Зеркало Ноя

–  Кто хочет остаться? – я уже не смотрел в глаза бой- цов. – Не имею права приказывать. Только по доброй воле… Никто не вызвался. Тогда мы стали тянуть спички… В этом месте мне всегда становилось плохо. Притом настолько, что в  глазах начинали мелькать какие-то чёр- ные искры, во рту пересыхало, а лоб и виски стискивало горячими железными обручами. Я пытался думать о чём- то другом, хватался что-то делать, лишь бы отвлечься, но ничего не помогало. От водки становилось только хуже. Поначалу вы- питая рюмка приятно согревала горло, а  голова сладко задурманивалась, но проходило какое-то время, и  всё возвращалось. Кровавое месиво из взрывов и головной боли, цепочка наших солдат, вжимающихся в малейшие неровности на скалах, но уползающих из кольца, и  по- качивающийся горизонт, сужающий пространство вокруг меня… А потом забытьё, словно обморок. Я падаю в  крес- ло или на кровать, если удавалось доползти, и чувствую, как тишина, темнота и вселенский холод наваливаются на меня. Мне от этого легче, намного легче. Пытаюсь поше- велиться, но притихшая боль ворчливо напоминает о себе короткими острыми уколами. И тогда я  вдруг засыпаю. Надолго. Иногда даже до утра… Проклятая память с услужливой и подлой суетливостью подбрасывает мне ещё одно страшное мгновенье. Звонок в мою дверь, входят трое военных – двое муж- чин и одна девочка. –  Ваш сын… В Ливане… Герой… Мужайтесь. 401

Не понимаю, что им от меня надо, ведь они, наверное, ошиблись, им нужен совсем не я, а мой сын, который сей- час не дома, а в армии, а армия воюет в Ливане. Пускай приходят, когда он вернётся. Не сегодня, а через неделю, через две недели, потом когда-нибудь… Вы, ребята, ошиблись! Но проходите, напою вас кофе, только не говорите таких страшных вещей! Вообще ничего больше не говорите… Какой он герой, мой сын? Он самый обыкновенный мальчик, который любит компьютеры, книжки с  фанта- стикой, рок-музыку. У него даже подружки ещё нет, и мы с женой иногда подсмеиваемся над ним. Вот посмотрите, ему письмо пришло от друга из Америки, которое мы без него не распечатываем. Вернётся домой в субботу, как это было неделю назад, сам распечатает и прочтёт… Герой… В Ливане… Ну почему?! Как такое могло слу- читься?! –  Как он погиб? – с трудом выдавливаю из себя, и не могу поднять глаза на старшего из военных, сжимающего в руках папку с казёнными бумагами. –  Прикрывал отход своих товарищей. Сам вызвался… Плыву, словно птица, в тяжёлом дымящемся полумра- ке. Подо мной всё та же жёлто-голубая масса, только не- мигающий зрачок стал глубже и почти не виден на поверх- ности. Но не исчез… Руки мои раскинуты крыльями, и голова, как ни стран- но, пока не болит. Не знаю, хорошо это или плохо. Просто мне сейчас немного не по себе, и думать ни о чём не могу. Эта подлая тварь-память знает, как укусить побольнее, и  наверняка летит чуть поодаль какой-то другой, уже не- видимой птицей. Не отпускает далеко от себя. Выжидает… 402

Пытаюсь улететь куда-нибудь подальше, набираю вы- соту, но она тут как тут. Чувствую её дыхание и шорох не- видимых крыльев – никуда мне не деться… Усталость наваливается на меня, давит на плечи, при- гибает голову. А темнота – её союзница – уже сгущается, становится вязкой, как кисель. С лица стекают капли, на волосах какая-то непонятная липкая жижа… До чего же я дошёл! Складываю руки-крылья и  камнем падаю вниз. Там какой-то неясный свет, с которым мне наверняка не станет легче. Но хотя бы не будет этого бесконечного страха и бо- язни окончательно сойти с ума. А память – она отстала или нет? Уже чуть ли не привыкаю к тому, что всё в этом мире для меня перевёрнуто. Время движется вспять, добро от- крывает своё настоящее злое нутро, а  зло… зло всегда остаётся злом. События перемалываются, словно в  ги- гантской мясорубке, которую вертишь и никак не можешь остановиться… Я бросил тебя, мой сын, на той проклятой высотке в  афганских горах. Мог бы не оставлять, а  оставил. Ты прикрывал наш отход, но я прекрасно слышал, что не про- шло и получаса, как раздался мощный взрыв. Это навер- няка были гранаты, которые мы выложили из карманов для твоего последнего боя. Все, что у  нас было. Видно, моджахеды подобрались вплотную, и ты не смог их сдер- живать дальше – взорвался вместе с ними… Как я мог оставить тебя?! Ведь это ты должен был уйти со всеми, а я остаться и прикрыть тебя, потому что неспра- ведливо, когда дети делают то, что должны делать отцы. Для кого нам жить тогда?.. 403

Больше ничего не могу вспомнить, потому что в ушах навсегда поселилось эхо от того взрыва, а  в спину по- прежнему бьёт взрывная волна, докатившаяся до нас за гребнем высотки… Беспомощно копошусь в своих воспоминаниях, словно в жёлто-голубой жиже, и никак не могу нащупать дно под ногами. Последняя надежда, лучик которой пока не по- мерк в немигающем зрачке на глубине… Как бы я  хотел оказаться вместо тебя, мой сын, тог- да в  Ливане, но туда вместо меня попал этот невысокий рыжеволосый солдатик, вытащивший короткую спичку… Никак не могу вспомнить, откуда он. Ах, да – из моего последнего боя в  афганских горах… Что я  помнил про него? Да почти ничего – только имя и какие-то сухие ан- кетные данные… Но этот рыжеволосый парнишка был мне тоже как сын, и я опять не сумел защитить его, при- крыть собой… Я никого не сумел защитить от беды!.. Для чего я живу тогда?! В памяти всё спуталось, но я, как ни странно, поч- ти спокоен. Ни на кого не могу злиться – даже на себя. А  как, если внутри меня всё выгорело?.. Выгорело – от слова «горе». Снова парю, как безумная в своём упорстве птица, над жёлто-голубым морем, подо мной всё та же бесконечная шевелящаяся черта. Даже зрачок, глядящий из глубины, никуда не делся. Вон как он слегка колышется, словно зо- вёт к себе и одновременно отталкивает. А может, просто смотрит сквозь меня куда-то вверх. Туда, где среди нави- сающих туч непременно выглянет солнце, и этот момент он не хочет пропустить. 404

Но я  уже не один. Две лёгкие невесомые тени парят надо мной. Хочется поднять голову и убедиться, что это именно они – мой сын и  тот рыжеволосый парнишка, которого я  оставил на высотке. Но не могу оглянуться. И ещё – очень боюсь. Вдруг это не они, а кто-то другой, кто мне сейчас совершенно не нужен. На душе спокойно и пусто. Единственное, что есть сей- час во мне, это какое-то незнакомое и пьянящее чувство радости оттого, что мы снова вместе. Нет больше никакой несправедливости в том, что они ушли, а я остался. Они, оказывается, всегда были рядом со мной, все эти годы одиночества, только парили бестелесными ангелами над головой, поэтому я до поры до времени не мог их увидеть. А сейчас… Даже когда мрак привычно сгущается и ломит в висках, что-то новое открывается для меня – я чувствую их горячее прерывистое дыхание над моей головой. Дыха- ние моих мальчиков… Но проклятая память не перестаёт тасовать свои заму- соленные карты. Я опять со своими шестью солдатами на той афганской скале, которую обстреливают моджахеды. Горячий пот сте- кает по лбу и выедает слезящиеся глаза. –  Нужно выбираться отсюда, – говорю бойцам, – но кто-то должен остаться, чтобы прикрыть отход. Мне протягивают коробку со спичками, а мой сын, ко- торый тоже здесь, среди солдат, качает головой: –  Не надо! Я остаюсь… –  Почему ты? – почти шепчу, а в голос срывается, и в глазах слёзы. – Сынок… –  Я должен, – отвечает сын, – а ты, отец, уводи сол- дат… Кто это сделает, кроме нас с тобой?.. 405

Задираю голову и гляжу в белёсое раскалённое афган- ское небо, но и там нет ответа на мой безмолвный плач. Меня тем временем уже уносит в другое место и другое время. Я сижу у окна и гляжу на улицу. Сквозь деревья виден край дороги, по которой в этот полуденный час поч- ти не проезжают автомобили. Жара, и  лишь редкие по- рывы ветра перекатывают по улице какие-то пластиковые пакеты и  разовые стаканы, вывалившиеся из мусорного бака на углу. Жду кого-то… не помню, кого. Это уже было когда-то раньше, и  непременно должно повториться снова. Я бо- юсь этого, потому что будет, как и тогда, больно и страш- но, но этого не избежать… У бордюра останавливается серая машина, из неё выхо- дят трое военных – двое мужчин и одна девочка. Старший поправляет фуражку и, не глядя на попутчиков, направля- ется к нашему подъезду. Сердце у  меня замирает, напряжённо жду стука в дверь. Слышу шаги по лестнице, ещё секунда – и раз- дастся стук… Но шаги поднимаются выше, и я облегчённо перевожу дыхание. И тут же неожиданно срываюсь с  места, распахиваю дверь и, перепрыгивая через ступеньки, догоняю подни- мающихся военных. – Простите, но вы случайно не ошиблись дверью? Вам, наверное, нужно ко мне? Военные оборачиваются и  молча разглядывают меня, а я торопливо добавляю: –  Мой сын… Он сейчас в Ливане… Старший медленно раскрывает свою папку и  достаёт пожелтевшую старую фотографию. –  Вот, – говорит он. 406

