привороты для дамы треф-9

ЕГИПЕТСКАЯ ЛЬДИНА Никогда не надо слушать, что говорят цветы. Надо просто смотреть на них и дышать их ароматом. Антуан де Сент-Экзюпери В ночном клубе Артур познакомился с очаровательной женщиной. У нее было поэтическое имя – Айдане. Она носила плиссированные юбки, туфли на высоких каблуках, в косички вплетала банты из органды. Это ее выделяло из толпы крашеных девиц. В ней читалось иное, не тривиальное распутство: этакое «дофрейдовское», старомодное и периферийное. Ее хотелось сначала одеть с головы до ног, а потом уже раздеть и уложить в постель. За деньги можно купить все, или почти все. Проституток не любят, ими пользуются. Со временем в иммунной системе продажных женщин вырабатываются тельца, разносящие по жилам индифферентность к добру и злу, к пороку и добродетелям. Они большей частью пассивны и скучны. Бить их неинтересно. Целовать противно Продажная любовь гораздо быстрее опустошает душу, чем кошелек, - имеются в виду те, кто платит. Наверное, 200

бывают и исключения, - имеются в виду те, кому деньги нужнее. В Айдане было что-то от египтянки. Черные волосы. Голубые глаза. Гордый взор. – Ты спала с фараонами? – Спросил ее Артур, когда задул свечу, оставленную на столе с фужерами и яствами. – Кого ты имеешь в виду? – Людей из гробниц. – Нет, с мумиями я еще не спала. – Но в тебе течет их кровь. – Не замечала. – Теперь будешь знать. – И ты не побоялся привести меня в свой дом? – В тебе есть что-то… – Не начинай. И ты про это «что-то». Ничего во мне особенного нет. Может, и было когда-то, а теперь нет. Не хочу. Я давно оторвалась… – От льдины? – Да, если хочешь, от большой белой льдины. Мне было холодно. – Она согнула руку в локте, положила на нее голову, взгляд ее провалились в пустоту. – Я барахтаюсь в ледяной воде, и никак не могу выплыть. Я даже 201

не знаю, хочу ли я увидеть берег. Честно, не знаю. – Я не напоминаю тебе этот берег? – Ты?.. – Она на секунду задумалась. – Нет. – Совсем, совсем?.. – Совсем. – Это почему же? – Ты не надежный. Ты соришь деньгами. – Что же тут плохого? Мне не жалко для тебя денег. Вот и все. – Ты тратишь их на себя. – Нет, на тебя. – Это одно и тоже. – Ты рассуждаешь как налоговый инспектор. Чушь. Чушь и глупость. Я готов на тебе жениться. Тогда деньги будешь тратить ты. – Я не хочу замуж. – И почему, позволь спросить? – Котлеты с мухами. – А мы отделим. – Я уже давно отделила. Расслабься и получи удовольствие. Айдане уронила голову Артуру на грудь, а потом стала покрывать ее поцелуями, горячими и яростными. Она была похожа на 202

проснувшийся вулкан, а минуту назад была совершенно другая. Она стонала и плакала. Волосы ее низвергались с плеч, как струи черного водопада. Айдане закрыла глаза, чтобы скрыть свои чувства. Кого она хотела обмануть, отдаваясь не по принуждению, а в порыве настоящей страсти? Потом она сжала губы, сквозь них сказала что-то невнятное и резкое, и побежала в ванную. Там она была всего пару минут, а затем голая выскочила на балкон, стуча зубами от холода. – Сумасшедшая, - сказал Артур, - есть же горячая вода. – Я должна быть холодной. Холодной как льдина, – сказала она… – Потому что любовь не проходит!.. 203

БЕРМУДСКАЯ ЗАМАНКА Люблю читать бесплатные объявления. Кошерная свинина, яички гриль и массаж под шубой меня не заинтересовали, а вот на слабосоленую селедку по двадцать рублей за килограмм я повелся. Звоню, чтобы уточнить. Спрашиваю: – Точно – у вас в продаже селедка малосольная есть? – Так точно, - отвечают по военному кратко, с кавказским акцентом, - совсем, совсем мало… чуть-чуть солененькая. Ни разу не жеваная. Почти моря не видела. – Герл? – Обижаете. Все герл. – А с икрой есть? – Все с икрой. С белужьей. – Однако. А цвета какие в наличие? – Амстердам, амиго, агат. – Мокрый асфальт есть? – Есть. – А инжекторные с евроглазами есть? – Даже альбиносы есть. У нас все есть. Приезжай, дорогой. 204

– С евроглазами тоже по двадцати рублей? – С евроглазами по двадцати одному. Извини. – Ладно, - соглашаюсь, - диктуйте адрес. – А скажите, - интересуется в свою очередь менеджер, - вы наш телефон от кого узнали? – От одного человека, - соврал. Соврал и подумал: «С какой стати буду делать для них бесплатный маркетинг». – Как зовут человека, дорогой? – Никак, - пошутил, - я ваш телефон с груди трупа списал. Ехать нужно было на другой конец города. «Онючкино». Что за станция такая? Не знаю. Давно в метро не захаживал. А вот теперь придется на своих двоих суетиться: и машину украли, и мобильный, и ручку от патефона из кармана вытащили. Вез ее, понимаешь, сестре на день рождения. Расслабляться нельзя. Город растет. Расширяется. Зазеваешься, - и окажешься в морге. Деньги на селедку запечатал в конверт, спрятал в потайной карман трусов. Целее будут в толчее. 205

Сказывалась бессонная ночь: в метро меня разморило, чуть было, как показалось, не проехал нужную остановку. Но напрасно я беспокоился: поезд шел в депо. И вновь прибывающие поезда, как оказалось, тоже шли в депо. Все до единого. Поинтересовался у дежурной по станции: – А когда же поезд до «Онючкино» пойдет? Она рассмеялась: – Да никогда. Среди машинистов самоубийц нет. – Как так? – А так. С той станции еще ни один поезд назад не вернулся. Бермудский тупик. – И что теперь делать? – Пешочком, пешочком. Вышел я на проспекте имени генералиссимуса Меньшикова, и оторопь меня взяла: снег с дождем, не видно ни зги, и вроде на улице не день, а ночь, будто в другой часовой пояс попал. Спросил у прохожего: «Пожалуйста, подскажите, где тут продуктовый магазин, в котором слабосоленой селедкой торгуют»? А он от меня – врассыпную. Второго остановил – тот достал из кармана 206

