Алпамыс батыр

Предначертан наш путь судьбой. На врага Кобланды-батыр Порешил отправиться в бой, А воителю для войны Богатырский конь боевой И одежды битвы нужны. Да поможет храброму бог! Он не будет в бою одинок, Из кыятцев пришел к нему друг. О Кортка, ты умна и добра, Ты скажи мне, пришла ли пора, Чтобы сел на коня твой супруг, На коня, что тобою взращен?» Тут красивейшая из жен, Высока, и гибка, и тонка,— Отодвинула полог Кортка, И, чаруя взором своим, Золотым убором своим. Круглой шапочкой золотой. Колыхающимся пером, Смоляным сверканьем волос. На пуховом ложе своем, Томной неги полна молодой, Задала, приподнявшись, вопрос: «Значит, вспомнили о коне? Значит, вспомнили обо мне? Ты хозяину своему Передай мой поклон земной. Передай Караману привет: Мы сравнялись числом наших лет, Мы сроднились болью одной, 50

И тревога у нас одна, И дорога у нас одна. Я для битвы Бурыла храню. Не пришло еще время коню. Пусть не требует Караман, Чтоб мой сокол, мой барс, мой султан Вместе с ним помчался в поход: Не меня ведь с собою возьмет. Я на серого лыску сажусь, Ударяю плетью коня, С кем сдружусь, для того потружусь. Только мало сил у меня. Даже волк исполнит свой долг, Не погубит приятеля волк. Мелкий бес не то, что шайтан, А коза не то, что баран, Не супруга — девчонка-раба И не свадьба — ночная гульба, А слуга приближенный — не сын... Коль прислал тебя твой господин К малосильному другу-жене,— Жертвой стать будет радостно мне! Ты отправься к горе Караспан, Где живет мой Коблан, мой султан, Мой батыр, что возглавил народ, Отнеси ему просьбу мою: Пусть не едет в этот поход, Пусть добычи не ищет в бою. Ты ему передай, что грустна Малосильный спутник-жена. Перевал на высокой горе. Небосклон золотой на заре! 51

Разве «мало» и «много» — равны? От печальной, забытой жены Передай ты супругу привет, Пусть исполнит батыр мой совет, Пусть не едет в этот поход: Тайбурылу недостает, Чтобы лучшим стать из коней. Сорока и еще трех дней». Окрыленный ответом ее, Поскакал назад Естемис, Поскакал с приветом ее, С многомудрым советом ее. КОБЛАНДЫ РЕШАЕТ ОТПРАВИТЬСЯ В ПОХОД Кобланды к Караману пришел С речью, присланной верной женой: «Я — расправивший крылья орел, Мне совет противен дурной. О мой друг, не хочу я сойти С предначертанного пути. Не суди меня строго, мой брат. Твой соратник не виноват. Не пойду я с тобою в поход: От супруги мне вестник мой Это слово передает, А тебе, о ровесник мой, Задушевный привет от Кортки. Конь, который пищу берет Только с белой ее руки, Добротою изнеженный конь, 52

И никем не объезженный конь, И никем не виданный конь, Нежной лаской моей жены, Как дитя, овеянный конь,— Не готов пока для войны Госпожою взлелеянный конь: Тайбурылу недостает, Чтобы в этот идти поход, Чтобы лучшим стать из коней, Сорока и еще трех дней». Караман сказал ему так: «Если б двинулись мы с тобой В путь, начертанный нам судьбой, Мы нагрянули б, словно гром, Учинили б врагам разгром. Мы с тобой превратили бы в тлен Казан-хана и прочих убийц, Мы с тобой захватили бы в плен Кызылбашских нарядных девиц. Что же мы за мужчины с тобой, Если мы, отправляясь в бой, Всякий раз покорно должны Разрешенья просить у жены? Кто слыхал, чтобы баба могла Рассуждать про такие дела? Хоть воитель могучий ты, А с душою слабой батыр. Вздорной бабы не лучше ты, Сам ты сделался бабой, батыр!» Кобланды эта острая речь, Хоть ровесник ее произнес,

Обожгла, полоснула, как меч, До костей пронзила, до слез, Ярым гневом глаза налились, На руках волоски поднялись, Под губою выступил пот. В руки саблю батыр берет, Он седлает гнедого коня. Ударяет сурово коня, Он к супруге скачет, Коблан, Он порывист, будто буран, Он теперь, как буря, жесток. Опоясан железом ездок. Он гнедого торопит бег, Он торопит гнева полет. Стали брови его, как снег, Превратились ресницы в лед... В чем виновна пред ним жена? Разве только в том, что честна, Только в том, что молвила речь! Но когда бы, на всем скаку, Он увидел сейчас Кортку,— Отрубил бы ей голову с плеч! В этот миг услыхала Кортка Конский топот издалека. «Кто порывист, будто буран? Это мой батыр, мой султан. Мой Коблан прискакал теперь!» Так подумав, открыла дверь, Величава, стройна, гибка. Увидала она Кобланды — Охватила ее тоска. 54

Испугалась мужа Кортка, Показалось: он гневен и зол. И тогда растерялась она, Наступила себе на подол, И тогда разрыдалась она, В чем виновна — ей невдомек, Но согнулась она, как хорек, Но в безумном испуге бежит, Но по юрте в недуге бежит. Где же выход? Тропинки нет, На лице ни кровинки нет! Так по юрте металась она, Наконец догадалась она, Как прогнать, как развеять беду: Развязала она скакуна И, держа его в поводу, К прискакавшему Кобланды Величаво навстречу пошла. Этот конь, что камни изгрыз, Будто камни — его удила; Этот чалый, подобный льву, Конь, что солнца еще не видал, Что лекарственную траву Вместе с пищей своей поедал; Этот конь, чья сила кипит, Ибо некуда силу девать; Чалый конь, что громом копыт Испугал бы целую рать; Этот конь, что из лисьих глаз Извергал безумный огонь,— Этот грозный почуял конь

