привороты для дамы треф-9

Библиотека Галактический Ковчег Некоммерческий образовательный Интернетпортал 2021г А.С.Путяев ПРИВОРОТЫ ДЛЯ ДАМЫ «ТРЕФ» (короткие рассказы) 386страниц 1

Александр Сергеевич Путяев – коренной моск- вич, из интеллигентной семьи, получивший все- стороннее семейное образование, с четырёх лет обучавшийся игре на скрипке и в десять – получивший золотую медаль на конкур- се во время фестиваля молодёжи 1957-го года в Москве. Его отец Путяев С.А. был журналистом и ху- дожником, а мама – цирковой актрисой. Не удивительно, что в мальчике с раннего дет- ства обнаружили себя сразу три таланта, позво- 2

лившие поэту и писателю Александру Путяеву выразить их в таком, только присущем ему, языке слов, в котором все образы обретают про- никновенность объёмную и захватывающую, благодаря вложенному в них тонкому чувству любви и сострадания по отношению ко всякому, маленькому, на чей-то взгляд, и невзрачному че- ловеку, отчего-то не нашедшему себя в земной жизни, то ли в силу своей слабости перед обстоя- тельствами, то ли в силу нежелания уподоблять- ся насильникам, ищущим путь к процветанию во что бы то ни стало, даже если надо идти даже по трупам. Во всех его рассказах вы не заметите ни дольки злого сарказма по отношению к простым людям. Только сочувствие и сострадание, только чувственный посыл к обществу, равнодушному к тем, кто выпал из поля обозрения гламурной публики, считающей, что она «умеет жить», а все остальные пусть идут к чёрту… Любовь – всегда главное кредо этого талантливого поэта и писа- теля – во всём её многообразии и во всех её про- явлениях – для тех, кто умеет любить,- на фоне всё нарастающего расчеловечивания той среды и того времени, которые писателю выпали для творческого мировосприятия. Начните читать, и вы не сможете оторваться… Лара Фай-Родис 3

___________Александр Путяев______ Ликург дал железной монете при ее огромном весе незначительную ценность. Совершенно иная оценка «монеты слов»: максимум смысла при минимуме выражений. Болтливость делает разговор пустым и глупым. Один афинянин по- смел высмеять короткие мечи спартанцев, утверждая, что их проглотит любой циркач, на что Царь Агид возразил: «Это, однако, не ме- шает нам нашими короткими мечами доставать неприятеля». Плутарх Объяснение в ненависти Объяснение в любви сродни выступлению ад- воката перед присяжными, коих нужно склонить в пользу обвиняемого. И слово здесь имеет первостепенное значение. Хорошо, когда ты умеешь говорить. А если этого дара нет? Если тебе далеко за шестьдесят, и ты еле волочишь ноги, язык заплетается, а мысли, точно отойдя от 4

коновязи, давно пасутся в ином измерении, а воспоминания спутаны и пугливы?.. Подойдя к образу Казанской Божьей матери, как и положено по церковному уставу, Дарья два раза перекрестилась, глядя в себя, а третий взгляд отдала иконе. Поставленная кем-то свеча с треском подпрыгнула вверх и упала на пол. Дарья нагнулась, чтобы поднять ее, но встать уже не смогла, и тихо лежала в четверике, неподалёку от пустых деревянных лавок, моргая бескрылыми и тягучими веками. Спутанные веером массивные кресты из дешевых сплавов под бронзу, поелозив на шее, улеглись друг на друга, но дышать было тяжело: измочаленные временем веревочные гайтаны захлестывали сонную артерию. Связка крестов вместе с чётками весила не меньше трёх килограммов. Непонятно, как они не перепилили тонкую морщинистую шею ещё раньше, и как только не вытеснили душу из этой слабой, совсем незаметной под рваным тряпьем обвислой женской груди, так и не вскормившей ребёнка. Наверное, на то была воля Божья. Дарья не терзалась убийством мужа. Может, он этого и заслужил. Может, пьянице и деспоту такая смерть была написана на роду. Мучило другое: ненависть к себе. Ненависть за то, что не 5

нашла себя в жизни, хотя терять приходилось часто и больно. Деревня, где она родилась, была повально заражена пьянством. Пили все и всегда. Ещё с царских времён. Последний сруб в Игрице был поставлен не менее ста лет тому назад. С тех пор ничего не менялось. Избы покосились и провалились под землю. Счастливых семей не припомнишь. Дети, правда, ещё рождались, но, кажется, только за тем, чтобы будущее совсем уж не ускользнуло, а успело отметиться крестом на погосте. Убив своего Григория топором, валявшимся в сенях без дела, Дарья оборвала тягучее беспросветное прозябание на земле. Она закопала старика на скотном дворе, и сразу заявила в милицию о пропаже мужа. Но милиция не приехала ни на следующий день, ни через год. Дарья сложила в тряпицу припасенные гроши, закрыла дом на ключ, и ушла навсегда из деревни. Попрошайничая и ночуя, где придётся, она шла от дома к дому, от церкви к церкви, ругая и Бога, и людей. Людей за то, что те нечестивы и 6

злы, а Бога, как бы по дружбе, и отчасти за то, что тот прощает грехи направо и налево. Умирая, человек цепляется за воспоминания. Как ни странно, события их не перегружают. Всплывают несущественные соломинки бытия: ветер с запахом реки, полевые цветы, облака, звёзды и клевер. Потом, если повезёт, увидишь и тех, кого любил, и тех, кто любил тебя. А затем угасающее сознание послюнявит указательный палец, мазанёт им по расхристанным страницам, и это – конец, и картинки, и слова этой наскучившей книги побегут восвояси. Дарья нашла в себе силы скрестить руки на груди. Двенадцать бронзовых крестов, – по каждому за прожитый в страшном, нераскрытом грехе год, – обдали душу тёплой волной, и Дарье привиделся Григорий, ещё молодой, без всклокоченной бороды. Они, обнявшись, лежали с ним посреди ромашкового поля. Он целовал её в губы и говорил: - Люблю тебя. Выходи за меня. Избу новую справим. Мужика мне родишь. Я его буду уму разуму учить. Будет он у нас небом заправлять, али государством целым. Поди, плохо?! 7

