Брюсовские чтения 1966 года

ответственность за этот отдел; во-вторых, он считает нужным отметить непричастность других членов ред­ комиссии к выбору и переводам произведений в отделе народной, древней и средневековой поэзии. «Я де­ лал выборы и переводы, и Вы пополняли своим выбором и переводом с французского. Причем тут редакционная ко­ миссия! Н е «также» П. М акинцян, а «только П. М акин­ цян и В. Брюсов». У ж е упоминавшееся письмо Брюсова от 29 марта 1916 г. несколько проясняет обстоятельства появления тех фор­ мулировок в первом варианте «Распределения работ», про­ тив которых возмущался П. Макинцян. «Распределение работ» отмечал Брюсов — написано не столько мною,, сколько истинной «редакцией». Т. е. написанное мною исправлял Гер[асим] С ергеевич]; потом указывал нуж ­ ные поправки С. Г. М амиконян; потом читал корректуруг Ц атурян, и. т. д. То, что в листах,— результат этой сов­ местной работы». Понимая всю несправедливость и сложность создавше­ гося положения, Брюсов считал, что должно писать на­ стоящую правду и отметить, что П. Макинцян входил в состав комиссии, а после его отъезда в первый раздел были внесены небольшие дополнения. Вместе с тем П. Макинцян, по словам Брюсова, был прав, очень прав, в том смысле, что его «первенствующая роль в самой идее— дать в сборни­ ке и древнюю (т. е. и средневековую) армянскую поэзию — не оттенена. Впечатление получается такое, словно Вы только немного чем-то содействовали общему плану и это— уж е неправда. Почему так получилось? Потому что Вы запретили мне писать о Вашем участии в редакции, как я бы того хотел. Но все-таки написать было необходимо: это чувствовал и я, и все члены комиссии; и вот, как результат компромисса, получились эти неопределенные строки». Надо полагать, что по настоянию Брюсова были внесе­ ны изменения в окончательный вариант «Распределения: работ». В гранках к предисловию «Поэзии Армении»^ 200

сохранивш ихся в рукописном отделе Г Б Л 1, рукою Брю ­ сова вычеркнуты строки: «некоторое время в состав комис­ сии входил такж е П. М акинцян2, и вместо них написано: «Редакционная комиссия работала в составе К- Б. Куси- кяна (скончался), Карэна М икаэляна, А. И. Цатуряна и П. Н. Макинцяна». К этому Брюсов внес существенное уточнение,— «на последнего редакцией был возложен вы­ бор произведений поэзии народной, средневековой и ашу­ гов». В том ж е письме от 29 марта 1916 г. Брюсов писал: «И вообще очень и очень благодарю Вас за письмо и за все замечания. За «прошлое» не повторяю благодарностей: Вы знаете, и по моим словам, и по тому, что сказано в моем предисловии, как было для меня важно Ваше появление и это неожиданное для меня «открытие Армении». Потому Ваше «огорчение» меня огорчило крайне: словно я разыграл роль маленького Фердинанда (Испанского), возлагающего оковы на Колумба, подарившего ему Новый Свет»3. Поэтому без этих, выпавших из предисловия, слов благодарности, опубликованный вариант «Объяснения ре­ дакции» не отражает действительную степень участия П. Макинцяна в создании Сборника. Правда, она была ясна современникам, тому же Брюсову, и В. Теряну, вы­ ступившему тогда со статьей «Одно объяснение», где он особо подчеркнул, что успехом Сборника армянская об­ щественность в большей мере обязана П. М акинцяну4. 1 ГБЛ, ф. 386, к. 51, ед. хр. 3 2 П. Макинцян вышел из состава редкомиссии к концу всех ра­ бот, т. е. к началу ноября, а сборник был в основном готов 4 декабря 1915 г. 3 ГБЛ, ф. 386, к. 51. ед. хр. 3 (подчеркнуто нами — А. М.) 4 Об этом говорит и ряд откликов армянской прессы, в частности, корреспонденция гезеты «Мшак», в которой сообщалось, что когда при чествовании Брюсова в Баку была зачтена приветственная теле­ грамма от В. Теряна и П. Макинцяна, присутствующие встретили ее аплодисментами. «Аплодировали и мы,— пишет газета,— потому что хорошо понимали, что прославлению нашей литературы многим. 201

К сожалению, в последующие годы эти свидетельства современников оказались вне поля зрения исследователей, и история создания Сборника, основанная на скупых све­ дениях, содержащихся в «Объяснениях редакции», пред­ стала в неполном свете. К третьему периоду работы над Сборником относятся отступления редкомиссии от первоначальных задач изда­ ния. Позиция П. Макинцяна по этому вопросу достаточно освещена в связи с внутриредакционным конфликтом. Ка­ кова же была точка зрения самого редактора Сборника В. Брюсова? Выше отмечалось, что в первый период взгля­ ды Брюсова и П. Макинцяна по всем вопросам, касающим­ ся Сборника, совпадали. Как говорил сам Брюсов, он «бес­ прекословно» следовал советам своего «профессора». Но к концу лета 1915 г., уже в разгар работы, в Брюсове на­ чинает брать верх ученый-историк, и он все более становит­ ся на позиции историка литературы. Это сказывается в том, что Брюсов поддерживает решение редкомиссии не ограничивать отдел новой литературы предложенными П. Макинцяном четырьмя поэтами. Человек аналитиче­ ского склада ума и, по его же признанию, больше «наблю­ датель», Брюсов не захотел, по-видимому, полностью свя­ зать Сборник с острыми моментами литуратурной борьбы, как к тому стремился П. М акинцян. И дело не только в различии их характеров и темпераментов, а прежде всего в том, какую сторону Сборника они выдвигали на первый план: для П. Макинцяна, помимо всего прочего, было важно, чтобы Сборник оказал свое воздействие на исход литературной борьбы «... Я рассчитывал,— писал он Брю ­ сову,— что Ваш авторитет в нашем обществе будет велик способствовала эта пара друзей и 8-го января не забыли душой быть с нами, здесь, где с такой любовью говорится о процветании армянско­ го художественного слова. Да, не будем забывать, что Брюсовых ведут к сокровищницам духовных богатств Армении Теряны и Макинцяны, -и слово благодарности скажем и в их адрес». («Мшак», 1916, № 7). 202

и не ошибся. Мне хотелось, чтобы Ваша субъективная эстетическая оценка оказала воспитательное влияние на вкусы армянского общества»; для Брюсова же было важно, чтобы Сборник, отразив эту борьбу, избежал крайностей и сохранил возможную объективность, т. е. включил в себя произведения представителей всех направлений армянской литературы. Это дало возможность богаче представить но­ воармянскую поэзию, что, на наш взгляд, составляет не­ сомненное достоинство Сборника. Встав на позиции историка литературы, Брюсов, как и следовало ожидать, пошел дальше по пути углубления принципа историзма. Осуществление этой идеи он видел в превращении Сборника, охватывающего поэзию Армении с древнейших времен до наших дней, т. е. ее историческое движение в главнейших моментах—в «историю армянской поэзии» . Брюсов понимал, что для этого потребуется ко­ ренная ломка Сборника, идущая в разрез с исходными по­ ложениями, но смело пошел по намеченному пути. Поэто­ му он счел нужным в пространном письме разъяснить П. Макинцяну свою новую позицию и в связи с ней — но­ вое направление практических работ по Сборнику. В из­ вестном смысле письмо В. Брю сова от 29 марта 1916 г. явилось теоретическим обоснованием той практической деятельности, которую он осуществлял и которая не встре­ чала одобрения со стороны П. М акинцяна. Разъясняя свою точку зрения, Брюсов писал: «Сбор­ ник перерос первоначальную на него точку зрения: стал выше нее. Была точка зрения художественная, стала исто­ рическая. Историческое выше художественного»1. Исходя из этого, Брюсов считал, что в Сборник должны войти и произведения, не отвечающие общеэстетическим требова­ ниям, но представляющие интерес для истории армянской литературы. «Издаваемый Сборник есть история армянской поэзии. Потому все, что имело историческое значение, 1 ГБЛ, ф. 386, к. 51, ед. хр. 3. 203

должно в него войти. Конечно надо добавить «историче­ ское для поэзии», значение для истории поэзии»1. Но какое содержание в понятие истории вкладывал Брюсов? Уже отмечалось, что, предложив в свое время дать в Сборнике всю поэзию Армении, не ограничивая ее лишь концом X IX и началом XX вв., П. Макинцян тем самым вносил в сборник историзм. Брюсов приветствовал эту идею и в дальнейшем углубил и расширил ее: под историей он стал понимать не столько хронологически-последова- тельное расположение материала, сколько причинно-след- ственную взаимосвязь литературных явлений на всем про­ тяжении исторического развития армянской поэзии. Ему теперь было важно включить в Сборник все то, что обуслов­ ливало появление того или иного литературного явления, безотносительно к степени его художественного совершен­ ства. Иными словами, тезис Брюсова сводился к тому, что все, имевшее значение для развития армянской литера­ туры, ее истории, должно войти в Сборник. «Но разве П атканьян,— пишет Брюсов,— не имел значения для исто­ рии поэзии? И эта сама, предмет раздора, Шушаник К[ур- ги нян]— разве она не оказала влияние именно на поэзию, если ее читали и читают молодые люди, которые может быть, сами будут поэтами? Вот я отрицаю художественное значение за стихами Надсона (напечатал об этом статью), но разве Надсон не оказал влияние на Мережковского, Минского и мн. др. Как же я выкину Надсона из истории русской поэзии?»2 Подобное расширение задач издания вызвало возраже­ ние П. М акинцяна, который не отвергал ни сам принцип историчности, ни правомочности такой постановки вопро­ са вообще. «Напрасно Вы, дорогой Валерий Яковлевич, до­ казываете мне,— отвечал ему П. М акинцян,— что оцен­ 1 Там же. 2 Там же. 204

ка историческая выше оценки эстетической, художествен­ ной. Кто этого не знает? Но судья этому — время! Ведь Ваша историческая оценка также субъективна, как и оцен­ ка эстетическая!»1 Как знаток армянской литературы и, в частности, а р ­ мянской поэзии П. М акинцян на многочисленных фактах доказывал, что при том объеме сведений, которыми распо­ лагал Брюсов, эта цель трудно достижима. Он приводил имена двух десятков армянских поэтов, значение которых для истории армянской поэзии неоспоримо, однако Брю­ сов не включил их ни в поэтический отдел, ни в «предисло­ вие»— они просто были ему не известны. Убедил ли Брюсова этот внушительный список армян­ ских поэтов в том, что поставленная им задача — неразре­ шимой трудности, тем более, что русский поэт сам отлич­ но сознавал недостаточность своих знаний в истории ар­ мянской литературы? Обратимся к его ответному письму П. М акинцяну от 3 апреля 1916 г. «... Вы мне говорите о вещ ах,— писал Брю сов,— которых я заведомо не знаю и не могу знать. Вы могли бы привести не 10— 15, а, вероят­ но, 50— 100 имен арм янских писателей, в предисловии мо­ ем пропущенных. Ибо знаю я лишь те имена, которые на­ зывали мне Вы. Еще в истории Армении я кое-что узнал из книг; но историю литературы знаю лишь по Вашим «лек­ циям» мне. Ибо за пределами Ыеуе (шараканы, Григорий Нарекский и т. под.), да тощей брошюрки Чобаньяна, все мои материалы — увы!— сводились (помимо сообщенного Вами) к «Музе» и «Беллетристам»: сами знаете, сколь это скудно и ненадежно. Надеюсь, Вы не думаете, чтобы я пе­ ред кем бы то ни было, не то, что перед Вами, сколько-нибудь вы являл себя не то, что «знатоком», но просто «знающим» в области армянской литературы. Не знаю, или знаю по на- слышке, вот и все»2. 1 ГБЛ, ф. 386. 2 ГБЛ, ф 386. к. 51, ед. хр. 3. 205