На фотографии рыжеволосый солдатик из прошлого, который когда-то прикрывал нас в Афгане. Помню эту фотографию. Такие перед самой операцией делал для всего взвода фотокорреспондент из армейской газеты, приез- жавший к нам. –  Только не он, – шепчу и отталкиваю фотографию от себя, – этого не может быть… Дальше уже ничего не помню – только какой-то клубя- щийся полумрак, в который я проваливаюсь, и всё, что мне осталось, это желание раствориться в  нём, пропасть на- всегда, чтобы ничего этого больше не видеть и не слышать. Отбиваюсь от него руками и всё равно проваливаюсь… Всё-таки когда-то я  коснусь этой линии. Совершенно не понимаю, для чего мне это – жёлто-голубые волны, по- хожие на океан, зрачок в глубине, следящий за мной, и ли- ния, которая так манит к себе. Но мне жизненно необхо- димо коснуться всего этого. Снова я  на той проклятой афганской скале. В руках у  меня теперь автомат и  несколько гранат, разложенных рядом. Краем глаза вижу своих солдат, которые исчезают за гребнем. Хоть бы они добрались до своих, а  я уж их прикрою. У меня ещё пара рожков с патронами и гранаты. Прицеливаюсь и ловлю на мушку ближайшего моджахе- да… Самая последняя граната – себе… Давайте, мальчики, берегите себя. Очень этого хочу, потому что вы – это самое главное, ради чего мы живём. Вас ждут дома, вас ждут отцы. Вас ждут ваши будущие сыновья. Смерть всегда бессмысленна. Но она единственный раз наполняется смыслом, когда приходится выбирать между своей жизнью и жизнью своих детей. Эти шестеро 407

мальчишек, моих солдат, все они мои дети, поэтому я на- всегда останусь на этой высотке… Когда окажусь в Ливане, – а я  там непременно ока- жусь! – постараюсь прикрыть наших мальчиков, среди которых мой сын. Иного просто и быть не может! Мне ни- кто не рассказывал деталей той операции, но это для меня уже не важно. Когда знаешь, как поступать, всё уходит на задний план – страдание, боль, сомнения… А потом спокойно улечу в свой привычный мрак, на- висающий над волнами, под которыми прячется зрачок. И, наконец, коснусь линии, разделяющей горячее и хо- лодное, раздвину по этой линии неподатливую тушу мас- лянистых вод, чтобы навсегда погрузиться в них. Только там мне будет хорошо и спокойно, как, наверное, долж- но быть каждому, кто достойно закончил свою миссию в этом мире…

ОБЕЩАНИЕ О 1. ни просто не могли не познакомиться. А, познако- мившись, сразу подружились. Первый – солдат с  тяжёлым ранением, попавший по- сле нескольких операций в реабилитационный центр. Ав- томатной очередью, выпущенной арабским снайпером, его изрешетило и перебило ноги, и сегодняшнее восстановле- ние после долгого лечения шло тяжело, с осложнениями. Второй – глубокий старик, многое повидавший на сво- ём веку – и войны, и тяжёлый труд, и семейные неурядицы с первой женой, но теперь, на закате жизни, он стал вла- дельцем нескольких заводиков и  достаточно богатым по местным меркам человеком. –  Напрасно ты так близко принимаешь к сердцу своё ранение, – то и дело повторял он солдату, – всё заживёт, будешь как новенький! Не ты первый, не ты последний. –  Ну да, – не соглашался солдат, – мне врачи сказа- ли, что хромота, возможно, останется навсегда. Кому я та- кой буду нужен? – Не думай об этом, – невесело посмеивался ста- рик, – лучше о девушках думай! Кстати, у тебя есть кто- нибудь? –  Не успел завести. 409

–  Ничего, всё впереди. Ты на меня посмотри: болячка на болячке, нет сил даже встать с этой проклятой каталки, а не унываю. Сколько мне ещё жить осталось? Но о жен- щинах иногда думаю… Вернее, вспоминаю. Солдат усмехался, и это была, наверное, единственное, что его немного смешило за последнее время. –  Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, думаешь, тогда войн не было? Одна за другой… – про- должал старик. – Такие же, как ты, ребята, мои друзья, погибали или получали увечья. А медицина была тогда на- много хуже. Но никто из нас не унывал – все знали, что это наша мужская работа. Воевать, подставляться под пули, страдать от ран… Никто вместо нас эту работу не сделает. Оттого и воспринимали всё иначе. –  А вы лично? В вас тоже стреляли? –  Вот, смотри, – старик задирал край рубахи и пока- зывал длинный белый рубец, тянущийся от плеча наиско- сок к животу. – Всё понятно? –  Ну это же не ноги! – отворачивался солдат. –  Эх, что б ты понимал! – хмурился старик. – Иногда лучше хромать, чем всю жизнь потом дышать с трудом… Но, как видишь, я не опустил крылышки. В этот момент солдат совсем превращался в мальчиш- ку – обиженного и  надутого, которому старшие твердят что-то нудное и надоевшее. –  Вам легко так говорить! У вас вон – заводы, вилла на берегу моря, наверное, автомобили крутые… Всё есть, чего ни пожелаешь. –  А у тебя? – У меня мать одна и  две сестрёнки-школьницы. И квартира съёмная… –  А отец? 410

- Отец ушёл от нас. О нём и вспоминать не хочу… Некоторое время они молчали, потом старик сказал: – Знаешь, парень, когда ты закончишь службу, ты меня обязательно найди. Попробую что-нибудь для тебя придумать. По крайней мере, найду тебе хорошую работу. Если… –  Что если? –  Если доживу до выписки отсюда. Солдат покосился на старика, но ничего не ответил. Потом и вовсе забыл этот разговор. Мало ли что взбре- дёт в голову этому тощему старцу, который уже не встаёт со своей каталки, и даже водой из бутылки его поит мол- чаливая сиделка-таиландка, которую приставили к  нему родственники. Конечно, в реабилитационном центре осо- бой нужды в дополнительных сиделках не было, но кто же прогонит дармовые рабочие руки? А тут, как назло, у солдата начались какие-то нагное- ния, от которых постоянно поднималась температура, всё тело превращалось в одну большую непрерывно ноющую рану. Тогда он не мог даже сидеть, а всё время лежал на своей кровати и тихо стонал. Старик, которому скучно было находиться одному на воздухе, просил, чтобы его возвращали в палату к солда- ту, молча сидел рядом, глядя на него своими слезящимися прозрачными глазами и осторожно поглаживая по руке. –  Вот тебя сейчас накачали морфием, и ты сам не зна- ешь, на каком свете находишься, а  я… я  всё равно тебе завидую, – старик даже не следил, слышит его солдат или нет, он просто говорил о том, о чём размышлял про себя уже не раз. – Была бы возможность очутиться на твоём месте, я бы, не задумываясь, отдал всё, что имею. У тебя вся жизнь впереди, а это самое главное. 411

Родственники, которые приходили к старику, его почти не интересовали. Жена – знойная увядающая дама – даже в свои пять- десят пять лет старалась понравиться мужчинам, и  была капризной, как все дамы, не знающие счёта мужниным деньгам, но одновременно скупые и недальновидные в ме- лочах. Наверное, она ему изменяла, но знать этого он не хотел, потому что ничего не собирался менять в своём усто- явшемся быту. Свою жизнь он прожил достойно и честно, и этого ему было достаточно. Трое сыновей и дочь от первого и второго браков были тоже людьми устроенными, и  никто из них почти не по- являлся в реабилитационном центре. Свободного времени у них не было, старик это понимал. Старший из них, руко- водивший его компанией и имевший свой дополнительный бизнес, как ни странно, приезжал сюда чаще остальных, но старик его немного недолюбливал. Уж больно тот был резок и высокомерен. Чувствовалось, что он так и не про- стил отца за то, что тот расстался с его матерью. Осталь- ные дети были от второй жены. Как ни странно, но этот раненый солдатик сегодня ка- зался ему ближе собственных детей, хоть про него старику так ничего и не стало известно. Даже имени его он пока не узнал. Однажды старший сын приехал к  отцу во внеуроч- ное время и попросил, чтобы их оставили наедине. Хотя на веранде под навесом рядом с ними никого не было, но он прикрыл дверь, ведущую в коридор к палатам, и даже огляделся вокруг, будто кто-то мог их подслушивать. – У меня к  тебе, папа, один очень серьёзный во- прос, – сказал он, закуривая сигарету, хотя в присутствии 412

отца старался не курить, зная, что тот не выносит табач- ный дым, – и предложение. –  Отчего такие предосторожности? – усмехнулся старик и  пристально посмотрел на сына. – Я тебя таким раньше не видел. –  Не знаю, с чего начать… Впрочем, обойдёмся без долгих прелюдий. Ты понимаешь, папа, что всё идёт к кон- цу. Для тебя это не секрет, но ты человек мужественный и привык говорить и выслушивать правду. Ведь так? –  Говори, что хотел сказать, – насупился старик. – Ко мне недавно обратилась за спонсорской под- держкой одна маленькая компьютерная компания, про- двигающая на рынок новую технологию – полностью их разработку. – Мы никогда не занимались компьютерными тех- нологиями, – перебил старик. – Почему они обратились к тебе? –  Дело в  том… Короче, они занимаются не столько компьютерами, сколько биотехнологиями. Так они это, по крайней мере, называют. Суть в том, что они разработали методику переноса содержимого человеческой памяти на электронные носители. При этом, как я понял с их слов, память человека, подвергнутого этой процедуре, полно- стью очищается и готова к приёму новых массивов инфор- мации. Память же в  виде компьютерных файлов готова к переносу в память другого человека. То есть, происходит как бы обучение младенца с нуля. Ну, не младенца, конеч- но, а донора. Там, конечно, переносится не только память, а  ещё какие-то вещи, но это целый комплекс. В детали я пока не вникал… –  Ничего не понимаю… Ну, а мы-то причём? – ста- рик вздохнул и  закрыл глаза, однако чувствовалось, что 413

