка, Уходим в себя, как в вату — Вы легко и привычно плакали, Не тронете и не тряхнете; Убоясь за жизнь паренька. Вы вовсе не виноваты, На земле светло и спокойно, Вы от нас отдохнете. К дочке, кажется, счастье пришло, ...За что же мы вас, за что же? Но парнишка надел погоны, Обиду всяк ли снесет? И тревогой вас обожгло. Уходим. Вы молитвы творили втайне, Меняем кожу, Богородице кланялись вы, Новая чувствует все. И болело сердце усталое Давней болью солдатской вдовы. (Красное знамя. – 1979. – 12 января) Замирая, включали радио, 85

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет ВОЗВРАЩЕНИЕ *** Семь тысяч верст пройди Я вступаю в мой город. На шее – ковбойский платочек, по бездорожью, Бахилы мои разбиты, Одолевая будни, беды, пропасти, Ватники стерты в сеть. Года на расстояния помножив, Прохожие – кто усмехнется Семь тысяч дней сквозь душу пропусти. Кто откровенно хохочет. И сердце без оглядки и без жалости А я домой возвращаюсь — Раздаривай и людям, и дорогам, я улыбаюсь всем. Но сохрани нетронутыми залежи Шествую, как триумфатор. Тепла, которое тебе даровано. Бравирую диким видом – Условия полевые – (Красное знамя. – 1979. – 18 июля) Экстравагантности суть. Пускай недоумевает, *** Тот, кто тайги не видел, Опять неудача, ошибка досадная… Кто за городом, Справлюсь с любыми! На прогулке Просто на сердце новая ссадина: Всего и бывал в лесу. Да мало ли было! Я домой возвращаюсь, Я не печалюсь о ранках и ранищах – Устав от дороги и мата; Жил и сражался, – Усталость прячу подальше, И мне принимать рано еще, Как хлам на чердак суют. Словно пилюли, жалость. И только в родные ладони Даже если не сдюжит двужильное Тихо выдохну: «Мама..» — Не мне тужить: Беспомощно маленьким стану. Мы с ним любили, работали, жили – Забыв про взрослость свою Вам бы так жить! (Красное знамя. – 1979. – 18 июля) (Красное знамя. – 1979. – 18 июля) ТОВАРИЩАМ МОНОЛОГ Не забывайте о дверях, Время ценности переоценивать Что на замок не запирались, оглядываться, Когда в метельные спирали Время от бунтарства весеннего Вплетался жуткий вой зверья. отказываться. Когда отчаянье внушала Время становиться терпимее, Отчаянная круговерть, сдержанней, Теплом спасительным дышала Отказаться от одержимости, Для вас распахнутая дверь. от дерзости. Да будет каждому в пути, Время становиться мудрей, В ненастье боли и безверья послушнее. Дано в такую дверь войти Да и в небо не рваться впредь - И распахнуть другому двери. не юноша. Будут почести, гладь и тишь (Красное знамя. – 1979. – 18 июля) впереди... Стой, куда ты опять летишь?! ...Взлетел, — гляди… (Красное знамя. – 1979. – 18 июля) 86

«Истоки», «Шклинда» и другие *** Выйду я перед рассветом ВЕШНИЕ ВЕТРА (тысячи верст впереди); Поезд обдаст меня ветром Опять запели вешние ветра, И вдалеке прогудит. И сердцу снова перемены надо. Рявкнет над ним истребитель – Дают «добро» диспетчера бортам, Сломан барьер звуковой. Идущим на Камчатку и в Анадырь. Нехотя пылью клубится Мне – хоть куда, Дедовский тракт вековой. Хоть к черту на рога, Он, как последняя милость. Наперекор советам и наветам – Успокоенье души. По-прежнему близка н дорога Видимо, что-то случилось. Потребность уходить за вешним ветром. Если не нужно спешить. Идут борта. Даже не нужно телеги. Движки поют о том, Только шагать да глазеть, Что мелочь – расстояния и годы. Только считать на ночлеге Я остаюсь. Звезд бесконечную зернь, Я снова за бортом, Первые ягоды горстью И мой корабль от меня уходит. В рот пересохший бросать. И отпоет еще одна зима, На безымянном погосте Еще одна весна промчится мимо. Имя свое отыскать... Поют ветра. В брошенной старой деревне И я схожу с ума В избах растут лопухи. По переменам, словно по любимой. Буйствует запах сирени На огородах сухих, (Красное знамя. – 1980. – 30 мая) Высохший усик гороха Тянется через порог. *** В небе безоблачном – Когда захочется тепла, Грохот: В аэропорт приду в апреле. Гром? И серебристая стрела Истребитель? Турбинным свиснет опереньем. Пророк? И набирая высоту, Хоть под ногами беспечно, Помчит к далекой параллели. Сухо