Зеркало Ноя

– Нет! У тебя было иначе! Ты был живым челове- ком – изуродованным, с переломами и ушибами, но – жи- вым! А Фима… Я его даже жалеть тогда не мог! Пред- ставляешь, когда врач говорит такие слова?! Не жалеют лишь полностью обречённых и  неизлечимо больных. Им желают поскорее избавиться от страданий, покинуть этот мир… – доктор Грин зажмурился и  потёр виски. – Нель- зя говорить такие вещи, особенно мне, врачу, но так оно и  было. Шанс у  человека, конечно, есть всегда, но, если после долгого лечения в лучшем случае останешься беспо- мощным инвалидом, стоит ли цепляться за жизнь?.. Тем не менее, с Фимой, повторяю, произошло невероятное. Он был всё ещё в гипсе и на растяжках, голова его была забин- тована, однако глаза – это были глаза абсолютно здорового и энергичного человека! Создавалось впечатление, что ещё день-два, и  с него нужно будет снимать гипс и  отпускать домой… Мне приходилось за свою практику встречать бы- стрые излечения после тяжёлых травм, но случай с Фимой ни в какую статистику не вписывался… Ну, не могут так быстро срастаться переломы и  налаживаться нормальная работа мозга в расплющенной черепной коробке! Краем глаза я заметил, как престарелый хиппи с косич- кой, на которого указывал Грин, оторвался от своей газеты и с интересом вслушивался в слова доктора. А тот, каза- лось, возбудился от собственных слов и  говорил теперь громко, никого не стесняясь и размахивая руками: –  Я многого насмотрелся, и со многими людьми гово- рил, едва они выходили из комы, однако тут опешил. Да ещё Фима подбросил загадок своими вопросами. Говорит: «Доктор, скажите, что за мужчина постоянно стоял во время операции за вашей спиной?» Отвечаю ему, мол, мне всегда помогают ассистенты, медсёстры, анестезиолог, но 451

как ты мог кого-то видеть, если находился под общим нар- козом? Видел, говорит, и не только видел, а даже общался с ним. Галлюцинации у пациента, решил я, такое бывает, ничего в этом сверхъестественного. Мы, говорю, общаем- ся друг с другом во время операции, но… как ты мог нас слышать? Нет, отвечает, этот человек был не из ваших, да и никакого халата на нём не было. Тут я даже рассме- ялся: кто же пустит в операционную постороннего челове- ка, когда здесь такая высокая стерильность? Что-то ты, брат, путаешь… С другой стороны, беседую с ним, а про себя размышляю: человек отходит от наркоза добрых пару дней, потом начинаются боли, которые, конечно, снимаем обезболивающими препаратами, но больной в тот период вряд ли способен на такие складные речи – он всё ещё в себе, в своём страхе, в боли, сознание замутнено. – Если бы мы были верующими людьми, – грустно усмехнулся я, – можно было бы предположить, что про- изошло чудо. Рановато ещё было Фиминой душе покидать тело. А вот сейчас… видимо, самое время пришло. И она отбыла в положенные ей пределы. Краем глаза я заметил, как хиппи за соседним столи- ком, чутко вслушивающийся в каждое слово доктора Гри- на, усмехнулся и поёрзал на своём стуле. Чувствовалось, что ему очень хочется принять участие в нашем разговоре, но он пока не решается. –  Не надо о религии и о чудесах, – недовольно пока- чал головой доктор Грин, – я говорю только о том, в чём разбираюсь… Но самое удивительное произошло, когда Фима заметил, что я  воспринимаю его слова с  недове- рием. Он принялся рассказывать, что человек, стоявший за моей спиной во время операции, наклонился над ним и стал шептать в ухо. И никто, кроме самого Фимы, его 452

не видел и не слышал! А сказал этот человек, что жизнь Фимы уже на исходе и в любую секунду может прервать- ся. Решение в  высших мирах уже принято, и  никто из простых смертных ничего не сможет изменить. Да и вра- чи, что сейчас его оперируют, ничего не сумеют сделать, если один единственный человек этого не пожелает! И кто этот человек? – Тут доктор Грин в упор посмотрел на меня и переспросил: – Как вы думаете, кто этот человек? –  Ну, наверное, какой-нибудь Мефистофель! – снова усмехнулся я. – Фима, как человек, почитывавший книж- ки, наверняка знаком с Гёте и его «Фаустом». Вот и во- образил себя этим самым новым Фаустом. После таких страшных аварий крыша ещё не так поедет! –  И я про то подумал! – кивнул доктор Грин. – А ещё подумал, что не мешало бы отправить его на дополни- тельные анализы – всё-таки травмы серьёзные. Да и пси- хиатру будет с чем поработать… Самое интересное про- изошло в конце нашего разговора. Фима сказал, что этот невидимый человек предложил ему выбор: или он спо- койно умрёт, как ему и  назначено свыше, или подписы- вает с ним контракт о продаже души и получает взамен на свою бессмертную душу выздоровление, а в виде бонуса некоторый литературный талант. Ну и, конечно, десяток- другой дополнительных лет жизни, чтобы реализовать его в будущих сочинениях. Ни больше, ни меньше. Фима, естественно, подписал контракт, и вот результат – быстро пошёл на поправку. Как только рука освободится от гипса и  сможет водить пером, то он непременно проверит, как обстоит дело с даром сочинительства… Доктор Грин рассеянно посмотрел вокруг себя и  сно- ва наткнулся взглядом на человека за соседним столиком. Тот сразу же отвернулся, но было видно, как он хитро 453

посмеивается. Над нами, что ли? Или чему-то своему? Доктор поморщился, но снова наполнил рюмку водкой и, не дожидаясь меня, выпил. – Теперь объясню, для чего это рассказываю, – он подцепил вилкой с  тарелки солёный огурчик и  бросил в  рот. – Может, при других обстоятельствах я  об этом эпизоде и не вспомнил бы – мало ли о чём бредят после- операционные больные! – но вскоре мне стало известно, что Фима выпустил два сборника стихов и, по словам моих русскоязычных друзей, очень неплохих. Ты об этом что- нибудь знаешь? Я отрицательно покачал головой. –  Жаль. Мне хотелось услышать твоё мнение о  сти- хах. –  И что это изменит? Доктор Грин пожал плечами и  впервые в  его глазах я увидел неуверенность: –  Уж больно меня заинтересовал этот случай. Мои- то знакомые к литературе никакого отношения не имеют, а тебе, как мне кажется, можно доверять. – Ну спасибо! – я усмехнулся и  тоже выпил рюм- ку. – Беда лишь в том, доктор, что этих сборников у нас с вами нет. А где их достать, ума не приложу. Не просить же почитать у вдовы! На некоторое время за нашим столиком наступила ти- шина. Доктор Грин посмотрел на часы и вздохнул: –  Ничего не поделаешь. Видимо, эту загадку уже ни- когда не решить. А жалко – интересный случай… Ну, бу- дем заканчивать? Я молча кивнул и полез за кошельком. –  Извините, уважаемые, что вмешиваюсь в ваш раз- говор, – вдруг послышался голос человека из-за соседнего 454

столика. – Вы, вижу, собрались уходить, но можно мне напоследок сказать вам пару слов? Доктор Грин удивлённо скользнул по нему взглядом и сухо поинтересовался: –  Вы подслушивали наш разговор? Ай-яй-яй, как не- красиво! –  Извините… Но я именно тот человек, который сто- ял над изголовьем Ефима Шульмана во время операции. От неожиданности доктор Грин даже отступил на шаг назад и замахал руками: – Всё, господа! У меня больше времени нет, торо- плюсь… – он кивнул мне: – Ты со мной? –  Да, – замялся я, – но… – Всё, ухожу! – доктор Грин высокомерно глянул на незнакомца и снова обратился ко мне: – Ты собираешься разговаривать с этим… сумасшедшим? Это было явной бестактностью. Если до этих слов я, не задумываясь, ушёл бы с  ним, то теперь мне захотелось остаться хотя бы на минуту и извиниться перед незнакомцем. – До свидания, доктор, – ласково пропел вслед ему мой новый собеседник. – Думаю, что мы с вами ещё по- беседуем. Обязательно побеседуем! Даже если вы этого не захотите… Тут уже я посмотрел на него с удивлением: –  Извините, ничего не понимаю… Кто вы? Незнакомец, не обращая внимания на мои слова, обвёл взглядом помещение ресторанчика и  деловито поинтере- совался: –  Вам тут не надоело? Душно здесь. Может, прогуля- емся по свежему воздуху? Со свежим воздухом он очень сильно погорячился, по- тому что температура на солнце зашкаливала за тридцать 455

градусов, но я послушно кивнул и следом за ним вышел на улицу. «Ситроена» доктора Грина на стоянке уже не было, но моему новому собеседнику, видимо, и  не нужна была машина. Он уверенно направился вперёд по улице, даже не оглядываясь на меня, будто был уверен, что я никуда не денусь. –  Так вот, – неожиданно начал он. – Я и в самом деле был во время операции рядом с Ефимом Шульманом. Вы не ослышались, он говорил обо мне доктору Грину чистую правду. –  А почему, если это так, – ухмыльнулся я, – вас ви- дел только Фима и никто больше? –  Потому что так было задумано изначально. – Кем? Но мужчина опять оставил мой вопрос без ответа и продолжал, будто диктовал урок нерадивому ученику: –  Меня послали за его душой, однако, чтобы получить её, нужно согласие… –  И вы гётевского «Фауста» начитались? Вообразили себя Мефистофелем? – Называйте, как хотите, – мужчина оглянулся на меня и усмехнулся. – Пускай буду Мефистофелем, а ваш Фима – Фаустом. Или, как говорят здесь в Израиле, го- сподином, то есть, адоном Фаустом. Вероятно, доктор Грин был недалёк от истины, подумал я, этот «Мефистофель» наверняка не совсем нормальный, если пытается втащить старую германскую чертовщину в наши израильские реалии. Неужели у нас своих чертей не хватает? – Считаете меня сумасшедшим? – рассмеялся незна- комец. – Не показалось ли вам странным кое-какие дета- ли из того, о чём рассказывал сегодня доктор Грин? 456