По ответу Брюсова видно, что если бы в то время име­ лись какие-нибудь, пусть даже труднодоступные источни­ ки, из которых он мог черпать знания, вне всяких сомне­ ний, он достиг бы поставленной перед собой цели. Однако «скудность» и «ненадежность», по словам Брюсова, мате­ риалов заставили его отступиться от идеи создания труда «Истории армянской поэзии». П. Макинцян убеждает Брюсова отказаться от своего намерения, исходя также из первоначальных целей изда­ ния Сборника, которая состояла в том, чтобы ознакомить русскую общественность с жемчужинами армянской поэзии, показать сначала, что «в армянской поэзии есть кое-какие художественные ценности, а потом заинтересовать его так­ ж е исторически». В том же письме он пишет: «Это единствен­ но возможный путь, ибо раньше интерес художественный, эстетический, а потом уже исторический». В качестве ар­ гументов, подтверждающих его взгляд, он ссылался на опыт самого Брюсова. («Так было и с Вами»), а такж е на опыт тех многократных попыток до Брюсова ознакомить русскую общественность с сокровищницей армянской поэ­ зии, в которых всегда делался упор на историзм и которые поэтому терпели неудачу. «Веселовский так много писал и переводил,— утвер­ ждает П. М акинцян,— и всегда историко-литературную оценку ставил выше художественной. Потому-то поэзия Армении и осталась чистой доской». И ниже: «Мне хоте­ лось, чтобы Ваш сборник не только отмечался лучшими вещами, лучшими переводами, но отличался от «Армянской Музы» также принципиально». В то же время он добавля­ ет: «... Как бы ни был слаб Ваш сборник, это, конечно, будет чем-то недостижимым для Веселовского». В страстности, с которой П. Макинцян вступил в поле­ мику, чувствуется его ответственность за судьбы Сборни­ ка и глубокая убежденность в своей правоте. «Все это я Вам наговорил,— пишет он Брюсову,— не с целью изме­ нить Ваш образ мыслей, а лишь показать, что даже после 20К

Вашего блестящего письма я не изменил своего образа мыслей»1. После полемики, характеризуя основные задачи, по­ ставленные перед настоящим изданием, Брюсов не стал за­ являть здесь о примате исторического подхода над худо­ жественным и что сборник есть история армянской поэзии, как это делал в письмах к П. Макинцяну. Но отказав­ шись от идеи создания «История Армянской поэзии», Брю­ сов вместе с тем не возвратился полностью к исходным по­ зициям: он оставил второй отдел новоармянской литерату­ ры и в том виде, в каком он был уже сформирован, под­ черкнув в предисловии, что руководствовался при вы­ боре стихотворений в этой части, кроме обще1>стетических принципов и историческим подходом к литературным про­ изведениям. Поэтому, если в первом отделе господствующим остался художественный принцип отбора материалов, то во вто­ ром — художественный в сочетании с историческим. В ито­ ге Сборник сохранил в себе следы нарушения единого прин- 1 ГБЛ, ф. 386. В связи с этим непонятно утверждение К , Григоряна в его ра­ боте «В. Я. Брюсов и армянская поэзия», что в конце концов, споры кончились полным «поражением» Макинцяна. (стр. 40). В доказатель­ ство своего утверждения он приводит факт посылки Брюсову саза и кяманчи и предпосланного к этим подаркам письма. Однако автор при этом не учитывает, что это письмо было написано П. Макинцяном за три месяца до начала полемики, т. е. в декабре 1915 г. А полемика, как известно, началась в конце марта 1916 г. (Макинцян уехал в Эчмиа­ дзин в начале ноября 1925 г.). Приведем еще одно доказательство. 13 декабря 1915 года И. М. Брюсова писала Макинцяну: «Жду Ваших писем, жду Ваш подарок Валерию Яковлевичу — кяманчу». А 28 декабря 1915 г. уже сооб­ щала: «Дорогой Павел Никитич. Вчера мы получили Ваше милое пись­ мо, а сегодня я получила Ваши дорогие подарки». По К-Григорьяну выходит, что Макинцян признал себя побежден­ ным за три месяца до того, как возник сам спор. Простое обращение к хронологии делает это утверждение несостоятельным. 207

■ципа построения, напоминая тем самым о неразрешенности -спора между Брюсовым и П. М акинцяном... В первые месяцы 1916 г. все работы по Сборнику были завершены. Корректурой занимался Брюсов, ему помога­ л а и И. М. Брю сова. «Мой стол завален сейчас корректура­ ми нашего Сборника, я читаю последнюю сводку, так что за опечатки бранить будут меня»,— писала П. М акинця­ ну И. М. Брюсова. Сборник набирался и печатался очень медленно: ска­ зались трудности военного времени, нехватало рабочих рук в типографии. «Поэзия Армении» увидела свет в начале августа 1916 г. «Наконец могу Вам сообщить,— писала И. М. Брюсова находившемуся тогда в экспедиции в Ване П. Макинця- Ну (— ЧТо вчера, 5-го августа, вышел наш </п^/х/ш<Ью>. Н о книга еще долго не поступала в продажу. «Я Вам послала Сборник без ведома чьего бы то ни было,— про­ долж ала Иоанна М атвеевна,— и, как виж у, заслуж иваю со стороны Комитета порицания, ибо он (Комитет) не хо­ чет посылать никому в Ваши края Сборник, пока не пере­ плетется Сборник для Католикоса». Сейчас, когда прошло полвека, и Сборник, выдержав испытание времени, по-прежнему сохраняет свое значе­ ние и обаяние, нам особенно видно, какой огромный твор­ ческий взлет был совершен его создателями и ясно, что подобное великое творение только и могло родиться в столк­ новениях противоборствующих мнений, споров, о которых речь шла в настоящей работе. Книге был оказан восторженный прием как со стороны русской, так и армянской общественности. Единодушно признавались большие заслуги целого отряда самых та­ 1 ГБЛ , ф. 386. .208

лантливых русских поэтов, привлеченных к участию в этом издании и неоценимая роль редактора В. Я- Брюсо­ ва. Отмечалось и значение того большого вклада, который внесли в это дело армянские деятели культуры и литера­ туры, в частности, критик-литератор Павел Никитич М акинцян. Завершим нашу работу о нем словами Ваана Теряна. «Больше всего, можно сказать полностью, тяжесть это­ го дела легла на Павла М акинцяна, который переводил все, что ему поручали составители сборника, и работал сообразно тому, как сам представлял дело, в качестве одного из тех, кого пригласил Московский Комитет. О проделанной им работе не раз публично зая в л я л сам В але­ рий Брюсов и я совершенно убежден (надеюсь и все те, кто в курсе дела, засвидетельствуют то же), что успехом этого сборника мы обязаны не только Московскому А р­ мянскому Комитету, а в очень большой мере Павлу Ма­ кинцяну, его стараниям и любви, которую он питает к нашей литературе».1 1 В. Терян, Сочинения, т, II, стр, 337. 20Э 14 Брюсовские чтения

И. Р. С а ф р а з б е к я н И. Б У Н И Н , К . Б А Л Ь М О Н Т , В. И В А Н О В , Ф. СО­ ЛО ГУ Б — П ЕРЕВОДЧИКИ АНТОЛОГИИ «ПО­ ЭЗИЯ АРМЕНИИ» Антология «Поэзия Армении» вызвала восторженную и высокую оценку русской и армянской общественности. Горьковский журнал «Летопись» отмечал: «Роскошный и объемистый том переводов армянских поэтов является не только событием для армянской поэзии, но и большим празником для русской. Со времен Н . В. Гербеля (70-ые годы прошлого века) мы не имели такой содержательной и полной антологии, посвященной поэзии какой-либо н а ц и о н а л ь н о с т и » 1. Работая над сборником «Поэзия Армении», Брюсов со­ брал вокруг себя лучших поэтов и переводчиков своего времени. Он писал им письма и приглаш ения, отправлял подстрочники и транскрибированные тексты. Прошло пол­ века; и если наше литературоведение заслуженно отметило переводческое мастерство В. Брюсова, его необычайный энтузиазм и преданность делу, взыскательность и требо­ вательности к себе и другим, то в тени остался целый твор­ 1 «Летопись», 1917, № 2—4. 210

ческий коллектив, на который опирался Брюсов и благо­ даря бескорыстной и преданной работе которых он смог завершить свой огромный труд. Среди них прежде всего нужно назвать имена уже давно признанных не только в России, но и за ее пределами русских поэтов и переводчи­ ков — Ивана Бунина, Константина Бальмонта, Вячеслава Иванова и Федора Сологуба, которые в тяжелые для ар­ мянского народа дни искренне откликнулись на призыв В. Брюсова, оказали ему поддержку. Их переводческое мастерство нашло признание М. Горького, В. Брюсова, В. Т еряна и Е. Ч аренца, который в 1923 году писал! что они «создали самобытную школу, своеобразную своими формами, приемами, выражениями и образами, со своим гибким и богатым языком». Однако в силу исторически сложившихся условий И. Бунин, К. Бальмонт, В. Иванов, Ф . Сологуб оказа­ лись вне родины, их имена постепенно были преданы заб­ вению, и все материалы и документы, связанные с их ра­ ботой в сборнике «Поэзия Армении», обойдены вниманием исследователей. Лишь в последнее десятилетие вновь про­ будился интерес к творческому наследию этих поэтов: из­ дано собрание сочинений И. Бунина с предисловием А. Твардовского, воспоминания Вл. Лидина и Чарного о Вяч. Иванове, в связи с 800-летием Шота Руставели опу­ бликованы статьи русских и грузинских писателей с вы­ сокой оценкой бальмонтовского перевода «Витязя в тигро­ вой шкуре». Замечается определенный перелом в оценке творчества упомянутых поэтов. Так, в своей статье о И. Бу­ нине А. Твардовский справедливо указал, что принцип новой социалистической культуры исключает «в отношении . к подлинным произведениям искусства какое-либо подобие мстительного чувства к их авторам, некогда отвернувшимся ■ о т нее»1, что их политические убеждения ни в коей мере не I должны умалять достоинства настоящего и подлинного ис- [ - ________________________ 1 «Новый мир», 1965, № 7, стр. 211—212. 211