Запах воли степной в первый раз! На себе он поднял Кортку, Прыгнул ввысь на сорок аршин, Дважды свой прыжок повторил. Но Кортка не хуже мужчин: Опустился на землю Бурыл, Своему подчинись ездоку. Посмотрите вы на Кортку, Не на ней ведь лежит вина В том, что женского рода она,— А зато, как мужчина, сильна! Кобланды увидала жена И сказала, печали полна: «С перевала равнины видны. Разве «мало» и «много» — равны? Я б заставила скакуна Трижды свой повторить прыжок, Совершил бы он третий взлет, Но Бурылу недостает Сорока и еще трех дней. Как же быть мне с печалью моей?» Там, где город, будет базар. Там, где пламя, будет пожар. Там, где битва, будет храбрец. Увидал Кобланды наконец Возмужавшего скакуна, Увидал, как его жена И добра, и мила, и умна, И растаял в душе его гнев. Он воскликнул, повеселев: 56

«Серый гусь взлетел над водой, Летний жар сменяет весну. Я безумец, глупец молодой: Угождавшую мне жену Обезглавить я захотел! Есть у каждого свой удел, Видно, каждому суждена По его заслугам жена. Для меня ты взрастила коня, Ты хранила копье для меня, Я, Кортка, тобой восхищен, Не найти такой среди жен!»— Так сказал супруг молодой. Но поникла Кортка головой,— Оттого ль, что боялась она, Ибо муж ее напугал, Оттого ль, что хотела жена, Чтобы муж ее приласкал,— Зарыдала Кортка навзрыд. Кобланды тогда говорит: «Средь ровесников я вожак, В красноречии не простак. Говорю тебе: если бы так Повстречала другая меня. Принимала, рыдая, меня,— Я бы с плеч ей голову снес! Мне поведай причину слез. Если даже в чем-то грешна, Ты рыдать не вправе, жена: Вот пришел я, подобный льву, Я стою на земле, я живу, ! Значит, радоваться должна. 57

Знай, пока я живу на земле. Никогда ты не будешь во мгле: Приведу из мрака на свет. Если я невредим и здоров Возвращусь под родимый кров Из похода на грозных врагов,— Я забуду, что ты, жена, Не мужчиной на свет рождена, Я в народе прославлю тебя. Верь мне: ханом поставлю тебя!» А Кортка тогда говорит: «Мною лебедь озерный убит, А уже на поверхности вод Рыба к мясу его плывет! Я тебе, мой муж, говорю: Как наденешь одежду ты, Будешь в ней подобен царю, А взлелеешь надежду ты, Так сумеешь цели достичь. Сокол ты, я — пугливая дичь. У тебя соколиный путь, А когда возвратишься домой, Не осмелюсь, отважный мой, Я в лицо тебе заглянуть. Расстаюсь я с тобой, скорбя. Брата старшего нет у тебя, Брата младшего нет у тебя. Если ты не вернешься домой, •Я зачахну от горьких слез». Кобланды в ответ произнес: «Одинокий, без братьев я рос,

Я — Токтара и Аналык С болью вымоленное дитя. Мой отец — глубокий старик, Плачет мать, о сыне грустя. Не сердись на меня, жена, Обижаться ты не должна: У тебя не могу ночевать. Ждут меня мой отец и мать, Я поеду в родительский дом». Поскакал Кобланды на гнедом, Токтарбаевой ставки достиг. Вышел в этот радостный миг Со своей старухой старик, Чтобы встретить, чтобы взглянуть На отраду своих седин: Прискакал единственный сын! Зарыдали отец и мать, Рады жертвой за сына, стать. В нем души не чают они, Кумысом угощают они И поят его сладкой водой. Не потух закат золотой—■ Уложили сына в постель, Стали милого сына ласкать — И отец ласкает и мать. С болью вымоленный у творца, Он обрадовал их сердца! Он лежит, их лаской согрет, Слышит мать и слышит отца — Ничего не скажет в ответ. Раздаются Токтара слова: «Верблюжонок, ко мне повернись!» 59

Аналык говорит: «Нет, сперва. Мой ягненок, ко мне повернись!» И катается он колобком Меж старухой и стариком. Кобланды не сомкнул еще глаз, Как заря на небе зажглась. Блеск погас рассветной звезды — Не проснулся еще Кобланды. В это время его жена, Быстроногого скакуна Оседлав узорным седлом, Накормив отборным зерном. Доскакала до Белой Орды, Ибо знала, что Кобланды Не откажется ехать в поход! Увидав Тайбурыла-коня, Кобланды с постели встает, А к батыру спешит родня, Чтобы в путь его проводить. С населением Белой Орды Распрощался батыр Кобланды, Опоясался он мечом, Сотворенным для ратных дел, Он стальную кольчугу надел. Кудри он подвязал ремешком, В понедельник, в полдень, верхом На Бурыле своем полетел. Он покинул родимый предел, Поскакал за кыятцами вслед, За уехавшими вчера. Мать, исполненная добра.

Шестьдесят прожившая лет, Девяностолетний Токтар, Карлыгаш, родная сестра, И Кортка, супруга его, Дорогая подруга его, Проводили его вчетвером. Вслед за ним пустились верхом, Обращаясь к нему с мольбой: «Тяжело нам расстаться с тобой, Лучше нас убей, Кобл'анды!» День уже уходил на покой За вершины горной гряды. ДУРНЫЕ ПРЕДЧУВСТВИЯ СЕМЬИ КОБЛАНДЫ Говорит родная сестра: «Если битвы настала пора, То над воином властен народ. Если же кличет приятель в поход, Не захочет храбрец — не пойдет. Возвратишься ли ты назад, Мой родной, мой единственный брат? Белый сокол стремится в полег, Потому что могуч и крылат. Лишь тогда успокоюсь душой, Если будет мой брат при мне. А пока на земле чужой Будешь мчаться ты на коне, Не узнаю покоя и сна, Словно жертвенный агнец грустна. Ты с врагами вступишь в борьбу, Я останусь, братец, одна,