звенят кирпичи, ГДЕ будут яблони е цвету Устье обшарпанной печки И воздух слаще карамели, Греческой маской кричит. Где лижет щеки валунам, Что это? Где это было? Катая звезды, как лимоны, В память вцепилось клещом, Неугомонная волна И почему не забылось. Незамерзающего моря. Не отболело еще? Перечеркнув свое вчера, Чьих-то разлук перекресток Обиды, ссоры и разлады, На неизвестной версте, Я буду петь ей до утра Эти провалы погоста. Свои беспечные баллады. Имя мое на кресте? Я буду шляться по кино, В этой деревне не жил я, Валяться на каленом пляже… И вообще в деревнях, И все равно — с собой не слажу: Так почему закружило Как чайки плач: «Эгвекинот!» Памятью чьей-то меня? Перечеркнув свое вчера, Вернусь нежданно и незванно К неза6ываемым волнам Неласкового океана. (Братский целлюлозник. – 1984. – 25 августа) 87

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Чьих безотрадных бессонниц скрипка да флейта, пламя свечи. Тень в окосевшем окне, В суетный век – старомодны печали, Чья неспокойная совесть словно пасхальные куличи, Заговорила во мне?.. но, не спросясь, благодать посещает – скрипка да флейта, пламя свечи. (Красное знамя. – 1984. – 15 сентября) В черные дни, что вороны вещают, душу с отчаяньем не обручить – *** ведь защищают ее, освящают В краю джек-лондонских рассказов, скрипка да флейта, пламя свечи. Где дирижируют ветра Тихою ноткой свой сказ увенчаю, Угрюмым хором перекатов, в памяти ей уголок отыщи: Где летом ходят в свитерах, пусть твою душу и жизнь освещают Где люди ищут и находят скрипка да флейта, пламя свечи. Золотоносные ручьи, Где обжигающий нас холод (Красное знамя. – 1984. – 15 сентября) Любить буржуйки приучил, Где мужики живут без женщин, *** Судьбу и быт перекроив, Багряным и алым ударила осень, Они без грубости, без желчи ударила осень свинцовым и сизым. Нечасто говорят про них. Ручья заплетает тугую косицу Зато хохочут часто, словно сентябрь-азиат, желтоскулый, раскосый. Стараясь смехом заглушить, Как главы соборные, лиственниц кроны, Запрятать за соленым словом неистовой веры горят позолотой. Любую ссадину души. Ударило время осенней охоты За этот занавес – спасибо, фонтаном тугим обжигающей крови. Но от себя попробуй, скрой, Осеннее время — правдивое время: Что письма, стертые на сгибах, знобящий рассвет и ласкающий полдень Дороже золота порой. напомнят тебе о финале горенья, Ну что же, здесь – передовая. о том, что уход неизбежен, напомнят, А что касается двоих, и ты, расточительный, словно вначале, О том молчим, не предавая меняешь и выстрел, и крик на затишье. Воспоминания свои. Есть тайная тайн уходить без печали Потрогай старые конверты, н знать, В молчанья рядом покури... Когда вернемся, откровенно что весной уже не возвратишься. И о любви поговорим. (Красное знамя. – 1984. – 15 сентября) (Красное знамя. – 1984. – 15 сентября) *** РОМАНС Что думают о нас н недруги, и други, небезразлично нам, покуда мы живем; Сяду, как старый и мудрый сказитель, Небезразлично нам, и заведу безо всяких причин: «Вечер, палатка, свои стругая струги: Туда ли поплывем и тем ли кораблем? охрипший транзистор – Чем вспоминают нас все те, скрипка да флейта, – огарок свечи...» Знала ли ты это тихое счастье, кого не встретим, душу вот так доводилось лечить? – Но кто нас не забыл – Добрым сверчком запевающий чайник, небезразлично нам, 88 Под парусом тугим, под всемогущим ветром

«Истоки», «Шклинда» и другие но найдешь свой изумрудный бор, янтари жаркое, рябин рубины. По звездам путь держа Да хранит тебя твой птичий бог встреть солнцу по волнам. от одной-единственной дробины. А если суждено окончить нам (Инженер Севера. – 1986. – 25 ноября) поход свой *** В разгневанной воде всего на полпути – ‘ Наши близкие да простят невнимание к ним. Небезразлично, Жизнь в тайге – трудна и проста, чем помянет нас потомство: хоть не каторга, но не пикник. Будут чайники наши кипеть Поймет ля, шли зачем, и тем – на походных кострах, грехи простит. будем жить, будем песни петь будем знать, что такое страх, Да, нет средь нас святых с душой невин- будем цену