Алпамыс батыр

Алпамыс коня осадил. Он дрожал от избытка сил; Как кипящий в котле металл. Гпев еще в груди клокотал, И светился зубов оскал, Меж его обветренных губ. Словно волк средь стада овец, Озирался он и рычал. Всех страшил молодой боец. Под седлом Байчубар плясал, С шеи пот на бабки стекал. Конь кусал и грыз удила, Был копыт его грозен стук, Грудь раздулась, точно бурдюк, И жарка, будто печь, была. Понемногу конь поостыл, И тогда к невесте своей Алпамыс-батыр поспешил. К ней бежит чужой и родной С самой радостной из вестей: «Скачет-скачет суженый твой, Алпамыс — батыр удалой! Выходи навстречу скорей!» Дудки, трубы свистят, поют, Алпамысу честь воздают. Люди, радуясь, в бубны бьют, Славят все его торжество, Избирают ханом его, И ведут в золотой шатер, И усаживают на ковер, На подушки-пуховики, Всячески угождают ему. 246

И пока у очагов Поварихи снуют в дыму. Варят жирный пахучий плов, Рубят, режут, жарят, пекут,— Девушки за невестой бегут, К жениху ведут Гульбарчин. Весела, легка и стройна, Ласточкой влетела она. Словно лань, скромна и тиха, Села справа от жениха. Самовары кипят-кипят, На узорчатых скатертях Блюда с угощеньем стоят — Белый сахар, мед в пиалах, И казн, и карта, и жал — Все, чего бы гость пожелал, Все на свадьбе сегодня есть. Гульбарчин разливает чай, Тешит, угощает гостей. И любимого невзначай Обжигает огнем очей. Игры завела молодежь, И когда наступила ночь, Стало им резвиться невмочь. Спать всем хочется — невтерпеж. Дрёма склеивает глаза. Гости разбрелись по шатрам. На подушках уснули там. Одолел их свадебный хмель. 147

Полог был в золотом шатре, Пуховая за ним постель. Подошел к постели жених: Так идет олень на заре Плавным шагом на водопой, Так среди просторов степных Конь красуется удалой. А невеста медлит, бледна, И как белый лебедь она. Говорит ей жених, шутя: — Где твое богатство, дитя. Золотая твоя казна? Дай мне цели моей достичь! — И в ответ ему Гульбарчин: — Все бери. Я — твоя жена. Ты — навеки мой властелин! — И, как сокол, берущий дичь, Он влечет свою Гульбарчин. Алпамыс, покарав калмыцкого хана, оставил властвовать в этих местах своего тестя — Сарыбая. После тридцатидневного тоя, сорокадневного веселья, Алпамыс решил возвратиться на родину и, собрав людей, испросил на это разрешения. Народ, посоветовавшись, отпус­ тил его. Сарыбай проводил дочь и зятя в далекий путь. За ними следовал караван из сорока верблюдов, навью­ ченных казной и золотой юртой, полученной Алпамысом в приданое. Когда батыр возвратился в свое кочевье, он узнал, что в его отсутствие калмыцкий хан Тайшик угнал все табуны ста­ рого Байбори. Потеря скота огорчила старика больше, чем могла бы огорчить его потеря близкого человека. От горя он слег. И 248

когда Алпамыс с молодою женой предстал пред ним, Байборн сказал: — Пропадом пропади, Алпамыс! С глаз долой уйди, Алпамыс! Даром ты родился на свет! От тебя мне зашиты нет. Не упас ты меня от бед. Хан Тайшик, этот злобный пес, Все добро у меня унес. Больше нет у меня казны! Он угнал мои табуны, Он похитил моих овец. Снаряжай погоню, наглец, Все, что отнял хан, отбери! А не то тебе — не отец Именитый бай Байбори. Табунов, отар не вернешь — На чужбине в рабстве сгниешь! И отцу Алпамыс в ответ: — Больно слушать мне речь твою. За Тайшиком двинусь вослед, Табуны твои отобью, Отыму казну! Если ж нет — Пусть я сгину в чужом краю. Пропаду, в темнице сгнию! На коня положу потник, Поскачу я в Тайшиков стан,— Но тебя за воротник Тут же схватит злодей Ултан. На коня положу потник... Но тебя стережет твой рок, 249

Скоро, скоро наступит срок: Ты погибнешь, сирый старик, От Ултановых цепких рук. Пять кобыл — вот его цена, А свое он возьмет сполна! — И пока батыр говорил, Распалил он собственный пыл. Разъярился батыр, как лев, Распрямился, рассвирепев. Вот уже готовый в поход, Он в железо одет, как в лед. Разъярившийся Алпамыс Жалобы Гульбарчин отверг И оставил ее в четверг. И созвал Алпамыс свой род, И сказал Алпамыс:— Мой род! Я пускаюсь в дальний поход, Я иду в чужую страну Покарать Тайшикову рать, Оставляю отца и мать, И сестру мою Карлыгаш, И беременную жену. Я прошу их оберегать! Верю, что когда я уйду, Не допустишь ты к ним беду, Их добра врагам не отдашь. Ты, мой род,— их оплот и страж, Попеченья лучший пример. Если ж у моей Гульбарчин Без меня народится сын, Назови его — Жадигер! — 250

Так проговорив, Алпамыс Край покинул родимый свой. Начал путь полугодовой. Едет, едет батыр верхом На чубаром коне своем, Солнце над его головой Блещет, как венец золотой. В ночь, когда Алпамыс выехал в степь, хан Тайшик уви­ дел сон. Встревоженный им, хан поднялся утром на башню и, обращаясь к народу, сказал: — Выслушай меня, о народ! Нынче ночью я видел сон. Этот сон мне душу гнетет. Что же мне предвещает он? В наши темные времена Опасаться должно и сна. Мне приснился черный верблюд. Он беснуется предо мной, Брызжет черной своей слюной, А из глаз у меня текут Слезы тяжкие, как свинец. И привиделось мне во сне, Что с меня скатился венец, И верблюд его растоптал. Лев тогда предо мной предстал, Разметал мой город родной, Завладел моего страной И меня разлучил с женой. Он мужчин превратил в рабов, Мужних жен — в безутешных вдов, 251