кусства. Подобная постановка вопроса в равной степени относится такж е к К- Бальмонту, В. И ванову и Ф. Со­ логубу. *** Одним из первых крупных русских поэтов, принявших большое участие в переводах произведений армянской поэзии на русский язык, был К. Бальмонт — поэт высо­ кой культуры, сказавший в поэзии свое яркое, самобытное слово. Когда в 90-ые годы Ю. Веселовский, работая над изданием второго тома «Армянских беллетристов», обратил­ ся к К- Бальмонту, тот был уж е признанным переводчиком Ибсена, Эдгара По, Ш елли и других. В июле 1893 года Ю. Веселовский писал Минасу Берберяну: «Согласился принять участие Б альм он т...»1, а вскоре в другом пись­ ме: «На днях отправлю Бальмонту в Швецию, где он теперь находится, дословный перевод некоторых армянских сти­ хотворений...»2 К. Бальмонт откликнулся на письмо Ю. Веселовского и перевел для сборника из Ов. Туманяна стихотворение «Концерт», легенду «Ахтамар», из П. Ду- ряна «Моя скорбь», И. Иоаннисиана «Умолкли навсегда времен былых народы» и из А. Цатуряна «Ручей». К. Бальмонт явился первым переводчиком стихотвор­ ных произведений Ов. Туманяна на русский язык. Переве­ денная им для сборника «Армянские беллетристы» легенда «Ахтамар» первоначально была опубликована в журнале «Семья» за 1893 год. В ряд ли можно согласиться с мнением некоторых литературоведов, которые считают, что русский поэт вольно обошелся с текстом подлинника. Дело в том, что легенда «Ахтамар» была написана Ов. Туманяном в 1891 году и опубликована в ж урнале «Мурч» № 4 в 1892 году. Подстрочником с этого варианта и пользовался К- Бальмонт. Позднее Ов. Туманян продолжал работать V Архив М. Берберяна, Музей литературы и искусства Арм. ССР. 212

над легендой, включал новые строфы, снимал ряд прежних строф, заменял одни выражения другими, в результате че­ го появилось несколько различных вариантов легенды. В академическое издание Ов. Туманяна вошел вариант 1903 года, то есть тот, который был создан спустя десяти­ летие после перевода К. Бальмонта. Переводчику удалось передать поэму красочным, напев­ ным стихом, сохранить ее ритм и все обаяние древней ле­ генды. Считая главным в переводе дух подлинника, К- Бальмонт руководствовался этим принципом при пе­ реводе произведений и европейских писателей, и «Витязя в тигровой шкуре», и армянских поэтов. Потому, как от­ мечал В. Брюсов, ему удалось передать «новизну напева» этой восточной легенды. Бальмонт сохранил лаконичность, ритмику, четкость стиха Ов. Туманяна. ХУ^Ьш^ш^и^чп 1{шЬш д-тЦг ит/Ь 4 ьГтЬпиГ и л л ц[чЬ[1 $1> Каждой ночью к водам Вана Кто-то с берега идет, И без лодки средь тумана Смело к острову плывет. То же можно сказать о стихотворении Ов. Туманяна «Концерт», где К- Бальмонту удалось ассонансами, алли­ терациями передать журчание ручья, гул леса, отзвук эха. * } ЬЬр^и I; Рцп^пиГ, Р'шф шиш А ршрЬр/) у р ^ ^ Ь , Зшр^пиГ ^ р ^ п ^ шЬ^шЬу/гиш, фррфт .рр рЬрЬ^Ь: С горных высей стремится ручей; Ниспадая, о камни он бьется, И журчит, и ворчит, и смеется, И звенит под сияньем лучей. 213

Как мастеру звуковой рифмы Бальмонту особенно удал­ ся «Ручей» А .Ц атуряна, где автор в пробуждении природы видит символ пробуждения родины. &*/ ишпдЬ 1{шщшЬр^д, Ъ п р /гд , щ .Ьш ш , 1ц, р р р ^ п и г Ь и ^ичХш р&ш 1[у Ь /1 Ь [Ш & р п к п р ш Ь ш ш п - п и Г 1[шгСиI* ш ^ ш ш ш р & ш ц ш Ь р •• Переводя, Бальмонт подчеркивает момент освобождения, чувствуется, как прорываются из ледяного плена воды ручья. Стих построен целиком на внутренней рифме и зву­ ковом повторе: И свободный от тяжких, холодных оков, Ты блеснешь и плеснешь изумрудной волной, И на твой жизнерадостный, сладостный зов Вольный отклик послышится в чаще лесной. Хорошо передана последняя строфа стихотворения, где выражена уверенность поэта в том, что: Вся земля оживится под лаской лучей, И бесследно растают оковы зимы... Что ж ты плачешь, скорбящий, звенящий ручей? Что ж ты рвешься так страстно из темной тюрьмы? Верная подача духа подлинника определила и правиль­ ный подход К- Бальмонта к стихотворению И. Иоаннисиа- на «Умолкли навсегда времен былых народы». Поэт страда­ ет, видя свою родину поруганной и растерзанной: /7 /п. Ь и , [ и Г [ и Ь \" ^ & ^ ш д р Ь Ь ^ р , П р 2_чРш ! ш к ш Ч Ь и Г1 ш р ^ ^ ш 1 , Ь1[ щштшп.-щшшшп. ^т-р&ррч цЬ^Ьд^р — рЫ цид- Ьи при\\Ьи 1? Ь г ц ш [ * К- Бальмонт поды скивает в русском язы ке соответ­ ствующие эквиваленты вы раж ений «2'г ^ ш/ ш^ши/>>— «в це­ пях», «У /ш ш ш и-щ ш ш ш п. 1{ГГ цЬ г[Ьд [г^»— «разметана твоя истерзанная грудь», 214

Лишь только ты, Армения родная, Лежишь, как труп живой,— мне горестно взглянуть В цепях тоскуешь ты, прекрасный лнк склоняя. Разметана твоя истерзанная грудь. Ярко и выразительно передано в переводе страстное, за­ ветное желание поэта видеть свою родину освобожденной: [иГ '!шЦ11 < Ь х^/|ш/г ^ЬпЬ^и, Ь и ^ и л ^ ш ш п и Г ЬгТ ^ш рп1_[1}дш Ь ор/и ]., 1Т п ш I; с/ ш , т ^ ш р Р ^ 'р , и ^ р Ь ^ и , Ф р 1{ п 1 -Р ^ ш Ь ш и ш г у р 1[ш п-1^пиГ /; Но нет, ты не умрешь! Я верю в обновленье: Оно должно прийти, оно к тебе придет! Во мраке вековом горит звезда спасенья! Проснися, близок час, о родина,— он ждет! И хотя К. Бальмонт заменил здесь слова «<шу/гЛЬ//,;>»— «Арменией» или « и ^ р Ь ^ и »— «родиной», переставил в стро­ фе вторую и третью строку, достоинства его перевода от этого не пострадали, он смог передать гражданский пафос поэта, его благородный порыв. В связи с этим интересно отметить тот факт, что в переводческом наследии Ов. Ту­ маняна известны случаи, когда армянский поэт, исходя из желания донести до армянского читателя дух того или иного произведения, изменял названия стихотворения (Блок), вносил новую строку (Кольцов), сохраняя при этом обаяние оригинала. Д ля поэтической натуры К. Бальмонта характерно, что почти все стихотворения, переведенные им из армян­ ской поэзии, полны пафосом борьбы, тоски и скорби за по­ руганную и несчастную родину, веры в светлое будущее. («Умолкли навсегда времен былых народы» И. Иоаннисиа- на, «Моя скорбь» П. Д уряна, «Ручей» А. Ц атуряна и др.). К. Бальмонт был одним из первых русских поэтов, ко­ торый принял участие переводами и своими стихами в сбор­ нике «Братская помощь пострадавшим в Турции армянам» (1898 г.), вышедшим в свет в трагические для армян дни. 215

Указанные выше переводы перепечатывались в сборни­ ках «Армянская муза» (1907), «Современные армянские поэты» (1903), а позднее помещены и в брюсовскую антоло­ гию. Однако В. Брюсов не ограничился прежними перево­ дами К. Бальмонта, он обратился к нему с просьбой сделать новые переводы — стихотворения Ав. Исаакяна, Сипил, В. Теряна. В письме от 22 ноября 1915 года, недавно найденном в архиве, К. Бальмонт ответил В. Брюсову: «Вот «Наи- рянка» и вот «Ладан». А кроме того «Колокол Воли», ко­ торый возник как-то магически, в люльке вагона, в ноч­ ной мятели, в приближении к Тюмени. Что касается остальных, возможно, что я переведу их... Вероятнее же, да удовольствуются сыны Армении этими тремя вещами. Вряд ли смогу сделать ещ е...»1 Переведенное так внезапно экспромтом стихотворение Ав. Исаакяна совпадало с настроениями К. Бальмонта, его стремлением к свободе: О колокол Воли, греми же, буди же От сна Арарат и верховный Казбек... и дальше: До славы, до ран, хоть на смерть, но в борьбу. Несчастье и зло да сразим мы с тобою, Греми же как горн и труби как в трубу! Удачей К- Бальмонта был перевод стихотворения В. Те­ р я н а «, Р ш р ш 1{[>р ш Ь //Ы Лщтшду), где уж е в первой строке тонко найден ключ ко всему стихотворению: «Мне наирянка улыбнулась тонкостанная...» Под впечатлением своих поездок на Кавказ и переводов из арм янской поэзии К- Бальм онт в 1916 году написал сти­ хотворение «Клич зурны», воспевающее дружбу и брат­ ство: 1 Отдел рукописей Гос. публ. библ. им. Ленина, фонд 386, к 76, ед. хр. 5. 2115

/ Армения и Г р у зи я— вы гроздья / Одной красивой ветви на земле, Для вас одни горят на небе звезды... И дальше: Мы, русские, в горах могучи вами, Так будем вместе вихрем и громами! В «Армянском Вестнике» № 23 за 1917 год мы обнару­ жили небольшое стихотворение — зарисовку портрета де­ вушки за подписью К- Бальмонта. Можно было пола­ гать, что оно также написано под впечатлением его поездки на К авказ. Однако при сличении текста со стихотворения­ ми П. Д уряна, оказалось, что это перевод одного из про­ изведений последнего Л Ь ...-» . К- Бальмонт не только переводил армянских поэтов, но и посещал вечера армянской поэзии, читал лекции в Тиф­ лисе «Поэзия как волшебство», выступал с читкой своих переводов из армянских поэтов, был лично знаком с ар­ мянскими и грузинскими писателями. В 1915 году газеты писали о шумном успехе, выпавшем на долю К. Бальмонта, который на вечере армянской поэзии в Москве прочел свои переводы из В. Теряна и Сипил. А в 1917 году, подруж ив­ шись в Пятигорске с Ов. Туманяном, посвятил ему сти- хотворение-экспромт, считая его родным и близким себе: Не потеряв восточный сан, Ты стал средь нас родной Иван... карт. А в 1923 году в П ариж е на траурном вечере в Сорбон- ском университете, посвященном Ов. Туманяну, принял участие К- Бальмонт. П ариж ские газеты писали: «Кроме армянской интеллигенции, память Туманяна пришел по­ чтить известный русский поэт — К. Бальмонт, который перевел некоторые произведения Туманяна на русский язык... Он рассказал о встречах с Туманяном и отметил, что из восточных поэтов, известных ему, он наиболее свое­ образен и общечеловечен». 217

> «а* Н о если К- Бальмонт был первым перводчиком Ов. Т у ­ маняна, то И. Бунину принадлежит заслуга первых пе­ реводов стихотворений Ав. Исаакяна на русский язык. Им сделано всего два перевода из армянской поэзии — А. Цатуряна «Мрачна, темна душа моя», помещенное в сборнике «Современные армянские поэты» и Ав. Исаакяна «Моя душа объята тьмой полночной», напечатанное в сбор­ нике «Армянская Муза» (подстрочник последнего был по­ слан ему Ю. Веселовским). Выбор именно этих стихо­ творений характерен для И. Бунина, они перекликаются с его лирикой тех лет, выявляя много общего в настроениях, мыслях и переживаниях поэтов. Чутьем большого художника И. Бунину удалось пере­ дать спокойствие и величие души поэта, а также мелодику стиха Ав. Исаакяна. Ч [чГ ш ш гцлп^^д т Ь и Ь п и Г I; *//» 1Т Ь & , Ь ^ Ь р ш ^ /’Л* пи 1Гшрп1.р, [,*Г 1ипрп1-Ы( Моя душа объята тьмой полночной, Я суетой земною истомлен. Моей душой, безгрешной, непорочной, Владеет дивный и великий сон. И. Бунин подбирает выразительные эпитеты и метафо­ ры: «земная суета», «безгрешная, непорочная душа», «див­ ный великий сон» и др. Столь же звучно стихотворение А. Ц атуряна в переводе И. Бунина «Ручей», проникнутое описанием природы и раскрывающее внутренний мир поэта. Образ исстрадав­ шегося певца, внутренний мир которого сравнивается с песней и сливается с морем — был близок душе Бунина. ^н!//го 1Гпшл, Ап-ищ (нГ Ьрц, ^ и[гр1л 1{ш шшЬц^Ь[п П 'т .р и Ь А Ь 1{Ь [ Ь т Ц г Ь ^ Ь р р , О'шро.и йтЦгЬ щшииТЬ^пи 218