мужеству знать , но-постной. зною и январю, н мозолей тугим узлам, Но не бездушно мы идем своим путем: и последнему сухарю. Что думают о нас, что мы оставим после Будем тайны свои беречь, – делать то, что нужней. Небезразлично нам. Вот этим и живем. Станут лица грубей и речь, станут души немного нежней, (Красное знамя. – 1986. – 17 октября) вот тогда напишем с тобой письма, песни, стихи, РОМАНС О ЮНОСТИ продиктованные судьбой под аккомпанемент тайги. Смежу, как от боли, ресницы, И за то, что для нас- не пустяк когда среди белого дня эта жизнь, этот быт, забьется подстреленной птицей: наши близкие нас простят «Пожалуйста, помни меня!» и поймут, может быть. Сквозь суетность модных глаголов, что рыночной медью звенят, (Инженер Севера. – 1986. – 25 ноября) чуть слышен из юности голос: «Пожалуйста, помни меня!» *** Но светят с упрямой тревогой, как три потаенных огня, Друг мой,какие холода! три слова, что значили много: Туман морозный все густеет, «Пожалуйста, помни меня!» и впору толковать на тему Отрезок пути подытожен. снегов и холодов, и льда. Нелепо что-либо менять. Дневные сумерки плотны, …Но все же, во все же, но все же. и свет по карточкам отпущен, пожалуйста, помни меня! и все растрепанней н гуще седые волосы луны, (Инженер Севера. – 1986. – 25 ноября) и хочется себя жалеть, сводить с зимой жестокой счеты, *** и, как о невозможном чем-то, Кончен лету, детству кончен счет. мечтать о свете н тепле. До свиданья, птаха желторотая! Все так, мой друг, ж все не так, До спокойной мудрости еще не один десяток поворотов. 89 Желваки намажешь на пути (нелегко держаться против ветра), может быть, до цели пролетишь тысячи десятков километров,

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет я эта тема не годятся. *** Честней признать, что закатился удачи стершийся пятак. Незакатное солнце плывет надо мной. Но вот об этом толковать Эта белая ночь – с тобой, пожалуй, мы не станем: зима на стеклах начертала как подарок на память. запрета четкие слова. А наутро прощусь я с родной Колымой Давай уедем в никуда, и к родной Ангаре улечу, словно к маме. давай смахнем слепые будни, Летний снег и бессонница белых ночей, давай о будущем забудем… бесконечной зимы затяжная дремота – Друг мой, какие холода! все расплавится в пляске веселых лучей на зеркальном крыле моего самолета. (Инженер Севера. – 1986. – 25 ноября) Дом родной, о котором давно позабыл, и друзья, о которых забыть невозможно. *** и упрямая сила изломанных крыл станут явью опять, дорогою и сложной. Уносят; уносят меня ветра. Только в мае опять поломает все сны Уносят, как лист осентябренный и поманит давно уже ставшее близким: в небо. незакатное солнце колымской весны, Не нужно прощальных перезвоны ручьев между сопок пронзительных драм – уверьте себя, что придумался, колымских. не был я, не был. Все выше, все чище и все холодней. (Инженер Севера. – 1986. – 25 ноября) Спокойнее – нет ни сюда, ни отсюда известий; ЛЕСОУСТРОИТЕЛЬ отсюда Земля не безлюдней – намного людней, Он скомкал папиросу, и люди не мельче – крупнее, присыпал угольки, добрей, человечней. побрел по пояс в росах, Лететь бы вот так, бесконечно, вздымая рой мошки. лететь, Не мудрствуя лукаво, глядеть отрезвленно, дышать с душою налегке, этой мудростью стылой, шагал в рассветных травах не плакать, не петь, не любить, в сквозном березняке. ничего не хотеть Когда всходило солнце, н не возвращаться к Земле, в густой сосняк вошел что на волю меня отпустила. и сверился с буссолью, Но если и нежно, и нужно и молвил: «Хорошо!» припомнюсь Вам и нелегко, – Один в огромном мире, лишь стоит губам отогреть не бог и не герой, – заповедное слово, – весь день рубил визиры, звенящим сухим золотым сверкая топором. горьковатым листком Он знал: свою работу с высот я покорно паду он должен делать сам. к вашим туфелькам снова. И медом капля пота стекали по усам. (Инженер Севера. – 1986. – 25 ноября) (Инженер Севера. – 1986. – 25 ноября) 90 *** Засыпает палатку снег, Засыпает опять Колыма. В дальнем городе, где нас нет, В дом вернется из школы мать.