И пятой своей истолок Приближенных моих в песок, И рабов моих разогнал. Мне приснился грозный батыр, Красотой удививший мир. Был он ловок, мудр и хитер. В плотных веках он прятал взор. Вижу: близится он ко мне, Скачет на чубаром коне. И в ушах у меня звучит Частый топот конских копыт. Чей, скажите мне, пробил час? Кровь течет у меня из глаз. Алый мак расцветет в горах, А сорвут — превратится в прах. Все мы, все — у судьбы в руках! Уж не Алпамыс ли боец Сбить с меня задумал венец, Хочет нашу рать В кровь и грязь втоптать. Страшный мне готовит конец? Если я всю мою казну Под ноги батыру швырну, Будет ли из этого толк? Если взять всех моих коней И погнать к нему поскорей. Будет ли из этого толк? Если дочь мне ему отдать И сказать ему: «Ты — мой зять». Будет ли из этого толк? Или эдак и так Хана вашего враг Разорвет, как ягненка волк? 252

Народ ответил хану Тайшику: — О господин хан Тайшик! Не напрасно говорят: «Сон — помет лисы». Ничего дурного этот сон не предве­ щает. Хан сказал: — Нет, нельзя пренебрегать этим сном. Подумайте и скажите, как предотвратить беду. И народ не знал, что ответить хану. Тогда одна старуха, по имени Мыстан, От роду имевшая триста лет. Евшая вареную кровь в обед, Встречных бранившая на чем стоит свет. Богом проклятая с первого дня. Со взором, исполненным адского огня, Ростом в аршин и четыре вершка, С пастью, как щербатое горло горшка, С головой рогатою, с гадючьим языком, С кошачьим задом и собачьим хвостом. сказала хану так: — О мой падишах! Как это ты решил отдать единствен­ ную свою дочь Каракоз своему врагу Алпамысу? У меня есть У него кривая душа, На башке у него — парша. По щекам у него стекает гной, Смешивается с соплями и слюной. Выдашь дочь за моего сынка — Прахом разлетится твоя тоска, Связанным доставлю Алпамыса тебе. Ибо я — опора в твоей судьбе.

Хан ответил ей: — Хорошо! Привези мне связанным моего врага, и я выдам свою дочь за твоего сына. После этого старуха Мыстан велела разбить за городом у дороги сорок разноцветных шатров. В каждый из них она распорядилась посадить по одной девушке. А на голове у девушки пусть будет жаулык — головной убор молодухи. И каждая девушка пусть возьмет в руки бутылку водки. А сама Мыстан вышла навстречу Алпамысу, выбрала камень у дороги и сидит там. Алпамыс по степи скакал И увидел Тайшиков стан, Пить хотел, родника искал, Глядь — перед ним старуха Мыстан: По земле катается. Плачет, надрывается, За ноги хватает коня. — Эй, батыр! Пожалей меня! Пожалей меня! Пожалей! Сорок удалых сыновей Я вскормила грудью своей. Хан Тайшик меня погубил, Хан Тайшик их всех перебил. Я, как роза в саду, цвела, А теперь я — прах и зола. Серая дорожная пыль. Я, как вольный сокол, была,- Хан Тайшик мне сломал крыла И закинул меня в ковыль. Я молилась, чтоб ты пришел, Хану отомстил за меня. 254

Конь твой статен, и меч тяжел, И крепка у тебя броня. Я прошу тебя отдохнуть, А потом ты продолжишь путь. Сокол ясный, сойди с коня) Пожелав его обмануть, Водки наливает она. — Вот вода: свежа, холодна... Если жаждешь, так пей до дна! Пьет батыр, а что — не поймет, Вода не вода, мед не мед, Только кровь горячит. Горло жжет... А старуха рядом стоит, Что-то шепчет, что-то бубнит. — Погляди — вон сорок шатров! Ждут тебя в шатрах — сорок вдов, Сорок вдов сыновей моих. Сорок уточек молодых. Ты поспи у них, отдохни! Уж давно скучают они! И поверил ведьме джигит — Мнимой жертве зол и обид. Стремя он подставляет ей. Но хозяина конь мудрей: Разозлился тут Байчубар, Ведьму он лягнул, что есть сил. Так лягнул, что наземь свалил. Полежала Мыстан в пыли, А потом привстала с земли, И шипит, как змея, браня 2J5

Проницательного коня: — Ну, сынок, одер' у тебя! Он предаст позору тебя, Захромает на четыре ноги, Бросит одного средь врагов, И тебя заарканят враги, Доведет тебя твой конь до оков! Ты — трава моя — горный андыз! Ты — трава моя — озерный жалбыз! Ты послушайся меня, Алпамыс! Ты послушайся, красавец, меня, Заведи себе другого коня, Статного и чистых кровей, А чубарого немедля убей! — Вот ведь что сказала Мыстан! Очень гневался Алпамыс, Брови хмурил и ногти грыз, И коня решил извести. Молод он и доверчив был. Меч он выхватил из ножон, На коня замахнулся он... Байчубара бы он убил. Долю бы свою погубил, Только не совершилось зло: С неба сорок старцев сошло. Старцы отвратили удар, И остался жив Байчубар. Меч глубоко в землю проник,— Был он и тяжел и велик, И батыр с огромным трудом старая изнуренная рабочая лошадь. 256

Из кремнистой земли извлек Светлый и змеистый клинок, И заплакал горько потом, Устыдясь пред верным конем. Спину, как змея, изогнув, Наклонив свой горбатый клюв. Забежала ведьма вперед И невесток мнимых зовет: — Выходите из шатров, Поспешите, сорок вдов! Гость приехал молодой! Предложите гостю кров, Поднесите гостю плов. Напоите ключевой Освежающей водой! И на этот хриплый зов, Платья пестрые надев, Выбегают сорок дев, Сорок стройных мнимых вдов, И в объятья гостя приняв, Бережно снимают с седла, И несут на руках в шатер, И сажают, потупя взор, На цветистый мягкий ковер. На подушки-пуховики, Водку в очередь подают. Улыбаются и поют. Губы алы, брови дугой. Все прекрасны, как на подбор, И одна стройнее другой. Сорок девушек — сорок вдов

