Казахские рассказы

подходила к его конке, давала ему лекарства и измеряла температуру. Молодому человеку нравились ее приветли­ вые синие глаза, ее прохладные нежные руки. Эта добрая милая девушка несла всегда облегчение. В день выхода из больницы сестра принесла ему без­ укоризненно отутюженный костюм и сказала: — Не забывайте нас, заходите... — Приду обязательно,— улыбнулся Аян и благодарно пожал ее руку. Вера смутилась, покраснела и неловко стала по­ правлять рукой волосы. Аяну показалось, что он ее знает давно, захотелось сказать что-нибудь ласковое, но глаза Веры смотрели тревожно и растерянно. Аян снова ушел в работу, но прежней радости уже не было. Чаще мерещилась Назакет, и все нестерпимее ста­ новилось желание увидеть ее. Вера приписывала эту замкнутость характеру Аяна. Она старалась развеселить его. После работы направлялась на южную окраину по­ селка и стучала в освещенное окно. В ответ слышался знакомый грудной голос. Они обыкновенно гуляли по улицам поселка. Но сегодня Аян, услышав знакомый стук, поспешно спрятал исписанные листы бумаги и при­ гласил девушку зайти. Та оглядела комнату оцениваю­ щим взглядом и остановилась на букете цветов. — Это для меня? — с улыбкой спросила она.. — Это степные цветы,— сказал как-то неопределенно Аян. — Д а? Я никогда раньше не встречала таких. Аян заговорил о цветах и так увлекся, что не заметил, как пролетело время. Была полночь, когда он пошел провожать девушку. Они шли по поселку молча, Аяну не хотелось разгова­ ривать, а Вера не могла сказать того,' что хотела. Вот и ее дом. Она быстро попрощалась и исчезла за дверью. Ночь темная, звезды вспыхивают и гаснут. «Назакет, до­ рогая моя, Н азакет!» Назакет приоткрыла, нижний ящик стола и вытащила голубой конверт. Неторопливо стала выкладывать из пе­ го в сумочку документы, письма, диплом... Задумалась, опустила руки. Вспомнились студенческие, годы. «Годы, счастливые’ годы...» Из конверта посыпались фотографии.

«Как все это было давно. Вот Аян. Он только приехал из аула.— С фотокарточки смотрят два счастливых чело­ века. Они вместе сидят на скамейке во дворе общежи­ тия и улыбаются. Назакет не может оторваться от этой фотографии.— Неужели это было в действительности?» Аян ей был, конечно, дорог, но она не могла уехать с ним, не могла оставить город. Она привыкла к его ули­ цам, театрам... А Жакен был во всем предупредителен, нежен и добр. Его смех, голос имели такое обаяние, что нельзя было с ним не соглашаться. Назакет была так одинока, и ей хотелось, чтобы кто-то близкий любил ее, заботился о ней. Ах, если бы Аян требовал, настаивал на ее приезде... Но он ничего не говорил, молчал и ждал ответа. А она не ответила... Да, Жакен был нежен с ней... Если бы она тогда зна­ ла, что произойдет. Но людям, видно, не дано заглядывать в будущее... Вот еще одна фотография Аяна. Он тогда только что приехал из аула, немного неряшливый, беспечный и сча­ стливый. Они вместе бродили среди цветущих яблонь, в струях воздуха плыл до головокружения нежный аромат цветов. — Почему ты во всем винишь меня? — говорил он, умоляюще глядя ей в глаза.— Ведь я только и мечтаю о том, чтобы быть в объятиях такого прозрачного, чистого воздуха.— Но ты не можешь решиться оставить город... Какая сила держит тебя здесь? Назакет понимала, что Аян не откажется от своего на­ мерения ехать в район, и не стала попусту спорить и отго­ варивать его. В то же время ей не хотелось расставаться с ним. Но жить в ауле... Навсегда покинуть этот прекрас­ ный город с его прохладными вечерами, ароматами цве­ тущих садов, оставить друзей, отказаться от легковой ма­ шины... Нет, Назакет не могла на это решиться. Часто Аян заходил к Назакет. Огромная, прекрасно об­ ставленная квартира Жакена располагала к беседам. Они говорили о назначении человека, о книгах. Особенно го­ рячо спорили о любви... У Назакет не было ни родителей, ни братьев. Осталась только сестра, молчаливая, всегда печальная женщина, не имевшая ни своих мыслей, ни своих взглядов. Иногда она казалась бессловесной пленницей Жакена.

Но с Н азакет Жакен был всегда ласков, немедленно исполнял любое ее желание, его машина была машиной Назакет. Постепенно девушка привыкла к этому повы­ шенному вниманию зятя и не задумывалась, что кроется за предупредительностью Жакена. Аян мог увезти ее. Но она не решилась порвать с при­ вычной удобной жизнью. А Жакен был так нежен, так заботлив... Назакет лежала с закрытыми глазами, и слезы мед­ ленно текли по ее щекам, щекотали нос. Жизнь казалась бессмысленной и ненужной. Горечь и стыд перед собой, сестрой жгли, как каленое железо. И как это прои­ зошло? Нужно принимать меры. Стать матерью она не смела, нет. Вечером никого не было-дома, и Назакет с холодной решительностью приготовила нужный раствор. Пусть, она это заслужила. Вдруг дверь распахнулась и в комнату с криком вбежала соседокая девочка, обхватила ноги Н аза­ кет и защебетала тоненьким голосом. Назакет схватила ребенка вместе с куклой и заплакала навзрыд. В ней про­ будилось чувство материнства. Прижимая к себе испуган­ ную девочку, Назакет решила жить иначе, искупить свои ошибки. В тот же день она покинула этот, теперь ненави­ стный дом. День Н азакет была на работе, а по вечерам хлопотала по хозяйству, шила распашонки и чепчики своему малень­ кому. Теперь она успокоилась, прошлое ушло безвозврат­ но. Однажды, возвращаясь с работы домой, увидела зна­ комую голубую машину. Машина остановилась рядом с ней, и из нее вышел сутулясь Жакен. — Назакет... Я и себя обманул... теперь на партийном собрании... В общем, моя жизнь в твоих р у к а х - Он стоял жалкий, растерянный и, заикаясь, униженно просил не пу- бить его карьеры. Н азакет словно сбросила всю тяжесть этих лет, спокойно подняла на него глаза. — Вы мне гадки, и никогда наши пути не встретят­ ся.— Она ушла легкой походкой человека, который знает куда отныне ему предстоит идти.

Аян в совхозном клубе читал для новоселов лекцию о борьбе с сорняками. Зал был переполнен. Собралась, главным образом, молодежь. Вера оидела в углу и не сводила с него глаз. Когда кончилась лекция, молодежь плотным кольцом окружила докладчика, послышались бесчисленные вопро­ сы. Аян едва успевал отвечать на них. Вера стояла тут же и нетерпеливо теребила утолок косынки. Заметив ее. Аян пристально посмотрел. Девушка сму­ тилась, покраснела. Ответив на все вопросы, Аян снова взглянул на Веру и сказал: — Ну, пора домой. Они вышли на тихую улицу поселка. Едва слышно под легкими порывами ветра шелестела листва, да откуда-то издалека доносилось поскрипывание телег. Аян и Вера сели в легкие беговые дрожки, запряженные парой лоша­ дей. Переливалась на ветру густая золотистая грива гне­ дого коня. В паре с ним трусила пегая кобыла. На просе­ лочной дороге среди густых посевов ни единого камня. Дрожки легко и быстро мчали седоков к поселку. ... Когда лошади понеслись под уклон, Вера, подав­ шись вперед, неожиданно обняла Аяна. Он за плечи при­ жал девушку к себе. Вот лошади сбавили бег, мягче заколыхались дрожки, но сердца Аяна и Веры подобно птицам летели вперед. VI Назакет редко думала об Аяне. Ее весна, ее настоя­ щее счастье не для нее. Все прошло. Он протянул ей свою руку, но она сама ее не взяла. Назакет шла по саду, мед­ ленно возвращаясь домой, мягкий ветерок ласково ше­ велил ее волосы. «Все в движении, все живет». Вечер был так хорош, что не хотелось идти в душную комнату. Не спеша она приготовила постель и села к столу. Прочитала последнее письмо Аяна и молча сидела до рас­ света, не выпуская его из рук. Аян в эту ночь тоже не ложился спать. В его комнате было накурено и неуютно. За окном белел рассвет, и 255

ранние птицы шумом наполняли воздух. «Сегодня же поговорю с ней, расскажу о Назакет»,— думал он. Глаза Веры, такие синие и любящие, смотрели вопросительно, и он ей не смог сказать тогда, что любит другую. Н аза­ кет властно звала его. Он чувствовал, что, кроме нее, ни одной женщине не скажет «люблю». И с каждым днем все отчетливее видел ее то в простеньком платье дома, такую милую и веселую, то ласковую, манящую. Аян открыл окно — и утро ворвалось в душу. По дорожке, ведущей к дому, шла девушка-почтальон. Она вошла без стука и, еще с порога весело крикнув: «Аян, тан­ цуй!» — вытащила из своей сумки светлый конверт и стала озорно вертеть им перед самым носом Аяна. Полу­ чив наконец письмо, он быстро посмотрел на почерк, об­ ратный адрес и сел на постель. Девушка понимающе гля­ нула на него и ушла. Нетерпеливо вскрыв конверт, он, задыхаясь от волнения, начал читать. «Дорогой Аян, с тех пор, как мы расстались, прошло много времени, но если ты действительно меня любил, то поймешь поверишь и простишь...» Н азакет писала обо всем с безжалостной правдиво­ стью. Лицо Аяна пылало. Назакет прислала свою фото­ графию. На Аяна смотрела женщина, познавшая горе. Уголки рта были опущены, глаза смотрели твердо и пе­ чально. Н а руках ее сидела маленькая девчушка, ее го­ ловка доверчиво прижалась к груди матери. — Назакет, родная! Вера стояла в дверях и с удивлением смотрела на Аяна. — Что произошло? Аян вскочил и вместо ответа протянул ей письмо. Д е­ вушка взяла листок и начала читать. Глаза ее постепенно темнели, на лице проступал страх, гнев, чувство рев­ ности. — Ты захотел меня обрадовать?— крикнула она и, задыхаясь, бросилась к двери. Аян стоял неподвижно по­ среди комнаты и чувствовал, как кровь яростно стучит в висках. VII После того утра, когда Вера узнала все, Аян ее не ви­ дел. Ему было больно, но ни лгать, ни любить ее он не мог. Он похудел, в глазах его появился лихорадочный

блеск, смуглое лицо еще больше потемнело и казалось усталым. Через месяц он взял отпуск и поехал к Назакет. Уст­ роившись в гостинице, не смог и минуты оставаться там. Аян тщательно оделся, вытащил конверт Назакет и от­ правился на улицу Мира. Поднявшись на второй этаж, он увидел старушку, вышедшую на площадку, и спросил: — Назакет живет здесь? — Здесь. Но она только что ушла в Магазин купить продукты. Сейчас придет... Войдите, — предложила ста­ рушка. Аян вошел в комнату и услышал за стенкой детский плач. Внезапно боль проникла в его сердце. — Это ее ребенок, заметила старушка.— А вы не родственник ей? Аян встал. — Я зайду в другой раз,— пробормотал он и тотчас же услышал знакомые легкие шаги. Назакет бежала по лестнице, как всегда. ВойдЪ в комнату, она вздрогнула и побледнела. Молча они глядели друг на друга, не дыша, не произ­ нося ни слова. — Аян! Аян! — Назакет протянула руки вперед. Все ее тело дрожало, руки были холодны, а глаза горели ли­ хорадочным огнем. Жалость, любовь смешались в душе Аяна. Он порывисто обнял Назакет. — Аян, родной мой! — вздохнула Назакет и успокои­ лась, как дитя. — А ее ты будешь любить? — Да, теперь мы не расстанемся больше.