Мрачна, темна душа моя — Измучен безнадежным горем, На берег моря вышел я Тоскою поделиться с морем. В переводе не только раскрыт лирический образ поэта, пришедшего поведать свое горе морской стихии, но и подо­ браны выражения, синонимы, а также повторы в каждой первой строке строфы: «4пу/,и а п ш л , / , а ЬР ф>, «&т1 ш Ь Ь ^ р , &т]_ ш Ь ^ п Л Ь и , « # 2 Ш\" Р п '/2<лА “^Аот...л («мрачна, темна», «беспредельная даль», «внемли мне, по­ плачь со мной»). Переводы И. Бунина, верно передающие ^содержание оригинала, заслужили положительную оценку как со сто­ роны русских, так и армянских писателей. Поэтому, когда возникла идея создания «Сборника армянской литературы» и «Поэзии Армении», их редакторы — М. Горький и В. Брюсов обратились в первую очередь к И. Бунину. В 1915 году М. Горький попросил И. Бунина перевести для сборника произведения Саят-Новы, Ов. Туманяна, П. Ду- ряна. Известно также, что для него были подготовлены и высланы подстрочники ряда произведений, в частности «Парвана», «Армянское горе», так как имевшиеся переводы не удовлетворяли составителей сборника. Кроме того, М. Горький хотел привлечь И. Бунина не только в каче­ стве переводчика, но и редактора раздела поэзии. Однако И. Бунин, придерживаясь принципа перевода лишь с оригинала и чуждаясь подстрочников, отказался от участия и в горьковском и в брюсовском сборниках. В августе 1915 года он писал В. Брю сову: «... подстрочник, как бы хорош он ни был, почти никогда не задевает серд­ ца». Кроме того, события ли войны, или другие обстоятель­ ства, словно выключили И. Бунина из поэтического мира. В письме М. Горькому от 1 октября 1915 года он ж алу ет­ ся на усталость, малую работоспособность: «... такого го­ да я не запомню — не запомню такого тяжкого душевного состояния, в котором я уже давно нахожусь. Писать я 219

совсем почти не писал...»1 И хотя к переводам из армян­ ской поэзии И. Бунин, к сожалению, больше не вернулся, но высоко ценил армянскую поэзию и культуру. Сохранилось интересное письмо А. Цатуряна, в котором он рассказывает Ов. Туманяну о праздновании 25-летне­ го юбилея литературной деятельности И. Бунина. На ве­ чере от имени армянской общественности выступил А. Ца- турян. И. Бунин ответил лишь на два приветствия — пред­ ставителю Малого театра Ю жину и А. Ц атурян у: «Я п ла­ менно люблю солнце и Восток,— сказал Бунин.— Армян­ ский народ когда-то, в древние времена поклонялся солн­ цу, и сегодня в своей тяжелой жизни опять тянется к сол­ нечному свету. Я глубоко тронут и благодарен за то, что Вы меня приветствовали и отметили этот скромный празд­ ник на язы ке древнего народа»2. Если в «Поэзию Армении» вошло всего два стихотворения в переводе И. Бунина, то на долю Вяч. Иванова, блестя­ щего знатока античной культуры, давшего русскому чита­ телю Сафо и Алкея, пала значительно большая часть пере­ водов. Приступив к переводам армянской поэзии по настоя­ нию В. Брюсова, В. Иванов остановил свой выбор на поэ­ тах «светлого трехзвездья»— И. Иоаннисиане, Ов. Ту­ маняне и Ав. Исаакяне, родственных ему миром своих чувств и мыслей, обработками народных легенд и пре­ даний. О своей особой любви к армянским поэтам он сказал на вечере армянской поэзии в 1915 году в Москве: «Я не могу скрыть моих симпатий к Исаакяну и Туманяну, а особенно Туманяну. Я восхищен совершенством его ярких красок, их оттенками и цветами, его гибким и живым языком. Мне 1 М. Горький, Материалы и исследования, т. 2, стр. 449—450. 2 «Оризон», 1912 г., № 253. 220

бы хотелось, чтобы мои слова долетели до него. Передайте ему, что я очень люблю его и восхищаюсь им». В. Брюсов придавал важное значение участию В. Ива­ нова в сборнике, о чем свидетельствуют письма, адресо­ ванные ему. В июле 1915 года В. Брюсов писал В. И ванову: «Сбор­ ник преследует цели не только художественные, но и бла­ готворительные. Издатели надеются частью из самого до­ хода сборника получить средства для помощи армянским беженцам, частью вообще обратить этим сборником внима­ ние на трагическое положение армянского народа, доказать, что он достоин поддержки»1. У знав о целях сборника, Иванов согласился помочь В. Брюсову. «О^ень и очень благодарю тебя за то, что ты согласился принять участие в оном армянском сборнике... это важно и дорого»2,— пи­ сал В. Брюсов. Существует мнение, что между В. Брюсовым и В. Ива­ новым были разногласия в принципах перевода, что ре­ дактор «Поэзии Армении» недооценивал переводное мастер­ ство В. Иванова. Это явно произвольная трактовка фактов. То обстоятельство, что В. Брюсов именно В. Иванову по­ ручил перевод произведений трех крупнейших армянских поэтов, творчество которых составило целую эпоху в исто­ рии армянской поэзии, говорит о многом. К тому же в най­ денных нами архивных материалах, а также в письмах В. Брюсова заключена высокая оценка переводного творчества В. Иванова. Из переводов Ов. Туманяна В. Иванову больше всего удались легенды «Голубиный скит», «Сердце девы», менее— «Погос-Петрос». О достоинствах перевода «Голубиный скит» говорил С. Я- М арш ак. Первая из них — восточное предание, обращенное в прошлое своего народа, простотой и непосредственностью близко подходит к подлиннику. Хорошо передан образ V Отдел рукописей Гос. библ. им. Ленина, архив В. Иванова. 221

неподкупного старца-монаха, спасшего народ от позорного плена: Не купить меня ярлыком, казной: Отпусти, отдай мне народ родной! Пусть куда хотят, без помех идут, Песню вольную жития поют! В. Иванов не только следует сюжетному замыслу автора, но старается сохранить и ритм: Сколько в малый скит ни вошло армян, Обернул их всех в голубей Ован. Или же: (14. 4[иГш 1[шЬрпиГ !;{ щ1{ш пI пр, РЬ.рЬ I; &Ы[ш Упорхнули все — и сполох утих, И стоит один на молитве мних. Внесенные В. Ивановым архаизмы «мних», «сполох» «зело» и др. не противоречат общей настроенности легенды., а напротив, придают ей налет старины. Бережно и с любовью переведена В. Ивановым и дру­ гая легенда ■— «Сердце девы». Повествование ведется в четком и быстром темпе, один образ сменяется другим — жестокий отец, любящий юноша, влюбленная и преданная невеста, для которой «верной любви и смерть не конец»,, влюбленное сердце девушки превратилось в «огненный мак, глубь его — мрак». Удача переводов этих легенд заключалась прежде все­ го в том, что их тематика сама по себе общечеловечна,, необычайно гуманны и прекрасны чувства героев, прису­ щие всем людям, здесь нет сугубо национальных специфи­ ческих черт, как, например, в поэме «Ануш». Получив переводы легенд, В. Брюсов 2 августа 1915 года писал Вяч. Иванову: «Благодарю тебя от лица всей редакции и от себя за твои прекрасные, превосходные,. 222

прямо исключительные переводы. И благодарю тебя за готовность работать дальш е»1. В июле 1915 года В. Терян прочел М. Горькому под­ строчный перевод легенды Ов. Туманяна «Погос-Петрос». М. Горькому понравилось произведение, и подстрочник был выслан на перевод В. Иванову, о чем он сообщал в 1916 году в письме В. Брю сову: «Этот Черномор (Вяч. Иванов — И. С.) скоро выпустит девуш ку из своего пле­ на (речь идет об «Ануш»— И. С.), как еще недавно М акин­ цян (для Горького) принудил его извергнуть из своей не­ насытной утробы двух проглоченных им младенцев — По- госа и П етроса»2. Этот перевод Вяч. И в а н о в а ‘«ыл помещен в Горьковском сборнике. Имея уже переводы легенд, вся редакция сборника «Поэзия Армении» сочла возможным обратиться к В. Ива­ нову с предложением перевести поэму Ов. Туманяна «Ануш». В августе 1915 года Брюсов писал В. Иванову: «Плененные твоим переводом двух его поэм (Ов. Туманя­ на — И. С.), мы решили включить в сборник еще и эту стихотворную повесть, раньше не имевшуюся в виду. Очень надеюсь, что ты опять согласишься воссоздать ее на русском языке. Увидишь, что по содержанию, по поэзии она достой­ на твоих стихов»3. Однако из всех переводов В. Иванова поэма «Ануш» наименее удачна, и наши литературоведы подвергли его строгой критике. Справедливо ли это? С одной стороны, нет, потому что не учтена задача, поставленная перед пере­ водчиком, который, по словам В. Брюсова, должен был «воссоздать» поэму на русском языке, что В. Иванов и сделал. Д аж е Ов. Туманян отмечал, что «да, это моя «Ануш», но только она стала блондинкой». И несмотря на положительный отзыв В. Брюсова, М. Берберяна и мно­ гих других на перевод поэмы, это глубоко народное и са- , Отдел рукописен Гос. библ. им. Ленина, архив Иванова. 223

мобытное произведение утеряло свой армянский колорит. Объясняется это прежде всего тем, что переводчик не знал армянской действительности, нравов, обычаев, обста­ новки, в которой живут и действуют герои поэмы. Однако чутьем большого художника В. Иванову удалось «воссоз­ дать» замечательную поэму, написанную прекрасными рус­ скими стихами. Конечно, то, что полвека назад считалось безупречным, теперь с позиций нашей переводческой к у л ь ­ туры выглядит иначе, хотя этот перевод поэмы «Ануш» многое подскажет современному переводчику и поможет понять причину отдаления от оригинала. Получив переводы стихотворений и легенд Ов. Туманя­ на, В. Брюсов писал В. Иванову в августе 1915 года: «П. Н. Макинцян передаст тебе одно стихотворение Иоаннисиана и ряд стихотворений Исаакяна. Я надеюсь, что ты выбе­ решь из этих стихов те, которые тебе больше по душе...»4 В архиве В. Брюсова сохранились подстрочники, сде­ ланные для В. Иванова. Из произведений И. Иоаннисиа­ на он перевел два небольших стихотворения: «Рождение Ваагна» и «Дева-роза». В первом стихотворении поэт ри­ сует пробуждение родины: Ь р ^ Ь р т . Ь р ^ р и й^рш Ь^ Ц,1^Ьш п и 1‘ I» |/ дш Ц П 4. З Ь & ш , [4 1 Ч-Р ‘Ч ^ ^ ш и ш ш Ь ш ^ ^ и ш р ^ , Ф р1{п шГ и ш ^ ш ц Ь [1 ц т 1, и ш р г Звону пучины, небес и земли, Чаш а страданий, край отчий, внемли, Многодраконный, родной Айастан, Солнцем спасенья ты днесь осиян! В. Иванов старается быть как можно ближе к подлиннику и точнее передать его. Второе стихотворение «Дева-роза» В. Иванов передает эмоционально и красочно, стараясь подобрать к каждому слову эквивалентное в русском языке, (как « п Л р р г } 1/ил/шр» — «дутою бровь», «2^// — «светлорусая» и т. д.). 'V Отдел рукописей Гос. библ. им. Ленина, архив В . И ванова. 224

