Брюсовские чтения 1966 года

Брюсов пошел по иному, не менее плодотворном^ „у ти, развернув сравнение: И сияли над ним, так смеется дитя, Очи вечно свободных, сверкающих звезд в тверди синей, над тихой пустыней блестя. У П. Антокольского немало произвольных сокращений строф, искажений. В одной шестой суре пропущено 14 дву. стиший. В конце пятой суры допущено смысловое искаже­ ние. Будто убегал от мстительного кулака злой власти, Чтоб она не настигла его. (Подстрочный перевод) П. Антокольский переводит так: Чтоб люди настичь его не могли (подчеркнуто нам и— Е. А.). Непростительное искажение для переводчика советской школы, для которой особенно характерно внимательное про­ никновение в глубины идейно-художественного замысла. У Ав. И саакяна Абул-Ала-Маари ненавидит людей, но это выражение максималистского отрицания буржуазного общества, основанного на лжи и подлости. Вот когда речь идет о современном прочтении поэмы в особенности! Не мо­ дернизировать, но быть предельно внимательным и чутким к подлиннику, его духу. У Ав. Исаакяна в данном случае и не в подтексте, а прямо сказано от кого убегает ге­ рой: «от мстительного кулака злой власти». У П. Анто­ кольского—«от людей». В пятой же суре, видимо, ж ел ая усилить обличительный пафос поэмы, Антокольский сно­ ва отходит от подлинника, искажая мысль автора. В ориги­ нале сказано: И что богатство, которым глупец царит над людьми, и гений и любовь,

К ровь, вы ж атая из многих, плоть умерших, слезы сирот. (Подстрочный перевод). у Антокольского: Богатство! Мешок с деньгами! Зорче смотри глупец! Там слезы сирот несчастных, там кровь сгоревших сердец! рпупец, который у Исаакяна царит над людьми, у о л ь с к о го становится обманутым, не палачом, а жер- % к о т о р у ю надо предупредить, что ее обманывают. В седьмой суре в строфе: П\\сть с твоими драконами-бурями воцарится вольность в мире, И пусть высокое солнце озлатит разлитую по миру свободу. (подстрочник П. Макинцяна). у Антокольского: Ты, ветер, взвейся драконом, цари над вселенною всей Ты, солнце, золото зноя по всем дорогам развей. Д важ ды повторенное в оригинале слово «свобода» почему- то зам ен ен о безликим, ни к чему не обязывающим «золотом зноя». Это тем более непростительно, что в целом П. Ан­ токольский весьма чуток к передаче «социального отрица­ ния и обличения» героя. Вспомним хотя бы заключитель­ ное двустишье последней суры: И с пурпуром златопенным на плечах Абул Маари победоносно и величаво Летел бессонно, летел неустанно к солнцу, к бессмертному солнцу. (Подстрочник П. Макинцяна). У Брюсова оно переведено так: И пурпурным плащом одет, Маари летел, погружен в божественный сон, Лазурным путем от зари, до зари, все к солнцу, все к солнцу летел опьянен. У П. Антокольского: И в синей, как сон, порфире, Абул Маари поэт, Летел к желанному солнцу, туда, где встает рассвет. 351