T a x a t A.x т а н о в Е Е ПЕСНЯ Сералы Муратов вышел из небольшого приземистого домика, постоял немного и удовлетворенно, с хрустом по­ тянулся. Откуда-то появился невысокий юркий паренек, загорелый до черноты. Он бойко произнес: «Салямалей- кум», улыбнулся, сверкнул белыми зубами и подал свер­ нутую вчетверо бумажку. — Просили вам передать... Сералы бегло прочитал записку. «Не найдете ли вре­ мени зайти к нам на стакан чая? Кстати — сегодня выход­ ной. Гаухар». Ниже была приписка: «Если вдали не вспо­ минали, то, хоть приехав в наши края, не забывайте». «Гаухар... Гаухар... Ах, да!.. Она ведь здесь живет». Когда Сералы поднял глаза, посланца уже не было. По привычке Сералы пошел на утреннюю прогулку. Дом брата, в котором он остановился, был на самом краю села, и Сералы направился за околицу. Перед ним лежало ровное пате, патого сбегающее к речке. Утреннее солнце окрашивало в розоватый цвет округлые, поросшие ковы­ лем холмы на противоположном берегу его, лучи словно стекали с холмов, переливаясь мелкой серебряной зыбью, и сразу обрывались густой тенью у крутого берега. Приезжий шел задумавшись и, казалось, ничего не ви­ дел перед собой. В родные места он приехал совсем раз­ битый. Утомили не трудности далекого пути, хоть его из­ рядно потрясло на ухабах степной дороги. Угнетало дру­ гое. Уже много лет, с первых творческих шагов все в гору и в гору шел композитор Сералы Муратов. Песня за пес-

ней выходили из-под его пера, и каждая имела шумный успех. И вдруг он как бы выдохся. Год, второй по инерции его продолжали хвалить, но эхо хвалебного шума звуча­ ло все слабее и слабее, пока совсем не утихло. Чувствуя тревожное одиночество, похожее на то, которое испыты­ вает кочевник на месте, откуда все юрты снялись и ушли, Сералы садился за пианино с желанием создать хорошую музыку. Но ничего не получалось, будто родник звуков ис­ сяк в нем. Всплывали давно знакомые, до тошноты на­ доевшие мотивы. Композитор уничтожил все написанное за последнее время и поехал на родину... Хоть речка была и мелка, но берега она вырыла кру­ тые. Сералы прошел немного вниз по течению, нашел тро­ пинку и спустился к воде. Он хотел снять рубашку, чтобы искупаться по пояс, и только теперь заметил, что записка все еще у него в руках. Вторично пробежал глазами уже знакомые строчки. «Гаухар! Она моложе меня на три года. Теперь ей под тридцать, — подумал Сералы.— Наверно, замужем, есть дети... Интересно, кто ее муж? Кто-нибудь из районных работников. Постарела, изменилась?.. — Он невольно ко­ снулся рукой виска.— Сколько воды утекло! Пойти к ней, что ли? Нет, пожалуй, незачем ворошить старое, забытое. К тому же, если дома будет муж, неудобно...» Да, много времени прошло. Тогда Сералы учился в де­ сятом классе. Юность беззаботная, радостная, неугомон- ‘ ная... На своем пути он не видел более серьезного препят­ ствия, чем математика. Все давалось ему легко. Учился хорошо. Многие девушки заглядывались на статного па­ ренька. Девушки!.. Робко зарождается первое чувство. Кто она, та единственная, как узнать ее, где найти ее?.. И чаще всего бывает, что сердце мальчика, только став­ шего юношей, тянется к яркой, к той, что всегда на виду... У Сералы был неплохой голос, хороший слух, и в школе он руководил кружком художественной самодеятельности. Веселый и непосредственный, он был душой общества. Однажды школьники организовали гулянье у под- ножья трех сопок, что видны вниз по реке. В тот день Се­ ралы против обыкновения был задумчив и рассеян. Уеди­ нившись, он долго бродил по склону сопки, смотрел на подернутые маревом, похожие на застывшие волны изло­ мы дальних холмов, и в душу его вкрадывалась неведо­ мая ранее томящая грусть. Что это было — тоска об

ушедшем детстве или неясное предчувствие чего-то нового, неизвестного? Сералы долго стоял, будто стараясь запе­ чатлеть в памяти всю утреннюю красоту и беззвучную, но так ясно слышимую им мелодию родной степи. Вдруг до него неведомо откуда донесся девичий смех. Он звенел, словно горный студеный ручей, в нем слышались мяг­ кость и веселая игривость. Сперва юноше даже почу­ дилось, что смеялась сама степь, радостно приветствуя утро. Очнувшись от своих мыслей, Сералы обернулся. К не­ му приближались две девушки. Одна, невысокая, не­ множко лупоглазая — Гульжан — училась в одном классе с ним. Другая... как он до сих пор не замечал ее? Строй­ ная и легкая, полная свежести только что распустившего­ ся степного цветка, она смотрела на него большими лучи­ стыми глазами. Это и была Гаухар. Она рассматривала Сералы с нескрываемым любопытством, будто видела впервые, спохватившись, смутилась, и улыбка в уголках губ сразу погасла, а лицо зарделось густым румянцем. Заметив, что Сералы не отрывает взгляда от ее под­ руги, и явно задетая этим, Гульжан съязвила: — Уснул, что ли? — Д а нет, просто любуюсь степью, — рассеянно от­ ветил Сералы. .— Что же такое интересное, достойное твоего высоко­ го внимания происходит в этой степи? — насмешливо з а ­ метила Гульжан. С тех пор желание увидеть Гаухар не покидало Сера­ лы. Во время перемен он под всякими предлогами проха­ живался у дверей ее класса, завел дружбу с восьмиклас­ сниками. Все это надо было делать так, чтобы не заметили другие, и он каждый раз, выходя в коридор, насторажи­ вался. Временами Сералы, глядя на ребят, которые сидели в одном классе с Гаухар, за одной партой с ней, жалел, что сам учится не в восьмом. Однажды, набравшись смелости, он после уроков про­ водил Гаухар домой, но чувствовал себя неловко, почти всю дорогу молчал и оглядывался по сторонам. Расстав­ шись на полдороге, Сералы подумал, что и Гаухар уже догадывается обо всем, и от одной этой мысли покраснел. Так проходили день за днем, месяц за месяцем. Как-то вечером, перебирая струны домбры, Сералы тихонько з а ­ пел. Это была его первая песня, и песня — о ней. 2Я0

Тебе, лучезарное солнце мое. Я песню дарю, что в груди родйлась. Захочешь — горячее сердце свое Отдам я тебе, ты зрачок моих глаз. Песня была далеко не безупречна, не отличалась мно­ гообразием тонов, изяществом. Но она волновала. Мело­ дия тихо и плавно рождалась где-то в тайниках души и набирала силу постепенно, как многие казахские народ­ ные песни. Не отваживаясь спеть той, кому она была посвящена, Сералы часто пел наедине, поверяя свою тайну любимой домбре. Окончена школа, почти прошли каникулы, подошло время расставанья с родными местами, а Сералы так ни­ чего и не сказал Гаухар. В день отъезда он будто слу­ чайно встретился с ней. — А я уезжаю в Алма-Ату учиться,— промолвил Се­ ралы задумчиво. Гаухар, как бы не поняв его, удивленно спросила: — Уезжаешь? Учиться... А когда едешь? — Сегодня. Девушка молча опустила глаза. Молчал и Сералы, не находя слов, чтобы высказать то, о чем думал долгие ме­ сяцы. — Значит, прощай!— только и смог сказать он и вы­ нужденно улыбнулся. — Прощайте! — тихо ответила Гаухар, медленно под­ няла голову и посмотрела на него долгим взглядом. Дрогнувший голос девушки, ее первое обращение на вы окрылили Сералы, и он вернулся домой весь сияющий, тихо напевая... На следующий год, сдав переходные экзамены за ме­ сяц до срока, юноша вернулся в село. Городская жизнь изменила его. Робость и застенчивость, угнетавшие рань­ ше аульного парня, исчезли. Теперь он приглашал Гаухар в кино и на танцы, провожал домой. В один из вечеров, гуляя, они зашли далеко в степь, и там он спел свою пе­ сню. Девушка сразу же уловила мотив и стала подпевать. Слушая ее, Сералы находил, что песня стала лучше, еще роднее, ему казалось, что Гаухар его же словами, его же мелодией передавала свои сокровенные чувства. — Как чудесно, Сералы! — смеясь, сказала Гаухар. В счастливом смехе ему послышалось признание, и

Сералы, не владея собою, с решимостью купальщика, ки­ дающегося с высокого берега в холодную воду реки, от­ ветил: — Я люблю тебя, Гаухар!.. Давно, давно люблю! Эту песню я посвятил тебе. Сочинил еще в прошлом году, но все не осмеливался сказать об этом. Пусть она будет твоей... Война разлучила их на долгих четыре года. На фронте Сералы часто получал письма Гаухар. В письмах она рас­ сказывала обо всем, что было недоговорено раньше. В скупых строках, в робких, застенчивых словах чувствова­ лись и тоска и боязнь за его жизнь. Бывало, что ответ от любимого запаздывал. В душу девушки закрадывались .тяжелые предчувствия, но она отгоняла их: «Нет, с ним ничего не может случиться, просто занят, не до писем»,—а сама писала каждую неделю. Сералы вернулся осенью сорок пятого года. От стан­ ции до родного села добрался к вечеру на попутной ма­ шине, доверху нагруженной какими-то ящиками. Как во­ дится на селе, о его приезде все узнали в тот же день. Вскоре дом был полон родичей, соседей, просто знакомых. З а чаем маленький Шаймурат, обняв брата, шепнул ему: — На улице тетя Гаухар тебя спрашивает. За спинами гостей Сералы пробрался к двери, но на улице никого не было. Он завернул за угол дома и там, в тени, увидел Гаухар. Ее глаза засветились такой ра­ достью, что их можно было заметить и в темноте. Тихо вскрикнув: «Серке, милый!» — она прижалась к его пле­ чу и заплакала. — Соскучилась, — прошептал Сералы,— только зачем же слезы?.. —- Соскучилась? Нет, это не то слово, истосковалась я вся... А слезы?.. Слезы от радости, — заговорила Гау­ хар, даже не пытаясь вытереть глаза. Сералы пригласил ее в дом, но она не согласилась. — Там старшие, неудобно мне быть среди них. — Тогда уйдем к речке! — Нет, — возразила Гаухар,— все равно они будут тебя искать. Я уж подожду до завтра. Говорят же, кто со­ рок раз перетерпел, тому еще один раз нипочем. Утром

приходи о школу. Жди в учительской. И, уже уходя, до. б' Т о ? е Г д м ,Вм“ « Г с д а л ы ^ \"у о ж а л а консери.тершо Написанные пн на фронте несколько вещей были хорошо ппиняты и он понял, что нашел свой путь. Р — Я верю в тебя, ты станешь большим музыкантом, говорила^Гаухар, провожая е г о ,- У сваивайся, учись, а о нашем будущем потом подумаем. В консерватории все считали Сералы не \"Рос™ дентом а молодым способным композитором. К нему сра­ зу же стали обращаться с заказами, и популярность его быстро росла. Учеба и работа поглощали все время. Поя­ вилось много друзей и знакомых. Новые интересы новые впечатления, новые встречи мало-помалу как_то незаметно заслоняли прошлое, и он стал реже писать I аухар. Прошел год. На каникулы Сералы не поехал, а в од­ ном из писем, теперь уже очень редких, написал I аухар. «Ты требуешь, чтобы я писал чаще, а у меня, поверь., столько дел, что совсем не остается времени». Он и не подумал, как обидел этим ее. Она ответила коротко: «пу, что ж, в таком случае можешь не писать и полностью использовать свое дорогое время». Так оборвалась пере­ писка. А время шло своим чередом. Большими и малыми за ­ ботами, горестями и радостями оно старательно стерло эти страницы в жизни Сералы. И вот теперь оно же снова на­ помнило обо всем... Не зная, что делать с запиской, Сералы долго стоял в раздумье, а потом сложил ее, медленно провел пальцами по изгибам и сунул в карман. Потускневшие от времени воспоминания, как легкие тени, проплыли мимо, не задев его. Выкупавшись в холодной прозрачной воде, он пошел вверх по течению реки. Возвращаться домой не хотелось. Хорошо было бродить без цели и дышать свежим утренним воздухом. Но невеселые думы так и не рассеялись. Всплы­ ли заботы последних дней и совсем заслонили мысли о прошлом. Незадолго до отъезда в родные места на собрании композиторов снова говорили о нем. Критиковали нещад­ но. Большинство ораторов так разбирало его произвело-

имя последних лет, что от них ничего не оставалось. Не­ которые горячие головы утверждали, что и раннее его творчество ничего не стоит, ставили под сомнение, спосо бен ли он, как композитор, вообще на что-нибудь. В начале собрания Сералы остро реагировал на крити­ ку, готовился выступить и дать резкий отпор, мысленно подбирал уничтожающие слова, по постепенно пыл его остыл, злость прошла, он обмяк, опустил голову и так про­ сидел до конца. Домой вернулся поздно; усталый, опустошенный, прой­ дя в кабинет, сел за пианино. Была у него привычка — когда на душе неспокойно, сыграть что-нибудь любимое. На этот раз пальцы, как назло, извлекали какие-то надо­ едливо однообразные, гнетущие звуки. Хотел было сы­ грать аппассионату Бетховена — не нашел нот. Попробо­ вал играть на слух — ничего не выходило. Сералы опустил крышку пианино, и еще долго сидел в мрачной задумчивости. Вспомнились слова уважаемого седовласого композитора: «Дорогой, с каждым из нас слу­ чалось такое. Лучше поезжай ты куда-нибудь, встрях­ нись...» В день его приезда — а это было ранним утром — над степью стелилась голубая рассветная мгла. Село мало из­ менилось. После многоэтажных зданий большого города беленькие домики, рассыпавшиеся по взгорью, показались еще приземистее, чем были раньше, да и само село будто стало меньше. В центре выделяется добротный деревянный лом под железной крышей. Это — клуб. После шумного города тйшина показалась ему дремотной. Но. как ни странно, она не успокаивала, а скорее угнетала. «Неужели все так сонно, или я уже отвык, что не могу уловить мер­ ного ритма по-своему кипучей здешней жизни»,— подумал Сералы. Все то же, все как и было в дни юности... Тихий плеск реки, шелест сухой полыни под взмахами игривого утрен­ него ветра, долетающий издалека гул невидимых тракто­ ров, бескрайняя степь, бездонное небо. Раньше все это наполняло его душу волнами беззвучной музыки. Они на­ бегали, волновали сердце Сералы, и он уже воспроизводил их вполголоса, повторяя привычным взмахом руки, созда­ вая и утверждая ритм. Но сейчас Сералы стоял, словно ог-

