Казахские рассказы

поле. Ледяной ветер со свистом гнал поземку, с каждой минутой все больше усиливаясь. Лошади фыркали, сби­ вались в косяки и постепенно под его напором продвига­ лись в открытую степь. Когда Акмоншак спохватилась, было уже поздно — начался буран. Она тщетно пыталась отогнать табун на­ зад, в затишь; снег слепил лошадям глаза, и они не хоте­ ли идти против ветра. Опасность была велика. Девушка скакала перед табуном, пересекая ему путь, но кони про­ должали живым потоком двигаться в степь. Замерзшие руки уже не чувствовали поводьев, в глаза хлестал снег, не было ничего видно в мечущейся мгле. Всю ночь девушка боролась с рассвирепевшей сти­ хией. К рассвету ураган усилился; под его неистовым на­ тиском табун перешел на бег. Акмоншак потеряла ориен­ тировку и не знала, куда ей следует направлять обезумев­ ший табун. Холод постепенно сковал все тело. Уходили остатки сил. Ее охватило чувство безразличия ко всему. Она пыталась стряхнуть с себя оцепенение, пересилит!» это страшное безразличие... З а четыре года работы табунщиком Акмоншак виде­ ла немало буранов, выдерживала борьбу с ними, но на этот раз она оказалась побежденной, потеряла веру в свои силы. Сегодняшняя мочь сводила на нет все прош­ лые победы. Четыре года она хранила табун от падежа и хищников. И если сегодня она растеряет его, то погибнет труд, погибнет все, за что она боролась с таким упорст­ вом. От этой мысли похолодело сердце. Собрав последние силы, девушка хотела хлестнуть плетью свою лошадь, чтобы обогнать табун, но закоченевшая рука не подня­ лась. Лошадь, почувствовав понукание, прибавила ходу, но тотчас, увязнув в сугробе, споткнулась. Акмоншак не удержалась в седле и свалилась в снег. Она попыталась подняться на ноги, но силы оставили ее... ш Торпельды, не помня себя от гнева, покинул комсо­ мольское собрание. Его трясло, как в лихорадке, в ушах шумело. «Нашли, из кого веревочку вить»,— твердил он про себя. Придя домой, не раздеваясь, лег на койку. Но и в постели не мог успокоиться, слезы обиды и негодова­ ния заволакивали глаза. «Молокососы, пороху еще не юг

нюхали, а лезут учить. Советчики нашлись!» Злые мыс­ ли мучали его, как булавочные уколы. В памяти возникли дни, проведенные на фронте. Его танк идет сквозь ураганный огонь к вражескому передне­ му краю. «Если бы они это видели!— скрипел зубами Торгельды.— Молокососы!» Особенно оскорбила его Акмоншак. «Уверяла в люб­ ви, а выставила на посмешище,— шептал он, сжимая ку­ лаки.— Еще этот учитель... Как он смотрел на Акмоншак, когда я вошел в клуб!» Это воспоминание вызвало ярост­ ный порыв ревности и возмущения. Вскочив с постели, Торгельды схватил ручку, сел за стол. Поспешно написал письмо, выбежал на улицу. «Если отнесу его сам, это будет равносильно призна­ нию своей вины перед ней»,— решил он и отправился в контору к колхозному сторожу. Найдя старика, велел ему отнести письмо к Акмоншак. Потом заглянул в кабинет председателя и увидел там Шаймердена. «Наверно, жалуется»,— со злостью поду­ мал Торгельды. Учитель поднялся и направился к выхо­ ду. Торгельды поспешно спрятался за угол дома и, когда учитель ушел, вбежал в кабинет. — По какому делу в такой поздний час? — встретил его недоумевающий председатель. — А вот по какому. Молокососы готовы на мне ку­ мыс возить. Прошу положить конец этому безобразию! — Не кричи, говори толком. Торгельды поставил ногу на стул. — Садись, тебе говорят! — нахмурившись, крикнул старик. Окрик подействовал. Торгельды, сразу присмирев, уселся на стул. — Значит, ты считаешь, что тебе неправильно вынес­ ли строгий выговор? — Конечно, неправильно. Они просто забыли, кто я такой. — О, вот как ты разговариваешь. Интересно, кто же ты такой? В его тоне Торгельды почуял насмешку и запальчиво сказал: — Фронтовик. Старик расхохотался, но сразу оборвав смех, серьезно заговорил.

— Пойми, что не следует везде и всем беспрестанно i напоминать о том, что ты защитник отечества. Защита родины — это долг каждого гражданина. Страна и без того почитает твои заслуги, а тебе этим кичиться не­ чего. — Д а, но пусть молокососы меня не унижают! — Какие молокососы? Комсомольцы, что ли? Да они твои воспитатели. — Воспитатели? — насмешливо переспросил Торгель- ды.— Видно, вы не хотите ничего понять. — Ты слишком много думаешь о себе. Комсомольцы вылечат тебя от этой болезни. Сегодняшняя их крити­ ка — это еще цветочки. — Так что же, по-вашему, я негодяй, которого долж­ ны перевоспитывать девчонки и какой-то учитель? Едва ли они научат меня чему-нибудь более серьезному, чем то, чему я научился на фронте. Старик, нахмурившись, долго молчал. — Сознайся лучше, что ты просто зазнался,— резко заговорил он.— Ты считаешь, что прошел школу фронто­ вой жизни и все постиг. А дальше можешь не служить родине? Ты совсем забыл свой гражданский долг. Твои ордена и медали должны напоминать тебе каждый день и каждый час о том, что и в мирные дни ты должен быть в первых рядах тружеников, строителей коммунизма. Об этом долге тебе и напоминали твои сверстники-комсо­ мольцы. Когда ты был на фронте, они трудились здесь, чтобы ускорить победу. Не к лицу тебе порочить их само­ отверженный труд. А учитель, о котором ты говоришь с таким пренебре­ жением, один из героев Сталинградской битвы. Его друг Бораш — такой же. Но ты видишь, как они скромно ве­ дут себя и вовсе не кичатся своими заслугами. Помолчав, он добавил более мягко: — Все, чему научила тебя война, должно служить интересам родины. Теперь начинается другая жизнь, дру­ гая школа. Торгельды хотел что-то сказать, но старик быстро встал. — Иди, отдохни. Прими все сказанное за добрый со­ вет, а не за упрек. Торгельды сидел молча, потупя голову.

IV Старик Ибрай всю ночь провел в степи в поисках та­ буна, угнанного бураном; вернулся в колхоз только с вос­ ходом солнца и сразу вызвал в контору Шаймердена. — Есть дело,— обратился он к вошедшему учите­ л ю — Акмоншак сильно простужена. Нужно спешно от­ править ее в больницу. Кому из молодежи можно дове­ рить табун? Вот этот вопрос нужно решить. — Больше других подойдет для этого дела Бораш. — А я думаю иначе. — Вы уже кого-то наметили? В эту минуту в кабинет вошли трое комсомольцев во главе с Борашем. Вслед за ними явился Торгельды. Учи­ телю сразу бросились в глаза его нахмуренные брови и бледное лицо. — Акмоншак больна, нужно кому-нибудь из вас при­ нять табун. Для этого я позвал вас,— сказал председа­ тель.— Так кто же возьмет на себя эту работу? Старик незаметно подмигнул Борашу, который уже выступил было вперед, и, повернувшись, строго посмотрел на Торгельды. — Я поеду,— подняв голову, ответил тот. — Хорошо. Нужно ехать немедленно. Торгельды молча направился к выходу. — Не забудь теплее одеться. В зимнюю стужу пас­ ти табун — нелегкое дело,— напутствовал его предсе­ датель. Учитель с улыбкой посмотрел на него. Но тот был чем- то озабочен, на лбу и около глаз резко обозначились мор­ щины. Шаймерден вспомнил, что старик провел бессон­ ную ночь в степи, разыскивая Акмоншак. — Зазнавшиеся люди никогда не чтут труд других,— заметил председатель.— Теперь наш молодчик узнает, что пасти табун в зимние морозы и бураны — не шутка. Выйдя из конторы, Шаймерден увидел толпу, окру­ жившую сани. J3 санях сидела Акмоншак. Шаймерден хо­ тел было подойти к ней, но до начала уроков оставалось десять минут. Боясь опоздать на занятия, он поспешно зашагал к школе. По дороге его нагнал Бораш. Как здоровье Акмоншак? — спросил Шаймерден. Положение серьезное. Почему ты не подошел к ней? Она так смотрела на тебя! 205

— Ошибаешься. — Нет, она несколько раз посмотрела в твою сторону. Приехав на районное совещание учителей, Шаймер- ден первым делом пошел в больницу навестить Акмон­ шак. — Сегодня собирались позвонить в колхоз, чтобы за мной прислали подводу. Хорошо, что вы зашли. На обрат­ ном пути увезите меня,— попросила его девушка. На следующий день, после окончания совещания, Шаймерден приехал в больницу. Акмоншак уже была наготове. Быстро оделась, вышла и села в сани. Застоявшийся конь с места пошел крупной рысыо, так что Шаймердену приходилось сдерживать его бег. — Вам не холодно?— спросил он у Акмоншак. — Нет. По ее лаконичному ответу Шаймерден понял, что де­ вушка не желает разговаривать, и именно поэтому ска­ зал: — Посмотрите, как облака отделили вершины гор от подножья. Многие не замечают красоты здешних мест. — Вам нравится? — все так же нехотя отозвалась Акмоншак. — Д а. Я люблю горы, водопады, горные леса и степи. А вы разве ко всему этому равнодушны? — Не знаю, я не задумывалась над этим. — Странно.— Он обернулся и в упор поглядел на девушку. Она, встретив его взгляд, улыбнулась и, оживившись, заметила: — Вот так же пристально вы смотрели на меня на вечере, когда я пела песни. Неожиданная откровенность Акмоншак озадачила Шаймерден?. Я вас не понимаю,— сказал он.— Нельзя ли о та­ ких предметах говорить более ясно? — По-моему, я сказала достаточно ясно. Тогда, на ве­ чере, вы смотрели на меня с явным пренебрежением. Естественно, что это не могло меня обрадовать. И если вам показалось, что сейчас я высказалась слишком резко, то прошу извинить. 206

— Какая проницательность! — с нескрываемой иро­ нией воскликнул Шаймерден.— И какая щепетильность! — Непривлекательные, некрасивые девушки всегда щепетильны. — Понятно. Вы мой взгляд истолковали довольно странно. Он выражал просто восхищение вашим голо­ сом, вашим изумительным умением исполнять народные песни. — Я этого не поняла даже тогда, когда вы разговари­ вали со мной. — Видимо, я просто был неловок и, как говорится, мо­ лод, зелен. — Можно подумать, что теперь, за каких-нибудь три-четыре месяца, вы стали другим. — Поверьте, Акмоншак, что на самом деле так оно и есть, хотя на первый взгляд кажется странным. До вой­ ны я учился, потом был на фронте. Потом опять учился. Раньше мне казалось, что я много перевидел и много знаю. А теперь, когда начал работать, оказалось, что все это вовсе не так. Став учителем, я увидел и понял то, о чем раньше даже не подозревал. До сих пор другие во­ спитывали меня. Теперь воспитателем стал я сам. Мне па­ мятен первый урок в школе. Передо мной сидели незнако­ мые дети и смотрели на меня, кто приветливо улыбаясь, кто отчужденно. Они резко отличались друг от друга и внешностью и поведением. В это мгновение мною завл а­ дело новое чувство, чувство старшинства, а вернее, оте­ ческое чувство. Оно и руководило мной. Нужно было добиться того, чтобы дети видели во мне образец для под­ ражания. Нет ничего более благородного, замечательно­ го, чем воспитание детей. Возможно, это ощущение вам непонятно... — Почему? Я понимаю вас... Глаза Шаймердена возбужденно заблестели. Он про­ должал: Если бы вы знали, как радостно видеть ' плоды сво­ его труда! Беззаботные, шумливые дети — твои ученики. Затем юноши. Потом взрослые, образованные люди. И все это — результат многолетнего кропотливого труда. Акмоншак никогда ни с кем не делилась своими мыс­ лями, хранила их, как нечто драгоценное. А этот человек высказывал именно то, что думала она. Как близки ей были его мысли! «Торгельды,— с грустью вспомнила *07

