Брюсовские чтения 1973 года

В атмосфере идейной борьбы в литературе 20-х го­ дов Брюсов показал и истинную цену бывших симво­ листов, ставших эмигрантами. «Некоторые имена, прежде довольно громкие, — писал о н ,— можно обойти почти молчанием. Д. М ережковский сам исключил себя из числа поэтов-стихотворцев задолго до 17-го года. К. Б альм он т уж е лет 15 н азад стал п р евр ащ аться в заурядного графомана, и книжки его стихов, вышедшие в революционные годы, прямо оскорбляют убожеством содержания и формы, отсутствием даж е проблесков когда-то яркого д ар о ван и я. 3. Гиппиус и у нас ((«По­ следние стихи», 1918), и за рубежом печатала только ругательства по адресу Советской России, в которых неряшливость техники и грубость речи обличает полное угасание художественного вкуса и стихотворного уме­ ния. Теми же признаками отмечены новые стихи неко­ торых других бывш их символистов, о которы х НС стоит говорить подробнее, так как они основательно и спра­ ведливо забы ты , вроде, напр., С. К речетова (в зар у ­ беж ны х и зд а н и я х )» 1. Не меньший интерес представляют замечания Брю­ сова на содержание одного из парижских журналов, заполненных писаниями русских эмигрантов. «Ж урнал пытается быть серьезным, — отмечает о н ,— помещает, напр., интересную научную статью о принципе относи­ тельности, но как только заговаривает о Советской России, впадает в слепое озлобление, и тут же до­ стается и нашим, и вашим, и русским деятелям и писателям, в том числе А. Блоку за его поэму «Д ве­ надцать», и французам, осмелившимся выразить сочув­ ствие русским коммунистам, в том числе Ромэну Рол- л ан у и д р .» 2. Идейная позиция, которую занимал Брюсов в оценке представителей современной ему поэзии, свидетельство­ вала о все большем приближении его к революционно­ му марксизму. Это сказалось и в более широком взгля- 1 В. Брюсов. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии. — «П е­ чать и революция», 1922, № 7, с. 49. 2 Гармодий < В . Брю сов>. Грядущая Роооия. Ежемесячный литературно-политический ж урнал. Я нварь 1920, П ариж . — «Худо­ жественное слово», кн. 2, 1021 (1920), с. 68. 301

де Брюсова на деятельность бывших школ в пвэзии символизма, акмеизма, футуризма и др. Отойдя от символизма, Брюсов критиковал его, хотя при этом признавал, что «доля обвинений, выдвинутых мною против символистов, падает и на меня... и поскольку способен критически отнестись к себе... думаю, что некоторых, роковых для символизма, путей мне удалось избеж ать и что мои стихи следующего пятилетия («В таки е дни», 1920; «Миг», 1922; «Д али», 1922) вы ходят на другую дорогу...»1 При справедливости такого утверждения следует, однако, заметить, что Брюсов все же склонен был несколько преувеличивать заслуги символизма, видя в них нечто большее, чам они явля­ лись по существу. Видимо, это объяснялось тем, что в первые послеоктябрьские годы, когда пролетарская поэзия только создавалась и намечались пути ее раз­ вития, в сознании Брюсова символизм с его философ­ ской и филологической культурой, с его открытиями в поэтике, так сказать, «равноправно» сливался с луч­ шими традициями культуры прошлого. Но как бы то ни было, Брюсов видел, что символисты, переживш ие в предреволюционные годы кризис, а затем распад своей школы «...в эпоху революции... вступили уж е разбитой армией, потерявшей много вождей и за последние годы не приобретшей ни одного соратника. И все пятилетие 17—22 года не ознам еновано ни одним вы даю щ им ся произведением, которое было бы подписано именем поэта, находящ егося в ряд ах символистов»2. У падок творчества Брюсов отмечает у Ф. Сологуба («Соборный благовест», «О дна лю бовь», «Свирель» и д р .), А. Б ел о ­ го («Королева и рыцари», «Первое свидание», «Завы времени»), Вяч. Иванова («Младенчество», «Проме­ тей»), К. Бальмонта («Перстень»). О Блоке сказано несколько иначе, но, по существу, думается, не совсем справедливо. За исключением поэмы «Двенадцать» Брюсов считал, что все остальное, опубликованное поэ­ том после Октября, «на девять десяты х— повторение преж него»3. Р азум еется, это д ал ек о не так. Н ельзя, 1 В. Брюсов. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии, с. 39».. 2 Там ж е, с. 147. 3 Там ж е, с. 50. 30- '

например, согласиться с Брюсовым, что «Песня судьбы» д. Блока просто «аллегорическая» драм а (в последней р е д а к ц и и 1919 года д р ам а ти ч еск ая п о эм а ), лиш енная признаков оригинальности. В «Песне судьбы» драм а­ тург обратился к такой важной теме, как народ и интеллигенция. Р а зр а б а т ы в а я ее, он действительно оказывался в плену аллегоричности, условности, по­ ставленную проблему решал отвлеченно, его герой не знал, куда ему идти и как преодолеть пропасть, разде­ ляю щ ую его с народом и т. д. Но при всем том Блоку нельзя отказать в другом — в неотступном стремлении решать кардинальные вопросы, выдвигаемые жизнью. П рав, однако, Брюсов в том, что символизм после­ октябрьской эпохи «стоял на месте», без «движения вперед», превратившись в «наше литературное про­ ш лое»1. К этому прошлому Брюсов относил и акмеистов. П одчеркивая их связь с символизмом, он писал о Н. Гу­ милеве: «В его стихах чувство утонченника, который предпочитает отворачиваться от современности, слиш­ ком д л я него грубой»2. «...У Г у м и л е в а — п р ед н ам ер ен ­ ное, предвзятое разъединение поэзии и общественно­ сти», ведущее к превратному представлению о том, что поэзия существует сама по себе, «развивается в без­ воздуш ном простран стве»3. Об Анне Ахматовой и других поэтах Брюсов заме­ тил, что они чувствуют себя весьма плохо: «жизнь и современность им ужасно не нравится...» Неудивитель­ но поэтому, что «книга Анны Ахматовой («Anno Dom i­ ni». — Б. С.) начинается словами: «Все расхищ ено, предано, продано, Черной смерти м елькало кры ло»4. По справедливой логике рассуж дений Брю сова об акмеистах, и прежде всего о Гумилеве и Ахматовой, поэзия их заходила в тупик. И дейная позиция, занятая 1 В. Брюсов. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии, с. 46, 51. 2 Там же, с. 51 3 В. Брюсов. Суд акмеиста. — «Печать и революция», 192-3, ■№ 3, с. 100. 4 В. Брюсов. Заметки о современной литературе, с. 146. 303

ими («враждебное или безучастное отношение к рево­ люции»), лиш ала их понимания великих перемен, про­ исходивших в жизни Советской страны, и закономерно приводила к застою самой поэтической формы, остав­ шейся на уровне прежних достижений или опустившей­ ся ниже его. Это было убедительно показано Брюсовым на примере творчества символистов и акмеистов в послеоктябрьский период. Придя к выводу, что символизм, как и родственные ему течения, представляет собою прошлое русской поэ­ зии, Брюсов ошибочно объявил футуризм литератур­ ным «сегодня». К такому взгляду на футуризм Брюсов приближался еще в дореволюционные годы, когда писал, что, несмотря на недостатки теории и поэзии футуристов, в них заключено «зерно чего-то нового», способного развиться дальш е при условии правильного отношения к опыту прошлого. В обзорной статье, посвященной послеоктябрьской поэзии, Брюсов, характеризуя различные ее течения, писал, что «...русский футуризм значительно изменился за эти (1917— 1922. — Б. С.) пять лет; ныне, в 1922 г., он д ал ек о не тот, чем был в 19Ы— >1913 гг., в том счете и по своей идеологии; ... читавш ие мои преж ние статьи должны помнить, что я никогда не разделял... абсо­ лютно-отрицательного отношения к русскому футуриз­ му... и с самого н ачала указы вал в рядах футуристов на несколько несомненных д ар о в ан и й » 1. В целом группа ф утуристов,— продолж ал Брюсов, — это «...поэты, пре­ ж де всего увлеченные ковкою новых форм, новых средств и приемов изобразительности, нового поэтиче- акого языка... футуристы и все выходящие из футуризма течения — наш е л итературн ое сегодня»2. Т акая оценка футуристов, разумеется, не была пра­ вильной. Футуризм и до и после Октября не менял своей буржуазной сущности, оставаясь таким же мо­ дернистским течением, как и символизм, акмеизм и другие «школы». Ничего, естественно, не изменилось и в его идеологии. Вся деятельность футуристов в после­ октябрьский период, проходившая под флатом «левого 1 В. Брюсов. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии, с. 39. 2 Там ж е, с. 46. 301

искусства» и в союзе с пролеткультовцами, носила антинародный характер. Что касается поисков новой поэтической формы, то, в основном, дальш е упраж не­ ний в «зауми», формалистических экспериментах футу­ ристы не пошли. И все же Брюсов, при общей положительной оценке футуризма, не мог не видеть его уязвимых мест. В частности, критикуя отдельных поэтов за склонность к заумному языку, он писал: «...поэзия теряет весь смысл существования, если она вообще не воспринимается. Стихи, понятные только самому автору, или даж е стихи, доступные лиш ь для 5— 6 «.посвященных», — явление антисоциальное»1. В ряду поэтов, которые увлекались заумным словотворчеством, доходя подчас до крайних нелепостей, Брю сов н азы вает имена Г. П етки кова, В. Каменского, П. Зданевича, Н. и Д. Бурлюков и осо­ бенно А. Крученых. О последнем он писал: «А что сказать об А. Крученых, который за десять лет «ничего не забы л и ничему не научился», опять сидит перед нами «все в той ж е позиции». Н а одних страницах «заумный язык»: «Миз-ку-а-бун-о-куз, — Са-ссакууи!!! зарья!!! канрю к!» на других—п ош лей ш и е вирши, посвя­ щенные — увы! — голоду на П оволжье...»2 В рецензии на «С двигологию русского стиха», тр ак тат А. К руче­ ных, Брюсов как бы подвел некий итог своим вы ска­ зываниям об авторе этой книги. «...До сих пор,—читаем в рецензии, — в речи господствовал смысл слов; ныне сдвигологи хотят превратить ее в ряд бессмысленных звуков... Это страшно потому, что свидетельствует о чудовищном падении русской речи...»3 (Иначе Брюсов понимал значение деятельности В. Хлебникова. Х арактеризуя ее в послеоктябрьские годы, когда поэтом были созданы лучшие произведе­ ния, а в области поэтического языка шля дальнейшие поиски, Брюсов писал: «За годы 1917—1922 один Хлеб­ ников шел вперед, углубляя свои искания; другие 1 В. Брюсов. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии, с. 55. 2 В. Брюсов. Зам етки о современной литературе, с. 148. 3 В. Брюсов. Среди сти х о в.— «П ечать и революция», 1923, кн. 1, с. 77. зо,- 20— Брюсовские чтения

заум н и ки топтались на месте...»1 П оясн яя эту Мигель, ерю сов подчеркнул, что «...Хлебников сумел, действи тельно... выявить в нем (языке. — Б. С.) элементы, ранее не использованные поэзией, но в высшей степени пригодные для поэтического творчества, показать новые приемы, как словом оказывать художественное воздей - ствие... Это еще не осуществленные задачи... но уже этапы на пути к ее разреш ению »2. Совсем в другом свете перед Брюсовым возникает ф игура М аяковского. Ещ е до О ктября, оценив есго д а ­ рование и выделив молодого поэта из среды футури­ стов, он признал в нем яркую творческую индивиду­ альность. З а гран ью 1917 года, п род ол ж ая н аб лю д ать за художественным развитием Маяковского, Брюсов отметил одно из самых ценных его качеств — способ­ ность «воспринять дух револю ции»3. «Он был один кз тех, — писал Б рю сов,— кто к Октябрю отнесся... как к великому явлению жизни, с которым он сам органк чески связан. Уже с эпохи войны появляется ряд ста хотворений М аяковского, откликающихся на современ­ ность, потом радостно приветствующих революцию: «Война и мир», «Революция», «Наш марш» (все сочи­ ненное Вл. М аяковским, 1919), «М истерия Буфф...», «150 000 000» (1921), поэма об интернационалах (1922)... Стихи М аяковского принадлежат к числу прекрасней­ ших явлений пятилетия: их бодрый слог и смелая речь были живительным ферментом нашей поэзии...»4 О рга­ нически связывая это с достижениями Маяковского в области поэтической формы, Брюсов указывал, что поэт «...нашел... свою технику, — особое видоизменение «свободного стиха», не порывающего резко с метром, но даю щ его простор ритмическому разн ообрази ю ; он же был одним из творцов новой рифмы, ныне входящей в общее употребление, как более отвечающей свойствам русского языка... Наконец, М аяковский... нашел речь, соединяющую простоту со своеобразием...» Все это не 1 В. Брюсов. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии, с. 55. 2 Там же. 3 Там ж е, с. 67. 4 Там же, с. 56. -303