индивидуальное средство защиты – кирпич, и опустил мне тот кирпич на голову. Еле очухался. Пока в сознание приходил, кто-то успел умыкнуть шнурки от ботинок и брючный ремень, - еще легко отделался, как понимаю. Шатаясь, добрел до вывески «Торговля новыми селедками». Случай вывел. А ведь шел наудачу. Повезло. Сразу попал в руки менеджера по продажам. – Спасибо, дорогой, что пришли, - сказал он вежливо. - Оплату будете производить в долларах или в рублях? Может быть, у вас есть карта «Америкен-экспресс»? – Производить буду, когда на товар взгляну. – Разумно… А чего на него смотреть? Последний экземпляр остался. Так будем брать? – Будем. – Отлично. Оставьте паспорт, два рубля в залог, и погуляйте. Я тем временем документы оформлю. – Нет проблем, - сказал я, засовывая руку в трусы, где были спрятаны деньги. Жеста моего продавец не понял. Спросил: – Чешется? – Нет, - говорю, - привычка такая… 207

По истечении нескольких минут продавец вышел из-за прилавка с кипой документов. – Зачем мне все эти бумаги? Мне селедка нужна. – С вас шестьдесят четыре рубля три копейки. – Как? - опешил я, - вы же говорили, что она стоит двадцать один рубль за килограмм. Вы мне что, акулу хотите впарить? – Да что вы, дорогой, гоношитесь? Нормальная новая селедка. В ней целых пол кило. Малосоленая, как и заказывали. Все по честному. Плюс эндээс. – Откуда - по честному?! – От верблюда. Ей-ей, как маленький ворочаетесь. – Нет у меня таких денег. И не было никогда. Я на одну ренту живу. – Красиво жить не запретишь. Заплати, сколько есть, а остальные принесешь через пару дней. Мы пока твоей рыбине глаза протрем и плавники расфуфырим. Так устроит? – У меня всего двадцать пять рублей. И те занял на Петровке. – Чего, чего?! Ты меня, гад, ментами пугаешь?! 208

– Я не пугаю, товарищ. Я взываю к всеобщей справедливости. – Да я тебя вместе с твоими благодетелями в бочке с пряностями похороню. Провоняешь за две недели, и тебя вороны жрать не станут. – Отдайте два рубля. Пожалуйста. У меня в квартире мать-одиночка головой о стену биться будет… Ее, знаешь, кто только не обманывал… – Не стони, дорогой! Я тебе их отдам, но ты с ними до дома не дойдешь, пузанова ты сморщенный! Чешуей халявной покроешься!.. Я взял со стола два рубля и подумал: «Точно, бесплатная рыба водится только на переводных картинках». И еще я подумал, что ангел хранитель на сей раз спас меня от верной смерти. А что бы со мной было, если я, к примеру, надумал купить новую машину или, скажем, польстился на массаж под кроличьей шубой?.. 209

УБЕЙ ГЕН СТАРЕНИЯ! Александру Ивановичу далеко за сорок. Он в очередной раз влюбился. Влюбился неопровержимо. То есть – насмерть. В этом возрасте легче дорогу перейти на «красный»… Галина молода. Она то и дело терроризирует. Поучает без конца: «Ты допотопный спермотозавр! Не говори - поедем на автобусе в магазин за кубиками. Говори – поедем в дорогой магазин на престижной иномарке за шкафом-купе. Говори красиво, черт дери!». И еще говорит: «Подтяни живот, застегни ширинку, вытри сопли, займи у кого-нибудь денег, поедем в Америку…». Господи, какая Америка?! Откуда деньги?! Сплошной и однообразный реп с ее стороны. Но он молодится. Купил на последние сбережения гантели. Качает мускулы, будто задумал кого-то убить. Выстругал из сломанной ветки рогатку. Она всегда при нем. За пазухой. С ней он выглядит на все десять. По утрам бегает и бомбит болтами, начиненными серной стружкой от спичек, стены кирпичных гаражей. Для лихости. А Галине не нравится. Она говорит: «Все не то! Не то! Не то! Не то! Убожество! Люди в 210

твоем возрасте по пятому разу покоряют Эверест, по третьему разу грабят банки, а ты по ступенькам поднимаешься с одышкой. Куда это годится?!». Отчаянное положение. Не угодить нельзя, а угодить нечем. Все проржавело, вплоть до мочевого пузыря. Обидно. Обидно и унизительно. И Александр Иванович решился на отчаянный поступок. Он задумал удалить ген старения. Лег на диван, обложился книгами и инструментами, выпил для храбрости пару стаканов водки. Было два часа ночи. В раскрытое окно летели сигналы противоугонных систем. Голая и прекрасная Галина лежала рядом. Грудь ее ровно вздымалась. От нее пахло недоеденным арбузом и средством от моли. Запахи в голове Александра Ивановича перемешались, и он в какой-то победной эйфории опустил гантели на ген старения, точно, как ему показалось, рассчитав, где он находится. Галина даже не вскрикнула. 211

И Александр Иванович подумал, прежде чем уснул: «Из рогатки хорошо только по воробьям стрелять…». ХАДЖ… В МАРИИНСКИЙ Альфред Петрович после трех дней затворничества решил выйти на двор. Было раннее утро. Солнечный блин только-только начинал размазываться по сковородке неба. Первые лучи скребли еще прохладные затылки деревьев, обступивших неотесанный стол на площадке для выгула бездомных животных и одаренных грустью людей. Альфред Петрович находился под впечатлением телевизионного просмотра оперы Верди. Он не помнил названия оперы, не понимал смысла иностранных слов, не интересовало его ни само действие, ни декорации, ни золотое убранство ложь, его чувства не отпускал божественный голос исполнительницы главной роли. Он запомнил ее имя и фамилию. Это была Анна Нетребко. Перед глазами плыл ее облик. Ее губы, дрожащие от постоянного пения, сводили с ума. 212