Из кочевий и городов Ростом все друг дружке под стать. Однолетки они, видать. Среди них была Каракоз — Дочка ханская, радость глаз, Благородная роза роз, Из алмазов лучший алмаз. Вот явился ей Алпамыс. Поняла она, что пред ней Самый настоящий батыр. И пока еще длился пир, Стал ей этот батыр милей Матери родной и отца. К милому, любовью больна, Трижды приближалась она, Но не молвила ни словца. В сердце ей вошло сто заноз, Обезумела Каракоз. И вечерний час наступил, Высыпала звездная пыль. Алпамыс в это время пил Водки сороковую бутыль. И сморил его тяжкий хмель. — Пей до дна,— говорит Мыстан. — Пей, батыр! Ты еще не пьян! Душно здесь,— говорит ему И приподнимает кошму. Жаркий, душный ветер подул, Алпамыс упал и уснул. Будто на привале верблюд, Спит, храпит, лежит недвижим. 2S8

А шайтаны, братья Мыстан, Так вокруг него и снуют, Прыгают, смеются над ним. Радуясь проделкам своим. Подошла к нему Каракоз И стройна и лицом бела. Всех шайтанов отогнала, Молвила, охрипнув от слез: — Алпамыс, для чего ты пил? Ты, батыр, себя погубил! Приказала тогда Мыстан Сей же миг шатры разобрать Был один шатер, как тюльпан, Два другие вишням под стать, Этот красен, тот синеват. Был шестой, как слива, лилов, А седьмой из этих шатров Был зеленый, как изумруд, А восьмой, точно пестрый сад... На батыра их все кладут, На один другой громоздят. Навалили сороковой — Черный с дымно-красным шатер, И Мыстан своею рукой Над батыром зажгла костер. Вьется пламя, клубится дым, А батыр лежит невредим. Знать, не властен огонь над ним. Увидали с высоты Башен города Тасты, 259

Что внизу костер горит; Караульщики бегут, Смотрят, а в костре — джигит; И они его берут. И пока он крепко спит, Обвязав ремнем сто раз, Хану тащат на показ, А Мыстан за ними спешит. И возрадовался Тайшик: Кто во сне столь могучим был. Наяву перед ним возник. Грубым сыромятным ремнем Крепко связанный и без сил. А старуха вьется змеей. — Ты доволен ли, падишах? Разве плох был замысел мой? Враг теперь у тебя в руках! — Я доволен тобой, Мыстан! — Веселясь, отвечает хан. Созывает гостей на пир, Скатерти велит он стелить, В барабаны и бубны бить, Трубачам-дударям Трубить, Палачам — Алпамыса убить! Рубят пленника палачи, Но ломаются их мечи. Палачи стреляют в упор Из кремневых ружей в него — Не берет его ничего.

В глотку льют Алпамысу яд, Утопить батыра хотят,— Но нельзя его отравить, И нельзя его утопить, И от сна нельзя разбудить. Спит батыр молодецким сном И похрапывает притом. — Как с ним быть? — говорит Тайшик,- С малых лет я казнить привык. В казнях я понимаю толк, Но такого я не видал, Не слыхал еще никогда. Чтобы человека не брал Ни огонь, ни острый топор, Ни змеиный яд, ни вода. Как батыра в конце концов Переправить в край мертвецов? Если не уморим его, Всех нас не минует беда. Может сбыться мой страшный сон... Кто мне даст ответ на вопрос: Чем нам пленника извести? Дочка ханская Каракоз Алпамыса хочет спасти: Говорит: — Гони палачей! Не помогут здесь палачи. Алпамыса мне поручи На семь дней и на семь ночей. Я измыслю ему конец! Подозрителен был отец. Не поверил дочке своей, И надумал калмыцкий хан 261

Алпамыса бросить в зиндан — В яму черную глубиной В тридцать девять с третью аршин, Узкогорлую, как кувшин. Крышку — прочь! И черно, как ночь, Зазияло земли нутро. Поглядишь — не видать ни зги... По дороге шумной толпой, Алпамыса катят враги, Словно пушечное ядро, Бьют ногами, плюют в него, И бросают вниз головой В непроглядный мрак гробовой. Но, летя во мрак, Алпамыс, Как бадья в колодце, повис И пошел потихоньку вниз, Потому что в нутро земли Сорок праотцев снизошли, Подхватили его на лету, Опустили его в темноту, И, на нем развязав ремни, В небо возвратились они. И очнулся бедный джигит, Оглянулся — темно кругом, Понял он, что в яме лежит, Что в ловушку пойман врагом, Что его провела Мыстан, Что его не спасла броня, Что лишили его коня,

Что проклятою ведьмой он До погибели доведен. И воскликнул тогда батыр: — Стыд и горе! Терпенья нет. Ниоткуда спасенья нет. Потерял я стремя мое, Боком стало время мое, И на свете я не жилец. Без благословенья отец Отпустил меня в дальний путь, Вот и гибну бесславно я. Мне на материнскую грудь Больше головы не склонить, Больше на сестру не взглянуть. Обречен я в зиндане гнить. В яме я лежу недвижим, Брошен я в могилу живым. Тяжко в темноте погибать! Плачу я в земле глубоко. Для того ли, милая мать, Я сосал твое молоко? Голодно мне, Холодно мне В черной яме на самом дне. Солнце я увижу иль нет? Выйду ли отсюда на свет? Вдруг в зиндане стало светло, Словно под землей рассвело. Словно солнышко там взошло. Некий светоч, будто алмаз, Засиял в глубине земли, Рассыпая стрелы лучей. 263