она,— любимый мой Торгельды, почему не ты говоришь j мне так? Видно, тебе чуждо все это...» — Эх! Будь ты неладна! — с досадой закричал Шай- мерден на завязшую в сугробе лошадь. — Педагог вы хороший, но в кучера не годитесь, — засмеялась Акмоншак. — Не гожусь,— подтвердил Шаймерден. Девушка ласково посмотрела на него и тихо сказала: — Какой вы славный, Шаймерден-ага! Он не слышал ее слов. Лошадь выбралась на дорогу и снова пошла крупной рысью. Вдали показалось село. VI Торгельды не оставляло чувство беспокойства. Согнав табун в низину, он, время от времени, верхом на коне взбирался на холм и подолгу смотрел в сторону колхо­ за. «Говорили, что она вернулась,— думал он.— Почему же так долго не едет?» Он бранил себя за совершенный поступок. Осталось сознание вины, поборовшее чувство чрезмерного самолюбия. «Поступил глупо, незаслуженно оскорбил ее и остался в дураках». Ему казалось, что это гом ри т кто-то со стороны, но это был голос совести. Осматривая местность, Торгельды видел только за ­ снеженные горы, пустынную долину с голыми кустиками и лошадей, медленно передвигающихся в низине. Его то­ мило однообразие, одиночество. Солнце поднялось в зенит и стало медленно клониться к западу. Торгельды вспоминал Акмоншак, видел ее вер­ хом на лошади с куруком1■ за плечами, следующую за табуном. «О чем она всегда думает? Скучает? Чувствует одиночество? Как не надоедает ей целыми днями быть одной? Нужно иметь удивительное терпение, чтобы вы­ держать это одиночество». Только сейчас он понял, какой огромной силой воли обладает эта девушка. Слух о том, что Акмоншак вернулась, и радовал и тревожил его. «Что она решила за эти дни? Как встретит меня? Он слышал, что привез ее учитель. Это еще более усиливало его тревогу. «Она же знает, что я с табуном, и не мог приехать. Написал ей письмо, почему она не ответила? I к у р у к — тс iKi R шест с петлей на конце для поимки лошадей. 208

Верно, увлечена теперь этим Шаймерденом. Неужели обманывала меня? Не может быть». Три всадника, появившиеся со стороны колхоза, пре­ рвали размышления Торгельды. — Акмоншак! — радостно воскликнул он. Верховые ехали рысью по направлению к нему. Вот уже приближаются. Акмоншак, председатель... А третий кто? Наверное, учитель! От этой мысли снова тревожно забилось сердце Торгельды. «Зачем ему сюда ехать? Может быть, намерен похвас­ таться своей победой и поиздеваться надо мной?» Третьим всадником оказался Бораш. Когда они подъехали, Торгельды так растерялся, что не мог вымолвить ни слова, и даже не осмеливался взглянуть в глаза Акмоншак. — Как дела, Торгельды? — спросил председатель. — Все в порядке. Старик направился к табуну, дав знак Борашу следо- Торгельды, наконец, взглянул на Акмоншак, рассмат­ ривавшую табун. — Как же это так? Столько времени не виделись, а ты смотришь на табун? — обиженно спросил он. — А что мне на тебя смотреть? И без того вижу, что жив, здоров... — Значит, не хочешь даже говорить со мной? Девушка промолчала. — Знаю, что виноват я перед тобой, Акмоншак, но неужели не могу надеяться хоть на маленькую жалость с твоей стороны? — Помнится, ты был очень гордым человеком. Стоит ли теперь унижаться перед девушкой, бродящей по степи за табуном? — холодно ответила она. — Милая Акмоншак, не напоминай мне об этой глу­ пости. Я и так мучаюсь от того, что натворил. Не сердись. — Значит, ты признаешь, что был неправ? — Конечно, неправ. — Ну, что ж. В таком случае придется простить, — сказала она, улыбнувшись. — Значит, ты сдержишь свое обещание, Акмоншак? — воскликнул он вне себя от радости. — Это дело будущего — при условии, что мы будем понимать и уважать друг друга.

-- Конечно, будем понимать и уважать! Акмоншак некоторое время с затаенной улыбкой смот­ рела на Торгельды, затем неожиданно спросила: — Ты знаешь, что такое радость труда? Не понимая смысла заданного вопроса, Торгельды не- ’ доуменно уставился на Акмоншак. — Ты не в больнице научилась этим замысловатым словам? — спросил он. — Она снисходительно.улыбнулась. — Где бы ни научилась... Но понимать это необходимо. — Должно быть так. — Скажи — «необходимо», а не «должно быть»! — Необходимо. — Вот так всегда нужно слушаться! — сказала Ак­ моншак, весело расхохотавшись. — Значит, теперь ты за меня замуж пойдешь? — спро­ сил он, возвращаясь к тому, что его более всего волно­ вало. — Тогда, когда ты хорошенько поймешь то, о чем я тебе только что сказала. Пока Торгельды собирался с мыслями, чтобы ответить на это странное обещание, подъехали Ибрай и Бораш. — Поезжай-ка, голубчик, в аул,— сказал, обращаясь к Торгельды, председатель.— Завтра отправишься в район на курсы трактористов. Табун будет пасти Бораш. А мы с Акмоншак поедем на ферму. — Да, ты поздравь Акмоншак с новой должностью,— вмешался в разговор Бораш.— С сегодняшнего дня она заведует конефермой. Торгельды бросился к Акмоншак с поздравлениями. — Значит, скоро приступим к новой работе,— сказала она.— Тогда, я думаю, и закончим наш сегодняшний разговор. Повернув коня, она поехала следом за старым Ибраем в сторону конефермы.

Саттар Еру баев ПОРТРЕТ ДА МЕЛИ Говорят, существует на свете бедность. Мы не видели ее. Говорят также, что есть еще на земле угнетение, нево­ ля. Мы не испытывали ни того, ни другого. Вокруг нас расцветает светлая, счастливая жизнь. Мы живем, впитывая в себя ее соки, радуемся яркому солнцу, гордимся тем, что создали, к чему прикоснулись человечес­ кие руки. Но, зная нашу действительность, мы все же иногда недостаточно ценили ее, считали, что все так и должно быть и ничего в этом нет удивительного, необыч­ ного. Но однажды произошел случай, свидетелями которого оказались мы с другом и который помог нам увидеть жизнь во всей ее значительности и глубине. Короче говоря, мы познакомились с одной девушкой. Мой приятель-художник написал ее портрет. И когда мы его показывали знако­ мым, то говорили: — В нем выражена красота наших будней. Те непонимающе пожимали плечами. Тогда я начинал свой рассказ. У подножья горы раскинулся городок, весь окутанный зеленым дымом деревьев, даже трубы домов не были за ­ метны среди буйной листвы. Мы жили на прямой, как стрела, улице. Мы — это я I и мой друг-художник, начавший писать новую картину. Он подолгу говорил мне о творческих замыслах и о том большом значении, какое придает своему будущему 211

произведению. Понятна была его придирчивость, с какой он искал натурщиков, выбирал объекты для этюдов. Ху­ дожнику была нужна натурщица— красивая девушка. Я знал много таких девушек. Но друг отрицательно отнесся к моим кандидатурам. «Наверно, мы по-разному понима­ ем красоту»,— подумал я, продолжая поиски. Улица, на которой мы жили, кончалась у подножья го­ ры. Дальше по склону петляла дорога и обрывалась, упер­ шись в скалы. За окраинными домами шумел густой фруктовый сад. Мы с другом каждый день проходили по своей улице, пересекали сад и, подойдя к весело скакавшей по камням речушке, садились в тени деревьев. Внизу, укрытый зеле­ ным одеялом, лежал наш городок. Мы восторженно лю­ бовались им, купались в горной воде и отдыхали. Вече­ ром, когда солнце клонилось к закату и кидало свои пос­ ледние лучи, ветерок затихал и природа властно покоряла нас своей изумительной прелестью. Прохладный горный воздух наполнялся чудными запахами луговых трав, ду­ шистых цветов. Этот аромат и свежесть предгорья живи­ тельной струей проникали в тело, очищали его и бодрили. Каждым движением природа непринужденно и щедро дарила нам свои богатства, и это отдавалось в наших сердцах чарующей музыкой, оставляло волнующее впе­ чатление. Однажды, отдыхая на берегу речки, мы услышали смех. Вечер был тихий, воздух чист и прозрачен, и среди этой тишины — звонкий, как колокольчик, смех. Мы не разобрали, кто был неподалеку от нас, внизу по течению. Ясно одно — смеялась женщина. Тишину будоражил не­ удержимый взрыв ее смеха. Представьте себе: на фоне вечернего неба причудли­ вые очертания гор, прохладный воздух напоен ароматом, бесшумно порхают красивые бабочки, припадая то к од­ ному, то к другому цветку. Безмолвно стоят деревья сада с трудом удерживая спелые сочные плоды. И вдруг в ти­ ш ине— этот чистый серебристый смех. Так мог смеяться только счастливый человек. В этот момент из сада вышли девушка и молодой джи­ гит. И мы сразу поняли, что смеялась только что именно эта девушка. Она вся в движении, как горный поток. Вот она легко и грациозно, так удается только юности, взмахнула чуть руками, перепрыгнула с камня на камень, 212

повернула к джигиту свое смеющееся лицо, сказала что- то, и опять — с камня на камень — к берегу речки. ’ Джигит сел. А девушка, видимо, не могла быть в со­ стоянии покоя. Она то подходила близко, близко к воде, нагибалась, стараясь поймать ладонью холодную струю, то возвращалась к джигиту и на мгновение замирала, ус­ тремив свой взор к вершинам, где играл разноцветными красками закат. В такие мгновения мы могли хорошо рассмотреть не­ знакомку. Ей было лет семнадцать — восемнадцать, оде­ та она в желтое платье без рукавов, с широким вышитым поясом. Поблескивали ручные часики. — Она очень красива,— проговорил мой приятель. Действительно, девушка была необыкновенно привле­ кательна. Но если бы нас спросили, чем она так прикова­ ла наше внимание, мы не ответили бы толком. Мо­ жет, виною тому тихий вечер, может, мы были поэтами в душе. Девушка и джигит ушли обратно в сад. Мы молча си­ дели, прислушиваясь к звуку удаляющихся шагов. Неожи­ данно мой спутник вскочил с места. — Пойду и спрошу их, кто они. Одним словом, позна­ комлюсь,— проговорил он и побежал. Я последовал за ним. Вскоре мы очутились перед девушкой. Она уже соби­ рала виноград. Друг мой подошел к ним, прислонился к вишневому дереву. — Сестричка, я — художник,— без предисловия начал он.— Я ищу такого человека, как вы. Хочу написать кар­ тину, мне нужен натурщик. Хорошо, что я встретил вас! А девушка не дослушала, закричала: — Заяц! Заяц! ...Борзая стремительно догоняет зайца, она вот-вот схватит его, но он успевает влететь в сад, и мы кидаемся за ним. Девушка бежит, смеется, и нам кажется, что кто- то щедрою рукой рассыпает по саду серебряную монету, звенит ею. Заяц испуганно шарахается в сторону и-через мгновение вместе с неотстающей борзой скрывается. — Вот, если вы—художник,— девушка обратила свои смеющиеся глаза на моего друга,— то напишите вот эту картину: задыхающаяся в быстром беге борзая, спасаю­ щийся заяц. Он на волосок от смерти. Напишите! Попро­ буйте выразить эту борьбу. А то вы, художники, все до одного, рисуете убитых зайцев и птиц, сорванные яблоки,