С темной челкой на белом лбу Истомлюсь от слез и забот. Пусть в меня стрела попадет, Предназначенная тебе! Ты и крылья мои и оплот, Мой родной, мой единственный брат? Мы с тобою — двое ягнят, Ах, ягненочек мой, близнец, Жеребеночек-бегунец! Мы на свет появились вдвоем, Одновременно в доме родном Пуповину отрезали нам. О мой брат, мой милый близнец, Нет числа твоим табунам, Целый лес у тебя овец И такие верблюжьи стада, Что верблюдов не счесть никогда,— На кого ты оставишь свой скот? Твой отец — глубокий старик, Девяносто лет он живет, Шестьдесят — живет Аналык. Отправляясь в этот поход. На кого оставляешь ты их? Мы с тобой близнецы, милый брат, Мы резвились, не зная утрат,— Двое маленьких верблюжат. На глазах моих слезы дрожат,- Мы до горького дожили дня: На кого покидаешь меня? А Кортку, подругу твою, Дочь Коктима, супругу твою, С кем тебя породнил господь, 62

С кем едины душа и плоть,— На кого оставляешь ее?» Кобланды, опершись на копье, Опечален, внимал сестре. Он сказал: «Я борьбы не боюсь. Много разных камней на горе, Улетит, но к весенней поре Перелетный вернется гусь! Знай, что брат — батыра оплот: Если брата не обретет, То пропала его голова! Ты послушай мои слова: Ты не плачь, сестра Карлыгаш; Если я задержусь, не вернусь, Славный род позаботится наш, Чтоб сестренка не извелась. Горьких слез не лей ты из глаз, От заплачки твоей: «Милый брат» Даже кости мои болят! Повернись ко мне, Карлыгаш, Поцелую тебя в глаза, Драгоценные, как бирюза. У отца я единственный сын. Отправляюсь я на врага. Как душа, ты мне дорога. Предстоит мне бой не один, Что найду на чужой стороне? Жаль, что девушкой ты рождена: Ты ни в чем не уступишь мне. Нам одна судьба суждена. Ты не плачь, о брате скорбя, 63

Повернись ко мне, Карлыгаш, Я в лицо поцелую тебя! Ты послушай, что скажет брат. Да, верблюдами я богат — Пусть возьмет их верблюжий бог. Я коней табуны берег — Пусть пойдут в добычу врагу. Целый лес у меня овец — Я оставить их волку могу: Он, чьи зубы, как молоток, Алчен, голоден, молод, жесток. Станет стражем овечьих отар! Остается мой старый отец, Девяностолетний Токтар, Остается мать — Аналык, Карлыгаш, драгоценный мой дар,— Да хранит вас бог: он велик! А Кортку, супругу мою. Дорогую подругу мою. На сохранность я отдаю Славной девушке-богатырю. Я один, а четверо вас. Дорогая сестра, в этот час Верность брату в сердце храня, Ты кому поручаешь меня?» Карлыгаш сказала в ответ: «Милый брат, очей моих свет, До тех пор, пока не придешь, Не увидишь в живых свой народ,— Да везде хранит тебя тот,

Милосердием чьим живет Восемнадцатитысячный мир: Невредим возвращайся, батыр. Поручаю тебя творцу! Сколько вложено было труда, Чтобы множились наши стада,— Оставляешь ты их на разор. Чтоб злодей нас грабил и вор. Неужели ты все им отдашь?» Замолчала, вздохнув, Карлыгаш. Начала Кортка разговор: «Жемчуг мой, ожерелье мое, Мой властитель, веселье мое! С той поры, как в одно мы слились. Стала выше лазурная высь, Стало шире и ярче вокруг. Мой Коблан, мой султан, мой супруг, Ты мой рай, ты мой райский цветник, Вечной влаги бессмертный родник! Леопард возлюбленный мой, Я боюсь: не вернешься домой! Ты, супруг мой,— единственный сын, С болью вымоленный у творца. Разве бросит единственный сын Престарелых мать и отца? Чую сердцем, сердцем жены: Не откажешься ты от войны, Ты решенья менять не привык. Но совету последуй ты, На прощанье отведай ты Молока из груди Аналык.

Тот, кто черным родился на свет, Не изменит от мыла свой цвет. Разве нашим ты внемлешь словам, Если ты от рожденья упрям? Убедить я тебя не могу! Мой султан, ты едешь к врагу, Чья звучит по-чужому речь. Так сумей ты себя уберечь, Чтобы горя в бою ты не знал. Одолеешь ты перевал На Бурыле, могучем коне, И тогда ты оценишь вполне, Хороша иль плоха Кортка, Да поймешь ты цену жене! Ты обгонишь, как ветер, крылат, Храбрецов из рода Кыят, Что вчера погнали коней,— Раньше их на двенадцать дней Ты доскачешь до вражеских войск. Грянет бой — и город Сырлы Ты очистишь от вражеских войск. Ты взберись на вершину скалы. На горе Каскарлык, мой султан, Дай коню своему отдохнуть, Не спеши ты отправиться в путь. Твой ровесник, батыр Караман, Нападет на город Кырлы,— Этот город забрал Казан-хан. Но скакун его не возьмет В шесть рядов необъятный ров, Городских не достигнет ворот, Не осилит хитрых врагов.

Тут на помощь тебя позовет Караман, твой ровесник и друг. Пристыдишь ты его, мой супруг, Ты напомнишь ему тогда, Что он бабой тебя назвал: Пусть батыр сгорит от стыда! Ты поскачешь с высокой скалы, Ты увидишь город Кырлы. Городских достигнув ворот, В правоте убедишься моей: Чтоб сильнейшим стать из коней, Тайбурылу недостает Сорока и еще трех дней. Вот тогда ты оценишь сполна, Хороша ли, плоха ли жена. В час, когда, беспомощен, стар, Девяностолетний Токтар Кызылбашский познает плен, Будет в рубище он одет, В шубу рваную до колен, Станет нищим на склоне лет, На чужбине пятки сотрет,—• Вот тогда-то, закончив поход, Ты увидишь родной народ. В час, когда твоя дряхлая мать Будет шерсть, как рабыня, трепать Или скручивать хану аркан, Будет кровь проливать из глаз,— В этот горький, ужасный час Возвратишься ты, мой султан! 67