слушает он внимательно и  ни одного слова старается не упустить. – Ты это говоришь с чужих слов, ведь так? Что ты в этом понимаешь, если, как я догадываюсь, уже за- интересовался предложением? –  Всё верно, папа. Дело в том, что дела в твоей фир- ме сейчас идут очень плохо. Ты это и без меня знаешь. Если мы не сделаем решительных шагов, то катастрофа и полное банкротство не за горами… А за этой техно- логией будущее. Мы даже не можем пока представить масштабов. Проблема в  том, что технология настолько нова и необычна, что просто пугает обывателя. Но это до тех пор, пока не появятся первые положительные ре- зультаты… –  Они уже ко многим обращались? –  Да, но никто пока не заинтересовался именно из-за этой неопределённости. Вероятность заработать на этом, как и вероятность пролететь, половина наполовину. У нас выхода нет – или мы пропали, или мы на коне. –  Что эти люди просят от нас? Ведь им же понадо- бятся деньги на опытные лаборатории, оборудование, время на дополнительные исследования. А у  нас – у нас есть время ждать, пока появятся какие-то положительные результаты? –  Просят они на самом деле немного. Им нужно ме- сто, которое у нас есть, и мы можем его предоставить. Что же касается времени до того момента, пока появятся пер- вые результаты, то они уверяют, что у них уже всё почти готово. Осталось провести кое-какие эксперименты. –  Почему же никто до нас на это не клюнул? –  Репутация, понимаешь ли. Никто не хочет риско- вать. –  А наша репутация? 414

–  У нас скоро ничего, кроме репутации, не останется. Да и та недолго продержится… После ухода сына старик долгое время сидел в  своей каталке неподвижно, потом попросил молчаливую сиделку отвезти его в палату. Первый раз за долгое время он снова почувствовал себя прежним – деятельным и энергичным, способным решить какую-то непростую задачу и непременно находящим путь к её решению. Немного, конечно, раздражал сын, который, как выяснялось, не обладал отцовской хваткой и успел за короткий срок почти развалить успешный отцовский биз- нес. А ведь старику, едва он почувствовал, что больше не может находиться у  руля, поначалу казалось, что теперь можно спокойно уходить на покой, передав дело в надёж- ные руки. Благополучию семьи ничто не угрожало бы, по крайней мере, в ближайшие годы. А что в итоге? Все эти сыновьи отчаянные поиски путей спасе- ния – мог ли он предположить, что такое станет актуаль- ным и жизненно необходимым ещё при его жизни?.. –  Вас что-то беспокоит? – подал голос со своей кро- вати солдатик. – Чем-то сын расстроил? Сегодня он чувствовал себя гораздо лучше, и  даже книжка, которая всегда лежала у него на тумбочке, была раскрыта на середине и заложена какой-то веточкой с су- хими листиками. Не дожидаясь ответа, он похвастался: – Меня сейчас возили на анализы, потом приходил наш доктор и  сообщил, что дело идёт на поправку. Но в реабилитационном центре придётся поваляться, к сожа- лению, не меньше, чем пару месяцев. –  Почему – к сожалению? – невольно заинтересовался старик. 415

– Из армии меня, как я  понимаю, теперь спи- шут, – вздохнул солдатик, – работать в полную силу я ещё долго не смогу, а  армейская пенсия, сами знаете, какая. Маме и сестрёнкам совсем плохо придётся. Даже не знаю, что делать. Выхода по-прежнему никакого… –  Выход всегда есть, – уверенно заявил старик, хотя прекрасно знал, какой последует вопрос. – Какой? –  Ну… – замялся старик. – Нужно потерпеть, а по- том всегда что-нибудь подворачивается. Главное, крылыш- ки не опускать и искать. –  Что мне может подвернуться? Инвалидная коляска и  нищенская пенсия? Доктор сказал, что есть возмож- ность провести дополнительные операции, но это стоит очень дорого – нашей семье не по карману… Всю ночь старик не спал и  только тяжело вертелся с боку на бок. Он и раньше спал по ночам урывками, но тогда его почти ничто не беспокоило, а  сегодня какая-то непонятная и ещё не оформившаяся до конца мысль верте- лась в голове и не давала покоя. Чуть свет, ещё до завтрака, он попросил сиделку вы- везти его на каталке на свежий воздух и принести сотовый телефон, которым в последнее время почти не пользовался. – Доброе утро, сын, – пробормотал он в  трубку и оглянулся: не подслушивает ли его кто-то из посторон- них. – Я обдумал наш вчерашний разговор и пришёл к та- кому выводу… Впрочем, лучше это обсуждать не по теле- фону. Приезжай ко мне и захвати с собой человека из этой компьютерной фирмы, про которую ты говорил. Хочу на него посмотреть. И бухгалтерские документы возьми… Чьи? Наши, конечно! Неплохо бы узнать, что ты наворо- 416

тил с деньгами, и почему наша компания в такой плачевной ситуации… Когда приехать? Немедленно! До обеда старик просидел в своей каталке, нетерпеливо поглядывая на часы, даже отказавшись от утреннего мас- сажа и бассейна, лишь бы не пропустить приезд сына. Но сын приехал лишь к вечеру. Вместе с ним приехал мо- ложавый мужчина европейской наружности, который дер- жался чуть поодаль, и не было в нём привычной израильской расхлябанности и  панибратства. Из недавно приехавших, догадался старик и  сразу же решил, что такому доверять стоит гораздо больше, чем аборигену. Так искусно хитрить и выкручиваться, как местные, они ещё не научились. –  Расскажите, уважаемый, о ваших разработках под- робно, – попросил старик, – со слов сына я понял только то, что… –  Ну, это разговор не на пять минут, – перебил его мужчина. –  Мне торопиться некуда, – грустно улыбнулся старик и  развёл руками, – хотя… любую самую замечательную идею можно изложить так, чтобы она уложилась в  не- сколько слов. Пока гость рассказывал, старик не столько слушал, сколько наблюдал за ним и  за своим сыном. А мужчина постепенно заводился, пытался что-то чертить на клочке бумаги, вырванном из записной книжки, размахивал ру- ками, едва не задевая сидевших рядом. Закончив, вопро- сительно посмотрел на старика. Некоторое время стояла напряжённая тишина. Нако- нец, старик спросил: – У меня единственный вопрос к  вам: вы могли бы помочь мне лично? Моя жизнь на исходе, а  умирать 417

не хочется. Если есть возможность хоть таким образом остаться на этом свете, то мы… то я согласен предоставить вам всё необходимое – помещения, условия, деньги… –  Отец, но у нас же такая сложная ситуация! – напом- нил сын и похлопал по тонкой папке, которую не выпускал из рук. – Ты просил бухгалтерские документы, сам посмо- три… – Ничего страшного, – отмахнулся старик, даже не глядя в  его сторону, – мне бы только выкарабкаться от- сюда, и я всё налажу. Верну на прежний уровень. По всей видимости, мужчина ожидал подобной реак- ции, хотя не рассчитывал, что всё произойдёт так быстро и без дополнительных уговоров и расспросов. –  Поймите, мы пока не производили экспериментов. Вы хотите стать первым? – спросил он тихо. – Нам ещё надо некоторое время для доработки, и вообще... –  У меня нет времени ждать, – старик повёл взглядом вокруг себя. – Вы же видите… –  Отец, – снова напомнил о себе сын, – я не хочу ри- сковать тобой! Напрасно ты это задумал. Но старик даже не посмотрел в его сторону. –  Я прекрасно знаю, что жить мне осталось совсем не- много. – Он говорил, не сводя взгляда с мужчины. – Воз- раст и болезни не обманешь. Но если уж появилась воз- можность хоть таким образом продолжить существование, то не хочу упустить этот шанс… Ответьте чётко: сможете мне помочь? Я не хочу услышать «может быть» или «по- пробуем», а только «да» или «нет». –  Да, – ответил мужчина, – но одного вашего и моего желания мало. –  О деньгах, помещениях, оборудовании и – что там ещё необходимо? – не беспокойтесь. Всё это получите. 418

–  Я не об этом. Нужен человек, который согласился бы стать донором своего тела для вас. –  У вас будет достаточно денег и возможностей, чтобы решить этот вопрос. Вот и найдите мне такого человека. Мужчина замялся: –  Не знаю… Мне кажется, что тут необходим именно ваш выбор. Вам же потом «существовать» в новом теле… Некоторое время старик молчал, потом пробормотал: –  Я подумаю. После отъезда гостей старик некоторое время сидел не- подвижно, потом попросил сиделку отвезти его в палату. – Как вы себя чувствуете? Как дела у  вашего сына? – вежливо поинтересовался солдатик, отложив в  сторону книжку, и, не дожидаясь ответа, прибавил. – А ко мне тоже приезжала мама. Но у неё ничего хорошего. Она хотела взять ссуду в банке, но ей не дали – сказали, что ещё прежние не погашены. А денег как не было, так и нет – чем старые ссуды погашать? –  И что она собирается теперь делать? – спросил старик. –  Она не знает. Потому и  приезжала ко мне, чтобы посоветоваться. А что я ей скажу? Хоть в петлю лезь… Некоторое время старик помолчал и вдруг спросил: –  Ты на всё согласен ради своей семьи? –  На всё. – Тогда у  меня к  тебе одно предложение. Не знаю, устроит ли оно тебя, но, похоже, иных вариантов у тебя нет. –  Какое предложение? – парень даже приподнялся со своей кровати и отодвинул книжку в сторону. Старик набрал побольше воздуха в лёгкие и заговорил быстро, словно боялся, что его перебьют и  не дадут до- говорить: 419