груши, разрезанные дыни — и все это неживое называете натюрмортами. Нет! Если ты истинный художник, то изобрази висящие сочные плоды, зверей, жизнь, борьбу. Ведь движение прекрасно! Что было бы, если б отовсюду с полотен на нас глядели мертвецы? О жизни пишите! Девушка вдруг замолкла, отошла в погустевшую тень деревьев, откуда стали заметны только ее фигура и белею­ щая в темноте улыбка и засмеялась. —■ Хорошо! Если вы считаете, что я принесу пользу искусству, то я согласна. Только вы не надоедайте мне глупостями. — Как тебя зовут, сестричка? — спросил художник. — Это не обязательно знать! Нам ничего не оставалось делать, кроме как дать свой адрес и идти домой. Но только мы успели отойти шагов двадцать, как сзади снова зазвучал ее голос. — Художник!— звала она.— Меня зовут Дамели! Слышите!? Дамели-и! — И в вечернем воздухе послышал­ ся звонкий смех счастливого человека. — Дамели Турарова!— услышали мы. Мой друг не спал всю ночь. С палитрой и кистью в руках он возбужденно шагал по комнате перед свежим холстом. Ходит-ходит, остановится, сделает набросок уг­ лем в поисках нужной композиции, посмотрит, чуть отки­ нувшись назад и прищурив глаза, и бормочет: — Нет, не то. На следующий день пришла Дамели. Мы приготови­ лись к этой встрече и все равно не могли не изумиться красоте ее. Собственно, красивы были только ее большие черные глаза. В остальном по внешности она ничуть не отлича­ лась от других обыкновенных девушек. Красота Дамели была в другом. Она вся в движении. В нашей комнате ей не сидится на одном месте. И даже когда мой друг просит ее поси­ деть спокойно, она не может принять неподвижную позу, какую хотелось бы художнику. Каждое движение девуш­ ки покоряет нас своей непринужденностью и той невыу­ ченной грациозностью, которая присуща только мо­ лодости. Дамели ни минуты не может побыть в состоянии покоя. Девушка то с восхищением устремляла свой взор к вер­ 214

шинам Ала-Тау, то с живым любопытством рассматривала прохожих за окном, то в упор глядела на художника. У моего друга ничего не получалось с портретом, весь день он только и делал, что стирал с холста возникающие под его рукою штрихи будущей картины. Иногда художнику удавалось уговорить Дамелн си­ деть совершенно неподвижно. И тогда мы видели, как мучилась и страдала девушка, как она становилась непо­ хожей на себя. И нам отчего-то в такие моменты было неприятно. Когда же ей разрешалось держаться свобод­ нее, непринужденнее, снова перед нами вспыхивала кра­ сота, чудесное выражение больших черных глаз, в которых ярким светом сияла молодость, радость жизни. Художник с головой ушел в работу над портретом, забыл обо всем на свете. А осенью, когда ледяной ветер гнал по улице желтые листья и хмурые тучи задевали вершины гор, когда сла­ бые солнечные лучи уже не могли больше сопротивляться пронзительному холоду, портрет Дамелн все же был окончен. С картины на нас смотрела она, как живая! Нет, и здесь она двигалась. Прядь волос упала на лоб. Вот-вот Дамели тряхнет головой и откинет ее назад. Ее рука под­ нялась, чтобы взять синюю ленту воротничка. Большие прекрасные глаза светятся радостью, восхищенно глядят на мир. По лицу пробегает легкая улыбка, готовая вот- вот упорхнуть. Дамели смотрит на самолет, летящий высоко в небе. Девушка хотела быть летчи ей. Глядя на нее, казалось, что слышен стук ее сердца. Да, это был изумительный портрет! Однажды к нам опять зашла Дамели. Она тихо от­ крыла дверь, медленно вошла в комнат)', глухо, с без­ участным видом проговорила: — Здравствуйте. Мы даже не ответили на приветствие—так были пора­ жены. — Вы не узнаете меня? Я — Дамели. Нет, мы нс узнали ее. Это была она и не она. Перед нами стояла не прежняя, веселая, красивая Дамели, а кто-то другой с бледным застывшим лицом, вялыми дви­ жениями, с безучастным выражением черных глаз. Девушка устало опустилась на стул и проговорила: — Меня кто-то оклеветал, сказал, что я — дочка бая. 215

Меня исключили из комсомола и из института. Она по­ смотрела на нас пугающе пустьгми глазами,— Я словно в пустыне сейчас. Одна. Что мне делать? И вот тогда-то мы с другом поняли, что значит для человека земля, где он родился, люди, с которыми он жи­ вет, и что значит жизнь, окружающая его. Дамели впитывала соки радостной счастливой дейст­ вительности и поэтому была подобна ей: сияющая, восхи­ щенная, стремительная. Но вот ее разлучили с подругами и товарищами и сказали: «Ты не наша» — и она мгновен­ но увяла, как сорванный цветок. Радость жизни, счастье — вот в чем прелесть и красо­ та Дамели. Вскоре дело ее было разобрано, Дамели снова приня­ ли в институт, восстановили в комсомоле. И снова жизнь вернулась к ней. Мы до сих пор показываем своим друзьям портрет Д а­ мели и говорим, что в нем выражена красота жизни. Дру­ зья удивляются, не совсем понимая нас. Тогда мы, пере­ бивая друг друга, рассказываем историю этого портрета. Нам улыбаются, недоверчиво поглядывая, видя в нас поэ­ тов в душе, романтиков, что ли... Пусть улыбаются. Мы­ то знаем, что все произошло так, как я вам рассказал.

Сейтжан Омаров ВСТРЕЧА В ПОЕЗДЕ Скорый поезд Москва— Алма-Ата прогрохотал через мост над Волгой и помчался на восток. Солнце только что поднялось из-за горизонта, но многие пассажиры уже успели встать, умыться и теперь стояли около открытых окон в коридоре, любуясь свежим ранним утром в безгра­ ничных степях. Шелковые занавески на окнах трепетали под прохладным утренним ветерком. В купе мягкого вагона ехало два пассажира. На ниж­ ней правой полке — пожилая женщина. Она давно про­ снулась, но лежала, устремив глаза в одну точку. Мощный тепловоз быстро мчал состав на подъем, и ритмичное постукивание колес как бы отсчитывало ми­ нуты. Женщина очнулась от дум, услышав негромкий вопрос соседа по купе, молодого казаха. — Не собираетесь ли вставать? — Он с полотенцем через плечо и мыльницей в руке осторожно приоткрыл зеркальную дверь, не решаясь войти. — Спешить некуда. Хочется полежать немного,— от­ ветила женщина и, поправив одеяло, улеглась поудобнее. Молодой человек сел на свое место напротив и поч­ тительно сказал: — Я принес кипятку. Хотите чаю? — Что ж, если так, надо вставать!— ответила жен­ щина. Молодой человек вышел, чтобы не мешать ей одеваться Он подошел к открытому окну, облокотился и задумал­ ся, глядя в степь, такую родную и близкую, в которой прошло его детство и юность. 217

Соседка по купе пошла умываться. «Сколько ей лет? — подумал молодой человек, гото­ вясь к завтраку и раскладывая на столике в купе печенье, конфеты, хлеб с маслом и вареную баранину,— По ее ли­ цу видно, что ей пришлось много пережить». Вошла его попутчица. На ее черной блузке поблески­ вал орден Ленина. Она положила полотенце на полку и весело сказала: — Ну, с добрым утром, молодой человек, да у вас тут, оказывается, есть все, что душе угодно! — Садитесь, пожалуйста, апай, будем вместе чай пить!— он вытащил из-под столика чайник, потрогал его рукой и несколько огорченно добавил:— Кажется, нем­ ного остыл. Женщина, незаметно наблюдая за спутником, думала: «Очень воспитанный, деликатный молодой человек». Он оказался большим любителем крепкого чая, пил стакан за стаканом и так разогрелся, что стал то и дело доста­ вать из кармана шелковый платок с синей каемкой и вы­ тирать лицо. Они разговорились. Оказалось, что молодой человек— инженер-механизатор, едет из Ленинграда в Алма-Ату в .командировку. Оказалось, что вскоре после окончания им института началась война, и он четыре года служил в армии. Несколько раз был ранен. Жена и двое детей сей­ час в Ленинграде, но им всем хочется перебраться в Ка­ захстан. Он достал из чемодана и показал фотографии жены и детей. Спутница сказала, что она возвращается из Москвы в свой колхоз «Еркин Энбек», Южно-Казахстанской об­ ласти. Молодой человек все больше ей нравился. Его высокий лоб с мелкими морщинками, правильные черты лица рас­ полагали к себе, хотелось узнать его имя. — Говорят, чем знать многих людей по лицу,— сказа­ ла она,— лучше знать одного человека по имени. Как вас зовут? — Жортуыл1,— ответил он. — Оказывается, вы тезка моему умершему сыну. Его тоже звали таким редким именем— Жортуыл,— замети­ ла женщина и тяжело вздохнула. Случайное совпадение Ж ортуы л —набег.

1мен растревожило старую, не заживающую рану мате­ |ринского сердца. Жортуыл по изменившемуся лицу этой почтенной пожилой женщины догадался о ее горе и, не решаясь ни о чем расспрашивать, с участием смотрел на нее. Потом достал из-под подушки том «Анны Карениной» и углу­ бился в чтение, иногда украдкой поглядывая на соседку. Окончив главу, он отложил книгу и задумался о судь­ бе этой женщины. «У нее орден Ленина, она заслуженный человек. Видно, в молодости была красива. Как говорят, краски поблекли, а очертания сохранились. Глаза умные, пытливые, но хранят следы душевной печали...» Незаметно Жортуыл задремал. Книга упала на пол. Женщина открыла глаза и внимательно посмотрела на спящего. «Настоящий джигит. Каких еще благ могут пожелать родители, вырастившие такого сына?»— дума­ ла она, вглядываясь в его лицо и с тоской вспоминая своего ребенка, который умер, когда ему было всего два года... Жортуыл проснулся, поднял с пола книгу и видя, что соседка не спит, спросил ее, желая отвлечь от горест­ ных дум: — По каким делам были в Москве? Та села, поправила на голове белую шелковую шаль с длинными кистями и ответила: — Побывала в мавзолее, в Кремле и вот возвраща­ юсь с орденом Ленина. Два моих спутника едут в сосед­ нем вагоне. Она рассказала, что работает в колхозе дояркой. За высокие надои молока и сохранение молодняка награж­ дена орденом. — Родных у меня не осталось. Мне не с кем разде­ лить мою большую радость. Был у меня сын, но не суж­ дено ему было дожить до этих дней... Попутчица его снова вздохнула и помрачнела. — Что ж поделаешь? Такому горю не поможешь, но с вами будет радоваться весь ваш колхоз,— он еще хотел сказать: «Бывает, что умирают и взрослые»,— но про­ молчал. Все эктоотовреоргноо,пЖогоурбти2ул1ыи9лз,лныоеялнюед.ми.огу забыть моего мальчика, Разговор на этом оборвался. Жортуыл опять занялся чтением. Женщина легла, отвернулась к стене. Нахлыну­

ли воспоминания. Ни ритмичное, мерное постукивание колес, ни цветущая зеленая степь в ее майском уборе, ни бурлящая вокруг жизнь — ничто не могло успокоить мать, встревоженную дорогим именем, которое она ни разу не слышала с тех пор, как потеряла своего ребенка. Высокий, широкоплечий джигит на выхоленном под­ жаром белом коне, прижав левым коленом старое фитиль­ ное ружье и волоча по земле длинный крепкий сойл1, медленно подъехал к большой белоснежной байской юрте _и заговорил со стоявшим у входа: — Здравствуй, Сорпак. Иди скажи Байеке, что молод­ цы с добычей едут с набега... Скажи, что Баимбет просит разрешения войти к нему... Сорпак, улыбнувшись, посмотрел на обветренное, загорелое до черноты лицо Баимбета и, кивнув головой, шагнул в дверь. Войдя в юрту, он стал у порога, прижав обе руки к груди, опустил глаза и почтительно сказал: — Ваши наездники благополучно вернулись с набега, Байеке!.. Вернулись с добычей... Сорпак не был заикой, но от страха перед грозным хозяином он проговорил это дрожащим голосом. Полулежавший на пуховых подушках Байболат, по­ сапывая, приподнял голову. — Сколько лошадей пригнали, узнал?— спросил он, сверкнув маленькими жадными глазками. Грозно нахму­ рив густые брови, нетерпеливо крикнул:— Чего молчишь, как глухонемой! Я спрашиваю, сколько лошадей при­ гнали? Сорпак растерянно топтался на месте. — Я не знаю, Байеке, но начальник наездников Банм- бет стоит у ваших дверей и просит разрешения предстать перед вами. — Пусть войдет! Спрыгнув с лошади и привязав ее волосяным поводом к бельдеу2, Баимбет вошел в юрту и, поклонившись баю, поздоровался с ним за руку, крепко держа свое ружье за длинный ствол. 31 С о лй ль — уду—бивнекрае. вка, которой обвязывают кругом юрту. Б е де 220