–  Какие, например? –  Хотя бы то, что ваш Фима был практически при смерти. Врачи опустили руки, но буквально назавтра на- чал без чьей-либо помощи стремительно выздоравливать, и, вдобавок ко всему, у него после выздоровления откры- лись необычные поэтические таланты? –  Ну, и как вы это объясните? Мой собеседник, похоже, развеселился ещё больше: –  Вашему Фиме крупно повезло, когда он, помимо вы- здоровления, в обмен на свою бессмертную душу получил в качестве бонуса ещё и поэтический талант. Впрочем, это его желание просчитать было не трудно. Он всегда втай- не завидовал великим поэтам и  очень хотел стать одним из них. Кстати, про сборник стихов, выпущенный Фимой после выздоровления, доктор Грин вам обмолвился, ведь так? Новые его стихи весьма недурственны… Тут пришёл черёд усмехнуться и мне: –  Вы рассуждаете о стихах, будто профессиональный критик. Это ваше личное мнение или?.. –  Да мне, извините, все эти стихи… до одного ме- ста! – жизнерадостно подтвердил мои сомнения стран- ный хиппи. – Я всего лишь, как говорят у  вас, простой исполнитель, моё мнение никого не интересует. Сказали бы сделать клиента новым Пушкиным – пожалуйста. За- хотел бы ваш Фима стать новым Джоном Ленноном или Эйнштейном – нет проблем. – Он замолк, видимо, давая мне время осмыслить его слова, но молчал недолго. – Чув- ствую, какой вопрос собираетесь мне задать: для чего я вам это рассказываю? Ведь собираетесь? –  В принципе, да, но… не совсем понимаю одну вещь. Если, конечно, всё происходило именно так, как вы рас- сказываете, хотя у меня очень большие сомнения… 457

–  Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался хиппи, – на чём же вы меня «подловили»? Только в психи меня не рядите, это за вас уже сделал доктор Грин! –  И он оказался неправ? – Абсолютно! – Хиппи нахмурился и  вдруг предло- жил: – Хотите, докажу вам достоверность всего, о  чём я говорил, говорю и ещё скажу? Хотите? –  Попробуйте, – ухмыльнулся я. Мой собеседник задумчиво почесал затылок и стрель- нул по мне взглядом: –  Сегодня вечером вы узнаете, что доктор Грин разбил- ся на своей машине. Насмерть. Вас это устроит? Убедит? – Ну и  шуточки у  вас! – я даже замахал руками. – И мыслей таких не держите! –  Ага! – захлопал в ладоши хиппи. – Значит, повери- ли! Я не сомневался… Тогда продолжим беседу о вашем Фиме. Итак, что вы хотели ещё узнать? – Вы говорили, что взамен на душу сохранили ему жизнь и вернули здоровье. Так? – Так. –  Сделали гениальным поэтом? – Сделал. – Но в  итоге свои обязательства вы не выполнили и нарушили договор? –  Почему вы так решили? –  Но ведь его же сегодня похоронили. Как вы позво- лили ему умереть? Всё же в ваших силах! –  Ах, вот вы о чём! – мой собеседник даже потёр руки от удовольствия. – Наконец, мы подошли к  самой инте- ресной части нашего разговора… Давайте где-нибудь при- сядем, – он огляделся по сторонам, – ну, хотя бы в  этом скверике. 458

В тени на лавке беседовать было куда комфортней, не- жели на ходу, да ещё под солнцем. – Самое интересное состояло в  том, – начал хиппи, едва вольготно расположился на лавке и  вытянул свои длинные ноги, – что Фима и в самом деле стал совершенно здоровым человеком и, если бы захотел, то жил бы столько, сколько душа пожелает. Этакий современный вариант бес- смертного Агасфера. Но он не захотел. У нас есть сегодня всяческие предположения, почему он поступил так, но это только предположения… Не прошло и полгода, как он по- звал меня и попросил отменить наш договор. Ему даже не захотелось упрочить свою набирающую силу поэтическую славу. Он предпочёл закончить свои дни именно тем, кем был раньше… –  Попросил вернуть свою бессмертную душу? –  Да, – впервые за время нашего разговора незнако- мец выглядел несколько растерянным, на его лице больше не было высокомерной ухмылки. –  И вы вернули? – У нас солидная фирма, – развёл он руками, – мы клиентов не обманываем и ничего против воли не делаем. –  Прямо-таки ангелы небесные! – поддел я его. –  Ангелы не ангелы, – откликнулся хиппи, – но поня- тия о совести нам не чужды… –  А вообще-то, – вдруг заинтересовало меня, – как можно узнать, со мною моя душа или нет? Это же вещь нематериальная, её руками не пощупаешь… Мужчина ничего не ответил, лишь взглянул на меня и перевёл взгляд на собственные ногти на холёных паль- цах. Мне почему-то очень захотелось подловить его на какой-нибудь неправде или, по крайней мере, куснуть побольнее, только я пока не знал, к чему прицепиться. 459

Видимо, почувствовав что-то, он вздохнул и  встал со скамейки: –  В принципе, всё, что я собирался сказать вам, уже сказал. Продолжим разговор завтра. –  Вы уверены? – удивился я  его нахальству. – Нам есть о чём говорить? Почему вы решили, что завтра я за- хочу с вами общаться? Думаете, у меня нет более важных дел? – Утром позвоните мне, – не обращая внимания на мои слова, почти надменно сказал хиппи, – и мы догово- римся о встрече… Я невольно усмехнулся и пропел в тон ему: –  А позвоню я по телефону номер 666, не так ли? – Нахватались каких-то дурацких стереотипов! Вы ещё у меня хвост и рога поищите! – хиппи игриво подмиг- нул мне и повторил: – Завтра, с утра. А номер, раз вы уже выбрали, то по нему и звоните… Что сказать наглецу на прощание? Если поначалу он был мне хоть как-то интересен, то последние его слова напрочь отбили желание не только встречаться с ним, но и  вообще раздумывать о  нём. Словно почувствовав моё раздражение, он подхватился и, не прощаясь, быстро за- шагал по аллее. Домой в тот день я добрался без происшествий и, как ни старался не вспоминать о странном незнакомце, его не- взрачная и слащаво-приторная физиономия то и дело вста- вала в глазах. Я даже выпил пару рюмок виски перед тем, как лечь спать, лишь бы не приснилась эта чертовщина. Как ни странно, выспался я  неплохо, но первой моей мыслью после пробуждения было желание не вспоминать о вчерашнем разговоре, а просто плюнуть на всё, запрыг- нуть вместе с женой в автомобиль и укатить куда-нибудь 460

подальше. Вполне можно податься на море. Тем более по- года стоит замечательная, а  с работы меня отпустят без особых уговоров. Жене неожиданная идея поездки на море понравилась. Она тотчас стала собираться. –  Только посмотри в новостях по телевизору, какая се- годня температура воды в море, – напомнила она, – и нет ли медуз. Об этом всегда говорят в новостях… Настроение заметно улучшилось, и я уже был почти уве- рен, что никому звонить не стану, как предрекал вчераш- ний незнакомец. Да и по какому номеру звонить – 666? Это как письмо на деревню дедушке… Поначалу в  теленовостях шла обыкновенная рути- на – политические дрязги накануне выборов, сплетни из муниципалитетов, перемежающиеся рекламой косметики и дорогих автомобилей. Всё это я пропускал мимо ушей, от- хлёбывая кофе из чашки и  лениво размышляя о  том, как бы успеть проскочить пробку на приморском шоссе, за- держись мы с выездом ещё на час-полтора. Но когда стали передавать криминальную хронику и сводку происшествий, меня словно окатило ледяной водой. Диктор бесстрастным голосом сообщил, что сегодня, около семи часов утра, погиб в  автомобильной аварии известный хирург и  заведующий крупным ортопедическим отделением доктор Амир Грин. Об этом мне вчера говорил незнакомец, разыгрывав- ший из себя Мефистофеля. Значит, выходило, что это никакой не розыгрыш… Что же тогда?! Я сидел, бес- смысленно уставившись взглядом в экран телевизора, и не видел ничего из того, что показывали. Голова моментально начала гудеть, мысли куда-то испарились, лишь каким-то злым телетайпом стучали по маковке одни и те же надо- евшие слова: «Что тогда?!». 461

–  Ну, поехали? Я готова, – раздался за спиной голос жены. – Что с тобой? На тебе лица нет! –  Подожди секунду! – буркнул я и подхватился с ди- вана. – Я сейчас… Нужно было срочно звонить этому загадочному типу. Но при жене разговаривать с  ним не хотелось. Подхва- тив телефон, я  выскочил на балкон, привычно сунул си- гарету в зубы, прикурил и вдруг замер: по какому номеру звонить?! И тут же память услужливо выдала фрагмент вчерашнего разговора – ты же выбрал дьявольский номер 666, против которого мой собеседник нисколько не воз- ражал! Дрожащими пальцами я  трижды ткнул шестёрку и поднёс трубку к уху. Длинный прерывистый зуммер про- должался несколько секунд и, что самое фантастическое, трубка на том конце ответила! – Адон Фауст? – раздался нежный девичий голо- сок. – Подождите минутку, сейчас переведу вас к  само- му… –  Что?! – опешил я. – Какой адон Фауст? Вы что-то путаете… –  Если не хотите уважительного обращения на ив- рите, – тотчас поправилась девушка, – могу на любом знакомом вам языке – синьор, мсье, пан, мистер, госпо- дин… Только ведь вы эти языки не знаете, не так ли, адон Фауст? –  Никакой я не Фауст! – заупрямился я. –  Это вам только кажется! Впрочем, сейчас с вами бу- дут разговаривать… В трубке что-то щёлкнуло, и  я услышал слегка глухо- ватый голос вчерашнего собеседника. Это было настолько неожиданно и  совершенно нереально, что я  покачнулся, чуть не выронив телефон из рук. 462