в малой степени способствовало тому, что «влияние- М аяковского на молодую поэзию бы ло очень сильно»1. Запросам и потребностям современности стремилась ответить и поэзия Н. Асеева. Не удивительно, что Брю ­ сов, видевший в ней немало созвучий с поэзией М ая­ ковского, положительно отнесся к Асееву. Это «один из самых живых, самых искренних певцов революции», — отметил Брюсов; он «порывисто и нервно идет вперед», расш иряя свой тематический кругозор, неустанно рабо­ тая над поисками новых форм поэтического мастерства. В частности, Брюсов подчеркнул, что «очень много сделал Асеев в области технической разработки стиха... именно Асеевым введен в русскую поэзию целый ряд новых ритмических и звуковых приемов, частью уже- ш ироко подхваченных, ставш их общим достоянием »2. К ак видим, отношение Брю сова к футуризму не носило однозначный характер. С одной стороны, он высказы вался о нем положительно, но при этом не ли­ шал себя возможности критиковать «школу» и отдель­ ных его представителей, с другой — всячески выделял Маяковского, Асеева и Хлебникова, с которыми связы­ вал большие надежды, во многом блестяще оправдав­ шиеся. Однако как объяснить то обстоятельство, что Брюсов относил футуризм к литературному «сегодня»? Д ум а­ ется, что в сложных условиях идейной борьбы первых послеоктябрьских лет ему труднее всего было понять и разобраться в социальной сущности футуризма. З а ­ трагивая этот вопрос, один из исследователей советской литературы писал, что «...футуризм советского периода много воспринял от футуризма дореволюционного. Фу­ туристы даж е всячески выпячивали свои дореволюци­ онные «заслуги», напоминая о «гонениях» на них со стороны старого режима, и пытались представить себя как художников революционного пролетариата... Более того, они стремились навязать всем точку зрения, что футуризм есть советское государственное искусство.,.. ' В. Брюсов. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии, с. 56—57. 2 В. Брюсов. Среди стихав. — «П ечать и .революция», 1923, № 4 (июнь—ию ль), с. 134. £07

Н а самом деле футуристы как до революции, так и после были выразителями индивидуалистического, анар­ хического бунтарства, а всякий анархизм, по вы раж е­ нию В. И. Л енина, есть вывернутая наизнанку бурж уаз­ ность. Несмотря на свои архиреволюционнь:-г д екл ара­ ции, футуристы были все же типичными мелкобуржу­ азны м и и нд и ви д уали стам и»1. Н о ведь то, что каж ется теперь слишком очевидным; не всем было понятно и доступно в прошлом. Д аж е Горький и Луначарский, как известно (разумеется, каждый по-своему), не сразу разобрались в футуризме; потребовалось время, чтобы каждому из них увидеть его истинную социальную природу и затем в корне изменить свои прежние ошибочные оценки. У Брюсова, дум ается, не хватило ни времени, ни возможности переосмыслить футуризм с новых мировоззренческих позиций, которые находились еще в стадии развития и созревания. В процессе дальнейшего формирования идейно- эстетических взглядов Брюсов все ближе и вернее под­ ходил к определению значения и перспектив пролетар­ ской поэзии. Ее ростки он заметил еще перед первой мировой войной и в годы, предшествующие Октябрь­ ской революции. Отмечая появление сборников проле­ тарской поэзии, Брюсов справедливо видел в этом при­ знаки того, что стало «...намечаться обособленное литературное течение, готовившееся выявиться как определенная школа»2 пролетарской поэзии, которая, зародившись в дооктябрьский период, в послереволю­ ционные годы вошла в литературные объединения П ролеткульта и родственной ему «Кузницы». В связи с этим у Брюсова возникал вопрос, что ж е надлежит понимать под «пролетарской поэзией». Признавая слож ­ ность такого определения, он писал: «Идея, заклю чен­ ная в понятие «пролетарская поэзия», принадлежит к числу задач высочайшей трудности и сложности. В конце концов, «пролетарская поэзия есть та, которая долж на стать «поэзией» вообще, заменить собою все 1 В. Иванов. Идейно-эстетические принципы советской литера­ туры, М., 197,1, с. 75—76. 2 В. Брюсов. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии, с. 40. -Й08

то, что в течение т ы с я ч е л е т и й н азы вал о сь поэзией»1. Это бы ла глубокая мысль для своего времени. Сущность ее сводилась к тому, что «пролетарская поэзия», несущая в себе определенное социально-классовое содержание, через века окажется только преходящей формой раз­ вития общечеловеческого. Это понимание диалектики классового и общечеловеческого в поэзии характери­ зует Брюсова как теоретика, приближавшегося к ленинскому решению проблемы «наследников» и «дви­ гателей» в развитии культуры. Связывая свои надежды с дальнейшим ростом пролетарской поэзии и отмечая деятельность ее представителей, Брюсов особо выделял имена В. Александровского, В. Кириллова, М. Гераси­ мова, В. Казина, И. Садофьева, А. Гастева, И. Филип- ченко, Н. Полетаева. Ознакомившись с произведениями этил, как и других поэтов Пролеткульта, Брюсов обра­ тил внимание на те идейно-эстетические установки, ко­ торые легли в основу их творчества и были обусловле­ ны программой П ролеткульта. А в ней в качестве обязательного условия новой пролетарской поэзии, — писал Брюоов, — значилось: «...Порвать с буржуазной поэзией прошлого, избегать ее обычных форм, ее обыч­ ного словаря, отказаться от чисто индивидуалистиче­ ской лирики... Что говорить, задача — важности исклю­ чительной, предлагаю щ ая в последнем счете то, что люди в течение трех тысячелетий называли поэзией, заменить чем-то существенно иным, новым по содерж а­ нию и по форме, ибо форма долж на быть найдена новая, адэкватная этому содержанию...» Однако, — спраш ивает Брюсов, — «нашли поэты «Кузницы» новую форму, которая отвечала бы новому содержанию?»2 На этот вопрос он отвечает отрицательно. Зато каждый из них испытал на себе самые разно­ образные влияния. Здесь можно найти воздействие Уитмена и Верхарна, из русских—Н екрасова и народ­ нической поэзии, символистов и футуристов и даж е 1 В. Брюсов. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии, с. 46. Э та ж е мысль проводится в статье В. Брюсова «Пролетарская поэзия». 2 В. Брюсов. Среди стихов. — «Печать и революция», 1923, № 7, с. 83. 309

имажинистов. К а к видим, стремление поэтов «Кузницы» опереться на литературные традиции было потреб­ ностью, хотя и не во всех случаях надлеж ащ им обра­ зом осознанной. Д ля этого, разумеется, надо было иметь иные, чем у них, взгляды на вопросы культурного наследия. Вме­ сте с тем нельзя не видеть того, что в поисках поэтами «Кузницы» литературны х традиций сказалось их недо­ верие к теоретическим установкам П р о л етк ул ьта в. отношении к культуре прошлого. В этом и было отра­ жение того идейно-эстетического тупика, в который зашли поэты «Кузницы». Заслуга Брюсова состояла а том, что он нащ упал главное противоречие в деятель­ ности поэтов «Кузницы» — противоречие между стрем­ лением их опереться на художественный опыт литера­ туры прошлого и неполным разрывом с упрощенными представлениями Пролеткульта о новой послеоктябрь­ ской культуре. В связи с этим Брюсов отметил и второе противо­ речие, касающееся содержания поэзии «Кузницы». «...И збегая индивидуализма, — писал он, — она («К уз­ н и ц а» .— Б. С.) впала в другую крайность — в отвле­ ченность. В громадном большинстве случаевона все берет в «мировом масштабе». Если революция, то не столько наша, октябрьская, сколько Революция вооб­ ще, всемирная, вне времени и пространства. Если м а­ шина, то тоже не данная, определенная, а машина вообще, мировая, космическая. Рабочий— не живой человек, ткач, литейщик или что-либо подобное, а Рабочий с большой буквы, мировой пролетарий, строи­ тель нашей Планеты. Из данного года, из нашего РСФ СР, поэзия «Кузницы» срывается в безвоздушное ■пространство, где наш а земля — только планета среди планет, а навстречу летят миллионы солнц... все общ е­ ственные и политические события, шумящие вокруг нас, проходят ,как-то мимо поэтов «К узницы »’. Конечно, брюсовская критика поэтов Пролеткульта и «Кузницы» преследовала одну ц е л ь — помочь им вый­ ти н а широкую дорогу творческого развития; в этом; ' В. Брюсов. Среди стихов, с. 83—84. 310

отн о ш ен и и его заботы простирались далеко, поскольку пролетарскую поэзию, с годами освобождающуюся от вредньих пролеткультовских влияний и художественно все более совершенствующуюся, Брюсов представлял себе как «наше литературное завтра». Беря же проле­ тарскую поэзию в перспективе еще более далекого времени, по-прежнему несущую идеи гуманизма и соци­ альной справедливости, Брюсов видел ее уже «поэзией вообще», то есть приобретающей общечеловеческий характер. Поставленные Брюсовым в его критических статьях послеоктябрьского периода вопросы о мировоззрении, идейности и мастерстве писателя не утратили своего значения и в наши дни. Достоинство статей и рецензий Брюсова в том, что в них правильно воспринята задача литературы — создавать произведения, в которых «...все должно было далеко отступить перед вопросами, вы­ двигаем ы м и ходом общ ественной ж изн и и п олитики»1. В этом примечательно и ценно, что в отношении к культурному наследию прошлого Брюсов уже тогда занял позицию, приближающуюся к той, которую от­ стаивали Ленин, партия. А это, в свою очередь, дало ему возможность не только понять идейную и эстети­ ческую платформу поэтов П ролеткульта и «Кузницы» и подвергнуть ее критике, но и наметить пути дальней­ шего развития советской поэзии 20-х годов. 'Конечно, в критических выступлениях Брю сова встречались не всегда точные и верные оценки симво­ лизма, футуризма, творчества отдельных поэтов, но в целом это не могло нарушить того нового, что намети­ лось у него в методологическом подходе к явлениям поелеоктябрьской литературы. 1 В. Брюсов. Вчера, сегодня и завтра русской поэзии, с. 42. , 311

l!lllllllllllll!ll!( ll!!lllllllllil!llllllll!!!lllllilIII I!fllliU i’irillll!!!!!!!S IH llllin illlH r Г. А. Белая В. Я. БРЮСОВ И СОВЕТСКАЯ ЭСТЕТИЧЕСКАЯ МЫСЛЬ 20-х ГОДОВ Э стетическая позиция В. Я. Б рю сова советского периода на первый взгляд отмечена печатью парадок­ сальности. Брюсов острее других чувствовал радикаль­ ность социальных перемен, наступивших в обществе после революции 1917 года. «Наши д н и ,— писал он в 1921 году, — всего п равильн ее н азв ать эпохой творче­ ства, когда везде, прежде всего в Советской России, идет созидание новых форм жизни взамен старых, раз­ рушенных или в корне подточенных...» («Смысл совре­ менной поэзии»), С этим, в представлении Брюсова* было связано и грядущее художественное преобразова­ ние мира—перемены эстетического свойства. «Новое»,— писал он в той ж е статье «Смысл современной поэ­ зии», — хлынуло в нашу жизнь целым потоком, резко изменив весь ее строй. Все сознание человека, и, сооб­ разно с этим, столь же резко должна измениться лите­ ратура, ее внешний облик. Перед современной литера­ турой, прежде всего перед современной поэзией, стоит ответственная задача: создать такие новые формы, ко­ торые могли бы вполне выразить новое содержание ж и зн и » 1. Все это напоминало радикализм позиции лефовцеа с их убеждением, что необходимо «прощупать способы переноса в искусство задач революционной борьбы», с ! В. Брюсов. Набранные сочинения в двух томах, т. 2, М ., 1955, с. 335 (далее ссылки в тексте даю тся по этому ж е изданию ). 312