К Алпамысу в тот горький час Духи предков его сошли И сказали: — Ты не умрешь. Перед правдой бессильна ложь.— Молвили такие слова И рассеялись, как туман. А исчезли они, и вот Кошка прибегает в зиндан И в зубах лепешку несет. И зовет ее Алпамыс: — Подойди поближе, кис-кис! — И мурлычет кошка, поет И лепешку ему сует. Съел лепешку джигит — И сыт. Кошка пленника веселит, Пляшет, песни мяучит ему. Никогда не наскучит ему! Все, чего бы он ни желал, Кошка-умница достает: И казы, и карта, и жал, Белый сахар и желтый мед; И придумывать ей не лень Игры новые что ни день. Крепнет пленник день ото дня. И пока его мощь растет, Вспомним Байчубара-коия. Добрый конь хозяина ждет: Всех, кто спереди подойдет,— Искусает конь, изорвет. Всех, кто с тыла зайти рискнет,— Излягает он, изобьет. 264

Никому не сладить с конем. Кормят ли его ячменем, Крупным ли пшеничным зерном, Байчубар не ест нипочем, Поят ли водой — Свежей, ключевой — Байчубар не пьет, сам не свой. Великанов целая рать К Байчубару тогда пришла, Байчубара хотят седлать,— Байчубар не хочет седла, Балуанов — не сосчитать, А могучий и верный конь Их таскает взад и вперед, Одного об другого бьет, Их таскает вперед — назад, И, ломаясь, ребра хрустят, Головы подряд Ядрами летят. Тут разгневался хан Тайшик, И литейщиков, слесарей, Мастеров-кузнецов позвал, И железный сарай воздвиг. Был сарай ни велик ни мал, Ровно семь аршин шириной. На воротах — замок стальной. Взяли Байчубара на цепь, И втащили в сарай силком, Не пускают на волю в степь, Не дают ногой шевельнуть. Держат день и ночь под замком. 265

Очень скупо корму задав, Издеваются над конем, Чтоб сломать его гордый нрав. Чтоб ходил под ханским седлом А виновница стольких бед, Злоумышленница Мыстан, Перед ханским лицом представ, Говорит: — О великий хан. Падишах мой, ты дал обет. Клятву ты при всех произнес — Мне в невестки дать Каракоз. Час пришел, ясноликий хан, Сочетаем наших детей! Кроткую рабыню свою Обмануть и думать не смей, Не удастся тебе обман! Настает условленный срок. Дочку обряжай, падишах! Если умолчать о паршах, Чем тебе не зять мой сынок? Ты теперь ему будешь тесть. Это, хан, не малая честь! И, услышав эти слова, Все сказали: — Она права! Отвечает, вздыхая, хан: — Был обет без обмана дан, Что ж, я выполню свой обет,' Только сроку дай девять лет. Д ай окрепнуть им, подрасти!.. Будет детям по двадцати — Мы устроим свадебный той 266

С козлодранием и борьбой, А пока — мы сваты с тобой; За добро я добром воздам, Я — опора твоим делам. Щит — преклонным твоим годам. Слову ханскому свято верь, Будь спокойна, ступай теперь! Убедил ее, Проводил ее, Отворил перед нею дверь. День да ночь — сутки прочь. Сказ мой с правдою схож точь-в-точь. А теперь я вам, Дорогим друзьям, Расскажу про ханскую дочь. Вот стоит она пред отцом. — Я к тебе, отец, со словцом. Дай мне юрту — надежный кров, Я поставлю ее в тени Яблонь, вишен и тополей. Дай сто холощёных козлов Дочери любимой твоей. Пусть себе играют они И меня веселят игрой. А еще прошу — для услуг Дай, отец, мне сорок подруг, Девушек — ровесниц моих. И зимой и летней порой С ними будет мне веселей Средь лугов, средь гор и степей. 267

Мне в степи, отец дорогой. Искушений — соблазнов нет. Проживу я там девять лет, А потом возвращусь домой. Раз нельзя говорить «парша» И другого мне нет пути, Пусть смирится моя душа! Я согласна замуж идти! Хан доволен. Без лишних слов Он отдать Каракоз готов Сорок девушек для услуг, Сорок юрт и сотню козлов. Он у Тас-Булака велит Юрты в тесный поставить круг, И чтоб ни единый джигит К Тас-Булаку не приходил, Не мешал бы играм подруг, Не топтал бы девичий луг! Вот проходит за годом год, И в степи Каракоз живет, И купаются в летний зной В Тас-Булаке Сорок подруг, Брызжутся хрустальной водой... Но не радостно Каракоз, И бледна, и смутна она, Словно молодая луна. Потеряла сон и покой, Терпит тысячи горьких мук, Проливает потоки слез, Бродит по степи день-деньской, Ищет, кто бы помог в беде,

Рассказал, указал бы, где Алпа мыс-батыр заточен, Где в неволе томится он, Где его темница-зиндан? Бродит по степям, по горам Безутешная Каракоз. А за ней, по ее следам, Поспешают сорок подруг, И у них в газельих глазах Удивление и испуг: Что ей нужно в горах, в степях? Может быть, недужится ей? Не призвать ли врачей, Ворожей? Раз к ручью девицы пришли, Чередою, как куницы, пришли. Из кустов выскакивает вдруг И врывается в девический круг Сын Мыстан, с дубинкой в руке, Голоногий и в кепеше-колпаке, Сшитом нарочито для того, Чтобы люди не заметили парши. Льнет к подружкам: — Д о чего ж вы хороши! — Он повязан, точно бабушка, платком, Чешется и ходит ходуном. И, печально глядя на него, — Дурачок! — вздыхает Каракоз,— Только стыд бы муж такой принес! Валят девушки его на бережок, Прочь срывают бабушкин платок. 269

Прочь сбивают колпачок-кепеш И хохочут, заприметив плешь. И бежит дурак, Потеряв колпак, От насмешниц далеко за Тас-Булак. Так на лоне отчей земли Девушки семь лет провели; Пролетели годы, как сон. Шла их золотая пора, Будто на баяне игра. Не видали они родных, И никто не бывал у них. Д аж е с матерью и отцом Каракоз утратила связь: Думала она об одном. Сердцем к Алпамысу стремясь, Вся она любви отдалась. Если бы его разыскать! Встречи ощутить благодать! Вспомним и о других делах. Вспомним о холощеных козлах, Тех, что дочке хан подарил. Пас козлов пастух Кейкуат; Он растил их семь лет подряд, Так поил их, так их кормил, Что, как шелк, лоснилась их шерсть, Что любой, точно лошадь, был. И у каждого золотой Погремок на шее гремел. Хан-отец на свадебный той Приберечь тех козлов хотел. 270