Особенно его потрясла последняя сцена или акт, - называйте, как хотите, - где Виолетта, вся в белом как Христос, заламывает руки, и, смертельно бледная, падает на кровать с шестью подушками, чтобы ее накрыла пенная волна холодного белоснежного занавеса. И вот уже гаснет свет рампы, и превращается в сладострастный бестелесный дым шелковая скорлупа одежд, достойных храмовой тишины. Там, за этой недоступной сценической пеленой, ее невыдуманное тело, ее душа, отзывная и заоблачная, наконец, выточенная из мрамора грудь… И Альфред Петрович поклялся, что когда-нибудь обязательно совершит хадж в Мариинский театр, и преподнесет певице огромный букет роз. Они созданы друг для друга. Теперь он не сможет без нее жить. Она поможет ему завязать с пьянством. Он устроится на работу, а по вечерам будет разучивать романтические арии. А потом у них будут дети. Много детей. Один голосистей другого. И ему захотелось попробовать свой голос прямо сейчас, не сходя с этого с этого места. Он оседлал стол, воздел руки к небу, затрясся всем 213

телом, и начал петь разборчиво и громко: «Во поле березка стояла…». Из окна на пятом этаже высунулась пьяная рыжая рожа: – Тату твою мать! Шесть утра! Спятил что ли?! Альфред Петрович, не обращая внимания на недовольство галерки, продолжал: «Люли, люли, стояла…». Пустая пивная бутылка со свистом пролетела над головой и разбилась об асфальт. «Ничего, – подумал Альфред Петрович, – и у самого великого Верди первая постановка оперы провалилась с треском…Ничего… Просто здесь живет не та публика…». РЫЖИЙ?.. — ПОЛУЧИ ПО МОРДЕ! Некрасивый человек сам может решить: до какой степени он некрасив, даже, может быть, безобразен, стоит ему посмотреться в зеркало. Конечно, при этом он должен быть самокритичен. Расхаживающий по двору кот находился в меланхолическом настроении. Ему было, что называется, не до жиру. Плевать ему и на 214

внешность черта, и на абрис помойного ведра, – этой застывшей музыки пустого желудка, – если оно порожнее. Да, сегодня ему решительно не везло, просто отчаянно не везло: ворона безнаказанно вырвала из хвоста клок шерсти, выброшенная из окна кость, которую он нашел утром, оказалась трижды обглоданной до него, трава выгорела на солнце до изнеможения. Она не лезла в горло, не годилась даже для прочистки желудка. Фенита! А вы рассуждаете о красоте! Красота – осколок кривого зеркала в мозгу! Лучше быть сытой бабой ягой, чем голодной Дюймовочкой. Да и украсть было негде и нечего, то есть абсолютно нечего. Попробуй вырвать зубами из рук какой-нибудь зазевавшейся домохозяйки сумку с мясными или рыбными продуктами? Ни в жизнь! А попробуй-ка запрыгнуть на балкон, заваленный колющим и режущим хламом!.. Тут надо быть канатоходцем или самоубийцей. Одна прелесть – солнышко. Грейся и смотри на хромого идиота с пустым кукишем в кармане, который норовит зазвать тебя в гости, чтобы надавать тумаков и сбросить с пятого этажа, а то еще и сожрет с голодухи. Пьянь. 215

Чистой воды пьянь. У самого в доме ни куска хлеба, а туда же: «Кись, кись, кись…». У, головешка безмозглая! В твоей квартире только вшей разводить… Надо заметить, что этот рыжий хромоногий кот характер имел неуживчивый. В детстве он был домашним и избалованным. Ел только из блюдечка, пил исключительно молоко. Но однажды его потянуло на улицу. Он сбежал от хозяйки и теперь числился пропавшим без вести. Жил в подвале с крысами. Был хулиганом и вором. Его так улица воспитала. Хромой же пьянчуга был, в сущности, человеком очень добрым и одиноким. Просто ему не везло в жизни. После смерти жены он впал в вечную депрессию, и теперь слонялся по бытию без всякой охоты. Ему, однако, очень хотелось иметь рядом с собой отзывчивое существо. Он пробовал входить в контакт с инопланетянами, но затея сорвалась: те, заняв у него сто пенсионных рублей, пообещали прислать за ним корабль, но так и не вернулись. Наверное, попали в космическую пробку. Что ж, бывает. Хромой встал с лавки и стал кругами ходить за рыжим колченогим котом. Тот при его 216

приближении, демонстративно прихрамывая, тут же менял дислокацию, чтобы спокойно привести хоть в какой-то порядок остатки шерсти. И чего пристал?! «Кися, кися». Сколько можно за мной ползать и умолять? Никакой гордости! Фи! И Фу! Поберег бы сердце, кочерыжка носатая, ведь свалишься сейчас в кустах – никакая реанимация не поможет. Хромой сделал отчаянную и последнюю попытку поймать кота, но тяжело задышал и присел на край железной трубы перед фасадом дома. Ему хотелось плакать и пить водку, пить водку и плакать. Даже такому замызганному существу он безразличен. Он мог бы дать ему все: последний кусок, последнюю рубашку. Он протер бы ему борной кислотой слезящиеся глаза, вычесал шерсть, купил бы модный ошейник, кормил печенкой и сливками, черт, он согласен ловить с ним мышей наперегонки, но – нет же, никому, решительно никому он не нужен. Старость приходится встречать одному. Как это грустно и несправедливо. Возле дома появилась расфуфыренная тетка с кучей дородных сумок. От нее пахло рыбой, желчью и мерзкими духами. И вкусно, и 217

противно! Кота то выворачивало наизнанку, то бросало в дрожь от предвкушения сытной трапезы на мягкой перине. Рыжий постарался принять жертвенно- грациозную и одновременно подобострастную позу, чтобы произвести на женщину положительное впечатление. Та замешкалась перед входной дверью, пытаясь набрать нужный код, и рыжий получил шанс. Он вклинил мордочку в проем между сумочками и колготами, но тут же получил по носу. Женщина со всего плеча заехала ему сумками как раз между глаз. Кот отлетел на несколько метров в сторону, и оказался у ног хромого. – Зачем вы обижаете животное?! – возмутился хромой. – Не ваше дело! – огрызнулась женщина. – Это некрасиво! – Что?! Я сейчас милицию с труповозкой вызову, чтобы вас убрали отсюда! – Не имеете права! Мы вам ничего плохого не сделали. – Нечего кота гадостям учить. Знаем мы вас, умников и циркачей. Вы, поди, в паре работаете: один ворует, второй на шухере 218