–  Как вам спалось в  эту ночь, уважаемый? – весело спросил меня престарелый хиппи. – Вы готовы продол- жить вчерашний разговор? –  Какой разговор?! – возмутился я. – Я хочу спро- сить лишь одно: откуда вам стало известно, что доктор Грин сегодня утром… погибнет? –  Ах, вы про это! Что в этом сложного – предугадать события чьей-то жизни на день-два вперёд? Никакой ми- стики, голый расчёт. Ваш доктор Грин вёл такую жизнь, что немудрено… К тому же, он выпил вчера с вами, а его вечером срочно вызвали консультировать сложную опера- цию. Три часа сна – и вот вам результат! – Но он же такую жизнь вёл наверняка не первый год. Как вы догадались, что это случится именно сегодня утром? Мой собеседник слегка помедлил и выдал: –  Нам не нужно ни о  чём догадываться! Мы просто выполняем обещания, я вам уже говорил об этом. А вчера я пообещал… Стоило бы на этом, наверное, и  закончить разговор, ведь, ясное дело, ничем хорошим завершиться он не мог, но что-то мешало мне это сделать. А собеседник, имени которого я  так до сих пор не узнал, без остановки про- должал, будто был рекламным агентом, стремящимся по- скорее вложить свою информацию в уши потенциальному клиенту, пока тот окончательно не потерял к нему интерес. – Можете мне поверить, ваш знакомый Фима по- сле излечения с нашей помощью прожил не такой плохой остаток жизни. Захотел стать хорошим поэтом и просла- виться – мы предоставили ему такую возможность. Жаль, что он не воспользовался ею в полной мере… Кстати, вы, кажется, говорили доктору Грину, что не читали его новых 463

стихов, потому что негде взять книжку. Так вот, если за- хотите, мы пришлём её вам. Хотите? –  Не хочу! – оборвал я  в его плавную речь. – Одно хочу знать: для чего вы мне это впариваете? В трубке послышался довольный смешок, затем мой собеседник выдал центральную мысль, ради которой, ве- роятно, затевался наш вчерашний и сегодняшний разговор: – Признайтесь откровенно, вам тоже хочется стать известным и, главное, читаемым писателем? Да, кое-че- го вы уже добились, издали несколько книжек, кто-то вас прочёл и  даже похвалил в  каком-то журнале, но… вас устраивает такое положение дел? Вам достаточно такой убогой «славы»? – Какой вы ответ хотите услышать? – насупился я. – Вы, между прочим, ещё на мой вопрос не ответили. Про доктора Грина. Ответ новоявленного Мефистофеля озадачил меня ещё больше: –  Вы, уважаемый, сами и виноваты в его гибели! Вам же хотелось убедиться, что нет для нас ничего невозмож- ного?.. К тому же, вам наверняка известно, что каждое наше слово материализуется, стоит его произнести: сказал что-то злое, значит, зла стало больше в мире, сказал до- брое… – Ну, проповеди мне читать не надо! – оборвал его я. – Это мы проходили. Но… чтобы так запросто убивать человека, ради дурацкого доказательства… –  Желание клиента – закон. Пообещал – сделай, а  с другой стороны, и в самом деле банальное стечение обсто- ятельств… Я даже не заметил, как сигарета догорела до фильтра и обожгла пальцы. 464

– Короче, – решительно сказал я  и бросил сигарету вниз с балкона, – что вам от меня нужно? Но учтите, что никаких договоров у нас не будет. –  Как хотите, – захихикал хиппи, – свято место пусто не бывает! –  О чём вы?! – разозлился я. – Небось, решили, что я мечтаю повторить судьбу Фимы?! – Вы же атеист, ни в  какие души не верите! Как и  в  прочую чертовщину. Я даже не спрашивал об этом, потому что заранее знаю ответ. Гибель доктора Грина для вас случайность, а не вполне закономерное событие, вы- званное объективными причинами… Или я не прав? –  Не знаю, – слушая его плавную речь, я начал поти- хоньку успокаиваться. – Так почему бы вам, спрашивается, не расстаться с той химерой, в которую всё равно не верите?.. Ведь, по- вашему, никакой души не существует. То есть и  расста- ваться не жалко с тем, чего нет, и для вас не убыточно… Некоторое время он молчал, выжидая моей реакции, но сказать мне было нечего. И тут это исчадие ада нанесло самый мощный и неотразимый удар, устоять против кото- рого я не мог: – Насколько я  знаю, в  вашем компьютере есть не- сколько файлов практически готовых книг, и  что с  ними делать, вы не знаете. Нам даже известно, что все изда- тельства, в которые вы обращались, завернули их, даже не просмотрев. Не по причине вашей бездарности, а только потому, что автор этих неизданных шедевров им не из- вестен. Требуется-то всего лишь, чтобы дело сдвинулось с  мёртвой точки. Нужен пиар – а это деньги. Хорошие деньги. Ведь так?.. Реклама, проплаченные телеинтервью, дорогие кабаки и тусовки с шоу-звёздочками… Как этого 465

добиться? Как вынырнуть из болота? Где взять денег?.. Варианты есть? Я молча вытянул из пачки новую сигарету и прикурил. Самое обидное, что всё им сказанное было абсолютной правдой. Возразить было нечего. –  Что вам от меня нужно? – голос мой отчего-то пре- дательски срывался, а  сигарета казалась горькой и  дым- ной. – Вам хочется надо мной поиздеваться? – Ни в  коем случае! Только помочь. Расстаньтесь с пустяком, в существование которого вы не верите, и всё в вашей жизни наладится. Мы вам поможем избавиться от этого якоря. –  Так же, как помогли Фиме? А ведь он после этого почему-то решил, что лучше помереть, чем продолжать пользоваться вашими услугами? Почему? –  Ну, знаете ли, уважаемый, за всё нужно платить! У  нас был контракт – обоюдовыгодный, между прочим. Со своими плюсами и минусами. –  И он в итоге отказался от него! Почему, спрашива- ется? Уж и  сам не понимаю, для чего я  так настойчиво вы- спрашивал своего собеседника о вещах, которые меня не интересовали, а  если когда-то и  задумывался о  душе, то никак не применительно к  себе. И эти выяснения, чув- ствовалось, не очень нравились моему оппоненту, а теперь откровенно раздражали. –  Не много ли вопросов задаёте, милейший? – про- скрипел он. – Что вас не устраивает в моём предложении? – Никакого конкретного предложения пока не по- ступало! – я чувствовал себя почти победителем, толь- ко – чего или кого? Где-то я слышал, что в споре побежда- ет тот, кому удаётся сохранять спокойствие. Только было 466

ли это спором, да и нужна ли мне какая-то победа над этим незнакомым человеком? –  Короче, обмен прост: мы получаем вашу душу, а вза- мен на это делаем вас известным и издаваемым писателем. Думаю, обмен не просто равноценный, но и очень для вас выгодный. –  Вам-то это для чего? –  На то у нас есть свои соображения, о которых мы не хотим распространяться… Всё, решил я про себя, хватит валять дурака, этот че- ловек просто неадекватен, нужно сворачивать разговор с ним. Но как бы сделать так, чтобы ни мне его больше никогда не видеть и не слышать, да и он больше ни разу не обратился бы ко мне? Вычеркнуть всё из памяти…  – Хорошо, согласен, – вдруг осенило меня. – Но у  меня есть одно условие: если уж я  явился косвенным виновником гибели доктора Грина, во что совершенно не верю, то верните его к жизни. Если я вас правильно по- нимаю, вам это ничего не стоит. И тогда по рукам. – Договорились, – голос моего собеседника заметно подобрел. – Значит, так. Договор наш вступает в силу, ну, скажем, через минуту… –  А как я смогу убедиться, что доктор Грин жив? Без этого я свою душу не отдам! – Слушайте новости дальше… – И в  трубке тотчас раздались короткие гудки. …Через полчаса мы уже ехали вместе с  женой по приморскому шоссе. Приёмник тихо бормотал что-то, но я  почти не слушал, всё ещё раздумывая о  разговоре с новоявленным Мефистофелем. Всё это очень походило на розыгрыш. Ну, подслушал ненароком наш разговор с  доктором Грином случайный незнакомец, к  тому же, 467

подфартило с  гибелью бедняги доктора! Честное слово, как сейчас принято выражаться у  молодёжи, всё тянуло на ролевую игру с реальными ужастиками и выбыванием персонажей… И тут по радио сообщили такое, что я  чуть не съе- хал в  кювет от изумления. Оказалось, что разбившийся в  утреннем дорожно-транспортном происшествии док- тор Грин не погиб, а находился в состоянии комы. Врачам удалось его вывести из этого состояния. Иными словами, сообщения о смерти доктора Грина оказались преждевре- менными. –  Что с  тобой? – озабоченно спросила жена. – Ты себя плохо чувствуешь? –  Нет, – неуверенно выдавил я, – просто мне нуж- но… мне нужно на воздух… Мы остановились, и  я, схватив телефон, выскочил из машины. Набрав уже знакомый номер 666, я поднёс теле- фон к уху, ещё не зная, о чём стану говорить с этим за- гадочным хиппи. – Слушаю вас, – тотчас послышался знакомый го- лос, – вы что-то хотите сказать? –  Да, очень хочу! Как у  вас это получается?! – бы- стро заговорил я. – Откуда вам стало известно, что доктор Грин сперва попал в аварию, потом чудом выжил? У вас что, есть дар предвидения? На том конце раздался лёгкий смешок, и я услышал: – Не понимаю, о  чём вы? Какой дар предвидения, если любой из нас сам волен повелевать происходящими событиями? Но нужно в это только поверить и очень за- хотеть… Кстати, неприятная новость для вас: я отменяю наш договор. Считайте, что никакого разговора между нами не было. 468