«Истоки», «Шклинда» и другие *** До сентября, дружок, до сентября, Глянет в ящик почтовый — пуст когда седые маки оталеют, Лишь газеты местной листок. отшепчут запыленные аллеи, И тетрадок синих стопу фонтаны о любви, отговорят... Ближе к лампе положат на стол, Сгорят каштаны, тополя сгорят, в доме пусто и тихо сейчас, и мы перегорим за время это. даже чай не вкусен одной. Температурит грозовое лето. Мать на карте найдет Сеймчан, ...До сентября, друг мой, до сентября… в том краю, что зовут Колымой. Там навстречу дождям косым, (Красное знамя. – 1987. – 1 мая) заспешил и засыпал снег. Там бродяжит по сопкам сын, *** А вестей от него все нет. Оборвет нитку сна Пусть нескоро он прилетит, резкий голос приказа — верен зову своих дорог. И клинками свистят Знать бы только, что жив-здоров, беспощадные ясные фразы, И ее не забыл в пути. и влекут омутами Мать проверит тетради, заснет сумасшедшие марта глаза. И привидится ей во сне: Торопись записать Белый-белый стирает свет долгожданные строки, Ожидания серый счет. торопись запрягать да покрепче держи повода, (Инженер Севера. – 1986. – 25 ноября) потому что весна обрывает тугие постромки НОЧЬ С ТОВАРИЩАМИ и летит без границ по полям, как большая вода Вы помните плечи, натертые лямками, вы помните ноги, разбитые до крови, (Красное знамя. – 1987. – 1 мая) вы помните грозы и громкие лязги их, и как было трудно, и как было здорово? *** И как было просто – Не забыться уже в разнотравье работать, как проклятым, пахучем... и – правду в глаза, и – лицо под удары? Не пустяк. Неужто все кончилось, Можно было прожить и поярче, все дело прошлое, получше, и нам остается писать мемуары? прожил – вот так. А время качает устои привычные, Перепутьями лет и скитаний закручен, а ветер крепчает, товарищ наш, ветер, не гадал, и надо б оставить дела свои личные, что я стану вынослив, недобр, и плечи расправить – недоверчив и солнцу навстречу. не по годам. Да, надо бы, надо, а как же иначе?.. Я вернусь на свою суровую родину Но, ночь опорожнив до самого донца, в конце пути, мы прячем зевоту. расскажу обо всем, что сделано, Глаза свои прячем. И – слезы в глазах: пройдено, Нагляделись на солнце. скажу: «Прости, не казни кровинку свою непутевую (Инженер Севера. – 1986. – 25 ноября) согрей, укрой. Научи, не помня злого и темного, творить добро... (Красное знамя. – 1987. – 1 мая) 91

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Лариса ПОДОБАЙ *** МОТЫЛЬКИ А меня и не за что любить: Я хожу совсем не грациозно, Мотыльки, прилетая на свет Детство не желаю позабыть Одиноких, распахнутых окон, И вообще нисколько не серьезна. Принимают тот свет за рассвет, Вот вчера тебе навстречу вдруг Не успев даже выспаться толком. Съехала я прямо по перилам. Мне их жаль почему-то всегда, Я стараюсь поймать их руками Для таких, как я подходит— друг, И отправить за окна, туда, Ну а ты вот для меня – Любимый. Где все спит: и дома, и трамваи. Все на свете к черту я пошлю: Где они, может быть, прикорнут Плавные движенья, грациозность, На постели из яблонь цветущих, Крикну на весь мир: Тебя люблю! Но они, презирая уют. Ну а ты ответишь: Несерьезно. Что-то ищут, наверно, получше. А под утро, измаявшись вдруг, (Братский целлюлозник. – 1984. – 1 апреля) Забиваются в темные щели, Не заметив, как солнечный круг *** Показался, как птицы запели. Средь умных книг мой старый мищка, Так лечу я на свет твоих глаз. С перебинтованной ногой. Может быть, тоже глупо и слепо. Мне восемнадцать. Не малышка. Только я ни потом, ни сейчас, И остаюсь всегда собой. Никогда не покаюсь об этом. Мне также снятся сны цветные: Вот в