И однажды случилось так: У зиндана, где Алпамыс В заточенье семь лет провел, Разыгрался один козел. Разбежался, что было сил, И тяжелую крышку сбил, И на роге одном повис. Повисел и свалился вниз. К яме подошел Кейкуат, Крикнул, задыхаясь от слез: — Алпамыс, ты слышишь меня? Отдавай мне козла назад! А не то, пастуха браня, Будет гневаться Каракоз! Говорит Алпамыс ему: — Вот что я скажу, Кейкуат: Хоть тебе не хочу я зла, Но тебе не отдам козла. Лучше перебросай подряд Ежедневно по одному Всех твоих питомцев, пастух! Тело укреплю я и дух, Распрямлю свой могучий стан, И покину этот зиндан, Где в страданьях провел года. Пред тобой не буду в долгу, Осчастливлю тебя тогда, И во всем тебе помогу. Кейкуат рассердился и сказал: — Хотел бы я знать, как это ты, лежа под семью пласта­ ми земли, можешь меня осчастливить? А вот я и в самом деле могу лишить тебя последних остатков твоей жизни! 271

С этими словами Кейкуат прикатил к яме мельничный жернов и сбросил его вниз. Алпамыс подхватил жернов и выбросил его из зиндана. Жернов с гуденьем пролетел над головой Кейкуата, и пастух до смерти перепугался. Тогда он сказал себе: — Исполню просьбу пленника. Это могучий батыр! Если суждено мне погибнуть — погибну, а если останусь в живых, Алпамыс наградит меня. И Кейкуат стал ежедневно бросать Алпамысу по одному козлу. Однажды Кейкуат подошел к яме и крикнул: — Эй, Алпамыс, у меня больше нет козлов,— вчера я бро­ сил тебе последнего. Что мне делать теперь? Алпамыс отвечал: — На, возьми! Вот дудка — сурнай Из козлиных рогов-костей! На дороге садись, играй, Все, что хочешь, играй на ней! Спросят: кто смастерил ее? — Лучше ты прибегни ко лжи; Кто тебе подарил ее — Каракоз одной расскажи! Кейкуат, взял дудку — сурнай, спрятался в придорожных кустах и заиграл на ней. Мимо проходила Каракоз со своими подругами. Они ра­ зыскали его в кустах и спросили: — Где ты дудку взял, отвечай! Кто тебе смастерил сурнай? Ты ответишь нам или нет? — Но молчит Кейкуат в ответ. 272

Тогда девушки повалили пастуха на землю и стали топ­ тать его ногами, спрашивая: — Кто тебе смастерил сурнай? Где ты дудку взял, не скрывай! А не то пойдешь на тот свет! — Но молчит Кейкуат в ответ. Тогда они развели костер и втащили в огонь связанного Кейкуата, приговаривая: — Где ты дудку взял, негодяй? Кто тебе смастерил сурнай? Говори Иль гори В огне! И в ответ пастух из огня: — Не боюсь я ваших угроз! Все скажу одной Каракоз. Каракоз, подойди ко мне! Каракоз, послушай меня! Отошли этих ведьм домой! Ни к чему мне эта игра. Всё тебе расскажу одной! Каракоз подруг прогнала. Вывела его из костра И, сказав: — Не попомни зла! — Пастуху вопрос Задала: — Где ты дудку взял, отвечай! Кто тебе смастерил сурнай?

Кейкуат сказал Каракоз: — Я отвечу на твой вопрос. В черной яме пленник сидит, Нет по силе равных ему, Он по д уху— прямой джигит, Он от скуки взялся за труд: Из костей и рогов Ста твоих козлов, Сидя в яме на дне, Смастерил сурнай. Смастерил и мне Подарил сурнай. Алпамысом его зовут. Покраснела ханская дочь, Побледнела ханская дочь, Сердце захолонуло в груди, Сердце заметалось — точь-в-точь Птица горлинка в западне. Говорит Каракоз: — Веди Поскорей меня, Кейкуат! Покажи немедленно мне Тот зйндан, где страждет батыр. Возврати мне покой и мир! И за Кейкуатом она Побежала, устремлена К сокровенной цели своей, Оперенной стрелы быстрей. Не касаясь легкой стопой Пожелтевшей травы степной, К милому летела она. 274

Солнце не успевало обжечь Узеньких девических плеч. И вздыхала степь тяжело. Марево дрожало вдали. Солнце до зенита дошло, В огненной купаясь пыли. Глядь— на ржавой коже земли Зазияло ямы жерло. Каракоз и Кейкуат, Глядя вниз, У ямы стоят, Наклоняются и зовут: — Тут ли ты, Алпамыс? — Я тут! Каракоз говорит: — Семь лет. Как я твой потеряла след, Я семь лет о тебе грущу, Проливая потоки слез, Я с тобою встречи хочу, А зовут меня — Каракоз, Я — калмыцкого хана дочь Научи, как тебе помочь Возвратиться на белый свет? Как, скажи, нам избыть беду? Я на все для тебя пойду! Алпамыс говорит в ответ: — Не забуду твоих забот. Но тебе не спасти меня, И никто меня не спасет. Кроме Байчубара-коня. Ты не знаешь, где он теперь'' 275

