Избранное

Избранное Вроде бы и не о чём жалеть, Многое прошло, пройдёт и это. Отчего ж так хочется пропеть: Слишком я любил на этом свете. Улетим когда-нибудь и мы В вечную загадочную просинь, Подарив кому-то часть вины За свою свершившуюся осень. Спрячет дождик мокрые глаза, Лишь больную душу не излечит. Неспроста, ох, всё же неспроста, Слишком я любил на этом свете… 151

Международный Союз Русскоязычных Писателей Александр Левченко Весна пришла! Как речная волна Веселится погода. И теплом, и прохладой колдует она! На пороге — весна! Торжествует природа И приходит в себя после зимнего сна. И любовь к нам придёт Зацветающим садом И уютной тропой к нам дорогу найдёт. И дождём упадёт, И осыплется градом, И мосты через реки разлук наведёт! Дай мне руку свою! Обними меня взглядом. Дай мне в мыслях твоих долгожданный приют. А сердца пусть поют, Пусть волнуются рядом И друг другу остыть никогда не дают! 152

Избранное Анатолий Петухов Не судьба Когда на улице весна, Все мысли только об одном. И на девчонок из окна Я пялюсь мартовским котом. Какой там, к дьяволу, обед! Хожу и о любви мечтаю. Хоть мне и девяносто лет, Себя я старым не считаю. Мне на покой пока что рано, Любому парню фору дам. Вот челюсть выну из стакана, Хлебну для храбрости сто грам. Зарядку сделаю, побреюсь, Надену новенький парик. Раз я на секс еще надеюсь, Какой же я тогда старик? Но, не судьба сходить во двор. От боли потираю ухо. Услышала мой разговор Ревнивая моя старуха. 153

Международный Союз Русскоязычных Писателей Сергей Анохин Весеннее Зелёный дым весны прозрачен на свежевымытых ветвях, легко и зыбко обозначен волнистый воздух на полях, и солнце вскрывшейся дороги едва касается лучом, и дух надежды и тревоги в груди усталой невесом… 154

Избранное Алла Кречмер Осенний закат Постереги, когда придет закат, Когда меня настигнет потрясенье — Багровый пламень в небесах осенних, И в море блик, умноженный стократ. Свет дня уходит, тает на глазах, И красным горизонт вдали отмечен — Безвременье, безмолвье, тихий вечер, И перед тьмою непонятный страх. И в сумерках сердечный мой разлад, Как никогда, ты можешь обнаружить. Смотрю, как облака плывут послушно, Алея, как разломленный гранат. 155

Международный Союз Русскоязычных Писателей Вечерняя тишина У вечера особенный сюжет, Наполненный спокойным размышленьем; В нём теплый вечер сыплет на ступени Рой лепестков — разорванный билет. В мечтах моих я улетаю вдаль, В твой старый двор и времена другие- Опять, как призрак, бродит ностальгия И о любви несбывшейся печаль. Переиграть прошедшее нельзя, Переписать конец знакомой пьесы. А над грядущим вновь висит завеса, Моё воображенье тормозя. В театре жизни свой репертуар, Расписанный, не терпящий замены. Мы отыграли и, покинув сцену, Все чувства снова спрятали в футляр. Но, кажется, остался в сердце слел, Последними сомненьями отмечен. Другой сюжет подсказывает вечер, Хранимый в сердце много долгих лет. 156

Избранное На вечное дежурство На рассвете сгорают зори, Седина, словно первый снег. Мы сегодня застыли в горе Провожая своих коллег. Поминальные тают свечи — Сколько вас навсегда ушло! И дежурить теперь вам вечно, И, дай Бог, чтоб нетяжело. Дома ждали семья и дети: Не успели сказать «прощай». А в палатах гуляет ветер На столе — недопитый чай. Медицина — не просто служба, Испытанье длиною в жизнь. В схватке с болью неравнодушным Ежедневно идти на риск. И страдать, и считать потери, Что оставили в сердце след; Знать, судьбой каждый шаг отмерен, И уход ваш во цвете лет. 157

Международный Союз Русскоязычных Писателей Бастет. Шуточная ода Тайны свои открываешь нечасто, В узких зрачках своих прячешь гордыню. Мир у хвоста и у ног твоих, Бастет, Мурка домашняя, кошка-богиня. Шествуешь важно и в доме, и в храме, Можешь присесть на престол фараона. Трешься у ног моих, ходишь кругами, Просишь колбаски, а лучше бекона. Дом, где живешь, охраняешь и любишь, Слышен весною твой мяв громогласный. Враг твой известный, коварный Анубис, Встречи не жаждет с рассерженной Бастет. Бродишь, где хочешь - ты ценишь свободу, Требуешь, трогаешь и созерцаешь. Дремлешь порой на коленях у Тота Или секреты ему открываешь. Делишься мудростью, магией, силой. Люди не видят в мурлыканье прока. Можешь быть злюкой и кошечкой милой, Можешь быть лгуньей, а можешь пророком. Землю покинули старые боги - Звездная кровь и небесная каста. Только своею шагает дорогой Серая Мурка - бессмертная Бастет. 158

Избранное Взойти на сцену ...так мне в угоду вам легко взойти на сцену Белла Ахмадулина Взойти на сцену лёгкою походкой, Невидимый взвалить на плечи крест И примириться с неизбежным кротко, Как будто поднявшись на Эверест. Почувствовать, как воздух стекленеет, И труден каждый жест и каждый шаг. В гортани тесно, и язык немеет, И вдруг, споткнувшись, катится душа. Куда? Возможно в пятки, чаще кверху, Чтоб разглядеть всех зрителей вокруг; Сердец и глаз их провести поверку И унимать тяжелый сердца стук. Миг ожиданья – взглядами сверленье По каждой складке, словно утюгом Пройдут, скользя, так много разных мнений, И я под их напором и катком. Я на подмостках, как на месте лобном; В одном лице и жертва, и палач. И первый слог, как будто камень пробный, Бросаю я на смех или на плач. Он полетит и, может быть, заденет Сердца вокруг, в застывшей тишине, Чтоб зашатался столп душевной лени И изменилось что-то в глубине. Чтоб пониманья колокол ответный 159