лежит. Обпились и обленились, стоять на ногах не можете. – У нас ноги больные. – Жопам легче будет, - зло выругалась женщина и скрылась в подъезде. Кот опустил глаза вниз и застонал. Застонал как человек, хотя этому его никто не учил… РАЗГОВОР В ФОРМАТЕ УТЯТНИЦЫ Сегодня Григорий получил чугунной утятницей по голове, отчего макушка раздвоилась и кровоточила. Зато, приняв одну из образовавшихся выпуклостей за точку отсчета, он теперь мог пользоваться головой, как подсказкой: та вдруг наполнилась просветленной ясностью. Люди с плохой памятью по костяшкам на тыльной стороне ладони легко вычисляют короткие и длинные месяцы в году… Теперь у него под кепкой был свой переносной календарь. – Нет, – говорил Елико своей жене Зине, которая все еще размахивала пышущим жаром инструментом, – зализывать рану не стану. Пусть кровь стекает в тарелку с килькой. И 219

рваное ухо зашивать не пойду. Пусть твою совесть пучит…Лучше останусь уродом. – Ты и был уродом. – Но, заметь, не снаружи. – И снаружи, и внутри. – Чего ж замуж за меня пошла? – Пошла?! Я на ногах не стояла. Ты сам меня в ЗАГС на руках отнес, а я молодой и глупой была. – А теперь умней всех хочешь быть? Тут из-за стола встал друг семьи Игорь и вместо того, чтобы предложить примирительный тост, ударил Елико по лицу, и перстень из сплава меди и алюминия проделал в нижней губе бедолаги дыру. Елико зло сплюнул через это отверстие на пол и выругался: – А идите вы, знаете куда?! За это его дважды перекрестили еще не успевшей остыть утятницей. Глаза Елико сузились до размера дверной щели и приняли бутылочный оттенок, но он и виду не подал, что отчаянно тупеет, продолжая под шумок активно поглощать «общаковскую» водку и грызть застрявший между обломанными зубьями вилки соленый огурец. 220

– Вот гад! – продолжал его метелить руками и ногами Игорь, – даже не подавится. Даже бить не интересно. Другой бы давно окочурился, а этот… как жвачка удар держит. Хорош, чавкать-то, дубина! – Тебя о чем люди просят, подлец?! – посуетилась Зина. – А идите вы! С меня хватит досужих дифирамбов! Игорь пояснял третьему собутыльнику, Николаю Степановичу, соседу по лестничной площадке: – На нем рваны, как на собаке заживают, потому что у него душа вонючая, гнойная душонка... И глотка ненасытная. Кого хошь обожрет – не подавится. – Это нам известно. И-и-и…– икнул Николай Степанович беглым желчным дискантом, – извиняюсь, что сфальшивил. А, значит, и я ему тут на днях доверился, значит: послал с самого «ранья» негодяя за водкой, значит, так как кутеж опохмелкой красен, жду, значит, как только что снятый с креста клещами, в ознобе диком, с проржавевшим нутром, а его с моими серебряниками и след простыл. Вернулся, подлец, только под вечер. 221

И-и-и... И что вы думаете? Без водки! Без денег! Я ему сейчас весь клюв разобью! – Ну, убейте! Ну, и что?! Все равно выживу! – Выживет. – Резюмировала Зинаида, потому что – подлец. Подлецы долго живут. Я про это в книжках читала. – Читалка херова, заткнись! – Игорек, позволь я его убью до смерти? Левой. – Нельзя. Пока нельзя. Ребята будут против. На него надо в очередь записываться. Мы его по очереди бьем. Даем отойти – и по новой трескаем… Сейчас лицо на этом гаденыше немного того, зарубцуется, тогда и приходи… Девятым будешь. Я тебя сейчас в список внесу. Елико полез в карман майки за блокнотом, но, так и не найдя его, придвинул к себе бутылку. Она оказалась пустой. – Гад, когда только успел все вылакать?! Так и быть, убьем его на месте! Сейчас! – Не посмеете! Не посмеете! – Это почему? – А кто тогда пойдет за водкой?.. Сказано ведь в библии: «Любовь не проходит…». 222

ПОПРАВКА НА ИСКАЖЕНИЕ Вертлявая чайка-крячка что-то присмотрела себе на обед. Она не ходит так далеко в море, как хохотун. Тот буквально сверлит рыбу прожорливыми глазами, злится и горлопанит, как голодный мужик. Норд-ост. Волны точно пастуший кнут монотонно стегают берег. Козырьком с востока и севера над морем нависают коричневые скалы. Идущую с моря волну гасит подводная гряда. Это застывшая лава нашла здесь свой покой. Я ныряю в маске и ластах. Передо мной – волшебный мир со сказочными полянами и долинами, где нашли приют привидения. Каменная гряда обросла водорослями. Чуть поодаль от нее - песчаное дно. От него исходит голубоватый ореол. Напрягаю зрение, и вижу ноздреватый круг без признаков движения. Присмотрелся, и различил голову и хвост рыбы. Здесь притаилась камбала. Она похожа на блин, посыпанный сахарной пудрой. Если 223

пригвоздить ее острогой к песку, поднимется песчаная муть. Волна стихает. Гладь прошита трассирующей ставридкой. Дельфины-белобочки, зависая в воздухе, выделывают упоительные пируэты. Брызги. Серебро ласкирей. Перламутр окуней. Изумруд зеленушек. Выхожу на берег. И здесь я один. Бросил в море пригоршню камней, – и радуюсь как ребенок. Галька утонула в теле медузы, разорвав ее на куски. Я не подумал, а между тем, как хрупок мир… От времени ничего не осталось, от моего волшебного времени: и его растерзали годы. Они камнем шли на дно, а я этого не замечал. Нет, я ни о чем не жалею. Так и должно быть. Я все же что-то получал взамен – неземную, пьяную усталость, боль от потерь, то бешеный, то робкий восторг от поцелуев. Невозможно заострожить время. Я был похож на азартного, но неудачливого подводного охотника. Хрупкие наконечники гарпуна чаще тупились о камни, и я оставался без добычи, потому что практически всегда забывал делать поправку на искажение, которое 224

дает бесформенная линза воды. Забывал… или не хотел. ЗАПОЛУЧИТЕ ДАМУ «ТРЕФ»!» – Если хочешь кого-то разлюбить, ты должна добиться главного: от предмета воздыхания должен исходить звук, как от пустого пространства, – сказала ясновидящая Ольга своей подруге. – Ничто другое не поможет. – Убить что ли его? – Забыть. Хватит с него и этого. Ты, вообще, Вера Нина, редкая дура, это я тебе точно скажу. Нет, посмотри на себя в зеркало: красавица, умница, с выдающимися личностями общаешься, а бегаешь, прости, за Васей Пупкиным. Он у тебя кто? Никто. Он даже не мужчина. – Он мне ребенка сделал. – Чем, дорогая? Сама говорила, что он у тебя «голубой». – Его мафия таким сделала. 225