–  Ты смог бы при определённых условиях стать вла- дельцем всего, что у  меня есть. Всё равно у  моих детей свои бизнесы, и мой им не нужен, а сын, которого ты ви- дел, не справляется с тем, что я ему хотел передать. Ему мой бизнес просто в тягость, да и, по всей видимости, не нужен, потому что у  него есть своё маленькое, но при- быльное дело. Всё остальное для него, повторяю, только обуза… Ты бы мог справиться – у тебя голова свежая, запасных вариантов нет, поэтому будешь стараться… Ну, как смотришь на это? Некоторое время парень изумлённо разглядывал ста- рика, потом неуверенно пробормотал: –  Что-то же от меня взамен необходимо? – Естественно, – старик перевёл дыхание и  замол- чал. – За всё нужно платить. –  Что? Договаривайте, раз уж начали. –  Мы поменяемся с тобой телами. Я переселюсь в твоё тело, а ты в моё. Вот и всё. –  Это вы так шутите? – парень вздохнул и откинулся на подушку. – Неудачная шутка, вы уж меня извините. –  Это не шутка. Сейчас появилась возможность про- вести такое перемещение. –  Вам-то это зачем?.. Хотя я нисколько в это не верю. Хоть убейте, не верю! –  Думаешь, если я  жизнь прожил, и  всё идёт к  за- кату, то мне пора успокоиться и  лапки сложить? – голос старика окреп, словно он говорил это не столько солдату, сколько самому себе. – Жить хочется, несмотря ни на что! Притом, чем старше становишься, тем больше осознаёшь, сколько у  тебя было возможностей, но ты ими так и  не воспользовался. Теперь-то уже представляешь, как нужно было поступать, но уже нет ни сил, ни времени. Оттого 420

и жить хочется ещё яростней, чем в молодости, – он пере- вёл дыхание и продолжал. – Давай и в самом деле менять- ся, а? Честное слово, не шучу! Твоё сознание, твою память и  твой жизненный опыт перенесут в  моё тело. В прида- чу к этому получишь всё, что у меня есть сегодня – вил- лу, предприятия, деньги… Согласись, это немалая плата за твоё согласие? Поможешь семье – матери, сёстрам… Мои жена и дети получат свои доли наследства – им этого вполне хватит, и  ни на что больше претендовать они не станут. В конце концов, оформим всё это у адвоката. Что- бы никаких претензий не было… Солдатик напряжённо вслушивался в его слова и молчал. –  Ты меня слышишь? – спросил старик. –  Слышу, – отозвался парень, – но одного никак не пойму: если такое возможно, то для чего это вам? Вы же остаётесь нищим и лишаете себя всего, что у вас есть сегодня – семьи, денег, положения в  обществе! Стоит ли игра свеч?! –  Стоит! – усмехнулся старик. – Я ведь лишусь не всего – со мной останется главное: память, опыт и умение жить этой жизнью. Старые наработанные связи, мозги, наконец… –  В чужом теле? –  Не важно! Это, поверь мне, совсем неважно… Ну, что ты решаешь? –  Нет, я  не согласен. Мама и  сёстры не поймут это- го моего поступка. Для них наверняка лучше, если я буду пускай даже инвалидом, но самим собой, каким они меня знают и любят, чем… чем чужим богатым стариком, кото- рый придёт в их жизнь вместо меня. Они к этому никогда не привыкнут. Даже если им всё это сто раз объяснить. Старик тяжело вздохнул и отвернулся: 421

–  И всё-таки подумай. Если хочешь решить все свои проблемы раз и навсегда. Я тебя не тороплю, но и времени почти не остаётся… Ночью они оба не спали, но усиленно делали вид, что спят, хотя сна ни в одном глазу ни у кого не было. Каждый напряжённо размышлял о своём. Парень размышлял о  том, что, конечно, было бы не- плохо одним махом решить все свои проблемы, если только этот выживший из ума старик не врёт и передаст ему свои богатства, как обещает. Можно было бы купить хорошую квартиру маме, да и самому не мешало бы куда-то посту- пить учиться после того, как он выйдет из реабилитацион- ного центра, а  сегодня получить хорошую специальность тоже далеко не каждому по карману. Да и  сестрёнки… А что будут делать жена и дети этого старика? Разве они так легко согласятся расстаться с тем, что старик наживал годами для семьи?.. Короче говоря, всё это глупые фанта- зии, и не о чем тут рассуждать! Мало ли что умирающему старику взбредёт на ум… А старик рассуждал совсем о другом. Он ни на мину- ты не сомневался, что сумеет уговорить, вернее, купить этого простодушного парнишку. Никогда, никому и ни за что старик не предлагал такой невероятной цены, да, по всей видимости, и нет на свете такой вещи, которую мож- но было бы оценить так дорого. Хотя, наверное, всё же одна вещь была – это жизнь. И он её намеревается сейчас приобрести. Просто никто до него ещё не пробовал её ку- пить… Если человек, приезжавший с сыном, не врал – а это легко проверить! – то и в самом деле ничего не жалко отдать за возможность продолжить своё земное существо- вание хотя бы таким образом… Единственное препят- 422

ствие этому – сомнения солдатика. Не доверяет он пока, и, в общем-то, правильно поступает. Нужно его дожать, доказать, что никто никого обманывать не собирается. Не тот это случай, чтобы мошенничать и хитрить, когда раз- говор идёт о жизни и смерти… -–Скажите, – неожиданно под утро прервал тишину солдатик, – если мы с вами обменяемся телами, то в моём теле, как я понимаю, окажется ваш разум, а в вашем мой, ведь так? – Так. –  Как мы это объясним своим семьям? Разве их за- ставишь поверить в это? –  Моей семье объяснять ничего не надо, – вздохнул старик, – для них я  и так уже… почти умер. Тем более, они даже не поймут, что все мои газеты, заводы и  па- роходы, – он слегка усмехнулся и  ткнул себя пальцем в грудь, – перешли к кому-то другому, кто теперь поселил- ся в этой оболочке. То, что они для тебя абсолютно чужие, совершенно никого не должно волновать. Мы и так с ними в последнее время не особенно дружны. У жены и детей своя жизнь, у меня своя… Ты же… как-нибудь постарай- ся объяснить это своим. Возможно, они поймут, когда ты поможешь им выбраться из нищеты и  вести достойную жизнь. Поймут, что только в таком обличии ты сможешь что-то для них сделать. –  Ну, и  как вы поступите, очутившись в  моём теле? Ведь у вас уже не будет ничего из того, что было раньше? Солдат-инвалид, который променял обеспеченное суще- ствование на жалкие костыли, и у которого теперь не оста- нется, по сути дела, ни родных, ни друзей… Старик немного пожевал губами и  тихо сказал, глядя в сторону: 423

–  Я уже сделал свой выбор. Успешная карьера, поло- жение в  обществе, деньги – всё это наживное, и  всё это здесь, – он постучал себя пальцем по лбу. – Я уверен, что сумею достичь всего ещё раз, лишь бы можно было ещё раз начать всё с  нуля. Твоё тело и  твоя молодость дадут мне эту возможность. Ведь опыт-то никуда не исчезнет. А инвалидность – не помеха… Я сумею заработать столь- ко денег, сколько нужно, чтобы сделать себе самую доро- гостоящую операцию и избавиться от костылей. Главное, что у меня будет достаточно времени для этого. – Ваше тело… – голос солдатика слегка дрог- нул, – ваше сегодняшнее тело, оно… умрёт, как и должно умереть? То есть вместе с ним умру и я? –  За всё надо платить, – резко оборвал старик и тут же поправился, – но если успеешь, как я, найти человека, который согласится обменяться с тобой телами, то продол- жишь жить. –  Как я это успею?! Находясь в таком положении… –  Не забудь, что у тебя появятся деньги и, между про- чим, останутся в подчинении специалисты, которые смогут провести новое перемещение. Они же никуда от тебя не уйдут и будут продолжать работать. –  Даже не знаю, что ответить… –  Думай, если хочешь стать успешным и богатым. Без решительных шагов ничего не добьёшься… Или у  тебя есть какие-то другие варианты? Почти весь день они не общались друг с другом. Ста- рик больше не заводил никаких разговоров, потому что понимал, как нелегко парнишке решиться на такое серьёз- ное дело. А солдату поначалу очень хотелось позвонить матери – единственному близкому человеку, которому он 424

доверял, но было понятно, что та его не поймёт и будет ка- тегорически против, а то и вовсе постарается помешать. Как за последнюю соломинку, хватался он за мысль: что он будет делать, если ему так и не удастся найти чело- века, согласного продать своё тело для перемещения? Тог- да он просто умрёт, хотя… что-то же после него останется матери и сестричкам? – Ну, что ты надумал? – спросил старик перед сном. – Времени у  нас почти не остаётся – посмотри на меня… Выглядел он и в самом деле плохо. –  Даже не знаю, что сказать, – пробормотал солдатик и почему-то покраснел. –  Чтобы у тебя не было сомнений в том, что никакого подвоха не будет, я завтра же вызову сюда адвоката, ко- торый оформит весь мой бизнес и недвижимость на твоё имя. Тогда тебе будет спокойней? Глубоко вздохнув и зажмурившись, словно перед прыж- ком с высокого обрыва, солдатик еле слышно прошептал: –  Я готов… наверное, готов. 2. Уже больше часа мы сидим на этой затенённой веранде, и нас обдувает лёгким ветерком. На солнце неимоверная жарища, туда из-под навеса лучше не высовываться. Перед нами в инвалидных каталках двое – высохший, почти прозрачный старик прикрыл прозрачные голубова- тые веки, но внимательно слушает, о чём говорят и румя- ный парнишка с  искалеченными, вывернутыми ногами, прикрытыми толстым клетчатым пледом. Чувствуется, что 425