–  Как? Почему?! – опешил я. – Хотите сказать, что всё, о  чём мы говорили, было розыгрышем? И вам со- вершенно не нужна… – тут я слегка запнулся, – моя бес- смертная душа? –  Представьте себе, больше не нужна. Вакантное ме- сто уже занято. Есть люди проворней вас. И славы им хо- чется больше, чем вам… –  И кто же этот человек? –  Не догадываетесь? –  Доктор Грин? –  Он самый… Ещё вопросы? – Нет… –  Будьте здоровы. Ведите машину аккуратно, не по- падайте в  аварии. Вряд ли вам повезёт так, как вашему приятелю Фиме или доктору Грину. Лимит на ближайшее столетие исчерпан… Некоторое время я неподвижно стоял на обочине, ком- кая сигаретную пачку, из которой так и не вытащил сига- рету. Потом молча сел за руль и включил зажигание. – Может, вернёмся домой, – настороженно сказала жена, – а то на тебе лица нет. Какие-то неприятности? Тебе сказали какую-то гадость по телефону? – Нет-нет, всё в  порядке, – сквозь зубы процедил я  и  вдруг почувствовал себя безумно одиноким и  самым обиженным на свете человеком, – всё у  меня в  порядке, едем на море. Нет у меня больше никаких проблем…

РЫБАЛКА В ЛЕСУ И В ПУСТЫНЕ «…Не знаю, где мне лучше – в пустыне или в лесу. И там, и там есть свои плюсы и минусы. Так уж устроена наша жизнь, и никогда ничем не будешь до конца доволен. А уж самим собой – тем более… Наверное, пустыня всё-таки лучше. Можно никуда не торопиться, сесть в тени большого камня. Устроиться по- удобней и  некоторое время водить взглядом из стороны в  сторону, пока не найдёшь объект для разглядывания. Только нужно слегка напрячься, чтобы ни о чём не думать. Лично для меня это сложно, но… получается. В последнее время всё чаще. Можно выбрать для наблюдения тоненький краешек тени от камня или скалы напротив и следить, как она уве- личивается, постепенно меняя цвет с  серого на голубой, а  потом, когда солнце скрывается за колючей верхушкой скалы, уже темнеет до синего. Если удастся досидеть до ночи, то тень разливается живым чернильным пятном, подбираясь к твоим ногам. После этого нужно уходить, потому что ночью в пусты- не холодно и неудобно. И безумно одиноко. В лесу всё-таки немного иначе. Лучше всего забрать- ся на какую-то глухую полянку, окружённую со всех сто- 470

рон деревьями и  лечь на спину на траву. Ну, или, если лес хвойный, на сухую хвою. Неизменный атрибут лежа- ния – травинка в зубах. Птички щебечут в листьях над головой, тишина такая звенящая, какой никогда не услышишь в городе. Короче, благодать… Хоть и комары с какими-то кусачими букаш- ками мешают до конца растворяться в  райском блажен- стве, но всё равно…» Едва я написал эти строки, у меня в кармане зазвонил телефон, и я, недовольно скрипнув зубами, полез его до- ставать. Из пустыни сам ушёл, а из леса меня вытягивают, даже не дав хотя бы некоторое время понаслаждаться ти- шиной с травинкой в зубах. Вечно что-то мешает. –  Значит, слушай меня, – доносится из трубки незна- комый мужской голос, даже не вслушиваясь в моё вежли- вое «алло». – Завтра в шесть утра собираемся на стоянке у  автостанции и  едем на два дня на озеро рыбу ловить. Никаких отказов не принимается! С тебя ничего не тре- буется, всё уже закупили. Ну, если начнёшь возражать, то так и быть – с тебя полтинник в складчину и собственное присутствие. Никаких жён с собой не берём. Водки хватит на два дня. Всё понял? Вопросов нет? Отбой… Я так ничего и не успеваю ответить и попытаться рас- толковать, что мужчина ошибся и вместо какого-то своего друга пригласил на рыбалку меня. Так быстро тараторил, что не расслышал мой голос. Впрочем, это теперь его про- блема – не перезванивать же ему, чтобы всё разъяснять. Как-нибудь без меня разберутся. Видно, у них там всё на- лажено. Лучше вернуться к  своим мечтам о  пустыне и  лесе – с тенями, птичками, комариками. И с травинкой в зубах. 471

Я снова уставился в  экран компьютера и  прочёл по- следние напечатанные строки, а потом, немного подумав, принялся печатать дальше. «…Но и в лесу долго находиться не могу. Лёжа в траве или на мягкой хвое, неожиданно начинаешь ощущать каж- дой частицей своего тела некоторый внешний дискомфорт. Например, острая хвоинка прокалывает штанину и впива- ется в ногу. Мелочь, но неприятно. Не успеваешь протянуть руку и вытянуть её, как на лоб садится какая-то липкая бу- кашка и принимается щекотно расхаживать от виска к ви- ску, пока не падает за шиворот, что совсем уже противно… Нет, в  пустыне всё-таки лучше! Сидишь себе в  тени камня и  изредка сплёвываешь песчинки, занесённые го- рячим порывистым ветром в полуоткрытый рот, когда ты карабкался сюда по узким каменистым тропкам. Вот и все неудобства. Но это мелочи, потому что ты всё-таки в пустыне, и по- иному здесь быть не может. Над головой бездонное голу- бое небо, а  облака клубятся где-то в  стороне. На уровне твоего плеча или чуть над головой. Иногда кажется, что они спустя некоторое время приплывут сюда, и  ты смо- жешь коснуться их рукой…» Нет, чёрт побери. нет! Не удаётся полностью и  с го- ловой погрузиться в эти искусственно придуманные грёзы с пустыней и лесом! Самоуверенный тип, позвавший меня на рыбалку, всё никак не покидает мои мысли. Он беспре- рывно набирает и набирает мой номер, и вот-вот раздастся новый звонок… Кто он мне, и кто я ему? Я же решил, что никуда не поеду, тем более, с незна- комыми людьми. Даже перезванивать и что-то объяснять 472

не стану. Ну, ошибся человек – небольшая потеря, если завтра их бодрая компания недосчитается одного своего коллеги. Да и какой я им коллега? И всё же… Они ведь на меня надеются! Сказано же было, что ничего с собой не брать, потому что всё закупле- но заранее. Всего-то и нужно полтинник с носа за участие. И ещё – они соберутся завтра в шесть утра и будут меня ждать!.. Как-то неловко людей подводить, честное слово. Словно я им теперь чем-то обязан. Я попытался сосредоточиться на своих прежних прият- ных мечтаниях, но настроение почему-то уже не то. Какая- то червоточинка появилась в них, что ли. Вздохнув, отправляюсь пить кофе. Но не у себя дома, где эта благословенная процедура всегда скучна и баналь- на, а в кафе на набережной. Чтобы отвлечься и подышать воздухом. Наверняка там найдётся свободный столик под тентом, где я  расслабленно сяду и  стану сквозь полуза- крытые веки наблюдать за лёгким бризом на бесконечной морской глади, изредка отпивая остывающий горький на- питок маленькими глотками. Ничто меня не сможет от- влечь от моего занятия. Кончится одна чашка, закажу другую… «…Тень от камня, под которым сижу, накрывает меня полностью, и, наверное, действительно пора уходить, но я не тороплюсь. На мою руку присела неизвестно откуда тут взявшаяся большая растрёпанная бабочка. Цвет её подрагивающих крылышек в сгущающемся мраке не раз- личить, но я чувствую, как она перебирает своими цепки- ми лапками по руке, и мне очень не хочется её спугнуть. Пускай посидит подольше. Именно её-то мне здесь, ока- зывается, и не хватало. 473

А она неожиданно взлетает, но никуда не исчезает, лишь кружится над головой, словно приглашает следовать за ней… На моих губах лёгкая ухмылка: вот я и дожил до того, что всякие странности начинают мерещиться. Бабочка – и та зовёт куда за собой. В юношеском возрасте в голове ещё, наверное, могут роиться такие пустяковые мысли, но тогда это вполне допустимо. Все мы в  то золотое время романтики и фантазёры. А сейчас что со мной происходит? Пробудившийся романтический бес в ребро? Поднимаюсь, отряхиваю руки от пыли и послушно сле- дую за бабочкой. Тропинка под ногами почти не видна, и я чувствую её скорее по наитию. Как бы не споткнуться и не упасть…» В руках у  меня снова телефон, и  я разглядываю его, будто в самом деле жду повторного звонка от незнакомого любителя рыбной ловли. Но телефон молчит и больше ни- куда меня не зовёт. Всё-таки далеко ему до бабочки. Позвонить, что ли, этому незнакомому мужчине и со- общить, что он ошибся и  пускай впредь набирает номер более аккуратно? Другой на моём месте не зацикливался бы на этом совершенно незначащем эпизоде и сразу забыл бы о нём или, в крайнем случае, перезвонил бы незнаком- цу и всё разъяснил бы. Но… на руке у меня по-прежнему сидит ночная бабочка. Нет, она уже не сидит, а продолжа- ет кружиться в воздухе надо мной и зовёт куда-то… Встряхиваю головой и прогоняю морок. Какая бабоч- ка? О чём я брежу? Я же сейчас сижу за столиком, почти у самого парапета, отделяющего кафе от пляжного песка. Перед глазами море с его убаюкивающим слабым шипом набегающих на гальку волн. 474

Официант, словно ожидая моего молчаливого кивка, приносит новую чашечку кофе и придвигает поближе пу- стую пепельницу. «…Снова лес с его оглушающей тишиной и последни- ми солнечными лучами, тонущими среди мохнатых сосно- вых веток. Бабочка никуда не исчезает, лишь неторопливо порхает из стороны в  сторону перед глазами, словно по- прежнему зовёт куда-то за собой. Что ей от меня надо? Оказывается, я  всё время лежал, раскинув руки, на мягком лесном ложе, но теперь поднимаюсь, отряхиваю брюки от хвойных иголок и  потираю начинающие гудеть виски. Наверное, это от свежего лесного воздуха, дышать которым так непривычно, вырвавшись из задымлённого и загазованного города. Оглядываюсь по сторонам – где бабочка? Вот она, иду за ней… Под ногами похрустывают сухие ветки, но я не смотрю под ноги. Небо над головой становится всё темнее, и я знаю, что как только край солнечного диска окончательно скроется за деревьями, наступит полная темнота. Тогда уже никакой бабочки не увижу. Из леса бы выбраться до темноты. Бабочка, выведи меня из леса! Ты же именно для этого сюда прилетела?..» Вздрагиваю и оглядываюсь по сторонам. Я по-прежнему за столиком в кафе. Снизу за парапе- том слабо шуршит прибрежной галькой набегающая волна. Наверное, я  задремал и  увидел во сне бабочку, которая меня звала за собой из пустыни и из леса. На всякий случай ещё раз оглядываюсь по сторонам, и вдруг… нет, это не бабочка, а только какая-то неясная 475