Международный Союз Русскоязычных Писателей Вдруг зазвенел, усилив голос мой. Я заслужила этот миг победный, Делившись щедро словом и душой. Расстрел А тишина мертвее мёртвых, И бездна неба необъятна, Когда упорный и упёртый Из ямы выбрался обратно. Стреляли. Падал. Сверху тоже. И голос матери прощальный: «Сынок...» Я жив ещё, быть может Здесь, в этой бездне инфернальной. Под грудой тел моё дыханье Почти не слышно. Жив? – Не знаю. Рук остывающих касанье Меня уж больше не пугает. Я выбрался, прося прощенье У мёртвых, их покой нарушив. И продолжал своё сраженье За жизнь, дыхание и душу. 160

Избранное Ещё не осень, но уже не лето О, родина, я вспоминаю снова Блаженство светлых предосенних дней. Ты соткана из света золотого Небес высоких, убранных полей. Ещё не осень, но уже не лето: Ласкает травы лёгкий ветерок. Кругом оттенки красок, чувств и света; Воды студёность – на зиму намёк. Сентябрь приходит, словно гость нежданный, Стучит в окно рябины красной кисть, А сумерки уже тускнеют рано; Летит на землю первый жёлтый лист. И таволгой, и терпким иван-чаем Насыщен тёплый воздух на лугах, Где мотыльки последние мелькают, И паутинки тают в облаках. Как мёд, сладка последняя малина, И разнотравья запах чуть пьянит. Пейзаж осенний – родины картины Моя душа в разлуке сохранит. Туман на море Смешались в тумане и небо, и море – Граница меж ними почти не видна. Корабль затерялся в молочном просторе, Куда его гонит морская волна? Он кажется призраком, чёрною тенью, И в первых лучах исчезает порой. «Летучий голландец», корабль-виденье 161

Международный Союз Русскоязычных Писателей Нам послан сегодня самою судьбой. Плывёт он, струёю подхвачен воздушной, Среди облаков, не касаясь земли. Над морем спокойным, над призрачной сушей Знак новых штормов исчезает вдали. Иллюзии дарит нам раннее утро: Куда ни посмотришь – белёсая мгла. При свете зари заблестит перламутром Гряда облаков или в море скала. Туман улетучится. Снова границы Меж небом и морем ложится черта. И будут парить беспокойные птицы, Опять позовёт их небес высота. Размышление о шансоне Шансонье, не рви мне душу Пеньем о любви печальной. Мой покой давно нарушен Взглядом, брошенным случайно. Мой покой давно потерян Среди скучных дней в метаньях. Скрыт вдали счастливый берег В мутном море ожиданья. Шансонье, не рви мне душу - Не нуждаюсь в переводе. Я всё тише, я всё глуше Умоляю о свободе. Дай же мне дышать без боли, Без любви – одно мгновенье. Сердце у неё в неволе, Всё охвачено смятеньем. 162

Избранное Шансонье, оставь, не надо, Не зови надеждой ложной. Я уже прошу пощады - Мне и грустно, и тревожно. И уже глаза мне застят Слёзы – от других я прячу. Заплутало где-то счастье, А могло всё быть иначе. Фрида Кало В тёмном коконе бабочка чувствует зов В мир большой улететь на свободу. Пыл души не унять, не закрыть на засов, Но идут в неподвижности годы. Знаю: тело моё не опора, а враг. Не разбить этот гипсовый кокон. Для меня этот мир заключён в саркофаг И в пейзаж, что я вижу из окон. Ах, раздвинуть бы рамы, пусть этот простор Снова в сердце войдёт на мгновенье. Где-то в дальних полях среди рощ и озёр Пропадает моё вдохновенье. Прилетит ли оно, если пламя души Разгорится в мечтах и раздумьях? Окружают меня прошлых лет миражи – Потаённых желаний безумье. Но тягучая патока дней и ночей - Цепь страданий и странных видений. Красной краской мазок, словно кровью моей, Ну а синий – слезами сомнений. В долгой схватке с судьбой эта кисть, как копьё 163

Международный Союз Русскоязычных Писателей На ристалище смерти и жизни. Непослушное слабое тело моё – Для души ненадёжная пристань. О роли случайностей в жизни Случайности преследуют нас в жизни – Поодиночке ходят или строем. Судьба порой покажет нрав капризный, Но кто решит поссориться с судьбою? Пусть сделан сгоряча случайный выбор, Случайный ход вдруг оказался верен! А сколько совершить ещё могли бы, Когда бы не случайные потери? Для встреч случайных и случайных связей Найдётся время среди дней текущих. Таится в этом иногда опасность Не различить, что хуже, а что лучше. Вот брошен равнодушный и лукавый Случайный взгляд, сулящий перемены Короткой, иногда случайной славы; Любви случайной – роковой измены. Случайности идут, как наважденье, И управляют жизнью, как игрою. В случайной дате моего рожденья Есть тайный смысл, отмеченный судьбою. 164

Избранное Елена Степанова Тишина День умирает в закатном огне, Чайки кричат над пылающим морем. Мы молча сидим в неживой тишине, Зажав, точно раны, осколки историй. Смерть по привычке дала нам уйти, Яд предназначив уставшим и гордым. Это неважно. И наши пути Окончатся здесь же – с последним аккордом. Конец был известен: его предвещал Росчерк кровавый в пустеющем небе. И вот, приподнявшись над гребнями скал, Гаснет прощального выдоха трепет. День догорел. Опускается мгла. Чайки затихли над пепельным морем. Когда-нибудь мы пробудимся от сна, Встретим рассвет – но друг друга не вспомним. 165

Международный Союз Русскоязычных Писателей Сергей Белявцев Закатное танка Алое солнце – Капля крови на небе Цвета ириса. Вспомнишь, мой свет, обо мне, Этот закат увидев? 166

Избранное Анатолий Градницын Хрениха 21 ноября 1941 года Красная Армия оставила Ростов. На следующий день на улицу на окраине въеха- ли несколько здоровенных фашистских артилле- рийских тягачей. Выбрав дом получше, водитель первого остановился возле ворот. Из машин вы- скочили человек пять солдат. Они по-хозяйски подошли к калитке, один из них пнул её сапогом. — Эй, ком хер! – гортанно крикнул он, держа автомат наизготовку. Но вместо людей его лаем встретила хозяйская дворняжка. На пороге появилась испуганная хозяйка. — Гутен таг, бабка, – весело крикнул стар- ший, – давай, давай! Он жестами стал показывать что-то, напоми- нающее процесс «из чашки ложкой». Женщина развела руками. — Нет ничего. Война. 167