Дарья сопротивлялась, била Григория по щекам, а седая борода, свитая гнездом, непригодным для жизни, цеплялась за нательный крестик, провалившийся подмышку, и тащила на выход, к мощёной чугунными плитами паперти, где такая же нищенка, как она, взывая к крылатым присяжным, просила дать ей что-нибудь на жизнь… УБИТЬ МОЖНО ВСЁ (Рассказ с пропуском текста). … Она нагадала себе самоубийство. Прямо в церкви и нагадала, так и не успев засыпать землёй с могилы этот волшебный прудик, где отражалась вся неправда про её долгую, полную страданий жизнь. Времени не хватило. Да и можно ли было выбить из краёв этакую махину, куда перед самой зимой прилетали харчеваться дикие утки?.. Здесь их легче всего было можно подстеречь и убить… Платья в рюшах, глаз нечистый… Может, Плюшкина сестрица – Чудоносица старушка в склепе бронзовых кре- стов*. 8

Насчитал двенадцать. Боже, Непосильна эта ноша – Шея как у петуха. Платье в рюшах волочится. В профиль – римская волчица. Чинно молится, и всё же, взгляд немного нездо- ров… И в уме перебирает, Крест который же от рая, Где хранится требуха Платьев в рюшах, глаз лучистых… Кто, когда в них постучится, Или просто «на дорожку» влепит пару синяков. Где тот юноша гривастый, Что в кусты завёл, – и… баста, Взял, безбожник – на ха-ха! Как шмели – гудели росы. Взял – и бросил. Недоносок! И носи теперь на шее связку бронзовых крестов, От которых в пол бросает. Где тот остров в горностаях, Чтобы жизнь – без дураков?! 9

* - Кожа на её шее обвисла под тяжестью двена- дцати старинных бронзовых крестов, каждый из которых весил не менее двухсот граммов. Спу- танные, покрытые патиной и копотью свечей, они готовы были что есть мочи напрячь мускулистые цепи, и утянуть гадалку под воду… (Из сборника рассказов «Привороты дамы треф»). 2007 г. ШИРМА Умалишенные, не смотря на бес- связность их речей и мыслей, разго- варивают, узнают и даже ищут друг друга, а среди идиотов царит тупое равнодушие и жестокая неприязнь к себе подобным. Эжен Сю «Право, люди, вы или наивны, или глупы!.. Неужели вы думаете, что стоит вам загля- нуть за ширму – и откроется тайна, и завтра инопланетный разум станет лазить вместе с вами по деревьям, петь у костров под гитару, обносить колючей проволокой военные объекты, молиться президентам и требовать 10

власти над собой?.. Заблудшие, там, куда вы можете посмотреть, ничего нет. Вспомните, еще недавно земля казалась вам плоской, а солнце представлялось раскаленной топкой, с запасом угля на две тысячи зим… Может, тогда-то вы и были ближе к истине, чем сейчас»? Пожилой бомж разгрёб под собой тряпье, служившее ему постелью, и окинул мутным взглядом своды подвала, будто ища преображения, будто оно должно было снизойти сверху, а не со дна, увы, уже порожней бутылки, которая валялась в изголовье подруги по скитаниям Люси. Однажды, найдя его голодным и раздетым посреди излютовавшейся зимы, когда бродячие кошки умирают в подвалах от стужи и тоски, а собаки жмутся к папиросным дымам, поднимающимся столбиками из отверженных ртов, когда слёзы замерзают на убитых щеках, Люси уже никогда не отпускала его больше, чем на шаг. Потому, что так легче умирать… вдвоем всегда легче… Они были вместе уже целых пять лет и не планировали расставаться. 11

- Люси! Люси! – Толкнул он ее в бок. – Я разговаривал… с ними. Честно, я только что разговаривал с ними… Это, как сон, после которого не хочется просыпаться. Она провела у его «постели» три бессонных ночи, и теперь ей страшно хотелось спать. С похмельем легче бороться, чем со сном, когда жизнь придвинула к самому краю дорогое тебе существо. А они со Скали давно уже превратились в потерянные существа, и разговаривали друг с другом, как, наверное, разговаривают погибшие. - Тусь, ну, Тусь, поспи ещё немного, а то умрёшь прежде, чем я сбегаю в магазин. Не замечали: большая любовь – как корона на голове, которая носиться с достоинством не ради драгоценных камней, и вовсе не ради головы, а для возвеличивания духа? Простым же людям, которым не хватает знатности и денег на такие игрушки, достаточно несколько тёплых слов. Вот Люси и изобрела такое слово: «Тусь». А Тусь однажды своими огромными, разваливающимися от долгой носки ботинками, вытоптал на снегу, под окнами подвала, где они 12

провели первую «брачную ночь», слова, которые много дороже жемчуга и камней: Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ, ЛЮСИ! И как только он не переломал себе ноги, прыгая циркулем от буквы к букве, как мальчишка; как только сил хватило и грамотности? Скали никогда и ничего не рассказывал о себе. Даже после ящика водки его невозможно было разговорить. Он только ещё больше уходил в себя. И ничего, кроме пьяных слюней выдавить из него было невозможно. Он, вообще, был немногословен. А из обидных слов знал только одно: «дура». Разве такого можно не любить? - Люси, – продолжал он донимать подругу, – они сказали, что никогда не пойдут с нами на контакт, потому что мы препарируем лягушек и мучаем слонов… что мы очень жестоки и неинтересны… что, летая в космос, мы насильственно отрываем души от тел, и наши мышцы становятся беспомощными, как у трупов… - А ты не спрашивал, за что нас убивают на чердаках и в подвалах? Они не говорили, за что и почему ты лежишь здесь с разбитой головой и 13