тень от неё скользит по густому вечернему воздуху. Но уже наяву – не в пустыне и не в лесу, как раньше, а здесь, на морском берегу, в кафе. Тру глаза, и тень исчезает. Но я всё равно встаю из-за столика и иду следом за тенью. А она, словно почувство- вав, что я её понял, полетела впереди меня. Не знаю, куда держу путь, но мне это сейчас совершен- но не важно. Ничего плохого не случится – повторяю про себя, как мантру. …Может, плюнуть на всё и  в самом деле махнуть завтра на рыбалку с  незнакомой компанией? Дело это для меня новое, потому что никогда раньше я рыбаком не был. Вдруг понравится! Говорят, там тоже тишина и  покой, которых никакое другое занятие не дарует… Что сейчас важней всего в  нашем неспокойном и  без- умном мире?! Иду словно по извилистой каменистой тропинке в пу- стыне, и на фоне всё ещё слепящего солнца, садящегося за дальние скалы, бабочки уже не видно… Может, я что-то путаю, и вокруг меня не пустыня, а лес, всё ближе и ближе стискивающий тропку сухими стволами ближайших дере- вьев. Я и передвигаюсь по ней уже наощупь. И нет больше никакой бабочки. Даже её тени нет пере- до мной… Непонятное отчаяние овладевает мной. Это ещё поче- му? Откуда оно взялось? Всё же было так хорошо и спо- койно… до этого странного телефонного звонка! Нервы расшалились… Останавливаюсь и беспомощно оглядываюсь по сторо- нам. Неужели этот несчастный и ничего не значащий теле- фонный звонок смог выбить меня из колеи? 476

Набережная заканчивается спуском к  морю. Осто- рожно ступаю по песку, и он сразу же набивается в сан- далии. Но это, как ни странно, выводит меня из сумереч- ного состояния, в котором я находился последнее время. Вздохнув, снова оглядываюсь по сторонам и  невольно улыбаюсь. Ну, вот она, наконец, моя бабочка – присела на белую гладкую поверхность забытого кем-то пляжного топчана и неотрывно глядит на меня круглыми поблёскивающими глазками-фонариками, слегка покачивая пёстрыми беспо- койными крылышками. - Куда нам дальше? – шепчу еле слышно и  по- прежнему улыбаюсь. Бабочка ничего не отвечает, лишь подхватывается и с лёгким дуновеньем ветерка взлетает вверх. Шагаю за ней. Или, может быть, поднимаюсь? Куда? Так ли это важно, в конце концов… Наверняка на завтрашнюю рыбалку.

ПОЛУСТАНОК ИСПОЛНЕНИЯ ЖЕЛАНИЙ Уж не знаю, люблю ли я поезда или нет. Раньше лю- бил. Бывало, заберёшься на верхнюю полку, подоткнёшь подушку под голову и  глядишь, как в  окне мелькают ку- сты и придорожные столбы, редкие безлюдные полустанки и бесконечные поля-перелески. Ближе к вечеру, когда гла- за устают и за окном в густеющем сумраке всё сливается в  серую колышущуюся пелену, расцвеченную дальними мигающими огоньками, переворачиваешься на спину и, под мерное покачивание мутного вагонного плафона, неза- метно засыпаешь неглубоким тревожным сном. Кажется, что тебя уносит в какой-то иной мир, странный и ожида- емый. Но он не враждебен тебе, и даже то и дело дарит крохотные открытия и радости. А просыпаешься уже под утро, когда в окне нескучно и светло, проносятся те же по- лустанки и леса, но всё равно в них уже что-то новое и не- знакомое. Что-то изменилось вокруг тебя, а сладкое ожи- дание неизвестного, которое загадал, отправляясь в путь, нарастает и нарастает… Сегодня я  живу в  другом мире. Другие цели, другие расстояния. Да и на поездах почти не езжу, ведь гораздо удобнее на автомобиле. Нет в Израиле таких бездонно- одиноких ночей и манящих неизвестностью далей, глухих 478

полустанков и сладкой крупки ожидания, всю дорогу пере- катывающейся по позвоночнику… Об этом я  лениво размышлял, сидя в  ночном поезде по пути из столицы к себе домой. Прихваченную в дорогу книжку читать не хотелось, да и  в сон меня клонило всё больше и больше. Жаркий день, беготня по делам и хло- поты, которые не увенчались успехом, измотали меня как следует. А тут прохладное дыхание кондиционера, усы- пляющий полумрак и мерное покачивание вагона. Да и по- путчиков почти нет. Наверное, дремать всё-таки не стоит, решил я, а  то проеду свою остановку. Лучше глядеть в окно на берего- вую полосу, вдоль которой ползёт поезд, но и там в этот час мало интересного. Море чёрной и почти неразличимой громадой растянулось до горизонта, а  всё, что хоть как- то освещено, теснится на узкой ленте береговой полоски, бегущей вслед за поездом. Даже луна, рябая и скучная, ни в чём не отражается, лишь ныряет в набегающие почти не- видимые облака над морем… Странное состояние, когда ничего не ожидаешь и твёр- до помнишь, что через час поезд придёт на твою станцию, поездка закончится, а всё равно в душе теплится крохотная искра надежды на что-то неясное и доброе, что обязатель- но случится по дороге. Какая-то детская наивная надежда, в которой и самому себе не всегда признаешься… Вероятно, я  всё-таки задремал. Хотя, скорее всего, это было какое-то полубодрствование-полузабытьё, когда какая-то часть твоего сознания уже выключилась, а ты всё ещё реагируешь на происходящее вокруг. Неожиданно поезд замедлил движение и  остановил- ся. Насколько я  помнил, остановок до самой моей стан- ции быть не должно. Я потёр глаза, глянул в окно и вдруг 479

обомлел. На толстом стекле причудливыми узорами рас- цвела… снежная изморозь. И это в  нашу израильскую тёплую ночь, когда температура ниже двадцати пяти гра- дусов не опускается! Нет, решил я, это, наверное, мне приснилось. Или… нет? Я прислушался к звукам, которыми всегда наполнен поезд, но было необычайно тихо. И в вагоне никого, кроме меня. Белесые плафоны, тянущиеся из конца в конец, при- тушены, как это бывает, когда поезд приходит на конеч- ную станцию и пассажиры вышли. Я прильнул к окну и выглянул наружу. Поезд стоял на каком-то полустанке с  узким перроном, полузанесённым снегом. И это был даже не снег, а какие-то крупные нава- ленные снежинки, словно ещё час назад их не было, а по- том на теплую землю они выпали и ещё не успели слежать- ся в снежные кучи. Я снова потёр глаза, прогоняя наваждение, но ни из- морозь на стекле, ни запорошенный перрон не исчезли. Это было странно и непонятно. Где я нахожусь, как сюда попал? Вдруг в самом конце перрона в неясном свете фонаря я различил на скамейке скрюченную фигурку девушки. Но не это поразило меня в поздний час на безлюдном полу- станке. Что-то неуловимо знакомое было в этой девчушке, словно я  когда-то уже её видел, но это было так давно, что почти выветрилось из памяти. От этого неожиданного воспоминания даже перехватило дыхание. Молча и не сводя с неё взгляда, я встал и пошёл к вы- ходу. В тамбуре в лицо мне дохнул свежий морозный ветер, о  котором я  почти забыл в  жарком Израиле. Выйдя на перрон, я осмотрелся по сторонам и неуверенно направил- ся к девушке. 480

Она тоже заметила меня и стала молча следить за мной. Странное состояние овладело мной сейчас: эту девушку я определённо знал когда-то раньше. Но это было так дав- но, что ни имени её, ни места, где мы встречались, в па- мяти не осталось… Хотя я, конечно, лукавил – не так уж много у меня было этих мест, да и в ловеласах я не числил- ся. Просто сейчас копаться в прошлом не хотелось. –  Привет, – сказал я, – как ты здесь оказалась? –  А разве ты меня не звал? Её слова меня удивили, и я только помотал головой: –  Как я тебя мог позвать? Девушка не ответила, лишь опустила лицо в  ладони и вздохнула. –  Как ты сюда попала? – не успокаивался я. – И во- обще, где мы? Что это за полустанок? Девушка подняла голову и посмотрела на поезд, кото- рый по-прежнему стоял, и окна вагонов были слабо осве- щены. – Ты не опоздаешь? Твой поезд вот-вот тронется, и ты отстанешь… – Ничего страшного, будет следующий, – махнул я  рукой, – а как ты здесь оказалась одна? Откуда снег, и почему ты так легко одета? –  Ты же меня позвал, – повторила девушка. – А это место… это твой полустанок, на котором сбываются же- лания. – Ну, прямо-таки в  рождественскую сказку по- пал! – усмехнулся я, но слова её меня насторожили. – Зна- ешь, давай-ка, собирайся, и  поехали со мной. Тебе тут оставаться незачем! –  Куда я с тобой поеду? Ты уверен, что я тебе нужна сегодня? 481

–  Но ты же здесь одна пропадёшь! –  Раньше надо было об этом думать. Когда ты уехал без меня. Сегодня уже ничего не изменишь… Мы замолчали, и я подумал, что разговор наш и в са- мом деле какой-то беспредметный, и к тому же затягива- ется, а  поезд может уйти без меня. Но как её уговорить поехать со мной? Не знаю, зачем мне сегодня нужна была эта девчонка, да и куда мне её везти, но оставлять её одну на этом глухом снежном полустанке нельзя. –  Если так, – сказал я и решительно уселся на скамей- ку рядом с ней, – значит, я тогда тоже никуда поеду. По- сижу с тобой. Дождусь следующего поезда! –  Следующего поезда не будет. –  Как – не будет? – удивился я. – Здесь каждый час поезда проходят. А днём и того чаще. – Как хочешь, – сказала девушка и  отверну- лась, – только тебе лучше уехать. Нельзя оставаться в прошлом. –  Но ты же сама сказала, что на этом полустанке сбы- ваются желания, – усмехнулся я, – вот я и загадал побыть здесь с тобой. Это моё желание. Она снова помолчала и тихо спросила: –  Тебе и  в самом деле хочется вернуться в  прошлое и побыть со мной? –  Ну, как тебе сказать, – замялся я, – побывать в  прошлом – да, иногда хочется… Впрочем, о  чём мы с  тобой говорим? Какое прошлое?! Давай сейчас сядем в этот поезд и уедем, а там видно будет… –  Нет, – твёрдо проговорила девушка и вдруг спроси- ла, – какое у тебя самое заветное желание? Самое-самое? Эх, если бы я и сам знал, чего больше всего хочу в этой жизни! Всё у  меня, вроде бы, сегодня есть – и семья, 482