их верой в свое право на формотворчество, на созвуч­ ное духу времени формопонимание. Читая статьи Брю ­ сова того времени, нельзя, действительно, не заметить скрытой и явной симпатии к «левым» художникам, в частности, к футуристам. Словотворчество «левых» ху­ дожников Брюсов объяснял реакцией литературы на эстетический штамп, на стертость слова. «Возникает вопрос, — писал Б рю сов,— не суждено ли вообще всем образам ветшать, как обветшал «дым столетий», и не правы ли наши имажинисты и другие «крайние левые» в поэзии, ища все новых и новых сочетаний слов, — пусть самых странных — чтобы хоть как-нибудь прину­ дить читателей почувствовать слово. Вопрос стоит того, чтобы его рассмотреть» (статья «Погоня за образами»), Брюсов не случайно начинал анализ «левого» искус­ ства с процессов, протекавших в языке революционной эпохи: давление революционной действительности имен­ но на этом уровне художественного сознания ощ ущ а­ лось особенно резко. Новое содержание жизни облови­ ло лексикон, изменило синтаксис традиционной литера­ турной речи, повлияло на ритм повествования. Л итература тех лет оказалась не только подверже­ на влиянию свободной, как бы раскрепощенной, устной, разговорной речи — она ввела эту речь в поэзию и про­ зу, сделав «язык улицы» оамым значительным по художественным результатам явлением действительно­ сти. Н ародная, разговорная, устная р е ч ь — какой бы аспект «стихии язы ка» мы ни взяли, — все это нало­ жило сильнейший отпечаток на искусство революцион­ ной эпохи. Однако в том, как именно литература должна худо­ жественно осваивать «язык улицы», Брюсов решительно расходился с теоретиками «левого» искусства. Д а, конечно, Брюсов признавал, что дело новой эстетики состоит в том, чтобы «создать новые сравне­ ния, новые литературы, новые «тропы» и «фигуры речи» (336). Он не боялся того, что некоторые писате­ ли, занятые «ковкой новых форм», подчас заходили слишком далеко: «Пусть в отдельных произведениях мы встречаем и неудачные словообразования, и синтак­ сис не в духе языка, и нелепые метафоры, и смешные сравн ен и я и т- п.» «Все это, — считал Брю сов, — ото м ­ 313

рет без труда, тогда как все удачные нововведения удержатся и будут подхвачены будущими, имеющими прийти значительными поэтами» (337). Но слово, образ, — подчеркивал Брюсов, и в этом было выражено его принципиальное несогласие с эсте­ тикой «крайних левых» (футуризм, имажинизм, проле­ тарские поэты ),— не являются самодовлеющими. «...Задача поэта не сводится к тому, чтобы выискивать новые, ещ е небы валы е образы и сочетани я слов» (342).. С другой стороны, в задачу поэта не входит и слепой, автоматический переброс «языка улицы» в художест­ венную литературу. Так Брюсов подходит к решитель­ ному выводу: искусство есть особая — эстетическая — реальность, и за д а ч а «поэта, писателя состоит в том, чтобы художественно организовать явления действи­ тельности. Знаменателен этот акцент на эстетически волевом, от центра личности художника ведущем свое происхождение начале: необходимо «создать (здесь и д ал ее подчеркнуто мною. — Г. Б.) такие новые формы , которые вполне -могли бы вы разить новое содерж ание жизни. — П редстоит вновь овладеть стихией язы ка, значительно изменившегося за последние годы, когда происходили великие смещения в недрах русского на­ рода. Поэты должны организовать этот новый язык, найти новые слова д ля живых понятий, вдохнуть ж изнь в разные, столь многочисленные у нас словообразова­ ния, отчеркнуть все лишнее, освятить своим авторите­ том удачное. Помимо выработки нового словаря, поэты должны создать и новый синтаксис, более отвечающий потребностям момента, более приспособленный к рочи, воспитанной на радио и на военных приказах, более отвечающий быстроте современной мысли, привыкшей многое только подразумевать» (336). Разногласия Брюсова с «левыми» художниками не замыкались в сфере практической художественной деятельности. Они носили более глубокий — гносеологи­ ческий характер. П раво на свое формопонимание и на свое, созвучное духу времени формотворчество в трактовке «левых» художников было связано с отрицанием классического наследия. Культура прошлого, — писал автор книги «Стиль и эпоха», один из ведущих теоретиков и прак­ тиков конструктивизм а М. Я- Гинзбург, — л о ж и тся 314

слишком тяжелым бременем на психологию художни­ ка. Не случайно итальянским художникам-футуристам казалось, что совершенства классической культуры не позволяют художнику создать современное искусство; из этого вытекает единственный тактический вывод: уничтожение всего классического наследия. «Нужно разгромить все музеи, предать уничтожению все памят­ ники д л я того, чтобы смочь создать что-либо новое!»1. Этот жест, по мнению Гинзбурга, психологически по­ нятен, однако он свидетельствует о творческом бесси­ лии «левых». В этой полемически резкой форме было выражено довольно характерное, ходовое в эстетике «левых» классово-утилитарное понимание целей и задач искус­ ства. Убежденные, что задача искусства после револю ­ ции состоит в том, чтобы «углубить до предельной воз­ можности классовую траншею на театре военных дей­ ствий и искусства»2, «левы е» теоретики разводили объективно-познавательный и классовый аспекты искус­ ства до полной поляризации, более того — искусство как форма художественного познания мира для них решительно не существовало. Позиция Брюсова противостояла эстетике «левых» прежде^ всего самим подходом к явлениям искусства. О чем бы ни шла речь, какой бы эстетический феномен ни анализировал Брюсов, явление всегда рассм атри ва­ лось в контексте всей мировой культуры (см. ст. «Смысл современной поэзии», «Пролетарская поэзия», «О риф­ ме» и д р .). История выступила в статьях Брю сова не в^ «банальной форме» экскурса в прошлое, но как обширное русло художественного развития человечества с присущими ему органическими, выверенными тысяче­ летним опытом закономерностями. Однако были у Брюсова и теоретические заявления более открытого свойства. В статье «Синтетика поэзии» он писал: «Искусство, в частности поэзия, есть акт познания; таким образом, конечная цель искусства та же, как науки — познание» (356). 1 М. Гинзбург. Стиль и апоха, М., 1924, с. 28. 2 * Л в ф » , 1923, № 2, с. 77. 315

Оставляя в стороне сравнение искусства с наукой (что в эстетике Брю сова занимает, как известно, .основ­ ное место), необходимо обратить внимание на призна­ ние Брюсовым познавательной функции искусства; это признание, подчеркнутое и декларированное, падает на период самых острых споров вокруг вопроса о художе­ ственном познании. К 1923—24 годам отрицание познавательной функ­ ции искусства, разрыв субъективного и объективного моментов в акте творчества достиг наивысшей точки. Помимо «лефовцев», считавших, что борьбу против искусства, как против опиума, должен вести каждый нормальный человек, с отрицанием роли искусства в познании мира выступили и пролеткультовские теоре­ тики, и напостовцы. К этому времени уже были сформулированы В. И. Лениным основные положения теории отражения* где главным было признание неразрывности, слиянно- сти собственно момента отражения мира и момента преображения. Считая «свойство отражения» присущим материи в целом, В. И. Ленин рассматривал сознание человека как высшую форму отражения действительно­ сти, а искусство — как одну из специфических форм общественного сознания. В определении характера ху­ дожественного познания чрезвычайно важна была мысль В. И. Ленина о том, что «идея есть п о з н а н и е и стремление (хотение) ч еловека»1, то есть что процесс познания органически включает в себя и момент позна­ ющий, и момент преобразующий. Поэтому В. И. Ленин подчеркивал, что «сознание человека не только отра­ ж ает объективны й мир, но и творит его»2. Однако эта точка зрения, ставш ая предметом дис­ куссии между В. И. Лениным и А. Богдановым ещ е до революции, продолж ала и в 20-е годы встречать реш ительное сопротивление. А. Богданов, теоретик П ро­ леткульта, в ряде пореволюционных статей («Искусство и рабочий класс», 1918; «Н аука и рабочий класс», 1918; «Элементы пролетарской культуры в развитии рабочего класса», 1920) выступил с теорией, согласно которой 1 В. И. Ленин. Поли. собр. ооч., М., т. 29, 1963, с. 197. 2 В. И. Ленин, Философские тетради, М , 1965, с. 194. 316

и с к у с с т в о есть не столько форма познания мира, сколь­ ко средство для «организации практических усилий людей». Д аж е А. В. Л уначарский 0 эти годы считал, что «хотя момент познания необходим, но все же никак нельзя сводить искусство только к процессу самопозна­ ния и познания окружающего», так как от этого про­ игрывает действенная сторона и скусе™ . Д ля того, что­ бы ее активизировать, нужно п р и н я т ь за аксиому, что «искусство не только служит о р у д и е м п о з н а н и я , но и организует идеи и, в особенности, эмоции. О рганизует через посредство образов... Организует эмоции как боевую силу, к ак -воспитательную сиЛУ»1- Совокупность идей А. Богданова и их реализации в практическом движении вызвала оживленную дискус­ сию о пролетарской культуре в «П равде» в октябре 1922 пода. Н еобходимо зам етить, что к этим м атер и а­ лам по духу примыкает и статья Брю сова «П ролетар­ ская поэзия» (1920 г.), явно занимаю щ его позицию, близкую к ленинской. Философский смысл этой дискус­ сии состоит в уточнении основных принципов теории отражения, в установлении неразрывности отражающей и преобразующей функций искусства. Точка зрения Брюсова, выраженная в статье «Син­ тетика поэзии» (1924 г.), ясно определяет его позицию в этом опоре. Прогнозируя процесс художественного освоения действительности, Брюсов исходил не столько из от­ влеченных предположений, сколько из реальной лите­ ратурной практики. В статьях «СреДи стихов», «Вчера, сегодня и завтра» , опубликованны х Р 1922 г. ж у р н ал о м «П ечать и револю ция» (1922, № 2, 7 ), Брю сов отмечал как устойчивое явление повышенный интерес к форме. Однако этот, от примата формы и д у щ и й путь эстетиче­ ского освоения действительности, казался ему мало- плодотворным. «Новые идеи выразить в старых формах невозможно», — это, считал Брюсов, понимают все. Так возникла потребность порвать со старым, которая раз­ вивалась в разных формах: «Для одних — прежде все­ го, конечно, для пролетарских п о это в — это чувство точно определялось как потребность выявить новое 1 А. Луначарский. Собр. соч. в 8чмн тО-м ах» т. 7, с. 440. 317

миросозерцание, идеологию рабочего класса; для дру­ гих, захвачен н ы х револю ционным движ ением , —* менее отчетливо, как стремление воплотить новые пережива­ ния, данные им революцией и новым укладом жизни; для третьих, может быть, только как желание отразить в художественной форме окружающую действитель­ ность; но для всех оно должно было быть связано с необходимостью искать новые средства изобразительно­ сти, и вытекает то, что вся наш а поэзия миновавшего пятилетия была проникнута разнообразнейшими техни­ ческими исканиями, что главная ее работа была рабо­ той над формой» («Вчера, сегодня и завтра русской поэзии»). Это наблюдение очень интересно в историко-литера­ турном плане; оно объясняет, почему — при внешнем разнообразии и многообразии литературных группиро­ вок первого литературного пятилетия, — они практиче­ ски не оставили заметного следа в истории литературы. Все эти группы и подгруппы были отличны друг от друга только внешне, — считал Брюсов: в основе их размежевания лежали основания только «теоретико- технические», не более того. Обычная же, вставш ая как очередная, задача истории литературы состоит в том, ■чтобы «видоизменить, усоверш енствовать технику сло­ весного искусства так, чтобы она способна была более адзкватно выражать настроения современности». Это— главная задача. П оэтому «ковка новых форм» сам а по себе — недостаточна; она не более чем исторически преходящий, лабораторный этап; становясь самодовле­ ющей, она становится и губительной для искусства. Слову надо вернуть его звуковое значение,— писали футуристы. Слову надо вернуть его «первоначальное эмоциональное значение»,— писал Брюсов (339). И это находилось в тесной связи с тем, как он представлял себе процесс творческого познания. В 1921 году, п р ед л агая план построения Высшего литературно-художественного института, Брюсов писал: «...и мастерство воплощ ения литературно-худож ествен­ ного произведения может быгь рационализировано подобно тому, как рационализировано мастерство ж и­ вописи или музыки, технике которых обучают во Вху­ темасе и консерватории» (611). Все это ассоциируется, с одной стороны, с предъяв­ ив