И в ответ ему Каракоз: — Заперт он в железный сарай,— Замкнута железная дверь Трехпудовым стальным замком, Часовые ходят кругом. Что мне делать? Совет подай! Тогда Алпамыс бросил ей свою одежду, и она поймала ее. — Надень ее на себя,— сказал Алпамыс.— Она хранит мой запах, которого не забыл конь. Подбери волосы под шап­ ку, выпачкай лицо дорожной грязью и, переодевшись дуаной1, прохаживайся возле железного сарая с подветренной стороны, чтобы Байчубар почуял мой запах. Каракоз так и поступила. Едва Байчубар почуял запах своего хозяина, он разрушил железную стену сарая, разогнал дозорных, подбежал к мни­ мому дуане, понюхал его и, радуясь, принялся скакать вокруг него. Тогда к дуане вышел хан Тайшик. И сказал удивленный хан: — Из каких ты явился стран? Кто ты? Не Алпамыс ли ты? Ухо ты его или глаз? Не бывал ли ты среди нас? Мне знакомы твои черты! Хану говорит дуана: — Хан, какой же я Алпамыс? Он моложе меня в семь раз, В Жидели-Байсыне кумыс 276

Я в былые годы пивал, Гостем у казахов бывал. В те далекие времена Был трехлеткою Байчубар, А, как шестимесячный, мал, Потому что тяжко хворал. Шерсть, как войлок, была на нем. Я сварил травяной отвар, Малость пошептал, поплевал, Хворь с коня сняло, как рукой, Стал он резвым, гладким конем, А теперь — он тощий такой Предо мной стоит, на свое Горько жалуется житье. И калмыцкий хан говорит: — Неподатлив он, как гранит, Девяносто человек Он копытами посек И зубами перегрыз. Он свиреп, как Алпамыс. Потрудись на меня, Укроти коня! — Хорошо,— сказал дуана,— Я коня укротить могу, Но мне щедрость твоя нужна. Ты мне дашь не один аркан — Дашь мне сорок арканов, хан, Не один овечий курдюк — Ты мне сорок дашь курдюков, Кованый откроешь сундук, Наибольший из сундуков, 277

Д а приму я из ханских рук Алпамыса копье, и меч, И кольчугу с могучих плеч. И хочу я предостеречь, Чтобы семь ночей и семь дней Не тревожил никто меня. На восьмой — укрощу коня, Станет он ягненка смирней. Хан Тайшик дал Каракоз — мнимому дуане — все, что тот потребовал. Когда хан ушел, Каракоз нагрузила оружие и овечьи курдюки на коня и взяла его за повод. И тогда велел дуана (А по правде — ханская дочь) Горожанам объявить: «Уходите, мол, с улиц прочь, А иначе вас этот конь — Алпамысов конь, конь-огонь, Может насмерть передавить». И во избежание зла Все ушли, как в песок вода, Все попрятались — кто куда, Не оставили и следа, Словно кладбище, город стал. И поводья в руки взяла, Села на коня Каракоз. Конь к зиндану ее понес. Конь к зиндану ее принес. Связаны арканы в одно, И привязан конец к седлу, А другой опущен в зиндан, И. пройдя кромешную мглу, 278

К пленному батыру скользит, Падает на самое дно. «Не ловушка ли, не обман?» — Размышляет Алпамыс. Видит — он не один стоит, Сорок праотцев стали вкруг, И средь них и Шашты-Азиз. Сорок пар их благостных рук Прикрепили аркан, и вот Вверх батыр, как бадья, плывет. Натянулся аркан тугой, А вверху Байчубар лихой Так и роет песок сухой. Напрягается во всю мочь. Смотрит в яму ханская дочь, Руку пленнику подает: — Честь тебе, джигит, и почет! — Алпамыс выходит на свет. Так батыр покинул зиндан. Встал на землю, качнулся он, От свободы и ветра пьян, Светом солнечным ослеплен. Каракоз он благодарит, Принимает из рук ее Меч булатный, надежный щит. И свою броню, и копье, Опоясывается мечом, Подкрепляется курдюком,— Ест хвосты один за другим, Наслаждаясь нежным жирком, Этим благовонным жарким! 279

Пред батыром играет конь, Выгибает шею кольцом. Тычется батыру в ладонь, И дрожит, и горит огнем, И свечой над землей встает, Алпамыса зовет в поход. И в предчувствии ратных гроз Алпамыс озирает мир. Как река, беседа течет. Белогорлую Каракоз Ласково целует батыр, Улыбается ей светло, Соколом взлетает в седло, Улетает в седую даль. Клонится под ветром ковыль, Стелется дорожная пыль... Понял, наконец, хан Тайшик, Что вкруг пальца он обведен, Заревел, как бешеный бык, На себе рванул воротник И с престола сорвался он, Повелел в барабаны бить, В трубы-дудки громче трубить, И созвал он со всех сторон Воинство в сто тысяч клинков. Сел средь площади на престол. Взором грозен, лицом суров, . И такие речи повел Обуянный страхом Тайшик: — Балуаны — мои силачи. Грозный рок над нами навис. 280

Обнажите свои мечи: Приближается Алпамыс! Но страшиться я не хочу, Ибо я богами храним. Балуаны, мои силачи, Великаны, мои палачи, Я сильнейшему поручу В поединке встретиться с ним. Если крепок будет удар — Вашим станет конь Байчубар. Властною рукой усмирен, Пусть кудахчет курицей он! Кто, скажите, хочет из вас Биться с Алпамысом сейчас? И выходит батыр Таймас, Он могуч и широкоплеч, У него дубина в руках, У бедра висит на цепях Весом в тридцать батпанов меч. Встретится Таймасу гора — И гора ему нипочем; Размахнется Таймас мечом, И дубиной поддаст потом — Гулкий гром прогремит в горах, И рассыплется камень в прах. Был он хану правой рукой, Этот слоноподобный Таймас. Он любой Выигрывал бой, Как голодный волк, до конца. Он без отдыха, день-деньской, Беспощадно бил по врагу,— 281

Он догонит в поле бойца, С ног собьет, скрутит в дугу. Перед ханом склонясь, Таймас Говорит: — О мой падишах! Я к единоборству готов. И скажу без хвастливых слов — Я врага у всех на глазах Обескровлю и растопчу, И в награду за подвиг мой Байчубара я получу! Слышен частый топот копыт: Алпамыс на битву спешит. И Таймас летит на врага, Как летит на дичь пустельга. Держит над головою щит, Диким голосом верещит И грозит дубиной своей: «В мире нет, мол, меня сильней!» Смелым соколом Алпамыс, Белым соколом Алпамыс. Падающим долу с небес. Кинулся наперерез Нападающему врагу, Не остался пред ним в долгу, И дубиной не дал взмахнуть, Голову Таймасу отсек. Туловище без головы По степи продолжает путь, Катится голова средь травы, И поблескивают из-под век 282