Международный Союз Русскоязычных Писателей Солдат махнул рукой товарищам, и те на бре- зенте втащили во двор свежую свиную тушу. Сол- дат жестами стал объяснять, что её нужно по- жарить. Нет ни угля, ни масла, объяснила жестами жен- щина, но где взять их, она покажет. Трое начали разделывать тушу, а двое уехали. Вскоре они привезли уголь, подсолнечное масло и ящик водки. Немцы по-хозяйски разместились в доме. Хо- зяйку переселили в летнюю кухню, где она жари- ла мясо. Но к столу позвали. — Как имя? – спросил старший, разливая водку. — Варвара, – ответила женщина. — Барбара, бабка, – и засмеялся. Он представил сослуживцев: Макс, Вольфганг, Ханс, Винфрид. Он Петер, командир. — И не одного Фрица? – удивилась Варвара. — Это редкое имя, – засмеялся он. Тут он заметил на стене фотографию молодого красноармейца. — Кто этот зольдат? – он нахмурил бро- ви. – Сын? У Варвары похолодело внутри. Она замялась, но потом затараторила, что он не хотел служить, забрали силой, что казаку не пристало ломать шапку перед москалями. Петер ещё больше нахмурился, направил в сто- рону фотографии указательный палец и гаркнул: — Пуф, пуф! Капут. Все покатились со смеху. В эту ночь Варваре не спалось. Из соседне- го парка по нашим войскам, что отошли за Дон, 168

Избранное долбили немецкие пушки. Наши отвечали. Было страшно. Испугалась она не за себя, а за сына. Не любила она такие вещи с фотографиями. Призва- ли его в армию за год до войны. Писал. Как на- чалась война, письма тоже приходили. Потом как отрезало. Уж и в церковь ходила сколько раз. Мо- лилась всем святым. А научила её правильно мо- литься одна старушка. — Горе у тебя? – спросила она у Варвары. Женщина рассказала. — А звать-то тебя как? Варвара? Ну, тогда тебе Варваре и молиться надобно. Она написала на листке молитву и сказала, что она от внезапной смерти, без причащения и по- каяния. На войне ведь какое причащение. Варвара долго перечитывала эти не понятные ей слова и молилась за сына. А потом и за мужа, Хренова Николая. В тридцать восьмом забрали его. Дали срок как шпиону. Какой он шпион? На паровозоремонтном колёсные пары тягал. За день так натаскается, что даже в постели «шпионить» сил нет. Донёс, видать, кто-то. Дом-то хороший и хозяйство крепкое было. Так прахом всё и пошло. Озлобляться стала. Ещё и соседи косо смотрят. Шушукаются, где там у Хренихи хрен её марину- ется? А тут ещё война. Утром соседка, выглядывая из-за забора, спро- сила с ехидцей: — Ну как погуляла, Варвара? Гляди, твой-то скоро вернётся. Что будет-то! — Не лезь, Катерина. — А ты слыхала, фрицы вчера сто человек на Верхней Нольной расстреляли? 169

Международный Союз Русскоязычных Писателей — Да брешут всё. На следующий день застолье повторилось. Немцы днём отогнали тягачи, а через несколько часов вернулись. Так продолжалось несколько дней. Двадцать пятого немцы вдруг неожиданно за- собирались. — Съезжаете? – спросила Хрениха у Петера. Тот кивнул: — Приказ. — Пирожков-то в дорогу вам собрать? Немец опять кивнул. На кухне Хрениха достала листок. Слова по- плыли перед глазами: «Великомученице Варва- ро! Молим тя… И дарует христианскую кончину животу нашему — безболезненну, непостыдну, мирну». Она подошла к иконе и трижды перекре- стилась. Спрятав листок, она пожарила пирожки, ак- куратно завернула их в полотенце и принесла Петеру. Тот сразу же сказал: — Ешь! — Вам же самим мало. — Ешь! – приказал он. Петер с ухмылкой протянул пирожок. Хрениха взяла его и не спеша стала есть. Немец не отходил от неё, пока она не съела его. Немцы собирались, а Петер не спускал глаз со сновавшей тут же Хренихи. Когда все сели в ма- шины, он сунул ей красивый пакет с нарисован- ными женщинами в чулках: — Презент. 170

Избранное Она стояла, пока немцы не скрылись за по- воротом, а затем, отшвырнув пакет, бросилась в летнюю кухню и стала жадно пить воду из ведра. Потом, засунув два пальца в рот, пыталась вызвать рвоту. Но было поздно. Раздирая ногтями горло, и шатаясь, почти ничего не видя перед собой, она добралась до соседского забора и прохрипела: — Катерина! Помоги! Когда подбежала испуганная соседка, у Хрени- хи пошла пена изо рта. — Я их, гадов, всех до одного. Не могу, всё, – это были её последние слова. Соседи похоронили её возле церкви 28 ноября, когда в город уже вошла Красная Армия. Говорят, что где-то на западной окраине горо- да, на Таганрогском шоссе, наши солдаты нашли стоявшие на обочине артиллерийские тягачи. В их кабинах сидели пятеро мёртвых немецких сол- дат. Пять гаубиц были тут же. Драй таузенд ахт Он умирал долго и мучительно. Отказывало сердце. «Скорые» приезжали одна за другой. Пе- ред глазами мелькали эпизоды прошедшей жизни. Война застала на Азовском море, где он курсан- том мореходки проходил практику. Приказ – сроч- но возвращаться в Ростов. Потом – неудачные попытки уйти на фронт. Несовершеннолетних не брали. Сводки Совинформбюро, первые налёты 171