В час, когда твоя Карлыгаш В той стране, где царит кызылбаш, Будет чай кипятить для господ. Сразу пять наполняя чаш, С полотенцем, согнувшись, войдет, Повязав передником стан, — Вот тогда-то, закончив поход, Возвратишься ты, мой султан! В час, когда насильник-злодей, Обездолив кыпчакский род, Измываться начнет надо мной, Чтобы стала ему я женой, В подземелье меня запрет, И войдет в мою душу туман,— Вот тогда-то, закончив поход. Возвратишься ты, мой султан!» Подошла к нему старая мать, Чтоб его напоследок обнять. Зарыдала: «Великий бог, Сотворивший вселенной чертог. Сотворивший и тьму, и свет! Посмотри-ка на Кобланды: Это — мальчик тринадцати лет. Не достиг он мужской поры, Это время — для ласки, игры, Почему же свое дитя, Так недавно его обретя, Я должна отправить в поход? О господь, глядящий с высот, У тебя, говорит нам коран, У творца народов и стран. Сорок есть пророков святых:

На вершине — Кыяс-пророк, На долине — Ильяс-пророк, На земле видны их следы, У меня же нет никого, Кроме юного Кобланды! Пусть взращенный моей снохой Тайбурыл, бегунец лихой, Будет в битве всегда впереди! Ты на сына, господь, погляди: Пусть стальная кольчуга его Бережет, как друга, его, Пусть не даст до его груди Вражьей, черной стреле долететь! Если хвастаться сокол начнет — Попадет охотнику в сеть, Будет хвастаться аргамак'— Упадет ненароком в овраг. О господь, в эти трудные дни Моего ягненка храни, Приведи ты к цели его. О господь, неужели его Родила я на склоне лет, Чтоб затмился очей моих свет? Если он одолеет врагов, Возвратится и цел, и здоров, Я тогда восхвалю творца, Я умножу свои труды: Два барана, два близнеца, Два верблюда, два близнеца, 69

Будут жертвой за Кобланды... Если падал на землю туман, Я ласкала тебя, мальчуган, Я тебя согревала в мороз, Чтобы ты холода перенес. За твою колыбель держась. Просыпалась я каждый час, Если голос ты подавал, Я тебя пеленала в атлас, Наряжала в шелк покрывал. Был нам радостен твой приход! Полюбил тебя наш народ. К колыбели склонясь золотой, Я тебя поднимала, Коблан, И сгибался под тяжестью стан, Ибо я не была молодой. Я заботилась, мой мальчуган, О тебе, о своем дорогом. В первый раз налились молоком Затвердевшие груди мои И расширился узкий живот. Восхваляла я силу твою! Подержу на руках — устаю, Поцелую — усталость пройдет. Так за годом промчался год. Остаюсь я в родном краю, А мой сын уходит в поход... Помоги ему в жарком бою, Помоги ему, бог, помоги, Да падут перед ним враги, Да вернется единственный мой, Да придет невредимый домой!» 70

Кобланды в ответ произнес: «Ты не плачь, дорогая мать. Разве будет нам польза от слез? Я вернусь, не надо рыдать, А пока я буду вдали От взрастившей меня земли, Поручаю воле творца Свой народ, и мать, и отца». , Поспешил Кобланды вдоль реки К храбрецам из рода Кыят, И остались одни старики. Вот они, рыдая, стоят И глядят верховому вслед. Тот, кто создал и тьму, и свет, Да услышит их голоса! У Токтара опухли глаза, У него колени дрожат, Он предчувствием горьким объят. Он с женою молится вслух, Чтобы праотцев светлый дух Средь сражений, тревог и дорог Их единственного уберег! КОБЛАНДЫ СКАЧЕТ К ГОРОДУ СЫРЛЫ, ЗАНЯТОМУ ВОЙСКОМ ХАНА КАЗАНА Снеговые вершины встают Д а камыш и ковыль кругом. Тайбурыл грудаст, как верблюд, Он играет под седоком. Он любую преграду берет.

Для него что ямка — овраг: Перепрыгнет — и мчится вперед. Словно гром на пути гремя, И копытами четырьмя Не касается он земли. Под ногами трава поет, За ушами струится пот. Был доволен конем седок. Он сказал: «Мой жребий высок, Потому что моя жена Для великих дел рождена. Мне слова сказала она, Что сейчас в моем сердце звенят: «Тайбурыл, твой скакун, крылат». Я проверю эти слова. Но скажи, Тайбурыл, сперва: Как себя ты чувствуешь, конь? Ты, мой конь, крылат, быстроног. Не тебе ли я дан в залог, Чтоб меня сохранил ты, сберег? Всех достоинств твоих не счесть: Серебро и золото — шерсть, Хвост пушист и грива мягка. Вижу: правду сказала Кортка — Ты, Бурыл,— наилучший конь! Ты не бойся, летучий конь, Не вспотеешь, прибудешь в срок: Веет свежестью ветерок! Не обскачет тебя никто, У кого четыре ноги, Только ты мне, скакун, помоги, 72

res :^гл



Сокол я среди седоков. Сам ты знаешь, мой нрав таков: Не обгонит меня никто, У кого только две ноги, Но, как ветер, ты побеги. Далеко наш аул родной. Где пасутся у влаги речной Наши лошади в камышах... У меня до сих пор в ушах. Не затихнув, слова звенят Храбрецов из рода Кыят: «Баба ты, батыр Кобланды!» Так помчись быстрее, чем весть, Пред кыятцами не урони Ты мою богатырскую честь! У тебя четыре ноги. Ныне силы свои напряги. Если ты — мой друг и собрат, От пернатых, что в небе парят, Ни за что ты не должен отстать! Далеко еще вражья рать, Сорок дней до нее пути. Этот путь за миг пролети. Сорок дней — это долгий срок, Но далекий путь не далек Для такого, как ты, коня. Тайбурыл, послушай меня: Казан-хана, что многих сильней, До которого сорок дней Богатырской быстрой езды, Ты обязан мне, Кобланды, 73