боками, как у отбивной, и не хочешь показаться врачу? - Врачу? А с кем я, по-твоему, дура, разговаривал? - Не с врачами. Я знаю, с кем ты разговаривал. - С кем? - С теми, кто заставил тебя восьмого марта поливать из чайника мою голову. - Это было в прошлом году. - Они за тобой и ходят с прошлого года. И, вообще, почему ты такой нерусский? Даже имечко у тебя не наше. Русский норовит размозжить чайником голову, а ты водой брызжешь. Почему? Твои бесы хотя бы православные? Ну, ответь мне, Тусь? - Это не они. Просто мне тогда показалось, что твои волосы горят. Я тебя пожалел, а ты откусила мне ухо. Помнишь? - Помню. Я разозлилась на тебя. - А я разозлился на врача, который не пришил мочку на место. Помнишь, как я его поколотил? - Помню. Помню, что он сказал, что тебе с прокушенным ухом даже лучше… что ты, Тусь, стал импозантнее… так, кажется… 14

- А потом ты меня поцеловала. Ты больше не злилась на меня? - Ты был в крови. Как я могла на тебя злиться? Ты и сейчас в крови… Боже, я вообще не припомню дня, когда бы я ни видела крови. - Точно. Так вот поживешь на свете, похрустишь земным шариком, и начинаешь понимать: вокруг-то – кровь да вонь помойки… Нас наё-наё-наё, а мы одно талдычим: «Ой, хорошо ещё, что войны нет»… Я бы им Достоевского прописал. По сто страниц – до еды, и по двести – после… А ты говоришь, что я нерусский… - Русский, русский. Только не разговаривай. Ты никогда раньше так много не говорил. Экономь силы, а то умрешь. - И умру. Так им и надо! - Не надо. Что я буду с тобой мертвым делать? - Похоронишь. - На что? - Помощи попросишь. - У кого? Все наши померли. - И Андрей? - Говорю же, – все… - И Эдик? 15

- Кого убили, кто замёрз, а кто в больнице… Не пойму, почему бы не пойти в больницу… Там хотя бы бесплатно отмоют от крови… - А она мне не мешает. Во мне ещё много крови осталось… Если бы не слабость, я бы отбился от мальчишек… но у них были биты и арматура, а у меня только туман в голове… Ты вовремя принесла выпить. Честно, если бы ни ты, я бы давно сдох… Мне уже за сорок, а ни чума не берёт, ни оспа, ни холера, ни даже грипп… Наверное, что-то есть в нас от инопланетных существ? Ты, Люси, как думаешь? - Я не думаю Я знаю: это потому, что я мёдом тебя кормлю. Кстати, ещё пол банки осталось. Будешь? - Мёд? Издеваешься? Я выпить хочу. Пол царства за стакан. - Я бы и целое отдала. Три дня от тебя не отхожу. - А ты отойди. Мне водка поможет. - Точно? Не сдохнешь без меня? - Обещаю. Люси поправила повязку на голове Скали, чмокнула его в перебитый нос, с лопнувшей кожей и плавающим островком хряща в 16

сукровице раны; затем потянулась, и, повалившись на растопыренные руки, согнулась скобой, медленно распрямилась, и, наконец-то встав на ноги, подтянула чулки, растерла лодыжки. Между ржавыми трубами в её заячьей шапке- ушанке спал кот Адидже. Прежде, чем эта кличка закрепилась за котом, Люси спросила: «Тусь, почему «Адидже»? – Потому. Там река и Венеция. И фрески Пизанелло». Люси не стала будить кота, а перенесла его ближе к Скали. Сказала: - Адидже, охраняй хозяина. Хотя, какой из тебя сторож?! Небось, и не высунулся, когда тут бойня случилась? Потревоженный кот недовольно дрыгнул лапой. Люси поправила рукой свалявшиеся волосы, укрыла их дырявым шерстяным платком. - В темноте ты очень красивая… И непорочная, как дева Мария… - Ты тоже… как пророк… Пророк повернулся на бок, уткнув окровавленное лицо в тёплую кошачью шерсть. Своенравное существо перебиралось в таких 17

случаях подальше от наглой фамильярности, предпочитая спать в ногах, но на сей раз нехотя стерпело близкое человеческое дыхание. «То, о чём ты когда-то мечтал, станет явью. Все незавершенные дела, все помыслы твои и надежды собьются в кучу хаоса за облаками. Есть там такое место, куда прилетают мысли, чтобы укрыться от злобы и несправедливости. Они там, в вышине, далеко- далеко за Магеллановым облаком, за печатями ангельских уст, за слезами раскаяния инопланетных богов… И однажды растает жара, и однажды остынет лёд, и из хаоса вновь возродится любовь. И всё, что нельзя было исправить на земле, будет исправлено… И та дорожка из следов твоей обуви приведёт тебя к нам»… В тот поздний час денег на водку достать было негде. Люси прошла уже две трамвайных остановки, а люди, точно испарились. Ни одной живой души. Даже молоденькие проститутки, обычно промышлявшие у дороги, покинули продуваемый ветром пост. Холод прогнал людей под крыши. 18

Только какой-то задубевший, померанцевый свет за стеклами палаток, вселял надежду на успех. Люси вломилась в ближайшую торговую палатку и потребовала водки. Она честно призналась, что денег у неё нет, и заплатить она не сможет, но после, в самом ближайшем будущем, товар ею будет оплачен, если, конечно, будущее существует. Продавщица нажала под прилавком «тревожную» кнопку, и вцепилась в волосы явно некредитоспособной покупательнице: - Врешь! У тебя нет будущего! - А у тебя? - У меня есть. Я вот сейчас тебе его покажу! - Водки-то дай, любезная!.. Мне очень надо! - Всем надо! А раз надо – заработай! Завязалась драка. Приехала милиция, и Люси увезли в отделение. «Полюс счастья и полюс несчастья покрыты людом. Наивные, бездушные люди, вам кажется, что за ширмой, куда вам когда-то придётся заглянуть, только для вас откроется тайна, только вас поведёт луч света по своему тоннелю. А вдруг это вовсе и не тоннель, а 19