Международный Союз Русскоязычных Писателей авиации на беззащитный город. Кровь, разорван- ные в клочья трупы, лежащие на улицах, оторван- ные головы, руки, ноги. В город входила эсесовская дивизия «Адольф Гитлер». Лет через тридцать на улице его оклик- нул незнакомый мужчина: — Вы меня не помните? Мы в сорок первом вы- тащили водителя из подбитой полуторки… Он вспомнил. На их улицу неожиданно ворвал- ся фашистский танк и сходу выстрелил по нашей полуторке, не успевшей скрыться за поворотом. Болванка попала в кузов, опрокинув грузовик. Водитель был без сознания. Трое пацанов, на- блюдавших из-за забора, не растерялись и отта- щили красноармейца за дом. Немцы были выбиты из Ростова через неделю. Это была кровавая неделя – расстрелы заложни- ков на улицах, грабежи, издевательства. Пленных давили танками, хрустели кости, лопались головы. Когда немцы заходили в город во второй раз, он с двумя друзьями, что были постарше, пытался уйти в Ейск, в лётное училище. Удалось добрать- ся только до станицы Староминской. Состав раз- бомбили. В сентябре сорок второго года – облава на ули- це, биржа труда. Унижения от своих же, прислу- живавших фашистам. Эшелон в Германию. Дорт- мунд, работа на заводе, в шахте. Самая тяжёлая, грязная и смертельно опасная. Отношение – как к скотам. Видел, как сгорел рабочий, когда вспых- нула металлическая пыль, а другого пополам раз- рубила сорвавшаяся циркулярная пила. 172

Избранное Что делать? Вредить. В результате — арест полицией Дортмунда. Потом тюрьма и 15 апре- ля 1943 года в концлагерь Бухенвальд, в команду Вернигероде. Лагерный номер – 3008. Драй тау- зенд ахт – его нужно было знать наизусть. Ина- че… В концлагере – красный треугольник на робе. Категория – политический. Это в неполных-то семнадцать лет! В концлагере издевались свои же. Медосмотр проводил недоучившийся студент-медик, как ока- залось, земляк. Как мастерски поиздеваться над людьми, этот эскулап знал превосходно. Самое малое – это поливать раздетого человека водой из шланга на морозе. Кончил он бесславно. Однаж- ды узники схватили его за ноги и за руки, подняли и пару раз плашмя опустили на бетонный пол. Стук деревянных башмаков по мостовой. Это гремят пантофли. Строем шли из бани, даже не обсохнув. Зима, хотя и не русская, но много ли надо едва живому человеку в куцем арестантском халате! А потом – нарывы и фурункулы на ногах. Лечили просто – вскрывали без наркоза. До сих пор на ногах круглые белёсые шрамы. Страшный, изнуряющий, постоянный и не- стерпимый голод. Некоторые не выдерживали и собирали на помойке картофельные очистки. Та- кие долго не жили. Через тридцать с лишним лет смотрел дома по телевизору «Вечный зов». В начале одной из се- рий на три-четыре секунды показали какое-то здание. — Это же вокзал в Дрездене! – невольно вскрикнул он. 173

Международный Союз Русскоязычных Писателей И действительно, затем показали, как из ваго- нов на вокзале в Дрездене выталкивали военно- пленных, а затем гнали в Бухенвальд. Апрель 1945 года. В Бухенвальде закопоши- лись. Чувствуя, что всех не уничтожить, лагерное начальство стало перебрасывать узников куда по- дальше. Так попал он на баржу и поплыл по Эль- бе. В одну из ночей под шум дождя, убаюкавше- го конвоиров, удалось спрыгнуть с баржи в реку. Доплыл до берега в ледяной воде. У бауэра таких, как он, беглых узников, не было. Были лишь пригнанные на работу русские, укра- инцы, поляки, сербы. Хозяин относился хорошо. Даже ели все вместе с хозяином и его семьёй за одним столом. Через много лет смотрел дома первый выпуск «Кабачка 13 стульев», где артисты открывали рты под польские песни. Тут же перевёл всё на рус- ский язык. Ничего странного – много было по- ляков. А потом — освобождение. Вышел навстречу нашим и привёл с собой нескольких русских. А поляки остались ждать «американов». Свои отправили в СМЕРШ. Там не церемони- лись. Дома снова СМЕРШ. Всё чисто. Поэтому был не ГУЛАГ, а служба в армии, в Белоруссии, военным водителем. Бухенвальд напомнил о себе неожиданно — туберкулёз. Из армии уволили по инвалидности, из-за болезни. И только в семидесятых призна- ли инвалидом Советской Армии и дали надбавку к пенсии. 174

Избранное После войны нужно было приобретать про- фессию, работать. А ещё – сражаться за жизнь. С болезнью. Превозмогая боль, терпел в больнице процедуры, когда между рёбер вставляли трубку и поддували легкие. Начинал грузчиком, другой работы не было – мало кто выдерживал. Но осилил, стал зарабаты- вать, подниматься. Болезнь поборол, но одышка мучала всю жизнь. Женился, освоив профессию фотографа. По- явились дети. Жизнь шла своим чередом. Дом – полная чаша. А тут уже и внуки начали радовать. Он умер, не дожив до семидесятилетия неделю. Он – это мой отец, Градницын Анатолий Фи- липпович, один из миллионов, судьбы которых исковеркала война. Её печать – драй таузенд ахт – он нёс всю жизнь. И не сломался. Диалог в музее — Ой, Вань, смотри, какая прелесть, Какой шарман и антураж! Ой, не могу, держи мне челюсть. Иди сюда скорей, алкаш! — Ну, погоди, Оксан, не рыкай И дай чуток передохнуть. В картину пальцами не тыкай, Я сам увижу как-нибудь. — Ой, Вань, ведь это же Горыныч! Гляди, вот крылья, лапы, хвост. Такой же, как твой друг Гаврилыч — Бульдожьеморд, ширококост. 175