лохший. Не могла же онеметь природа. Она жила! Видно, песня рождается в горячем, взволнованном сердце. А серд­ це его сейчас билось размеренно опокойно. «Что со мной случилось? — ужаснулся Сералы.— Не­ ужели моя песенка уже спета?» Подходя к дому, он заметил, что у порога его ожидает тот же загорелый мальчишка, который приносил записку. «Невежливо не ответить на приглашение, но, пожалуй, разумнее не пойти», — рассудил про себя Сералы. Пока он колебался, к нему широким, размашистым шагом подо­ шел старый школьный товарищ, а теперь председатель райпотребсоюза Жолтай, крепко пожал руку и сразу же заговорил, не оставляя времени на раздумье. — Пошли ко мне! Только вернулся из области. Будут все видные работники. З а тобой вот лично явился,— под­ черкнул Жолтай. Говорил он громко и напористо, сопро­ вождая слова уверенными жестами, как бы стараясь убе­ дить: «Если ты там, в искусстве, пошел в гору, то и я здесь не последняя сошка». Шустрый паренек из уважения к старшим отошел в сторону, но, поняв свой промах, поспешил вмешаться в разговор. — Его давно ждут другие. — Ничего, другие подождут, сейчас он к нам пойдет,— отрезал Жолтай. — Тогда я так и передам, что вы придете к нам по­ сле,— сказал паренек и, не ожидая согласия, исчез. В доме Жолтая компания была уже в полном сборе. Сералы встретил здесь много школьных товарищей, хоро­ ших знакомых детства. Все радушно приветствовали его. За столом вскоре завязалась оживленная беседа. Сера­ лы, стараясь побольше узнать о том, что нового в районе, всячески уклонялся от разговора об искусстве и жизни в Алма-Ате. За дверью послышался женский голос: «Можно?» Се­ ралы повернул голову: «Как поразительно знаком этот го­ лос!..» Хозяйка поспешила навстречу запоздавшей гостье, при­ ветливо приглашая ее: — Заходи, заходи, Гаухар! Та спокойным взглядом окинула компанию и не спеша подошла к столу. — Прежде всего, приветствую гостя, прибывшего изда-

лека, а остальные, кажется, все свои,— заговорила она, непринужденно улыбаясь. Сералы взглянул на Гаухар, которая почти не измени­ лась, лишь чуточку пополнела да лицо стало бледнее. Вот только в глазах, казалось, навсегда исчезли веселые смеш­ ливые огоньки; они глядели задумчиво, грустно и даже, пожалуй, строго. Когда она улыбнулась, у изгиба губ на какой-то миг мелькнули две скупые линии. Рукопожатие ее было по-мужски твердое, только, уже высвобождаясь, кончики пальцев слегка дрогнули. Гости, видно, были рады приходу Гаухар и оживленно приветствовали ее. Многие, здороваясь, задерживали ру­ ку, и лица их теплели. Со всех сторон послышались воз­ гласы: «К ак здоровье, Гаухар?», «Все ли благополучно у вас дома?», «Как растет дочка?». «То ли в самом деле так все уважают ее, или делают вид, чтобы замять неловкость? Ведь они знают о наших прежних взаимоотношениях», — подумал Сералы. Разговор за столом вошел в прежнее русло. Компози­ тор почти не принимал в нем участия, а па прямые вопро­ сы, обращенные к нему, отвечал односложно. Похоже было, что он старался, как говорят, вручить вожжи бесе­ ды хозяину дома. Гаухар сидела за столом почти напротив него. Но больше разговаривала с заведующим районо. Как просто держится! И одета так же просто: коричневая жакетка, скромное сиреневое платье, без претензий на моду, — но они как-то удивительно гармонировали со всем ее обли­ ком. Черные гладкие волосы, расчесанные на прямой про­ бор, оттеняют выпуклый лоб и подчеркивают бледность тонкого лица. «А когда-то эти волосы непокорно вились и на лбу и на висках». Сералы видел, что Гаухар незаметно наблюдает за ним, и впервые почувствовал себя виноватым. Избегая ее пря­ мого взгляда, он старался внимательно слушать Жолтая, рассказывавшего, как он раскрыл жульнические проделки одного продавца. Но это было выше сил, и он ловил себя на том, что украдкой посматривает на свою соседку, с жадностью, как любимую музыку, слушает ее голос сквозь громкие потоки речи Жолтая. — Теперь, Гаухар, можете быть спокойны — я не ос­ мелюсь больше никуда вас посылать,— говорил его со­ сед _ заврайоно,— Вы понимаете, — пояснил он,— послал

ее, как опытного педагога, в Койиндынскую школу. Она поехала, разобралась там с делами, а потом меня же так разделала на бюро райкома — семь потов сошло. — Что, задело?! — весело рассмеялась Гаухар. Сералы вздрогнул. Задорный, искристый смех, будто камень, брошенный в тихую заводь, всколыхнул его, на­ помнил' что-то самое дорогое из далеких дней юности. Хотя он сидел, не меняя позы,— опершись локтями о стол и наклонив голову,— сердце билось учащенно, виски, каза­ лось, кто-то сжимал огромными тисками. То ли Гаухар догадалась, что творилось в его душе, то ли просто из жалости смотрела на него грустным, ласкаю­ щим взглядом. Сералы перехватил взгляд и не увидел в нем укора, наоборот, он был полон сочувствия и горечи. Так когда-то смотрела на- него мать, когда он был чем- нибудь огорчен. Сославшись на головную боль, Сералы распрощался с гостями и вышел-на .улицу. Он пытался разобраться в том, о чем раньше не задумывался. Как получилось, что обо­ рвались его отношения с любимой? «Она ведь сама запрещала писать! Нет, нет, это пус­ тая отговорка, попытка свалить с больной головы на здо­ ровую. Как я мог так быстро забыть ее? Радость твор­ чества, популярность, слава... Они заглушили чувство, затуманили глаза. Думать было некогда...» А как же Гаухар?.. Каково было ей. Сколько она боро­ лась, чтобы скрыть свое, горе от посторонних глаз. -В те годы его произведения почти ежедневно передавали по радио. Дома они звучали из репродуктора, в школе их пели дети. Песни, увы, забывшего ее человека, преследо­ вали, настигали Гаухар всюду, от них нельзя было спря­ таться. Не вырывала ли она дрожащей рукой вилку реп­ родуктора из розетки, услышав слова: «Передаем песни композитора Сералы Муратова»? Нет. Наглухо закрыв двери, не раз слушала она эти песни, уткнув лицо в по­ душку и заливаясь горькими слезами. Сералы охватила тревога, тревога человека, потеряв­ шего что-то очень дорогое, самое важное в жизни. Он шел медленно, тяжело, сам не зная куда. И вдруг почувство­ вал, что нет преследовавшей его глухоты, что он полон звуков мелодии. Но вот в смутные звуки, что теснятся и путаются между собой, как сиянье солнечных лучей,

прорвавшихся сквозь тучи, серебристым звоном врывает­ ся девичий смех. Сералы тяжело вздохнул. Из обрывистых, неоформленных мелодий рождалась музыка. Снова ему послышался трепещущий, как песня жаворонка, смех. Он и не заметил, как дошел до реки и остановился, безразлично глядя на тихое течение воды, на разноцветные камешки, отсвечивающие в переливах про­ зрачной струи. Сзади послышался голос Гаухар, но Сералы ему ни­ чуть не удивился, словно они условились здесь встре­ титься. — Я видела, давно-давно, как некогда один джигит стоял вон у тех холмов в глубоком раздумье. И сейчас ви­ жу его, погруженным в думу. Гаухар умолкла. Когда Сералы повернулся к ней, на ресницах у него блестели слезы. Он рванулся, схватил ру­ ку Гаухар и крепко сжал ее. — Нет, Гаухар, я мало и плохо думал,— заговорил он, запинаясь.— Нет... Сможешь ли ты простить меня?.. Я очень виноват... — Серке, я давно все простила тебе, — грустно отве­ тила Гаухар. Сералы стоял, не решаясь выпустить ее руку, и она не спешила ее отнять.

'Seun Ш и ш к и н ЕГО ОТЕЦ Они стояли у подъезда двухэтажного дома. — Нет, \"нет. Меня ждут в клинике! — Но еще рано! Вы успеете! — Нет, нет! — Сабыр Аханович! Прошу вас! Молодой человек, высокий и стройный, был настой­ чив, седовласый профессор — непреклонен. — Прошу вас. Молодой человек смотрел влюбленно. Вежливо под­ хватив профессора под руку, он придерживал его у две­ рей, заглядывая в утомленные глаза под мохнатыми бро­ вями, старался угадать*—не рассердился ли Сабыр Аха­ нович. Профессор нахмурился, покачал головой, словно при­ поминая что-то. Затем взмахнул рукой, сделав при этом энергичное движение проворными пальцами, и направил­ ся в дом. Спутник его улыбнулся. Его круглые глаза цве­ та спелой смородины радостно засветились. Сияя улыбкой, он поспешно открыл дверь квартиры. Навстречу им со стаканом в руках вышла полная се­ деющая женщина. — Мама, встречай, гостя привел! Очень почетного го­ стя! Знакомьтесь — моя мама! А это — известный, всеми уважаемый... Стакан выпал из р.ук женщины, осколки с жалобным звоном рассыпались по полу. В голубых глазах ее засты­ ло выражение не то страха, не то удивления. Тонкие губы судорожно задергались.

— О господи!.. Сабыр Аханович?.. Вы?..— прошеп­ тала она, не веря своим глазам. Профессор вдруг смутился и, не зная что сказать, от­ ступил назад. — Аннушка?!.. Сомнения развеялись: да, это был он! Растерянная хозяйка дома молча стояла посреди комнаты. Упавший под стул большой осколок стакана, как будто удивлен­ но, тихо покачивался. Мать и гость долго смотрели друг на друга, и этими, в упор, взглядами сказано было мно­ гое. Молодой человек в недоумении посматривал на них. Вот неожиданность. Только не знал сын, радоваться ли ему этой встрече? Что-то мать сильно встревожена, да и уважаемый профессор чувствует себя не совсем уве­ ренно. Прошли первые минуты. Мать через силу вежливо про­ говорила: — Раздевайтесь, Сабыр Аханович... Боря, помоги! — Мама, а ты не приняла нашего уважаемого гостя за кого-нибудь другого? — улыбнулся шутливо сын и, подойдя к профессору, учтиво помог ему раздеться. — Нет, мой родной! Разве можно забывать челове­ ка...— не договорив, мать быстро переменила тему раз­ говора:— Что ж это мы стоим? Присаживайтесь, Сабыр Аханович. Боря, сходи на кухню. Надо накрывать стол. Сын вышел. Профессор почувствовал себя свободнее. — Никогда я, Анна Федоровна, не предполагал, что встречусь с вами,— проговорил он наконец. — Конечно... Конечно... — в голосе Анны Федоровны слышался упрек,— Сколько лет прошло, а вот не зажи­ вает на сердце рана, нанесенная вами... — М ама, в кастрюле что-то кипит! — закричал Борис, выглядывая из кухни. Профессор сидел неподвижно, молча, склонив голову. Мать и сын принялись хлопотливо накрывать стол к обе­ ду. А в памяти Сабыра Ахановича всплывали картины да­ лекой молодости. ...Тихая окраина Павлодара. Кокинская слободка. Утомленное за день солнце клонилось к горизонту. Веяло вечерней прохладой. Сабыр торопливо шел к дому Анны. (Все это отчетливо.припоминается, как будто произошло только что). На нем вышитая украинская рубашка, рука-