лишь начало и конец одного и того же лабиринта, по которому вы идёте вот уже миллиарды лет, сами того не сознавая? Вы глубоко заблуждаетесь, когда думаете, что Бог это – приставленный к выключателю электрик»!.. Утром массивную металлическую дверь, ведущую в подвал, когда-то служивший бомбоубежищем, заварили намертво. И рассудили так: бомбы на дом в ближайшее время не посыплются, а вот террористы вполне могут облюбовать этот хорошо защищенный кирпичный «схрон» для складирования взрывчатки, и другая польза – преграда для крыс. О бомжах и бездомных котах, конечно же, никто не подумал. Скали, так и не дождавшись Люси, решил, что та загуляла. Женское непостоянство было ему хорошо знакомо. Женщину легко переманить цветными бусами и рассказами о Венеции. Он давно отлучил эти ветреные создания от своего сердца, оставил чуть-чуть места лишь под черепной костью, и вот теперь, мучимый головной болью и дребезжанием перебитых 20

позвонков, тупо и покорно умирал в одиночестве. В гаснувшем взоре плыли суровые готические замки и дворцы с зубчатыми завершениями, чем-то напоминавшие расписанную в ренессансном стиле гигантскую ширму, к которой вели вытоптанные на снегу слова… ТРОЕ В ОДНОЙ ВАЗЕ На белом-белом свете, в хрустальной вазе, которая стояла на трюмо в спальне, жили три цветка: алая роза, синий колокольчик и желтый тюльпан. Цветы нравились друг другу, а женщина, которая жила с ними в одном доме, просто их обожала, ведь они были подарены ей на день рождения. Она меняла цветам воду, проветривала помещение. Откуда ей было знать, что, цветы, как и люди, могут страдать и болеть. А они, между прочим, более хрупкие, чем мы с вами. Любое неловкое движение может повредить бутон, надломить лепесток. 21

Это люди могут себе позволить: толчею в метро, давку в автобусе, а цветам любая подобная встряска – смерть. Редка удача – попасть в приличный дом, где за тобой будут ухаживать. А уж попал в дом – держись изо всех сил, не падай духом, не сгибайся, поднимай голову выше, как солдат на смотру. Увянешь – с тобой церемониться не будут. В миг окажешься в мусорной куче, где тебя затопчут грязные мыши и бесцеремонные жуки. У желтого тюльпана в оранжерее, где он был выращен, осталась возлюбленная. Так получилось, что он расцвел в полную силу чуть раньше, за что и поплатился. Он был первым, кто воскликнул: «Я люблю»! - Ах, какой ты хороший! – Услышал его признание заведующий оранжереей. – Тебя-то мы и отправим на рынок. Рынок это бедлам. Это психушка для цветов и овощей. И началось: белые халаты, смирительная рубашка из целлофана, таблетки аспирина, чтоб не загнулся раньше времени. Чего только ни испытаешь за сутки! Ужас! Не каждый пройдёт через тяжелые испытания. 22

И вот, вроде бы, относительная удача: свой дом, теплый воздух, ласковые руки, никаких тебе неприятных процедур – а сердце болит. Болит. Во-первых, болит от- того, что тебя разлучили с любимой, с которой даже словом не успел обмолвиться; во-вторых, просто трясет, когда подумаешь, что с тобой поступили, как с дешевой вещью. Ничего прекрасней цветов ещё не придумано. Цветы древнее людей. Человечество ещё, как говорится, пешком под стол ходило, а цветы уже обживали землю. Они не глупее людей. Они умеют охотиться на насекомых, добывать воду, плавать, разговаривать… Да они многое умеют. Но ценят их не за это, ценят их за красоту. Вот людей отбирать по такому принципу? Да половину бы надо было отправить на помойку! На третий день тюльпану стало совсем плохо. Роза и колокольчик его подбадривали: - Да не думай ты ни о ком, а то пропадёшь. - Я так не могу. - А ты – через «не могу». Нам тоже несладко приходиться. - Вам хорошо. Я замечал, как вы любуетесь друг другом. 23

- Да я, да я… - зарделась роза, - если хочешь знать, ещё ничего не решила. Вы мне оба нравитесь. Она не успела объясниться до конца. В комнату вошла женщина, по-хозяйски ощупала букет, и надув губки, капризно произнесла: - Фи! Надо же! У неё и двух слов не нашлось для тюльпана. Еще недавно она восторгалась им, а теперь взяла за шиворот и выкинула вон. И ни куда-нибудь, а прямо в окно, на холодный снег, да ещё и пальчиком погрозила: - Три цветка – к счастью, а два… уж и не знаю, стоит ли хранить остальные?.. Явно женщина была не в ладах со своим настроением. Одно из двух: либо её кто-то обидел, либо она от природы такая капризная. Вот всегда так: люди влюбляются и ссорятся, а страдают цветы! Надо было что-то срочно предпринять. А что можно было сделать в такой ситуации? Роза на глазах таяла. Колокольчик, глядя на неё, тоже скис. - Придумай что-нибудь. – Попросила его роза. - А что я могу? 24

- Звони. Зови на помощь. Я не хочу, чтобы тюльпан погиб. На улице он замерзнет и умрёт. Не понимаю, - плакала она, - не понимаю, как можно выбросить на мороз живое существо. А завтра наша очередь. - Не печалься. Не плачь. – Сказал колокольчик. – Он и сам готов был расплакаться, но в нём заговорило мужское начало: «Ладно, поделюсь, пожалуй, с тобой своим секретом. Не знаю, стал бы спасать меня тюльпан, может, он был бы только рад моей смерти. Избавился бы от соперника… - Он не такой. - Вы женщины в своих привязанностях не постоянны. Порой в вас не чувства говорят, а химия. - Какая химия, если я вас обоих люблю. Разве это плохо? Что можно было тут возразить? И тюльпан сказал: - Мне завещан волшебный секрет. Я его, правда, не проверял. - Не тяни. Говори, что за секрет? - Так вот, этот секрет мне передала божья коровка, которую я спас от смерти. 25