лявш имися Брю сову упреками в рационализм е и, с другой, с характерным для «левого» искусства упое­ нием понятиями «мастерство», «делание вещи» и т. п. Однако ни с тем, ни с другим трактовка Брюсовым процесса художественного освоения действительности ничего общего не имела. К ак уже говорилось, Брюсов в 20-е годы широко пользовался категорией эстетической реальности. При­ рода художественно-образного познания действительно­ сти постоянно учитывалась им как реш ающий фактор творческого процесса. «По природе строго реалистиче­ ский образ, символ1— намек, отправляясь от которого сознание читателя должно самостоятельно прийти к тем же «неизреченным» идеям, от которых отправлял­ ся автор», — писал в 1920—21 гг. Брю сов. «С тремление выражать общие идеи» приводит к рассудочности, к мертвящему рационализму — этот вывод Брюсов пове­ рял эволюцией символизма. Нарастаю щ ая условность, отвлеченность философской мысли оказалась губитель­ ной, по мнению Брю сова, д л я сим волизм а, ибо он тер ял главное — «характерные черты реального образа». Го­ товность позднего символизма жертвовать органической природой образа и ради выявления в «символе избран­ ной ими идеи» вела «к схематическим построениям, где действие развивается вне времени и пространства, не прикреплено ни к какому определенному месту и веку на зем ле и, вне отнош ения к общ ей идее, не имеет ни­ какого смысла...» (327). В статье «Синтетика поэзии» (1924) Брюсов писал: «П лох тот поэт (вы вод А. П отебн и ), который ищ ет вы ­ ражения (образов) для готовой, заранее найденной идеи; идея произведения, его основная мысль для истинного поэта всегда искомое, то, что получается в результате творчества» (357). Брюсов призывал обратить внимание на то, что поэтические образы много теряю т прн переводе их на язы к отвлеченных рассуждений. «Поэт, — объяснял он этот феномен, — потому и прибегает к воплощению своих идей в образ, что выразить адекватно эти идеи путем логического сочетания понятий — трудно или еще 1 «В принципе, — считал Брюсов, — символ и должен был быть строго реалистическим образом» (327). 319

невозможно... Один строй мышления у поэта, иной — у оратора, публициста или ученого». И далее: «Чтобы вскрыть ту или иную идеологию, необходимо ‘ давать себе отчет в этом строе, в этих приемах мышления» (367—368). Значение этого эстетического постулата трудно пере­ оценить: достаточно вспомнить, что д аж е в конце 20-х годов находились теоретики, которые утверждали, что если бы «Анна Каренина» была написана как агитка, она оказалась бы значительно более ценной для проле­ тариата, нежели та, которая как роман создана была Лывом Толстым. Однако этот акцент на органичность творчества, органичность сочетания образа и идеи, формы и содер­ жания, приемов изобразительности и «общего замысла» имеет и более глубокий и принципиальный смысл. Брю ­ сов одним из первых поставил вопрос о непреходящей ценности искусства: «Почему жива и действенна поэзия Данте и Гомера и всех великих поэтов прежних ве­ ков?» — так ставил вопрос Брюсов. И, в отличие от вульгарных социологов, в ответе на него выходил к опорным точкам истинного искусства. Объективно- познавательное значение творчества оказывалось основ­ ным моментом в этом ответе. Доказательство тому — статьи Брюсова о Пушкине 20-х годов, статьи, пред­ ставляющие собой прежде всего анализ художественно- образной системы Пушкина. Моделью этого анализа может служить статья «Почему должно изучать Пуш­ кина?» «По рукописям П уш кина,— писал Брюсов, — мы можем следить, как постепенно вырастали в нем те образы, которые поражают, пленяют нас в его произ­ ведениях, а попутно видим бесконечное богатство дру­ гих образов и мыслей, которым не суждено было во­ плотиться в законченном поэтическом создании. Мы как бы присутствуем в лаборатории гения, который при нас совершает чудо превращения неясного контура в совершенную художественную картину, темного на­ мека — в глубокую блистающую мысль» (466). Эти слова были написаны в 1922 году. К такой постановке проблемы в общем виде советская эстетика выш ла только в конце десятилетия, когда пристальный интерес исследователей привлекла мысль М аркса о том, почему произведения классического искусства сот- .320

ни и тысячи лет сохраняю т для нас значение нормы и недосягаемого художественного образца. Проблема была поставлена на обсуждение, и оно оказалось тесно связанным с преодолением вульгарных представлений о связи искусства с действительностью и выдвижением на первый план образа как средоточия художественной концепции действительности. В этой важнейшей дискуссии советской эстетики 20— 30-х годов слово Брюсова занимает свое весомое место. 21—Брюсовские чтения

11ШШН!!1111!!ШШ1111!!!ШШ1!111Ш111!1Ш!1Ш111111111111111111ШШ1!Ш11<11111111|| Э. С. Даниелян T B 0P4L C T B 0 БРЮСОВА В ОЦЕНКЕ СОВЕТСКОЙ КРИТИКИ (20-е ГОДЫ) В послеоктябрьской деятельности Брюсова важное место занимает его литературная работа. Многогранна практическая деятельность в различных советских уч­ реждениях, ,в том числе организация Литературно-худо­ жественного института, преподавание в этом и в дру­ гих учебны,х заведениях. Революция захватила Брюсова и как художника, и как ученого и общественного деятеля. Брюсов понял значение происходящих перемен в ближайшее время после Октября. В советском литературоведении приво­ дились факты, свидетельствующие о том, что советская ориентация Брюсова стала известна в августе 1918 го­ д а 1. Но, видимо, эта дата может быть пересмотрена: Брюсов принял решение о переходе «на советскую плат­ форму» еще раньше, о чем свидетельствует интервью И. Бунина корреспонденту газеты «Одесский листок» от 1 июня 1918 г., в котором затрагивался вопрос о «возможности» сотрудничества Брюсова с большевика­ ми. Уточняя эту дату, А. Н. Трифонов2 считает, что встречи Брюсова с Луначарским в апреле 1918 года заложили основу сотрудничества поэта с советской властью, и уже летом 1918 года Брюсов начал рабо­ тать в Н арко матросе. 1 Н. Винокурова. Письма Брюсова в САОН. — В кн.: «Брю- coiBCtaie чтения 1962 года», Ереван, 1963, с. 401. 2 «Русская литература», 1973, № 4, с. 7. 322

Известно то большое значение, которое придавал поэт Октябрьской революции: «Великие события конца 10-х годов—Европейская война и О ктябрьская револю­ ция побудили меня в самой основе, в самом корне пере­ смотреть все свое мировоззрение. Переворот 1917 года был глубочайшим переворотом и для меня лично: по крайней мере, я сам вижу себя совершенно иным до этой грани и после ее. Сколько могу судить, это резким образом сказывается не только на том, что я писал после 17 года, но и на том, как я писал»1. Послеоктябрьское творчество Брюсова представлено сборниками стихов «Последние мечты» (1920 г.), «В такие дни» (1921 г.), «Миг» (1922 г.), «Дали» (1922 г.), «Меа» (1924 г.), тремя книгами стиховедческих работ, многочисленными статьями-отзывами почти на все за­ служивавшие внимания сборники молодых авторов, а также крупными переводческими работами, работой в качестве редактора, текстолога, историка литературы. Идейная эволюция Брюсова, вставшего на новый для него путь, не могла пройти незамеченной. В загранич­ ной эмигрантской прессе появился целый ряд статей, авторы .которых пытались принизить значение Брюсов а - поэта, вновь поднимая вопрос о «рассудочности» его поэзии, об оскудении его таланта. Д аж е такой, кичив­ шийся своей «беспартийностью» журнал, как «Русская книга», издававшийся в Берлине, в ежемесячных об­ зорах «Писатели. Судьба и работы русских писателей, ученых и журналистов» отмечал лишь общественную деятельность Брюсова, не упомянув ни разу ни одну из его послеоктябрьских книг. Или в статье А. Ященко «Русская поэзия за последние три года» в,том же ж ур­ нале подчеркивалось, что «в рабоче-крестьянской рес­ публике он (Брюсов) достиг чинов высоких и занял посты руководящие, но официальным бардом револю­ ции, по-видимому, не сделался»2. Подобное отношение к Брюсову эмигрантских изда­ ний надо считать закономерным. Буржуазная интелли­ генция, оставшаяся в России, также осуждала поэта за то, что он приветствовал революцию. За это же Брюсов 1 Л итературное наследство, т. 27— 28, 1937, с. 472. 2 «Русская книга», 1921, № 3, с. 8. 323

даж е был исключен из дирекции Московского литера­ турно-художественного кружка, председателем которой он был в течение нескольких лет. В нашем сообщении мы ставим целью проследить за тем, как был понят и оценен поэт в советской кри­ тике. Заметим, что в нашем литературоведении неодно­ кратно и в разные годы высказывались мнения, что в 20-е годы о Брюсове почти не писали, что вспоминали о нем лишь в негативном плане, что «даже в печать прокрадывается беспардонное отношение к Брюсову», напоминающее ругательства «Нового времени»1. К со­ жалению, мнение о том, что в 20-е годы Брюсов как поэт был забыт, находит место и в работах советских литературоведов последнего десятилетия. Так, К. Зелин- акий в своей книге «На рубеже двух эпох» утвер­ ждает, что «поэзия Брюсова стала мишенью в развер­ тывавшейся литературной борьбе са.мых разных групп», что «более чем кто-либо из писателей старшего поколе­ ния Брюсов стал жертвой упражнений вульгарных социологов»2. Известный исследователь творчества Брю­ сова Д. Е. Максимов пишет, что в 20-е годы «Брюсовым перестали интересоваться. Большинство современников Брюсова, в том числе и блатожелательно к нему отно­ сившихся, признавало, что он к тому времени сделал «свое дело на поле поэзии»3. Насколько справедливо это мнение о холодном и равнодушном отношении советской критики 20-х годов к творчеству поэта? Анализ многочисленных статей и рецензий, опубли­ кованных на страницах советских газет и журналов этих лет, дает возможность сделать вывод о несостоя­ тельности подобных заключений. Каждый сборник Брюсова находил многочисленные отклики (их в 20-е годы было опубликовано более 60 на различные изда­ ния поэта) и хотя некоторые из ник написаны в рез­ ком, неприемлемом тоне, но большая часть пытается объективно, с научных позиций рассмотреть после­ октябрьское творчество Брюсова. 1 «Пролетарская правда» (К иев), 1924, № 5, 6 января. 2 К. Зелинский. Н а р убеж е двух эпох, М., 1962, с. 253. 3 Д . Максимов. Брюсов. П оэзия и поэиция, Л ., 1969, с. 232. 324