парнишка не всё понимает из того, что говорят, но старает- ся не упустить ни слова. Справа от меня сын старика – холёный полный муж- чина, перебирающий короткими пальчиками с  аккуратно подстриженными ноготками какие-то документы в тонкой папке. Слева – незнакомый мне человек в белой рубашке с  длинными рукавами, опирающийся одной рукой на не- большой чемоданчик на колёсиках с длинной выдвижной ручкой. Типичный конторский клерк. Такая спецодежда ему положена по протоколу – это адвокат. Почти не слежу за тем, о чём говорят между собой ста- рик и его сын, потому что меня это не касается. Адвокат же покачивает головой и изредка вставляет словечко в их спор и даже иногда размахивает в воздухе руками. Мысли мои далеко. Так далеко, что я бы и сам не ска- зал, о чём точно думаю. Хотя нет – думаю я сейчас о жизни и смерти. И о том, что, наверное, не случайно первая появляется в  муках и страданиях, а вторая не обходится без горечи и сожале- ния. И вмешиваться в механизм вселенских часов, враща- ющих на своих циферблатах тысячи и тысячи чьих-то жиз- ней и смертей, наверное, никому из людей не позволено. И это не прихоть Вс-вышнего. Это необходимость, чтобы не нарушилось какое-то очень неустойчивое равновесие в этом мире. Мы же постоянно пытаемся раскачивать его, стремясь переиначить, но… хорошо, что это пока нам не по силам. Как нам хочется создать в пробирке что-то новое! Со- чинить компьютерную программу, которая сравнялась бы по возможностям с нашим интеллектом! Уподобиться Творцу, которому ничего не стоит взять и создать новую Вселенную. По мановению несуществующей волшебной 426

палочки решить главную задачу, которую человек пытал- ся решить с самого первого дня существования, и это ему так и не удалось. Бессмертие – вот наша самая потаённая мечта… Как мы не понимаем, что если наши опыты каждый раз увенчиваются неудачей, значит, существует какой-то все- ленский запрет на это?! –  Молодой человек, что вы скажете нам? – это старик обращается ко мне. – Кажется, мы обо всём почти догово- рились. Хотим от вас узнать детали. Сколько вам нужно времени, чтобы мы могли приступить к нашей… э-э, опе- рации по перемещению? Ни слова не говоря, поднимаюсь и иду к выходу. Не нужно мне было создавать эту проклятую компью- терную программу! Ничего хорошего от неё не будет, я это только сейчас понял. Поздно – но понял. – Куда вы?! Скажите хоть что-то! – доносится мне в спину несколько голосов, но я не оборачиваюсь. – А как же ваше обещание? Моя старенькая развалюха «мицубиши» заводится не сразу, но я аккуратно выруливаю со стоянки, и быстро уез- жаю из реабилитационного центра. – Никакого обещания, – шепчу, и  губы мои слегка подрагивают. – Больше никогда… А вечером я  стёр программу, которую разрабатывал последние два года. Не было ничего подобного раньше – и в  будущем не надо.

ЗА ДЕНЬ ДО… Когда по небу побежали странные серые пятна, все вокруг словно с ума сошли. Это были именно пятна, а не привычные облака или тучи. Они летели, словно умная стая птиц, бесконечная и молчаливая. Все задирали вверх головы и следили за ними, но никто ничего объяснить не мог. Люди перезванивались друг с другом, связывались со знакомыми из других городов, но везде происходило одно и то же, и повсюду это вызывало недоумение. Все видели эти пятна, но никто не знал, откуда они взялись. Неожиданно в разных местах люди заметили, что эти пятна летят строго по направлению к Иерусалиму. И сразу поползли слухи о том, что начали сбываться древние про- рочества, и  эти необычные природные явления предше- ствуют наступающему Апокалипсису. Появились предсказатели, которые громко и нараспев твердили библейские слова. Это вносило ещё больше су- мятицы и беспокойства в души людей. Ничего необычного пока не происходило, однако от ожидания чего-то немину- емого с каждым часом становилось ещё тревожней. В поселении, где жил Иосиф, внешне ничего не ме- нялось уже много лет. По крайней мере, сколько помнил 428

Иосиф, а жил он здесь с самого момента своей репатриа- ции – почти четверть века. Как всегда, рано утром, ещё затемно, он собирался и шёл на молочную ферму на краю поселения, где до самой ночи копался с оборудованием для производства йогуртов и сыра из козьего молока. Вечером возвращался домой к жене и детям, не глядя по сторонам и, тем более, не глядя в небо, а только себе под ноги, по- тому что просто валился от усталости. Так же и  в разговорах с  другими работниками фер- мы он почти не участвовал. О чём ему с ними говорить? О семье и доме? Так у всех то же самое, что и у Иоси- фа. Все тут жили почти одинаковой жизнью. О старшем сыне и  его ровесниках – детях соседей, которые служи- ли в армии, как правило, в боевых частях? С ними тоже почти ничего не происходило. Служили ребята и служили, приходили домой на шабат, обвешанные оружием и вещ- мешками. Лишь бы арабы не развязали новую интифаду, чтобы детям не пришлось стрелять и самим подставляться под пули… Других тем для обсуждения не было. И слава Б-гу, что не было. Сегодня же, как всегда на исходе дня, он выглянул в распахнутую дверь цеха и прислушался к голосам работ- ниц, которые, как и он, закончили работу, собирались до- мой и уже мылись в душе. Вытерев руки тряпкой и стрях- нув с рубашки пыль, Иосиф вышел наружу и закрыл дверь на висячий замок. Замок вешали на всякий случай, потому что свои из поселения на ферме не воровали, а вот арабы из соседней деревни могли запросто забраться сюда но- чью. Красть тут было особенно нечего, а  вот навредить и  поломать нехитрое оборудование они могли спокойно. Просто чтобы сделать гадость соседям. 429

Закатное солнце почти спряталось за оливковую рощу. Жёлтая песчаная дорожка к ближайшим домам стала пе- пельно-серой. Небольшие камни-валуны, ограничиваю- щие её по краям, стали отбрасывать тень, которой днём при палящем солнце никогда не было видно. Иосиф присмотрелся, и на одном из камней вдруг уви- дел сидящего незнакомца. В том, что это незнакомец, и его никогда раньше не видели в их поселении, было ясно с пер- вого взгляда, потому что всех односельчан он знал и раз- личал по силуэтам даже издалека. На араба он был непохож, скорее – на городского жи- теля, который случайно попал сюда, и, может быть, ему требуется какая-то помощь. Туристических достопримеча- тельностей в их краях не было, а что тут ещё могло при- влекать? – Здравствуй, Иосиф! – громко сказал незнакомец по-русски, чем очень удивил Иосифа. – Мне нужен ты, и я пришёл к тебе. Кроме Иосифа, в поселении были ещё две семьи вы- ходцев из России, но разговаривали тут только на иврите. Кроме них, жили ещё американцы, аргентинцы, поляки, выходцы из Йемена и Марокко. Была даже одна эфиоп- ская семья. –  Кто ты? Как ты сюда попал? – удивлённо спросил Иосиф. –  Долгая история! – незнакомец улыбнулся и  махнул рукой. – Я могу пойти с тобой? –  Конечно, – пожал плечами Иосиф. – Ты на маши- не? – Нет. –  Как же ты будешь выбираться? Последний рейсо- вый автобус ушёл в город ещё час назад. 430

– Не беспокойся, что-нибудь придумаю, – незнако- мец легкомысленно махнул рукой и отправился следом за Иосифом. Пока они шли, Иосиф несколько раз оглянулся на не- знакомца, но лицо его было невозмутимым. У первых до- мов они остановились. –  Ты не ответил мне на вопрос, кто ты? – напомнил Иосиф. – Как ты здесь оказался? – И кивнул на види- мые отсюда ворота поселения, у  которых прохаживался охранник с оружием. Незнакомец ничего не ответил, лишь жестом показал вверх. И тут Иосиф впервые увидел серые пятна, от гори- зонта до горизонта бегущие по небу. –  Что это?! – ахнул Иосиф и остановился. –  Предзнаменование, – коротко ответил незнакомец. –  Ничего не понял. Какое предзнаменование? Чего?! –  Разве ты не ощущаешь, как наш мир всё больше и больше погружается в какую-то бездну абсурда? Уже никто не сомневается, что всё рано или поздно закон- чится вселенской катастрофой, однако все тешатся на- деждой, что произойдёт она не при нашей жизни и не при жизни наших детей и внуков. А что случится потом, никого не волнует. Разве это правильно? Ты тоже так считаешь? – Я никак не считаю, – пожал плечами Иосиф, – я даже никогда не задумывался над этим… Но почему об этом говоришь мне ты? Кто ты вообще такой? –  Я всего лишь посланник. –  От кого? Иосифу уже встречал людей с  помрачением рассудка на почве грядущих вселенских катаклизмов. Беседовать с ними было нелегко, а отвязаться от них ещё сложнее. Он 431

всячески сторонился такого сорта публики, но полностью избежать встреч с ними не удавалось. – Где бы мы могли присесть, чтобы я  всё объяс- нил? – незнакомец оглянулся по сторонам и, заметив, не- доверчивый взгляд Иосифа, усмехнулся. – Не бойся, я не сумасшедший, просто мне нужно с тобой поговорить. Нам всем нужно поговорить с людьми за день до того, как… – Что – как? Произойдёт вселенский апокалип- сис? – уже с  откровенной неприязнью выпалил Ио- сиф. – Силы добра начнут последнюю решающую битву с силами зла перед приходом Машиаха? Ведь ты об этом собираешься мне рассказать?! –  Нет, – тихо и  спокойно ответил незнакомец, – о  том, что произойдёт потом, никто не знает. Но… сам посмотри, – и снова указал на плывущие по небу пят- на. – Самое ужасное – это даже не ожидание беды, а со- стояние полной неизвестности… –  Что ты хочешь этим сказать? –  Мы так и будем разговаривать посреди дороги? Жене Иосиф сказал, что к нему приехал давний това- рищ, с которым нужно пообщаться, так что они посидят на улице, и им лучше не мешать. Они расположились на веранде позади дома. Хозя- ин притащил из холодильника бутылку с соком, сигареты и тарелку с виноградом. На совсем уже тёмном небе пятен больше не было видно, хотя, если присмотреться повнима- тельней, то можно различить, как на яркие ночные звёзды то и дело наплывают непонятные тени. – Давай по порядку, – мрачно предложил Ио- сиф. – Объясни для начала, кто ты такой, как сюда попал, и почему именно ко мне? 432