гЬ и /,Г м и п Ср ш ш р ш р , < '!\"Ч {Ч \"Ч цш пш р Ь г Вот подстрочник, который был под рукой В. Иванова: Глаза твои голубые, брови сводчатые. Девица, куда ты унесла мое сердце? В соловья превратился я для тебя, Тебя зову я, подойди. Стремление сохранить все ньюансы подлинника сделало стихотворение в переводе В. Иванова выразительным и по­ тому не потеряло эмоционального настроя’ и шутливого тона: Синий взор, дугою бровь! Унесла мою любовь. Соловьем я стал над розой... Дева-роза, подойди! Но если легенды Ов. Туманяна и стихотворения И. Иоаннисяна удались Вяч. Иванову, то стихотворения Исаакяна потеряли в переводе своеобразие и глубину. Из всего ряда стихотворений, переведенных В. Ивановым из Ав Исаакяна, можно выделить как более удачный г ш д Ь р , иш р/, и * р п Ч ъ. При наличии нескольких перево­ дов этого стихотворения, Вяч. Иванов более тонко переда- строфу0'1 СТИХОТВОрения‘ Для сравнения возьмем первую гЬ ш , ^ ш д Ь р , и ш р /, и ^ р „ ч , 227, Аш ^^ЬЬр, П-шр^и 1шдЬр, рш г(, Ч'^щглч ьпкь \"<-э 1\"+ ^п^Ьр... А вот перевод В. Брюсова: Внемлите все тоске моей! Гы, гиацинт! В ы , розы гор, В саду поющий соловей И ветры, бьющие простор. 15 Брюсовские чтения

Более поздний перевод В. Звягинцевой: Плачьте со мной, гиацинты гор, Цветы родимых полей. Плачь со мной, соловей ночной, Прохладою ветер, вей. Перевод Вяч. Иванова: Гиацинту ли нагорий, Соловью ль, певцу садов, Ветру ль мне поведать горе, Тени ль беглых облаков? Ав. Исаакян вовсе не пишет о «тоске» как у Брю сова, его мучает «горе» (« դ ա ր դ ս լ ա ց ե ք » ) , что мы видим у Вяч. И ва­ нова, чего нет в переводе В. Звягинцевой. Нет здесь ре­ чи и о «цветах родимых полей», нет и «ветра, бьющего про­ стор» и т. п. И хотя у Вяч. Иванова строки переставлены, перевод его получился ближе к подлиннику и звучней. Т ак считал и сам Брюсов, поместив в сборнике именно ива­ новский перевод, имея под рукой свой. Между тем, неудав- шийся перевод «Армянского горя» Ов. Туманяна он заме­ нил своим переводом. И далеко не случаен тот отзыв, ко­ торый он дал в письме к Вяч. Иванову в августе 1915 года: «Новые твои переводы нравятся мне неизменно, и иные мы с Иоанной Матвеевной твердим наизусть...» Армянские и русские поэты приняли восторженно пе­ реводы Вяч. Иванова. Эти чувства прекрасно выразил В . Те­ рян в своем стихотворении, посвященном ему. Սրտի երգիչ, դու բոցա վա ռ, Լուսե երգով ասա հրկեզ Ա ր դ յ ո ք (Гհ ա ր յ ա վ Ձ պ ի տ ի ե ր գ ե ս , Վաոսիրտ երգիչ, երկրիս հա մա ր։ В . Терян был одним из первых армянских поэтов, ко­ торый обратился к переводам на армянский язык произве- дений В . Брю сова, Ф . Сологуба, Вяч. И ванова. Еще в 1913 году он писал, что задумал сделать ряд переводов из про­ изведений русский поэтов — он «начал с Брюсова». 1226

*** Работая над сборником, Брюсов счел необходимым при­ влечь Федора Сологуба, «замечательного писателя», как на­ звал его Горький. Как известно, Брюсов уделил особое место средневековой армянской поэзии. Весь этот раздел он перевел почтице­ ликом сам, сделав исключение только для Ф. Сологуба и С. Шервинского («Гномы» Кучака). Первому он не задумы­ ваясь отдал на перевод «Песни любви» величайшего поэта средневековья Наапета Кучака. Потребовалось большое ма­ стерство, чтобы донести до русского читателя всю пре­ лесть этих «прекрасных жемчужин армянской поэзии». И нужно сказать, что Ф . Сологуб с большой любовью и ма­ стерством перевел песни Кучака, сохранив в своем пере­ воде поэтическую игру слов, все оттенки восточного сти­ ля, которые по своей форме напоминают рубаи: Ты сказала: я твоя! Неужели это ложь? Ты заклялася любить! Иль иного ты найдешь? Мне такое будет горе, что к иному ты прильнешь И к следам моих лобзаний ты уста его прижмешь! Перу Ф. Сологуба принадлежит также перевод стихо­ творения В. Теряна « Դ ո ւ Հ պ ա ր տ չ ե ս , ի մ հ ա յր ե ն ի ք »... («Ты не горда, страна моя»). 10 сентября 1915 года Брюсов писал Сологубу: «С этим письмом я высылаю Вам стихотворение Ваана Теряна (между прочим, переводившего Ваши стихи на армянский язык)— текст-транскрипцию и подстрочный перевод. Мне кажется, что эти стихи достаточно хороши, чтобы быть достойными Ваш его перевода»1. В октябре 1915 года Со­ логуб сообщает Иоанне Матвеевне: «Присланное Вами ­ стихотворение я с удовольствием переведу». (Оно и появи­ лось в «Армянском Вестнике» в 1916 году). 1 Фотокопия в Музее литературы и искусства Армении. 227

Редакция «Поэзии Армении» приветствовала переводы Ф. Сологуба: «Ваши переводы будут украшением нашего сборника»1,— писал ему Брюсов в январе 1916 года. Говоря о переводах И. Бунина, К. Бальмонта, Вяч. Ива­ нова и Ф . Сологуба из армянской поэзии, мы не преследо­ вали цели оценить все их переводы как хорошие, или как писали в свое время «превосходные», «замечательные» и т. п. Здесь необходим прежде всего самый строгий и тщ а­ тельный отбор из всего этого переводного наследия с тем, чтобы сделать достоянием нашей культуры лишь действи­ тельно истинные и настоящие удачи. Те же переводы, ко­ торые устарели, не отвечают требованиям нашего времени, должны смениться новыми, более современными и совер­ шенными. Отмечая 50-летие со дня выхода в свет «Поэзии Армении», мы хотели лишь восстановить историческую справедливость и сказать наше благодарное слово тем поэ­ там, без которых сам В . Брюсов не представлял себе соз­ дание этого монументального памятника. 1 Пушкинский дом, фонд 289, оп. 3, № 94*

К. 5. Айвазян О НЕКОТОРЫХ РУССКИХ ПОЭТАХ — ПЕРЕВОДЧИКАХ «ПОЭЗИИ АРМЕНИИ» В переводах для антологии «Поэзия Армении», помимо ՛ В. Брюсова, А. Блока, И. Бунина, К. Бальмонта, Вяч. Иванова, Ф. Сологуба, приняла участие и большая группа известных и малоизвестных русских поэтов. В предисло­ вии к антологии, говоря о распределении работ над стихо­ творными переводами, редакционная комиссия перечисляет имена Ю. А. Веселовского, Ю. К. Балтрушайтиса, Ю. Н .В ер­ ховского, С. В. Шервинского, В. Ф . Ходасевича, Н .С . Ашу- кина, С. П. Боброва, К. А. Больш акова, Е . В. Вы- ставкиной, А. Н. Глобы, К. А. Липскерова, Е . А. Сы- рейщиковой, В. Г. Шершеневича. По оглавлению отдель­ ных разделов и всего содержания книги, где в каждом слу­ чае указаны переводчики, этот список дополняется имена­ ми Л . Эллиса (Кобылянского), Л . Уманца, С. Голова- чевского, Л. Зилова. Но получилось так, что в армянском советском лите­ ратуроведении, в той ее отрасли, которая занимается изу­ чением русско-армянских литературных связей и кон­ кретно—антологией «Поэзия Армении», все внимание уде­ лено В. Брюсову и А. Блоку, в какой-то степени также 229

И. Бунину, К. Бальмонту, Вяч. Иванову и Ф. Сологубу. Что касается остальных русских поэтов-переводчиков ан­ тологии, так сказать второго плана, то они выпали из по­ ля зрения исследователей, будто их и не было в природе. Исключение составили Ю. Веселовский, чей благородный труд по пропаганде и популяризации армянской литера­ туры более или менее полно освещен в работах армянских ученых и, отчасти С. В . Шервинский, переводческая сто­ рона творчества которого затронута в отдельных статьях обзорного порядка. Невнимание к целому коллективу русских поэтов-пе- реводчиков армянской поэзии можно объяснить тем, что на каждого из них приходится от одного до четырех пере­ водов (лишь у С. Шервинского их 12), а больше тем, что их переводческий талант блекнет в соседстве с крупными художниками слова, хотя если отказаться от сравнений, зачастую неправомерных в области художественного твор­ чества, то взятые сами по себе многие из них являлись пер­ воклассными поэтами и переводчиками, произведения и переводы которых не потеряли своей ценности и по сегод­ ня. Эту оценку, на наш взгляд, следует распространить на Ю. Балтрушайтиса, В . Ходасевича, С. Шервинского, А. Глобу, отчасти на Ю. Верховского, К- Липскерова, Л. Зилова, Л. Эллиса, Н. Ашукина. Большая часть этих русских поэтов, не говоря уже о среднем поколении, ко времени их привлечения к перево­ дам в антологии успели проявить себя на поэтическом по­ прище. Все они не только занимались стихотворством, но, как правило, имели широкое филологическое образо­ вание, бесспорно обладали талантом, были мастерами своего дела, имели свою ярко выраженную индивидуаль­ ность. Хорошо владея стихотворной техникой, они тонко и глубоко знали русский язык, к тому же пользовались подстрочниками, сделанными высококвалифицированными армянскими литераторами. Наконец, что следует осо­ бенно подчеркнуть, их переводы подвергались просмотру и 230