В критике высоко оценивалось то, что Брюсов начи­ нал и продолжает свою литературную деятельность как смелый новатор. В одном из ведущих органов тех лет, журнале «Печать и революция» за 1921 год Д. Выгод­ ский писал: «Брюсов пытается каждый раз найти новые ритмы, новые слова, новые созвучия, и стих его «По­ следней мечты» звучит более сильно, более уверенно... Может быть, еще никогда стих Брюсова не звучал так четко, как в его «Ночи». Латинская медь и пушкинская легкость — два истока, всегда питавшие Брюсова, здесь слились в завершенной гармонии»1. В том же журнале была опубликована рецензия по поводу сборника «В такие дни». Критик В. Аксенов отмечал, что одной из основных в творчестве Брюсова стала тема революци­ онной современности: «нам интересен настоящий Брю­ сов, в период настоящей революции, и сборник отвечает нашему интересу не только в тех его отделах, где автор прямо говорит о политике (что для него новости не составляет: он и в самых ранних своих книгах писал стихи такого рода), но и там, где он говорит о «вечной правде кумиров», о «мелькающих днях и ночах»2. Примечательна и статья в журнале «Вестник книги» за 1921 год. В ней, в частности, говорилось: «...общест­ венные темы не были чужды и прежнему Брюсову— Брюсову 1905— 1914 годов, — но если в прошло мои их касался мимоходом и критика признавал'а их иногда ниже стихов необщественных, то теперь картина едва ли не обратная. В политических стихах Брюсова бро­ сается в глаза их сравнительная простота, и яркость. Из них видно, что в поэзию Брюсова, подчас немного сухую, сложную — новые мотивы внесли освежающую струю»3. Наконец, отметим отзыв крупного русского лирика О. М андельш тама, высоко оценившего послед­ ние сборники поэта: «Есть чему поучиться и в послед­ них книгах Брюсова — «Далях» и «Последних мечтах». Здесь он дает образцы емкости стиха и удивительного 1 Д . Выгодский. Брюсов. Последние мечты. — «Печать и рево­ люция», 1921, № 3, с. 271. 2 В. Аксенов. Брюсов. В такие дни.— «Печать и революция», 1922, № 6, с. 293. 3 Без подписи. Брюш в. В такие дня. — «Вестник книга», 1922, № 1— 2, с. 45. 325

расположения богатых смыслом разнообразных слов в акут о отмеренном пространстве»1. Некоторые из высказываний тогдашних критиков на первый взгляд кажутся направленными против после­ октябрьских произведений Брюсова, однако по суще­ ству они являются еще одним подтверждением актив­ ной роли Брюсова в деле организации пролетарской литературы. В этой связи интересна заметка Н. Лерне­ ра, опубликованная в журнале «Жизнь искусства» под громким названием «Саморазоблачение Брюсова». Под видом рецензии на сборник «Миг» автор выражает не­ годование по поводу сделанного открытия: оказалось, что два стихотворения Брюсова, опубликованные в сборнике «Миг», до того были напечатаны в журнале «Художественное слово» под псевдонимами—«А. Г ал а­ хов» и «В. Бакулин». «Таким образом,—сетует автор,— создавалось впечатление, что Брюсов окружен последо­ вателями. Цель его ясна: создать в читателе впечатле­ ние значительного движения, инсценировать крупное явление, которое самому редактору, очевидно, представ­ лялось ничтожным, если лля поддержки его вздумалось прибегнуть к подобному приему»2. Понятно, что заметка Н. Лернера не могла служить поводом для спора о праве писателя на псевдоним. Брюсов справедливо увидел в нападках Н. Л ернера их политический смысл. Он писал: «Неужели Н. Лернер и в самом деле думает, что приходилось печатать два стихотворения под псевдонимами, чтобы создать иллю­ зию, что в РСФСР существуют писатели, которые ж е­ лали бы «художественно претворить революцию?» Неужели в 1920 г. нужно было «инсценировать» поэтов, согласных писать о революции? Конечно, Н. Лернер знает, что все это не так. Что он моих стихов не пони­ мает, это я в самом деле допускаю, но что он в самом деле думает то, что вытекает из его заметки, этого я, к его чести, допустить не могу»3. 1 О. Мандельштам. Буря и натиск. — «Русское искусство», 1923, № 1, с. 77. 2 «Ж изнь искусства», 1923, № 8, с. 16. 3 В. Брюсов. П о п ов оду очередной критики. — «Ж изиь искус­ ства», 1923, № 9, с. 6. 32В

Резким нападкам подвергался Брюсов со стороны ряда критиков пролеткультовского и лефовского на­ правления. В советском брюсоведении особенно часты ссы л к и на статью Б. Арватова «Контрреволюция фор­ мы». При этом забывается, что статья Б. Арватова посвящена в основном анализу стилистических приемов Брюсова (по сборнику «В такие дни») и в ней содер­ жались верные в целом наблюдения лексического и синтаксического порядка. Однако анализ отмеченных фактов сделан в полемически заостренной и крайне субъективной форме, в силу чего критик приходит к беспощадному выводу: «Брюсов извращает революцию, шаблонизирует сознание, воспитывает статичность и архаизм эмоций. Вот почему поэзия Брюсова, несмотря на ее «содержание», «является ни чем иным, как со­ циально-художественной реакцией»1. Оценка поэзии Брюсова как контрреволюционной по своей форме и, в конечном счете, даж е реакционной по содержанию, не только не встретила признания, а, напротив, вызвала возражения многих советских критиков. К. Л аврова в рецензии на сборник «Меа», оценивая положительно многие циклы книги — «В наши дни» (патетика рево­ люции, приветствия и размы ш ления), — «В деревне» (радость и нежность к жизни в природе) — «Из книг» (пленительная власть книжной культуры) и т. д., в то же время замечает: «Стихи этого сборника обремене­ ны обычной для Брюсова книжной мудростью, атрибу­ тами ученого аппарата в стиле ритмически нарочито (из-за профессионального пристрастия) усложненном: конструкция фразы произвольно затруднена, иногда ради эффектов ритма, словарь изобилует терминами и именами»2. С. Ш увалов в статье «Последние песни Брюоова», отмечая указанные особенности поэтики Брюсова, делает интересные выводы об особом методе поэта: «Даже при беглом просмотре стихов «Меа» нельзя не заметить одной их особенности, это—обилие научных терминов и понятий, заимствованных из самых разнородных дисциплин. Нет сомнения, что здесь осо- * Б. Арватов. Контрреволюция формы. — «Л еф », 1923, № 1, с. 228. 2 «Красная Новь», 1924, № 7— 8, с. 382.

бый метод употребления слов и построения образов, определенный эйдологический прием, который'можно назвать научно-художественным универсализмом»1, что же касается особого пристрастия Брюсова к мифологи­ ческим, историческим, географическим терминам и име­ нам, С. Ш увалов относит его к особому поэтическому приему — художественному номинализму. Как мы видим, уже в 20-е годы советские критики обращают внимание на определенные стилистические приемы поэта, делают попытки определить искания но­ вых средств художественного выражения, отнести эти поиски к созданию нового особого метода. Это тяготе­ ние Брюсова к ораторски-возвышенному, риторическо­ му стилю современные исследователи (Б. Михайлов- акий) относят к явлению «неоклаеоики». Стремление Брюсова создать научную поэзию, ярко проявившееся в последние годы ело жизни, представ­ ляет собой важный эксперимент в истории русской поэзии. Эта сторона творчества Брюсова, к сожалению, не получила должного признания в критике 20-х годов. Чуждая широте брюсовской мысли, критика видела в его стихах «соединение несоединимого», механическое перечисление разнородных понятий. Положительные стороны научной поэзии Брюсова — смелость мысли, опирающаяся на завоевания диалектического материа­ лизма, глубокая эрудиция, вера в науку, философский оптимизм — 'были совершенно не оценены. Особый упор делался критиками на непонятность научной поэзии Брюсова для «простого» читателя. Например, И. Ани­ симов писал о сборнике «Дали»: «Поэт сознавал свою неширокую доступность и заботился устранить ее путем справочника. Поэт-ученый с любовью насыщал свои произведения цветами овоей эрудиции, затрудняя этим их доступность. Справочником этого не исправить и Брюсову никогда не стать поэтом массового значения»2. Заметим, что сейчас уже никто не говорит о непонят­ ности научной поэзии Брюсова, и сами научные стихи поэта относят к заметным явлениям русской литера­ туры. 1 С. Ш увалов. П оследние песни Брюсова. — В кн.: «Семь поэ­ тов», М., 1927, с. 160— 161. 2 «Книгоноша», 1924, № 40, с. 3—4 .

Не получило верной оценки в те годы и глубокое чувство патриотизма в послеоктябрьских стихах Брю­ сова, тесная связь идей революции с идеей родины и народа, а за разработку исторической тематики и утверждение преемственности во всемирной истории поэт даж е подвергался нападкам. Как это ни парадок­ сально, но стихотворение «Только русский» приводи­ лось в качестве примера националистического истолко­ вания Брюсовым русской революции. Г. Горбачев пи­ сал: «Брюсов говорит о революции словами национа­ листическими, воспринимая Коминтерн как националь­ ное торжество России. Брюсов, сравнивая революцию с церковной обрядностью, связывает прямой преемствен­ ностью кремль московских князей с нашим Красным К р е м л е м » 1. После Октября увидели свет несколько стиховедче­ ских работ Брюсова, которые вызвали многочисленные отклики. Представитель «морфологической» поэтики Г. А. Шенгели и «психологической» поэтики А. Г. Горн- фельд, отмечая многосторонность и точность наблюде­ ний в «Науке о стихе», в то же время справедливо указывали, что брюсовокая методология ограничивала возможность вплотную подойти к подлинному исследо­ ванию самой структуры художественной формы. Еще резче высказывались О. М. Брик, Б. В. Томашевский, Р. О. Якобсон, Г. Чудаков, Н. Ш варц, утверждая, что в брюсовском труде отсутствует именно теория стиха, что в ней нет строгой определенной системы, что рабо­ та Брюсова «является хаотическим собранием фиктив­ ной номенклатуры и бесчисленных эмпирических рецеп­ тов». Следует сказать, что сегодня отрицательное значение стиховедческих трудов Брюсова переоценива­ ется и, как замечает С. Гиндин, «труд Брюсов а-стихо­ веда никогда не был адекватно проанализирован», что «•критики не захотели выяснить, какие задачи ставил сам Брюсов», что «взгляды Брюсова по целому ряду вопросов были не только не поняты, но истолкованы прямо неверно»2. С. Гиндин справедливо приходит к 1 «Красный ж урнал для всех», 1924, № 11, с. 837. 2 ВЯ, 1968, № 6, с. 124. 329

выводу, что «несмотря на имеющиеся серьезные недо­ статки и противоречия, работы Брюсова в определен­ ной степени способствовали развитию научного стихо­ ведения». *** В 1923— 1924 г. на страницах центральных и пери­ ферийных газет и журналов были опубликованы мно­ гочисленные материалы, связанные с празднованием юбилея поэта: информационные сообщения о предстоя­ щих торжествах и о готовящихся к изданию сборниках произведений поэта, опубликована грамота Президиума ВЦИ'К, подчеркивающая заслуги Брюсова, отчеты о прошедших вечерах чествования, юбилейные статьи. Трудно составить полное впечатление о том, как прошел юбилей поэта. Высказывались мнения, что юби­ лей прошел без настоящего подъема, а по словам Н. Асеева, Брюсов на пожелание пережить двойной юбилей ответил: «Нет, уж довольно одного. Не желаю Вам встретить такого»1. Известен факт, что когда газета «Вечерняя Москва» в номере от 14 декабря опубликовала анкету под заго­ ловком: «Наркомпрос хлопочет об ордене Трудового Красного Знамени для Валерия Брюсова. Правильно ли это?», то участники анкеты единодушно ответили отрицательно на вопрос о награждении Брюсова, что до сих пор вызывает недоумение советских литературо­ ведов. И не случайно К. Зелинский пишет по этому поводу: «Сегодняшнему читателю покажется диким, что такой удивительный поэт, труженик и коммунист, име­ ющий выдающиеся заслуга перед русской литературой, как Брюсов, в дни его пятидесятилетнего юбилея мог публично быть признан недостойным революционной награды »2. Однако не следует забывать и того, что за литературную деятельность в те годы орденом Крас­ ного Знамени был награжден только лишь Демьян 1 Н. Асеев. Валерий Брюсов. — «Известия», 1924, № 233, И октября. 2 К. Зелинский. Н а рубеж е двух эпох, с. 254. ззо