- Видишь, ты себя недооцениваешь. Тебе уже медаль полагается. - Ты будешь слушать? - А что я по-твоему делаю? - Я и говорю, стоит мне три раза качнуть головой и произнести волшебную фразу – «К чему прикоснёшься – тем и проснёшься» – я могу превратиться в любую стоящую вещь, например, в швабру или в вазу. - Здорово: вазы никто не выбрасывает… - Я могу прибегнуть к волшебству только дважды. Фраза «Дым, дым, стань золотым», может покрыть золотом хоть целую гору. - Скажи, а если ты дотронешься до меня, я превращусь в королеву ваз, например? - Или в королеву-швабру. - Не надо так шутить. - Хорошо. И что мы будем делать с этим секретом? - Надо подумать. - Я уже придумала: на время ты превратишься в мусорное ведро. - Я?! Не дождёшься. - На время. - Глупости, зачем я буду превращаться в мусорное ведро? 26

- Не понимаешь? Утром женщина пойдёт на улицу выносить мусор… - И что? - В чём она выносит мусор? Правильно, в ведре. Запоминай – выпадешь под нашим окном у неё из рук рядом с тюльпаном. Пока она будет возиться с мусором, ты покроешь тюльпан золотом. Она, понятно, выбросит мусор прямо на дорогу, а золотой цветок положит в мусорное ведро, и помчится со всех ног домой. - Уверена, что она подберёт цветок? А если она зашвырнет его еще дальше? - Ты женщин плохо знаешь. Женщины любят золотые украшения больше, чем цветы. Утром женщина заметила ведро полное мусора, и решила избавиться от него. Но прежде она приняла ванну, «накрасилась» и одела норковую шубу. Затем уже пошла выносить мусор. Колокольчик действовал по намеченному плану. Превратившись в ведро, он в нужный момент выскользнул из рук хозяйки. Ведро перевернулось, и сор разлетелся во все стороны. 27

Женщина сделала вид, что все эти фантики и картофельная шелуха рассыпаны кем-то другим. Она и не подумала убрать за собой. Улучив момент, ведро накрыло замерзающий тюльпан, и тот покрылся толстым слоем золота. Когда ведро откатилось чуть в сторону, сияния золотого цветка ни заметить было невозможно. Женщина от удивления широко раскрыла глаза: - Такая прекрасная вещица! – Присев на корточки, она подобрала драгоценность и спрятала её на груди, чего роза не предусмотрела. – Неужели этот тюльпан из чистого золота?! Дома радостная женщина переложила цветок в шкатулку с драгоценностями и сказала: - Эти цветы принесли мне удачу. Оставшиеся надо будет засушить и оставить на память. Завтракать она не стала, а сразу пошла на работу. - Ну, - дребезжало пустое ведро, - и что мы теперь будем делать? - Перебирайся в вазу. - Может, лучше ты ко мне? 28

- Не сердись. Ты покачай волшебной головкой и перебирайся ко мне. Я тебя буду любить. - Ты сама подумай: откуда у ведра голова? Я тебе говорил про два желания? Говорил. Вот я их все и израсходовал. - Я же не знала, что так получится. - Ты сказала, что всё на свете знаешь. Теперь навсегда останусь помойным ведром. Уж лучше бы я стал шваброй. Роза всхлипнула и сказала: - Знаешь, ведром тоже быть неплохо. Зато ты теперь сможешь гулять… А жить ты будешь долго-долго. А меня засушат и положат между страницами книги о цветах. – Слёзы текли из её глаз. – Я буду вас вспоминать… А тюльпан останется золотым. Тоже красивый цвет. Главное, что мы не погибли под забором… Мы боролись, как могли… Прощай!.. Она печально уставилась в окно, стараясь запомнить, как выглядит солнечный свет. 29

ДОМАШНИЙ КОНЦЕРТ Маленькая Эля поступила в музыкальную школу. Она хотела научиться играть на скрипке. Мама купила ей скрипку и смычок с белыми длинными волосами, как у куклы Барби. Вообще-то, маме нравились короткие стрижки. Но представьте на минуту лысый смычок. Это даже очень смешно! Скрипка и смычок лежали в черном футляре. Они дали друг другу клятву верности: никогда не расставаться. Скрипки натуры возвышенные. Они знают цену настоящим чувствам. Первые уроки Эле дались легко. Она быстро научилась правильно держать скрипку и водить смычком по струнам. Затем она перешла к разучиванию гамм, а потом научилась исполнять легкие этюды и пьесы. Хотя, что значит «легкие» – легкими бывают только крышки от банок с вареньем. Каждый музыкант, когда он добивается успехов, хочет продемонстрировать свое творчество публике. На первый домашний 30

концерт Эля пригласила папу, маму, бабушку и брата Вову. Вова был еще совсем маленьким. Музыка ему вовсе не нравилась. Игру Эли он называл пиликанием, действующим на нервы. Иногда он выхватывал у нее смычок и дубасил им по чайнику. «Бум, бум, бум! – говорил он при этом. – Вот это настоящая музыка. А то, что играешь ты – комариные слезы. В гробу я видал твоего Грига». И где только он нахватался таких грубых слов: в их интеллигентной семье никто себе таких выражений не позволял. Бабушка говорила: «Неизвестно, что вырастит из этого мальчика, если не заняться его воспи- танием всерьёз» За непослушание Вову нередко ставили в угол. Но и там он вел себя безобразно: дела пальцем дырки на обоях, кусал ногти, раскачивался, как Ванька-встанька, паясничал, корчил рожицы, высовывал язык. Когда же ему делали замечания и просили стоять спокойно, отвечал: «Если вы хотите, чтобы я никому не мешал – дайте мне чайником по голове, я и успокоюсь». И он начинал плакать. Бабушка первой меняла гнев на милость: 31