ва завернуты до локтей. Настроение бодрое, приподнятое. / Кажется, исполнится его давнишняя мечта. Только что Сабыра вызывали в окрздравотдел и сообщили желанную новость: его посылают учиться в Москву, в медицинский институт. Сначала не верилось, но сугубо деловой вид ра­ ботников отдела разогнал всякие сомнения. Ему посовето­ вали немедленно собираться в дорогу, а медпункт сдать Анне— заведующей аптекой. И еще предупредили: «П о­ торопитесь. Иначе опоздаете, и вас могут не принять». «Завтра еду. Еду, еду!» — в такт быстрым шагам мы­ сленно повторял ликующий Сабыр... Вот и берег Иртыша, домик Анны. Она только-только вернулась с работы. Увидев его из окна, радостно спе­ шит навстречу — такая красивая, ласковая. Вспыхнул* на щеках румянец, улыбка осветила лицо. Сабыр приоста­ новился. — Что стоишь? Заходи!— Она взяла его за руку, заве­ ла в дом и крепко поцеловала. Хмельная молодость опья­ няла «х. Сабыр очень волновался. Закурил. Не сообщить ниче­ го об отъезде он не мог. Сказал прямо: — Завтра я уезжаю, Аннушка! — И папиросный дым колечками поплыл над его головой. — Куда? — тревожно спросила она. — В Москву. Учиться. Был фельдшером — стану вра­ чом! Сердце Анны дрогнуло. Теплый комок подкатил к гор­ лу, мешал дышать. Она молчала, не зная что сказать. На Сабыра глядели большие, вопрошающие глаза: «Правда ли? Может, шутка?» — А как же я? — выдохнула она после долгого мол­ чания. — Ты? Ты приедешь потом... позже. Анна посерела, невыразимой болью защемило сердце. Она не выдержала и громко, навзрыд, заплакала. Сабыр подсел к ней. — Что с тобой? Зачем плачешь? Молчание. Слезы душили Анну. — Я же обещал и женюсь на тебе. Подождать надо... Анна продолжала всхлипывать. — Что с тобой случилось? — Мне было стыдно говорить тебе об этом. Вот...— она показала на свое лицо, на котором Сабыр увидел от- 271

'1етливо проступавшие темные пятна. «У нее будет ребе нок!» — отметил Сабыр и чуть пожал плечами: — Не понимаю. Разве от этого плачут? — Не понимаешь... Ах, как я была глупа! Сабыр поморщился. Зачем она портит ему настроение, омрачает его радость. Вместо того, чтобы порадоваться вместе с ним, помечтать о будущем, она плачет. Из-за чего? Он ведь сказал: «Женюсь», чего же еще надо? В конце концов ничего страшного не случилось. Он не оста­ вит ее одну. Вот только уладится у него с учебой, закон­ чит институт... Сжавшись в комок, Анна лежала на диване, спрятав лицо в ладони. Они были мокры от слез. —- Возьми меня... с собой. — Что ты? Должна понимать, ты же не маленькая, где мы там жить с тобой будем. Устроюсь, тогда... — Не думаешь ты обо мне! С какими глазами я пока­ жусь людям?.. Что мне делать?.. — Анна!.. — Сабыр притронулся к вздрагивающему плечу девушки, помолчал, потом с запинкой произнес: — Ребенок окажется лишним, помешает учебе... Ты сделай так... чтобы не было его... Сабыр не помнит точно, что он тогда говорил еще, ка­ кие приводил доводы. Анна не соглашалась. Он то терпе­ ливо уговаривал ее, то кричал и грозился. Наконец она согласилась. Утром следующего дня Сабыр прибежал в лечебницу. День был воскресный, и там никого не оказалось. Он вы­ звал медсестру, велел приготовить необходимые инстру­ менты, прокипятить их. И пока та выполняла его указания, Сабыр в нетерпении мерял комнату крупными шагами. Но вот пришла и Анна, бледная, с опухшими красны­ ми глазами: видно, проплакала всю ночь. Сабыр раз­ драженно передернул плечами, холодно измерил ее взгля­ дом. Раскисла. Нет, в трудную минуту жизни она ему не помощница... ■ Решительно подойдя к ней, он отрывисто и тихо про­ говорил: — Это легко... Не бойся. Прикусив губу, она отвернулась, избегая взгляда Са- быра. А он все с той же решимостью надел халат, краеш­ ком глаза наблюдая за Анной, как она ведет себя. То краснея, то бледнея, стиснув зубы, Анна дрожала, 272

как в лихорадке. И Сабыр вдруг почувствовал, что реши­ мость покидает его. Задрожали руки. Странно! Этого с ним никогда ранее не случалось. Прежде ему не приходи­ лось испытывать такого сильного волнения. Вероятно, по­ тому, что подобные операции он делал чужим, незнако­ мым женщинам, а тут перед ним была Анна. Близкая Анна! Вот он возьмет инструменты. Какими ненужными, грубыми показались они сейчас! А время шло. Послышался гудок паровоза, напомнив о предстоящем отъезде. Собрав всю силу воли, Сабыр приблизился к Анне. Она вздрогнула. Снова донесся призывный паровозный гудок. До от­ правки оставался всего один час. Анна не выдержала этой нелепой сцены. Стыд, протест обманутой женщины вспыхнули в ней. Вскрикнув, она резко поднялась с кресла, обожгла Сабыра гневным взглядом, молча рделась и, когда очутилась у порога, ог­ лянулась: — Эх ты!..— Распахнув настежь двери, побежала. Сабыр кинулся вслед. — Анна! Но она даже не обернулась... И вот сегодня после долгих, долгих лет они так неожи­ данно встретились. Мать и сын хлопотали у стола. В бокалах засверкало золотистое вино. — Мама, выпьем за здоровье моего дорогого учите­ ля! — сказал Борис, поднимая наполненный бокал. — Сабыр Аханович! •— Да, д а ,— проговорил профессор, очнувшись от тя­ гостных воспоминаний.— А знаете, если бы не ваш сын, не быть мне за этим столом. Его золотые руки спасли меня. Он настоящий хирург! — Так это были вы? Я читала в газетах, что Борис сделал операцию сердца одному профессору, спас его' от смерти. В голосе Анны слышалась ирония. Он испытующе взглянул на женщину, но ничего не смог прочитать на ее Как я тогда волновался! — воскликнул Борис. Его мучило желание узнать, с каких пор мать и профессор знают друг друга. Но спросить об этом сейчас не решался. 18 Казахские рассказы. 273

Внешне гость и мать были спокойны, невозмутимы, вежли­ вы. Трудно было догадаться о их тревожном душевном состоянии. — В ту операцию я вложил все свои силы, — продол­ жал сын. — Гнался за славой? — усмехнулся профессор. — Что вы, Сабыр Аханович! Я отношусь к вам не толь­ ко, как к своему учителю. Я люблю вас, как отца! Мать испуганно вздрогнула. — Вы столько сделали для меня добра. Так благоже­ лательно относились! Ведь только благодаря вашему на­ стоянию меня послали в московскую аспирантуру в кли­ нику Бакулина! Помните? Сколько было спору! — Я видел в тебе одаренного ученика,— сказал про­ фессор. — Сабыр 'Аханович...— начал было Борис, но в сосед­ ней комнате вдруг зазвонил телефон, и он, извинившись, вышел. — Анна, сколько Лет Борису? — спросил гость, сосре­ доточенно помешивая ложечкой в стакане. Спросил как бы между прочим, желая скрыть свое волнение. Но Анна поняла, что кроется за этим вопросом. Ответила нарочито равнодушно: — Ему уже двадцать пять! — М-м-м... — неопределенно протянул профессор, а в голове пронеслось: «С тех пор прошло тоже двадцать пять. Значит...» — А сколько лет вашему старшему, Сабыр Ахано­ вич? — как бы издалека донесся голос Анны. Сабыр Аханович нахмурился, на его широком лбу резко обозначились две глубокие морщины. — В этом отношении я неудачник, Аннушка. Первый мой ш аг оказался неверным... Ты знаешь о нем... И вот жизнь почти прожита, а семьи... Я один... А тогда...— про­ фессор хотел сказать о чем-то важном, даже возникло желание покаяться, но помедлил и сказал: — А тогда ты д аж е на письмо мне не ответила. — Зачем вспоминать старое? — Нет, Аннушка! Меня все время мучил один вопрос, одно желание — знать... — Желание? Чего вам желать? У вас все есть: слава, счастье... — Я хотел знать... 274

_ Что? _ Дина пристально посмотрела на гостя. Про­ фессор поежился, словно его обдало холодом. Спросить или нет? — Тот ребенок... — голос его задрожал и осекся. — Ведь он вам был не нужен... Замолчали. Слышно было, как в соседней комнате о чем-то веселом рассказывал сын, как затем брякнула те­ лефонная трубка. Вошел Борис, возбужденный, радо- стный. — Мама, теперь выпьем за тебя. Выпьем за матерей, дарующих жизнь! Профессор чокнулся с Борисом, жадно изучал черты его лица: большие черные глаза, нос, скулы. Д а, похож. Неужели это его сын? Раздался стук в дверь. Борис вышел опять. Теперь в походке его, в манерах Сабыр Аханович видел^самого се­ бя, узнавал свою молодость. «Да, это он — мой сын!..» В коридоре послышались мужские голоса: один из них — незнакомый. — Пришел отец Бориса. — Отец?! — встрепенулся гость, недоверчиво погляды­ вая на Анну. — Да, отец! — спокойно л твердо ответила Анна.— Вы когда-то говорили, что ребенок — лишняя обуза и да­ же старались избавиться от него... А он спас вам жизнь... Оживленно беседуя, в комнату вошел Борис с пожи­ лым человеком. И хотя Борис, Анна Федоровна и муж ее были внима­ тельны к профессору, он почувствовал себя лишним в этой семье и, сославшись на занятость, поспешил уйти. А не­ приятное, гнетущее чувство все росло и не давало покоя. «Лишний... Я лишний...» МЫСЛИ ДРУГА Голубое чистое небо, голубая прозрачная озерная гладь, тающие в светло-голубой дымке за озером Боровое степные просторы — и не подберешь иного определения ему, кроме как «голубое Боровое». И будто в подтвержде­ ние этой необыкновенной голубизны даже небольшой за­ ливчик носит название «Синий». Опустив ноги в тихую воду Синего заливчика, сидят на 276

каменной глыбе две девушки. Чуть-чуть дрожит в воде их отражение на темном фоне другого — от огромного «Зага­ дочного камня», своей формой напоминающего челове­ ческую голову с туловищем какого-то животного: не то быка, не то бегемота. Одна и? девушек — круглолицая и смуглая, с больши­ ми выразительными глазами — бросает в озеро мелкие камешки. Ее тонкие черные брови то вопросительно схо­ дятся. то в недоумении разлетаются, становясь похожими на крылья ласточки в стремительном полете. На лице ее следы раздумья, вызванного вопросом подруги. Та спросила: «Гульсум, что значит влюбиться с пер­ вого взгляда? И бывает ли такая любовь?» Гульсум помедлила. Ответить как попало, сказать о том, что сразу взбредет в голову, нельзя. Это было бы легкомысленно. Надо подумать, прежде чем ответить. Под­ руга доверчиво смотрит на нее, Гульсум, и ждет ответа. Стоял полдень. Все было объято тишиной, и воздух был удивительно чист и прозрачен. — Мне кажется... — неуверенно произносит Гульсум и замолкает не договаривая. Она бросает еще один каме­ шек и следит з а тем, как от падения его возникают круги. Они увеличиваются, изменяя свою форму, потом делают­ ся едва заметными и, наконец, исчезают. «Чувство обманчиво,— думает Гульсум.— Оно как эти волны: подует ветер жизни — и поднимаются волны, ус­ покоится ветер — и пет волн с их причудливой игрой, ко­ торая так увлекает джигитов. Им-то что — случается, по­ играют и перестанут, забывая о тех, кто делил с ними их радости. Гульсум не согласна с таким положением вещей. Нет, нельзя доверяться только чувству и надеяться на не­ го: оно может подвести. Пусть говорят: «Влюбился с пер­ вого взгляда». Но так ли это? Первый взгляд, первые впе­ чатления — и ничего больше? Не похожа ли такая любовь на сон? Когда проснешься — исчезает и любовь. Бывает, встретишь его в парке, театре, в гостях, у под­ руги. Он хорошо одет, умеет себя держать, у него острый язык. Он с первого взгляда влечет, притягивает к себе, вторгается в твое сердце, быстро овладевает твоей душой и начинает приказывать. Что с того, что он порою мелет какую-нибудь чушь, говорит о пустяках, а она придает его словам большое значение, недоступное ее пониманию, и ищет умные ответы, мучается? Причем, стесняется, чув- 276

ствует себя скованно, всячески старается обратить на себя внимание. Отчего это? Бывает, в мечтах своих она создает образ будущего друга жизни. Этот образ скроен по ее собственному вкусу. В мечтах она одевает его так, как ей хочется, и даже заранее обдумывает цвет его кос­ тюма. Как правило, этот воображаемый герой бывает рослым, стройным, красивым джигитом. А какие у него глаза: серые, голубые, черные? Какая походка? Все эти подробности связаны с ее вкусом. Словом, она представ­ ляет его таким, каким ей хочется». И вдруг ей показалось, что годами создаваемый в ее воображении герой появляется перед нею. Она сначала теряется, волнуется, затем ее чувства, словно цветы вес­ ною, пышно распускаются, но только доверься безрассуд­ но этому чувству, и цветы могут завянуть. «Нет,— думает Гульсум,— не нужно поступать опро­ метчиво. Ведь случилось же так, что она сама чуть было не попала в беду». По окончании медицинского института Гульсум посла­ ли в Караганду работать в городской больнице. К работе относилась она со всей душой, не жалела сил. Гульсум ру­ ководствовалась своей практикой в клинике, а ее превос­ ходная память помогала ей безошибочно определять болезнь и правильно ставить диагноз. Больница, коллеги- врачи, лечение больных — все это было воспринято девуш­ кой как один из интересных, увлекательных периодов ее жизни. Однажды на городском собрании врачей она встрети­ ла приехавшего из Алма-Аты знакомого молодого жур­ налиста Турара Ташенова. Это был коренастый брюнет с широким плоским носом. Гульсум сразу узнала Тура­ ра. «Неправильный овал лица, губы и, словно у рыбы, выпученные глаза очень портят молодого джигита»,— подумала Гульсум. Но тем не менее уравновешенный характер, воспитанность журналиста нравились ей. После собрания он подошел и любезно поговорил с нею, даже упрекнул, что она забывает старую дружбу. Когда они собрались уходить, к ним подошел молодой человек и перебил их беседу. Гульсум взглянула на него и почувствовала, как .учащенно забилось ее сердце. Это же он! Высокий, стройный, нос с горбинкой — весь он чем-то похож на беркута. И перед Гульсум возник давно создан­ ный ее воображением образ «друга».