Международный Союз Русскоязычных Писателей — Оксан, Гаврилыча не трогай. Он для меня как танк, броня – Когда, бухой, споткнусь дорогой, Домой дотащит он меня. — Гляди, Горыныч на верёвке, Вот мне бы так тебя держать. Ведь ты не любишь дрессировки, Чуть что, так сразу — мать да мать. — Оксан, Горыныч трёхголовый, А этот… Так, как огурец — Зелёный, глупый, бестолковый. Ты видишь, здесь ему конец. — Три головы? Ха-ха! А, кстати, Мозгов не много ль силачу? И что за фифа там в халате? Я, Вань, такой же, блин, хочу. — Писал картину П. Уччелло. Ты вспомни, гид нам что сказал? Когда змея к ним прилетела, Святой Георгий баб спасал. — Ну ладно, баб не ты спасаешь, Но, Вань, ответь как на божбе, Ты баб, я знаю, уважаешь, А эта нравится тебе? — Она худа, бледна, занудна, К тому же, рыжая, как ты. Оксан, пойдём, дышать мне трудно, Ведь я аллергик на холсты. 176

Избранное — Ой, Вань, музей – какое чудо! Нам до обеда бы успеть. В буфете выпить бы не худо И Рафаэля досмотреть. — Пошли, Оксан. И в самом деле, Стаканчик виски – это класс. Поговорим о Рафаэле, А твой Чуччелло – богомаз. Монолог знойной женщины Девчонки, до чего же мне обидно, Мы для любви, для счастья рождены, А где ж мужчины? Их нигде не видно — Кругом козлы, альфонсы и вруны. Не верю я, что пылкие поэты, Увидев в нас предел своей мечты, Споют нам оды, сочинят сонеты, Сойдут с ума от нашей красоты. Обман всё это. У поэтов крыша, От пьянки едет, а не от любви. Слова любви поэтому услышав, Не верьте даже клятвам на крови. Когда Петрарка полюбил Лауру, Он сразу же добился своего. Везёт ему! Нашёл такую дуру, Что сделала бессмертным стих его. Ой, девоньки, а те, кто прозой чешут, Такие же дебилы, болтуны. Врут про любовь и о себе всё брешут, А мы как дуры верить им должны. 177

Международный Союз Русскоязычных Писателей Вот вам пример — крестьянка Дульсинея. Смогла идальго голову вскружить, Героем сделала, а будь умнее, То рыцаршей могла бы в замке жить. А что теперь? Про рыцарей забыли. Вам бабу знойную? Ага, сейчас! Мечтайте лучше о худой кобыле – Она, поверьте мне, достойна вас. Читает муж мой про меня балладу. Секс-символ я. Любовь — мой божий дар. И что? Отдал бы лучше мне зарплату Или хотя бы скромный гонорар. К поэтам, девки, отношусь прохладно. Стихов любых возвышенная муть Мне не заменит мужика. И ладно – Сама я соблазню кого-нибудь. Поэт наивен, в облаках витает. Его любовь как старые носки — Заштопать их терпенья не хватает. А выбросить? Нет, жалко по-людски. Я вам скажу, здесь нужен кнут и пряник. Мужик без женщины — пороков раб. Поэт ведь кто? Алкаш, альфонс, ботаник… Не сможет он поэтому без баб. Зачем поэтам пальмы, баобабы? Зачем слова терзают как в бреду, Когда в России есть такие бабы! Какой там зной? Там пекло как в аду! 178

Избранное Светлана Луцак Про Серёгу, Кольку, Женьку Посвящается 340 воинам-сибирякам, кото- рые погибли в эшелоне по дороге на фронт. 27 сентября 1941 года у деревни Холмище Кадуйско- го района Вологодской области при налете не- мецкой авиации был разбомблен воинский эше- лон, следовавший на помощь Ленинграду, вокруг которого сомкнулось блокадное кольцо. Погиб- ло 340 советских солдат, имена большинства из которых до сих пор не известны. Удалось установить: эшелон был сформиро- ван из восьми маршевых рот 76-го и 22-го запас- ных стрелковых полков 23-й запасной стрел- ковой бригады, дислоцировавшихся в г. Бийске Алтайского края и г. Каинске (Куйбышеве) Но- восибирской области. 19–20 сентября 1941 года из этих городов в сторону Ленинграда отпра- вились два воинских эшелона. 25 сентября они прибыли в Вологду, а вечером 26-го все восемь маршевых рот были отправлены одним эшело- ном до станции Волховстрой для пополнения 54-й армии, но попали под бомбежку вражеской авиации. Пропавшими без вести остались числиться 158 человек. 179

Международный Союз Русскоязычных Писателей В маленькой сибирской деревеньке Из всего пятнадцати дворов Пацаны: Серёга, Колька, Женька, Выгоняли поутру коров. Пацаны дружили ещё с детства, Как дружили деды и отцы, Их дома стояли по соседству, И как братья были сорванцы. Детство, юность, первая влюблённость, Соловьиный щебет за рекой, Чёрной птицей прилетела новость: Враг нарушил утренний покой. Захлебнулась в плаче деревенька, Душу рвал протяжный бабий вой, Пацаны: Серёга, Колька, Женька, Обещали всем придти домой. И спешили к фронту эшелоны, За спиной румянился восток, Полустанки, города, перроны, Через речку каменный мосток. Красной огнедышащею пастью Топка ела жадно уголёк, Небо вдруг рассыпалось на части, И никто опомниться не смог. Самолёты с чёрными крестами Налетели стаей воронья, И горели люди, а местами Плавилась от пламени земля… 180

Избранное И напрасно ждали в деревеньке, Вглядываясь в дымный горизонт, Писем от Серёги, Кольки, Женьки, Так и не доехавших на фронт. Годы шли. Затихла деревенька. Разбрелась просторами страны. Пацаны: Серёга, Колька, Женька, Потерялись в пламени войны… 181

Международный Союз Русскоязычных Писателей Валерий Ткачёв Зацелует хмельная цыганка Зацелует хмельная цыганка, За собою меня уведёт. Черноглазая эта шаманка Сердце, как скакуна, украдёт. Ах, вы кони мои вороные, В степь несите меня поскорей! Окунусь в эти очи шальные, Словно в бездну бескрайних морей. Кони, кони, летите, как птицы, Чуть касаясь седых ковылей! Вижу в платье из тёмного ситца Ту, которой нет в мире милей. «Здравствуй, здравствуй, моя Незабудка! Ясный сокол к тебе прилетел. Ведь любовь — это вовсе не шутка!» Я кольцо ей на пальчик надел. Мы коней поведём к водопою. Там купаются звёзды в реке, Месяц бродит знакомой тропою И русалки поют в тростнике. 182