- Ну хватит. Успокойся. Нам хочется, чтобы ты вырос настоящим человеком. - Да? А наказываете меня как игрушечного. - Это потому, что ты плохо себя ведешь. Ты задумался бы над жизнью. - Не в углу же задумываться над жизнью? Я что-то не видел, бабушка, чтобы ты чистила картошку стоя в углу. А чем хуже я? Стою тут, понимаешь, в углу и бесплатно натираю полы подошвами. Трудно было с ним разговаривать. На вопрос, кем же он хочет стать, Вова отвечал: «Смотрителем Приведений». – «Что это за должность такая?» – «Чего тут непонятного? Смотрители приведений это такие люди, которые ухаживают за приведениями, когда им бывает плохо, когда их выгоняют из дома, когда их никто не любит». Зная о готовящимся домашнем концерте, Вова потребовал угощения. Он хотел, чтобы мама купила мороженное ему и трем его знакомым приведениям. Но приведения это выдумка. Просто Вова мечтал съесть один четыре порции любимого «Эскимо». И он говорил: «В любом приличном театре есть буфет, а вы хотите, чтобы я «запростотак» 32

слушал элькино пиликание? Артисты в театрах устраивают банкеты, чтобы зрители не разбежались, а вы на мне экономите. От вас никакой благотворительности не дождешься». Логика его мыслей была завязана вреднокаверзным узлом, распутать который без ремня порой было невозможно. Вовка задумал сорвать концерт. Он спрятал смычок за висевшую на стене картину, и притворился, что знать ничего не знает. Элька ревела. Мама безрезультатно искала смычок в другой комнате. Бабушка причитала, ахала, охала и спрашивала себя: «Может, мы его в школе забыли»? Папа подозрительно твердо держал правую руку на брючном ремне. Он еще никогда не пускал его в ход. Скрипка знала, кто был виновником кражи, но что она могла, сама-то – беспомощная и беззащитная. Хоть и не по своей воли, но она всё же нарушила клятву верности. Неважно, какие обстоятельства заставляют тебя предавать, но если ты дорожишь Миром Гармонии, им нет оправдания. Разбейся, а исправь положение. 33

И скрипка невероятным усилием воли, а, возможно, причиной тому было неловкое движение бабушки, сбросила на пол толстенную стопку нот. От удара картина сотряслась и буквально на дюйм отошла от стены. Этого хватило, чтобы смычок упал на пол. - Вот куда ты его спрятал, негодник! – Сказал папа, снимая ремень. Вовка потупил глаза. Бабушка заплакала: ей было стыдно за непослушного внука. Маме всех стало жалко, и она тоже заплакала. - Радуйся, – говорил папа, – какой концерт ты всем закатил. Я не буду тебя бить ремнем. Я накажу тебя по-другому: завтра же мы пойдем в музыкальную школу, и ты будешь учиться музыке. - Я же еще маленький, – заплакал Вовка, – я очень, очень маленький. Меня не примут в школу. И потом, прекрасным не наказывают. - Вот как ты заговорил?! Ничего. Мы попробуем… 34

ЯНТАРНЫЕ СОНАТЫ Янтарный Слоник долгое время жил в утробе старого Рояля. Когда-то он стоял на его крышке, но потом свалился внутрь инструмента. И не потому, что был неуклюжим, а по вине Принца. Такое имя было у сиамского кота, который жил вместе со своим хозяином в крохотном флигеле. Хозяина звали Самсараем. В его доме вечно гулял сквозняк, и редко топился камин. Самсарай ходил по комнатам в овечьем тулупе и тапочках, сшитых из меха выдры. Даже во время еды, и по ночам, когда ложился спать. Настройщик, - его еще звали и так, - не снимал вязаных варежек с прорезями для пальцев. Пальцы всегда должны были оставаться чувствительными, ведь им приходилось бегать по клавишам, чтобы проверить состояние Струн. От них во многом зависело – хорошее звучание инструмента. Услугами Настройщика пользовались многие музыканты, которые жили в городе, но и приезжие знаменитости прибегали к его услугам, когда готовились к концертам. Работы у Самсарая хватало, но денег он получал 35

немного. Деньги в основном уходили на питание и выращивание Нот. Да, не удивляйтесь, Самсарай выращивал в обычных глиняных горшочках Ноты. Очень много золотых монет было истрачено на приобретение чудодейственной земли, привезенной по специальному заказу с острова Пасхи и из Египта, сапфировых добавок из Индии, а также душистых смол из разных городов мира. Настройщик упрямо мечтал раздобыть где- нибудь щепотку марсианской земли для создания более эффективных подкормок, но на это не было ни средств, ни возможностей. В то время, когда он жил, полеты на Марс были запрещены. Ученые опасались, что в глубине этой планеты, под многокилометровым слоем твердых пород, находятся заполненные особой водой области с красными микробами. Микробы эти поселившись на земле, могли бы причините ей вред. Считалось, что они способны поедать шелест трав и листьев, уничтожать вздохи влюбленных и биение их сердец… Им, этим ископаемым инопланетным монстрам, приписывались ужасные прегрешения. Они, якобы, были прародителями 36

Черных Дыр, которые грозят поглотить все разумное во вселенной. Но настройщик Самсарай считал эти утверждения дремучими вымыслами. Просто далеко не каждому на свете нужны новые звезды, новые сонаты, новые чудеса. Чудеса вообще никому не нужны. Они мешают жить. Они почти ничего не стоят, но владеть ими могут только люди с добрыми сердцами. Таким постоянно завидуют, мешают жить и работать. Самых Прекрасных Чудаков объявляют мошенниками, колдунами и пройдохами. Так уж несправедливо устроен мир. Настоящие же архиплуты заняты совсем иными делами, и они, конечно же, никогда не станут писать музыку или стихи, рисовать картины и читать Книгу Ветров, в которой как раз и рассказывается о чудесных свойствах Нот и Красок. Им безразличны красоты мира. Вот хорошо покушать и поспать – это они могут. Самсарай выращивал Ноты вот уже пятьдесят восемь лет. Но всходы в горшочках еще не появились. Чего-то не хватало в почве, либо недостаточным было освещение. Годы не делают нас моложе. Увы, и – увы! 37