Не отрывая взгляда своих карих глаз от девушки, он с каким-то особенным значением пожал ее руку. Знако­ мясь, Гульсум узнала, что он врач-невропатолог, зовут его Али. Недавно вернулся из длительной командировки. Гульсум застеснялась. Она путалась, отвечая на его во­ просы, и краснела до корней волос. А он говорил обо всем, что приходило на ум, смешил и, наконец, посадил их в свою автомашину. «Победа» мчалась по ровной, как скатерть, дороге, об­ гоняя передние автомашины, и, не замедляя скорости, сло­ вно рыба, быстро делала повороты на изгибах. Машиной правил Али. Он был большим любителем бы­ строй езды. Это не понравилось Гульсум, ода серьезно встревожилась: «Ещ е перевернется где-нибудь, искале­ чит». Турар, сидевший сзади, наклонился и попросил: — Поезжай тише. Не горячись! Но Али не слушал его и еще крепче нажимал на пе­ даль. Сразу было заметно, что Али старается обратить на себя внимание девушки. Мало того, он просто не отрыва­ ет от нее взгляда. — Эй, смотри вперед! — кричал Турар. В ответ Али молча выпускал баранку руля и не спеша вынимал из кармана папиросы, закуривал. Гульсум зами­ рала от страха и умоляюще поглядывала на Турара. «Ска­ жи, ну, скажи ему. Ведь мы можем свалиться в придо­ рожную канаву!» — просила она его взглядом. Вдруг машина действительно вильнула и перескочила кювет. — Ой,— вскрикнула Гульсум, крепко вцепилась в руку Али и потянула ее к себе. Вместе с рукой водителя дернулся руль, и машина сделала опасный крутой по­ ворот. — Сумасшедший! — в сердцах крикнул Турар. — Не бойтесь, ничего не случится! — Оказывается, вы лихач. Это к добру не приведет. В один прекрасный день вы можете... — Ничего не случится! — повторил Али и подбород­ ком показал на журналиста. — Не правда ли, этот поэт едва ли сможет так искусно управлять машиной, как я? Али громко захохотал. — Может быть...— начала Гульсум, но он не дал ей договорить и, не прерывая смеха, сказал Турару: 278

— Слышишь? Гульсум тоже подтверждает твою не­ ловкость! Девушка закусила губу и покраснела. Она хотела ска­ зать: «Может быть, Турар научится и будет водить авто­ машину не хуже вас», но Али перебил ее. Как стыдно пе­ ред Тураром, что теперь он подумает! Гульсум посмотрела в его сторону, и ей показалось, что к выходкам Али он от­ носится с иронией. Так начали развиваться события. Али завладел серд­ цем Гульсум. Она стала много думать о нем. Ей постоян­ но хотелось слышать его громкий, уверенный голос. Если звонил телефон, она быстро брала трубку с тайной надеж­ дой на то, что звонит Али. Однажды он пригласил ее в ресторан. Женился ,кто:то из его приятелей и устроил там свадебный пир. Гульсум долго отказывалась, но Али почти насильно увез ее. Они приехали с небольшим опозданием. Ресторан был полон, весело играла музыка. Между столами танцевали пары. Турар также оказался на свадьбе. Увидев Гульсум и Али, он кинулся к ней, снял пальто и понес его к вешалке. На его лице Гульсум прочитала и досаду и ревность. А в это время Али подхватил девушку под руку и повел в зал. Гульсум намеревалась подождать Турара, но Али не обратил на это никакого внимания и все делал по-свое­ му. Их встретили приветливыми возгласами. Знакомые Али, обращаясь к нему, шепотом справлялись: «Это жена ваша? Какая красавица! Прелесть!» Али молчал и зага­ дочно улыбался. Гульсум слышала этот осторожный шепот и недоуме­ вала: «Почему он не отвечает, не говорит правду? Как не­ хорошо!» Девушка осмотрелась. Турар сидел за крайним столом. Он был расстроен, угрюм. Исподлобья, в упор глядел на Гульсум. Она не выдержала его взгляда и отвернулась. Ей стало жалко Турара. Подосадовала на себя: почему не дождалась его у вешалки? Почему она дает такую волю Али?.. Оркестр заиграл танго. Какая-то женщина, сидевшая за соседним столом, пригласила Али на танец. Гульсум осталась одна, а Турар — тут как тут — очутился рядом с нею. Он танцевал легко, держался прямо и свободно, пла­ вно кружил. Как танцор Турар понравился девушке. Не дождавшись окончания пирушки, Али повез девуш­

ку домой. Когда они одевались, к нему подошел незнако­ мый ей молодой врач и, улыбаясь, прошептал: «Ты опять женился?» Такие слухи и раньше доходили до нее. Девушка заду­ малась. Неужели это правда? А может, наговаривают злые языки? Почему же сам Али молчит? Неужели он не догадывается о том, что ей важно знать о нем как можно больше? Нет, наверное, все эти разговоры просто ложь, клевета, иначе он давно бы открыто и прямо рассказал ей все, ничего не стал бы утаивать. Приходили мысли о Тураре. Хороший джигит, но по сравнению с Али он казался девушке серым кобчиком ря­ дом с быстрокрылым ястребом. Й даже его остроумные беседы не могли скрасить это впечатление. Правда, когда журналист читал свои стихи, Гульсум, влекомая его вдох­ новением, загоралась, но стоило ему завести разговор на обыденную тему, светлое волнение утихало, и она видела в Тураре обыкновенного парня с глазами навыкат. Однажды Гульсум пробыла в больнице допоздна. Ко­ гда она уже собралась уходить, в дверях появился Али. — Али! — вскрикнула Гульсум, стараясь скрыть ра­ дость.— Так неожиданно... — Приехал специально за вами!.. Был тихий вечер. Машина легко и бесшумно катила по асфальту. Навстречу бежали уютные городские огни, в мягкой «Победе» было так покойно, что Гульсум на мину­ ту отбросила свои сомнения. Прочь все думы. Рядом Али, и ей больше ничего не надо сейчас. А в будущем — сча­ стливая жизнь с ним, такая же гладкая, как асфальт. Прощаясь, Али поцеловал ее. Ни слова не сказав, де­ вушка быстро отстранилась и молча вбежала в дом. На следующий день в больницу пришел Турар Таше- нов. На его бледном лице четко выделялись воспаленные, покрасневшие глаза. Он пожаловался на сильную голов­ ную боль, но Гульсум пропустила мимо ушей его жалобу, рассердилась: «Пропьянствовал, наверно, всю ночь и за ­ брел сюда от нечего делать». Холодно расспросив его ради формы, она выписала ему рецепт и отправила домой. А через день Турара привезли в больницу в очень тя­ желом состоянии. Гульсум испугалась, ее душа, как. гово­ рится, ушла в пятки. Она ошиблась! Она, и никто иной, должна теперь ответить! Беды могло не случиться, если бы Гульсум была внимательна к пациенту вчера. 280

Только теперь Гульсум вспомнила, как Турар с месяц тому назад говорил о каких-то головных болях по ночам. Она посоветовала ему меньше курить, чаще открывать форточку и проветривать комнату. Гульсум неслышно вошла в палату и склонилась над кроватью Турара. На его белом, как бумага, лице просту­ пали круглые красные пятна. Глаза закрыты. Гульсум по­ щупала пульс. — Кто это? — спросил Турар, не открывая глаз. — Посмотри на меня! — приказала она. Турар молчал. Словно тисками было сжато темя, оно пылало, вызывая невыносимую боль и не позволяя гово­ рить. Ыо когда Гульсум вновь тихо склонилась над ним, он угадал ее движение и с большим усилием чуть внятно проговорил: — Я не вижу... Чем-то острым ударило в сердце Гульсум. Словно огромная невидимая игла пронизала ее тело, она вздрог­ нула и остановившимся взглядом' уперлась в одну точку. Рука больного выскользнула из ее вдруг обессилевшей руки. Стоявшая рядом медсестра тихонько коснулась пле­ ча Гульсум. Только после этого девушка очнулась и вспом­ нила, что она врач и не имеет права показывать пепел больным свой страх. Сознание это придало ей силы. Ж е­ лая успокоить Турара, девушка сказала громким, уверен­ ным голосом: — Поправишься!.. Все это пройдет! — но в душе с тревогой подумала: «А вдруг будет кровоизлияние в мозг?!» В тот же день состоялся консилиум врачей, в кото­ ром принял участие невропатолог Али. Он вошел в ком­ нату. когда начала говорить Гульсум, и сел возле две­ ри. Гульсум не заметила его. — Я предлагаю лечить больного, следуя учению Пав­ лова,— методом продолжительного сна. Больного нужно заставить как можно больше спать! — Быстро проговорив, Гульсум замерла в ожидании. Врачи притихли. Еще не успела Гульсум закончить свою речь, как многие из них нахмурились. Ядовито мелькнули презрительные улыбки: «Этот метод даже в Москве стали применять недавно. Кто она такая, чтобы вводить у нас новые методы и экспериментировать?..» После полной смуглой женщины с усиками над верх-

ней губой и очень высоким голосом стал говорить длин­ ноносый, очкастый врач. — Применять этот метод не разрешается! — катего­ рически заявил он. — Почему? — спросила Гульсум. — Д а потому, — насмешливо отвечал тот, — если этим методом лечат в Москве, то лечат профессора, имеющие ученые звания! А кто вы? Вчера вышедшая из института девочка! — Но ведь о павловском методе пишут в медицин­ ских журналах, чтобы его могли перенять другие. Результаты отличные. Почему же его нельзя ввести у нас? В это время встал Али, Гульсум заметила его и обрадовалась. «Он поддержит,— с надеждой подумала она.— Д аст отпор обленившимся старикам. Ведь он молод, и поймет меня, мои стремления». Но Али будто подменили: он смотрел на Гульсум так, словно они видят друг друга впервые. Он сказал, что Турар —его лучший друг. Потом заговорил о Гульсум. Д а, мысли ее хорошие. Ее стремление к новаторству заслуживает поддержки. Гульсум облегченно вздохнула и оглядела всех тор­ жествующим взглядом. Али продолжал. — Д а, Гульсум предлагает неплохие мысли, в не­ которой степени новые для местных врачей и, можно сказать, смелые. Вот поэтому надо подойти к ее пред­ ложению критически, разобраться. Слишком рискован­ но лечить так, как она советует. Не будет ли это пустой тратой времени? А болезнь усугубится. Что тогда? Н а­ до еще учесть, что снотворные средства отрицательно отражаются на сердце. Али не согласен с предлагаемым экспериментом малоопытного врача. Он не позволит подвергнуть друга такой опасности... Женщина с усиками и длинноносый врач, довольные, откинулись на своих стульях. «Что он наговорил?» — Гульсум недоуменно посмат­ ривала на Али и, наконец не выдержав, стала горячо возражать. Она и по сей день удивляется, откуда.у нее тогда появилось красноречие? Девушка горячо и убе­ дительно говорила о целебном свойстве сна при гипер­ тонии (таков был диагноз при определении болезни Ту-

papa). При длительном сне нервы успокаиваются, ук­ репляются, следовательно, сон благотворно действует на кровообращение. Разве эту истину невропатолог Али не знает? Почему он восстает против этого метода? Непо- нятно! Все-таки победу одержала Гульсум. Главный врач больницы и начальник отделения приняли ее сторону. Больного поместили в отдельную палату, создали полный покой и тишину. Ни шум улиц, ни громкий раз­ говор не долетали до Турара. Гульсум убрала палату цветами, окна и потолок задрапировала синей материей, а над койкой повесила мигающую электролампочку сла­ бого напряжения. Для больного наступила длинная- длинная ночь. Над его головой — синее небо, мерцаю­ щие звезды. Турар крепко и подолгу спал. Его будили для того, чтобы покормить. Когда он открывал глаза, то неизменно видел рядом с собой осунувшуюся, утомленную Гуль­ сум. Она прислушивалась к его дыханию, считала пульс, следила за биением сердца. Так один за другим проходили дни. Все свои знания, ум, энергию она отдавала излечению больного. Нервы, как струны домбры, были напряжены. Иногда охватывало не­ верие в свои силы: «А что, если во время сна остановится сердце? Трудно, ох, как трудно!» В палате возле больного одна Гульсум. Турар спит. Ночь.... и вдруг исчезли стены палаты, и взору открылась пропитанная запахом душистых трав и цветов неоглядная степь... Джетысуйская бархатная ночь. На небе звезды словно светлячки. Рядом с Гульсум шагает ее друг — лю­ бимый муж. Они идут в родной колхоз, и над степью раз­ носится песня. Поет Гульсум: Мне нужны твоя верная дружба И окрыляющая сердце любовь... Но вот растаяли звуки песни, и вместо степи Гульсум увидела больничную палату. Спать в такой момент непро­ стительно. Первая мысль — о больном. Что с ним? Гуль­ сум склонилась над Тураром, всмотрелась, потрогала лоб. Кажется, спит крепко. Но вдруг больной заговорил. Она вздрогнула. Прислушалась — не бредит ли? Голос звучал явственно и четко, как у человека в бодром состоя­ нии. «Я давно думаю о тебе, без тебя мне жизнь не в 283