Показать сегодня, сейчас! Не покажешь, дороги страшась,— На тебя обижусь я здесь, А Кортка — в ауле родном. Это слово, скакун мой, взвесь!» Всадник плетью взмахнул на ветру И ударил коня по бедру. Обожгла скакуна эта плеть, И не только бедро обожгла — Стало сердце его гореть, А из раны кровь потекла, И напитком для воронья Стала жаркая эта струя. Был тяжел богатырский удар, Скакуна продолжал он жечь. Он обрел человеческий дар — У коня появилась речь. Он сказал: «Что соСна, что чинар — Не помилует их суховей. Поднял ты свою плеть, и удар Не помиловал шкуры моей. Если конь могуч и крылат — Значит, грива его хороша. Если всадник отвагой богат — Благородна его душа. Мой хозяин, запомни впредь: У тебя беспощадная плеть, Не упал я, но ты погляди — Чуть не вышел дух из груди! Старики — твой отец и мать, Ты у них единственный сын,

Ты решил, что сумеешь один Покарать кызылбашскую рать, И, отыгрываясь на мне, Ты решил до нее доскакать. Хорошо, я тебе помогу, Я ведь иноходью бегу, Выношу обе правых сперва, А потом обе левых ноги. Но и ты мне, седок, помоги: Не натягивай удила, Чтоб исполнились наши дела, Чтобы я, бедняга, не лег Посреди одной из дорог. Скакуном сотворил меня бог, Он меня для тебя берег. До Казана, до вражеских войск, Сорок дней осталось езды. Предлагаешь ты мне, Кобланды, Чтобы я за единый миг Кызылбашского войска достиг. Так и птица не может летать, Ну, а я разве птице под стать? Но умножу силу мою, Так и быть, обещанье даю, Хоть и трудно, прибуду я в срок. Ты запомни, храбрый седок. Что скажу я на этот раз: Не замолкнет намаз дневной, Не начнется вечерний намаз — Ты окажешься пред крепостной Опоясавшей город стеной.

Кызылбашский увидишь рубеж. Не исполню я слово — зарежь, Кобланды, своего скакуна!» Тут возрадовался Коблан, Крикнул: «Но-о, мой светик, вперед!» Полетел Тайбурыл, как буран. Что низринулся наземь с высот. Вдоль ушей его катится пот. Он летит, и бугристой земли Он копытами не достает. Встали горы иль травы легли,— Издалека не узнает. На пути повстречает скалу — Он скалу превращает в золу. То не бег, то орлиный полет, Приближает он дальнюю даль! Под копытами четырьмя Может глиной сделаться сталь. Не уронит он чести своей! Стали уши его острей, Чем камыш на речном берегу. Задыхаясь уже на бегу, Словно сыромять он обмяк, Но к полудню силы напряг, И во весь он помчался дух, Будто с привязи спущенный вдруг, Извиваясь железной струной. Кобланды, продвигаясь вперед Малолюдною стороной, И не думал кыятцев догнать, Что вчера устремились в поход. 76

Во второй половине дня Увидал он вдали перевал. Увидал седока и коня. Кобланды к седоку прискакал,— То был воин Кара-Букан. Кобланды воскликнул: «Привет! Есть ли кто-нибудь впереди?» Верховой промолвил в ответ: «Ты на этот кряж погляди, Там несется Косдаулет. Вижу я: твой скакун хорош,' Ты от старших не отстаешь!» Тайбурыла бросило в дрожь, Он взметнулся по скалам крутым, Поравнялся Коблан с верховым: То был воин Косдаулет. Кобланды воскликнул: «Привет! Кто идет впереди, старший брат?» Верховой промолвил в ответ: «Мы давно потеряли твой след. Заблудился ты, говорят? Вон за той отвесной скалой Скачет наш Аккозы удалой». Одолев крутой перевал, Кобланды к седоку прискакал. Он сказал: «Старший брат, привет, Кто летит впереди этих скал?» Аккозы промолвил в ответ: «Мы спешим, а тебя все нет. Порешили: он сбился с пути, Кобланды нас не может найти.

Раз ты здесь, то глаза раскрой: Вон за этой мохнатой горой Ты увидишь Каракозы!» Одолев крутой перевал, Кобланды к седоку прискакал. Говорит он ему: «Привет! Есть ли кто-нибудь впереди?» Тот в ответ: «Погоди, мой свет, Дай подумать мне, погоди. Вот мы выехали вчера, Мглою ночи сменилась жара, А ровесника твоего Потеряли мы нынче с утра. Он как ножницы промелькнул У искусницы в тонких руках, Был он каплей дождя — промелькнул, Будто вихрь на него дохнул. Может, скачет теперь в облаках?» Жаркой плетью всадник взмахнул, Тайбурыла удар обжег. Быстрый конь проделал прыжок Через камни горной гряды. Крепко держит копье Кобланды, Слева — горный шумит поток, ' Справа — свет вечерней звезды Пробивается в небе дневном. Где ж коня Карамана следы? Тайбурыл полетел, как буран: Оказался крылатым конем! Всех друзей обогнал Караман, Он пронесся ветра быстрей, 7®

Устремленный к цели своей. Но догнал и его Коблан, И, догнав, он сказал слова: «Вся ли сила твоя такова? Твой ли это хваленый конь, Что других скакунов сильней? Ровно через двенадцать дней К моему приезжай шатру, Что сегодня же, ввечеру, Разобью у подножья горы... Не дождался ты нужной поры, Эх, батыр, ты погнал коня, Обозвавши бабой меня. Разве так поступает друг? Посмотри, Караман, вокруг, Сколько здесь твоих смельчаков, Посмотри, Караман, каков Бабой выращенный скакун! Хоть и баба моя Кортка, А судьба ее высока, Нет ей равных на тверди земной! Конь, взращенный моей женой, Перепрыгнет через хребет! Может быть, поедешь со мной? Или силы в коне твоем нет? Опоздал я, но ты погляди. Оказался я впереди, Оказался ты позади. Побыстрее скачи ты впредь: Для тебя отстать — умереть». Храбрецы из рода Кыят По дорогам горным спешат, 79