и дом, и достаток, и друзья… Ну, если уж не совсем дру- зья, то, по крайней мере, люди, с которыми приятно об- щаться, и на которых могу положиться в трудную минуту. А что ещё нужно человеку? Вернуться в прошлое – в те времена, когда ты был молод, горяч и искренне радовался каждому прожитому дню, на что сегодня уже не способен? Вряд ли. Каждая пора жизни дарит свои радости, глупо оглядываться назад, сетовать на ошибки, совершённые в молодости, и при этом надеяться, что это как-то поможет твоему сегодняшнему состоянию. – Да, – вздохнул я, – наверное, мне и  в самом деле пора ехать. Но… как ты ту одна? –  За меня не беспокойся, – девушка зябко поёжилась и посмотрела на меня в упор. – Ты так и не ответил про самое заветное твоё желание. –  Наверное, написать такую книжку, чтобы люди её читали даже после того, как меня не станет. Читали – и  радовались. Читали – и вспоминали её автора добрым словом. Банально звучит, но это как-то так. Нет у  меня более жгучего желания… –  Если очень этого захочешь, то сбудется, – девуш- ка помолчала и протянула мне небольшой свёрток. – На, возьми. И поторопись, а то не успеешь на поезд… Только в  вагоне я  почувствовал, как замёрз. Внутри было всё по-прежнему: слабый свет плафонов, мышиное шуршание воздуха из кондиционеров под потолком, из- морозь на стёклах… Я даже не почувствовал, как поезд тронулся, в окне снова побежали фонари и чёрные кусты с  километровыми столбами. А потом изморозь пропала, и  внутрь, словно просачиваясь сквозь стекло, повали- ла тёмная клубящаяся темнота тёплой израильской ночи. Единственное, что ярко светилось в вагонном полумраке, 483

это табло с  бегущей строкой, на которой дата «31 дека- бря» вдруг сменилась на «1 января». Я, оказывается, в своей беготне и суете даже не заметил, что сегодня ново- годняя ночь. Просто не принято в Израиле отмечать этот праздник… А ещё спустя некоторое время меня кто-то осторожно похлопал по плечу. Оказывается, я задремал, и меня раз- будил на конечной станции охранник, проверявший ваго- ны. –  Просыпайся, приятель! – он усмехнулся и прибавил по-русски. – С Новым годом! Я вышел из поезда и поглядел вверх. Ещё тёмное утрен- нее небо уже посветлело с  краю, на горизонте вставало солнце. День, как всегда, обещал быть тёплым и солнеч- ным. Кроме меня, на перроне никого в эту рань не было. Я полез в карман за сигаретами, и вдруг моя рука нат- кнулась на свёрток. Разорвав бумагу, я с удивлением об- наружил, что это какая-то неизвестная книга с моей фами- лией на обложке. Её подарила мне девушка на полустанке. Название книги разобрать я не сумел, потому что буквы стали расплываться от слезинок, помимо желания навер- нувшихся на глаза. Сколько я ни тёр глаза, прочесть так и не смог…

ПРОКЛЯТАЯ ПОЛУКРОНА …К 1. огда я нажимаю эту кнопку, мой палец словно покалывает каким-то лёгким электрическим разрядом. После этого разряд тёплой волной бежит по руке, расте- кается по предплечью, поднимается выше, к  шее, потом спускается вниз по спине и там пропадает. Я уже привык к этому. Хоть это и не больно, но каждый раз неприятно. А перед этим я захожу в комнату, вернее, в свой ка- бинет, куда, кроме меня, никто не заходит, зажигаю свет, некоторое время привычно разглядываю пустые стены, окрашенные весёлой салатной краской, гляжу на окно, которое всегда завешано тёмными шторами, и сажусь за стол. В моём кабинете ничего нет. Только стол с кнопкой посредине и большие электронные часы на стене, зами- рающие каждый раз, когда я  нажимаю кнопку. Кнопка очень похожа на старинную монету – неровная, слегка выпуклая поверхность со стёртым неясным рисунком, а  по кругу – ребристая насечка, как и  должно быть на монетах. Нажимать кнопку – моя основная работа. Никто, кро- ме меня, заниматься этим не согласился, хотя в нашем ме- дицинском центре работает почти тысяча человек – врачи, 485

медсёстры, сиделки, технический персонал. Никто – толь- ко я, бывший медбрат. Друзей среди работников центра у  меня нет. Как нет и коллектива, среди которого я мог бы находиться. Да я и не числюсь ни в каком из больничных отделений, потому что сам себе хозяин и никому не подчиняюсь. Формально начальство у меня, конечно, есть. Едва я приступил к сво- ей работе пару лет назад, директор медицинского центра попробовал за какую-то мелкую провинность прикрикнуть на меня и постучать кулаком по столу, но я тут же пригро- зил уходом, и он сразу замолчал. И в самом-то деле, кого он найдёт на моё место?.. Может, когда-то и найдётся мне замена, но будет это не так скоро. Директор-то не дурак, прекрасно понимает, чем рискует. Проводить эвтаназию у  нас разрешили официально совсем недавно. Так вот, я  и есть тот человек, который в нашем стационаре нажатием кнопки отключает приборы жизнеобеспечения, поддерживающие существование без- надёжно больного человека. На первый взгляд кажется, что нажать эту кнопку проще простого. Десятки кнопок мы нажимаем каждый день – от выключателя света до кнопок на компьютере, и  никаких эмоций не испытыва- ем, а вот нажать эту – завершающую чью-то жизнь – не у каждого хватит духа … Вы бы сами попробовали поиграть именно с этой кноп- кой, я на вас посмотрел бы. Особенно хотел бы посмотреть на то, что с  вами будет твориться через два часа, ночью или назавтра… Дело не в  излишней мнительности или богатой фантазии – просто в этом действе есть и в самом деле что-то мистическое и даже сакральное, то есть такое, чего мы осознать своим умом пока не можем и не хотим. В  самом деле, нажатием этой кнопки мы останавливаем 486

чьё-то сердце: человек больше не может дышать, шеве- литься, мозг его потихоньку умирает, руки холодеют… Лично я  ощущаю, что каждый раз с  нажатием этой кнопки со мной происходит что-то непонятное, а что – объяснить не могу. Словно от моего сердца – пока ещё бьющегося – отрывается какой-то горячий трепещу- щий комочек и  улетает в  ледяное пространство космоса, откуда возврата нет… Через некоторое время это состо- яние гнетущего дискомфорта и страха, конечно, проходит, остаётся лишь какое-то неприятное послевкусие чего-то запретного и  запредельного, а  в голове каждый раз вер- тится одна-единственная мысль: как я на это всё-таки ре- шился? Противился – а решился. Человек я давно уже не экзальтированный. Прекрас- но понимаю, что ничего сверхъестественного не делаю. И в эвтаназии нет ничего магического. К тому же я ниче- го, по сути дела, не решаю. Если врачи приходят к выво- ду, что самостоятельно организм какого-то безнадёжного больного функционировать больше не может, у  него и  у его близких остаётся всего один тяжкий выбор – поддер- живать существование с помощью медицинских приборов, то есть обрекать беднягу и дальше на неимоверные муки и страдания, или всё закончить одним, почти безболезнен- ным для него, нажатием кнопки. Я – лишь исполнитель. Моего мнения не спрашивают, просто отдают приказ, и я его послушно выполняю – нажимаю кнопку. Кто-то мне сказал, что я выполняю функцию библей- ского архангела, который является к  человеку исполнить высшую волю, и сам ничего не решает. Не знаю, хорошее ли это сравнение или нет, но, за неимением лучшего, меня оно устраивает и, как ни странно, отчасти успокаивает. Исполнитель не несёт никакой моральной ответственности 487

ни за что. И, тем не менее, себе-то самому он всё-таки судья… К этому пациенту меня пригласила дежурная медсестра из отделения гериатрии. Как правило, ни с кем из больных в нашем центре я стараюсь не общаться, а с медсёстрами и врачами, в общем-то, знаком по долгу службы, но тоже приятельских отношений не завожу. – Что ему от меня надо? – недовольно поинтересо- вался я у медсестры, заранее предчувствуя какой-то под- вох. – Я ничьих приватных пожеланий не выполняю… Он, наверное, заявил, что мы знакомы? –  Нет, – пожала плечами медсестра. – Просто узнал, что в нашем центре изредка проводят эту процедуру, и по- просил меня познакомить с вами. –  Зачем ему это? Он-то хоть вменяемый? Его род- ственники знают о том, что он захотел со мной встретить- ся? Если это произойдёт без их согласия, то будет гранди- озный скандал. Мало ли, что они могут подумать. Даже из-за одного моего визита и невинной беседы с ним. Как вы этого не понимаете? –  Я только передала его просьбу, – нахмурилась в от- вет женщина. – А родственников у  него, кажется, нет. По крайней мере, я никогда не видела, чтобы его кто-то посещал. Да и он иностранец какой-то, по-моему. Иврит у него очень плохой, а русского он вообще не знает. –  Хорошо, я подумаю. Хотя у меня никаких особенных дел в тот день не было, но сразу идти к  этому странному человеку почему-то не хотелось. Вероятней всего, предполагал я, начнутся стан- дартные причитания о том, что жизнь ему осточертела, бо- лезни замучили, каждый прожитый день в тягость, и я мог 488