жизнь. Но я знаю, ты не любишь меня. Хоть бы слово дружеского участия услышать мне от тебя...» Гульсум насторожилась, догадываясь, к кому обра­ щается больной. Турар тихо застонал. «Я мечтал о встречах с тобой... Гульсум. Не видя тебя, я говорил себе: пойду и скажу, что люблю, а когда видел тебя, то язык немел — в глазах твоих я угадывал отчужденность»,— и Турар затих. Гульсум долго сидела задумавшись. Невольно на гла­ зах ее навернулись слезы: сказались бессонные ночи, чрезмерное напряжение, а главное — неожиданное откро­ вение сонного человека. Кое-что стало проясняться, кое о чем она догадывалась. Вероятно, за день до своей болез- ни Tvpap приходил открыться ей и не набрался смелости, тем более, что она была так язвительно корректна. Гульсум только сейчас поняла со всей отчетливостью, что увлечение Тураоа началось давно, когда они еще учились. Турар приглашал ее в театры, кино. Праздники проводил вместе с нею, а она воспринимала это как простое внимание молодого человека и совсем не прида­ вала значения. На пятый день в болезни Турара наступил перелом: вернулось зрение, уменьшились головные боли. Долго будет помнить Турар тот день. Он проснулся ут­ ром и увидел над собой склоненную Гульсум. похудев­ шую, утомленную и оттого еще более дорогую. Ее большие черные глаза излучали тепло. Она быстро спросила: — Ты видишь? — Не только вижу, но даже читаю по лицу твои мыс­ ли,— тихо ответил Турар. Поддаваясь необъяснимому чувству радости, Гульсум поцеловала его, бледного, изможденного, но счастливо улыбающегося. А затем неожиданно положение больного резко ухуд­ шилось. Турар стал плохо спать. Гульсум ломала голову, терялась в догадках: «Что случилось?»' Она усилила дозу снотворного. — Ты должен спокойно и крепко спать! — приказыва­ ла она. Но Турар глядел на Гульсум, не отрывая глаз, и по- прежнему счастливо улыбался. Лекарство потеряло силу.

Гульсум посоветовалась с главным врачом. Тот вни­ мательно выслушал ее, грубовато сказал: — Прекратите гладить его руки и не стройте ему глазки! — Разве я...— вспыхнула Гульсум. — При виде вас он волнуется. И, вероятно, трудно по­ дыскать такое лекарство, которое успокоило бы его. Не появляйтесь у больного перед сном. — Хорошо,— вдруг смутившись, чуть слышно произ­ несла Гульсум. После этого, как и в первые дни выздоровления, Ту- рар спал спокойно, но в сердце наметились опасные пере­ бои. И Гульсум вновь охватило волнение, порою отчаяние сковывало ее. Главный врач предложил посоветоваться со специалистами. Помня отношение врачей к ее начина­ нию, Гульсум выслушала его слова с опасением. «Они те­ перь поднимут меня на смех,— думала она. — Будут зло­ радствовать, говорить: «Не зная броду, не суйся в воду», «Не за свое дело не берись»,— и чего только не на­ говорят!..» Но тут же другая мысль не давала ей покоя. Разве важно, как отнесутся к ней врачи? Ведь не в том дело! Человека надо спасать, Турара. Зайдя в палату, Гульсум снова выслушала сердце больного. Никаких изменений к лучшему. И никого, кто бы помог ей в эту минуту. Али? Ну да, кто же, если не он,— чуткий, внимательный Али! Он поможет. Для Ту­ рара, своего друга, он сделает все, что только сможет. Надо найти его, позвать. Гульсум решительно направилась к двери и услышала голос Али, доносившийся из коридора. — Ну, как наш новатор? Как результаты? — Судить пока рано,— послышался осторожный от­ вет, и Гульсум по голосу определила, что говорил тот длинноносый, очкастый врач, рьяно выступивший против нее на совещании. — Эксперимент оказался неудачным! Этого надо бы­ ло ожидать! Новатор! Ха-ха!— Это опять голос Али. Гульсум сильно прикусила губу, резко остановилась, будто ударившись о глухую стену. Я все-таки зайду, посмотрю,— донесся знакомый ненавистный голос. Гульсум задыхалась от гнева и обиды. То, что она

услышала, было неожиданно и непонятно. Передай кто- нибудь этот разговор, она просто не поверила бы. Дверь открылась. Красиво склонив голову, придав лицу выражение почтительности и заботливого внима­ ния, предстал перед Гульсум Али в белом халате. При всей своей возникшей неприязни к нему, она не могла не заметить, что Али все же очень красив. Это бросалось прежде всего. — Я не разрешаю вам входить сюда! — побледнев, твердо проговорила Гульсум. — Что вы сказали, Гулечка? — будто не расслышав ее слов, переспросил Али и, подойдя к ней, как ни в чем не бывало протянул руку. — Я не разрешаю сюда входить,— она измерила взгля­ дом стоявшего перед ней представительного мужчину. — Почему? — Эксперимент оказался неудачным,— иронически произнесла Гульсум, повторив сказанные им в коридоре слова. — Вы не будете раскаиваться? Али повернулся и пошел. Это разрыв. Гульсум сделала два-три шага вперед, чтобы удержать, сказать, что она погорячилась, попросить остаться и помочь ей, но заста­ вила себя остановиться. Стукнула дверь — ушел Али. Она долго стояла посреди палаты, бессильно опустив руки, ед­ ва сдерживая нахлынувшие слезы. Дверь открылась снова, вошел главный врач с асси­ стентами. Они окружили больного, задавая Гульсум раз­ личные вопросы, касающиеся истории болезни. — Особой опасности нет,— пришли наконец к выводу врачи и дали ряд советов. Все стихло, Гульсум осталась одна, но на душе не бы­ ло той тяжести, что давила грудь все последнее время. Гульсум вздохнула свободнее и еще раз прислушалась к удаляющимся шагам. Врачи громко продолжали об­ суждать заболевание Турара. Через два дня пришло письмо от Али. «Люблю, не могу жить без тебя...» — писал он. Недоумевал, стараясь найти причину ее холодного приема. Гульсум не ответила. Вскоре Турар выздоровел. Перед отъездом в Алма- Ату он зашел в больницу попрощаться с Гульсум, побла­ годарить ее. Она проводила Турара. Взяв его под руку, вышла на

улицу. У ворот они встретились с Али. Гульсум равнодуш­ но кивнула ему головой и увлекла Турара дальше. Али кинулся вслед за ними, пытался что-то сказать, но они не остановились. Турар увозил с собой сборник стихов, и многие из них посвящены Гульсум. А сама она вскоре поехала отды­ хать сюда, в Боровое... — Так приходила ко мне моя любовь с первого взгля­ да,— сказала Гульсум, заканчивая свой рассказ. Подруга ее задумчиво глядела на воду Синего залив­ чика, где расходились круги от камней, которые время от времени кидала Гульсум. Вот она встала на большой камень, вытянулась, готовая, кажется, взлететь, и начала читать стихи. И, конечно, подруга догадалась, кем и для кого они написаны. — А я еще не любила и меня никто не любил,— с лег­ кой грустью произнесла подруга, обводя взглядом и горы, и лес, и озеро. Все было залито ярким солнечным све­ том, который, казалось, проникал в сердце.

Темиргали Ilypm aauH БЕСПОКОЙНАЯ ДУША День стоял теплый и солнечный, за окном мельтешила искристая капель —.погода располагала к душевной доб­ роте и хорошему настроению, но Сабыр Тайлаков, дирек­ тор завода тяжелого машиностроения, оставался не в ду­ хе. Он нажал кнопку звонка, хмуро оглядел вошедшего секретаря и, хотя в приемной никто не ждал, недовольно проронил: — Я занят. Ко мне — никого.— И, не глядя на нее, Сабыр Тайлакович сильно, с нажимом провел ладонью по бритому темени. «Сердится,— подумала та.— Может быть, он на ме­ ня сердится? Не я ли причина директорского недоволь- Она облегченно вздохнула, когда, прикрывая дверь кабинета, услышала басовитый, затаенно гневный голос директора: — Владимир Владимирович, я жду. «Для меня это пустой гром без дождя,— успокоилась секретарь, направляясь к своему столу, и тут же подума­ л а : — Опять Орлов!» Она сочувствовала главному кон­ структору и одновременно гордилась им. В разговоре, по­ жалуй, с одним только Владимиром Владимировичем Ор­ ловым Тайлаков сдерживал свой гнев, подбирал слова, а других за любую провинность разносил без удержу, не давая рта раскрыть в оправдание. Главный конструктор, как видно, не торопился. Час то­ му назад, когда Тайлаков позвонил ему в первый раз, Орлов ответил: 288

— Спешное дело, Сабыр Тайлакович. Минут через сорок приду. Прошел час, но он не появлялся. Директор позвонил вторично и в сердцах бросил трубку: спешное дело затя­ гивалось. «Только о своих делах печется! Эх, Орлов, Орлов, до­ берусь я до тебя, доберусь, голубчик! Значит, только твои конструкторские дела требуют неотложного внимания, а на общезаводские тебе наплевать!» Вчера Тайлаков приехал из Москвы. Орлов вместе с другими товарищами по заводу пришел встречать его на вокзал. Просто удивительно, как это он догадался: видно, другие уговорили. Но и на вокзале вместо болтовни о пустяках, вместо веселой шутки, свойственной добрым людям при встрече, он торопливо бухнул: — Как проект? Отклонили? Словно в мире только и дела, что разбирать новые проекты конструктора Орлова! Вместо ответа Тайлаков молча, подчеркнуто много­ значительно посмотрел на него. Но тот, видимо не придав значения взгляду директора, думая, что он просто не рас­ слышал вопроса, через минуту снова пристал со своим проектом, перебивая общую веселость встречавших. Тай­ лаков не сдержался, запальчиво выговорил: — Интересно, на что вы надеетесь после того, как поругались с начальством, обозвали всех слепыми и кон­ серваторами? Орлов все понял, насупился и умолк. Всех встречавших Тайлаков пригласил к себе на ужин. Вечер начался шумно и весело, но хозяина дома точило крохотное чувство неудовлетворенности — за столом он не видел конструктора. Не показывая гостям своего не­ довольства, Сабыр Тайлакович пел песни и старательно шумел — он всегда умел поддержать компанию. Но пос­ ле двух рюмок коньяка подошел к телефону, посмотрел на часы — еще не поздно — и позвонил на квартиру Ор­ лова. В трубке откликнулся женский голос, послышались мелодичные, переливчатые звуки скрипки. — Попросите Владимира Владимировича. Орлов начал вежливо оправдываться — они уже ви­ делись сегодня, этого вполне достаточно. З а столом у Тайлакова он был, но, вспомнив, что вечером назначил встречу с товарищами, отпросился у хозяйки и ушел. 19 Казахские рассказы. 289-