— Сньг мои не предвещали плохого, ваш .поход дол­ жен быть удачным, — промолвил Байболат, важно посмо­ трев на главаря своей разбойничьей ватаги.— Ну, как, все ли твои молодцы вернулись живыми и здоровыми. Не ос­ тавил ли кого-нибудь в плену? Всё ли благополучно. Садись, рассказывай. — Благодарствую, Байеке!.. Набег прошел удачно, ответил Баимбет хриплым, огрубевшим голосом. Байболат нетерпеливо спросил: — Сколько лошадей пригнали? Баимбет, держа в одной руке ружье, опустился перед баем на одно колено и продолжал: — Пригнали около ста голов. Я опередил своих ребят на полдневный путь. Оставил их на Кенжарыкском пере­ вале, теперь, наверное, они уже близко. — Молодец!— похвалил Байболат и похлопал джиги­ та по спине. — У нас есть и одна пленница,— широко улыбнув­ шись, сообщил Баимбет. — Это интересно. Кто она?..— у Байболата раздулись ноздри. — Одна молодуха с ребенком... _ — Чего же ты молчал? Или тебе жалко расставаться с ней? Или боишься, что я ее отберу?— насмешливо улыб­ нулся бай. Баимбет ответил не сразу, некоторое время озирался по сторонам, как бы подыскивая подходящее слово, но, взглянув на выжидающее, презрительное лицо хозяина, послушно ответил: — Вся добыча ваша, Байеке. Мы нашли эту женщину с грудным ребенком умирающей в Карпыкской балке... Она была так обессилена, что мы даже не спросили, кто она и откуда... Думали, привезем домой и выясним всё здесь... — Молодуху доставьте прямо сюда,— приказал Бай­ болат,— его глаза снова жадно засверкали.— Приведите прямо сюда!— повторил он. — Слушаюсь, Байеке. Будет исполнено!.. И вот в тот же день, прижав к груди завернутого в пеленки ребенка, молодая женщина — добыча разбой­ ничьего набега — предстала перед Байболатом, опустив­ 221

шись на одно колено, согнувшись в традиционном пок­ лоне, убитая своим горем... Байболат жадно оглядел молодую женщину с ног до головы, словно намереваясь ее съесть. Когда она выпря­ милась, пристальным взглядом окинул ее лицо. Черные и ясные, красивые, как у газели, глаза ее были наполнены слезами. Над ними, подобно распластанным крыльям лас­ точки, темнели брови. Одета она была плохо, в отрепья. Из-под небрежно наброшенной старой пуховой шали вы­ бивались нечесанные космы черных волос. Но какой бы неприглядной она ни казалась в этой одежде, скрыть ее природную красоту было невозможно. Привыкший исполнять безнаказанно все свои прихоти и погубивший многих девушек, бай быстро решил: «Она истощена и напугана, но довольно красива. Нескоро те­ перь она от меня вырвется!» — Ну, ладно. Будешь жить у меня! — сказал он и по­ звал слугу.— Отведи ее на кухню и устрой там! — при­ казал он Сорпаку. Слуга повел женщину к самой крайней, стоявшей по­ одаль, прокопченной небольшой юрте, служившей кухней. Оглядевшись по сторонам, он наклонился к уху своей спутницы и шепнул: — Счастье не забыло о тебе, молодуха... Теперь ты станешь пятой женой нашего хозяина. Мне очень жаль, но ничем помочь тебе не могу. Молодая женщина вздрогнула, как от укуса змеи. Из ее глаз полились слезы. Они крупными горошинами ска­ тывались по лицу на грудь и на старое лоскутное одеяло, в которое был завернут ее ребенок. ...Наступил вечер. Спустилась ночная мгла. Перевали­ ваясь на своих толстых кривых ногах, в кухню пришел сам Байболат. Несчастная мать кормила грудыо своего ребенка. Она сегодня пообедала и успела немного от­ дохнуть. Байболат вошел мрачный. В юрте, кроме закопченных котлов и кое-какой кухонной утвари, ничего не было. На полу лежала старая овечья шкура. Бай сел на нее. Вслед за ним вошел Сорпак, внес зажженную лампу и быстро вышел. „ — Ну, теперь расскажи о себе,— сказал баи, придви­ нувшись к женщине. 222

Она сидела в углу, съежившись, крепко прижав к гру- ребенка. . — Кто ты? Откуда? И какого рода? — Из приишимских козганов. Байболат прищурил глаза, его свалявшаяся, как вой­ лок, длинная полуседая борода, беспрестанно шеве-^ясь, нагоняла страх на беспомощную женщину. Она сидела бо­ ком, не смея поднять голову и прямо смотреть на против­ ное жирное лицо бая. „ — А как ты попала на Карпыкскую балку? Что заста­ вило тебя бродить по безлюдной степи? — Если погонит судьба, куда не пойдет человек?— всхлипнув, ответила пленница.— Я самая несчастная на Лицо Байболата стало немного ласковее. Он даже ми­ лостиво улыбнулся. Поинтересовался, сколько ей лет. _ В этом году пошел двадцатый,—ответила женщина. Ее робость немного прошла. Она рассказала о себе Судью Каримжана Алгазина из уездного города Ат- басара Байболат знал лично и боялся как огня. Сидевшая теперь перед ним женщина с ребенком на руках оказалась его женой. Когда Байболат узнал об этом, он едва не под­ скочил на месте. — Не врешь ли ты? Говори только правду, ведь я все равно проверю. — Говорю вам истинную правду! — Это его ребенок?— спросил Байболат, показывая на мальчика, спящего в объятиях матери. — Да, его... Она была дочерью чабана Ердена, кочевавшего с ота­ рой овец в долине Ишима, у самого Атбасара. Еще в дет­ стве ее сосватали за Каримжана, а потом выдали за него. Она прожила с ним четыре года. Первые годы они жили сносно, но потом Каримжан изменил свое отношение к ней. Все, что ни делала она, не нравилось ему. Вместе со свек­ ровкой, которой чем-то невестка не угодила, он глу­ мился над ней, избивал. Тихая, неграмотная женщина терпеливо сносила все обиды и нечеловеческие побои; ро­ дители ее жили далеко, некому было за нее заступиться. Каждый день поздно ночью Каримжан возвращался пьяным и избивал свою жертву плетью. — Ведь я беременна, сам видишь... Пожалей хоть

своего ребенка, дай ему родиться, а потом можешь со мной делать что хочешь! — со слезами умоляла она, ва­ ляясь у ног Пьяного мужа. — Пропадай сама и пусть с тобой подыхает и твой ре­ бенок!— кричал Каримжан и бил ее еще сильнее, а затем едва живую выволакивал на мороз. Зверство Каримжана удивило даже такого злодея и душегуба, как Байболат. — Я знаю весь их род. Его дедушка Тасболат был жестче камня. Значит, камень породил железо!— заме­ тил он. Женщина сидела, опустив голову, и тихо продолжала свой скорбный рассказ. Наконец, не дожидаясь родов и боясь, что муж запорет ее насмерть, родной дядя Каримжана мулла Шернияз продал молодую беременную женщину в третьи жены ста­ рому баю Джусупу из Коржынкуля. Несмотря на ее сле­ зы, ей связали руки и ноги, как овечке, и ночью отправили к этому старику. — Все-таки, как же ты попала на Карпыкскую балку? Расскажи об этом. — Я не захотела оставаться у Джусупа и в одну тем­ ную ночь убежала в степь... Но, кажется, мои бедствия еще не окончились...— сказала она и испуганно посмотре­ ла на Байболата. — А ребенка где родила? Одна в степи, что ли? — Нет, я родила его в доме Джусупа и сразу ушла в степь...— Она всхлипнула и снова, утирая слезы рукавами, опустила глаза. — Как зовут тебя? — Маржан. — А (ребенка? — Пока никак. Кто же мог позаботиться об этом. Байболат понял, что никакой погони за этой женщи­ ной не будет, и успокоился. — А теперь, Маржан, внимательно выслушай меня,— сказал Байболат внушительно.— Положи ребенка, ниче­ го с ним не сделается, а сама придвинься ко мне побли­ же... Скажу тебе прямо, без обиняков: я решил взять те­ бя к себе пятой женой. Маржан, крепко прижав к груди дитя, продолжала си­ деть неподвижно. Ей хотелось сказать: «Зачем я понадо­ билась вам? Зачем вы хотите меня мучить? Дайте мне 224

свободу, отправьте к моим родителям!»— но. посмотрев _ на злое лицо бая, поняла бесполезность просьб. «Что я для него?.. Подстреленный в степи заяц для бая ценнее... Он хочет издеваться надо мной, иметь бес­ словесную покорную рабыню... А что, если запротестовать, не подчиниться? — молнией пронеслось в ее мозгу, но, подумав о последствиях, она отказалась от этой мысли. Если бы не ты — пошла бы на все, покончила бы тут же с собой... из-за тебя только согласна терпеть все муки»,— шептали ее губы, прижавшись к личику малютки. Байболат, будто покончив с важным делом, нахохлил­ ся, громко крякнув, выплюнул табак. — На этом закончим наш разговор на сегодня. Какую просьбу имеешь ко мне? Отпустить тебя — не проси, обо всем остальном можешь просить... — Даже птица ради своего птенца бросается в огонь. Не обижайте моего ребенка, позвольте ему расти... Вот пока вся моя просьба к вам... Маржан сказала это твердо, решительным тоном. — Если ты просишь меня только об этом, я не возра­ жаю, пусть будет так... Посидев немного, он спросил: — А песни петь умеешь? — Нет, — тихо ответила она. Ребенок проснулся и заплакал. Байболат тяжело, как боров, посапывая, встал. — Прикажу Сорпаку, чтобы он принес тебе постель!— проговорил он и вышел. Маржан проводила его ненавидящим взглядом. ... Ребенок Маржан был «добычей» джигитов Байбо- лата, участвовавших в набегах. Поэтому Байболат рас­ порядился назвать его Жортыулом. «Если не выживет — туда ему и дорога, а если вырастет — будет пасти мой скот!» — думал он, заранее определяя судьбу новорожден­ ного. Маржан стала пятой женой Байболата, на нее взвали­ ли всю тяжелую работу по хозяйству. Старшие жены попрекали ее на каждом шагу, издевались над ней. Мар­ жан ложилась позднее всех, вставала раньше всех. Ее прозвали «Несчастная токал1». Через случайных путников, проезжающих мимо, она5* 1 Т о к а л — младшая жена. 5 Казахские рассказы. 225

w посылала своим родителям устные весточки о себе, прося их приехать навестить ее. Но Байболат был известен сво­ ей жестокостью, и слабые, бедные родичи Маржан не смели приехать без его приглашения. Как они ни жалели Маржан, помочь ей ничем не могли. Тянулись дни. Затаенное горе жгло огнем сердце бед­ ной матери и сушило ее. Она давно позабыла смех и ве­ селье. Оставаясь одна, крепко прижимала к груди своего ребенка, целовала его и горько плакала, находя только в нем утешение. Хотя он не понимал ее слов и страданий, но ей становилось легче с ним вдвоем, и она мужественно переносила все лишения. Шел второй год ее жизни у Байболата. Вначале ребе­ нок болел «собачьей старостью», был тощ, лицо — как у старичка. Байболат и его жены называли его не иначе, # как Катпа1, и относились к нему хуже, чем к собаке. Но мальчик постепенно поправился и стал забавным и краси­ вым ребенком. На исходе второго года к Байболату приехал посла­ нец от судьи Каримжана с таким письмом: «Посылаю привет Байболату. Пусть он вернет мне мое­ го сына, а если заупрямится и не захочет вернуть, то пусть после на меня не обижается!..» Уже давно до Байболата доходили слухи, что дядя Каримжана просил своего племянника забрать ребенка. «Что ни говори — ребенок твой, твоя кровь, и не к лицу нашему роду оставлять его у чужих людей!..» — Ну, что ж, забирайте, мне его не надо! — ответил Байболат посланцу.— Можете даже забрать его вместе с матерью. У меня нет желания ссориться с Каримжаном из-за приблудных...— и засмеялся. Он вызвал к себе Маржан и объявил ей о своем реше­ нии вернуть ребенка отцу. Маржан плакала, умоляла, целовала ноги бая... — Молчать! Не тебе мне указывать!.. Подальше от беды!.. Так Жортуыла разлучили с матерью. Вскоре пришло известие, что ребенок умер... Перед Маржан одна за другой проходили страшные картины ее прошлой жизни, вспоминалось все до малей- 1 К атп а — худосочный. 226