Избранное Пастушок Как девчонка зарделась зарница. Рыжий месяц ей дарит звезду. Пастушок — беспокойная птица – Закричал на заросшем пруду. Он, бедняга, такой одинокий. Каждый вечер подругу зовёт. Насмехаясь, танцуют сороки. Хор лягушек баллады поёт. Вечер бродит влюблённым поэтом, Босоного бежит по траве. Небо красит малиновым цветом. Треплет уши болотной сове. Из лугов он идёт на дорогу. Еле слышно звенит посошок. Обращается к птичьему богу: «Пусть подругу найдёт пастушок. Пусть пастушка — его половинка Этой ночью придёт в камыши. Промелькнёт в чёрных крапинках спинка — И сойдутся две птичьи души». 183

Международный Союз Русскоязычных Писателей Присел Закат бродягой у порога... Присел Закат бродягой у порога. Болотной цапли крики так близки. Во всём живом частичку вижу Бога. Тепло Его невидимой руки. Вихры мои упрямые тревожа, Со лба откинул сбившуюся прядь. Прикосновенье ощущает кожа. Так ласково ребёнка гладит мать. В полях ещё не смолкли молоточки. Куют свои подковки кузнецы. И ласточки рисуют в небе строчки Крылами, как заправские писцы. Речной сверчок на хрупкой камышинке - Влюблённый в жизнь пернатый менестрель Своей подруге - маленькой кувшинке Пролил дождём серебряную трель. Шагает Август поступью поэта. Его душа открыта и проста. А за рекой в ромашках бродит Лето, Зарю целуя в алые уста. 184

Избранное Африканка Вновь луны золотая пирога На ладошках колышется вод. Чернокожей рыбачкой из Того Ночь по звёздным лагунам плывёт. Самоцветы её ожерелий Из небесных мерцают глубин Удивительной стайкой макрелей, Что вспугнул одинокий Дельфин. Мне б фрегатом помчаться за нею К Сан-Томе, где поют острова, Где пассаты ласкают Гвинею, Словно гриву уснувшего льва. Мне бы с нею махнуть на Биоко, А оттуда к горе Камерун, Заблудиться в глазах цвета мокко Под журчанье серебряных струн. Нагишом в океане купаться, К ламантинам с пироги нырять, На морских черепахах кататься И в объятьях её засыпать. Хорошо бы... Да только смеётся, Сорванцом набегая, волна. С гор на цыпочках утро крадётся. И заря в алой блузке видна. 185

Международный Союз Русскоязычных Писателей Наталья Крофтс Таврии Черноморские дали. Дикий храп кобылиц. Звон отточенной стали. Кровь. Я падаю ниц. И на тунике белой – тёмно-липкий узор. Принимай моё тело, Херсонесский простор. Белокаменный град мой, смесь народов и вер, я вернусь. Я обратно обязательно вер… Полонянок уводят босиком по стерне на чужбину, в неволю. Крики. Топот коней. Уж и ноги ослабли, не шагнуть мне, хоть вой. Янычарские сабли – над моей головой. Я крещусь троекратно. Добивай, изувер… Я вернусь. Я обратно обязательно вер… 186

Избранное Вот и всё. Докурили. Чай допили. Пора. Расставания, мили… Может, это – игра? Полсудьбы – на перроне. Путь веревочкой свит. И – без всяких ироний: «Приезжай». – «Доживи». О измученный град мой, смесь народов и вер, я вернусь. Я обратно обязательно в-е-р… Родная речь От первых строк – неровных, робких строк, беспомощных, смешных, косноязычных, всю жизнь мою, сквозь бури, тьму и рок я продираюсь к русской речи – зычной, свободной, не умеющей молчать, горючей, гордой, гулкой, говорливой, врачующей, гарцующей игриво, и плачущей от боли по ночам. Печаль моя, с убогою сумой иду к тебе по свету – и по мраку – юродивым, бездомною собакой. И, кажется, иду к себе самой… 187

Международный Союз Русскоязычных Писателей Альберт Нурдинов Баллада о людях и лошадях Шёл год сорок первый – тяжёлый, кровавый. Не раз вспоминаться он будет людьми. …На станции ночью грузились составы: Один санитарный, другой с лошадьми. Пугливые кони глазами косили И ржали тревожно при виде калек, Которых медсёстры в вагоны носили С приехавших с фронта машин и телег. Работали дружно: все очень спешили Покинуть стоянку. Но лишь рассвело, Немецкие асы налет совершили На станцию и небольшое село, Стоящее рядом. Машины с крестами На цель заходили, скользя с высоты, – И быстро окрестность покрылась кострами: Пылали постройки, цистерны, склады. В соседнем лесочке от взрывов тротила Дубы осыпались янтарной листвой. А пламя уже поезда охватило: Сперва – санитарный, за ним – грузовой. Метались девчонки в горящем составе, Несли, надрываясь, тяжёлых солдат И, вниз их спустив, у вагонов оставив, За новыми тут же бросались назад. Кричали медсёстры бойцам, чтоб в дубраву Бежали немедля и прятались в ней, Но те побрели ко второму составу – Спасать из пожара несчастных коней. 188

Избранное Никто не остался к беде безучастен: Людей искалечила люто война, Но гнал их вперёд рвущий души на части, Наполненный ужасом крик табуна! Кружила над станцией чёрная стая. Приникли к прицелам пилоты врага, Свинцом смертоносным с небес осыпая Калек, ковылявших на слабых ногах. Сражённые падали навзничь со стоном И больше уже не вставали с земли; Но шли остальные упрямо к вагонам… Иначе они поступить не могли! Потом рвали доски, кричали от боли, Плоть рук обжигая огнём до костей, И гнали из адского пекла на волю Окутанных дымом шальных лошадей! А кони, увидев их – чёрных и страшных, Заржали… и вдруг сквозь цепочку кустов К леску понеслись, разметав бесшабашно Остатки сгоревших в пожаре хвостов. Смотрели калеки, как кони из плена К дубраве бежали, сминая бурьян, Смеялись и плакали одновременно, Про боль позабыв от ожогов и ран… Вставала заря широко, величаво. Над станцией ярко пылал небосвод. Шёл год сорок первый, тяжёлый, кровавый, И сколько он горя ещё принесёт! Кто выживут – вспомнят со светлой печалью И станцию ту, и табун лошадей, И всех, с кем коней из беды выручали – Израненных, но сильных духом людей! 189