г Перевод П. Антокольского, нам представляется, здесь вер. I нее оригиналу. «Туда, где встает рассвет»,— здесь умеет ная творческая вольность, исходя из всего духа произве. I дения. Она, казалось, подсказана и самим образом солц. ца, которое символизирует рассвет, восход жизни в бук­ вальном и переносном значении. У Брюсова символика ■слишком нагнетается, действие передается в нарочито не­ реальном плане: обетованная земля — сон: «Летел погру. жен в божественный сон», а между тем в оригинале, кото­ рым пользовался Брюсов сказано «ш ЬЬ/^Ьр— бессонно» Приведем хотя бы один пример, свидетельствующий о локальной равноценности переводов. Сравнение это, как нам кажется, может натолкнуть на размышление о новых плодотворных возможностях прочтения текста бессмертной поэмы. Вот последние двустишья из седьмой суры: Я люблю тебя, я люблю тебя, жги, язви меня огненной любовью. И твои блещущие золотом космы рассыпь на меня и обласкай меня. И окровавь мои уста твоими светлыми, зажигающими пожары, поцелуями. Раскрой свои объятья, рассыпающие блаженство я, пылая любовью, лечу к тебе! (Подстрочник П. Макинцяна). Перевод Брюсова: Тебя я люблю! Тебя я люблю! Ж ги, язви, опаляй — меня средь пустынь, Палящий любовью меня обласкай и золото косм мне на душу кинь. Мне уста окровавь, на них наложив, как палящий пожар, золотой поцелуй! Мне объятья раскрой, чтоб с блаженной тоской я кинулся в бурю пламенных струй! У Антокольского: Люблю тебя безраздельно, сжигай и пронзай меня, Окутай меня волосами ласкающего огня! 352

г и в губы сухие впейся лобзанием огневым И осчастливь меня солнце объятьем светлым твоим! I Б рю сов добивается адекватной художественной выра­ зительности, эмоциональной силы и экспрессивной динами­ ки ст и х а умением, как обычно, не отклоняясь от оригина- 1а, точн о и гибко, в восточной традиции, но избегнув бук­ вализм а, передать «встречу поэта с солнцем». Следуя за ори­ гиналом, Брюсов повторяет: «Тебя я люблю, тебя я люблю», нагнетая эмоциональное напряжение. Брюсовские сравне­ ния поцелуя с «палящим пожаром», «бурей пламенных струй» воспринимаются в духе подлинника, возмещая по­ тери от невозможности передать сложные эпитеты «հրդե­ հակեզ., ո ս կե ճ ա ճա նչ». У Антокольского, на наш взгляд, най­ дено ещ е более удачное художественное соответствие стро­ ке «Եվ ա յրոլնոտ իր ի մ շ ր թ ո ւն ք ն ե ր ը հ ա մ բույրիդ խ ա յթ ո վ » (вспомним брюсовское слишком зависимое от подлинника: «мне уста окровавь»), У Антокольского: «и в губы сухие впейся лобзанием огневым»— здесь сохранен и стиль ори­ гинала, и найден очень экспрессивный эквивалент. «Оку­ тай меня волосами ласкающего огня» тоже по-своему до­ стойно исаакяновских строк и, пожалуй, проще и сильнее несколько претенциозного «золото косм мне на душу кинь» Брюсова. «И осчастливь меня солнце объятьем светлым своим» точно, сжато и емко передает исступленную ра­ дость героя в его гимне солнцу. Ряд творческих удач находим у Антокольского и в четвертой суре. Прежде всего мы не согласны с точкой зре­ ния К. Григоряна1, который в следовании Антокольского оригиналу при переводе «չղջիկ»—летучая мышь,—усматри­ вает неоправданный буквализм. Нам представляется вер­ ность поэме здесь как нельзя более уместной, ибо важно пе­ редать немоту грозовой ночи, молчание перед бурей. Отсюда ‘ См. кн. К. Григоряна «Брю сов и армянская поэзия», Ай- Петрат, Ереван, 1959, стр. 144. 553 23 Брюсовские чтения

неслучайный выбор образа у Ав. Исаакяна — именно 1 тучей мыши. Напомним строфу: Ночь и грозная, и черная, как громадная летучая мышь Расправила крылья, необразимые крылья опустились, закрц ли караван и т. д. (Подстрочный перевод). У Брюсова: Как гигантская птица черная ночь, широко простерла крылья свои. У Антокольского: Спустилась ночь грозовая, был крыльев ее размах летучей мыши подобен, летящей слепо впотьмах. У Антокольского это ощущение немого безмолвия усили­ вается и дальше: «тучей скрыто немой». И тут же Анто­ кольский сумел образно, четко и зримо воссоздать карти­ ну бури в пустыке. Вот эти строки: И грозные ветры, как скакуны, без узды, дико скакали вперед Устраивали водовороты, и землю, и пыль с сожженных степей смешивали с облаками (Подстрочный перевод). У Брюсова: Налетели сурово ветры, стеня, словно кони, сорвавшись с узды иль с цепей В урагане кружились, крутились в борьбе облака и песок сожженных степей. У Антокольского: Табун одичалых ветров, не взнуздан уздой ничьей, Взлетел и крутил в пустыне воронки ярых смерчей. Антокольский вслед за Исаакяном разворачивает даль՜ ше метафору: «табун» крутил «воронки ярых смерчей»՛ у Брюсова вторая строка независима от метафоры первой- Вообще следует отметить, что те строфы Исаакяна, больше экспрессии, динамизма, в переводе А нтокольско՝՜0 воспринимаются лучше. Видимо, постоянно диссонирую111\"1 354 (