ших подробностей, словно весь этот кошмар был только вчера. Сама не зная почему, она решила рассказать все о себе молодому спутнику, так понравившемуся ей. Жортуыл тем временем закрыл книгу и стал смотреть в окно. Маржан с нежностью поглядывала на него и, на­ конец, тихо окликнула. — Жортуыл! Говорят, с первой встречи — знакомый, со второй — приятель. Может быть, еще встретимся в бу­ дущем... Есть ли у тебя родители? Где они проживают? Жортуыл ответил не очень охотно: — Матери я лишился, когда был еще ребенком. Про отца в детстве слышал, что он жив, но я ничего не знаю о нем. Воспитывался в детском доме; Учился, стал инже­ нером. А вот теперь сам отец семейства... Очень жаль, что я не помню даже лица моей матери. Женщина, все время внимательно слушавшая его, взволнованно сказала: — Все эти недолгие часы я внимательно приглядыва­ юсь к тебе, твое имя напоминает мне моего Жортуыла. Ты уж не обессудь, не ругай меня, старуху. Горе мое томит мне сердце. Если хочешь выслушать, я расскажу тебе все о себе. — Расскажите, апа, пожалуйста, расскажите!.. Зани­ мательная беседа сокращает дорогу... И она с начала до конца рассказала о своей тяжелой жизни все, о чем только что вспоминала. Жортуыл вни­ мательно слушал. Лицо его принимало все более сосредо­ точенное выражение и бледнело... Когда она кончила рассказ и, глубоко вздохнув, по­ смотрела на него, он сидел в глубоком раздумье: «Как же это? Ее зовут Маржан, первого мужа звали Карим- жан. Фамилия совпадает. У нее был сын Жортуыл. Была разлучена с ним, когда ребенку шел второй год... Нет, в жизни не может быть такого точного совпадения...»— сде­ лал он вывод. Жортуыл быстро вскочил, схватил свой чемодан, дро­ жащими руками достал небольшую записную книжку в синем переплете и маленькую фотографическую карточку трехлетнего ребенка. Круто повернувшись, он передал ее Маржан. Узнаете ли этого мальчика, апа? — сказал он взволнованным голосом. 227

Маржан, близко поднеся карточку к окну, взглянула и громко зарыдала, протягивая руки к спутнику: — Мой Жортуыл, единственный, ненаглядный мой!.. Дальше она не могла говорить. — Родная моя, апажан, теперь я нашел свою мать! — воскликнул Жортуыл, обнимая и целуя ее. А поезд все мчался и мчался вперед, в степную даль...

Та кем Алижкулов НА ТИХОЙ СТАНЦИИ Когда Акана Рамазанова назначили начальником стан­ ции, первым пришел с поздравлением его закадычный приятель Торжан Тагаев. — Выпьем по такому случаю! — сказал он и извлек из бездонных карманов засаленного комбинезона две бутыл­ ки вина. Осторожно поставив их на стол, Торжан схва­ тил друга за плечи, потряс его. Но, словно отлитый из свинца, Акан не шелохнулся. — Сила! — воскликнул Торжан.— Ну, давай же вы­ пьем! Славное вино! В вагон-ресторане перехватил! По­ езд «Москва — Фрунзе»! Такого вина у нас не най­ дешь — «Массандра»! — Да ты садись! — чуть смущаясь, сказал Акан и по­ казал на стул. — А когда свадьба? — подмигнув, спросил Торжан. — И, правда, хоть женись! — засмеялся друг, с тру­ дом открывая консервную банку перочинным ножом. — Начальник — и холостой! Надо жениться! А я еще лет десять погуляю! — Говори, говори! Друзья чокнулись. Глухо стукнулись стаканы, лениво всплеснулось вино. По мере того как пустела бутылка, лица приятелей оживлялись все больше и больше, а ког­ да под стол покатилась вторая бутылка, они стали совсем веселыми. Спустился южный весенний вечер. Товарищи вышли на улицу. Освежающе дохнул прохладный северный ветерок. Из сада доносились звуки гармони: наверно, шли танцы. 229

Акан и Торжан остановились возле танцплощадки. Кружились пары, залитые ярким электрическим светом. Послышался притворно-сердитый голос гармониста Вити Бурносова: — Эх, за что мне такое наказание? Люди танцуют, а ты сиди... До каких пор мне играть? Где смена? Я тоже хочу танцевать...— Увидев нового начальника станции, он, не меняя притворного выражения, усердно забегал паль­ цами по клавишам. Плавные звуки вальса-бостона поплыли в вечерней ти­ шине. Неожиданно внимание Акана привлекла незнакомая девушка. Она не танцевала и, задумчиво поглядывая на танцующих, стояла среди парней и девчат. — Из каких краев прилетела к нам в горы такая жар- птица? — шепнул он Торжану. — Какая? — Видишь, стоит в стороне! — Да-а...— восхищенно протянул Торжан. Действительно, она была красива, эта девушка! Стройна, чуть загорелое розовощекое лицо, внимательный взгляд голубых глаз. Торжан подтолкнул Акана в бок. Тот решительно по­ дошел к незнакомке, поклонился, пригласил ее на танец. Девушка отрицательно покачала головой. Акан настой­ чиво пригласил ее вновь. — Но я не умею... — Не умеете — научим, не хотите — заставим,— шут­ ливо произнес Акан и увлек девушку в круг. Странное дело! Парни, до этого преспокойно брившие­ ся дома и равнодушно проходившие мимо томящегося в безделье мастера, вдруг потянулись в парикмахерскую! Те, кто за бритву брался один-два раза в неделю, стали бриться через день. И обязательно в парикмахерской! Побрившись, они просили сделать массаж лица или ком­ пресс, освежить одеколоном даже и в том случае, если сразу же заступали на смену, где все следы усилий парик­ махера бесследно исчезали под густым слоем мазута. Многие сокрушались по поводу того, что процедура бритья очень коротка. Один чудак, чтобы подольше посидеть в кресле перед зеркалом, сначала попросил подстричь его «под польку», затем — «под полубокс», потом «под бокс» и в конце концов, покрутив головой так и этак, мах- гзо

нул рукой: «Давайте — наголо, под машинку!» Сидел он более часа! Удивляться не придется, если учесть, что парикмахе­ ром стала работать Жанна Ромашова - девушка, кото­ рую Акан и Торжан увидели первый раз в тот памятный вечер. А получилось так. Как-то Торжан пошел разгонять ску­ ку в соседнее село и был приятно удивлен. Оказывается, та девушка, которую они с Аканом видели на танцпло­ щадке, приходилась родственницей его приятелю Петру Ромашову. Воспользовавшись этим, Торжан зашел к Пе­ тру на чашку чая. Посидели, поговорили. Торжан по­ знакомился с Жанной. В разговоре выяснилось, что она в тяжелые годы войны работала парикмахером, помогала матери. А сейчас вместе с нею приехали сюда жить. — Хорошо! Совсем хорошо! Правильно сделали, что приехали! Хочешь на станции у нас работать? — глаза Торжана живо заблестели. — Право, не знаю, что сказать. — Ничего! Я знаю! Будешь работать! Торжан обратился к Акану, а тот — к начальнику О РСа при отделении дороги, и Жанна была принята на работу. Ежедневно через станцию проходило два-три пасса­ жирских поезда. Из вагонов выскакивали пассажиры: одни бежали в буфет, другие — к рядам базарчика, тре­ тьи, очутившись возле парикмахерской, хватались за ко­ лючий подбородок и, узнав у кондуктора, сколько времени будет стоять поезд, садились в кресло, то и дело тревожно поглядывая на вагоны, торопя парикмахера. А в остальное время было затишье, и Жанна охотно обслуживала местных клиентов. Парни считали своим долгом пошутить с девушкой, рассказать что-нибудь смеш­ ное. И те из них, кому удавалось вызвать ответный смех Жанны, были очень довольны. Обычно же она на все прибаутки неизменно отвечала равнодушной улыбкой ка­ зенной любезности. И даже в тех случаях, когда клиент нравился молодой парикмахерше, она не изменяла своей привычке: была ровна в обращении, сдержанна. Лишь пристальный наблюдатель мог заметить, что такой посе­ титель несколько дольше находился в кресле и прическа его была прибрана с особенной тщательностью. , Торжан принадлежал к числу симпатичных клиентов 231

Вот и сейчас он сидит перед Жанной. У него широкое скуластое лицо. Открытый чистый лоб. Карие большие глаза неотрывно следят за девушкой в зеркале, излучают теплоту и нежность. Торжан любуется Жанной. Когда их взгляды встречаются, глаза молодого джигита загораются радостью. — Волосы у вас жесткие, лицо мягкое,— говорит Жан­ на, прервав молчание. — Еще не успело ожесточиться! — засмеялся Торжан, показывая белые и крупные, словно кукуруза, зубы. — Говорят, мягкость иногда вредит сердцу!.. Торжан притворился огорченным. — Ах, бедное мое сердце! Как только оно терпит!.. Хотя, ко всему можно привыкнуть постепенно... Торжан не успел закончить фразы, как открылась дверь и вошел Акан. — Кто это защищает диссертацию по сердечным де­ лам? — спросил он, стараясь потушить невеселую улыбку. В комнате повисла неловкая тишина. Прошло много дней. Акан и Торжан кидали друг на друга затаенные ревни­ вые взгляды, но пока, не желая ссоры и надеясь на свою удачу, сдерживали себя. А девушка влекла их все больше. Каждый старался хоть чем-нибудь понравиться Жанне, вызвать ее расположение. Акана все чаще можно было ви­ деть возле парикмахерши. Он был учтив, предупредите­ лен. Кажется, его ухаживания нравились Жанне, и это все сильнее тревожило Торжана. Он много думал о де­ вушке, не раз намеревался объясниться с ней и не решал­ ся. Помог случай. Виктору Бурносову исполнялось двадцать три года, и он устраивал именины. Торжан и Жанна оказались в чи­ сле приглашенных. Девушка предложила ему сходить за полевыми цветами. — Имениннику преподнесем,— улыбнулась Жанна. В воскресенье они отправились в горы. Собрали огром­ ный букет красивых цветов. На обратном пути сделали привал у подножья горы, носящей поэтическое название «Спящий рыцарь». Она действительно была похожа на го­ лову рыцаря в шлеме. Видно, когда-то спешил влюбленный к своей подруге, 232

оставляя позади леса и степи, долины и горы, да утомил­ ся, прилег перед новой цепью горных хребтов и, заснув, не проснулся больше — спит века. Вокруг шумят строй­ ные сосны, шелестят листвою белоногие березки, при­ встают на цыпочки, стремясь дотянуться до головы рыца­ ря, разбудить его — ведь ждет где-то красавица, тоскует в одиночестве! И, может быть, речка, что вьется у подножья горы,— вовсе не речка, а веками накопленные слезы о долгожданном. Столетия, что прошумели над окаменев­ шим рыцарем, наложили здесь свой отпечаток и, быть мо­ жет, поэтому даже березки напоминают седину в бороде великана. Над головой — голубое небо, по которому плывет одинокое облачко. Оно то распускается, становясь похо­ жим на расчесанный пух, то вновь сжимается. И медлен­ но плывет над горами, словно раздумывая, куда опус­ титься ему. Вот приостановилось у одной из вершин, зацепилось краем за скалу, но дунул сильнее ветер — и облачко скрылось за горами. А'внизу — долина тонет в мираже. Кажется, плещет там прохладной волной синее море. На ближней лужайке — красные, белые, желтые цве­ ты, сочная зеленая трава. Лужайка выглядит огромным персидским ковром с фантастически чудесным узором. Молодой кустарник тихо покачивается на ветру. В возду­ хе разлит душистый аромат цветов и трав. Из-под зеленой косынки Жанны выбилась тоненькая шелковая прядь золотистых волос. Девушка задумчиво смотрит на березки. — О чем они шепчутся? Торжан внимательно посмотрел на нее и, осторожно обняв, попытался поцеловать. Но Жанна решительно от­ странилась. Джигит смутился, покраснел. Девушка, желая сгла­ дить неловкость, заговорила. Кажется, ее принимают здесь за легкомысленную ко­ кетку. Но ведь никакого повода для этого нет. Погово­ ришь с парнем просто, дружелюбно — и уже идет шепо­ ток: «Знаешь, Жанна гуляет с тем-то...» Потанцуешь с кем-нибудь — опять хихиканье: «Жанна вертушка...» Да, Торжан слышал об этом. А недавно Бурносов и Гизатуллин — вот глупцы! — приревновав ее друг к другу, напились и подрались. гзз