девятнадцатом году (Красное знамя. – 1984. – 7июля) За всю огромную Россию Сражаюсь в пламенном аду. *** Как будто на коне горячем, Мне нравится дом, где живу я с тобой, С гвоздикой красной на груди В нем окна большие, и знаешь? – Любимый — комиссар мой — скачет, на стенках всегда, словно он домовой – И что победа впереди. насмешливый солнечный зайчик. – Ты принца ждешь. Ты нравишься мне. А тебе нравлюсь я. Ни с кем не дружишь. Все это смешно и прекрасно: Подруга как-то мне сказала, Твой голос и взгляд, и улыбка твоя, Мечтаешь все. А надо б мужа, И то, что все время ты разный. А я в ответ ей: Комиссара!.. А если смеются когда надо мной. Над там, что живу несуразно, (Красное знамя. – 1981. – 30 мая) То просто не знают — 92 всему здесь виной Мой сон — бестолковая сказка. (Красное знамя. – 1984. – 4 августа)

«Истоки», «Шклинда» и другие Как утром она просыпается рано, Как смотрит с упреком, когда я грублю. АВГУСТ Как нежно она произносит: «Люблю…» I А раньше… А раньше все было иначе: Наводнили весь город Мне грустно – я к ней прибегу и заплачу, Мои неудачи – морщинки у мамы... разноцветные астры – Прости и за то, что я просто не знала... Продают их на каждом углу, Прости и за то, что я вовсе не стала Кто-то скажет, что кончилось лето, Такой, о какой ты, наверно, мечтала – Ведь август – Я стала несносною, дерзкой и резкой. Это значит, что скоро не бывать уж Она улыбнется: теплу. «Мой маленький неслух» Это значит, что листья деревья теряют... Погладит меня своей теплой рукой: Только мы всем погодам назло «А я и мечтала о дочке такой» Вальс в четыре руки на рояле играем, И не верим, что лето прошло. (Красное знамя. – 1985. – 8 марта) Я и детство... Всерьез нас, конечно, *** не примут, Не жжем свечей, не говорим о счастье... Только как объяснить и кому, Одно пристанище — наш добрый дом, Что меня не торопится детство где просто так, как будто бы случайно, мы в этот вечер снова вчетвером. покинуть, Нет между нами никаких законов, Да и я привязалась к нему. и на душе, как будто — тишина, ...Мы играли на старом-престаром рояле я даже думаю совсем спокойно, Самый лучший и солнечный вальс, что кто-то, а не я — твои жена. а в прокладном саду, на качелях качаясь, Мне нравится нелепый и нескучный Рыжий август подслушивал нас. наш разговор, как будто ни о чем... Мне кажется, и это даже лучше, II. что здесь любовь-злодейка ни при чем. Устроим праздник назло погоде, А просто так, как будто без причины Назло идущему к нам сентябрю. в том добром доме, за одним столом, Ведь ты так редко ко мне приходишь, идут не проводины, не встретины... А я так редко тебе звоню, А просто так, мы снова вчетвером. Мы будем долго бродить по лесу, Пусть дом до крыши снегом забросает! И каждый будет в душе твердить: ...но кто-то спросит: а который час? Как хорошо нам, когда мы вместе, И в теплое пальто нырнет печально, А вслух ни слова не говорить. и не поднимет потускневших глаз. И этот день мы с тобой, конечно. Четыре стороны... Ну что ж, отлично, Зимою вспомним еще не раз Что транспорт до двенадцати часов Как рыжий август, смешной и дерзкий, нас развозить к своим заботам личным Бежал за нами с букетом астр... всегда к услугам. Да! Всегда готов! В гостях прекрасно, ну а дома... дома... (Красное знамя. – 1984. – 22 августа) Опять я не в ладах с моим же сном — я даже босиком бежать готова МАМА МОЯ в тот добрый дом, где все мы вчетвером Какое тревожное, грустное время, (Огни Ангары. – 1986. – 8 марта) Когда замечаешь, что мама стареет, Когда ты морщинки ее замечаешь, 93 И знаешь, как плохо ей спится ночами. Как вздрогнет она, услыхав: «Телеграмма!».