Бедный, заслуги которого перед революцией неоспо­ римы. Но, несмотря на отрицательное отношение отдель­ ных лиц к юбилею Брюсова, обзор газетных материа­ лов свидетельствует об общем доброжелательном отно­ шении к поэту. Почти все газеты и журналы поместили приветствия по случаю юбилея, затем обстоятельное, в спокойном, дружественном тоне изложение чествования. Особенно была выделена речь Луначарского, заявив­ шего, что «имя Брюоова золотыми буквами вписано з историю русской литературы»1. Чествование повлекло за собой обилие юбилейной литературы, подверглись переамютру многие взгляды на творчество Брюсова, подчеркивалась многосторон­ ность его деятельности, многообразие его творческих интересов. Последовавшая вскоре после юбилея смерть поэта вызвала поток информационных сообщений о похоро­ нах, высказываний видных поэтов и общественных дея­ телей о заслугах Брюсова, статей, подытоживающих жизненный путь поэта, оценивающих его вклад в раз­ витие русской литературы. Большое значение имели воспоминания А. Луначарского и его статьи «Брюсов» и «Брюсов и революция», опубликованные в «Правде» и «Известиях» от 10 и 11 октября. Вместе с тем отме­ тим, что некоторые положения из воспоминаний Л уна­ чарского получили иную трактовку в стане недобро­ желателей. В некрологе, написанном Святоподком- Мирским и помещенном в журнале «Современные за­ писки» (П ариж ), говорилось, что «коммунисты приняли его (Брюсова) без энтузиазма. С ними у него не наш­ лось общего языка. Отношение к нему коммунистов ярко выступает из воспоминаний Луначарского», после чего приводилась цитата, согласно которой будто бы назначение Брюсова заведующим библиотечным фон­ дом Луначарским рассматривается как синекура, из чего делался вывод, что «.^советская служба давала ему мало радости»2. А. В. Луначарский высказывал мысль, что Брюсов 1 «И звестия», 1923, № 284, 18 декабря. 2 «Современные записки», 1924, № XXII, с. 415. 331

принял революцию только политически (>«Берит£ меня как работника, «как каменщ ика»), ню не смог измене­ ния в своем мировоззрении отразить в послеоктябрь­ ском творчестве. Подхватив эту мысль Луначарского, некоторые критики довели ее до крайностей. Так, Г. Горбачев писал: «Приняв революцию политически, Брюсов, конечно, не переродился в глубинах своей духовной жизни и в основах восприятия. Поэтому большой ошибкой со стороны Брюсова было выпустить сборники стихов, в значительной части посвященных пр олетарской рев ол юц ии»1. Публикацию различных материалов — неизданных стихотворений поэта, воспоминаний о нем, статей, по- новому характеризующих творчество Брюсова, вызвали первая, вторая, пятая годовщины со дня его смерти. Оправдывая слова Есенина «большое видится на расстоянии», критики изменили свои взгляды на твор­ чество поэта. Например, Борис Анибал, в свое время писавший в рецензии на сборник «Миг», что «Брюсов уже давно сказал то, что должен был сказать, и «Миг» только ненужная реплика бывшего премьера», в 1926 году призывает «внимательно приглядеться к его твор­ честву, достойно оценить его высокое мастерспво и многому поучиться у Брюсова». Вспоминая о первой встрече с Брюсовым в 1920 году и о чтении поэтом своих стихов, Б. Анибал замечает: «Тогда я в первый раз услышал первые, по-настоящему хорошие стихи о р е в о л ю ц и и » 2. В 1924— 1925 годах были изданы два литературю- ведчеаких сборника, посвященных Брюсову. Первый из них, под редакцией проф. Когана, был подготовлен в связи с 50-летием поэта и включал доклады и привет­ ствия, прочитанные на юбилее; второй — составленный Е. Ев геньев ым-М аксимов ым «Памяти Брюсова», со­ стоял из биографических отрывков, стихотворений поэ­ та, воспоминаний, критических статей. В эти же годы увидел свет ряд стихотворных сбор­ ников Брюсова: «Кругозор» (1922), «Избранные про- 1 Г. Горбачев. Очерки современной русской литературы. Л ., 19.25, с. 32. 2 Б. Анибал. В. Я. Брюсов. — «Н аш а газета», 1926, № 233, 9 октября. 532

ивведения в 3 томах» (1926), «Неизданные стихи» (1928), что дало возможность вновь обратиться к дореволюционному творчеству поэта, осмыслив его с новых, марксистских позиций. Сборник «Кругозор» — книга избранных стихов — был составлен самим Брю­ совым. В предисловии поэт выражал сомнение в воз­ можности для автора познакомить с собой как с поэтом, издавая стихи, которые ему кажутся «наиболее удач­ ными» и которые ему «наиболее дороги». Но опасения Брюсова оказались напрасными: в рецензиях, напеча­ танных в журналах «Книга и революция», «Бюлле­ тень книги», утверждалось, что попытка поэта вполне удалась и антология, включающ ая 145 стихотворений, вполне в состоянии представить современному читате­ лю крупное дарование поэта, которое «оживает перед нашим взором». Многочисленные отклики вызвало издание «Избран­ ных произведений» в 3-х томах. В них отмечалась большая потребность в книгах такого рода и вся важ ­ ность создания целостного образа творческого пути поэта. Обосновывая задачи такого издания, Г. Лелевич указывал на необходимость «собрать произведения, с одной стороны, наиболее совершенные по форме, а с другой — наиболее ярко и выпукло представляющие основные этапы творческого пути автора»1 и находил, что избранное в основном удовлетворяет требованиям. Ту же оценку дал трехтомнику и В. Волошинов: «И з­ бранные произведения Брюсова вполне отвечают своей задаче — дать целостный образ творческого пути поэта. Это не разрозненная масса отдельных стихотворений, связанных одним именем и одной поэтической манерой. В книге действительно показано творчество Брюсова в его становлении, в его живом органическом росте»2. Поэт С. Городецкий назвал «Неизданные стихи» «самой волнующей из всех книг Брюсова... Посмертная хнига «Неизданных стихав» показывает горн, на кото­ ром он перековал свое мировоззрение. Полезная для всех, кто еще не перековал себя, книга»3. С ним соли- 1 «Печать и революция», 1926, № 2, с. 198. 2 «Звезда», 1927, № 3, с. 200. 3 «Известия», 1928, № 163, 15 июля. 333

даризируется и Ник. Богословский, подчеркивая, что Брюсов всегда разрабатывал самые трудные формы стиха, и эта книга дает прекрасные образцы сложных стихотворных опытов. Обращалось внимание читателя на историко-литературное значение незавершенных произведений Брюсова, на изменение внешних приемов п и с ь м а 1. Публикация «Дневников», записей «Из моей жизни», писем к П. Перцову, Блоку, Горькому привела к ново­ му подъему интереса к творчеству и личности поэта, к оценке его как сложной фигуры в истории русского символизма. По образному выражению Д. Благого, «Дневники» «вызвали впечатление разорвавшейся бом­ бы». Рецензенты отмечали, что в «Дневниках» и «Из моей жизни» историки литературы почерпнут немало интересных сведений о той эпохе. Подчеркивалось свое­ образное, критическое отношение главы московской школы к символизму и его отдельным представителям— Д. М ережковскому, Ф. Сологубу, К. Бальмонту, А. Б е­ лому, выделялись интересные отдельные замечания о современниках, журналах, литературных салонах и т. д. Многие похвалы вызвал язык Брюсова — «это прекрасные страницы, написанные великолепным чет­ ким языком, несколько строк — портрет, несколько штрихов — историческая картина»2. По словам Ю. Со­ болева, «Дневники его юности и первых лет творческой его зрелости — документы высокой биографической и общественной ценности»3. К 1926 году относится появление первой монографии о творчестве поэта — небольшой по объему книги Г. Лелевича «В. Я. Брюсов». Она вызвала ряд откли­ ков, и хотя Г. Лелевич упрощал и приукрашивал путь поэта, видя в каждом его шаге «биение мужицкой кро­ ви», рецензенты отмечали, что исследователь сделал первую попытку если не объяснить, то во всяком слу­ чае популяризировать творчество Брюсова и приблизить его к широкой читательской массе. Вот что писал А. Цинговатов: «Книжка эта скорее напоминает боль­ шую журнальную статью критико-публицистического 1 «Печать и революция», 1928, № 8, с. 107. 2 К. Л о к с .— «Красная новь», 1927, № 4, с. 232. 3 «Красная газета», веч. вып., 1927, № 131, 8 июля. 334

типа, чем строго исследовательскую работу»1, и далее указывалось на преувеличение влияния французского символизма, фактов личной биографии поэта. Вульгарно-социологическая основа исследования, попытка объяснить принятие революции «мужицкой кровыо», происхождением поэта уже в 20-е годы вы зва­ ла отповедь в критике. Л. Якобсон резко замечает: «Вместо того, чтобы заинтересовать читателя основ­ ными проблемами брюсовокой тематики, символикой поэтических образов, наконец, чисто формальными до­ стижениями одного из лучших русских стилистов, — Лелевич занят монотонно-однообразным варьированием одних и тех же полюбившихся ему идей. Такие выра­ жения, как «амбар», «ласковый старик», «амбарный мир», «амбарная любовь», которые встречаются десят­ ки, а то и сотни раз, способны вызвать только скуку и впечатление скудности обобщающих идей»2. Примечательна статья Р. Мессер «О социальной природе поэзии В. Я. Брюсова»3. В ней автор статьи поставила перед собой сложную задачу — определить место Брюсова в символизме и истории русской поэ­ зии. Полемизируя с Г. Лелевичем, который трактовал поэзию Брюсова как отталкивание от «амбарного ми­ ра», Р. Мессер впадает в крайность и все качества Брюсова объясняет «активной буржуазной сущностью его творчества». Некоторыми исследователями были написаны серь­ езные работы о творчестве Брюсова дооктябрьского пе­ риода, но не были адекватно проанализированы до­ стоинства и недостатки произведений последних лет его жизни (Ю. Тынянов. «В. Я. Брюсов», 1926). Таким образом, устоявшееся в советском литерату­ роведении мнение о том, что в 20-е годы Брюсов был забыт своими современниками и о нем не писали, опровергается тем обширным фактическим материалом, который далеко не полностью приводится нашим сооб­ щением. Анализ этого материала свидетельствует о том, что в 20-е годы в советском литературоведении 1 «Книгонош а», 1926, № 10, с. 25. 2 «Печать и революция», 1926, № 6, с. 207. 3 «На литературном посту», 1929, № 19— 22. 335

не было еще устоявшихся взглядов на творчество Брю ­ сова. В конкретных историко-литературных разработ­ ках творчества Брюсова сталкивались диаметрально­ противоположные точки зрения: «Жирмунский называл его романтиком, С акулин— символистом, Гроссман — поэтом парнасского типа, Луначарский—рационали­ стам, тяготеющим к классической традиции стиха. Со­ циологическое литературоведение считало, что поэт не нашел выхода из старого мира»1. Но в то же самое время нельзя не признать опре­ деленных заслуг литературоведов, поставивших и раз­ решивших ряд серьезных проблем при изучении твор­ чества поэта. Полемика, развернувшаяся вокруг Брю­ сова, свидетельствовала о разных методологических подходах к его творчеству. На фоне этой критики вы­ делялись статьи, где с серьезных марксистских позиций были предприняты попытки проанализировать гносео­ логические корни поэзии Брюсова. * М. Петрова. Р усская литература XX века. — В кн.: «Совет­ ское литературоведение за 50 лет», Л., 1968, с. 165. 33»

III. Б Р Ю С О В И НАЦИОНАЛЬНЫЕ ЛИТЕРАТУРЫ 22— БрююО'Вские чтения



1!111Ш1Ш!11111МШШШ1111ШМ!11Ш11ШШШ1ШШ;[!!:ШШ!:1!!11ШШШШ1Ш1Ш А. А. Китлов БРЮСОВ И КЕЛЬТСКИЙ МИР Кельтская культура самых разных эпох глубоко- интересовала Валерия Брюсова. Его художественные произведения, связанные с кельтикюй (стихи, проза, переводы), статьи, неопубликованные рукописи, замет­ ки об огамичеоких надписях IV, V—VI веков, которые иногда называют «кельтскими рунами», целых пять таблиц с классификацией кельтских языков, наброски неоконченных статей, содержащие самобытные размыш­ ления по истории Ш отландии, Ирландии, Уэльса, рим- ско-бритте ко го населения юго-востока Британии, Армо­ рики (Бретань)—все это свидетельствует о неустанном внимании Брюсова (поэта, ученого, лингвиста) к древ­ ним, средневековым и современным кельтам. Еще в гимназические годы Брюсов приступил к изучению «Записок Юлия Цезаря о галльской войне»: «Я зачитывался Ц езарем и но латыни, и в русских п е­ реводах, писал в подражание ему описание войн на моем воображаемом материке, писал повесть из времен Галльской войны под заглавием «Д ва центуриона» и. большую статью о Цезаре под заглавием «Похитители власти»1. Сохранились две строфы незавершенной юношеской поэмы Брюсова «Бренн» (1891)2, сюжет которой — взятие кельтами под предводительством Бранна Рима в 390 году до н. э. Брюсова вдохновил 1 В. Брюсов. И з моей ж изни, М ., 1927, с. 38. 2 Н. Гудзий. Ю ношеское творчество Брюсова. — «Литератур­ ное наследство», т. 27— 28, М., 1937, с. 225.