Да, он знает и это. А буфетчица и кассирша сплетничают. Наговорили на нее всякую напраслину, за глаза называют презрительно: «парикмахерша!» Д а, и об этом ему известно. Что поделаешь, женщины завистливы и ревнивы, они не прощают Жанне ее успе­ хов, злятся.— Так думает Торжан. Рассказывая, Жанна грустно вздыхала, как бы жалу­ ясь на свою беззащитность и одиночество. Она словно спрашивала джигита: «А ты как относишься ко мне? То­ же считаешь меня ветреной девчонкой?» Желая испытать его, девушка как бы невзначай упо­ мянула имя Акана. Торжан, желая скрыть растущую не­ приязнь к начальнику станции, стал расхваливать его. Но неискренность слышалась в словах, выдавало выражение лица, быстро убегающий взгляд. Он очень ревновал ее к Акану, мучился в душе, но не признавался в этом даже самому себе. А Ж анна? Гизатуллин ей не нравился, и она не думала о нем. По душе был веселый гармонист Витя Бурносов, но, несмотря на его двадцать три года, она считала его мальчиком и относилась к нему как к брату. Акан статей и красив. Он казался ей веселым и дело- вым человеком. «Конечно, с ним приятно показаться сре­ ди людей, он хорошо танцует, весел,— думала Жанна.— Но ведь жизнь не бесконечное веселье. Очень часто чаша трудностей и невзгод перетягивает чашу удовольствий. Нужен надежный, верный друг в жизни, который смог бы поддержать в трудные часы. Таков ли Акан? Кажет­ ся, он слишком самоуверен и заносчив, не считается с мнением людей». Эта черта в его характере не нравилась Жанне. Торжан, девушка по глазам видела, готов объяснить­ ся в любви. Но настоящая ли это любовь? Что у него на душе? Почему он молчит? Или решил посмеяться над ней? Если так — счастливого пути, джигит! И все же, пожалуй, Торжан ей нравился больше всех. Жанна видела в нем вдумчивого и серьезного человека, с широкой душой, готового ради дружбы пожертвовать личным благополучием. Он был одинок. Никого из родственников у него не 234

было. Жанна знала об этом и жалела его. Но к жалости примешивалось какое-то другое чувство. Несколько дней тому назад мать ее отозвалась о Тор- жане: «Хороший парень!» — и пытливо посмотрела на дочь, желая выяснить ее отношение к молодому дорожно­ му мастеру. Потом, как будто между прочим, она посо­ ветовала: «Смотри, Женечка, не проморгай свое счастье. Если попадется порядочный- человек — что ж? Я бы не прочь погулять на дочкиной свадьбе!» Девушка посмотрела на джигита. Может, сесть в од­ ну лодку с Торжаном и отправиться в плаванье по житей­ скому морю? Сердце замирало. Прервав свои размышления, Жанна быстро встала. — Ой, Торжан, давай возвращаться! Пока дойдем до аула, вечер наступит! Это была небольшая тихая станция. Начальник стан­ ции, его помощник и дежурный — молодая миловидная женщина — вот и весь ответственный персонал. Бывало, всю работу за начальника, помощника и дежурного вы­ полнял кто-нибудь один из них по очереди: сегодня — тот, завтр а— другой. Только к приходу пассажирских поез­ дов или особо важных составов они сходились. В один из обычных дней, утром, Акан угощал Жанну в привокзальном буфете шипучим, как шампанское, лимо­ надом. В это время вошел Торжан Тагаев. Передавая на­ чальнику станции какую-то бумагу и стараясь не глядеть на него, он сказал: — Надо отметить в журнале о повреждении на спус­ ке, послать ремонтников... Идем в твой кабинет! — Ключи унес дежурный,— ответил Акан и отчего-то покраснел.— Но ты не беспокойся, потом я сам запишу, что надо в журнал. После подпишешь... Акану не хотелось уходить от Жанны, и поэтому он солгал, краснея. «Ссылка на дежурного — женщину — вовсе неуместна, — промелькнуло в голове Акана. — И так поговаривают о моих с нею отношениях». Начальник покраснел пуще прежнего. 'Торжан сделал вид, будто не замечает смущения, верит ему, а сам еле сдержался от иронической улыбки: все-таки, товарища неудобно оби­ жать. А Жанна посматривала в окно и, кажется, совсем не обращала внимания на их деловой разговор.

В тот же день после работы Жанна возвращалась до­ мой в колхоз. Ходить было далеко, поэтому она каждый раз брала велосипед у дяди Петра. Стоял тихий безветренный вечер. Принимая самые причудливые формы, впереди Жанны бежала ее тень. По мере того как солнце клонилось к горизонту, тень ста­ новилась все длиннее и длиннее и от этого казалась тоньше. Жанна, услышав шум приближавшегося паровоза, оглянулась. Шел товарный состав. Девушку охватило озорство, ей захотелось пуститься наперегонки с поездом, и она сильнее нажала на педали. Но дорога пошла на подъем. Пробежав несколько десятков метров, Жанна устала и поехала тише, крикнув что-то задорное вслед паровозу. Стуча на стыках колесами, состав с гулом про­ мчался мимо, огромной змеей изогнувшись на повороте. Машинист, черный от угольной копоти, оглянулся на Жанну и помахал рукой. Правя одной рукой, другую Жанна подняла для ответного приветствия, но в это вре­ мя паровоз снова начал поворот, и машинист исчез. Прежде чем скрыться за холмом, последние вагоны виль­ нули, словно хвост нырнувшего в воду крокодила. Ж анна соскочила с велосипеда и до вершины подъе­ ма прошла пешком. Оттуда она заметила остановивший­ ся на спуске состав и столпившихся около паровоза лю­ дей. «Уж не авария ли?» — встревожилась девушка и, сев на велосипед, помчалась вниз. Когда она подъехала к паровозу, Торжан спускался с телеграфного столба; подключившись, он, вероятно, только что с кем-то говорил. Он был бледен, испуган и возбужден. Жанна хотела расспросить обо всем Торжана, но, по­ смотрев на его искаженное лицо, повернулась к деду Матвею: — Что случилось? — A-а, вот видишь...— и дед сокрушенно помотал го­ ловой, ничего путного не сказав. Жанна — к машинисту, что махал ей приветственно рукой. — Что произошло? — Чуть не угробили весь состав. Еле затормозил, а то бы в пух и прах...— сказал тот охрипшим от волнения голосом, гневно блестя глазами, и показал на серьезное повреждение линии перед паровозом.

И тут только девушка заметила, что паровоз сошел с рельс. Он тяжело дышал, всю огромную махину проби­ рала дрожь и, казалось, будто подбитый зверь-великан силится подняться на ноги. — Хорошо что хоть так обошлось, без жертв, да и убытка нет,— постаралась успокоить машиниста девушка. — Как это убытка нет?!— возмутился машинист.— Пока придет аварийный поезд, да пока приведут дорогу в порядок — времени пройдет, немало. Встречный пасса­ жирский поезд задержится, нарушится график, прекра­ тится движение! — Да, дело серьезное,— согласилась Жанна. — Конечно! Тут не до шуток. Тюрьмой пахнет. Недо­ смотрели... Жанна подошла к Торжану. На место аварии быстро съехалось большое и малень­ кое дорожное начальство. Приехал сам начальник отдела службы движения, с ним — ревизор и еще какие-то мол­ чаливые сосредоточенные путейцы. Среди них— Акан. Торжан рванулся к нему: — Так ты, выходит, не послал сюда брига... — Откуда я мог знать? Ведь в журнале нет записи,— холодно, официальным тоном возразил начальник стан­ ции.— Откуда мне знать, что вы тут творите? — Но ведь ты обещал! — Прекратите эти глупые разговоры, Т агаев!— глаза Акана сузились, металлически звучал его голос. На ли­ це — ни тени смущения. Торжан изумленно уставился на друга. Тот вдруг изменился, отвел взгляд, лицо его пере­ дернулось. Только теперь Торжан по-настоящему понял, в какую беду он попал. Акан Рамазанов, кривит душою, отказы­ вается от своих слов и сваливает всю вину на него. Так- так, нечего сказать — друг. Теперь иди доказывай, что начальник станции был своевременно предупрежден о повреждении! Ведь записи Торжан не сделал, свой рапорт передал Акану устно. Тот отказывается. Теперь — что же? Доказательств его невиновности нет, свидетелей — тоже. Ясно, нет оправдания Торжану. На специальной дрезине приехал подполковник. Ему, 237

видимо, все сообщили по телефону. Он грузно подошел к Торжану и принялся распекать его, осыпая обидными словами. От горя тот не знал куда деваться. Поведение Акана вконец расстроило его. А тут еще начальник кри­ чит, не разобравшись в деле. Сдерживая себя, Торжан стал говорить о каких-то неполадках, о рельсах, давно требующих замены, и еще о чем-то, в чем могли разо­ браться только железнодорожники. Эти попытки оправдаться еще больше распалили под­ полковника. Он намекнул на строгое наказание. За такие дела по голове не гладят. На вверенном ему участке такое серьезное происшествие! Что скажут о его работе? К мес­ ту и не к месту начнут склонять его фамилию на сове­ щаниях! Неприятно. Очень. Пожалуй, могут понизить в должности. И это опасение, тревога за свою судьбу помешали на­ чальнику внимательно отнестись к делу, пристальнее вглядеться в Торжана, понять его страдание, найти пра­ вильное решение. Торжан стоял, обуреваемый обидой и гневом. Его сняли с работы, дело передали в суд. Молодой следователь высказал предположение, что обвиняемый — человек одинокий — может скрыться, и попросил у про­ курора санкции на арест Торжана. Глянув на следовате­ ля, прокурор задумчиво прошелся по кабинету, склонив седеющую голову, остановился, сказал: — Скрываются жулики, Тагаев — не вор, никуда не сбежит. Посадить — проще простого. Надо разобраться в деле. К арая за преступление, нужно не забывать о воспи­ тании человека. Если мы с вами поспешим, не разобрав­ шись, отправим человека в тюрьму — представляете, ка­ кие чувства мы вызовем в нем. Протест, озлобление про­ тив всего и вся!.. Не забывайте, что закон также гласит о справедливости и гуманности. ...Торжан чувствовал, как сгущаются над ним тучи. Он ожидал непоправимой беды. Чувство тревоги отравляло его существование. Равнодушно смотрел он на окружаю­ щий мир и, как человек с завязанными глазами, боялся сделать лишний шаг, чтобы не упасть в пропасть. Срав­ нивая свое счастливое вчерашнее с хмурым сегодняшним, 238