тщательной редактуре со стороны В. Брюсова. Другими словами, создались такие благоприятные условия, когда возможность появления в антологии плохого перевода была сведена к минимуму. Именно поэтому важное значение приобретает осмысле­ ние практики не только признанных матеров перевода — В . Брюсова, А. Блока, К- Бальмонта, И. Бунина, Вяч. И ва­ нова, Ф . Сологуба, но и вообще всех русских поэтов—участ­ ников антологии, безотносительно к их дальнейшей судь­ бе — и в плане их политических взглядов, и последующе­ го отказа от переводов с армянского, хотя бесспорно, что наибольший интерес представляет практика тех из них, кто, не ограничившись первыми опытами, продолжал ра­ боту в этой области. Однако обращение к этой теме наталкивается на многие трудности: то ли в силу затмения светом ярких звезд мер­ цания более слабых, то ли по свойственным еще недавним временам предрассудкам, но о большинстве из перечислен­ ных выше русских поэтах сохранилось мало сведений— не только об их работе в антологии, а даже биографическо- ко порядка. Так, несмотря на поиски и запросы, не удалось установить ничего достоверного о жизни и творчестве Е . Вы- ставкиной и Е . Сырейщиковой — настолько они прочно к а­ нули в Лету (хотя их следы довольно явственно запечатле­ лись в архиве В. Брюсова в разделе переводов армянской поэзии). Скудны данные о С. Головачевском, Л. Уманце, Л . Эллисе, В . Шершеневиче, и, как это ни странно, не пол­ ны они и о ныне здравствующем С. Боброве, который в от­ вет на наше письмо прислал коротенькую справку, где ни словом не обмолвился об обстоятельствах его привлечения к переводам армянской поэзии. Несколько полнее наше зна­ ние о Ю. Балтрушайтисе, В. Ходасевиче, Л. Зилове, А. Глобе, Ю. Верховском, С. Шервинском, К- Липске- рове, Н. Ашукине — наряду с их биографиями мы имеем, правда далеко неполные материалы, связанные и с их пе­ реводами. 231

Среди названных русских поэтов-переводчиков «Поэ­ зии Армении» такие как Ю. Веселовский, Л. Уманец, С. Головачевский, Л. Эллис, Л. Зилов, Е. Выставкина и Ю. Балтрушайтис занимались переводами с армянского еще до брюсовской антологии. По отношению к первым пя­ ти из этих русских поэтов редакционная комиссия ограни­ чилась заимствованием их переводов из других изданий, что ж е касается двух последних, то они были привлечены также к исполнению новых переводов специально для ан­ тологии. Д р у ги е— В. Ходасевич, С. Шервииский, К. Липскеров, Н. Ашукин, Е. Сьгрейщикова, С. Бобров, А. Глоба, В. Шершеневич и, по-видимому, Ю. Верховский, были привлечены В. Брюсовым, начав здесь (а кто и з а ­ кончив на этом) свой путь переводчика армянской поэзии. Конечно, было бы желательно, воздавая должное каж ­ дому из участников создания антологии, осветить работу всех поименованных русских поэтов, сделав исключение для Ю. Веселовского, которому посвящен публикуемый в настоящем томе «Брюсовских чтений» доклад А. М. Д ав- тян. Однако направленность наших интересов к антологии «Поэзия Армении» заставляет органичиться только теми русскими поэтами, кто непосредственно переводил именно для данного издания. Вместе с тем и в этих пределах мы не можем считать нашу работу исчерпывающей, хотя бы по причине невозможности охватить поэтическую и пере­ водческую деятельность одиннадцати русских поэтов (имея ввиду Ю. Балтрушайтиса и Е. Выставкину), на долю ко­ торых приходится перевод свыше сорока произведений ар­ мянских поэтов. Поэтому, оставляя на будущее (и не только нашими силами) разработку этой темы с надлежащей полно­ той, мы хотели бы, в порядке предварительной заявки, вы ­ делить из числа названных русских поэтов-переводчиков антологии имена В. Ходасевича, Ю. Балтрушайтиса, Ю. Верховского, С. Шервинского и Н. Ашукина, ос­ ветить несколько их литературную и переводческую дея­ тельность. 232

*** Трагически сложилась творческая судьба русского поэ­ та Владислава Фелициановича Ходасевича. Не приняв Октябрьской революции, он, подобно Зинаиде Гиппиус, К. Бальмонту, Ф. Сологубу, Н. Гумилеву и др. оказался в стане ее врагов и тем самым очутился вне дальнейшего раз­ вития русской литературы. Но как ни чужды нам полити­ ческие взгляды В. Ходасевича и его декадентство, он, бес­ спорно, являлся талантливым художником слова, написал немало хороших стихов, заняв свое особое место в русской поэзии начала века1. Следует такж е добавить его несом­ ненные заслуги перед армянской литературой в качестве переводчика произведений С. Ш ах-Азиза, Ов. Туманяна, М. Пешикташляна и В. Теряна. Краткие биографические данные о В. Ф. Ходасевиче, почерпнутые нами из книги его собрания стихов, изданной в 1941 г. в Нью-Йорке под редакцией и с приложениями Н. Н. Берберовой, следующие: родился он 29 мая 1886 г ֊ Отец его был сыном польского эмигранта, участника вос­ стания 1833 г. Мать — урожденная С. Я- Брафман. В мо­ лодости отец готовился стать художником, затем женился и имел в Туле фотографический магазин. П ять детей родились в Туле, после чего семья переехала в Москву, где родился шестой и последний ребенок ֊ — будущий поэт. В. Ходасевич окончил классическую гимназию, затем учился в университете. Впервые в поэзии выступил в 1905 г. Первый сборник стихов «Молодость» вышел в 1908 г. в издательстве «Гриф». В 1914 г. он издал вторую книгу Счастливый домик» в издательстве «Альциона». 1 Подборку стихов В. Ходасевича из сборника «Европейская ночь» и небольшую биографическую справку о нем поместил журнал «Москва (1963, № 1). Анализ его творчества, в ряду других поэтов» дан в статье Вл. Орлова «На рубеже двух эпох» (ж-ал «Вопросы литера­ туры», 1966, № 10). 233

В 1918— 19 гг. Ходасевич серьезно заболел. В 1920 г. он переехал в Петербург, а в 1922 г. покинул Россию. С 1925 г. по день смерти (14 июня 1939 г.) жил постоянно в Париже, сотрудничал в эмигрантских изданиях, был по­ стоянным критиком газеты «Возрождение». В 1962 г. по­ смертно был издан сборник его стихотворений «Европей­ ская ночь». Всю жизнь Ходасевич не имел никаких других заработков, кроме литературных. Похоронен он под П а ­ рижем, на Биянкурском кладбище. К тому времени, когда по предложению В. Брюсова В л . Ходасевич занялся переводами для антологии, он уже был вполне сложившимся поэтом со своим определенным творческим лицом и манерой письма. Характеризуя темы и настроения первых двух сборников В. Ходасевича, Вл. О р­ лов в указанной выше статье считает их типично декадент­ скими: это — «самоизоляция от внешнего мира, разувере­ ние в общей жизни, гипертрофия своего «я», домашняя до­ стоевщина, поэтизация неприметного частного существова­ ния, подпольной «мышиной жизни в стороне от бурь ве­ ка». Поэт становится в позу бесстрастного наблюдателя, чему способствует и его стиль — традиционный по форме, -«ритмике, звукозаписи, словаре и семантике», с тщательно отделанным стихом, взвешенным на весах пуризма слова­ рем, логической ясностью метафор, привычными, обка­ танными ритмами и точными, примелькавшимися риф­ мами»1. Однако, следуя классическому русскому стиху, В . Х о­ дасевич не остается в роли ремесленника, копирующего своих предшественников, а достигает такого совершенства, точности и пластичности, что М. Горький, высоко ценив­ ший его стихотворное мастерство, называет В. Ходасе­ вича «поэтом-классиком», «большим, строгим талантом», 1 Орлов, указанная статья, ж-ал «Вопросы литературы», 196 ..№ 10, стр. 159. 234

«величайшим из современных русских поэтов»1. Именно эта сторона поэтического таланта В. Ходасевича — не его декадентство, а блестящее владение формой стиха — ска­ залась на его переводах из армянской поэзии, определив их значение и ценность. Для антологии «Поэзия Армении» В. Ходасевич пере­ вел: «Кругом весна», «Сонет» («Как жаль дитя») С. Шах- А зиза, «Одна капля меда» Ов. Туманяна, «Старик из В а ­ на» М. Пешикташляна, а для горьковского сборника—«Пус­ кай в неведомое, в даль, свой взор вперяю я» Ов. Туманя­ на и «На родине» В. Теряна. Остановимся на первых трех из названных переводов, вошедших в антологию. Сопоста­ вим подстрочник стихотворения С. Шах-Азиза «Кругом весна» с переводом В. Ходасевича: Подстрочник П. Макинцяна: Вокруг тебя весна. Зелеными макушками Холмы попадаются навстречу. И тихим, сладким, успокаивающим сном Ты забываешь скорбь мира. Ряды обсаженных деревьев, с красивыми кудрями, Тихо шевелятся. Весело и бодро Бежит ручей.— Милая картина! Из кокона выглядывает роза Краснеет роза, дивная дщерь Яркой зори. Но я не согласен, Что пред ней могла бы померкнуть красота Счастливой девы, которую я любил2. Перевод В. Ходасевича: Кругом — весна. Бреду. Навстречу мне Зеленые холмы уходят вдаль,— И в тихом, сладком, бестревожном сне Смиряется на дне души печаль. 1 В письмах к Е. К. Ферари (1922) и редактору бельгийского 66, ж-ла «Зеленый круг» (1923). Цит. по указ. статье Вл. Орлова. 2 Г Б Л , ф. 386, к. 19, ед. хр. 20, л. 33. 235

Деревьев ряд чуть слышно шелестит Зелеными кудрями. Ручеек Бежит проворно. Милый сердцу вид! Там роза раскрывает лепесток, Алеет роза, огненной зари Божественная дочь... Ее скромней — Кого люблю, но нет, не говори, Что девы прелесть меркнет перед ней1. Переводчик в ряде мест отклонился от подстрочника, од­ нако он не нарушил те допустимые границы, за которыми начинается искажение оригинала. В первой строфе поя­ вились: «Бреду. Навстречу мне...», отсутствующие в под­ строчнике, но они как бы выделяют образ лирического героя, воспринимающего картину весны, вносят ту ясность, которой нет в оригинале (и которая, заметим, составляет особенность поэтической манеры В. Ходасевича); вместо эпитета «успокаивающий сон», переводчик поставил «бес­ тревожном сне», что, несомненно, рождает более глубокие ассоциации в представлении читателя; абстракция «скорбь мира»— заменена конкретным «Смиряется на дне души пе­ чаль», хотя само «дно души»— несколько банально. Во вто­ рой строфе общее определение «красивые кудри» перевод­ чик переделал на соответствующие весне «зелеными кудря­ ми», а «тихо шевелятся», относящееся не то к деревьям, не то к листьям— точным «чуть слышно шелестят». В чет­ вертой строфе удачно изменена строка — «из кокона вы­ глядывает роза» на — «Там роза раскрывает лепесток». Спорны решения переводчика в третьей строфе: в ориги­ нале речь о любимой, а не вообще о деве; неудачно опреде­ ление «божественная дочь», хотя первая строка — «алеет роза огненной зари»— явная находка. Еще больших удач достиг В. Ходасевич в переводе вто­ рого стихотворения Ш ах-Азиза «Сонет» («Как жаль дитя»): 1 Поэзия Армении, стр. 289—290. 236