– Какая мафия, какая мафия! Им больше заняться нечем?! На хрена им твой «голубой» астроном!.. Или - кто он там у тебя? – Физик. И лирик. Он умеет сонеты строчить. Все я, конечно, не помню, но один в башку врезался: «Сегодня траур у козла, он в черный цвет покрасил яйца». – Это не сонет. – Это лучше. А еще он телевизионную рекламу редактирует. Про гладкую кожу смотрела? Ну, там еще спрашивают: «Хотите, чтобы кожа на ноге всегда оставалась гладкой? – Ну? Кто же не хочет? – И он так отвечает. Но добавляет: «Тогда ампутируйте себе ногу». Смешно-о… С юмором он у меня. – Он наркотики умеет из формул добывать? А сердца жечь глаголом? – Сдурела?! Он даже денег добыть не может на сигареты. И аутодафе только с третьего коробка спичек зажигает в безветренную погоду. – Вот видишь! И кому он такой нужен? – Мне нужен. Я его люблю. Люблю – и все. Он много страдал. Он очень, очень умный. И принципиальный. А умные люди сейчас 226

никому не нужны. К сожалению. Он мне так объяснял: раньше только дворяне и разночинцы читать и писать умели. Они и были цветом нации. Им по праву рождения двери и в науку, и в культуру открывались. Писатели, ученые, инженеры…А у кого гены подряхлее – в гусары, по военной части, тоже неплохо. До полного просветления и поднятия рода на новую высоту. Рабочие же и крестьяне были безграмотными. Развлекали их скоморохи, а наслаждались они лубками. – Лобками? – Дура! Крестьянка! Бездарей грамоте обучили просвещенные люди на свою голову, теперь кашу и расхлебываем! Получи под зад массовой культурой. Хавай комиксы, слушай «попсу», читай «поножовщину». И торчи кверху ж… до полного оглупления у телевизора. Мой на эту халявную публику работать не хочет. Да кто они такие: из грязи – в князи?! А мой не хочет быть клоуном. Не хочет! Как перестройка началась, он в первый же день нарочно с антресоли упал, сломал себе три ребра и копчик, чтобы, ни дай бог, не сделать лишний прорыв в науке. Для жуликов и 227

казнокрадов?!.. Я верю, что когда-нибудь его именем назовут один из затонувших кораблей! – Ты-то себя с семью классами к грамотным причисляешь? Я тоже кое-что читала. Я Дидро читала. И вот что я усвоила: «Золото – это все, а все прочее без золота – ничто. Вместо того чтобы набивать ребенку голову отменными правилами, которые необходимо скорее забыть, чтобы он не превратился в нищего, я молюсь при нем на луидор, пальцами изображая все что можно приобрести на священную монету, - хорошие штанишки, красивую шапочку, вкусное пирожное, - затем я опять кладу луидор в карман, гордо разгуливаю, и вот так-то даю ему понять, что от этого луидора идет и вся моя уверенность в себе». Усекла?! Я бы и сама роман настрочила, да лень. Честно. И не хуже получилось бы, чем у Достоевского. – И назвала бы ты его «Идиотка». – Хоть бы и так. – Слушай, ты не хами, не хлещись своей эрудицией! Смешно: выучила пару цитат и бравируешь ими. Я знаю для чего тебе Вольтеры нужны – клиентам мозги пудрить, чтоб они раскошеливались. Что ж, я сопроматов 228

и политэкономии не проходила, это так, но мой дедушка, между прочим, был дворянином. – И мой. По материнской линии. – Не знаю, не знаю. Только не барское это дело проводить из космоса всякую чепуху, которая тебе спьяну в голову лезет. Из какого космоса – из винного отдела! Ты иногда такое лепишь, такое!.. Ты при мне клиентке напиз…ла, что ее ждет роскошная жизнь в Париже с немного сутулым миллионером, который занимается поставками лунной пыли на Байконур, что Черномырдин будет лично жать ей руку. Ты ее отпечатки видела? – Видела. – И тебя не вырвало? У нее не рука, а клешня омара. – Зато она этой клешней мне четыреста долларов отстегнула. У тебя таких денег никогда не будет. А мальчик с ней какой был? Не мальчик, а конфета в целлофане. – У тебя на уме одни использованные презервативы. – А у тебя? Богатые могут себе позволить все, а бедные все остальное. Надо было в школе не в кружок вышивания записываться, а сразу подаваться в «драматический», то есть - в 229

проститутки. С первого класса. Теперь уж время упущено. – Я, я!.. – И заткнись! Если я, по-твоему, чепуху несу, чего же ты ко мне ходишь? – Больше некуда. Ладно, не бери в голову… Не хочу я с тобой ни ругаться, ни спорить. Можешь мне помочь – помоги, а нет… – И что же, дворянка ты наша, хочешь, чтобы я для тебя сделала? – Во-первых, сними с него порчу, а во- вторых, сделай так, чтобы он от той сучки, у которой сейчас живет, домой вернулся. Хоть на велосипеде, но вернулся. – Так у него еще и баба? – Девка молодая. И у нее ребенок от него. – Он у тебя что, сперму голубыми чернилами разбавляет? – О чем ты? – Одно из двух, дорогая: либо он «голубой», как ты утверждаешь, либо самый настоящий «плейбой». Нина, растравившая себе душу горькими воспоминаниями, не могла сдержать слез. Они хлынули ручьем, заливая и скатерть, и разбавляя содержимое стакана. Недавно она 230

пристрастилась к вину. Выпьет, немного, и вроде бы легче становится. Хочет, чтобы совсем светло было, – и перебарщивает. У нее в организме устойчивое сусло образовалось. Стоит пропустить рюмку, другую, и оно самостоятельно начинает бродить, а потом допоздна колобродит по коммунальному хозяйству тела. Она стала сдавать. Расплылась. Под глазами чулочного вида мешки. Макияж с лица сыпется ошметками. В одежде нет былой свежести и экстравагантности, а одежда для женщины, как красные флажки для охотника, которыми он «обкладывает» зверя. Мужчина идет на блеск и цвет. Себя нужно уметь показать: и всю, и целиком, и отдельными фрагментами. Но винить ее тяжело. На нищенскую зарплату, которую она получала, можно было безбедно содержать, пожалуй, лишь тараканов. Но они не способны спасти от одиночества. В какой-то мере забываться помогал Гаврик – смешной щенок редкой китайской породы. Говорят, что такими мелкими собачками окружали себя императоры. Но этот был и очень мелким, и уж очень плохо себя вел: запросто мог написать на кровать или потеряться в дороге. Совсем 231