он впадал в апатию, сердце сжимала невыносимая тоска. Казалось, его окружил густой, непроницаемый туман. От беспокойства и тревожных дум Торжан похудел. От вынужденного безделья жизнь его стала невыносимой. Дома не сиделось. Люди сторонились Торжана, и это обстоятельство еще больше удручало его. Он уходил в горы и целыми днями бродил по горным склонам, спускался в ущелья, отдыхал у ручьев, затем снова карабкался на крутые скалы, ста­ раясь заглушить щемящую боль в сердце. Чаще всего появлялся он на поляне, где росли моло­ дые березки, под которыми когда-то сидел с Жанной. Каждый раз при посещении поляны Торжана охватывала тоска nd ушедшим светлым дням. Вернутся ли они? Вот и сегодня он долго бродил по сопкам. На обрат­ ном пути, усталый, заглянул на знакомую поляну, присел под березками. Они вновь напомнили ему о прошедшем. Какими далекими кажутся те дни! А времени прошло совсем немного. Беда, что стряслась с Торжаном, отбро­ сила их далеко назад. Догорал закат. Торжан печально смотрел на горы. Об­ лака недвижимо повисли над ними. В вечернем воздухе разливалась прохлада. Может, не доведется Торжану ви­ деть эти горы и эти милые березки и сосны, шумящие на склонах? Прощай, Жанна! Я люблю тебя, Жанна! Вдруг кто-то тихо подкрался к нему сзади и прикрыл глаза. От неожиданности Торжан вздрогнул, схватил ру­ ки, что загораживали свет, обернулся и вскрикнул: — Жанна!.. Наступил праздник — День железнодорожника. К наз­ наченному времени все работники станции собрались в клубе на торжественное собрание. Глядя на праздничных, веселых людей, Торжан чувствовал себя болезненно оди­ ноким, тоска давила его. Оставаться дома было невыно­ симо. Пересилив себя, он отправился вслед за всеми, но в клуб войти не посмел. Подкатил грузовик. Из кузова посыпалась шумная ва­ тага колхозников. — Приехали к железнодорожникам на праздник,— сказал Гизатуллин, увидев Торжана,— Пошли в клуб! Торжан замялся. В это время подошел Петр Ромашов. 239

— Сегодня — футбол! Играем в нашей команде! — предложил он. После футбола — танцы! — добавил подоспевший Бурносов с неразлучной в таких случаях гармонью. С Торжаном поздоровалось еще несколько колхозных ребят. Когда все они направились к дверям клуба, на­ встречу вышел дед Матвей. — Привет, дорогие соседи! Добро пожаловать! — поздоровался старый железнодорожник со всеми за ру­ ку. Потряс Петра за плечи. А поравнявшись с Торжаном, похлопал его по спине, как сына. — Хорошо, что пришел! — сказал старик. На нем бы­ ла белая вышитая украинская рубашка, подвязанная жел­ тым пояском с большими кистями по левому Скжу. Дед Матвей отвел Торжана в сторону. — Ты перестань дуться. Веселись со всеми... А в фут­ бол играй в своей команде! — Не до игры мне, дядя Матвей! Вот подошел сюда, в клуб даже не смею зайти. Зачем приплелся? Кто я — железнодорожник? Может, в последний раз все это вижу. Скоро суд, судьба моя будет решаться... Всегда при разговоре Торжан смотрел человеку прямо в глаза. Тут же говорил, робко опустив взор. И даже сам этого не заметил. А когда заметил, резко поднял голову и посмотрел на деда Матвея. Тот, словно отец, глядел на Торжана умными, все понимающими глазами седого ста­ рика. В клубе было тесно и душно. Более догадливые зара­ нее заняли места возле дверей и окон, где свежее. Акан, пробравшись к настежь распахнутому окну, краем уха слушал оратора, с трудом подавляя зевоту, скрещенными на груди руками похлопывая себя по бокам. Из окна он увидел Торжана, наблюдавшего за маль­ чишками, которые гоняли футбольный мяч. И без того плохое настроение Акана вконец испортилось. Все вре­ мя, пока шло собрание, его не покидали беспокойные мысли. Они учились вместе с Торжаном. Их, кажется, связы­ вала крепкая дружба. Жили в одной и той же комнате общежития, их койки стояли рядом. Вместе расходовали стипендию. Торжан был сиротой и поэтому проводил лет- 240

ние каникулы в семье Акана, где его встречали, как род- Н° ГА вот теперь по вине Акана будет страдать его луч­ ший друг... Да что там будет — страдает уже! А из-за чего? Ведь тогда Акан, заговорившись с Жанной, просто забыл записать в журнал рапорт доверчивого Торжана, сообщить в отдел службы о необходимости ремонта на опасном спуске. В чем же Торжан виноват? Зачем посту­ пил так он, Акан?! Надо сказать, что они ревнуют Жанну друг к другу, из-за нее даже поссорились и потеряли старую дружбу. Самолюбие их было задето. Но, если разобраться, права у того и у другого одинаковы. Выходит, Акан воспользо­ вался доверчивостью друга, чтобы утопить его? Разве это по-дружески? Совсем нехорошо! Собрание идет своим чередом. На какое-то время от­ влекшись от тягостных размышлений, Акан слышит речь докладчика — начальника отделения. До сознания речь доходит кусками: «...Работники железной дороги должны соблюдать строгую дисциплину... Исполнительность и точ-, ность прежде всего... У путейцев и медиков есть общее правило: легче предупредить болезнь или аварию, чем лечить или устранить ее... Черное пятно на всей дистанции пути... Тагаев Торжан... Не место таким...» Об Акане Рамазанове докладчик сказал, что он «об­ разцово справляется с работой». Из зала кто-то поддер­ жал: — Старательный джигит! — Молодец! Акан поежился: «Образцово! Будь она проклята, такая образцовость! — И в то же время, зачем скрывать, ему были приятны и хорошие отзывы о нем докладчика, и эти выкрики с мест.— Жаль, нет Жанны. Пусть бы она послу­ шала, как говорят о нем, Акане Рамазанове — лучшем работнике отделения. И чего она нашла в этом Торжане? Эх Жанна, Жадна!» Она стояла возле дверей и, привстав на цыпочки, слу­ шала докладчика. И ей действительно в какой-то момент вдруг подумалось, что в сущности Акан очень даже хо­ роший человек и что напрасно она с ним так сурова в по­ следнее время. И ей вдруг показалось, что и к Торжану она питает совсем не теплые сердечные чувства и что, мо жет быть, между ними нет никакой любви. Думая та*. 241

Жанна между тем искала кого-то глазами среди сидя­ щих в клубе. Кажется, Торжана нет. Где же он? Девушка пошла к стадиону в надежде встретить его там. Акан, выглянув из окна, увидел Жанну. И в сердце его снова вспыхнула глухая неприязнь. Перерастая в зло­ бу, она туманила голову. Бесило то, что Торжан, которого он привык видеть уступчивым и смирным, хотя иногда и шутливым, вдруг предстал перед ним человеком с твер­ дым, волевым характером, с хорошей душой. Ведь он из дружественных чувств к нему, Акану, молчит, никому не говорит о том, что невиновен. Наверно, эти качества и привлекли Жанну? Но ведь Акан всегда и во всех отно­ шениях был впереди Торжана! А тут?.. Д а и Жанна хоро­ ша — нечего сказать! Зачем она подает надежду то одно­ му, то другому? Или она попросту водит его, Акана, за нос? А Торжана действительно любит?.. Раздался стук передвигаемых стульев, шум голосов. Собрание кончилось, народ повалил на стадион. Громкое название— стадион. На самом деле, если убрать ворота (два. столба и перекладина), то от стадиона останется обыкновенное поле с зеленой травкой, где в обычное время спокойно пасутся телята. «Болельщики» расселись прямо на земле. Футболисты станции были одеты в спортивную форму, и это прида­ вало им вид сильной и спаянной команды. Колхозная команда — кто в чем. Но это никого не смущало. Игры между командами всегда проходили напряженно, и трудно было сказать, кто сейчас выйдет победителем. Дед Матвей, подойдя к капитану своей команды, на­ путствовал: — Ну, вы того... не подкачайте. — Не осрамитесь, ребята, в день праздника железно­ дорожников! — Счел своим долгом подбодрить футболи­ стов и докладчик. По рядам «болельщиков» прокатился нетерпеливый гул, раздались хлопки. Матч сразу же разочаровал зрителей. К всеобщему удивлению, хуже всех играл лучший футболист отделения дороги — Акан. Его словно подменили. Как только мяч попадал к нему, он гнал его к воротам, не обращая вни­ мания на своих товарищей, старался непременно сам

прорвать защиту «противника» и забить гол. Конечно, ничего путного из этого не получалось. Был момент, когда Акан с мячом очутился в углу поля. Ему бы дать пас Торжану, который находился в более выгодном положении у ворот, да куда там: Акан ринулся вперед... и упустил мяч. Зрители зашумели. Р а з­ дался свисток судьи. Игра закончилась поражением же­ лезнодорожников... Усталые, потные, Акан и Торжан шли к роднику. Уже темнело. Впереди показались Петр, Витя Бурносов и Жан­ на. Заметив железнодорожников; девушка из озорства предложила спрятаться в кустарнике, попугать джигитов. Не замечая их, Акан и Торжан продолжали идти, громко разговаривая. — Думай как хочешь, а в сегодняшнем поражении ви­ новат ты! — сказал Акан. — Почему же я? Ведь это ты носился с мячом как угорелый. Все хотел сам забить. Ох, и тщеславен же ты! — Ну, это ты брось! — А чего бросать-то? Скажешь, не так?! Спор разгорался нешуточный. И тут-то прорвалась сдерживаемая неприязнь друг к другу, была открыто высказана настоящая причина их з а ­ таенной вражды. — Ты на себя посмотри!— выкрикнул Акан.— Сам тонешь и Жанну хочешь погубить! Этого Торжан не ожидал. Побагровев от гнева, едва сдерживая себя, он проговорил: — Слушай, ты толкнул меня в беду, а сам виноват не меньше, чем я. Ты тоже отвечать должен, если уж на то пошло. Помнишь, когда ты в буфете угощал Жанну лимонадом, я сказал, что надо послать ремонтников, и сра­ зу же вышел. Не хотелось, чтобы ты думал, что я ревную... — Ты Жанны не касайся! На нее у тебя нет никакого права! — А ты имеешь право? — Она моя невеста!— ответил Акан. Жанна, притаившаяся в кустах вместе со своим дядей и Витей Бурносовым, смущенно краснела, ругала себя и каялась в том, что затеяла эту игру в прятки. Когда Акан сказал о том, что она — его невеста, девушка не вытерпе­ ла, выскочила из-за кустов и, подбежав к Акану, возму­ щенно крикнула: 243

— Не лги! Это ложь! Акан испуганно вздрогнул и опустил голову. Жанна резко охладела к Акану. На его приглашения 1 в кино она отвечала отказом. Если приходилось танце­ |] вать с ним, быстро сказывалась утомленной, отходила в сторону и смотрела на веселые крутящиеся пары. И уже не шутила с Аканом, как это было раньше, в разговоре яв­ но проскальзывал холодок отчуждения, неискренность. Улыбнется — получается не улыбка, а что-то похожее на гримасу от боли. Когда Акан приходил в парикмахерскую побриться, подстричься, она старалась как можно скорее избавиться от него. Его редкие усики стали казаться ей усами дикого кота. Акан извелся, приуныл, начал терять всякую надежду на взаимность. Все чаще испытывал жгучее чувство сты­ да за свой поступок. На душе лежал тяжелый камень. Моментами он даже ненавидел самого себя. Узнай это его товарищи — удивились бы подобной перемене в само­ уверенном, самолюбивом джигите. Иногда у Акана появлялась мысль сходить к следова­ телю, рассказать всю правду, взять ответственность на себя. Но перед глазами возникали родные лица матери, отца, сестренки, рисовались мрачные картины наказания за аварию, и он откладывал заявление со дня на день. А потом вновь обуревала нерешительность, полыхало синим пламенем чувство ревности. «Торжан останется на свободе и будет миловаться с Жанной? Как бы не так! Разве можно мириться с этим?» Все темнело в глазах Акана, кружилась, пухла от дур­ ных мыслей голова. В груди неистовствовала буря. И Акан стал искать средство, чтобы забыться. Частенько его видели пьяным. Напившись, он бил себя в грудь и грозился: «Я вам покажу!..» А злоб^ душила, втихомол­ ку он плакал пьяными бессильными слезами и засыпал, уронив тяжелую голову на стол. Наконец наступил день суда. Суд был открытый, на­ роду собралось столько, что многие не попали в зал. Пришли не только железнодорожники, но и жители со­ седних сел, колхозники, механизаторы. 244