Но Коблан не смотрит назад, Он упорно скачет вперед, Невозможно его догнать, И кыятская шумная рать Устает, от него отстает. Устремился Бурыл в полет: Мошной силой своих копыт Камень в глину он превратит! Будто молнии огненный свет, Через самый высокий хребет Переносится Тайбурыл. В грозный ветер себя превратив, Через самый глубокий обрыв Переносится Тайбурыл. Вот и озеро, где, шурша, Встали заросли камыша, Где полно крикливых гусей, Вот озерные берега. На которых растет куга, Блещут лебеди снега белей. Вот и озеро Шигенди, Отразилась в нем зелень вершин, Прилетели чайки сюда. Вот и озеро, чья вода Красно-рыжая, как руда, Чутко слышит, как птицы погот,- Это чибисов тихий приют. Вот озера Котан и Кумра т— Близнецы, чья влага щедра. Через пять перепрыгнув озер. Конь помчался во весь опор, И возникли вершины гор.

Скакуна удивителен бег. На горах ослепителен снег. Ой, высокий увал-перевал, Кара-Тау, где хан летовал, Ала-Тау, где бий летовал,— Эти горы скакун миновал. Изогнулась, темнея, гора, Как верблюжья шея — гора, А вершины этой горы. Словно девичьи груди, остры. Две горы — Атасу, Манаши. Здесь вокруг не видать ни души. Здесь трава не вкусна для скота, Здесь вода для людей не чиста, Нехорошие это места — Через них проскакал Кобланды. Н ад пустынями без воды, Над водою широких озер, Над снегами невиданных гор, Над землей, где одни лишь пески. Где бестравные солончаки, Над землей, чью мощь и красу Воспевают птицы в лесу, Над землей, где ягод не счесть, Где трудов и тягот не счесть, Над землей, что заснула в снегу, Над землей, позабывшей покой, Напоенной кровью людской, Там, где таволги цвет на лугу, Там, где падают с веток плоды,— Пролетел на коне Кобланды. 81

Словно гром перед летним дождем, Тайбурыл на дороге гремит, И земля трепещет кругом От ударов мощных копыт. Он степного бурана сильней. Две передних его ноги Задних ног на четверть длинней. Он бежит, ни с кем не сравним, Не касается он земли. Гусь, что вылетел вместе с ним. Заблудился в его пыли. По груди его льется пот, Устремляется он вперед,— И вытягивается Бурыл На пятьсот саженей в длину. Устремляется в вышину — Под копытами камни летят, Мнится, что кызылбашский отряд Из кремневок выстрелил ввысь. На Бурыла ты подивись: Для сильнейшего из коней Всадник легок, как тебетей,1— Как бы всаднику не упасть! У коня — богатырский размах, Он раскрыл широко свою пасть, Пыль, что поднял на разных холмах, Он смешал в одну полосу. В час, когда закат обагрил И ручьи, и траву и росу. 82

Обезумел скакун Тайбурыл! Полыхал он, словно пожар. Опасались кулан и архар Пересечь его огненный путь. На поляне иль на лугу Не давал он птицам вздохнуть, На озерном сыром берегу Не давал он цаплям взлететь,— Он раздавливал их на бегу. Не хотите — не верьте впредь, Только втаптывал он в траву То ли чибиса, то ли дрофу, И для ястребов и соколов Это был нежданный улов. Ибо пища была им дана Под копытами скакуна. Над безводной равниной степной. Что не знала дыханья реки, Над безлюдной глухой стороной, Где боялись летать мотыльки, Над высокой горой ледяной, Где орлы не пускались в полет. Над парами соленых болот Проскакал одинокий седок. Отчий край от него далек. Если враг на него нападет, Не поможет кыпчакский род... Отошел предвечерний намаз, А вечерний наступит сейчас, Понимают и конь, и седок, Что приходит условленный срок! 83

Посмотрел Кобланды вперед: Городских не видать ли ворот? Увидал молодой батыр За горой страну Айтатыр, Чьи луга из конца в конец Поросли пыреем-травой. Сколько белых и серых овец Наслаждались травой луговой! Казан-хановы скакуны, Многочисленны и сильны, У пяти паслись тополей. На Бурыле, ветра быстрей, Поскакал Кобланды, заорал Грозным криком богатырей, Сразу в горсточку он собрал Сиво-пегих сильных коней, И, собрав, погнал их вперед. Завладев кызылбашским скотом. Он достиг городских ворот. Закрывая лицо щитом, Он ворвался в Сырлы-калу. Гневным пламенем распалясь, Превратил он город в золу. Пыль на улицах поднялась, Кровь по улицам разлилась. Погрузил он врага во тьму. С вражьей юрты сорвав кошму Превратил ее в свой потник. Остов юрты рассек пополам, Превратил он его в дрова. Не давал он пощады врагам. Справедливы эти слова:

С целой ратью сражаясь один, Кобланды, Токтарбая сын, Богатырь, чьи дела светлы. Уничтожил город Сырлы! Возле города, говорят, Возвышалась гора Каскарлык. Кобланды, чей подвиг велик. На коне, который крылат, Поскакал на вершину горы, Порешил отдохнуть до поры, Испытать, права ли Кортка. БИТВА С КАЗАН-ХАНОМ Миновало двенадцать дней. Он увидел издалека, Что взметнулась пыль в облака, Он услышал топот коней: То примчалась кыятская рать, Чтобы город Кырлы отобрать, Учинить Казан-дану разгром. В шесть рядов глубокие рвы Опоясали город-кругом. Храбрецами со всех сторон Этот город был окружен, Сорок тысяч — вот их число, Но вступить в Кырлы тяжело, Укрепился в городе враг. Караман не может никак Одолеть необъятный ров,

Через шесть перепрыгнуть рядов И достичь городских ворот. Целых три он кружился дня — Не продвинулось войско вперед. Понял он, что Кырлы не возьмет, И на гору погнал он коня. Прискакал он туда на заре, Увидал Кобланды на горе — Отдыхал он в походном шатре. Караман ему говорит: «Будем истину помнить одну: Если я секирой взмахну — Устоит, не рухнет скала. Тот хорош, кто не помнит зла. Не поедешь ли ты со мной С кызылбашской сражаться страной? Без тебя я слаб, не смогу Нанести пораженье врагу». Кобланды промолвил в ответ: «Разве холм — это горный хребет? Разве мерина приравню Я к породистому коню? Кто же гриву огузкой зовет? Кто не знает, где'сахар, где мед? Прежних слов ты нелепость пойми. Не разрушил ты крепость, пойми. Как же баба разрушит ее? Не умеющий воевать, Как посмел ты бабой назвать Настоящего богатыря, Трижды брань свою говоря?