–  Я послан… – Кем? – Хочешь услышать банальный ответ? – усмехнулся незнакомец. – Имя моё тебе всё равно ничего не скажет. Пускай я для тебя буду ангелом небесным, которого отпра- вили с определённой миссией – донести до тебя какую-то мысль… – Ангел? – Иосиф пристально посмотрел на незна- комца и тоже усмехнулся в ответ. – Что-то ко мне никто никогда ангелов не присылал. Почему я должен тебе ве- рить, если ты даже имени своего назвать не хочешь? Тоже себе ангел… – Верить и  не надо. Только выслушай. Не буду тебе рассказывать сейчас о  том, какой в  мире творится хаос – войны, катастрофы, увеличивающаяся разобщён- ность между людьми. Ты это и  без меня прекрасно зна- ешь. Дня не проходит, чтобы не случалось чего-то ужас- ного. Нет ни одного уголка на планете, где всё было бы в порядке. Скажи, с этим можно мириться? –  Ты у меня спрашиваешь? – удивился Иосиф. – Я не тот человек, который что-то решает. –  А кто, по-твоему, это должен решать? –  Тот, наверное, кто тебя послал ко мне. Незнакомец не уловил иронии в словах Иосифа и ни- чего не ответил, лишь налил немного сока в стакан и мед- ленно отпил: – Значит, ты всё-таки и  в самом деле принимаешь меня за какого-то ангела, который спустился к тебе с небес с благой вестью? Ты веришь в сказки? –  А это что такое? – Иосиф кивнул на тёмное небо, в котором по-прежнему проплывали невидимые пятна, за- слоняющие звёзды. 433

–  Дело в том, что ангелов присылают с вполне опреде- лённой целью, – незнакомец снова отпил глоток сока и поч- ти в упор, но немного насмешливо посмотрел на собеседни- ка, – чтобы что-то сообщить или сделать. Твой раввин об этом не рассказывал? Ангел ничего изначально не решает, потому что всё за него уже решено. Вариантов у него нет, он лишь посредник… А я… У меня другая задача… – Слов- но читая какую-то не раз читаную книгу, он отвернулся и, глядя в  сторону, принялся нараспев говорить. – Поначалу была надежда на то, что человек совершает необдуманные поступки, приводящие к трагедиям, до тех пор, пока не убе- дится в том, что это плохо и недопустимо, прежде всего, для него самого. Дальше одумается и исправится. Каждый его последующий шаг станет мудрее и осмотрительней преды- дущего. С другой стороны, зло истребить невозможно, ибо без него невозможно до конца ощутить, что же такое до- бро. В этом, вероятно, и состоит высший замысел. Каждый из нас просто обязан найти разумный компромисс, тогда в мире наступит благословенное равновесие человека и при- роды, небесного и  земного, светлого и  тёмного. Так было задумано при сотворении мира… Он на мгновенье запнулся, и Иосиф его сразу загово- рил: –  Не понимаю, уважаемый, для чего ты мне это рас- сказываешь? Я простой рабочий на молочной ферме, кру- чу гайки и  ремонтирую трубопроводы. Может, какие-то мысли и  крутятся у  меня в  голове, но кому они нужны? Кто ими всерьёз заинтересуется? Главное для меня – моя семья и дом, а все эти проблемы мирового масштаба – их пусть решают политики и военные… Наступила тишина, и они с незнакомцем невольно при- нялись разглядывать небо, которое постепенно затянули 434

ночные облака, за которыми уже не было видно ни звёзд, ни пятен, летящих в сторону Иерусалима. – Человек отличается от любого земного созда- ния, – вздохнув, продолжил незнакомец, – всего лишь од- ной вещью: ему дано право выбора. Если бы этого не было, чем бы он тогда отличался от того же камня или растения? Но в этом своём праве он гораздо выше любого ангела! Хо- рошо, если он использует это право во благо, хотя выбор, по большому счёту, невелик. И всё равно человек умудряется поступать неверно. Во вред кому? Себе, только себе! Иосиф задумчиво отщипнул виноградину и  бросил в рот: –  Ты меня, конечно, приятель, извини, но я очень устал сегодня. Много работы было. Мне спать пора, потому что вставать завтра в шесть утра… Хочешь, переночуй у нас в отдельной комнате, а то куда ты ночью пойдёшь? Незнакомец его, казалось, не слышал: – Так вот, пока можно было на что-то надеяться и  что-то изменить, высшие силы – называй их так, если хочешь! – не вмешивались в дела человеческие, а сегодня всё зашло настолько далеко, что дальше уже некуда. Грань, за которой начинается тотальное самоуничтожение мира, почти достигнута, и остался лишь последний шаг… Иосиф невнимательно слушал незнакомца и  лениво размышлял о том, что ещё один бедняга свихнулся от апо- калиптических прогнозов, которыми в  последнее время полнятся СМИ и Интернет, но в их поселении, слава богу, такие люди пока не появлялись. Местным жителям тра- диционно некогда заниматься подробной ерундой. Жизнь, которую они вели, была простой и по-своему насыщенной, диктовала свои правила, в которых не оставалось места для глупостей, творящихся за границами поселения. Арабские 435

соседи – ну да, никогда с ними не было мира и согласия, но до открытых конфликтов пока не доходило, разве что мелкие стычки и демонстративная неприязнь друг к другу. Понятно, что жить обособленно от окружающего мира невозможно, да и не получится, но, может быть, если по- ставить во главу существования мир у  себя в  доме, мир в ближайшем своём окружении, взаимопонимание и друж- бу с  соседями, – вдруг это распространится и  дальше? Первый раз такая мысль пришла ему в голову. –  Ты меня не слушаешь? – напомнил о себе незнако- мец. – Я ещё не сказал тебе самого главного, ради чего пришёл в твой дом. –  Слушаю, – сказал Иосиф и потёр глаза. –  Переломный момент, когда уже ничего нельзя будет изменить, пока не наступил, но до него осталось совсем не- много времени. Может быть, день-два, не больше. Поэ- тому высшие силы… – незнакомец слегка запнулся, – ре- шили отправить к каждому из людей двойника… –  Двойника?! – удивился Иосиф, и его сонливость как рукой сняло. – Зачем?! Почему – двойника? Что может изменить двойник? И… мой двойник – ты?! Не очень-то мы похожи! –  Это двойник не в  прямом смысле… Мы решили, что если уж общество целиком и одним махом исправить невозможно, то, может быть, начать исправление мира с каждого из нас по отдельности? В каждом есть хорошие и плохие черты, но взять и вытравить зло из человека, на- верное, можно, если сильно постараться, однако пользы от этого будет мало. Оставшееся добро быстро обесценит- ся, человек перестанет видеть хорошее, и  оно тотчас об- ратится в ещё большее зло – потому что его не с чем будет сопоставлять. Не от чего будет отталкиваться… Такова 436

человеческая природа. Но не бывает абсолютного зла и аб- солютного добра. Самый великий праведник в душе про- должает мечтать о том маленьком, несовершённом грешке, которого ему когда-то удалось избежать. Забыть о нём не- возможно, эта маленькая червоточинка терзает его и рано или поздно взорвёт разум… Двойник – это, по сути дела, те качества, которых тебе недостаёт, чтобы уравновесить добрые и  злые побуждения в  сердце. Мир держится не на праведниках и не на злодеях, а прежде желанные и се- годня жизненно необходимые равновесие и  покой могут быть достигнуты лишь тогда, когда мы станем равными друг другу. Равными – в своём отношении к добру и злу. И первый шаг – это перестать завидовать соседу… – Чушь какую-то ты несёшь! – возмутился Ио- сиф. – Что за одинаковость всех людей?! Как ты себе это представляешь? Все превратятся в оловянных солдатиков? Не будет ни добрых, ни злых, ни умных, ни глупых? Био- масса, которой ничего, кроме жратвы и зрелищ, не надо? Тупое коровье стадо, в котором никто не выделяется?! –  Когда исчезнет зависть, никто не будет стремиться к  первенству. Если нечему завидовать, то нет и  повода враждовать! –  Это ты считаешь единственным выходом?! Прими- тив какой-то… Иосиф нервно выхватил сигарету из пачки, прикурил и подхватился со стула. Несколько раз пройдясь по веран- де, он остановился у молчаливо наблюдающего за ним го- стя, потом махнул рукой и снова стал мерить шагами едва освещённое пространство веранды. –  Представь себе, да! Если сегодня к каждому не при- дёт посланник-двойник, то уже завтра случится непопра- вимое. 437