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Василий КОСТРОМИН ПОСЛЕ ПОБЕДЫ На ствол пулемета – нет гранат, Он приехал, поправил плетень, нет патронов – Рванувшись, кидаю себя! Починил все замки и запоры, В амбразуре – лицо... Я в него прохрипел: И плетня хлипковатая тень «Их бин Прохор Миронов... Ты. подлюга, запомни... Размечталась стать тенью забора. Покрепче запомни меня!» Ну, а ночью... Сорвалась звезда (Красное знамя. – 1981. - 4 ноября) И спалила угрюмую хату! НА ВСТРЕЧЕ ВЕТЕРАНОВ И помчали его поезда Я знаю все, я ничего не знаю! Из тайги, из Сибири на запад... Франсуа ВИИОН. Но вот кончился дикий тот сон. Ни в книгах, ни в фильмах нет той войны, Он был счастлив, что дома проснулся, Что жизнью обычной была. посмотрел на пропахший соляркой Не водкой, а ею стаканы полны, Раскаленные добела... затон, Мы выпьем, но не ворвется в мозг неразбериха штабов. постаревшей жене улыбнулся... Мы не узнаем, как, рушился мост Под грохот чужих сапогов, (Красное знамя. – 1981. - 9 мая) Как черную ленту, зажав в зубах, Падал на землю матрос, ПОЕДИНОК И в черных его, как земля, губах Цветок через год пророс... Где в недавних разливах На чьей-то груди прозвенит медаль: Шум деревьев летел над водою, «По мне не суди о войне!». Птица вила гнездо И солнце уйдет вдруг в такую даль, И на лодке отец проплывал, Что станет звездой в окне. Мы ползли среди взрывов... Сквозь шинель как машинка иглою, (Красное знамя. – 1981. - 4 ноября) Пулемет Человека Навечно к земле пришивал... Стала рота, как взвод. Батальон уже меньше, чем рота. Как сошедший с ума, Продолжал. стрекотать пулемет. Ну, молись за меня, Полевая царица — пехота, Коль в огне отыщу Тот заветный единственный брод! Так я есть — повезло! Я лишь ранен... 94

«Истоки», «Шклинда» и другие Пусть пила за сосну Пропоет лебединую песню! *** Пусть занозы в ладонях, Ты видишь волны близко у земли, Как гвозди – пробудят от сна, А в море, ты пойми, они другие, Где нас – грешных – спасали Бегут холмы, гляжу из-под руки я, В океанских смертельных погонях: Как белой солью гребни зацвели, Чистый снег парусов, Не выкипает соль людских разлук, Корабельная мачта-сосна! Такою вот тяжелою волною Жизнь разбивает рук (Красное знамя. – 1983. - 18 марта) Непрочный круг, Тебя соединяющих со мною. *** Пусть снятся капитанам корабли, А кораблям четыре океана, Медвежья доха – заплат перечесть! А океанам женщины земли, Тревожащие сон их капитанов. В цыганской борода (Братский целлюлозник. – 1983. – 2 мая) сверкает солнцем зуб. СТИХИ, НАПИСАННЫЕ Хорошая зима, как радостная весть, НА ПИЛОРАМЕ Когда и лютый враг ненадолго, но люб. Когда пилят на доски Корабельные звонкие сосны – Ах, разлюли в дугу, Не пролив лживых слез, Не впадая в священный экстаз, как льются бубенцы! Восхожу на Голгофу, Где смолой eщe пахнут подмостки, Полозьев слитый скрип, Задыхаюсь от ветра, Слепну от тысячи глаз. как по сердцу озноб. Обойти полземли Летят в меня снежки - лютуют пацаны - И судьбу самых разных народов принимать, как свою Один лихой снежок (Не умом понимая — душой, Что похож на пустыню огнем расплавил лоб. Идеал абсолютной свободы, На пустыню, в которой Под крики ребятни Каждый камень другому - чужой!) мелькнул в твоем окне, Нам еще предстоит… Чтобы слово На мордах лошадей сосульки прозвенят. Крылом лебединым, Ударяя, не зло зажигало – Хорошая зима в сибирской стороне – Священный огонь, И летело по небу Летит по снегу смех в березовых санях Невесомою белою льдиной, Чтобы где-то в пустыне (Красное знамя. – 1983. - 10 декабря) Пролиться на чью-то ладонь… *** Выйдешь осенней ночью – Взгляд к темноте привыкнет: Ветер срывает с ветки Первый листок-звезду... Где-то, тебя услышав, Птица тревожно вскрикнет— Голых деревьев спины Вздрогнут в пустом саду. (Братский целлюлозник. – 1984. – 15 сентября) 95