образ вождя кельтов, разбившего римлян при Алии и державшего в осаде Капитолий до тех пор, пока Рим не согласился уплатить .победителю контрибуцию. Через двадцать лет, будучи уже зрелым писателем, Брюсов вновь вспоминает о Бревне в романе «Алтарь Победы». Здесь Брюсов создает живую картину нравов Рима в эпоху борьбы христианства и язычества в IV веке н. э. Весьма характерна концовка «Алтаря Победы»: «Старый Бренн! Повтори свои надменные слова перед униженным Римом! Горе побежденным! Крест брошей на одну чашу весов, и всего золота мира недостаточно, чтобы перевесить его»'. Эта историческая параллель не лишена символики «Меча» и «Креста», ибо Бренн, как известно по преданию, на чашу весов бросил свсй гро­ мадный галльский меч. В примечаниях к словам одного из персонажей романа (Ремигия) Брюсов укажет: «Римляне носят право на оконечности мечей» — слова, приписываемые историками не римлянину, но Бренну, предводителю галлов, сжегших Рим»2. Необычайно широк круг источников, которыми пользовался Брюсов, работая над исторической дило­ гией «Алтарь Победы» и «Юпитер Поверженный». Мы в данном случае рассмотрим ее только под определен­ ным углом. Достаточно оказать, что упоминания о кельтах (нравы, обычаи, характеры, одежда, обувь, вооружение, пища, древние кельтские названия городов и рек) встречаются в дилогии и в примечаниях Брюсо­ ва к ней до 70 раз! Для Брюсова нет «второстепенных» художественных деталей в воссоздании прошлых эпох, каждый древне­ бытовой штрих живет у него своей жизнью и в то же время служит основной идейно-художественной задаче исторического романа о Риме IV века н. э. В «Алтаре Победы» и в «Юпитере Поверженном» писатель вводит нас в сложную историю и географию древнего кельт­ ского мира не только в его соотношении с Римом, но и с германцами и т. д. Брюсов, опираясь на латинские и древнегреческие источники, дает нам разнообразие 1 В. Брюсов. Поли. собр. соч., т, 13, «Сирин», с. 294. 2 Там ж е, с. 311. JS4U

названий кельтских племен, прочно вошедших в топо­ нимику Европы. Здесь и париси.и (потом — П ариж ), здесь и бои (потом — Богемия), кельтскими считаются по происхождению такж е названия рек — Рейна, Д у­ ная, Н еккара, М айна и т. д Брюсов следит за тем новым культурным слоем, который возник на месте бывшей Галлии: «Авсоний (310—395 г .) ,— пишет он,— один из последних пред­ ставителей римской культуры, уроженец Галлии, родом кельт...»1 Разумеется, столь обильная «кельтская мо­ заика» в «Алтаре Победы» и в «Юпитере Повержен­ ном» отнюдь не изолирована от остального «варвар­ ского мира», свившего себе гнездо в самом Вечном Го­ роде и в Медиолане, при императоре: «Среди раззоло­ ченных вельмож, собравшихся здесь, меня поразило громадное количество лиц неримских: здесь было много Франков с суровым выражением, немало Германцев... Британцы с длинными усами. Весь этот люд тихо пере­ говаривался, причем до меня долетали порой искажен­ ные слова людей, плохо владевших римской речью, и вся зала гудела, как улей. Ж дать мне пришлось долго, потому что номенклатор поочередно называл ряд дру­ гих имен, среди которых большинство такж е не были Л а т и н с к и е » 2. «Британцы с длинными усами» — казалось бы, что здесь особенного, но Брюсов, рисуя образы этих Островных кельтов, отлично помнит сообщения Диодо­ ра о том, что одни кельты брились, другие носили бо­ роды. Знатные ж е кельты брили щеки, но оставляли такие длинные усы, что они закрывали им рот. Брюсов знает по «Географии» Страбона, что по внешнему виду иногда было чрезвычайно трудно отличить кельтов от германцев, но писателю надо их «отличить» и в то же время подчеркнуть, что речь идет о кельтской знати, которая и служа Риму сохраняет свои обычаи. От Бренна до этих «раззолоченных вельмож», ставших прислужниками Рима, даж е его властями, прошло мно­ го веков, но там, в Каледонии и Гибернии, остались еще никем не покоренные кельтские кланы. > В. Брюсов. Н еизданная проза, М.— Л ., 1934, с. 175. 2 Там ж е, с. 67. 341

В Ирландии никогда не ступала нога римского ле­ гионера, а в Британии могущество Римской империи простиралось только до Шотландских Гор, что и отме­ чает Брюсов скупым, но точным штрихом, когда рисует эпический образ Рима-Завоевателя: Он встал, как царь, в торжественной порфире, Укрыв под ней весь мировой простор, От акал Сахары до Ш отландских гор, От врат Мелькарта до снегов Сибири1 Брюсов и в отрочестве, и в юности, и в зрелые годы жизни любил и охотно перечитывал Вальтера Скотта на английском, французском2, немецком языках, знал русские переводы его произведений. «Отца историче­ ского романа» он тщательно изучал, но не забывал также поэм и баллад Скотта. Недавно была опублико­ вана неизвестная баллада Брюсова, само название ее весьма примечательно— «Баллада, подражание Валь­ теру Скотту», интересна и дата написания баллады 4/17 марта 1918 г.3 От раннего юношеского стихотворения о волшебнике Мерлине, рождение и жизнь которого окружены «кельтскими сумерками» до последних сти­ хотворений (1924 г.), когда на смену символическим туманам пришла «золотая заря времен», поэт не забы ­ вает ни кельтскую мифологию, ни Рыцарей Круглого Стола, ни Тристана и Изольду, ни Грааль, ни Парси- фаля, ни Лоэнгрина, ни Бессмертного короля Артура,, ни поздних крестоносцев, ни последних бардов. Воз­ можно, все это и дало наблюдательному Владимиру Маяковскому право назвать Валерия Брюсова до рево­ люции «седобородым свидетелем Крестовых походов». Сам поэт в стихотворении «Романтикам» (1920) так пишет о юности: 1 В. Брюсов. С обрание сочинений, т. 3, М ., 1974, с. 385. 2 В мемор. кабинете В. Брюсова в Москве сохранились книг» Вальтера Скотта на английском и французском языках (в част­ ности, W alter Scott. «Ze. puritain d’ecosse», изд. в П ариж е, W alter Scott. «Count Robert of Paris», изд. в Лондоне). В «Графе Роберте Парижском» В. Скотт пишет и о кельнских дружинах в Византии,, которые предшествовали норманнам. 3 «Звезда», 1973, № 12, с. 203. 842

Светлы картины, и чары не страшны: пропитан Воздух великой тоской по нездешней стране! В юности кем этот трепет тоски не испытан, К то с Л оэнгрином не плыл на волш ебном челне? Историзм Вальтера Скотта оставил след в мышле­ нии Брюсова-поэта, Брюсова-историка. Сохраняя лите­ ратурную преемственность, Брюсов доводит до лако­ ничного совершенства, до строгой и мужественной красоты, до виртуозной музыкальности жанр русской исторической баллады. Весьма показательна в этом отношении его историческая баллада «Мария Стюарт», вышедшая в свет в 1901 году. В пяти строфах баллады Брюсов стремится дать и нрав Марии Стюарт, и кон­ трасты ее жизни во Франции и Шотландии, и ее темпе­ рамент, и многолетний плен у вероломной английской королевы, и, наконец, ее смерть. И эта брюсовокая баллада, рисующая живой, человеческий образ, воспри­ нимается как драма. Анализ двух первых строф бал­ лады Брюсова говорит о том, что он написал их не без влияния русского перевода «Истории Шотландии» Вальтера Скотта, появившегося еще при жизни Пушки­ на в 1831 году1. Вот эти строфы: О, если б энала ты, что пред тобою было, Когда бежал корабль к туманной полосе, От милой Франции к Ш отландии немилой, В се беды, ве<сь позор и униженья все! Л ю била ты балы и пышный чин обеден , И отдалась стране, где властвует туман, Где в замках дедовских строй жизни хмур и бедеи И где зиучат псалмы угрюмых лурнтан2. 1 История Ш отландин. Соч. сир Вальтер Скотта. Перев. с английского М. М., СПб, в типограф, депар. народного просвеще­ ния, 1831 (в трех т о м а х ); хорош о был знаком Брюсов и с: W alter Scott. T ales of a grandfather, vol. 1— 6, вышедшими в Л ондоне в 1898 г., но для нас представляет интерес русский перевод ^И сто­ рии Шотландии», т. III, с. 66; и то, что Брюсов использует его как первоисточник, и то, что есть прямая лексическая связь м еж ду балладой Брюсова «Мария Стюарт» и этим переводом. 2 В. Брюсов. Собрание сочинений, т. 1, М., 1973, с. 158— 159. 343

В сонете «Реформация» Брюсов характеризует б р а ч ­ ное время Кромвеля, когда его «железнобокие» и «круглоголовые» английские солдаты залили кровыо всю Ирландию, уничтожали ирландских детей и жен­ щин, мстя ирландцам за их ожесточенное сопротивле­ ние, творили бесчинства во время похода в Ш отлан­ дию, где также шло «великое религиозное сражение»: Про-мчался Кромвель: прогремела Ночь Варфоломея: люди в пытках гибли: Стал дыбой—крест, кокггром—страницы 6ибл«й1. (Брюсов очень тонко чувствовал и художественна воспроизводил раннюю рыцарскую культуру средневе­ ковой Европы. Он неоднократно воспевал в своем творчестве знаменитого короля бриттов Артура, подлин­ ного героя борыбы кельтских народов против англов, саксов, ютов, фризов, вторгшихся в Британию в V веке.. Король Артур был представителем древнего уэльсского народа, о судьбе которого часто размышляет Брюсов в своих неопубликованных рукописях, заметках, черно­ вых набросках, хранящихся в Рукописном Отделе Гос. библиотеки СССР имени Ленина в Москве. Весь Уэльс можно назвать древним священным местом не только друидической культуры, друидической релилии, но и культов, им предшествовавших. В Уэльс приплывали жрецы из-за моря, из Галлии, чтобы получить здесь посвящение. «Мы могли бы продвинуться и еще дальше на Зап ад ,—пиш ет Брюсов в исследовании об Атланти­ де,—мало исследованная культура друидов в древней­ шей Галлии (Франция) снова дает несколько любопыт­ ных аналогий с удаленными от нее культурами... Ар­ хеологические находки на Пиренейском полуострове (в Испании и Португалии) тоже наводят на различные соображения... Но древнейшая история Запада пока не­ достаточно изучена. Очень вероятно, что будущим исто­ рикам предстоит сделать много неожиданных выводов на основании фактов, которые откроются для ник тщательным исследованием ранней древности на евро­ пейских берегах Атлантического океана»2. В. Брюсов. С о б р а т е сочинений, т. 3, с. 3~8. 2 j . Брюсов. Учителя учителей. Древнейш ие кульпу.ры и як аз..«моотношбния. — «Летопись», 1918, V—XII, с. 190— 191. 344