Международный Союз Русскоязычных Писателей Андрей Пучков Звенело лето Летели дни июня над страной, Звенело лето, солнцем разливаясь, Бурлила жизнь кипучею рекой, Весёлым детским смехом наполняясь. Беда пришла с предутренних небес – Взметнулась с воем свастика на крыльях, И приняла страна тяжёлый крест, Вступая в битву с болью и насильем. Огнём пылая, вздыбилась земля, Пополз фашизм, в неё вгрызаясь пастью, Стирая в пыль пшеничные поля И разрывая в клочья мир и счастье. В кровавой муке, в злобе вековой Пытали нивы гусеницы танков. Но грянул вдруг над гордою страной Бессмертный марш «Прощание славянки». Напутствием для верных сыновей В жестокой схватке с грязною ордою «Вставай, страна! – неслось среди полей. — Вставай навстречу гибельному бою!» 190

Избранное И осенив себя святым крестом, Звезду пятиконечную сжимая, Мы поднялись… Историки о том Расскажут после памятного мая. История не терпит суеты, И славословья, и порочной фальши. И на краю вселенской пустоты, Загадывая, что там будет дальше, Давайте будем помнить о былом, Давайте будем чтить героев наших, Отдавших жизнь в сражениях с врагом, За Волгу, за Москву, за Киев павших… Пусть над землёю грозы лишь гремят, А новых взрывов не хотим мы больше. И пушки навсегда пусть замолчат. Но порох быть сухим всё время должен! Море Золотом жидким под солнцем блестящее, Чайкой над берегом звонко кричащее, Рокотом гулким утробно урчащее, Смирной волной под луной шелестящее. Щедро сокровища людям дарящее, Зверем-прибоем на скалы рычащее, Пенное, бурное, словно бранящее, Беды отступникам грозно сулящее. 191

Международный Союз Русскоязычных Писателей Тихие речи с тобой говорящее, Лирой русалки куда-то манящее, Что-то с сердцами людскими творящее, Словно за древние струны ловящее. Лишь буревестники, в небе парящие, Знают мгновение это пьянящее – Миг, когда солнце, во тьму заходящее, Жалобно стонет, о свете молящее… Поздно. Из бездны, хоралом гремящая, Левиафана, доселе неспящая Тень поднимается, в пене бурлящая, Судьбы вселенной отныне вершащая. Тьма бесконечна. Но, в небе светящая, Дарит надежду звезда восходящая. Будто мечом беспощадно разящая Лики чудовищ, во мраке шипящие. Сгинула нечисть. И, песней звенящие, Вновь над волною дельфины летящие. Мирные, добрые, вечно хранящие Непостижимое и настоящее. 192

Избранное Анатолий Балицкий Связист Горячий день… Темны ладони От пороха, окопной грязи. По три полоски на погонах Есть у сержанта срочной связи. А за окопами пространство, Где в зоне мёртвой, в артобстреле И в свисте пуль вдоль пятен красных Подснежник забелел апрелем. Сержант, окинув быстрым взглядом Полкилометра до высотки, Где танк дымит немецкий рядом, Застыв и исковеркав глотку, Присматривал ложбинки, взгорки, Что б совершать броски по полю. Здесь каждый миг связиста Борьки Мог завершиться острой болью. Ведь, отнимая всю удачу, То по крупицам выдавая, Земля солдатской кровью плачет Своя российская родная. Как ветер дышит в жизнь весною! Как в руки просится минута! Как тянутся они к покою: 193

Международный Союз Русскоязычных Писателей В подснежник, к дому, к маме в утро… Но командира голос строгий Связь приказал наладить быстро К высотке энской бездорожьем, Подснежник где, война и … выстрел. Взяв в руки верную катушку, Бросками, падая, вставая, Связист спешил землёю русской, Войну и нас соединяя. Единый строй Мне б водицы с родника напиться, Вслушаться в наш колокольный звон. Вновь перед глазами лица, лица… Полк Бессмертный с четырёх сторон. Нам ничто печали не убавит, Ни дожди, ни снег и ни жара… Письма наши им не переправить, Сколько не молись у Божьих врат. Аллилуйя! На щеках слезинки. Отче наш! Бессмертный Майский строй. Слава победителям российским, Всем советским, каждый был Герой! Я готов за всяким своим шагом Преклонять колени у Огня. Хоть не все дошли Вы до рейхстага, Но спасали все — его, меня… 194

Избранное Миллионы доблестных фамилий, Миллиарды благодарных лиц. Многие к Победе не дожили, В небо упорхнули среди птиц. Колокол звонит над майской веткой, Память приглашает на парад, В строй страны Российской и Советской Встал погибший и живой Солдат! Знаменем Победы пламенеет Площадь, защищённая Тобой. Подвиг Твой над целым миром реет, Значит, не кончается – любовь! Любимая! Поверь... Час утренний прохладою подкован, Да ароматом полевых цветов, Ты соткана из света золотого, Из ветерка, шумящего для слов! Шаги в денёк считаю от калитки. И напеваю главное сквозь шаг. Скорей всего, из первых встреч молитву! А может быть, пою я просто так? Всё для тебя! Слова – они, как пряди, С уст ниспадая, поднимают ввысь Не только чувства, а мечты и взгляды. Их принимает, торжествуя, жизнь. 195

Международный Союз Русскоязычных Писателей А вот и пруд, скамеечка у ели. Играют рыбки у шумящих ив. Берёзки в пяти метрах, как в шинелях Из листиков, придумавших мотив Для нашей песни, что под трели птичьи Здесь выводил из местных гармонист. С ней облик твой ласкающий привычно Расписывал судьбы счастливой лист! И я, хоть удивляясь, но со страстью Шепчу тебе: – Любимая! Поверь, Ведь мы с тобой в своей и в Божьей власти! Давай, откроем в нашу сказку дверь… Жизнь начинается или продолжается? В этом непростом, непредсказуемом и тяжёлом году, заражённом корона вирусом, произошла масса неприятных событий. Цунами, как «закон подлости», облизывали огромными страшными волнами берега конти- нентов, материков, островов, высматривая до- бычу для своих смертельных щупалец и унося всё нужное и ненужное в открытый океан. Землетрясения, презирая установившийся по- рядок и свою цикличность, «засучив рукава», не уступая в подлости цунами, с неприятнейшим усердием трясли эти самые континенты, матери- ки и острова, творя на них безобразия и причиняя непоправимый вред. 196