Настройщик чувствовал себя все хуже и хуже. Он был очень стар. Он уже плохо видел. Слух его слабел. Он выходил из дома на работу и боялся, что свалится в какой-нибудь канаве, не успеет завершить труд всей своей жизни. Сил ему придавала любовь к музыке. Он надеялся вырастить такие Ноты, которые будут будить воображение и продлевать жизни людей на долгие века. Для Полного и Всеобщего Счастья нужны были хотя бы еще три Ноты. Ну, две! Этого бы хватило. И почему их всего семь? Нет, такого количества для всеобщего счастья явно недостаточно. Ночью Янтарный Слоник, - он был в курсе перемен, происходящих в настроение хозяина. Оно передавалось ему через звучание рояля. Уж он-то знал, живя в заточении: жизнь без прекрасной музыки вообще невозможна. Он бы без музыки, случись ему, к примеру, свалиться за комод, давно бы умер от тоски. Старшая, пожелтевшая от времени Клавиша хорошо это понимала. Она говорила своему друг: - Наш хозяин плох, а мы ничем не можем ему помочь. Чтобы такое придумать? Надо достать ему марсианской земли. 38

- Как это сделать? – спросил Янтарный Слоник, постучав в стенку рояля своим хоботком. – Может попросить Принца? - Какой он принц? Он только и умеет, что летать с ведра на горшки. Он их столько переколотил за год, что и не сосчитаешь. А до Марса он не долетит… ни за какие пряники… если ему только поперчить его любимые куриные желудочки, да и то вряд ли. Нет, наш Лежебока на подвиги не способен. - Твоя правда. От него много шума, а толку нет. - От него одни несчастья. И только. Он не умеет себя хорошо вести. Спит и ест. Ест и спит. Какой из него помощник? - Это верно. Но он все-таки лапоногий, а мы с тобой не можем передвигаться самостоятельно. - Зато мы можем послать на Марс сигнал. - Как это, как это? Нужен же необычный сигнал, чтобы поняли, чего мы хотим. - Безусловно. - Да. И это должна быть Янтарная Нота Ми. - Я с тобой согласен. Как мы сделаем ее янтарной? - Ты постараюсь дотянуться до Струны хоботком, ведь он у тебя, как-никак, янтарный. 39

И Слоник, пытаясь переговорить со Струной Ми, напряг свои янтарные мускулы. Но у него ничего не получалось: видно мускулы потускнели и запылились, и сил в них совсем не осталось. Он разлегся между клавишами и сказал: - Не могу дотянуться. Подождём, когда Самсарай будет настраивать рояль. Он сразу почувствует, что с клавишами творится что-то неладное. Тогда Самсарай откроет крышку рояля. Принц, ты знаешь его характер: не упустит возможности сунуть нос, куда не надо. Он примется тискать меня лапами. Я стерплю. Главное, чтоб он подкатил меня к нужной Клавише. - Здорово1 И очень мудро! Так все и вышло, как они задумали. В воскресенье Мастер сочинял музыку и поливал горшки с рассадой. Слоник, зажатый клавишами Ре и Фа, изловчился и сильно надавил на них. Ми микнула. Маэстро пришлось открыть крышку рояля. И тут уж вездесущий Принц не преминул воспользоваться возможностью полазить между Струнами. 40

Самсарай, доставая шелудивого кота из Рояля, задел рукавом халата Слоненка. Тот в свою очередь коснулся Струны Ми, и она зазвучала совершенно по иному. Это был необычайно чистый, почти прозрачный Янтарный Звук. Он был необычайно красивым. И Звук этот долетел до Марса, и, отразившись от таинственной планеты, вернулся на землю. Вернулся он уже совсем другим. Он нес в себе инопланетную силу и красоту. Новый марсианский Звук согрел своими лучами землю в горшочках. Уже на следующий день в них появились первые ростки. У Самсарая светились от счастья глаза. Целых три новых ростка появились на свет. Они были еще совсем зелеными и слабыми, но уже тянулиcm к свету. Самсарай тут же пошел с ними в Консерваторию. Там он встретился с ее Директором. - Получилось! Ура! У нас теперь будут Новые Ноты. – Сказал он директору. - От этих голова болит, - сказал недовольный директор. Директор никогда не занимался му- зыкой. Он был руководителем, и его больше интересовали финансы, чем романсы. 41

- Но они нужны музыкантам. – Продолжал маэстро. - Никому они не нужны. Жили люди без них – и еще проживут. Вы с ума сошли, милый! Приносите мне какие-то кочерыжки и утверждаете, что ими можно осчастливить мир. Самсарай начал доказывать свою правоту. Он долго говорил о музыке, о всеобщем счастье, о необходимости сочинить все заново: законы, правила, параграфы… - Как же вы этого не понимаете?! – Возмущался он, размахивая горшочками с Необыкновенными Всходами, – Как же вам не стыдно, господин Директор? Вы еще не есть Царь Земли. Вечна только музыка, а не должности, даже такие высокие, как ваша!.. Директор тоже стал размахивать руками. Он гневался. Он раскраснелся, как старый помидор. Он брызгал слюной и ругался. Но он был моложе Мастера. У него было лошадиное сердце. (Не хочется обижать таким сравнением славное доброе животное даже применительно к выносливости). А вот у Самсарая сердце было слабеньким, как у мотылька. Этот скандал доконал его. Он заболел и слег в постель. 42

Даже Принц почувствовал перемену в здоровье Хозяина. Он стал более уравновешенным, не носился по флигелю с прежним сумасбродством. Он мягко ступал по полу, почти не капризничал, а по ночам согревал своей шерстью озябшие ноги Настройщика. А Самсарай утром, когда его пришла проведать Молочница, подарил все свои волшебные ростки ей. Он сказал: - Ты будешь с ними счастлива. Ты любишь Музыку? - Конечно, - сказала она. - Может быть не тебе, но твоим детям пригодятся новые Волшебные Звуки… Ты когда-нибудь держала в руках раскаленное солнце? - Никогда. - А теперь вот оно – в твоих руках.- Он передал янтарные ростки молочнице. – Теперь тебе не придётся топить углём печь, чтобы согреться… А в душе твоей вечно будет звучать музыка… 43