— Так, так... Что за музыка? — Музыка? Скрипичный концерт Баха. Репетируем к городской олимпиаде. Готовимся защищать честь вашего (он нарочно выделил это слово) завода. Два воза тянем, Сабыр Тайлакович. А за приглашение спасибо. Не закончив разговора, директор молча повесил труб­ ку. Пусть товарищ музыкант поймет, что он обижен, но не настолько мелочен, чтобы высказывать это по телефону. Сабыр Тайлакович никогда не испытывал особого вле­ чения к музыке. В детстве играл с ребятами в войну, бе­ гал с палкой-ружьем по улицам, а повзрослев, начал при­ глядываться к музыкантам, людям, пользующимся общим уважением и почетом. Он решил, что это народ особенный, наделенный способностями от рождения. Если же его при­ рода обошла талантом, то, значит, незачем и за инстру­ мент браться... Но весельем он заражался сразу. Бывало, усталый, разгневанный неполадками и бесхозяйственно­ стью, входил он в заводской клуб, где гремела музыка и молодежь вихрилась в пляске. Несколько мгновений Са­ быр Тайлакович стоял молча, потом начинал улыбаться, бить в ладоши и, наконец, забыв о директорской солид­ ности, пускался плясать сам, ничуть не заботясь о том, чтобы получалось красиво и ладно. Веселись, раз душа требует, прочь всякие рамки и условности! Дома, придя с работы, он всегда говорил жене: — А ну, чем меня порадуешь? Давай мне хорошее настроение, заводская суета осталась на заводе. Слушать музыку молча, просто так, без движений С а­ быр Тайлакович не любил, но, зная, что все большие ра­ ботники, да н просто культурные люди, любят скрипку и классическую музыку, тоже старался привыкнуть к Бет­ ховену, Баху и втайне завидовал Владимиру Владимиро­ вичу. «Природа поступает несправедливо,— полушутя го­ ворил Сабыр Тайлакович.— Наградила Орлова светлой головой и настойчивым характером. Зачем ему еще и му­ зыкальный талант? Лучше бы одарить им другого чело­ века...» «Молодец, черт его побери!» — снова благодушно на­ страиваясь, подумал Сабыр Тайлакович об Орлове. Ему захотелось тотчас увидеть конструктора в своем доме, послушать его игру на скрипке и похвалить — пусть не думает, что директор завода — невежественный человек! Но звонить снова на квартиру не стал, а подозвал к себе

диспетчера и шофера и попросил их съездить за Орловым домой. — Везите всех! Всех, кто есть! Машина ушла. Когда главный конструктор с женой и пятью музыкан­ тами появился в дверях, Тайлаков встретил их у порога. — Штрафную! — и подал Орлову первую рюмку коньяку. А потом, тронув его за плечо и глядя в упор, спросил. — Назвал всех слепыми консерваторами, Владимир Владимирович? Не в бровь, а в глаз, да? — Вы хотите о деле поговорить? — хмуро спросил его конструктор. — Нет, нет, я просто так. Заводские дела завтра, на заводе. А сейчас веселиться давай! Ноги сами плясать просятся. Смотри! И директор, махнув рукой, первым начал кружиться по комнате. Весь вечер он танцевал и шумел, внимательно ухаживал за гостями, шутливо придирался ко всем, кто хоть на минуту оставался серьезным или задумчивым. Разошлись все поздно. Женщины вслух высказывали свои восторги, ласково называя директора «дядей Са­ быром»: — Чудесный человек, дядя Сабыр! Где он — там ве­ селье! — О, да! Дядя Сабыр умеет отдыхать! Прощаясь с гостеприимным хозяином, Орлов все-таки не удержался и, скупо улыбнувшись, спросил: — Похоже, что в министерстве шел разговор обо мне? — Брось, брось! Заводские вопросы — на заводе! Проводив гостей, директор облегченно вздохнул — мо­ лодец, Сабыр, не омрачил настроения присутствующих, хотя у самого на душе кошки скребли. И от этого чувства удовлетворения как-то сгладилось тяжелое впечатление от неприятного разговора об Орлове в министерстве, в Москве. Владимир Владимирович — грамотный инженер, спо­ собный конструктор, но природа, словно испугавшись, как бы он не оказался идеально хорошим человеком, награ­ дила его плохим, тяжелым характером. Без недостатков людей не бывает — Тайлаков, работающий с людьми не первый год, прекрасно понимает это. Потихоньку, поле­ гоньку можно заставить Орлова признать свои ошибки, 291

извиниться за грубый выпад в министерстве и впредь ра­ ботать тихо, мирно. И вот сейчас, сидя в своем кабинете, он ждет его, что­ бы начать нелегкий разговор. Вместо сорока минут про­ шел час, прошло два часа, а главный конструктор не появлялся. Или забыл о своем обещании, или преднаме­ ренно испытывает директорское терпение, платит ему за вчерашние отсрочки. Владимир Владимирович и сам нетерпеливо рвался к директору. Разговор предстоял интересный: о московских новостях, о его жалобе в Совет Министров. Видно, резуль­ таты есть, иначе не стал бы Тайлаков так ясно намекать на слепоту и консерватизм. Он было уж направился к нему, не дожидаясь особо­ го приглашения, но неожиданно встретил начальника кон­ структорского бюро по метизам. Иван Иванович только что вернулся из Ташкента. — Ну как стан, как проверка? Выдержал?— тороп­ ливо начал расспрашивать его Орлов. В это время — именно в такую минуту — позвонил Тайлаков и пригла­ сил к себе. Орлов попросил сорокаминутной отсрочки и- продолжал горячо беседовать с Иваном Ивановичем. — Все спешишь! — довольно улыбнулся тот.— Стан • принят заводом «Ташкенткабель». И оценка — хорошая! — Чудесно! — Худощавое лицо конструктора стало светлее от радостной улыбки. Он глянул на часы — прошло только пять минут. — Расскажи, пожалуйста, какие были замечания! — Я вижу, ты опешишь. Может быть, отложим? -— И Иван Иванович сделал движение, чтобы уйти. — Нет, нет, времени много!— Владимир Владимиро­ вич снова усадил его и пригрозил не отпускать ни па шаг, пока не услышит подробного рассказа о приемке. В Таш­ кенте принимали его детище, стан ВМ-14, конструкции инженера Орлова. — Говори недостатки! Они углубились в рассмотрение проекта, но тут снова позвонил Тайлаков и напомнил о встрече. — Будь он неладен! Надо же звонить именно в такую минуту! Теперь хоть пожар случись, Орлов не оставит проекта, в котором он только сейчас, слушая замечания ташкент­ ских инженеров, наткнулся на лучший вариант. 292

— Вот где главная недоделка! — Черным росчерком карандаша он размашисто поставил два кружка на чер­ тежах и сел задумавшись. Перед глазами его чертеж ста­ на ВМ-14. Недостатки, о существовании которых он смут­ но догадывался раньше, теперь стали очевидными. — Не нормьи должны руководить поступками, а целе­ сообразность,— сказал он вслух, будто отвечая кому-то, и выпрямился, приободрился, чувствуя в себе прилив но­ вых сил. Впереди борьба, но он преодолеет все и добьется упрощения конструкции. Его стан пойдет пр всем заво­ дам страны, он дешев и производителен! В каком другом деле найти статько удовлетворения, сколько есть его в работе конструктора, творца прогрес­ са! Есть оно у поэта, у композитора, есть у летчика и, на­ верно, у труженика полей, но ему кажется, что их ра­ дость слишком мала по сравнению с той радостью, кото­ рую должен испытывать конструктор — человек, который сказку претворяет в быль. Резкий телефонный звонок заставил его вздрогнуть, прервал мысли. — Владимир Владимирович, я жду! — Ах да, разговор! — Орлов досадливо махнул рукой. Прямой и высокий, он вошел в кабинет и стремительно приблизился к столу. Директор, привыкший скрывать свои чувства в присутствии подчиненных, с трудом пода­ вил вспышку гнева и спокойным жестом указал на кресло: — Садитесь. — Сабьир Тайлакович,— начал Орлов,— Стан ВМ-14 прошел, в Ташкенте остались довольны. Тайлаков знал об этом. Плох тот руководитель, кото­ рый сб успехах своего завода узнает в последнюю оче­ редь, грош ему цена, если подчиненные будут входить в кабинет и сообщать ему об этом, будто сам он слеп, глух и вообще равнодушен к заводским делам! — Садитесь,— бесстрастно повторил Тайлаков и ко­ ротким жестом снова указал на кресло, еле сдерживая не­ годование. — Ташкентцы натолкнули меня на ряд новых усо­ вершенствований, Сабыр Тайлакович. Есть хорошие мысли! Об этом после,— медленно и негромко проговорил Тайлаков и холодно поднял руку, пытаясь унять возбуж­ дение конструктора.— Начальник технического управле-

ния министерства Кузьма Егорович Никитин, знаете тот, в Москве, передает вам сердечный привет. И он чуть вкривь улыбнулся. — Насколько я понял, между вами пробежала черная кошка? Радостная нить мыслей о стане прервалась, конструк­ тор молча уставился прямо перед собой, на стол с бума­ гами. Директор умел говорить с людьми разного склада — и с угрюмыми, малоразговорчивыми и с порывистыми, дерзкими, прущими на рожон, но такого упрямого неже­ лания завязать разговор он не видел еще ни у кого. Брови Сабыра Тайлаковича сдвинулись. Он начал терять само­ обладание и, в упор глядя на Орлова, уже без всякого простодушия в голосе жестко приступил к главному: — Вы совершили некрасивый поступок, обвинив все техническое управление, все министерство в консерватиз­ ме, прямо в лицо наговорили оскорблений. Какие у вас были основания для этого? Молчите? Нехорошо получи­ лось, очень нехорошо. Чем объясняется ваш некрасивый поступок? Орлов нервно хрустнул пальцами. В своей жизни он еще никого не оскорбил. Если бюрократа или негодяя в лицо назвать его настоящим именем, дать оценку его дея­ тельности, то что же в этом плохого? Разве это некраси­ вый поступок? Если порядочного человека назовешь мер­ завцем — тогда это действительно оскорбление. — Министерство, Управление. Старшие по работе то­ варищи,— с досадой продолжал Тайлаков.— Они нами руководят, мы подчиняемся им, постоянно обращаемся — вот опять скоро к ним поедем. Недаром говорится: «Не плюй в колодец, пригодится воды напиться». Вы об этом подумали? Орлов молча, с выражением недоумения приподнял плечи и осуждающе глянул на говорившего. «Вон ты ка­ кой, душа за министерство болит. Им пришлось правду гыслушивать, а тебе горько,— неприязненно подумал он.— Пни начальники, а мы подчиненные, должны шапки за версту снимать и раскланиваться». Орлов хорошо помнил, отчего заварилась вся эта каша с Кузьмой Егоровичем Никитиным. В течение двух меся­ цев он утверждал проекты в техническом управлении ми­ нистерства. в Москве. Один из консультантов, очень тол-

новый, по его мнению, человек, предложил ему поискать новинки зарубежной техники и дать сравнительную харак­ теристику заграничных машин подобного типа, чтобы яс­ нее, была видна целесообразность проектирования. Пред­ ложение это пришлось ему по душе. В поисках материала он с головой ушел в работу, засел в зале каталогов тех­ нической библиотеки и, подобно охотнику, преследующе­ му дичь, начал перебирать картотеки, книги, журналы, искать нужные сведения. Он рылся день, рылся два дня, убил десять дней на поиски свежего, сегодняшнего мате­ риала, но тщетно. На полках библиотеки покоилось старье — книги, журналы и научные работы, изданные в двадцатых и тридцатых годах, вперемежку с дореволю­ ционными изданиями, с пожелтевшими листами и поблек­ шим шрифтом. Десять дней, проведенных понапрасну среди пропылен­ ного, захламленного книжного старья, не столы огорчи­ ли, сколь разозлили Владимира Владимировича: в такой сокровищнице научных знаний, какой являлась в его по­ нимании Всесоюзная техническая библиотека, не наш­ лось ничего путного, кроме бумажной рухляди, годной только в утильсырье. Он перерыл библиотеку своего министерства, ничего не нашел и совсем потерял спокойствие. Не успев остыть от злости, раздраженный напрасно затраченным време­ нем, он зашел к начальнику технического управления Никитину. — Храните бумажный хлам! Ни одной зарубежной но­ винки! Это же безобразие! Никитин невозмутимо спокойным тоном выразил сожаление по поводу отсутствия новинок, но с определе­ нием безобразия не согласился — при чем тут министер­ ство, если так было всюду с литературой капиталисти­ ческих стран, почему они должны были представлять исключение. Не сдержавшись, Орлов выпалил свою точку зрения по этому поводу. Да, он согласен, капитализм угнетает трудовой народ, он враг справедливости и свободы, его мораль чужда нам, советским людям. Но капитализм не сидит сложа руки, он ведет жестокую конкурентную борь­ бу и, пусть в малой степени, но движется вперед. Капита­ листы не стесняются пользоваться достижениями нашей страны для своей личной пользы, а мы стесняемся пользо-