бы помочь, в обход многочисленных врачебных комиссий и  консилиумов, ускорить уход из жизни. Он наверняка предложил бы мне какие-то деньги. Но я  не могу этого сделать, потому что вовсе не желаю загреметь в тюрьму, а  такое однозначно произошло бы, если бы кто-то узнал об этом. Хоть претендентов на моё место и нет, но недо- брожелателей и завистников у каждого из нас полно. Мы даже не представляем, сколько. – Так что ему передать? – поинтересовалась перед тем, как уйти, медсестра. – Он очень просил. –  Скажите, что завтра утром зайду. –  Пятая палата в нашем отделении. Он там один… Честно признаться, я ожидал встретить измождённого старика, прикованного к кровати и обвешанного капельни- цами и кислородными трубками. Говорил бы он с трудом, и все его речи были бы о неминуемой кончине, которая ни- как не приходит. Но это оказался, как ни странно, доволь- но плотный господин – стариком его назвать можно было с очень большой натяжкой – с румяным лицом, обрамлён- ным седой хемингуэевской бородкой, аккуратно подстри- женными волосами, едва тронутыми на висках сединой. Короче говоря, на вид ему можно было дать не больше лет семидесяти-семидесяти пяти. Если бы не дыхание с одыш- кой, совсем выглядел бы молодцом. Больничная кровать была аккуратно застелена, сам он восседал в кресле, уведённом, видимо, из коридора. В па- латах такие кресла обычно не ставят. –Мне передавали, что вы хотели со мной побеседо- вать, – осторожно проговорил я и огляделся вокруг. Но ни- каких стульев или кресел для посетителей в палате не было. Видно, к старику и в самом деле никто не приходит, иначе 489

бы точно были ещё стулья, цветы на подоконнике и какие- нибудь фрукты в пакетах на прикроватной тумбочке. Умирающим (то есть, человеком, которому имело бы смысл задумываться об эвтаназии) мой собеседник ни в коей мере не выглядел. Да и в гериатрии, где среди паци- ентов чаще всего попадаются немощные старики, страда- ющие десятками неизлечимых болезней, таких живчиков почти не бывает – уж больно осмысленный и даже озор- ной у него был взгляд. Так и не дождавшись ответа, я поинтересовался: –  Простите, уважаемый, что вы здесь делаете? Мне кажется, что вам в этом отделении пока не место. Неподвижное лицо старика несколько оживилось. –  Не место? – слегка ухмыльнулся он. – Может, вы правы, сэр, но я… –  Сэр? – Я удивлённо поднял брови. – Откуда такое обращение, уважаемый? Мы же с вами не в Америке. И тут старик рассмеялся в голос, даже взмахнув свои- ми короткими ручками: –  Ничего в этом необычного нет! Я родом из Брита- нии, но живу тут уже достаточно долгое время. Пора бы привыкнуть к  местному этикету и  панибратскому отно- шению между людьми… А вот от вежливого обращения к собеседнику всё ещё не отвык!.. Странное начало нашего разговора, подумал я. Видно, старик намерен общаться со мной долго, а мне просто жаль тратить время на бесполезные разговоры. Тем более выслу- шивать какого-то чопорного выходца с Британских остро- вов. Всё-таки я на работе, и какие-то обязанности у меня есть. А ведь ему, если говорить честно, и в самом деле не позавидуешь – проводить весь день в палате в одиночку, чуть ли не силой вытаскивать ответы на вопросы из веч- 490

но усталых, грубоватых медсестёр, являющихся сюда для проведения каких-то процедур и  анализов. Тут светские беседы вести особенно не с кем. Старик тем временем продолжал: –  Вы, наверное, сейчас размышляете о  том, что мне понадобилось от вас, ведь вряд я собираюсь сводить счё- ты с  жизнью в  ближайшее время, и  мне едва ли нужна ваша… э-э, услуга, ведь так? –  Вообще-то, да, – кивнул я головой. – Простите, но я  сразу не поинтересовался: вы ан- глийским владеете? Мне было бы легче общаться на нём. –  Валяйте… сэр, постараюсь понять! –  Итак, если не возражаете, я  отниму у  вас некото- рое время, чтобы изложить свою историю. Без этого будет крайне затруднительно понять, что мне от вас требуется. Смею уверить, сэр, что никто такого до вас не слышал, и я обещаю, что это будет крайне любопытно и не скучно. –  Интригующее начало, но… может вам, сэр, – я не без труда повторил его обращение к собеседнику и слегка ухмыльнулся, – следовало для душеспасительной беседы пригласить не меня, а, скажем, раввина или… священни- ка англиканской церкви, если уж вы родом из Британии? Ведь, как я понимаю, следом за изложением собственной истории непременно последует какая-то просьба… Мои слова рассмешили старика ещё больше. –  Может, вы и правы, но я всё-таки предпочёл позвать вас, а не служителей культа. Да и не найдётся такого свя- щенника, который смог бы отпустить мои грехи. Плюс ко всему, недолюбливаю я их. Думаю, что не ошибся в своём выборе, и вы чуть позже это поймёте… Располагайтесь, как вам удобно. Увы, могу предложить только краешек кровати, – старик повёл взглядом по палате. – Других 491

кресел или стульев у  меня, извините, нет. Как-то не об- жился… Хоть его слова и заинтересовали меня, но долго оста- ваться здесь я не собирался. Однако деваться было неку- да, раз уж пришёл. –  Слушаю вас, – на краю кровати сидеть было неу- добно, но уж десять-пятнадцать минут как-нибудь выдер- жу. – Для начала представьтесь, чтобы мне можно было как-то к вам обращаться. –  Зовут меня Джеймс Пирпойнт… Своё имя старик проговорил медленно, фамилию почти по слогам, после чего сделал паузу и вопросительно уста- вился на меня, словно я должен был как-то на это отреа- гировать. Но я промолчал и только отвёл глаза в сторону. – Вам моя фамилия ни о  чём не говорит? – Старик пристально разглядывал меня, и улыбки на его лице боль- ше не было. – Чувствую, что нет… Тогда в  нескольких словах поведаю о своём отце и тех, чьё дело он продолжал, а после своей смерти собирался передать мне. Заметив, что я тайком стрельнул взглядом не часы, бо- лезненно поморщился, но продолжал: –  Мой отец Альберт Пирпойнт родился в начале про- шлого века в Клейтоне, в  графстве Уэст-Йоркшир, умер в Саутпорте, что в графстве Мерсисайд, в возрасте вось- мидесяти семи лет. Ему по наследству досталась продукто- вая лавка, в которой он проработал всю жизнь, но главным его призванием было совсем другое. Догадываетесь, мой друг, что это было за призвание? –  Нет, – я помотал головой и  подумал про себя, что этот сын Альбиона сейчас начнёт грузить меня история- ми в стиле Диккенса, потому что находиться тут в одино- честве неимоверно скучно, но отыскался чудак, который 492

согласился его слушать. Почему он решил развлекаться таким изуверским способом именно со мной, а не с кем- нибудь другим?! И как он узнал обо мне? Неужели раз- говоры об эвтаназии – любимая тема в гериатрии? –  Главное призвание моего отца состояло в том, что он был палачом. И это призвание тоже перешло ему по на- следству… Такой поворот нашей беседы мне уже совсем не по- нравился. Зачем мне об этом знать? Или он решил, что, если я нажимаю кнопку, то мне это будет каким-то боком интересно? Тоже себе – коллегу собственного батюшки отыскал! Странный старик… Вероятно, он ожидал такой реакции, поэтому вздохнул и проговорил: –  Хорошо, поступим так. Чтобы вы меня правильно поняли, дайте мне ещё некоторое время, чтобы рассказать обо всём более подробно, а там… а там сами решите, как поступать. Пожалуйста, очень вас прошу… 2. – Начну издалека. Ни одно общество без палачей обойтись никогда не могло. Даже самая миролюбивая и  демократическая власть нуждалась в  его незамыслова- тых услугах, каким бы отвратительным и негуманным это занятие ни считалось. Все понимали, что преступник, со- вершивший злодеяние, должен быть соответствующим образом наказан, а он, в свою очередь, должен опасаться неминуемого наказания, иначе во всём наступит полный беспредел. Так или иначе, злодея рано или поздно настиг- нет кара свыше, но пострадавшему от него человеку и его 493

родным недосуг ждать годами вселенской справедливости, поэтому вполне реальное наказание должно свершаться ещё в этом мире, у общества и у них на глазах. –  Ого, – усмехнулся я, – у вас, господин Джеймс, как я  понимаю, уже целая философия сложилась! Вы словно оправдываетесь передо мной за ремесло своего батюшки. Я его не осуждаю, так что мне эта философия ни к чему… Мне хотелось бы, чтобы вы поскорее перешли к  делу. К сожалению, я сейчас на работе, и моё долгое отсутствие на рабочем месте могут истолковать неправильно. Над каждым из нас есть начальство… – Извините, – старик отвёл глаза, которые всё это время не сводил с меня, – просто у меня в последнее время так мало собеседников… Хотя, и раньше было не много. Постараюсь покороче… Так вот, среди палачей издавна складывались своеобразные династии. Топор, петля или выстрел в  затылок передавались по наследству. Лично я  не могу похвастаться древностью своего рода, к  тому же среди британских палачей и  не было кровного род- ства, тем не менее, прослеживалась – как бы выразиться точнее? – некая мистическая связь, абсолютно иррацио- нальная и  необъяснимая. Но связь вполне наблюдаемая. В чём она выражалась? Совершенно по-разному, потому что в  различные эпохи люди были совершенно разные. И палачи соответственно. У вас, как и у большинства, на- верное, сложился стереотип, в котором палач – грубое не- образованное животное, мясник без нервов, сердца и ма- лейшего сострадания к своей жертве. Ведь так? Он снова пристально посмотрел на меня, но я лишь по- жал плечами и отмолчался. –Так вот, о связи… Безусловно, палаческое мастерство иногда напрямую передавалось от отца к сыну, но не всегда 494