–  К каждому человеку на земле? Ты веришь, что такое может случиться? –  Такое уже случилось. Посмотри вокруг. Иосиф бросил взгляд на дома своих соседей – в каж- дом из них светились окна. Правда, то, что происходило внутри, разглядеть не удалось, но время было позднее, а все в поселении традиционно рано ложились спать. По- чему же соседи не спят? Странно. Неужели… Дрогнувшим голосом он спросил: – Как такое может произойти: к  каждому прихо- дит гость – и в нашем поселении, и в других поселениях, и в городах, и в других странах… – Повсюду на земле, – подтвердил незнако- мец, – притом именно сейчас, в эту самую минуту. Завтра будет поздно. –  Что же всё-таки должно произойти завтра? Конец света, всемирный потом, апокалипсис? –  Никто этого не знает, и лучше не знать. Иосиф отбросил недокуренную сигарету и потёр глаза: –  Предположим, я тебя услышал. Ну, и что мы с то- бой должны сделать? – Ровным счётом ничего, – незнакомец поднялся и посмотрел вверх, но на ночном небе, кроме звёзд и на- плывающих на них теней, ничего видно не было. – Во мне есть крохотная частица тебя, которой тебе пока недоста- ёт, и  которую я  должен был лично тебе передать. И так произойдёт с каждым человеком на земле. Даже с самым отъявленным злодеем. –  Как тебе это удастся сделать? –  Ты и сам не заметил, а эта частица во время нашего разговора уже перешла к тебе. Внешне, может быть, ниче- го и не изменится в твоей жизни, ты даже не почувствуешь 438

перемен, но ты уже внутренне стал другим. Каким – пока никто не знает. И я не знаю. Знаю лишь, что это именно то, что нужно вселенной от тебя. От каждого из нас… Иосиф молча спустился с веранды и прошёлся по двору. Под ноги в темноте попал маленький пластиковый грузо- вичок сына, но он не пнул его ногой, как обычно, а осто- рожно обошёл. Наверное, было уже довольно поздно, и окна соседских домов потихоньку гасли. –  Что же нужно от нас вселенной? – спросил он, но ответа не услышал. Он обернулся и посмотрел на веранду, однако там никого не было. Лишь на столике остался сто- ять недопитый стакан с соком. – Померещится же такая ерунда… – Иосиф потряс головой, потёр виски и  отправился спать, хотя до утра оставалось совсем немного времени. Утром он привычно вышел из дома чуть свет и посмо- трел на небо. Солнце ещё только вставало, ночная темнота уползала, переваливаясь своей неповоротливой тушей за горизонт, но на востоке розовая рассветная полоса заметно становилась шире, и из неё всё смелее выглядывали пер- вые солнечные лучи. Никаких тёмных пятен по небу больше не бежало, и, если приглядеться пристальней, ещё можно было разли- чить, как последние гаснущие звёзды тают в набегающих утренних облаках, но с каждой минутой их становится всё меньше и меньше.

ЗЕРКАЛО НОЯ Нет, этот человек наверняка был безумцем! Каж- дый раз после общения с ним я убеждался в этом, а потом, спустя некоторое время, спорил сам с собой и пытался до- казать обратное. Речь его была красочной и  логичной. Он выстраивал длинные цветастые предложения, виртуозно аргументиро- вал сказанное, но всегда, завершая мысль, выдавал такой блистательный по несуразности вывод, что просто застав- лял задохнуться на мгновенье, чуть не сбивая с ног заклю- чительным аккордом. Как мы познакомились? Совершенно случайно на одном из книжных развалов. Я обратил внимание, как этот щуп­ лый человечек с длинной нечёсаной гривой волос, в зано- шенной джинсовой куртке, пожелтевшей на локтях от грязи и времени, медленно расхаживал среди импровизированных уличных стеллажей, осторожно касался корешков, но так ни одной книги и не вытащил, чтобы заглянуть внутрь. Заметив мой взгляд, он подошёл и спросил: –  Чем интересуетесь, уважаемый? На какие вопросы ищете ответы в старых книгах? Вопрос меня несколько озадачил. Я готов был отве- тить, что мне интересно, а  что нет, и  потом развернуть 440

дискуссию о любимых и нелюбимых авторах, а что я не- посредственно ищу… Конкретного ответа у меня не было. Ничего особенного я сегодня не искал. –  Чувствую, вам сейчас нужны не столько ответы на вопросы, – слегка усмехнувшись, проговорил он, – сколь- ко собеседник, с которым вы могли бы всласть поспорить. Ведь именно в споре рождается истина. Так говорят у вас? –  У кого – у нас? – удивился я. Но он промолчал, только развернулся и пошёл к выхо- ду, поманив меня за собой. И даже не оглянулся, настолько был уверен, что я непременно отправлюсь следом. И я пошёл. Сам не знаю почему, но пошёл. Жил он недалеко, в старом многоквартирном доме. По выщербленной лестнице, пропахшей кошачьей мочой и ещё какими-то неистребимыми запахами запущенного дома, мы поднялись на второй этаж. Он распахнул дверь в небольшую квартирку, более похожую на кладовку пыльных ненужных вещей. Эти вещи, наверное, давно следовало выбросить на помойку, но не поднимается рука, потому что с каждой из них связаны какие-то эпизоды из собственной жизни. Всег- да кажется, что с утратой такой дорогой, но ненужной вещи- цы исчезнет и кусочек из твоей памяти, хотя… кому, кроме тебя, твои воспоминания интересны и необходимы?.. Я и сам такой. Мне трудно расставаться со своими зам- шелыми раритетами, хотя жизнь сегодня требует от нас совсем другого. Поэтому мы и не вписываемся в стройные ряды современников, которых вряд ли затянешь покопать- ся в книжных развалах. Книги постепенно тоже становят- ся ненужными вещами. Как и память… Несколько раз после этого я приходил к нему в гости. Мы быстро подружились, а потом даже перешли на «ты». 441

О чём мы беседовали? Трудно вспомнить. У нас и тем- то для бесед почти не было, а только что пришедшая мысль цеплялась за что-то одно, потом перескакивала на другое, и каждый раз я ждал парадоксальной завершающей фра- зы, которую мой собеседник непременно выдавал, слов- но чувствуя, ради чего я к нему явился. Словно хвастался тщательно сохраняемыми бриллиантами своих открытий. Сегодня мы разговорились о  времени. О том, как оно неумолимо движется, но иногда, словно невидимая стена, вдруг встаёт перед тобой неодолимой преградой. И ты на неё натыкаешься, почти расшибая лоб. В эту замерзшую без- жалостную стену времени… Для чего всё-таки существует она? Всего лишь для того, чтобы, наконец, оглянуться назад и с ужасом увидеть, как столетия и тысячелетия дышат тебе в спину своим затхлым дыханием, подпирают тебя, не да- вая упасть, и подталкивают, а впереди – какие-то жалкие, почти никчемные годы до твоей физической смерти, твоего исчезновения, ухода в ничто – в беспамятство… –  Тебя страшит это? – спросил он. – Только не гово- ри, что нет, потому что все этого боятся. –  Тогда что ты хочешь от меня услышать? Он ничего не ответил, лишь полез в груду мелких про- пылённых вещей, сваленных на письменном столе: –  Сейчас я тебе кое-что покажу… – он извлёк какое- то мутное запылённое стёклышко и протянул мне. – По- смотри, что ты в нём видишь? Я покрутил стёклышко в руках, но, кроме скупого сол- нечного отсвета из окна, в нём ничего не отразилось. –  Это осколок от зеркала Ноя, – тихо проговорил он. –  Какого Ноя? –  Того самого, который плыл в ковчеге, спасая всё жи- вое во время всемирного потопа. 442

–  Как оно у тебя оказалось? – удивился я, почему-то не сомневаясь в том, что это действительно так. –  Я был на том месте, где ковчег прибило к вершине горы Арарат, и нашёл его среди камней. –  Но ведь никто не знает, где это место! –  Никто не знает, а я знаю. Это точно зеркало Ноя… Я всмотрелся в осколок, который всё ещё держал в ру- ках, но ничего интересного в нём не обнаружил: –  И что ты этим хочешь сказать? – Если пристально и  долго вглядываться в  зеркало, оно покажет тебе всё, что ты захочешь узнать о себе. Твои ошибки и твои находки. То, что ты мог сделать и не сде- лал, а главное, покажет цель, к которой ты всё ещё должен идти. Самую главную цель, о  которой ты, может быть, даже не подозреваешь. –  Оно и Ною когда-то показывало его цель? – усмех- нулся я, ещё до конца не доверяя. –  А как же! Представь, как бы ты плыл, один-оди- нёшенек во всей вселенной, зная, что вокруг тебя только бесконечная водная гладь, и  нет тебе пристанища нигде, абсолютно нигде! Вера? Но и она не всегда дарует уверен- ность в своих силах… –  И что же Ной в этом зеркале увидел? –  Он увидел в нём сады, которые посадят его потомки на земле. Он увидел в нём животных, птиц и рыб, которые не позволят нам умереть от одиночества и голода. Он уви- дел в нём наши беды и страдания, которых не избежать. Он увидел в нём надежду, без которой не стоило пускаться в плаванье… –  Откуда ты это знаешь? –  В этом зеркале и  я увидел свою жизнь. И теперь передам его тебе. 443

–  И тебе не жалко с ним расставаться? – Всё равно больше одного раза заглядывать в  это зеркало нельзя. – Почему? –  Не знаю. Сам попробуй догадаться – что бы ты хо- тел увидеть в нём повторно?.. С тех пор этот осколок зеркала у меня. Периодически заглядываю в него, но почти никогда не могу ничего рас- смотреть. Иногда по нему пробегают какие-то неясные тени, даже силуэты людей. Пытаюсь разобрать, кто бы это мог быть, но пока не получается. А потом снова дымка и неясное мутное стекло… С тех пор я этого человека больше не встречал, а снова идти к нему домой почему-то не решаюсь. Что-то мне не позволяет это сделать. Может быть, потому, что ни на ка- кие мои вопросы он больше не ответит. Мне так кажется. Что с него взять? Безумец какой-то! Придумал несу- ществующее зеркало Ноя и всучил мне! Наверняка, сумас- шедший… А я-то сам кто? Пойду-ка загляну на всякий случай в  это зерка- ло – вдруг оно, наконец, что-то мне покажет… Потом передам его ещё кому-нибудь.