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет *** А ведь сердцу хотелось сгореть. Пока не были старыми мамы. Если ночь меня снова поманит Пока верными были отцы – Окунуться в ее темноту — Мы дружили и дрались дворами Нарисуйте мне солнце на память, И в лесу воздвигали дворцы! Проведите под солнцем черту. Но из детства, как из дому – вышли, Каждый заново все узнавал... (Братский целлюлозник. – 1984. – 15 сентября) Гасли детские искорки-мысли, Затерявшись во взрослых словах. ПИСЬМО КОЛУМБУ Доверяясь случайным знакомым (каждый третий из них – фарисей). Как люблю я смотреть По неписаным взрослым законам Мы теряли прекрасных друзей. на соски самолетных моторов! А когда оставалось немного Сил в душе, чтоб беду отвести, Как люблю ураганы! Перед каждым открылась дорога, По которой нельзя не идти. И ненавижу отсутствие ветра! (Братский целлюлозник. – 1984. – 15 сентября) Ненавижу, как соску, *** бесконечность пустых разговоров. Снег упал и уже не растаял. Все вокруг накалил добела. Я не знаю, быть может, Жизнь, как поезд, Неслась, нарастая. ругать меня будут за это Мы с тобой, как два крепких крыла, Никогда не родившейся птицы. Или будут смеяться Боль, как в поле поземка, легка... Нелегко намывать по крупицам от моих неуклюжих сравнений. Опыт – горсть золотого песка... Вот и всё, что об этом я помню. Я грущу, их рождая. Позабыть никогда не смогу. Если что-то я в прошлом не понял — Ты грустил, уходя та таверны? Значит, в будущем в чем-то солгу. Где плеснут так отчаянно (Братский целлюлозник. – 1984. – 15 сентября) в простую железную кружку *** А гора не сойдется с горою, Не вина или чая, Небо на землю не упадет. Одиночество в жизни порою, а чью-то усталую душу… слепых, нас друг к другу ведет. Почему ж вы все смотрите мимо …Всех, мечтавших взлететь, И молчите, когда я молчу? Среди тысячи ваших любимых погубили картонные крылья, Я свою потерять не хочу. Среди тысячи ваших секретов Слишком много, Колумб, Я храню свой заветный секрет: Было сердце любовью согрето, невеселых примеров тому. 96 Твоему континенту люди клетку грудную открыли, Вынув сердце живое, стальное вживили ему… Новый Свет стал похож на бумажного старого змея, У которого опыт падения н взлетов нажит. Я – не нытик. Не думай, – трудиться я драться умею, Одного не имею: автоматически жить! Когда ветер открытий донесет пряный запах корицы, Ты возьми меня юнгой, несчастный счастливый Колумб! Ты запомнишь? – Том Бэнк, безработный, хочу застрелиться. Я кончаю... Прости… До рассвета всего пять минут. (Красное знамя. – 1986. - 7 октября)

«Истоки», «Шклинда» и другие КОГДА ЦВЕТЕТ ШИПОВНИК гонять вашу кровь просто так, и. руки тоскуют Когда цветет шиповник, по частной, мужицкой работа... Я вспоминаю Север, На Севера есть заповедные злые места! Мальчишескую веру Проститесь с привычным В тугие паруса. на многие, многие лета. Я вспоминаю ветер, Купите билет, и сполна испытаете вы Как бог, он шел по морю, бессонницу солнца И волны, словно кони, во время полярного лета Роняли злую пену, и лунный наркоз И обжигало солью бесконечной полярной зимы! Открытые глаза. Мы пели песни злые (Красное знамя. – 1987. - 1 мая) Под всхлип стальных уключин, Уклончивым, как чайки, САГА О ТЫУЛЬГИНЕ Не верили ветрам. Воспоминанья