Подстрочник П. Макинцяна: Ж аль, голубка, что ты не родилась В шестой день сотворения мира Когда архитектор создатель Бог Нарисовал женственно нежный образ Евы. Ты тогда бы была образом И идеей неземной любви. Ты, безоблачное небо, она (Ева) — облако и тень И нет смертного, равного тебе. Твои черные волосы Прядями распускаются на тонкие плечи И горящих глаз чарующий взор Иногда сердечно блещет любовью, А иногда, как туча темная Мечет огонь сжигающими молниями.1 Перевод В. Ходасевича: Как ж аль, дитя, что Е ва, а не ты Предстала миру в день, когда творец Предначертал прообраз красоты, Своих созданий женственный венец. Ты на земле явилась бы в тот день, Как неземной влюбленности обет. Ты вся — лазурь. Что Е ва?— Облак тень... Средь смертных дев тебе подобной нет. Черна, как смоль волна твоих кудрей, Твой тонкий стан их прядями обвит; Волшебный взор сияющих очей То нежно мне любовью заблестит, То, помрачась, грозовых туч темней, Струит огонь и сердце пепелит.2 Встречающиеся в подстрочнике всякого рода «голубка», «архитектор», «смертного», «тонкие плечи», «горящие гла­ за», «чарующий взор», и прочие стершиеся тропы и эпитеты идут не от автора подстрочника, а воспроизводят словесную 1 ГБЛ , ф. 386, к. 19, ед. хр. 20, л. 34. 2 Поэзия Армении, стр. 290. 237

ткань оригинала. Изменения, внесенные В . Ходасевичем, придали стихотворению явно недостающую ему образ­ ность, и, что важно, они — в пределах подлинника. Н е станем приводить все находки переводчика и ограничимся одним примером—передачи им избитого сравнения взора де­ вы с тучей, мечущей сжигающий огонь молний— оригиналь­ ным—«То, помрачась, грозовых туч темней, струит огонь и сердце пепелит». Что и говорить—сделано мастерски! Вот почему, несмотря даже на одиозность имени В. Ходасе­ вича в конце 30-х годов эти переводы (как и перевод «Ста­ рик из Вана» М. Пешикташляна) были включены в издан­ ную в 1940 г. под редакцией С. С. Арутюняна и В . Я- Кирпотина «Антологию армянской поэзии». Но высшим достижением В. Ходасевича все же явля­ ются его переводы из Ов. Туманяна, особенно его сказки «Одна капля меда». Известно, что переводить истинного художника — и легко и трудно: легко потому, что переводчику не прихо­ дится «дорабатывать» подлинник, но неизмеримо труднее потому, что передача специфичного данному художнику «видения мира», обусловленного его жизненным опытом, особенностями национального быта, нравов, психики, воспринятыми традициями национальной литерату­ ры — всем тем, что составляет национальное своеобразие созданных им произведений — требует от переводчика ес­ ли не конгениальности, то большого поэтического таланта. Сознавая это, Брюсов поручил переводы того же Ов. Ту­ маняна превосходному поэту — Вяч. Иванову, а также В . Ходасевичу1. Видимо, на выбор В. Брюсовым послед­ 1 Заметим, что к переводам из Ов. Туманяна, Ав. Исаакяна и В. Теряна — поэтов с ярко выраженным образным мышлением (по характеристике Брюсова, в творчестве первого, в отличие от И. Иоан- нисяна, нет методического плана, и оно разливается «свободно, как весенние воды, подчиняясь прихотливому вдохновению художника..» Поэт в резких и ярких чертах воссоздает быт родного народа, но де­ лает это как художник, вызывая к жизни незабывающиеся образы»- 238

него в качестве переводчика именно сатирической сказки Ов. Туманяна повлияло такж е и то, что В. Ходасевичу, как поэту, был свойственен резкий критицизм, идущий от неприятия им мира, говоря словами хорошо знавшего его М. Горького — подлинной стихией В. Ходасевича была злость. Так или иначе, преднамеренно или случайно, но сказка Ов. Туманяна нашла в В. Ходасевиче переводчика, сумевшего воссоздать на русском языке и ее идейно-темати­ ческое содержание и художественные особенности. Мы не станем анализировать перевод всей сказки це­ ликом, а лишь ограничимся расмотрением ее начала: Подстрочник П. Макинцяна: Один сельчанин в своем селе Завел лавку, товар продавал Однажды из ближайшего села С дубиной на плече, с собакой позади Входит (один) верзила пастух (великан-громадина) -— Добрый день тебе, эй, лавочник! Нет ли меду? Дай нам немного. — Имею, имею (есть, есть) братец пастух, Где твоя посуда? Неси свою посуду. От какого места (откуда) ты сам пожелаешь, Тотчас свешаю, дам тебе. Так спокойно, так дружески (любовью) С хорошими, слаще меда словами (т. е. любовно беседуют) Мед взвешивают, как вдруг Одна капля меда капает вниз — Тыз-з, с (той) стороны (одна) муха летит На эту каплю опускается. («Поэзия Армении», с. 82—83), Брюсов относился с повышенной мерой требовательности и делал их либо сам, либо поручал таким признан­ ным мастерам, как А. Блок, К. Бальмонт, Вяч. Иванов, Ф . Сологуб, Ив. Бунин. Из 44 произведений этих трех армянских поэтов в антоло­ гии 41 сделаны названными выше переводчиками и лишь по одно- Х,У В . Ходасевичем, Л . Зиловым, Е . Выставкиной. 23!)

На муху крадучись, крадучись Кошка хозяина этой лавки Набрасывается (прыгает) лапой хлопает (бьет, ударяет)1 Перевод В. Ходасевича: Один купец в селе своем Торговлю всяким вел добром. Однажды из соседних сел К нему с собакою пришел Пастух, саженный молодец. «Здорово,— говорит,— купец! Есть мед — продай, А нет— прощай!» «Есть, есть, голубчик пастушок! Горшок с тобой? Давай горшок! Мед — вот он: что укажешь сам, Отвешу мигом и продам». Все по хорошему идет, За словом слово — тот же мед. Отвешен мед — но как алмаз На землю капля пролилась. Ж зз...: муха. Сладкий чуя мед, Жужжит, звенит и к капле льнет. Хозяйский кот, бочком, бочком, За мухой крадется. Потом В один прыжок На муху скок! Переводчик здесь почти без потерь передал содер­ жание сказки — выпали лишь «дубина на плече» пасту­ ха и его слова «дай нам немного», не имеющие опре­ деляющего значения ни в характеристике героев, ни в развитии фабулы. Вместе с тем переводчик не буквалисти- чески, а в соответствии с миром образных представлений русского читателя воспроизвел такие детали как «вещи (товар) продавал»— «торговлю всяким вел добром»; «вер­ зила (великан, громадина) пастух»— «саженный молодец»; «братец пастух»—«голубчик пастушок»; «посуда»— «гор­ 1 ГБЛ , ф. Зйб, к. 19, ед. хр. 12, л. л. 44—45. 2 Поэзия Армении, стр. 360. 240

шок»; «с хорошими (добрыми), слаще мира словами»— «за словом слово — тот же мед», «крадучись, крадучись»— «бочком, бочком». Внесенные от себя же переводчиком: «но как алмаз», «шуршит, звенит», «ощерился, наморщил нос», «рванулся, взвыл», «за горло взял» и т. п. существенно необходимы, ибо та полнота образных представлений, ко­ торая рождается многозначностью слова в армянском тек­ сте, неизбежно теряется и требует дополнительных по­ яснений при переводе. Критерием же правомерности этих дополнений в данном конкретном случае служит то, что они не противоречат системе изобразительно-выразительных средств Ов. Туманяна. Сохраняет переводчик и разнообразие ритмов сказки и даже ее звукозапись. Он такж е выдерживает везде, в соот­ ветствии с оригиналом, мелодический рисунок сказки и не только в приведенном отрывке, а на всем протяжении по­ вествования. Примечательно и то, что переводчик нигде не оставляет для придания «местного колорита» такие типич­ но армянские выражения, как «чобан», «матах вам» и т. д. Однако от этого его перевод не теряет своего «армянского» облика, который звучит в общем интонационном тоне повествования, если так можно выразиться, в его «нерус­ ском» стиле. Но все познается в сравнении, и чтобы воочию увидеть поэтические достоинства перевода В. Ходасевича и бли­ зость к оригиналу, сопоставим его с более поздним перево­ дом Н. Панова, помещенном в «Антологии армянской поэ­ з и и » 1: 1 Н. Панов озаглавил сказку Ов. Туманяна «Капля меда». Так было и у Ходасевича, который заимствовал его из подстрочника П. Макинцяна. Редактируя перевод, Брюсов изменил заглавие на «Одна капля меда», что точно соответствует Туманяновскому « Ч\"/> кшР1ч Мгцгр» (см. машинописную копию перевода в архиве Брюсова, ГБЛ , ф. 366, к. 19, ед. хр. 13). 241 16 Брюсовские чтения

Перевод Н. Панова: В одном селе крестьянин жил Крестьянин лавочку открыл. Раз слышит он дубинки стук, И входит великан-пастух Чобан из ближнего села--- А вслед за ним собака шла. «Дружок, торгаш, Медку продашь?» «Здорово, братец, есть медок! Посуду дай, давай горшок. Посуду лавочник возьмет И вмиг отпустит вкусный мед!» Струилась доброта из глаз, И слаще меда Речь лилась. Но вот с посуды из-под рук Скатилась капля меда вдруг. И муха села на песок, Уже сосет медовый сок. Сосет, сидит, ж ужжит, но вот Подкрался к ней хозяйский кот И муху цап Когтями лап! Перевод Н. Панова напоминает раешный стих с его трафаретными рифмами - «жил - открыл», «стук - па­ стух», «села— жила», «торгаш —продашь» и т. п. Бросаются в глаза тавтологические выражения «пастух-чобан» «посуду д а й -д а в а й горшок», «дубинку, посох свой» и др. Неоправ­ данны изменения и добавления, внесенные переводчиком, которые явно не укладываются в образную ткань сказки Ов. Туманяна. В оригинале нет ни «посуды», ни «из-под рук», ни т более «песка» и пчелы, которая «сосет, ...сосет, жужжит», подобных отступлений от оригинала, разрушающих ла­ конизм и динамику стиля Ов. Туманяна - немало в пере­ воде Н. Панова. В его работе чувствуется желание во 242

что бы то ни стало оттолкнуться от перевода В . Ходасе­ вича, сделать не так, как то было у него, а это приводит к многим неудачным решениям1. Но вернемся к переводам В . Ходасевича из армянской поэзии. Та же высокая поэтическая культура и мастер­ ство отличают его перевод стихотворения М. Пешикташля- на «Старик из Вана». Из многих находок В . Ходасевича укажем на его сравнения-образы: «в ночи, как в сердце, мрак царит», «я стар, как скорбь» и развернутые метафоры, «блеск пенных переливных волн», «и рокот вод стенаний полн», на блестяще сделанный рефрен: Ни звезд, ни упований нет, И как далек еще рассвет. Эта способность Ходасевича имитировать чужой слог, интонацию, рисунок, дававш ая повод для язвительных на­ смешек в его адрес2, сыграла положительную роль в его переводческой работе, она помогала ему настолько перево­ плотиться в мир чувств и переживаний переводимого им армянского поэта, что каждый из них предстает в его пере­ водах во всем своеобразии своих индивидуальных особен­ ностей . Заключая наш разбор переводов В. Ходасевича в антоло­ гии «Поэзия Армении», скажем, что по качеству их испол­ нения они должны быть поставлены в ряд лучших. 1 Неизвестно, чем руководствовалась редакция «Антологии армян­ ской поэзии», заменившая перевод В. Ходасевича переводом Н. Пано­ ва. И это тем паче, что другие работы первого включены в книгу. Нам непонятно это вечное стремление к замене одних переводов другими, лишь бы новыми, без учета качества и ценности уже имеющихся. К ак тут не вспомнить слова Ленина из беседы с К. Цеткин, что в искус­ стве не следует отказываться от истинно-прекрасного только на том основании, что оно «старо» и преклоняться перед новым потому, что оно «ново». Хорошие переводы с языка на язык — подлинное искусство и к ним полностью применим мудрый совет Ленина. 2 См. указанную статью Вл. Орлова. 243