АДОН ФАУСТ С доктором Грином мы не друзья, хоть нам и при- ходится время от времени встречаться. Просто у нас раз- ные весовые категории и нет одинаковых интересов в жиз- ни. Он не сочиняет стихов и не издаёт книжки, как я. Мне совершенно непонятны восторги, которые он испытывает, дрейфуя по выходным дням по Средиземному морю на собственной яхте. Хотя стихи он наверняка в  молодости писал, как и любой нормальный сексуально озабоченный юнец, а вот я никогда не имел, да и вряд ли в обозримом будущем заимею собственную яхту и отправлюсь на мор- скую прогулку. Если только тот же доктор Грин не пригла- сит меня покататься. Впрочем, это никак не изменит моего отношения к морским развлечениям. После того, как я попал в автоаварию, доктор Грин не- сколько раз оперировал меня, и с каждой новой операци- ей мы узнавали друг о друге всё больше и больше. Уж не знаю, насколько интересен был я  для него, ведь мои вну- тренности он изучил достаточно основательно, а о чём-то, не связанном с  болячками, в  начале нашего знакомства я говорить просто не мог. Он же заинтересовал меня тем, что, едва глянув в мою сторону, сразу заговорил на ломаном русском, объяснив, что его дед уехал сразу после революции 445

в Аргентину, где он впоследствии и родился. Русский язык, а вернее, даже не русский, а какой-то местечковый запад- но-украинский суржик в смеси с идишем долгое время был языком их домашнего общения, но до отъезда в Израиль молодой Грин им не пользовался, пока не начал общаться в медицинском центре с русскоязычной публикой. Притом, это были не только коллеги-врачи, которые бегло болтали на иврите, соблюдая корпоративный этикет, а такие бедола- ги, как я, попадавшие на операционный стол в критической ситуации и выдавливающие сквозь боль лишь какие-то об- рывочные фразы на языке страны исхода. Сегодняшняя наша встреча с  доктором Грином была незапланированной, и, хоть она не была связанна с мои- ми болячками, но от этого оказалась ничуть не радостней. Встретились мы на кладбище, на похоронах нашего обще- го знакомого Фимы Шульмана. Когда-то Фима, так же, как и я, попал в автомобильную аварию, и с того времени стал пациентом Грина. Правда, познакомились мы с Фимой не на соседних больничных койках, но это сути дела не меняло. А вот то, что доктор Грин провожает своих пациентов в последний путь, меня несколько удивило и даже озадачило. –  Лев? Как себя чувствуешь? – спросил он у могилы, во время прощания с усопшим, и тут же поднёс палец к гу- бам. – Потом поговорим… Всё время панихиды я  мельком поглядывал на него, а  когда всё закончилось, и  присутствующие отправились к автобусу, чтобы ехать с кладбища, доктор поманил меня к себе: –  Поехали со мной. Подброшу до дома. Пятнадцать минут, которые мы добирались от кладби- ща до города, он молчал, старательно крутил баранку сво- 446

его новенького «ситроена» и вглядывался в дорогу, а когда мы уже стали петлять по городским улицам, неожиданно сказал: –  Домой не торопишься? Давай, если хочешь, в  ка- ком-нибудь кафе помянем Фиму. Так у вас, кажется, при- нято? –  Вы же за рулём, доктор, – усмехнулся я. –  Ничего страшного. Как-нибудь доберусь до дома. А выпить водки… – при слове «водка» он покосился на меня, – сейчас и  в самом деле не помешает. Тем более, у  меня есть к  тебе пара вопросов. По теме. Ты дружил с Фимой? –  Мы не были друзьями, – ответил я, – просто знако- мыми. Да и  сказать о  нём я  практически ничего не могу. «Здравствуй» и «до свидания» – вот и все наши разговоры. Доктор Грин ничего не ответил, лишь поискал взглядом место для парковки, потому что мы уже подъехали к пе- шеходной улочке, где было полно всяких кафе и ресторан- чиков. – Тебе, наверное, интересно знать, почему именно с тобой я захотел поговорить о Фиме, – неторопливо на- чал он, едва мы присели за свободный столик в маленьком румынском ресторанчике и  заказали бутылку водки под овощные салатики. –  Не только это, – вздохнул я. – Как вы, такой заня- тый и серьёзный врач, нашли время пойти на похороны? Только ли потому, что покойный Фима был вашим паци- ентом? –  Конечно, нет! Если бы я ходил на похороны ко всем своим умершим пациентам, – доктор Грин невесело усмех- нулся, – мне, наверное, не осталось бы времени на живых. Выглядело бы, как в  каком-то пошлом анекдоте… Дело 447

в том, что покойный Фима заинтересовал меня некоторы- ми странными вещами, разъяснить которые я себе до сих пор не могу. Но… давай сначала выпьем по рюмке. Не чокаясь, мы выпили, доктор потянулся к кувшину с напитком, но, так и не запив, продолжал: –  Первый раз я увидел Фиму, когда его привезли на «скорой помощи» сразу после аварии. Положение его было практически безнадёжное. Он умирал. Многочис- ленные травмы, большая потеря крови, повреждённый по- звоночник, обширное кровоизлияние в мозг. Но я обязан был бороться за его жизнь. И я сделал всё, что смог. Когда после операции его отвезли в палату и подключили к ап- паратам жизнеобеспечения, я последний раз навестил его и мысленно попрощался с ним. Я же не волшебник и не могу творить чудеса. Максимум, подумал я, он дотянет до утра, не более того. Но он, к счастью, выжил… Давай ещё по одной, что ли. После второй рюмки щёки у Грина порозовели, глаза заблестели. Чувствовалось, что выпивает он нечасто, но разговаривал по-прежнему чётко и без запинок. –  На следующий день после операции был выходной и в больнице я не появлялся. А ещё через день, когда при- шёл на работу, мне сообщили при утреннем обходе, что произошло удивительное: Фима жив и состоянию его уже ничто не угрожает, хоть он и находится в бессознательном состоянии. Что ж, решил я  про себя, такое, в  принципе, случается. У человека сильный организм, он сумел само- стоятельно выкарабкаться и, слава Б-гу, теперь будет жить… Потом я  занялся другими больными и  на время забыл о Фиме. Пока моего участия не требовалось – за ним ухаживали медсёстры. Моего присутствия достаточ- но было на утренних обходах… Теперь ответь на вопрос, 448

который я хотел тебе задать с самого начала. Ты знал, что Фима пишет стихи? Честно признаться, вопрос доктора Грина меня озада- чил. Какое отношение имеют увлечения Фимы к  меди- цине? Какая связь между его стихами и  работой нашего хирурга? –  Конечно, знал, – ответил я, – помню Фиму по ли- тературной студии, куда он ходил одно время. Даже помню его стихи – откровенно графоманские, скучные и неинте- ресные. Потом я  перестал ходить в  студию и, насколько знаю, Фима тоже там надолго не задержался. –  Графоманские? – переспросил доктор. – Это твоё личное мнение? –  Почему только моё? Многие участники студии ру- гали их при обсуждении. Но… зачем об этом вспоминать сейчас? Всё уже в прошлом, не стоит говорить о покойни- ке плохо. Писал себе стихи, находил в том удовольствие – и славно. Хоть какая-то память родственникам останется. –  А он печатался в каких-нибудь журналах? – не об- ращая внимания на мои слова, продолжал доктор. – Или, может, даже книжки выпускал? – О чём вы! Какие книжки! – отмахнулся я. – Его стихи даже местные русскоязычные газетки не печатали. С их-то нижайшим уровнем… – Так вот, – доктор Грин упрямо помотал головой и поднял кверху указательный палец. – Спустя пару дней одна из медсестёр, работавшая в  их отделении, сказала мне, что Фима пришёл в себя и попросил, чтобы я его на- вестил. Я по привычке отмахнулся и  велел передать, что обязательно зайду к нему, но не сегодня, а когда будет пла- новый обход. Тогда и побеседуем. В принципе, в этом не было ничего необычного. Пациента что-то беспокоит, и он 449

хочет пожаловаться лечащему врачу. Одни мужественно переносят свою боль, другие требуют повышенного вни- мания. Единственное, что немного настораживало, это то, что он после таких серьёзных травм довольно быстро при- шёл в себя и находит силы о чём-то просить… Появился у него я уже через день, находясь в их отделении по каким- то другим делам. Больно уж интересно было посмотреть на пациента, который всего день назад находился на грани жизни и смерти, а сегодня, судя по словам медсестёр, вы- глядел очень даже ничего… Кстати, посмотри, Лев, на че- ловека за соседним столиком. Он тебе не знаком? Я ещё не привык к резким скачкам в разговоре с док- тором Грином, поэтому даже вздрогнул от неожиданно- сти. Взглядом он показывал на сидящего неподалеку от нас мужчину, этакого постаревшего хиппи с  аккуратной седой косичкой за спиной, ухоженной бородкой и  благо- образным профессорским личиком. Одет незнакомец был в старомодную джинсовую куртку с закатанными рукава- ми, перед ним стояла чашечка кофе, из которой он изредка отпивал, едва касаясь края чашки губами. На нас он вни- мания, казалось, не обращал и был занят чтением газеты, которую прихватил с соседнего пустого столика. –  Почему вы о нём спрашиваете? – удивился я. – Та- кой же, как все, посетитель… Доктор Грин задумчиво покачал головой и вздохнул: – Пускай будет так… Так вот, я  пришёл в  палату к Фиме и просто его не узнал. Когда он поступил к нам в  больницу, это был… это был просто кусок кровоточа- щей плоти, из которой мне предстояло лепить человека! Ты себе можешь такое представить? –  Наверное, могу, – пожал я плечами, – я и сам после аварии… 450