Вытаращенные белки. Кинулись калмыки гурьбой За катящейся головой. Алпамыс налетел на них И убил пятерых, Зарубил шестерых И поранил десятерых. У Таймаса был сын один, И отца был достоин сын, Мускулист и ростом велик, Преисполнен могучих сил. А какое имя носил — Слух о том не дошел до нас. Говорит ему хан Тайшик: — В поединке погиб Таймас, Проиграл твой родитель бой. Отомсти, верблюжонок мой, За позор твоего отца, Моего бойца-удальца! Брызжа, словно верблюд, слюной И рыча, как бешеный лев, Сын Таймаса, рассвирепев, Как гора, плечист и тяжёл, К своему коню подошел, Сел в седло и приподнял щит, Меч булатный свой обнажил И на Алпамыса напал; И упал, Сражен наповал... Сам не понял, как был убит.

В это время другой силач, Ростом, как большой карагач, Замахнувшись мечом сплеча, К Алпамысу близится вскачь, Ноги по земле волоча. Он кричит: — Я зол, я суров! Сто батыров я победил, Весивших не меньше слонов, Преисполнен я свежих сил, И тебя я готов Оборвать твою жизнь, как нить! Пять бойцов, пять моих друзей Побежали в поле гурьбой З а Таймасовой головой,— Ты убил их рукой своей. Видно, твой обычай таков, Чтоб не в очередь бить бойцов. Д ля батыра это — позор! Если ты батыр, а не вор. Мне сейчас предоставь черед! Выходи, Алпамыс, вперед! И тогда такие слова Алпамыс-батыр произнес: —■ Я уже рубиться устал. Сквозь потоки кровавых слез Различаю врагов едва, Но я тверд, как ратный металл. Если смерть мне не суждена, Будет жизнь моя спасена. Знаю, знаю, что вы хитры. От лукавства защиты нет.

Пробыл я в зиндане семь лет. Но из черной вышел норы. Мщу я за неволю свою, И не успокоюсь, пока Не уронит меча рука, А уронит его рука Лишь тогда, как в честном бою Я семь тысяч ваших убью! Как бараны рога в рога. Встретились батыры — лоб в лоб. Хочет снять с седла враг врага, На конях друг друга трясут, чтоб Оттолкнуть потом и, взяв меч, Голову Враз отсечь. Ходит конь вокруг коня, Прогибаясь, трещит броня. Перерыта вся степь кругом. Пыль над степью стоит столбом. Воедино спаяны лбы. За часами идут часы. В онемелых руках судьбы Не колеблются весы. Кони качаются взад — вперед. Кони батыров равно сильны. Силы сражающихся равны. Верха в бою ни один не берет. Смотрит на поединок народ, Все затаили дыханье. Вдруг Синяя сталь описала круг — 285

То Алпамысов сверкнул клинок, И развалился силач-калмык Надвое, от головы до ног. Словно сухой стручок. В ярость впадает калмыцкий хан. К небу взлетает его рука. Гневом неистовым обуян. Знаком повелевает он На Алпамыса со всех сторон Двинуть стотысячные войска — Конников, лучников — всех, как есть! И, как приказал хан Тайшик, Ратным строем войска пошли. Ринулся Алпамыс, разъярясь, На несметные копья их. Точно лебедь в речной тростник; Смял, как буря, передовых, И по жесткой груди земли Реки красные потекли. Он рубил, он крошил мечом, И холмы из трупов росли, Двигаясь, как стадо слонов, Подгоняемое бичом. Заклубился густой туман, Побелело небо с краев, И немолчно бьет барабан. Солнца на небе не видать. Тает вражья рать, Как свинец. Словно вихрь, молодой боец По степи летит 286

Из конца в конец, Выстрелят в него — загремит, Полоснут мечом — зазвенит. Видно, из чугуна джигит. День проходит, и ночь идет, Новый день встает В свой черед. Отступают враги вразброд, Не хотят враги умирать. И за городскою стеной Каменной, в сажень толщиной, Под защитой крепких ворот Прячется разбитая рать. Целый день и ночь напролет Объезжает город кругом Алпамыс на коне своем, Ищет, где в столицу проход? Где в стене проем? Где пролом? Наконец, на исходе дня Алпамыс придержал коня, Под стеной заприметив лаз, Глубоко идущий во тьму. Конь чубарый боком идет И косит свой горячий глаз, А батыр говорит ему: — Что с тобой, мой конь? Почему Не желаешь идти в проход; Не чудна ли робость твоя? Уж не испугался ли ты 187

Этой тесноты, темноты? — И сплеча он коня хлестнул, И чубарый, словно змея, На длину аркана скользнул, Точно шило, тьму пронизал И в сетях из цепей повис. Так опять в ловушку попал Незадачливый Алпамыс. Не гадал, что и здесь подвох, Что предусмотрительный враг Взять его замыслил врасплох. И вздохнул тяжело батыр: «Уж не впрямь ли конец пришел?» Он в седле недвижим, что кол, Кол дубовый, вбитый в бугор. А враги стреляют в упор, И молотят, точно горох, Бьют батыра враги сплеча, Издеваясь и хохоча. К духам предков батыр воззвал, И, взывая, вот что сказал: — Поддержите меня в беде! Окажите милость свою Заходящей моей звезде! Победил я в честном бою И в коварных гибну силках. Вынесите меня на руках! Не могу светильников я На могилах ваших возжечь, У святых могильников я Не могу, рыдая, возлечь, 288