От меня ты помчался вперед, Но теперь пришел твой черед, Караман, сгореть от стыда. Уходи с моих глаз навсегда, Чтобы истину помнить одну: Хоть мужчиной пришел ты на свет, Я взамен за свою жену Не возьму тебя: выгоды нет! Для чего говорю о Кортке? Так цена твоя дешева. Что тебя не возьму за слова, Ею сказанные в тоске: «Милый мой, ты один вдалеке!» Храбреца из рода Кыят Уязвил такой разговор: «Из-за женщины до сих пор На меня ты сердишься, брат? Что ж, вернусь без тебя назад. Если мне суждено судьбой. Вражью крепость я отберу, Если нет — со славой умру, Мы не встретимся больше с тобой!» Так сказав, он погнал коня. В чистом сердце обиду храня. Кобланды опечалился вдруг: «Из-за женского языка На меня разгневался друг!» На коня, что взрастила Кортка, Он вскочил, поскакал стремглав И сказал, Карамана догнав: «Ты со мной рассчитался, мой брат!» 87

Рассмеялся тогда Карамап, Примиренью с ровесником рад, Будто неба достиг головой! Прискакал он вдвоем с Кобланды К мощной рати своей боевой. Чьи темнели густые ряды Вкруг широкого, длинного рва. Говорит богатырь Кобланды Тайбурылу такие слова: «Вместе нам воевать дано. Мы с тобой подружились давно, Наша дружба не коротка. Про тебя мне сказала Кортка — Для тебя эта женщина — мать: «Он — тулпар, он умеет летать». Перепрыгнешь ли ты через ров, Тайбурыл, через шесть рядов? За седьмым — городская стена. Может быть, задача трудна? Как себя ты чувствуешь, конь? Перепрыгнешь ты или нет?» Быстроногий скакун в ответ Пошевелил верхней губой. Чуть подергал нижней губой, И, с трудом владея собой. Хриплым шепотом проговорил: «Неужели на чужой стороне Отыграешься ты на коне? Если ты сказал, что Кортка Доброй матерью сделалась мне. Значит, наша дружба крепка,

Значит, я свой пот не продам! Мне известно, Коблан упрям. Но с открытой душой говорю: Послужу я богатырю, Нанесем пораженье врагам! У меня есть твердый оплот — Покровитель коней Камбар. Докажу я, что я — тулпар, Перепрыгну — достигну ворот. Не достигну — умру на лету. За хозяина смерть обрету. Знай, что клятвы мои тверды, Счастья мне пожелай, Кобланды!» Богатырь в сраженье спешил. «Но-о!» — крикнул он скакуну. На мгновенье согнулся Бурыл, Быстро вытянулся в струну И стремительно поскакал. Перед ним — необъятный ров, Через шесть перепрыгнул рядов! За седьмым — городская стена. Посмотрите на скакуна: Он, как заяц, проделал прыжок, Полетел он быстрее стрелы, Оказались и конь и седок В середине твердыни Кырлы! Пыль взметнув, поскакал Тайбурыл Он копытами город изрыл. Так проник во вражеский стан Кобланды, отвагу явив. От него отстал Караман, 89

Хоть и молод был, и красив. Караман вступил на порог, Но проникнуть в крепость не смог. Было воину тяжело, Увлажнилось его чело. А к врагам известье пришло, Что явилась кыятская рать. Приготовились воевать. Хан Казан — кызылбашей глава. У Коблана — бесстрашие льва, Он помчался в неравный бой. Он увидел перед собой Сорок тысяч сильных коней. Шумным войском, тучи темней, Поднимая зеленый стяг, Устремился в сраженье враг. У Коблана — отвага льва. Богатырь засучил рукава, Он горяч и нетерпелив. Руки белые обнажив, Возбужденный, в сечу спешит. Кто ж ему навстречу спешит? Кто спешит, чтоб начать борьбу, Кто летит на коне вороном С белой лысинкою на лбу? Из железа кольчуга на нем, Пред собою держит он щит, В черной шапке в седле он сидит Посредине твердыни Кырлы, Хвост и гриву коня своего Он связал в тугие узлы. 90

Это тот, кто не знает стыда. Кто жестокостью землю потряс, Тот, кто может в день сорок раз Совершить набег на стада. Кызылбашский силач и бахвал, Он казахов не раз убивал; Это тот, кто опасен врагу, Это тот, чьи веки в снегу. Чьи ресницы покрыты льдом, Кто, ведя кызылбашскую рать, Раз в двенадцать дней может спать, Раз в тринадцать дней может есть, С вороного ни разу не слезть; Тот, кто сохнет от бед и тревог, Коль врага не пошлет ему бог, У кого парча на древке, Чтобы мягко было руке Поражать смертоносным копьем; Кто похож на снежный буран, Если гнев забушует в нем, Это — сам грозноликий Казан! Говорит он: «Малыш, погоди, Не беги, я расправлюсь с тобой!» Кто же ныне стоит позади, Если сам вступает он в бой? Это ханский сын Караул, Это бекский сын Бегаул, Это тридцать ханских вельмож, Именуют их: «Есаул». Холостая они молодежь, Неизвестен им честный труд, Дармоеды, они берут