это оказывалось удачным решением, если это можно так сказать… Вы станете надо мной смеяться, но я бы даже сравнил искусство умерщвления со скрипичной игрой. На- учить водить смычком по струнам можно любого маль- чишку, а  вот воспитать нового Паганини… Понимаете, о чём я? –  Думаю, что выбивать табуретку из-под ног или раз- махиваться топором – большого ума не надо, – нахмурил- ся я и встал с кровати, на которой сидел. – Ваше сравне- ние – неуместно и глупо! Более того, я считаю, что вести какие-то разговоры об этом – ещё более неуместная вещь. Если вы хотели поделиться с кем-то своими соображени- ями о палачах, то я не тот собеседник, который вас поймёт и вам посочувствует… – Не торопитесь уходить! – забеспокоился ста- рик. – Выслушайте меня до конца, а потом примете реше- ние. Ведь я… не могу покинуть этот мир, не поделившись с кем-то своими мыслями. Будьте милосердным, в конце концов! Я нехотя вернулся на своё место и, насупившись, при- нялся слушать дальше. – …Покойный батюшка рассказывал мне о  некоем Ричарде Брэндоне, который в середине семнадцатого века был палачом в Лондоне. Свою профессию он получил от отца, которого звали Грегори, и в память о нём лондонские виселицы даже получили название «деревьев Грегори». Своей усердной службой он добился права на аристокра- тический герб и звание эсквайра, переходящее по наслед- ству. Однако главная заслуга Ричарда состояла в том, что он привёл в  исполнение вынесенный тогдашнему королю Карлу I смертный приговор. О казни короля документов сохранилось не много. Считалось, что Ричард поначалу 495

отказывался делать это, но его заставили изменить реше- ние с помощью силы. Это же не простолюдина вздёрнуть, поднявшего руку на своего хозяина, чем он занимался в большинстве случаев… Самой первой жертвой Брэндо- на стал аристократ, граф Стрэффордский. После смерти Брэндона был даже выпущен небольшой документ, кото- рый поведал детали его профессии. Так, за каждую казнь палач получал тридцать фунтов стерлингов, причем в тог- дашних полукронах… Мне очень хотелось перебить старика и  поинтере- соваться, для чего он рассказывает о  каком-то древнем, почти забытом палаче, казнившем короля, имя которого мне тоже ни о чём не говорило. Что мне со всего этого? Джеймс, видимо, заметил моё недовольство и поднял ука- зательный палец кверху: – Вам интересно знать, почему я  так подробно обо всём рассказываю?.. Потому что одна из этих полукрон, полученных за палаческую работу, стала переходить, как своеобразный амулет, от одного лондонского палача к дру- гому. – И, как я  догадываюсь, такая полукрона теперь у вас? – всё-таки перебил я его опять. –  Нет, сегодня её у меня нет. Но была раньше, я дер- жал её в руках… Впрочем, о ней ещё поговорим, а сейчас я продолжу рассказ, пока вы терпеливо меня слушаете… Через некоторое время после кончины Ричарда Брэндона появился новый британский палач, по имени Джон Кетч, оставивший после себя довольно скандальную славу. Дело в том, что 80-е годы XVII века ознаменовались массовы- ми беспорядками. Поэтому казней было довольно много, и палачи без работы не сидели. В отличие от образованно- го эсквайра Брэндона, Джон был сущим дьяволом. Даже 496

среди своих коллег, не отличавшихся утончёнными мане- рами, он прославился излишней жестокостью, а  иногда даже странной, пугающей неуклюжестью, сеющей ужас во время казни. Например, документально зафиксирован случай, когда известный бунтовщик лорд Уильям Рассел был казнен им довольно неаккуратно. Кетч вынужден был официально извиняться, объясняя это тем, что его отвлек- ли перед самым ударом. Да и смертник лег на плаху неу- дачно. Многократно упоминается, что Кетч часто наносил жертве болезненные, но не смертельные удары, заставляя несчастных мучиться. То ли он действительно был нелов- ким, то ли и в самом деле являлся изощренным садистом, испытывающим удовольствие от чужих страданий. Про- стой люд вообще считал его исчадием ада и складывал про него жуткие легенды. Но легенды легендами, а в хрониках тех лет был зафиксирован такой вопиющий случай. В июле 1685 года Джеймс Скотт, герцог Монмутский, опасаясь мучений, заплатил палачу шесть гиней, чтобы тот каче- ственно и быстро его казнил. После завершения действа Кетчу гарантировалось дополнительное вознаграждение. Однако Джон «сплоховал» – даже за три удара не сумел отделить голову. Толпа взбесилась от ужаса происходяще- го, на что палач, якобы обидевшись, ответил отказом про- должать начатое. Шериф силой заставил Кетча завершить казнь, и еще два удара окончательно добили несчастного бунтовщика. Но и после этого голова оставалась на теле, так что палачу пришлось отрезать ее ножом. Такая жесто- кость и  непрофессионализм возмутили многочисленных зрителей – с плахи Кетча уводили под охраной, иначе бы его разорвали. Через год палач скончался, но его имя стало нарицательным для обозначения людей этой профессии. В книгах о его диком и злобном нраве упоминали многие 497

писатели. Диккенса почитайте… Но не все палачи были такими отъявленными злодеями, как он. К тому же вы- хода не было: как бы общество ни дистанцировалось от палачей, обойтись без их услуг оно не могло. И не всегда на эту работу попадали люди добропорядочные и жалост- ливые… –  Вы меня специально пригласили, чтобы рассказы- вать о таких мерзостях? – вздохнул я. – Неужели решили, что если я ставлю последнюю точку при проведении бес- кровной и почти безболезненной эвтаназии, то у меня есть что-то родственное с этими старыми лондонскими палача- ми-изуверами? Я всего лишь выполняю свою работу и об- легчаю уход человека, неизлечимо больного и находящего- ся при смерти. Тут никакого особого призвания не надо… – Все палачи выполняли свою работу, и  не всегда, повторяю, они были законченными подонками и  хлад- нокровными убийцами, – старик некоторое время сидел молча, что-то пережёвывая сухими губами, потом ожи- вился. – Мне, честное слово, не хочется нагнетать стра- сти, а все эти длинные прелюдии с рассказами об ужасах казней нужны для того, чтобы вы правильно оценили то, о чём я вас попрошу… – Так у  вас ещё и  какие-то просьбы ко мне бу- дут? – удивился я, хотя не сомневался, что этим всё и за- кончится. Что ему потребовалось от меня? Если хочет, как я пред- полагал поначалу, договориться о проведении собственной эвтаназии, то я  в одиночку не могу принимать такие ре- шения. Необходим врачебный консилиум, надо заполнить тысячу документов и справок, решить кучу юридических вопросов, получить согласие родственников и многое ещё, о чём я даже не подозреваю. Просто я получаю команду от 498

руководства медицинского центра, а наши техники к тому времени выводят все аппараты жизнедеятельности к моей кнопке, на которую я, в конце концов, и нажимаю. Про- цедура, прописанная в деталях, ничего не поделаешь. –  Вовсе не то, о чём вы, сэр, подумали, – донёсся до меня его голос. – Но позвольте мне всё-таки закончить. Это займёт ещё несколько минут. Я обречённо кивнул, и он снова заговорил ровно, почти без эмоций, словно слова были подготовлены и заучены им заранее: – В начале девятнадцатого века жил некий Уильям Колкрэфт, официальное число казней, которые он про- вёл, до сих пор точно неизвестно. Полагают, что он каз- нил около четырёхсот пятидесяти жертв, из которых около тридцати пяти женщин. Палач родился в провинциальном городке Баддоу, получил профессию сапожника, но под- рабатывал ночным сторожем. Продавая на улице пироги с мясом, он познакомился с палачом Джоном Фокстоном из тюрьмы Ньюгейт. Тот предложил работу, и Колкрэфт начал за десять шиллингов в неделю пороть несовершенно- летних преступников. Когда Фокстон скончался, его пре- емником назначили Колкрэфта. Через девять дней после вступления в должность палач впервые казнил женщину, по имени – Эстер Хибнер. Преступница, которую пресса окрестила «злостным монстром», заморила голодом свою девочку-подмастерье. Те события оказались настолько резонансными, что после приведения приговора в испол- нение многолюдная толпа сканировала «Ура Колкрэфту!». Затем впервые с 1700-го года им была казнена семейная пара, Мэри и Фредерик Маннинг, осуждённые за убий- ство богатого любовника жены. Последняя публичная казнь состоялась в  мае 1868 года, после чего, согласно 499

английским законам, людей перестали казнить публично, и убивали теперь в закрытом помещении. А чуть раньше палач провел последнюю публичную казнь женщины – две тысячи человек наблюдали, как почти три минуты приго- воренная билась в петле. Именно Колкрэфт стал первым, кто стал казнить не прилюдно. Карьера этого палача рас- тянулась почти на полвека. Современники вспоминали, что Колкрэфт был крайне некомпетентен в своем деле. Неко- торые историки предполагали, что, затягивая казнь и му- чая жертвы, палач просто развлекал публику, коей иногда собиралось до тридцати тысяч человек. А палач, подобно своему предшественнику Джону Кетчу, входил в раж и по- рой раскачивался, вцепившись в ноги повешенных, а ино- гда, как обезьяна, залезал им на плечи, стремясь сломать шею. В итоге, за такие зверства палача принудительно от- правили на пенсию под предлогом некомпетентности. Ему, правда, назначили пенсию в 25 шиллингов. К  старости Уильям оказался угрюмым одиноким человеком с длинны- ми нечёсаными волосами и бородой, в потрепанной черной одежде, с которым никто не хотел знаться… –  Ну, это уже был какой-то совсем законченный вы- родок! – ахнул я. – Как только земля его носила?! Слу- шать о нём больше не хочу! –  Он не был выродком, – тихо, но твёрдо ответил ста- рик, глядя в сторону, – просто Колкрэфт находился не на своём месте, но всё время пытался доказать себе и окру- жающим, что это его настоящее призвание. –  Призвание быть садистом? Как такое возможно? –  Почти все, кто были палачами до него, получали за- ветную полукрону, которую завещал передавать каждому последующему палачу Ричард Брэндон. И эта монета при- носила успех только настоящему, прирождённому мастеру 500