недавно он убежал за кольцевую дорогу, заставив себя искать целых два дня. И это не единственный случай. Раз в месяц, не реже, они с дочерью оплакивали его. Это уже стало ритуалом. И поводом для выпивки. Если учесть, что щенки его породы стоят двести долларов, а за этого, последнего в помете, с перебитым хвостиком было заплачено только пятьдесят, то, как говорится, за что купили – за то и гуляем. Но, впрочем, любовь не измеряется деньгами. Настоящая любовь даже и не конвертируется. Женщина без любви превращается либо в оглоблю, либо в чучело. Любви всегда мало. Ее недостает всем. Мы не знаем, как она выглядит, какими дорогами кружит, кто ее достоин, кто – нет. Мы ищем. Мы рвемся из кожи. Мы в кровь раздираем сердца. Богатые и бедные. Страшные и красивые. Пигмеи и великаны. За что нас судить?! – И не бабник он вовсе. Он слабохарактерный. Стоит его поманить голым телом, как он тут же «ведется». – Это у мужиков бывает. – Жалко их. 232

– А мне нет. Кастрировать их всех нужно, тогда на земле рай наступит. – Это уже не рай будет, а сплошная пуканина. Что им тогда останется – спать, читать газеты да «шептунов» пускать? Это не для моего темперамента. Я секс люблю. – А я бы этим мужикам еще и глотки пообрезала, чтобы не храпели. Я понимаю, что у них так кадыки устроены, но я своего убить была готова за козлиный храп. У меня ни одного мужика нормального не было. Собственно, одни недостатки мне и доставались. Вот ясно вижу, что мой где-то уже на подходе, а он все не идет, да не идет. На дню по десять раз карты кидаю. Идет ведь. Карты не будут врать. – Карты не будут. – Тебе, знаешь, что нужно? – Чего? – Найти другого и втюриться в него. Клин – клином. У меня есть один на примете. – Тебе-то он самой не нужен что ли? – Мне сейчас не до этого. – И какие же у него недостатки? Ты ведь путевого, поди, к рукам бы быстро прибрала. 233

– Говорю: не сейчас. Я в конноспортивный клуб записалась. Учусь верхом ездить. Не все же – им на мне?! Теперь мужиков модно с коней снимать. Мне богатый нужен. Нужда зажрала. Надоело. – Мне тоже надоело, а что делать?! – Ты у нас как мать Тереза. – И чем же твой протеже располагает? – Машина есть. Дача. И у него отсутствует читалищный нерв. Он не тратит время впустую: на чтение умных и глупых книг, в газеты он заворачивает селедку, а живописью называет побелку плодовых деревьев. Ты будешь с ним – как за каменной стеной. Он гвоздь в стену вколачивает с двух ударов. Что тебе еще нужно? Будешь Гаврика на природу возить, научишь его прыгать через веревочку. Что еще надо? – А чем же он не располагает? – Ноги у него, правда, одной нет. Но ты даже не заметишь. Он ее на войне потерял. – На первой мировой? – Так не шутят. Он видный и статный. На мине подорвался в Чечне. Военный. Много чего в жизни повидал, и знает цену добру и злу. Он тебя на руках носить будет. 234

– Не знаю, не знаю… Прошло время. Нина, – наверное, подействовал Ольгин приворот, – спаяла-таки союз комиссованного военного и портнихи- надомницы. Николай Иванович и к дочери ее привязался. Балует. Наряды покупает. В доме достаток. Все хорошо. Они вместе на море побывали. Загорели. Нина стала меньше пить. Похудела на двадцать четыре килограмма, и стала похожа на копенгагенскую русалку. Ей даже стали идти неприличные позы… Но все хорошее когда-нибудь кончается. До вселенского взрыва, к примеру, ничего не было. И ничего не случалось. Тоже все было хорошо. Просто замечательно. А теперь и грибы растут на деревьях, и русские дети говорят по- французски и занимаются спортом. Ученые полагают, что черная дыра похожа на город со сформировавшейся инфраструктурой. Она все притягивает. Поглощает свет. А большой город, такой как Москва, похож в свою очередь на черную дыру. Или, если хотите, на черную воронку. Она затягивает. Она поглощает добродетель, размывает пороки. Мы смотрим на звезды, и они нас умиляют. Глупо. Их свет, проходя через земную атмосферу, 235

отклоняется. Мы портим свет. Он не струится, а мерцает. Мы портим воздух. Никакие мы не сверхчеловеки. Мы каждый по-своему – темное, смрадное пятно во вселенной. Там есть красивые места. Например, Омега Кентавра – шаровое скопление. Досужие астрономы подсчитали: в нем около миллиона звезд… Это кого-то может утешить? Едва ли!.. В мире соблазнов даже бактерии становятся мутантами. Человек же, с его-то слабостями, самая легкая добыча для несчастий. Одно из самых распространенных несчастий настигло- таки и Нину. Она совершенно случайно отдалась вызванному Николаем Ивановичем для починки крана водопроводчику. То есть эта измена ею не была запланирована. Просто ей хотелось испытать свои распрямленные чары на каком-то новом человеке. Это как эпизод. И только. Она могла поклясться своей умершей матерью в том, что согрешила по недосмотру, что ей было неудобно и дико отдаваться в ванной нетрезвому молодому человеку, но с другой стороны и не отдаваться было как-то смешно и глупо, ведь он угостил ее принесенном из другой квартиры вином и дыркой от бублика. Он был очень любезен и 236