*** Юргис Казимирович Балтрушайтис (1873— 1944)— один из неоцененных еще по достоинству поэтов начала нашего столетия. Родился он в крестьянской семье, самоучкой вы­ учился грамоте, первоначальное образование получил у деревенского ксендза. С 15-и лет он жил самостоятельным трудом — летом пастушил, а зимой, учась в гимназии, ре­ петировал детей местных богачей. Поступив на естественное отделение Московского университета, он одновременно слушал лекции по филологии, изучал иностранные языки и литературу, а по окончании историко-филологического факультета много путешествовал по Европе и Америке и стал одним из тех энциклопедически образованных людей, которыми была так богата российская интеллигенция. В автобиографии, помещенной в «Русской литературе X X ве­ ка» под редакцией С. А. Венгерова, он писал: «Что каса­ ется моих общественно-политических взглядов, то уже само мое происхождение из среды малых мира сего могло воспитать во мне только одно чувство и одно убеждение, что глубочайшим долгом человека является пожизненная борьба за общую жизнь, одинаково справедливую, одина­ ково полную для всех...». В годы первой мировой войны Ю. Балтрушайтис уча­ ствовал в работе по оказанию помощи пострадавшим от войны, содействовал М. Горькому в организации альмана­ ха литовской литературы. После Октябрьской революции в 1919 г. он был председателем Всероссийского союза пи­ сателей, заведовал репертуарно-художественной секцией Наркомпроса РСФСР, затем, с 1920 по 1939 гг. являлся полномочным представителем Литовскойбуржуазной респуб­ лики в СССР и сыграл положительную роль в подписании советско-литовского договора о ненападении. Во всяком случае, судя по скупым газетным сообщениям, он был по­ борником укрепления политических и культурных связей между советским и литовским народами. 244

Но как там ни расценивать Ю. Балтрушайтиса в каче­ стве политика и дипломата, все же главное в нем то, что он был поэт и переводчик других поэтов. Рассматривая его как поэта, догматическая критика, основываясь на чисто внешних признаках — основании им совместно с С. А. По­ ляковым издательства «Скорпион», участия в декадентских альманахах и ж урн алах,— упорно видела в нем лишь п р а­ воверного символиста. Однако, если отрешиться от пред­ взятых представлений и взять исходным для суждений о Ю. Балтрушайтисе его поэзию, то пред нами предстанет художник сложного мироотношения, пытающийся фило­ софски осмыслить жизнь, поэт, следующий традициям фи­ лософской лирики Баратынского и Тютчева и формам рус­ ской классической поэзии, у которого, наряду с типично символистическими мотивами «невыразимой тоски», без­ надежности и пессимизма, сильна вера в человека, «досоз­ дающего», «достраивающего» мир своим упорным трудом. Читая стихи Ю. Балтрушайтиса проникаешься убеждени­ ем, что пафос его лирики составляет, по справедливому з а ­ мечанию Д. Д. Благого, широкое приятие жизни, «покло­ нение земле», «жаркие хвалы» «святыне бытия», призывы высекать лучи из «серого камня», «рвать гранит», «равнять холмы», что принадлежность поэта к «малым мира сего»— устроение им в результате упорного личного труда собствен­ ной судьбы—способствовали суровой мужественности его взглядов на жизнь, как на «долг суровый», «беззаветно упорную работу, на неуклонное восхождение по «земным ступеням» крутой «горной тропы»1. Познать личность Ю. Балтрушайтиса, выразившуюся в его лирике, необходимо потому, чтобы через это понять причины, определившие выбор переводимых им армян­ ских поэтов, а такж е те принципы, которыми он руковод­ ствовался в процессе их перевода. 1 Литературная энциклопедия, т. 1, 1930, сттр. 311—312. 245

В антологии «Поэзия Армении» Ю. Балтрушайтису принадлежат переводы двух стихотворений Ал. Цатуряна и двух В . Текеяна. Обращение к ним было обусловлено близостью идейных устремлений, и можно сказать, неко­ торой общностью поэтических судеб переводчика и армян­ ских поэтов. Мы не станем излагать биографии А. Ц ату­ ряна и В . Текеяна, но в них повторяется много из того, что встретилось на жизненном пути литовского поэта: то же социальное происхождение, та же полная лишений жизнь трудового интеллигента. Краткую и выразительную характеристику личности и творчества Ал. Цатуряна дал В. Брюсов во вступительном очерке к «Поэзии Армении». Он писал: «Воспитанный в тя­ желой жизни, сам пробивший себе путь, Цатурян теснее связал свою поэзию с вопросами общественными, которым посвятил значительную часть своих стихов, особенно позд­ нейшего периода. Но рядом с ними он дал и образцы непо­ средственного лиризма, развивающего «извечные» темы любви и красоты природы1. И как это ни парадоксально на первый взгляд, но Ю. Балтрушайтис, который якобы совершенно чуждался общественных интересов и воспевал одиночество, «стояние над бездной» и т. п., взялся за перевод не любовной и пей­ зажной лирики армянского поэта, а его патриотических стихов, наполненных горестными раздумьями о положении армянского народа, тоской «хариба»—странника, по отчиз­ не, неизбывной любви к ней, веры в ее светлое будущее — «Песни о рассвете» и «Песни странника». Это был круг тем и образов, который находил живейший от­ клик в душе Ю. Балтрушайтиса, чья родина — Литва — также была разорвана на части, испытывала гнет тирании и не могла свободно развивать свою многовековую нацио­ нальную культуру. Переводя стихи Ал. Ц атуряна (и как увидим ниже — также и В. Текеяна) русскоязычный 1 «Поэзия Армении», стр. 81. 246

поэт литовского происхождения Ю. Балтрушайтис пе­ редавал не только боль и страдания армянского, но и ли­ товского народа. Это сопереживание, если так можно вы­ разиться, наполнив его переводы из Ал. Ц атуряна (и В. Те­ кеяна) личным отношением, подняло их на ступень под­ линного искусства. Отметим также и другое немаловажное обстоятельство — личную близость Ю. Балтрушайтиса и Ал. Ц атуряна1. В изданном в Париже посмертном сборнике «Лилия и серп», куда вошли такж е не публиковавшиеся нигде произведения Ю. Балтрушайтиса, было напечатано стихотворение, пос­ вященное Александру Ц атуряну2. Д ата под ним не обозна­ чена, но по-видимому, оно написано вскоре после смерти Ал. Цатуряна (1917 г.) Стихотворение примечательно не только как знак уважения к Ал. Цатуряну и свидетельство дружбы но проникновенным описанием его личности и ду­ шевного мира, горячей симпатией к поэту, распространенной и по отношению к армянскому народу, чью историческую судьбу Ю. Балтрушайтис знал достаточно глубоко. При­ водим это стихотворение, тем более, что у нас оно не публи­ ковалось. Памяти Александра Цатуряна Он жил средь нас, тая в груди горячей Святое пламя песни, в чьей тоске Нерасторжимой тканью сочетались Земные сестры, Горе и Надежда, Звон вечера и утренней зари... Сын горечи, он шел со светлым сердцем, Предчувствием врачуя боль пути, И дух его, пекущийся о правде, Сквозь страх за жизнь лелеял веру в жизнь. Вот почему, у тайной грани гроба, 1 В библиотеке Ереванского университета хранятся две книги Ю. Балтрушайтиса с дружескими надписями А. Цатуряну. 2 Нам его любезно предоставил преподаватель Вильнюсского педагогического института Витаутас Ландбергер. 247

Как сеятель в полях земли родной, Принес он кротко к житнице вселенской, В дар бытию, горсть зерен полновесных. Суровый век вложил в его свирель Печаль армян в недоле вековой, И дух возникнет вновь, как цвет, В тот час, когда из пепла вновь воскреснет Армения, тот жертвенник, куда Он возложил всю любящую душу И грустный звон напева своего. Но обратимся к конкретному рассмотрению переводов Ю. Балтрушайтиса из армянской поэзии. Стихотворение Ал. Цатуряна «Песня о рассвете» в пе­ реводе Ю. Балтрушайтиса впервые напечатано в сборнике помощи жертвым войны «Клич»1. Было ли оно сделано спе­ циально для этого издания, или как то практиковалось и другими русскими поэтами-переводчиками, публиковав­ шими свои переводы для антологии еще до ее выхода в свет в периодике — сейчас со всей определенностью установить трудно. В пользу первого предположения говорит помета на подстрочнике стихотворения, хранящегося в архиве В . Брюсова—«Смотри «Клич»—перевод Ю. Балтрушайти­ са»2, исходя из чего этот перевод отмечен в оглавлении кни­ ги «Поэзия Армении» звездочкой, означающей, что он заим­ ствован. Однако не вызывает сомнений и то, что основанием для перевода послужил упомянутый подстрочник, принад­ лежащий П. Макинцяну, который, как известно, по при­ езде в Москву в июле 1915 г. занялся по поручению Москов­ ского Армянского Комитета этим делом и лишь в связи с намечавшейся антологией. Наконец, косвенным доказатель­ ством, что перевод предназначался именно для «Поэзии А р­ мении» (а значит — и свидетельством начала деятельности Ю. Балтрушайтиса в качестве переводчика армянской поэ­ зии) может служить также записка русского поэта на имя 1 «Клич», М ., 1915, стр. 22. 2 ГБЛ , ф. 386, к. 19, ед. хр. 16. 248

П. Макинцяна, относящаяся к лету 1915 г. с просьбой зай ­ ти к нему для переговоров о сделанных им переводах1. Но как ни интересна история перевода стихотворения Ал. Ц атуряна «Песня о рассвете», важно его исполнение- 10. Балтрушайтисом — то, насколько удалось ему вос­ произвести мысль и стилистическое своеобразие переведен­ ного им произведения. Сопоставим перевод с подстрочником. Подстрочник П. Макинцяна: Не касайся, дитя, струн моего сердца — Оно больше не издает звуков псалм и молитв... В эти тяжелые дни мое сердце неумолчно Стонет, как бурное море... Армянская жизнь снова —• трепещущий камыш — Снова она (жизнь) во мгле туманных надежд, Растерянная, унылая глядит вдаль, Как путник в глухой (немой) пустыне. И где цветущая, сладкая пристань Наших вековых, ярких грез, Где должна была рано или поздно засиять Чарующая синева безоблачного неба. Темна еще даль, неслыханны наши боли. Боль вскормила нашу мысль и душу... Армянская жизнь, словно полуразрушенная часовня Нуждается в мирном благословении жизни... Не касайся, дитя, струн моего сердца Оно больше не издает звуков псалм и молитв... В эту темную ночь несвободной жизни Песня моей души — солнце — утро (солнечное утро)2. Перевод Ю. Балтрушайтиса: Нет, струн моей души, малютка, не тревожь — Звон сладостных молитв умолк в их строе; В годину бедствий — в сердце только дрожь И сетует душа, как море грозовое. 1 См. доклад А. П. Макинцян «К истории создания «Поэзии А р­ мении» в настоящем томе «Брюсовских чтений». 2 ГБЛ , ф. 386, к. 18, ед. хр. 16, лл. 22—32. 249