Избранное Вулканы, выспавшись за тысячелетия, завари- ли кашу-малашу из горячительных блюд, напит- ков, порошков и давай поливать и посыпать ею всё вокруг и всех окружающих, обжигая, раня и уничтожая живое и неживое на своём пути «про- дуктами» вековой спячки. Смерчи, не отставая от других «пакостников», носились над континентами, материками, остро- вами, как исчадия ада, рушили построенное, воз- ведённое и казавшееся нерушимым. Путь их был непредсказуем и смертелен. Подумалось: замета- ют следы предыдущих «пакостников», чтобы не осталось «улик» живых и неживых… Наводнения, пытаясь заткнуть за пояс других «пакостников», видимо, захотев спрятать концы в воду, затапливали огромные территории на тех же континентах, материках, островах. Залетали, забегали, заходили, заползали, вы- ползали, как закон подлости, в места проживания и обитания «хомо сапиенс» большие и поменьше «пакостники»: лесные и другие всевозможные пожары, локальные и не очень войны, боестол- кновения, теракты, политические, экономиче- ские, гибридные и прочие всевозможные споры, извращения и безобразия. Таяние ледников и са- ранча, мор и уничтожение животных, птиц, во- доплавающих, оползни, загрязнения земель, вод, воздуха, недр, нескончаемое смертельное оружие и многое-многое другое… А виноват кто в этом? Космический пришелец? Неандерталец, кроманьонец? Динозавры? Кры- латые, хвостатые, беспозвоночные особи земли, воды, воздуха? Раскинь мозгами и догадайся с 197

Международный Союз Русскоязычных Писателей одного раза? Кто этот никчемный и ненужный в природе виновник? Ага, догадываешься и понимаешь, а сказать не хочешь, боишься или сказать нечего? Да! Это – сапиенс хомо или нет – HÓMO SÁPIENS – че- ловек разумный. Задело за живое? То есть, это – ты сам! Вначале съел запретный плод, аж за ушами тре- щало. А потом: засучив рукава, совал нос куда надо и не надо, совершал всё возможное и невозмож- ное, пытаясь заткнуть за пояс Матушку-Природу. Превратил Землю в злачное место, в помойную яму? Заметая следы, подхватил звёздную болезнь: золотой век, золотой дождь, золотая молодёжь… Золотой ты весь от пяток до волос? А сейчас хочешь спрятать концы в воду, пове- литель мира – заблудшая овечка? Матушка-При- рода терпела до поры до времени, натерпелась и решила возмутиться, как умеет, как знает, как должна… Ты всегда, как сыр в масле катался, жил как у Христа за пазухой. Толку от тебя для Матуш- ки, как от козла молока. Теперь, боишься Приро- ды, её мести, как чёрт ладана? Играешь с огнём, с водой, с воздухом, с недра- ми, с живыми организмами… Играешь сам с собой. Это всё что по Разуму, по «HÓMO SÁPIENSки»? Отвечай, главный «пакостник»? Доигрался с огнём? Зашёл в тупик? Теперь: – Зуб за зуб? Око за око? Матушка-Природа, закрывай «лавочку» для хомо-пакостника. Пока, прощай… Какой-то год до или после Новой эры! За три- девять земель… Зелёная лужайка, прохладный 198

Избранное живительный родничок под берёзонькой в вес- нушках и в серёжках, вверху на холме небольшая пещерка. Рядом великолепнейший сад, на одном из чудесных деревьев – запретный плод и… вокруг ствола – Змей-искуситель. Возле ручейка на тихом, уютном бережке взрослая симпатичная девушка играет с волчон- ком и с медвежонком. Рядом рослый парень при- ятной наружности, но не в меру лохматый и взъе- рошенный, перебирает камешки небесного цвета, некоторые бросает подальше в воду. Девушка заливисто хохочет, улыбается и, зата- ив дыхание, говорит тоненьким, журчащим, как бирюзовая водичка родничка, живительным го- лоском: – Адамушка! Подойди? Смотри, какие они ми- лые, ласковые и родные, наши зверюшки! Какое вокруг благолепие, красота и божественность! Адамчик молчит, его на авось не возьмёшь, к нему на козе не подъедешь, он не лыком шит, пе- рекладывает и перекладывает камешки под удоб- ную руку… Жизнь начинается или – продолжается? 199

Международный Союз Русскоязычных Писателей Серо-буро-малиновая «мечта» Матвей Поликарпович проживал один с боль- шим упитанным чёрным с зелёными глазами котом Матвеем на пятом, последнем этаже в трёхком- натной квартире, доставшейся ему от бабушки по отцовской линии… Наступил поздний октябрьский вечер. В 23 часа 45 минут 30 октября 20.... года к нему, как договорились, должны прийти товарищи по холо- стяцкой, почти спартанской, жизни, некоторые друзья и знакомые. Все решили, после неболь- ших, вялых споров, встречать и «отмечать» Хэл- лоуин у него в квартире на окраине города возле небольшой уютной берёзовой рощицы. Квартира соответствовала численности при- глашённых «выпивальников» и «поедальников» праздничной выпивки и пищи. Чтобы не ударить в грязь лицом, всю выпивку в энном количестве, разнообразии и соответствующую закуску, ски- нувшись, закупили и приготовили заранее. Матвей Поликарпович включил радио, которое вещало о всевозможных бесовских проделках не- чистой силы в хэллоуиновскую необычную ночь. Не забивая дурным голову, засучив рукава, хозяин квартиры в течение часа накрывал стол яствами и выпивкой. Получилось симпатично, внушитель- но (из-за выпивки!) и притягательно (из-за неё же!). Идиллия предстоящего торжества манила к столу внимание, как красная строка взгляд, и вы- зывала умиление у Матвея Поликарповича и его 200