Но молю: помогите мне. Отвратите грозный удар! Пособите мне в страшный час! И сказал коню Алпамыс: — Ты не зря, мой конь Байчубар, Не хотел идти в этот лаз! Не послушался я тебя, Сам себя я предал врагу, И себя и тебя губя. Чем обоим нам помогу? Так себя Алпамыс винил В безрассудных своих делах. Это слышит чубарый конь, Алпамысов конь, конь-огонь, Рвется изо всех своих сил. Бьется конь в звенящих цепях, И трещит за звеном звено; Порвалась железная сеть, И взмывает, как на крылах, Высвободившийся Байчубар. Еле мог в седле усидеть Алпамыс, батыр удалой; Он влетает в город стрелой, И враги бегут кто куда С криками:— Спасайтесь! Беда! — И клубится людской поток, Воины толпятся, теснясь, И друг друга сбивают с ног, Втаптывают в кровавую грязй Вот с ворот срывают замок 289

Перепуганные враги, Город оставляют, бегут Через горы, степь, напрямик К берегам Кок-Озена... И тут Встретились Алпамыс и Тайшик, Взяли копья наперевес, На коня бросают коня. Копья сталкиваются, звеня. Напрочь вылетают из рук И взвиваются в небеса, Падают на землю с небес. И мечей раздается стук, Рубятся враги, не щадя Драгоценных своих кольчуг, И с шипеньем летят вокруг Брызги огненного дождя. Показали бойцы в тот раз, В этот смертью грозящий час, Как прекрасен истинный бой. Рядом с этим боем любой Прежний бой был детской игрой. Наконец, устали они, Биться перестали они, Истомились два силача Так, что рук не могли поднять И сойти с седла не могли. Притупились оба меча, Ж ала их коснулись земли. Алпамыс и калмыцкий хан Целый час простояли так. И схватились они опять. 290

Снова сталь начала звучать. На врага нападает враг. Алпамыс напрягся, и вот Хан Тайшик обратился вспять, В город свой поскакал Тайшик. Но его у самых ворот Алпамыс, как сокол, настиг, Пролил ханскую кровь рекой И немедля призвал народ— Мол, владейте ханской казной! Мол, разбейте ханский престол! Бекам почки он проколол, Баев он превратил в рабов, Мужних жен — в безутешных вдов. Так увиденный ханом сон Сделал явью и правдой он. А на следующий день Повстречал он ведьму Мыстан: — Как живешь? — с насмешкой спросил. Та согнула дугою стан И промолвила, лебезя: — Здравствуй, здравствуй, наш новый хан! Вот бреду из последних сил... Тут старуху батыр убил. И по воле его, говорят, Падишахом поставлен был Над калмыками Кейкуат. Так его отблагодарил За добро Алпамыс-батыр. И в стране воцарился мир 291

И покой после ратных гроз. Счастье разоренной стране Падишах Кейкуат принес. Дудки-трубы дудят-поют, В бубны барабанщики бьют. В этот многоторжественный день Во владения Каракоз, Горделив, как стройный олень, Алпамыс прискакал на коне И сказал: — Выходи ко мне! — И подобно полной луне' Каракоз выходит, А вкруг — Сорок миловидных подруг, Словно сорок звезд золотых, Словно сорок роз молодых. Каракоз тонка и стройна, Как натянутая струна. Кожа нежная, как мука. Зубы — капельки молока. Вьется, точно змея, коса. Брови — гибких луков круглей, А румянец — розы алей. Неужели же от людей Родилась такая краса, Розе, солнцу, луне под стать? И о чем джигиту мечтать, Если встретится он с такой Ослепительной красотой? Лишь о крепости брачных уз! 292

А среди подруг Каракоз Краше всех была Журметуз. В их кругу резвилась она, Переменчива и нежна, Словно стрекоза средь стрекоз. Улыбались ее уста, И один из ее зубов Настоящим алмазом был, А коса перевита Лентой алой и золотой. Облик девушки был таков, Что джигитов многих пленил. Но никто Журметуз не мил Изо всех женихов ее. Сватов девушка гонит прочь. А когда спускается ночь, Журметуз приходит домой, Платье сбрасывает долой, И перед ее наготой Расступается темнота,— Девичья ее нагота Блещет ярче светил ночных... Где ж достойный ее жених? Кейкуат любил Журметуз, Но не согласилась она Заключить с ним брачный союз: — Не в тебя я, шах, влюблена. Откажись от своей мечты, Не являйся больше ко мне! Я клянусь, что даже во сне Мне супругом не будешь ты! Дурно ты воспитан и груб.— И ни с чем Кейкуат ушел, из

И сказал, садясь на престол: — Падишахом-то стать я мог, Д а какой от этого прок, Если я Журметуз не люб? А когда батыр Алпамыс В юрте Каракоз поджидал. Появилась вдруг Журметуз, Подошла — и нежданный груз У него на шее повис, Руки вкруг него обвились, Нежный рот заалел, как мак... — Прочь! — сказал Алпамыс тогда.— Мне другая светит звезда. А тебя пусть в жены возьмет Повелитель твой Кейкуат. Журметуз говорит в ответ: — Иль в крови твоей жара нет? Пусть пронзит тогда, обожжет Глаз моих восхищенный взгляд. Он горяч, он растопит лед, Обезвредит смертельный яд.— Но батыр ей опять: — Навсегда Мне другая светит звезда. Журметуз говорит: — Ну что ж, Ты батыр, умен и пригож, Но и вправду не мне сужден. 294

Ты свою преследуй звезду. Я за Кейкуата пойду. Мне хоть не по сердцу он, Но со временем, может быть, Я смогу его полюбить. И женился шах Кейкуат, И предания говорят, Что пошла его жизнь на лад. Кейкуата любил народ, Полюбила и Журметуз. Так мотайте себе на ус: Если уж везет — так везет! Алпамыс — батыр молодой Образ Гульбарчин позабыл. Перед ним вечерней звездой Встала красота Каракоз, И сжигал его страстный пыл, И задумал сделать батыр Каракоз женою своей, И на пир он созвал гостей. Тридцать дней и тридцать ночей Продолжался свадебный пир, А на тридцать первую ночь, На палас батыра свалив, Одолел его тяжкий сон. Спит, и стонет, и видит он: Крыльями затмив небосклон, Опускается черный гриф, Тяжело садится у ног, Раскрывает кровавый клюв.