гнали, Циклон опять ушел на континент. И это было лучше: Нам было не до счастья. Засыпан снегом наш скалистый остров. Вмещалось наше счастье В забортный всплеск весла… В снегу чернеет старой лодки остов, Когда сойдут мозоли — Мы весла с лаской ему до континента дела нет... Вспомним, Загар сойдет на лицах — Жилье мое на тыщу миль вокруг – Мы о любви споем, Забудем песни злые пристанище последнего бродяги. Забудем службу злую, Поверим: вновь тугие А пес со странной кличкой Над нами паруса! Когда цветет шиповник… Эл Портнягин – Когда цветет шиповник — Не удивляйся, солнце, мой собеседник и хороший друг! Что я прикрыл глаза. Эл – джентльмен, Хотя и плутоват, (Огни Ангары. – 1987. – 10 января) и иногда не прочь побить баклуши, но возмущенно прижимает уши, когда меж слов проскакивает мат. Однажды на охоте среди льдин он мне сказал глазами по секрету: «Пропил винчестер добрый Тыульгин и бродит как без рук теперь по свету». В тот раз мы с ним убили двух моржей, и я подумал в непогожий вечер: «Нет ничего печальней и горшей, чем потерять испытанный винчестер». *** Обтянем шкурой старой лодки остов, Ночных городов одиноко горящие хоть ей до континента дела нет, окна... и вскорости уйдем на континент, Их свет, как песок, быть может, навсегда покинув остров. иногда ослепляет глаза. Все яростней становится рассвет. Как хочется стать мне Все дальше в океан уносит льдины. высоким… Высоким высоким! Не так уж н велик наш белый свет... Достать до Луны и, Чтоб не найти бродяги Тыульгина! склонившись, сказать: (Красное знамя. – 1987. - 1 мая) – Быть может, от жизни уже ничего вы на ждете, а сердцу противно 97

Литературная жизнь города Братска в последней четверти ХХ века по страницам городских газет Сергей ЖАРИКОВ Жариков Сергей Леонидович – корен- СЛЕПОЙ ХУДОЖНИК ной братчанин. Работал слесарем фанер- ного завода БЛПК. Художник был войною ослеплен. Слепой осколок навсегда отрезал ТЕБЕ СВОЕ СЕРДЦЕ ВРУЧУ Его от сказок утреннего леса, От лучших в жизни солнечных сторон. Вино заиграет в бокалах, А дети, словно критики, о нем Я встану и елку включу, Свою легенду, как всегда, создали, И как новогодний подарок, Когда он, несгибаемый, как сталь, Тебе свое сердце вручу! С четвероногим шел поводырем. Его на ладонь ты положишь, Для них он был как сказочный герой, Почувствуешь, правда, не лгу, Что заплатил за игры их – глазами. И мне свое сердце предложишь, Закрыв глаза, они пытались Чтоб не оставаться в долгу. Сами идти и даже падали порой. А тот художник дома брал портрет (Красное Знамя. – 1981. – 1 января) И разводил невидимые краски… Он тридцать лет, срывая в жизни маски, БТР Писал войны чудовищный портрет. И откуда уж силы брались (Братский целлюлозник. – 1981. – 1 апреля) (Был он списан и стар) неизвестно. Мы спешили на страх свой и риск *** За броней забронировать место. Е. П. Он солдат, как друзей, выручал, Но случалось, и глох на морозе, Может, ты у реки родилась, И ругали его сгоряча Может, маме так было угодно, Те ж солдаты стихами и в прозе. Может, Леной назвали смеясь. Он не мог ведь об этом не знать — Чтоб была твоя жизнь полноводной. Самому била в жалюзи вьюга, И назвали, конечно, не зря – Приходилось опять вылезать Кто глаза твои видел, поверит —- И расталкивать спящего друга. Словно два дорогих янтаря Знали мы, что мотор не новье, Море выплеснуло на берег. Чтоб помочь ему, шли на любое — Каждый отдал бы сердце свое, (Братский целлюлозник. – 1981. – 1 апреля) Лишь бы не было в нем перебоев (Красное Знамя. – 1981. – 20 февраля) 98