ваться их достижениями для народной общегосударствен­ ной пользы. Разве это не безобразие! Начальник управления, задетый за живое,— при его должности ему не приходилось еще выслушивать столь резкие суждения по своему адресу— нахмурился. — Друг мой, если вы думаете, что я занимаюсь снаб­ жением московских библиотек зарубежными книгами, то' вы заблуждаетесь. Было время, когда мы не признавали иностранную технику. Но сейчас признаем, поймите, что не все зависит от нас. Кроме того, мой друг, я не могу раз­ говаривать с человеком, считающим правильным только свое личное мнение. От бесплодных пререканий нет толку. Давайте будем работать. — Давайте! Наш новый проект застрял в ваших бю­ рократических чащах. Три года тратится на то, чтобы из проекта родилась машина. Это же безобразие! Признай­ тесь себе, Кузьма Егорович, что вы перестали поддержи­ вать новаторов и не хотите замечать, что приняли на себя роль могильщика всего нового. — Так! Что вы еще намерены изречь? — Лично мной на ваше имя направлено пять писем. Пять! И все они с одной и той же просьбой — помочь в получении электроприборов от Министерства станкострое­ ния! Они нам нужны как воздух! Но вы не помогли, и да­ же на письма не ответили. Для чего вы сидите здесь? — Довольно! — вскричал Никитин.— Вы забываетесь! Это вам не провинция, где каждый волен думать о себе, как о гениальном конструкторе! У меня нет времени, вы свободны!.. После этого разговора министерские тормоза зарабо­ тали лучше прежнего. Утверждение новых проектов, ко­ торые до этого были уже рассмотрены, теперь безнадежно затянулось. «Служебное положение использует. Какая низость!»— думал Орлов, вспоминая Никитина. Об этом разговоре он доложил заместителю министра, написал в Совет Министров и, немного успокоившись, уехал в родной город... Сейчас, в кабинете Тайлакова, отчетливо, уже в ко­ торый раз, вспомнилась стычка с Никитиным. Но чувства страха, чувства сожаления о том, что напрасно погоря­ чился, опрометчиво наговорил дерзостей, так и не появи­ л о сь — слишком не любил конструктор людей, злоупот-

ребляющих своей властью, слишком много нервов потре­ пали они ему. — Извините, Сабыр Тайлакович, подчиниться выше­ стоящему руководству я всегда готов! Но истина — выше всяких начальников. Ожидая, что Тайлаков начнет сейчас распекать его за ссору с Никитиным, Орлов побледнел и поднялся с кресла. Не пытайтесь оправдывать его, Сабыр Тайлакович. Напрасный труд1 Это совершенно слепой консерватор! Я в этом и вот столько не сомневаюсь.— Он порывисто по­ казал кончик мизинца и пошел к выходу. Всякие номера выкидывали разгневанные люди, но та­ кого безудержного гнева, такого неприкрытого презрения во взгляде директор еще не видел. Было ясно, что под­ чиненный его не хотел разговаривать с ним не потому, что в гневе не мог говорить, а скорее всего потому, что хотел подчеркнуть свою нелюбов'ь, свое полное презрение к ми­ нистерским делягам и к их защитнику в его лице. Сабыр Тайлакович чуть было не вскрикнул: «Стой! Куда по­ шел!», но, собрав силы, сдержался — ох и дорого обхо­ дится его терпению этот человек! — Владимир Владимирович, давайте обсудим еще од­ но положение,— сказал он негромко, спокойно, с усилием пряча нервную дрожь в губах, и вынул из пакета лист бумаги с четкими типографскими буквами «Министерство тяжелого машиностроения». — Давайте обсудим, как быть. Конструктор вернулся к столу, взял поданное письмо и стал читать. Внизу стояла подпись: «Начальник техни­ ческого управления К. Е. Никитин». — Вопрос ясен? Как будем решать? — снова спросил Тайлаков. Орлов перечитал еще раз: «Инженер средней руки... Уровень знаний невысок... Над собой не работает..! Ис­ полняя обязанности главного конструктора завода тяже­ лого машиностроения в течение восьми лет, ни в чем себя не проявил. За последнее время зазнался, тормозит рабо­ ту... Низкое качество последних проектов — результат зазнайства и безответственности. Освобождение Оотова от должности главного конструктора не принесет ущерба заводу. Считаем целесообразным направить его в один из местных сельскохозяйственных ремзаводов...» В правом углу письма краснела надпись заместителя 297

министра: «Необходимо посоветоваться с директором за ­ вода». — Коротко и предельно ясно: от меня хотят избавить­ ся,— Владимир Владимирович резким движением поло­ жил письмо на стол — Выходит, что канцелярская крыса роет мне яму! Заявление сейчас пришлю, освобождайте. Тайлаков вышел из-за стола и преградил ему дорогу. — Дорогой Владимир Владимирович! Почему вы рас­ страиваетесь и сердитесь на меня? Давайте поговорим спокойно. «Директор перешел на «вы»,— молча думал Ор­ лов.— Показал письмо Никитина, чтобы передо мной оправдаться и выгородить себя. Хочет спокойно погово­ рить о необходимости «добровольного» ухода». — Нет, Сабыр Тайлакович, не о чем толковать, все ясно. Издавайте приказ: уволен по собственному жела­ нию. Когда Орлов вошел к конструкторское бюро, застав­ ленное столами, чертежными досками с райсшинами и автоматическими линейками, он имел вид человека, ко­ торого постигло несчастье. Лицо его было необычайно бледно и взволновано, так что Иван Иванович из метиз­ ного бюро не удержался и спросил, что случилось. — Работайте, пожалуйста,— буркнул главный кон­ структор. На его столе лежал развернутый чертежный лист — ясный до мелочей, радующий перспективой доработки. Вот здесь и здесь, в главных узлах проекта уже видны глазу конструктора возможности доделок, подсказанные ташкентскими инженерами. «Следующая машина будет лучше...— Орлов тяжело вздохнул, до хруста в пальцах сжал острый, как пика, чер­ тежный карандаш.— Увольнение. Уход с завода, которо­ му отдал многие годы труда... И потом унизительные поиски места работы — типичная судьба склочника, не- ужившегося в коллективе специалиста. Это такая пере­ мена в судьбе, такой удел, от которого оправишься не сразу. А на новом мосте встретят его с подчеркнутой не­ приязнью, зная, что без причины хороших работников не увольняют. Неужели он стал изношенным вингтиком в заводском

механизме? Неужели никто не вступится за него? Кто сможет убедить министерские верхц, как важна работа конструктора Орлова? Никакая сделанная им машина не войдет в кабинет бюрократа, не громыхнет деталями, что­ бы доказать право изобретателя на дерзновенное твор­ чество! Сотрудники по конструкторскому бюро готовы за него заступиться, но кто примет во внимание их заступниче­ ство? Скажут: подчиненные заступаются только за доб­ реньких, нетребовательных начальников, а строгих и де­ ловых они сами стараются выжить — такова жизнь. Может быть, директор заступится? Заранее сказать трудно. Линия его поведения неопределенна, действует он всегда по расчету, обдумывает решение, как опытный шахматист, на много ходов вперед. Порой Орлов не зна­ ет, что выше для Тайлакова — собственное самолюбие, большой пост или заводские нужды и дела? Когда-то, в суровую годину войны, он привез завод в этот далекий город. Привез станки на голый пустырь, установил их на мерзлой земле и начал выпускать маши­ ны для фронта. Завод жил, дышал полной мощью, давал продукцию, несмотря на то, что не было ни стен, ни пе­ рекрытий — ничего, кроме брезента над головой... То был смелый, прямолинейный, понятный Тайлаков. Но как он сейчас себя поведет? В каком направлении будет сделан им первый хитроумный ход? Никитин увольняет Орлова, отдельного человека. Но если Орлов не может бороться лично за себя, то он впра­ ве бороться за дело завода. Ради общего блага он пос­ сорился с Никитиным и ради общего блага он должен отстаивать свою работу на заводе, свое право изобретать новое и совершенствовать старое.— В раздумье он не за ­ метил, как остался один, все вышли на перерыв, не ме­ шая ему сосредоточиться. И это неожиданное одиноче­ ство вдруг снова повергло его в бездну сомнений:— А вдруг Тайлаков получит категорический приказ министра об увольнении, и тогда Орлов ни минуты не сможет про­ быть у чертежной доски на заводе. А конструктор без за ­ вода — птица без крыльев. Заместитель министра, да и сам министр как будто неплохого мнения о нем, как о работнике. Допустим, они могут простить хорошему конструктору его плохой ха­ рактер. Но они также могут и подписать грязную стряп-

ню Никитина об увольнении, ведь он доверенное лицо. Сколько опасностей таится в мертвой пустой бумажке с безжалостным словом «освободить!» В зал начали возвращаться инженеры, чертежники, оживленные и веселые. Они говорили о делах и не обра­ щали внимания на мрачную задумчивость своего началь­ ника. «Такова жизнь,— встряхнувшись, подумал Владимир Владимирович.— Одним весело и легко, другим тяжело и грустно. А время знай идет своим чередЬм. Оно безжало­ стно к нытикам и слабым людям. Хватит унывать, была бы сила, а работа найдется!» Он свернул тонко зашелестевшие чертежи и, держась прямее обычного, сухой, подтянутый, прошелся между столами. После ухода Орлова настроение Сабыра Тайлаковича не улучшилось. Ему не впервой приходилось и выслуши­ вать громкие возгласы, и даже видеть слезы, и вздраги­ вать от сердитого стука дверей. Как бы то ни было, Ор­ лов неправ. Что дурного он сделал ему? Ничего. Наоборот, он хотел . посоветоваться с ним, поговорить как с рав­ ным. — Интеллигентный человек, а что выкидывает! Чуть двери не сломал! «Ишь, разгорячился,— продолжая смотреть на дверь, рассуждал Тайлаков.— Не по душе сюрприз. Ничего, кто быстро расстраивается, тот и отходит быстро. Теперь, должно быть, пришел в себя и сожалеет. Да-а... Никитин— задиристый человек, своенравный. Но и от него польза бывает — вот разгорячил Орлова, вывел его из себя. Не­ плохо, пусть конструктор еще раз оценит его, директор­ ское, отношение к хорошим кадрам». Сабыр Тайлакович улыбнулся самому себе, сощурился, довольный собой, достал серебряный портсигар и с удо­ вольствием закурил. Однако благодушное состояние его продолжалось не­ долго: зазвонил телефон — в литейном стряслась беда: вытекло кирпичное дно сталелитейной печи, и расплав­ ленный металл хлынул в цех. Весь день Тайлаков про­ вел в литейном. В хлопотах и в суматохе не было и ми­ нутки, чтобы вспомнить разговор с главным конструкто­ ром. зоо

Утро следующего дня началось, как всегда, с про­ смотра почты. Радостей немного — Магнитогорск сокра­ щает лимит на сталь. Нет песка, глины, шамота сооб­ щают снабженцы. Тайлаков отодвинул телеграммы. И з­ вестное дело, каждый экономит, каждый «жмется». При случае и сам он скуповат. Да и любой хороший хозяй­ ственник нс станет расходовать свои материалы направо и налево; всем нужно, все требуют, всех надо обеспе- Его внимание привлек большой конверт с четкими ти­ пографскими буквами «Министерство станкоприборо- строения СССР». «Ого! — подумал Тайлаков.— Зачем по­ надобился Москве наш безвестный завод?» С Министер­ ством станкостроения завод деловой связи не имел. «... отпустить 200 электромоторов по вашей просьбе не можем. Высылаем 100 моторов, по мере возмож­ ности...» — Наконец-то! Глаза Сабыра Тайлаковича довольно заискрились. Три года добивался завод моторов — и все без толку! Он не усидел на месте, встал из-за стола и заходил по комнате, радостно потирая руки. В письме сообщалось, что главный конструктор завода тяжелого машиностроения Орлов В. В. обратился с ж а­ лобой в Совет Министров СССР. В течение трех лет завод тратит миллионные средства на переделку и приспособле­ ние электромоторов Министерства электропромышленно­ сти. Для станов по подвеске проводов очень удобны моторы Министерства станкостроения, их не надо ни пере­ делывать, ни приспосабливать. Но беда в том, что полу­ чить их невозможно,— как начали отгружать не те мото­ ры, так и продолжают по инерции, не обращая внимания на миллионные затраты. И вот теперь, по жалобе Орло­ ва, станкостроители отгружают свои моторы. «Эх, Кузьма Егорович, Кузьма Егорович, — торжест­ вуя, вспомнил Тайлаков.— Как ты жаловался на продел­ ки Орлова, на его нахальное поведение. Что, мол, такое, ходит наш работник по чужим министерствам, да еще скандалы закатывает, будто у себя дома. Всем грозит, у всех требует невыполнимого, и все без толку, все без тол­ ку! Не-ет, шутишь, Кузьма Егорович! Сто моторов — это уже толк, большой толк! Молодец, наш озорник!» 301