ловок. Людей нужно уметь прощать. Ведь и Господь Бог придумал храмы не для себя лично, ведь и он учит нас прощению. Но Николай Иванович, когда она приводила доводы в свою пользу, возразил, мол, прощение – ни есть завтрак, обед и ужин, это явление исключительное, и должно применятся крайне редко. «Сапог» он и есть «сапог». Ни лишнего интеллекта, никакого такта. Ударил ее во время вечерней прогулки о фонарный столб. Улицу обесточил, а сам скрылся. Обидно. Не простил. Ушел. И не показывается, и не позвонил ни разу. Гордый. И пошел он на фиг в таком случае! Откуда, в самом-то деле, он сам взялся? Из хаоса! Из вечной неустроенности! Да, она не фея, но и он не фей… Все мужики сволочи. И чему они могут научить: пускать воду из крана струйками, мастерить дурацкие фигурки солдатиков из фанеры, стирать носки, кухарить, бегать по магазинам, ругаться матом?! Поехали они все к бабушке! Она любила и любить будет одного только Филиппа. Филипп святой. Может, он на то лишь и способен, чтобы пустую формулу вкрутить в патрон вместо лампочки, но он блаженный!.. Их мало на земле 237

осталось! А скоро и самые последние из них пересядут на лошадь Пржевальского, и – поминай, как звали… Филипп мог часами смотреть в потолок, черпая оттуда и вдохновение, и покой. Неправда, что «луидоры» могут человеку дать все. Талант, к примеру, не купишь, золото с собой не унесешь. Душу нельзя утопить в роскоши. Нельзя! Он звал ее «зайкой», «куколкой», «мышонком», «функцией»… Пусть это банально, но ей от этих слов было тепло и не так одиноко. Потребуется сто лет, чтобы его вернуть, она и сто лет будет ждать, и тысячу, заказывая у кликушествующей и истеричной изотерички все новые и новые привороты… Потому что любовь не проходит! РИМСКАЯ ЗАЩИТА Жителей древнего Рима трудно было удивить водопроводом или канализацией. Работали эти сооружения исправно, а некоторые фрагменты сохранились до наших дней. Часть такой системы функционирует в селе Онючкино. Каким-то чудесным образом Фрагон 238

Михайлович Писчук оказался ее владельцем. Так уж случилось. Если бы не экскременты, отхожее место можно было экспонировать на любой современной выставке. Писчук с семьей пользовались туалетом от трех до двенадцати раз в сутки. Это к слову. Но не это главное. Фрагон Михайлович пользовался для подтирки попы не туалетной бумагой, а гладкими камешками с реки Нестерки. И ненакладно, и не раздражает кожу. Как-то раз приехал к ним в гости американец Джон Каклеби. Писчук познакомился с ним в Москве на симпозиуме геологоразведчиков, куда Фрагон Михайлович попал совершенно случайно, таскаясь по магазинам. Все здания в городе были для него на одно лицо, вот он и перепутал объекты. Джон прекрасно говорил по-русски, разбирался в искусстве, археологии и музыке. Они быстро нашли общий язык. Подружились. Писчук пригласил Джона в гости. Клава накрыла на стол. – Виски не держим, - извинилась она, выставляя на стол бутыль самогона. – У нас собственного изготовления. «Слеза крестьянки» называется. 239

– Отлично, - сказал Джон, пропустив стаканчик. – А вы, случайно, не разведчик? А то у нас тут с этим строго. – Разведчик, да, но не то, что вы подумали… Я веду разведку недр, - чуть не подавился Джон соленым груздем. – Что пристала к парню? Наливай. – И, похлопав Джона по плечу, добавил: «У нас тут кроме дерьма ничего не осталось». Джон выпил и закусил. Потом они выпили на брудершафт три раза. Клава спела гостю несколько народных песен из сборника. Для колорита. Гость пытался ей подпевать, но скоро сломался, почувствовал себя нехорошо, и попросился в туалет. Михалыч вывел его на улицу и объяснил, как пользоваться удобствами. Джон отсутствовал уже почти час. Клава забеспокоилась: – Посмотри, не случилось ли что с человеком? – Да что с ним будет-то?! Такой же засранец, как и мы. Нажрался, жопу подтереть не может. 240

Американец появился на пороге бледный и взволнованный. – Это, – говорил он, тыча Писчуку под нос принесенный из сортира речной окатыш, – это… Ну, Это! Это же!.. Забыл как по-русски… Ты очень богат, Михалыч! Ты… как это?.. крутой… Да, ты очень крутой и очень богатый!.. У тебя в ведре Это! Ты хоть это понимаешь? – Успокойся, Джон. Охолонись. Давай хлобыстнем по маленькой. Друг! – Это невероятно! – продолжал он свое. – Это же Клондайк! Да, я тебе как специалист говорю. – А по-русски это говно. Выброси. – Не понимаю. – Выброси и забудь. – А ты можешь мне его подарить? – Как нечего делать. Бери все, что пожелаешь. Потом они еще выпили, после чего Джон напрочь забыл русский язык. Он что-то бормотал по-английски и плакал, пока не уткнулся лицом в пуховую подушку. Клава накрыла его платком из козьей шерсти, и он уснул, крепко зажав в руке речной окатыш. Он 241

икал и выкрикивал непривычные женскому уху слова: «Клондайк! Клондайк»! Утром, едва открыв глаза, Джон стал проситься в туалет. Он дергал Писчука за рукав, приглашая его пройти за собой. Тот плохо соображал, и никак не мог понять, чего хочет от него американец. В голове пронеслась паскудная мысль: «Уж не извращенец ли Джон»? Но он тут же прогнал ее. Джон тем временем выскочил из сортира и свалил к ногам Фрагона Михайловича ведро речных камней. – Вспомнил! – Говорил он. - Вспомнил как это по-русски. Это золото. Это настоящие самородки, Михалыч. Фрагон нагнулся, подобрал с земли камень, поднес его к носу, понюхал, засомневался: – Не может быть. – Точно. – Сколько же я этого золота просрал, если бы ты только знал… – Да, да… Я видел: целая яма… надо доставать и промывать. Блестит-то как! – Не так. Сейчас я накапаю червей, возьмем с собой удочки, и пойдем на реку 242

ловить рыбу. Там и золота твоего наберем. Там его навалом. А потом сварим уху, опохмелимся, и ты поправишься. У нас, у русских, говорят: «Не все то золото, что блестит». ДУЭЛЯНТ Неужто ж точно, боже мой, Я здесь любил, я здесь был молод?… Иннокентий Анненский Я был маленьким, и мне не приходило в голову сравнивать вишневую мякоть со спелыми девичьими губами… Я вообще не люблю садовые ягоды, яблоки и груши. Я на них смотреть не могу, зная, каким олигофреном надо быть, чтобы вырастить что- нибудь съедобное на грядке или в саду. На нашем дачном участке капуста никогда не дотягивала до кочана, лишь до размера виноградинки. О моркови и говорить нечего – закавыка с хвостиком. Так вот, о вишне: ягоды ее кисло-сладкие, но больше кислые. При одном только виде этого неспелого многоточья у меня непроизвольно 243