За день до суда на квартиру Торжана пришел огром- I■ ного роста милиционер и увел его с собою. Теперь Тор- жан под охраной того же великана-милиционера сидел [ впереди, всех на скамье подсудимых, обратив взор на судей. I Занял свое место обвинитель — старый прокурор. Суд начался. После официальной части было заслушано объ­ яснение подсудимого Тагаева. Оно было кратким. Тор- жан сказал, что о повреждении на линии начальнику станции было доложено в тот памятный день в буфете. — Но Рамазанов все отрицает, а свидетелей у меня I нет. Д а хотя и были б, то ничем не помогли бы. Я допус­ тил халатность — не занес рапорт в журнал. Рамазанов, видно, забыл о моем предупреждении. Так что вина с мо­ ей стороны есть... Жанна сидела в зале. Только теперь она поняла, что в какой-то степени является причиной несчастья Торжана. Показание его о том, что «рапорт передан Рамазанову, в буфете без свидетелей» открыло ей глаза на действитель­ ное положение вещей. Теперь ей все стало ясно. Стало быть, Акан умышленно не записал в журнал рапорт Тор- . жана, из .ревности хочет погубить его. А она-то считала его порядочным человеком!.. По одному стали вызывать свидетелей. Подошла оче­ редь Рамазанова. Обычно имеющий хорошую дикцию, Акан в этот раз говорил тихо, невнятно, глотал оконча­ ния слов. Он сказал, что у него нет никаких добавлений или изменений к своему показанию, которое он давал следователю во время предварительного следствия. — Говорите громче! — Мне нездоровится,— тихо ответил Акан. С утомленным, болезненным видом он сел на свое место. «Сказать или нет? Скажу... Сейчас...» — волновалась Жанна. Допрос окончился. В последнем слове Торжан полностью признал свою вину. Его голос дрожал. Он говорил о своей молодости и неопытности, о том, что этот случай послужит ему хоро­ шим уроком на всю жизнь, и просил оставить его на сво­ боде. В зале кто-то всхлипнул. Акан сидел сам не свой. Если накажут Торжана, упря­ 245

чут его в тюрьму, будет ли от этого легче ему, Акану? Не замучит ли его совесть? Поможет ли это его сближению с Жанной? Навряд ли. Поведение ее, отношение к нему — все говорит о противном. Акан поднял голову и заметил, как судья в упор смот­ рит на него. Сердце Акана екнуло, по телу пробежал озноб. «Ну его к черту!.. Зачем губить себя?» — подумал он и трусливо согнулся. К нему подсела Жанна. Светлые голубые глаза ее го­ рели недобрым огнем. В них он увидел ненависть. Ее кра­ сивое лицо побледнело. Она быстро-быстро что-то зашеп­ тала ему... В притихшем зале прозвучал голос обвинителя. Нет, не с трафаретных, бездушных слов начал свою речь старый прокурор. Его выступление более походило на задушевный разговор, чем на речь обвинения. Си задавал во­ просы и сам ж ен а них отвечал, освещая ту или иную сто­ рону жизни, он говорил, словно отец, огорченный оплош­ ностью, промахом своего сына. Он говорил, обдумывая каждое слово, придавая ему глубокий смысл. Потом про­ курор, словно взвесив на весах своей совести все «за» и «против» и решив для себя важный вопрос, сурово ска-< зал: —• У Тагаева есть еще провинность, которую никак нельзя прощать! Он — лжец! Старый прокурор поискал глазами Акана. — Подсудимый Тагаев,— продолжал обвинитель,— пытался свалить вину на другого человека, пытался окле­ ветать Рамазанова, доказывая о том, будто он передавал рапорт. Если это было, то начальник станции не смог бы умолчать об этом факте, как честный человек, он не стал бы отказываться, признал бы правоту Тагаева. Но он не признает ее... Прокурор снова поискал глазами Рамазанова н уви­ дел, как рядом сидящая с ним девушка резко встала и крикнула: — Рамазанов должен признать этот факт! Словно ветер прошел по рядам; все разом повернулись и стали смотреть на девушку. _ Простите, что я перебила вас,— проговорила Жан­ на и лицо ее запылало.— Я не могу молчать. И Жанна сказала, что вот только что, несколько ми­ нут тому назад Рамазанов просил ее не выступать на су- 246

де свидетелем, скрыть то, что она знала. Голос ее дрожал, она чуть заикалась, но то, что она говорила сущую прав­ ду, чувствовали все. Эта правда светилась на молодом лице, звучала в проникновенном голосе. — Почему же вы молчали раньше? Подойдите ближе и расскажите все, что вам известно,— сказал судья. Когда Жанна поравнялась-с Торжаиом, сидевшим на скамье подсудимых, то услышала голос председате­ ля суда: — А вы пока не уходите! — судья чуть привстал и в подтверждение своих слов, чтоб не было никакой ошиб­ ки, указал на кого-то в глубине зала. Жанна не огляну­ лась. Она и так знала, к кому относится это предупреж­ дение.

А ска р Л екеров ВОЗВРАЩЕНИЕ Назакет сидела на низеньком стуле у окна и рассеянно смотрела на дорогу. «Конечно, Аян прав». Она снова про­ бежала глазами строки письма: «Провожая, ты смеялась надо мной, называла «степным цветком»... Я дождался первых лепестков этого цветка. Какой дивный, чистый цвет. Он не похож на те, которые растут у твоих дверей...» Назакет долго не могла заснуть в ту ночь. Воспомина­ ния, отчетливые, яркие, захватили ее. ... И приснился ей степной цветок на тоненькой зеле­ ной ножке. Он приветливо покачивался, на лепестках его блестела роса. Назакет встала с рассветом. Оглядела свою малень­ кую чистую комнату, подошла к окну и широко распах­ нула створки. В душу ворвался стройный хор поющих .тучей, шелестящих садов. Умывшись ледяной водой, подошла к зеркалу. Сегод­ ня она выглядела усталой. Наскоро позавтракав, вышла на улицу. Прохлада летнего утра освежала и бодрила. Солнце сразу же заполнило грудь радостью, счастьем. Го­ род был омыт ночным ливнем; слетевшие с гор облака проносились белыми клубами, то и дело меняя свои при­ чудливые очертания. Вечером, выйдя из института, Назакет остановилась перед студенческим общежитием. До слуха донеслись звуки скрипки. Играли се любимую песню «Акканн». Сей­ час песня звучала необычайно нежно, волнующе. В окне 248

показался Аян. Слегка раскачиваясь, он прижимал скрип­ ку к подбородку. Назакет вспомнила отца. Он любил эту песню, и мать часто пела ее. В конце войны пришло извещение о смерти отца. С тех пор мать вовсе переста- Мелодия оборвалась. — Аян! — крикнула девушка. Скрипач подошел к окну и некоторое время пристально смотрел на нее. — Не узнаешь? — улыбнулась Назакет. — Выходи, проводишь меня. Я буду ждать тебя на следующем пе­ рекрестке. Аян засмеялся в ответ счастливым смехом и, кивнув, бросился от окна. Они пришли в парк и устроились на скамейке в конце аллеи. Неумолчно шумели над ними молодые дубки. — Так вот ты какой,— проговорила Назакет.— Оказы­ вается, играешь на скрипке! — А ты, оказывается, любишь музыку! — в тон ей ответил Аян. — Ты, наверно, из Сары-Арка? Там много музыкан­ тов. — А ты из Восточного Казахстана, наверно? Там лю­ ди слышат музыку на расстоянии дневного перехода. — Возможно, что и так. — Тогда и твоя догадка верна. Я из Прииртышья. Назакет рассказала, что после смерти матери она пе­ реехала к зятю. — А как его зовут? — Жакен Жайлаубаич. — Так я его знаю. Весельчак и шутник. Он тогда что- то писал. Где он сейчас работает? — Раньше работал в газете, но ушел оттуда, потому что его не обеспечили машиной,— сказала Назакет полу­ шутя, полусерьезно. — У него была хорошая домбра. — Сейчас и пианино есть. Ты ведь любишь музыку, заходи к нам. Аян .ничего не ответил. Он прислушивался к шелесту весенней листвы, и чувство радости заполняло его душу. 249

II С тех пор, как Жакен Жайлаубаич перешел на ответ­ ственную работу, он утратил обычную свою приветли­ вость, чванливое выражение прочно утвердилось на его мягком лице. Даже своим друзьям он не подавал больше руки, лишь высокомерно кивал головой в знак привет­ ствия. Дома ом также держался величественно и сухо. По­ чти не разговаривал с женой и только с Назакет был мя­ гок и чуток. Называл ее «моя душ а» и всегда брал с со­ бой в гости. Иногда Жакен заходил в ее комнату, когда она сиде­ ла за учебниками. — Ты бы отдохнула немного. Нельзя же все время сидеть с книжками! Так и здоровье потеряешь. Эх, если бы мне твою молодость! Девушка смущенно улыбалась и продолжала читать, не поднимая головы. После разговора в парке Назакет и Аян почувствова­ ли, как дороги друг другу. Они ничего не таили — ни го­ рести, ни радости. В глазах Аяна светилась любовь, но он молчал, а Н азакет застенчиво улыбалась и ждала его признания. Получив диплом, Аян пришел к Назакет. Все трое: сестра Н азак ет— А жар, Назакет и Аян радовались, как дети. Ажар приготовила чай, и вся компания села за стол. И вдруг лицо Ажар омрачилось. Она с грустью стала рас­ сказывать о своей неудачно сложившейся жизни, о грубом и несправедливом Жакене. Аян сел к фортепиано, заиграл. Обе женщины подсели ближе к инструменту. Но в это время в передней резко зазвонил звонок, и Ажар тороп­ ливо пошла отворять дверь Жакену. Надменный и холод­ ный, он, даже не посмотрев на жену, вошел в комнату, где сидели Аян и Назакет. На приветствие гостя, вставшего ему навстречу, даже не шевельнул губами. В его лице, глазах сквозило недовольство. — Что-тО произошло сегодня? Отчего так весело? — Жакен смотрел зло и насмешливо. — Д а, сегодня радостный день — Аян получил дип­ лом,— ответила Назакет. — Куда же тебя направляют? — Пока неизвестно, но так или иначе место агронома в полях,— сказал Аян. 250

— Правильно, что думаешь ехать в район,— усмех­ нулся Жакен — Ведь ты же не девушка. Сердце Назакет бешено заколотилось от слов Аяна, и не в силах скрыть свое волнение она выбежала из ком- Аян последовал за ней. На улицу они вышли вместе. Назакет молчала. «Уезжает,— думала она.— Уезжает. Ему нет дела до меня... Если бы по-настоящему любил, не уехал бы...» Ей хотелось сказать обо всем, что перепол­ няло ее сердце, но она не сказала ни слова, чувствуя, что если заговорит, то уже не сможет сдержать подступав­ ших слез. Неожиданно налетел дождь. С глухим шумом он хлы­ нул на мостовые, на крыши домов, тревожно зашумели листья, завихрились, засверкали косые стремительные струи. Аян, испугавшись, что девушка простынет, стал тороп­ ливо прощаться. А Назакет будто и вовсе не замечала неистового ливня. Теперь ей уже не нужно было сдержи­ вать слез. Она не подала Аяну руки, даже не взглянула на него. Только когда он скрылся в темноте ночи, слабо прозвучал ее голос, но Аян его не услышал. ш Эшелоны с молодежью один за другим прибывали на целину. Шум моторов, голоса людей сливались в единый несмолкающий гул. Степь жила, звенела, была полна ли­ кования. Аян, попавший в эту людскую волну, почувствовал се­ бя нужным и счастливым человеком. Картины будущего вставали перед ним, и сердце переполняла радость. В числе первых новоселов, сменивших полевые палатки на чистые и уютные комнаты, был Аян. В местном коопе­ ративе он купил кровать, письменный стол и три стула. Появились и друзья. Но часто, часто, в минуты досуга подкрадывалась тоска, и унять ее было нелегко. Он то­ сковал по Назакет, но писать ей не решался. Пришла весна. Аян проверял в поле качество пахоты. Его врасплох застал холодный весенний дождь. Промок­ нув до нитки, Аян возвратился домой и назавтра слег. «Воспаление легких»,— определил врач и настоял на ле­ чении в больнице. Сестра Вера по нескольку раз в день