ВСЕХ СОБАК… Всех собак и кошек, которых Артур Игнатье- вич приручил за свою жизнь, и не вспомнить… К одним он привязывался больше, к другим – меньше. Они умирали, он их хоронил. На шестидесятилетие ему подарили рыжего кота. И только тогда он поинтересовался, сколько живут эти прелестные создания, эти «домашние самородки», если их не кастрировать и не кормить сырой рыбой… МУХОВКА ЗА СТЕКЛОМ В недостойных и жалких позах спят за стек- лом мухи. Еще неделю назад, назойливые и кровожадные, они сломя голову носились по комнатам, нарочито громко демонстрируя свое невежество, хамство и наглость. Лупоглазые бестии безжалостно кусали, кривя маленькие, фисташковые рты. Они вели себя как триумфаторы. Они жужжали, оголялись, занимались любовью, скандалили, справляли нужду на глазах у людей и тупо слэнговали. 44

Примитивная злость и бесшабашная самоуверенность помогали ускользать от мухобойки. Но, наконец-то, прикинь, настали холода. Да? Это просто супер. Да? Прикинь: теперь они – само смирение. Их можно типа круто смести… типа с подоконника… короче, веником или щеткой… Такая, в сущности, фигня эти мухи. Да? «Осень за стеклом» – чей это прекрасный проект?! ГОСПОДИН СОБЛАЗНИТЕЛЬ Бездождье сменилось нескончаемым ненастьем. Утрамбованная земля, прошитая желтыми стежками травы, алчно впитывала влагу. Буквально на глазах потускневшая зелень насыщалась густыми красками и ждала, когда ее разбавит солнечный ультрамарин, чтобы превратиться в прозрачную летнюю акварель. Афанасий сидел на измочаленном временем стуле, который был вынесен на крыльцо аж одиннадцать лет тому назад. Стул, сработанный на совесть, обладал природной живучестью. Он 45

прихрамывал, скрипел, рассыхался, чуть ли не складывался пополам, но все еще служил, как мог, этому деревенскому дому, вернее, его обитателям. Их к тому времени осталось двое: мать и сын. Афанасий пил. Пил на сколько позволяло здоровье. В прошлом году он перенес тяжелейшую травму в результате дорожной аварии. Ночью, возвращаясь с клубной дискотеки, он попал под грузовик. Водитель того грузовика был в стельку пьян и невнимателен по самые брови, когда, ненароком вильнув на обочину, не разглядел на неосвещенной стороне компанию молодых людей. Он снес троих. Девушки не выжили, а вот Афанасию, можно сказать, повезло: остался инвалидом. Теперь он передвигался исключительно с помощью палки, а на теле появился дополнительный балласт – приспособление для мочеиспускания и калоприемник. Раздробленные кости кое-как срослись, а вот функции организма нарушились безвозвратно. Но не все. Как ни странно, фаллос, предмет его особой гордости, ничуть не пострадал. Наоборот: потяжелел от притока крови запутавшейся, простаивающей чуть 46

дольше, в обновленных венах и стал более возбудимым. Эрекция наступала от вида самых безобидных картинок: высовывающейся из норы мышиной мордочки, пеленания пауком жертвенной мухи, бьющейся о стекло бабочки, лежащего на брюхе таракана… Поначалу желание близости с женщиной гасилось видом катетера, но – ко всему привыкаешь. Просматривая свои ранние альбомы с фотографиями, отмеченными дипломами международных выставок, Афанасий погружался в воспоминания. Вот на фотоснимке украшенная игрушками елка. Гирлянда огней – от самой макушки. Острая пика. Белочка из папье-маше. Мишка. Мишура. Хлопья из ваты. И – шары… Много, очень много шаров из разноцветного стекла: голубоватые с серебряной подкладкой, малиновые и полупрозрачные, фосфорные, еще с довоенной поры, большие и маленькие… Хвои почти не видно. Великолепно поставлен свет. Радость праздника и некая грусть, характерная для художественной фотографии. На ней как будто оставлен след от не попавшего в кадр пристального взгляда творца и той новогодней ночи, которая уже растворилась в 47

бесконечном пространстве без света и теней. Но не это главное. Фокус, точнее, секрет заключался в другом: в каждом шаре ютилась обнаженная фигурка девушки. Сферы играли линиями тела, искажали их, но соблазненная прелесть и робкая тайна оставались. И взгляд заново проявлял их. Афанасий даже услышал собственные слова: «Внимание, сейчас вылетит бабочка…». Ее звали Юлей. Она была из своих, из местных. Семнадцатилетняя. Розовощекая. Плотная. С высокой грудью. Рыжие волосы на лобке. Она их стеснялась, но сбрить не догадалась. Он сделал это сам… Позже. Процесс приготовления был не простым. Юлю долго пришлось уговаривать, чтобы она разделась. Она выслушала все доводы «за» и, вроде бы, согласилась с ними. Она утвердительно кивнула головой и отважилась сбросить лямку ситцевого сарафана с плеча, побеждая собственную робость во имя искусства. Но на большее духу не хватило. -Хорошо, - сказал он, - можешь раздеться до купальника? -Не могу. - Почему? 48

-Не могу – и все. -А на пляже можешь? -На пляже другое дело, там все раздеваются. -А это для искусства. -Я понимаю. -Так в чем дело? -Не знаю. Стыдно. -Ничего в этом зазорного нет. Это не разврат, а позирование. Представь, что ты натурщица. -Да, я представила. - Легче? - Да. -А теперь снимай платье. -А разве в платье нельзя? -В платье нельзя. -А ведь много картин и фотографий, где девушки в платьях остаются. -А ты не останешься, - терял он терпение, - я работаю только с обнаженными фигурами. Говорю по слогам: «с об-на-жен-ны-ми»… Дошло? -Теперь понятно. -Что тебе понятно? -Ты меня обмануть хочешь. -Я хочу фотографию сделать. -Сделай без меня. 49