начиналось слюноотделение, и перекашивались челюсти. И поэтому мне было странно услышать признание моего старшего приятеля Ивана, когда тот, рассказывая о своих любовных похождениях, употреблял в этой связи странные сравнения. Губы у нее, как вишня. Мы сегодня с Викой на сеновале целовались взасос. Это было что-то! А потом я залез ей в трусы. Фантастика. Я на ней – как на яблоне раскачивался. «Не может быть, – подумал я, – Иван врет. Не такая девочка Вика, чтобы ее трясли, как дикую яблоню». Во всяком случае, я себе этого представить не мог. Вике было шестнадцать лет. Она была отличницей в школе. Любила читать. Она была очень красивой и приветливой. У нее была длинная коса. Русая. До пояса. Крепкая, как бамбуковое удилище. А когда она распускала волосы и выбегала утром на крыльцо в одном купальнике, мне хотелось подбежать к ней, - наши дачи были рядом, - и заблудиться в сказочных прядях. Если бы я в ту пору был ветром, я унес бы ее в свой замок на берегу моря, и мы, взявшись за руки, бродили вдоль берега, смотрели на звезды и читали стихи. А 244

по вечерам я бы ласково дул на пламя в камине и ласкал ее загоревшие ноги. Я сложил бы ладони корабликом, а затем закрыл глаза и медленно, как если бы на капитанском мостике не было ни матросов, ни лоцмана, никого- никого, кроме меня, да и то призрачного и влюбленного, стал ощупью искать неземную единственную гавань, где можно переждать бури и вечность. А потом да здравствует штиль! Господи, как я ее любил, если бы только ты мог знать… И вот этот обалдуй Иван хвастает, что раздевает ее до гола и делает с ней все, что захочет. Это невероятно. – Иван, – сказал я, – если ты будешь Вику позорить, я вызову тебя на дуэль. – Дурак. Ты должен увлекаться не древностями, а… хотя и это тебе еще рано. – Во-первых, не рано, во-вторых, говоря о древностях, что ты имеешь в виду? – Вику. Она для тебя слишком стара. – А для тебя? – Мне семнадцать, а тебе двенадцать. Уловил разницу? Поживи с мое, тогда и говори о дуэлях. И потом, откуда ты возьмешь пистолеты? 245

– У меня есть. Старинный. С перламутровой инкрустацией. Мне он перешел по наследству. – Не верю. – Когда угощу девятью граммами свинца, тогда поверишь. – Давай меняться: я тебе швейцарский нож, а ты мне пушку. – Иван… – Хорошо. И лопату саперную. – Угу, картошку капать. Уволь. – А что же ты хочешь? – Ничего. Давай так: если я погибну, пистолет - твой. – Если я тебе по шее дам, он и так моим будет. Я же с тобой по честному хочу разобраться. – Это и будет по честному. Стрелять будем по очереди, потому что пистолет только один. – И куда прикажешь секундантов присылать? – Без них обойдемся. Договорились, что дуэль состоится в понедельник в дубраве, в шесть часов утра. Суббота и воскресенье нас не устраивали, так 246

как в эти дни в лесу было полно дачников, которые могли помешать. Ночью я долго не мог уснуть. Я представлял, как расстроятся бабушка и мама, узнав, что меня нет на свете. Особенно будет переживать бабушка. Она столько лет отпаивала меня противным козьим молоком, а выходит, что зря. Одно утешало: им не придется мерзнуть на кладбище, когда гроб с причитаниями будут опускать в землю. Бр-р-р! Мурашки забегали по спине, и мне самому стало себя жаль, и я побеспокоился о предсмертной записке. Я заготовил конверт, подписал его: «Вскрыть после моей смерти». Потом на листе бумаги написал письмо для Вики. Оно было длинным. Не помню всего текста, но, - глупое мальчишество! - признательные слова я скрепил печатью губ, для чего пришлось обмакнуть их в чернила, и ввел постскриптум: «Мой сиреневый ангел, если нет над землею утренних звезд, я буду Первой! Я люблю тебя! Я буду любить тебя миллионы лет! Я защищу тебя своим сияньем! Помни обо мне!». Прощальную эпистолу я написал в субботу, а в воскресенье мы вместе с ребятами пошли 247

купаться на пруд. Были там и Вика с Иваном. С Иваном я держался нарочито холодно, а на Вику поглядывал с нескрываемым восторгом и байроновской грустью. Вика выбрала удобный момент, и, оставшись без попечителей, отвела меня в сторону. Что-то в ее взгляде было заговорческое, будто ей стало что-то известно о предстоящей дуэли. Она отвела меня в кусты, где нас никто не видел, и спросила: – А ты почему не купаешься? – Не хочется. – А что тебе хочется? – Не знаю. – А я знаю. – Нет. Ты этого не можешь знать. – Почему? – Это тайна. – Тайна? Обожаю тайны. И я хочу узнать эту твою тайну. Ты мне ее откроешь? – Может быть, но не сейчас. – Женщины не признают таких слов. – Каких? – Таких, таких… Что это за слово такое «не сейчас»? Сейчас и немедленно. 248

Она всем телом прижалась ко мне, дразня своими почти вишневыми губами. Она что-то говорила, а я замечал только артикуляцию ее губ, и мне казалось, что приближается конец света, и передо мной разверзается небо, и потоки солнечной лавы движутся на меня. Ее волосы щекотали мое лицо. Мне было трудно дышать. Вика встала на колени и развязала тесемки плавок на моем правом бедре. Я покраснел, потеряв всякую способность что- либо соображать и двигаться. – Ты очень туго затянул… Так нельзя. Потом она развязала узлы с другой стороны. Я стоял перед ней совершенно голый. От стыда меня бросило в жар, а она засмеялась, поднимаясь с земли. Потом она крепко поцеловала меня в губы, и я ощутил во рту вкус спелой вишни. Мне его никогда не забыть… Ветер гнал меня по лесной тропинке. Я спотыкался. Ветки царапали кожу, кололи глаза. Я даже не пытался заслонить их руками. Мне было все равно: ослепну я или нет. Я уже ослеп. Я ничего не видел перед собой. В дурацкой раме обидных видений – сеновал и заскорузлые ручища Ивана, которые ломали 249