Десять воинов с каждой семьи, Собирая в дружины свои. Гонят пешими бедных людей. Под ударами жгучих плетей Льется кровь у ворот крепостных! Вы теперь посмотрите на них: Сорок тысяч, со всех концов, Кызылбашей в битву летят. За отрядом скачет отряд, В каждом — десять сильных бойцов... Тут в Коблана вперяет взгляд Казан-хан, глава храбрецов. Не сгибается Кобланды, У батыра глаза тверды! И тогда кызылбашей глава Произносит такие слова: «С Ала-Тау пришел ты, киргиз, Почему же смотришь ты вниз? Почему же твой конь изможден, Будто прибыл из дальних сторон? Почему его грива в пыли, Будто прибыл из дикой земли? Почему ты сам утомлен, Алой кровью глаза налились, Будто кто-то нарушил твой сон? Ты куда, молодой киргиз, Ныне скачешь на чалом коне. Ты скажи, в какой стороне Остановишься ты на ночлег? Неизвестный ты нам человек, Ты одет в цветную парчу, 92

Чей ты сын, узнать я хочу? Говори, я хочу узнать,— Кто отец твой? Кто твоя мать? Это я, Казан, говорю, Отвечай же богатырю, Да смотри, не криви душой. Да смотри, не шути со мной. Бойся встретить мой грозный гнев Он сожжет тебя, как огонь! Говорю я, тебя не задев: У тебя есть кольчуга и конь, Мне добром отдай их, пока Не задела тебя рука». Кобланды в ответ произнес: «Погоди ты, зловонный пес, Унизительно для меня — Черноверцу отдать коня. Не спеши, а я отдохну, Мой гривастый не убежит, Да куда бежать скакуну? Кызылбаш, одурел ты вконец. Не успел ты приехать, глупец, О коне уже речи ведешь. Если, наглый, тебе невтерпеж,— Подойди, у всех на виду Я с тобою счеты сведу. У тебя — презренный отец, Так неужто посмел ты, наглец, О моем отце рассуждать? У тебя — беспутная мать, Так тебе ли услышать, злодей, 93

Имя матери доброй моей? Ты, чьи речи кощунством звучат, Потаскухою в блуде зачат! Ты, увидев мой гневный лик, В грязном сердце почувствуешь дрожь, В те ворота, что сам ты воздвиг. Ты уже никогда не войдешь! Одеваешься ты, как шах, Кызылбаш, ты хмелем пропах, Ежедневно бываешь ты пьян, Эх, безмозглый, чванливый Казан! Но теперь ты снимешь парчу, Но теперь я тебя растопчу. Воин, к смерти себя приготовь, Если сможешь — теплую кровь Будешь пить из шеи своей! Богатырь, что к добру влеком, Перед битвой с презренным врагом От него не желает речей. Грозный гнев, словно снег с дождем, Проступил на лице моем. Посмотри на меня: я — казах, И покуда я не умру, Этот мир не будет в слезах. С кызылбашами насмерть борясь, Я врагов не оставлю в живых, А такие, как ты, не раз Мне коней отдавали своих! Я рассек бы тебя мечом.— Завопишь: «Искрошил я тебя!» Я пронзил бы тебя копьем,— 94

Закричишь: «Устрашил я тебя!» Я из лука убил бы тебя,— Скажешь: «Был я застигнут врасплох». Я убил бы тебя из ружья,— Ты обидишься: выстрел мой плох! На коне ты сидишь. Казан, Я один, а твоих не счесть. Вот пришел к тебе мальчуган, Начинай же битву за честь, Если сможешь, его ты убей!» Так вступили противники в бой, А сначала, как двое друзей. Разговор вели меж собой. Но потом шайтан к ним пролез. Да и кто иной, как не бес? Длинных копий взвились острия, Обагрила их крови струя. На траве, средь рассветной росы. Скакуны присели, как псы, А на седлах выступил пот, Превратиться готовый в лед. Как на землю плюнет седок — Станет кровью каждый плевок! Попытались друг друга рассечь. Но сломался у каждого меч. Тут взметнулись сабли у них — Лезвия ослабли у них Потекла у них кровь из глаз, Жизнь, казалось, от них отреклась. Сжались в теле два смельчака, Словно два голодных хорька.

Растянулась кожа подпруг, Развязались кольца кольчуг. Кобланды защищал свою честь И удача к нему пришла: Выбил он врага из седла, У хвоста его вынудил сесть, И вонзил в Казана свое Истребляющее копье. Покачнулся могучий враг, И упал с полумесяцем стяг, А из тела хлынула кровь. Кобланды, победить спеша. На врага набросился вновь, И ушла из тела душа. Так, ворвашись во вражеский стан, Уничтожил Казана Коблан. В полдень хан упал у ворот, И песком заполнился рот. Застонала важная знать, Кызылбаши стали кричать, Чтобы весь услышал народ. Подобрав, унесли мертвеца... Нет вожатого-храбреца. Кто же в бой теперь поведет? КОБЛАНДЫ УНИЧТОЖАЕТ ВРАЖЕСКОЕ ВОЙСКО Кызылбашей теснится рать, Словно сорок тысяч овец. Ей разгрома не избежать: Кобланды — настоящий храбрец. 96 к

Д а и поздно двигаться вспять, Что ни миг, то земля тесней, Возвратиться нельзя никак, Вся вселенная сжалась в кулак Для бойцов и для их коней. На одном скопились холме. И одно у всех на уме: Кобланды уничтожить в бою. Потеряли опору свою — Наказал Казан-хана творец,— Положили распрям конец. Похваляясь своим числом, Каждый воин взял по стреле, Кобланды, рожденного львом, На своей окружили земле. Увидал Кобланды, что он Кызылбашами окружен, Увидал, что он одинок, И слова из сердца извлек: «Бог, ты видишь мою беду? На закат посмотрю, на восток — Я опоры нигде не найду. Есть мужи в кыпчакском роду — Кто приедет на помощь ко мне? Я помчался на чалом коне, Чтобы с хищным покончить врагом. Если я, воюя за честь, Учиню кызылбашам разгром, Кто доставит на родину весть О таком богатырстве моем?