Недалеко от Кармартена, бывшего долгое время столицей Уэльса, находится грот, в который по преда­ нию фея Вивиана заключила чародея М ерлина; имя Мерлина несколько раз встречается в неопубликован­ ных рукописях Брюсова (в стихах и на полях статей). Героические похождения и приключения короля Арту­ ра с его боевой свитой, с его железными рыцарями, не знающими страха в борьбе, а точнее'— беспощадная, решительная, оборонительная и часто наступательная война короля Артура (надо назвать и Аврелия Амбро- са!) против англо-саксов, послужили материалом для многочисленных средневековых сказаний, распростра­ нившихся с IX века из Уэльса и Бретани по всем стра­ нам западноевропейского мира. В «Эреке», в «Парсифале», в «Тристане и Изольде» и в других произведениях средневековые поэты изобра­ ж али идеал рыцарской жизни. Кто только ни воспевал Рыцарей Круглого Стола, самого короля Артура, его жену — красавицу Джиневру, их королевскую резиден­ ц и ю — город Каэрлеон на Усне! Кретьен де Труа, Гот­ фрид из Ш трасбурга, словом, от Вольфрама из Эшен- баха до Капниста, от Тенииеона до Брюсова. «Смерть рыцаря Ланцелота» — не единственная баллада Брюсова о Рыцарях Круглого Стола. Она была напечатана впервые в «Биржевых ведомостяк» в 1.915 году 10/23 май № 14835. Брюсов снабдил балладу примечанием: «Ланцелот был возлюбленным Джинев- ры, супруги короля Артура. В Ланцелота же была влюблена волшебница М органа, но он не отвечал ей взаимностью. Из мести Моргана оклеветала Ланцелота перед сэром Мардредом и своими чарами помогла М ардреду одолеть Л анцелота на поедийке. В. Б .»1 Баллада Брюсова «Король Артур» («Король Артур на войну спешит...» (1916) вместе с балладой «Смерть рыцаря Ланцелота» вошли в сборник «Неизданных стихотворений» Брюсова. В этом сборнике встречаются строки: Нас подчинил ейоей чудесной силе, Как Паоло с Франческой—Ланчеяот! «Знакомый стих» (1919). I ГБЛ, ф. 386, 20, 1. 345

В примечании сказано: «Роман о Лаичелоте. Читая этот роман, Франческа и Паоло признались друг другу в любви». Так входил Ланцелот в обиход европейской жизни Г Л авчелот — в этом итальянском звучании имени намек на страну, где такж е были популярны романы Круглого Стола. Новые куртуазные сюжеты с конти­ нента, новые краски, новые психологии добавлялись к первоначальной основе уэльсских, корнуэльских, бритт- ских эпических повествований об упорной 150-летней войне кельтов южной Британии с германскими племе­ нами, о которых вспоминает Брюсов в стихотворении «Над Северным морем» (1913)1— когда ему довелось увидеть воочию «море, что словно гигантский, титанами вырытый ров, отрезало берег британский от Нижне- Германских лугов». В неопубликованной рукописи «Антигия. О б разован и е английского государства»2 Брюсов, как историк, про­ слеживает судьбы разных кельтских народов и племен южной части Британии. «Римские войска были выведе­ ны из Британии Стилихоном для защ иты Италии от Алариха. Ж ители Британии, отвыкшие под римским управлением от военного дела, были неспособны отра­ жать нападения, которым подвергались с Севера ог жителей Каледонии и с моря от англосаксов. Англо­ саксы не довольствовались грабежами, а стали селить­ ся в Англии. Они утвердились в ней, истребили рим­ ско-британское население и прогнали за пограничную черту северны е плем ена»3. Брю сов имеет в виду кланы горцев Ш отландского Севера, которые иногда занима­ лись разбоем, были в этом отношении предшественни­ ками норманнов, он ставит слово «разбойники», но з а ­ черкивает. Горцы, границы которых спускались ниже в те времена, вечно сражавшиеся с римскими легионами, смотрели на латинизированную часть бриттского насе­ ления как на врагов, кроме того, между кельтскими королевствами и кланами часто вспыхивали междоусо­ бицы: «Много британцев— продолж ает Б рю сов— при этом уплыло за пролив и поселилось на полуострове, 1 В. Брюсов. Собрание сочинений, т. 2, М., 1973. с. 111. 2 ГБЛ, ф. 386, к. 49, ед. хр. 8. 3 Там же. ;мti

который с тех пор называется Бретань. А Британия получила название Англии; в ней началась новая жизнь. Старые римские города были разрушены, хри­ стианство подавлено; латинский язык вышел из упо­ требления; новые поселенцы занимались главным обра­ зом скотоводством и бродили со своими стадами (особенно любили разводить свиней) по опустелым равнинам. Завоевание Британии англосаксами продол­ ж ал о сь около 150 л е т » 1. С едая старина отдалила от нас ту суровую эпоху, когда островное кельтское население уничтожалось огнем и мечом. Вот т о гд а-т о боевые отряды воинов кораля Артура и наносили чувствительные удары при­ шельцам! Иначе бы не возникло такого героического эпоса. Если учесть междоусобные распри между кельт­ скими племенами (нападения скоттов и т. д .), да еще вторж ение внеш него вр ага, то 150 лет борьбы, к кото­ рой приковано внимание Брюсова, — факт немаловаж­ ный. В отношении Брюсова к истории борьбы кельтов и германцев (англов, саксов, ютов, фризов...) чувствуется подлинная научная глубина, ему свойственно объектив­ ное отношение и к латинским источникам, повествую­ щим о кельтах, он умеет выбирать характерное, а не тенденциозное. В РО ГБЛ есть неопубликованная статуя Брю сова, в которой он рассм атривает «кельтский вопрос» в свете вторжения в Британию англо-саксов и норманнов. Остается только пожалеть, что статья « Р аз­ витие государственной власти в Англии. Англосаксон­ ский период. Завоевание Англии норманнами»2 была им незаверш ена. В этой статье Брюсов подчеркивает, что независи­ мость отстояли только кельты на Западе (Уэльс) и на Севере (Ш отландия), интересуется судьбой бретонского населения в Арморике, об И рландии упомянуть не успел, так как рукопись еще в начальной стадии. Мы даем такую расшифровку одной отрывочной записи (неполной): «Даров/ание/ прав гражд/анских/. П р/ава/ Уэльса, Армор/ики/. В арваризация. Победа над вар/варством/? Нет! вм/есте/ с т/ем/ паб/еда/ варвар­ ств а. Н ац и он /альн ы е/ особ/енности/. К ельт, он резко ' ГБЛ, ф. 386, к. 49, ед. хр. 8. 2 ГБЛ, ф. 386, к. 49, ед. хр. 5. 347

произносит ударение и ост/альное/ слабо, флексии утрат /или/. У бретонц/ев/ резко удар/ение/. У кельт/ов/*рим- ск/ое/. И в и durus dure duro», Брю сова, судя по этому тексту рукописи, интересует и военное, и культурное, и языковое столкновение англосаксов и кельтов, и во­ прос о том, начисто ли смыла волна англосаксонского варварства остатки римско-бриттокой цивилизации (в т. ч. язы к, какова ри м ская наследственность в язы ке у кельтов, что « ним переш ло). «С IX века,—пиш ет Брю сов,—н ачались нападения на Англию скандинавских мореходов, датчан, как их называли англосаксы. Англия, подобно другим евро­ пейским государствам, была не в силах защ ищ аться». Д атские викинги одно время стали почти полными хо­ зяевами той части Британии, 'которая получила н азв а­ ние Англии. После они также вошли в состав англий­ ской нации. О Ш отландии и Ирландии, -которые отби­ вали нападения викингов с Севера, преимущественно норвежцев, Брюсов здесь не говорит (статья не окон­ чена им). Однако схемы классификации Брюсовым языков мира, заметки по истории древних религий, перечень древнейш их культур с указанием районов их распространения (конец 1910-х — начало 1920-х годов) д аю т нам обильны й м атери ал ,по кельтике. Сохранились пять брюсовских таблиц с классифи­ кацией кельтских языков в «греко-латино-кельтокой» группе, которую Брюсов особо выделяет среди индо­ европейских языков, пользуясь научной терминологией, принятой в XIX и н ач ал е XX веков («ветвь греко-лати- но-кельтская арийского праязыка»). При классифика­ ции .кельтских языков Брюсов не ограничивается схе­ мой упрощенного типа, он дает все существующие, а такж е существовавшие, но вымершие, кельтские языки исторически-последовательно, прослеживая их развитие в древние, средневековые и новые времена, им дается материковая группа кельтских языков («Галльская»), причем он не уп рощ ает вопрос о кельтском язы ке в латинизированной Галлии, как это делает даж е такой великий французский историк, как Фюстель де-Ку- л а н ж 1. К роме материковой кельтской группы язы ков, 1 См. Фюстель де-Куланж. История общественного строя древ­ ней Франции. -Перевод я оа .редакцией И. Г.реаса, т. 1, «Римская 348

Брюсов называет островную группу кельтских языков («бриттская»), а такж е есть у него «гаэльская» группа («гэльская» — ны не). Таблицы № № 1, 2, 3 соответ­ ствуют современной классификации кельтских языков. В таблице № 4 содержатся размышления Брюсова о кельтиберах. Она начинается в таком порядке: 1) И б е­ рийский, 2) Ирландский, 3) руны. Возможно, что Брю ­ сова занимала мысль об эпохе «кельтских рун», пред­ шествовавших по времени древнескандинавским рунам, налицо интерес Брюсова к Испании, к Португалии, ко всему Пиренейскому полуострову, где его интересует кельтский слой, кром е того, он, как мы уже отмечали, и здесь искал подхода к теме «Атлантида». В таблице № 5 |Брюсов, который, как известно, мно­ го занимался сравнительной грамматикой индоевропей­ ских языков и читал ку,рс по этой дисциплине в ВЛХИ, проводит сравнения следующим образом: 1) И рл ан д ски й , 2) Г аэл ьски й (Г эльски й ), 3) (Бретон­ ский, 4) Исландский, 5) Уэльсский, 6) Английский. Он приводит буквы алфавитов, сравнивает предлоги кельт­ ских и герм ан ски х язы ков и т. д. .’И ногда кельтские языки вклю чаю тся им в самый ш ирокий круг сравнений на фоне общей схемы классификации индоевропейских языков мира. Приведем только начало одной такой схе­ мы в том виде, как она составлена у Брю сова: ■Пра Арийский п.ра-яз. ? ягейцы-этруски Ветви Германская Балто- Албанская Армянская Арийская Греко-латино- славянская кельнская приписка наверху (на полях) «? эгейцы-этруски», стоя­ щая особняком, говорит о том, что его интересовало, кром е классиф икации индоевропейских я зы к о в 1. Галлия», СПб., 1901. Этот там сохранился в личной б-ке В. Брю­ сова (.в м0м.ор. .кабинете В. Брюсова в Москве). Знаком был Брю- со® со всеми трудами французского ученого в оригинале. 1 В. Брюсов. Схемы классификации языков мира, заметки по истории древнейших религий, перечень древних культур с указа­ нием районов их распространения (в частности, кельтокие языки) (конец 1910-х—начало 1920-х г., 1, ГБЛ, ф. 386, к. 50, ед. хр. 2). 349

Художественные переводы Брюсова с английского язы ка поэтов Великобритании (Антлии, Ш отландии, Уэльса), Ирландии, Северной Америки, Канады, а возможно, Австралии и Новозеландии, т. е. всех тех районов земного ш ара, где в той или иной форме можно встретить отголоски кельтского мира в потом­ ках выходцев из Ш отландии и Ирландии,— тема, еще не исследованная; все эти районы мира, так или иначе, отраж ены в поэзии и в прозе Брю сова, сам он в сти­ хотворении «По маленькой Европе» (Н аброски, 1913 г.), с гордостью воспевая «Европу старую, вместившую так много разнообразия, величий, красоты», не забы вает подчеркнуть связь «новых племен» с культурой Старой Европы: «И новым племенам Австралии и двух Америк, — светишь ты, немеркнущее око, Горишь ты, в старости не усыпленный дух!»1 Кельтские народы принесли англам и саксам ростки рыцарской цивилизации, которые потом дали такие пышные всходы в языке гениального сына Британии, «творца Макбета» — Шекспира! Кельтский элемент в произведениях Шекспира, не­ зависимо от его удельного веса по сравнению с д р ам а­ ми, посвященными Ш експиром его родине — Англии, столь ж е драгоценен. Брюсов изучал кельтский мир и по Ш експиру, он н азы вал Ш експира «великим ан гл и ­ чанином», блестяще перевел LV, LXIII, XLI сонеты Ш експира, и нельзя не согласиться с тем, что «несколь­ ко сонетов Ш експира, переведенных Брю совьш , отно­ сятся к лучш им об разц ам русского Ш експира»2. Привлекал Брюсова и кельтский элемент в творче­ стве ирландца О скара Уайльда. Две строфы из «Б ал­ лады Рэдингской тюрьмы», великолепно переведенной Валерием Брюсовьим, убедительно говорят об истоках поэзии О скара Уайльда: 1 В. Брюсов. Неизданные стихи, М., 1935, с. 212. 2 Брюооаские чтения 1963 года, Ереван, 1964, с. 307. 350