змер и Ри™> не С03вУчн ый подлиннику, в этих локалв- Р сл у ч ая х больше соответствует (или, если угодно, нь1Х.ще не соответствует) духу исаакяновской поэмы. Вот Мще одни пример такой сгущенно-экспрессивной передачи е той же четвертой суры: Подстрочный перевод: Звените над головой грозные ветры, вы, бури, обрушьтесь на мою голову, Я стою перед вами с открытым, челом я не боюсь, бейте прямо в чело. у Брюсова: Войте лютые ветры, ревите кругом! Обвевайте вы, вихри, главу мою, Вот робости чужд, с открытым челом я, буйные ветры, пред вами стою. У Антокольского: Труби ураган свирепый, греми надо мной, гроза! Я головы не склоняю, хлещите же мне в глаза. У Брюсова его «робости чужд» нарушает единое дыха­ ние поэтической строки, ее внутреннюю взрывчатую силу. У Антокольского она выходит на поверхность, переводчик усиливает звучание строфы, кстати, не отдаляясь от под­ линника. Его «хлещите же мне в глаза» вернее передает «զարկեցեք ճակտիս», чем брюсовское неопределенно-об­ текаемое: «обвевайте главу мою». Здесь можно высказать догадку, что изменение метра и ритмики поэмы было про­ диктовано у Антокольского стремлением максимально при­ близить ее к современному читателю, могущему воспринять подобную ритмическую интонацию, как анахронизм. «Аб­ солютная идентичность невозможна,— писал Лозинский,— а если выбирать элемент акцентировки произвольно, на­ до выбирать тот, что больше воздействует на современного читателя». Антокольский, возможно, отказывался от того емента, который ему представился чуждым современно- МУ восприятию. В данном случае, как показало время, 0н ошибся. 355

Бесспорные совершенства перевода Брюсова для своего времени и непревзойденность его на данном этапе очевидны. Но тем заметнее в нем уж е отмеченная порой вялость сти- ля, и ряд буквализмов и архаизмов. Нам могут возразить, что Брюсов всего лишь сохранил дух эпохи (Абул-Ала- Маари — поэт средневековья) и верность восточной цве­ тистой традиции. Д умается, что в современной школе пе­ ревода найдены адекваты, верно передающие стиль эпохи, не прибегая к архаичным выражениям. Сторонников же буквализмов, открытых, по крайней мере, разумеется, нет. Так, в пятой суре вызывает возражение перевод дву. стишья (подстрочный перевод): Что люди? покушюащиеся ни кусок твоего хлеба, пожирающие твой пот, радующиеся твоему падению. Предатели, отступники, стая лисиц, палачи, палачи. У Брюсова: Что люди? Им любы крохи твои! Вызирает их взгляд, где от денег ключи, Готовы отречься, готовы предать, что стая лисиц, палачи, палачи. Здесь желание быть предельно близким к подлиннику при­ вело к буквализму и шероховатости стиля. В шестой суре: И пронзая лазу р ь, пусть солнце горя, свободу пустыни везде золотит. Здесь метафора весьма странного свойства. Получает­ с я , что солнце золотит или должно золотить свободу пу՜ стыни?! Желание точней передать подлинник привело к длиннотам и утяжеленной, плохо воспринимаемой образ­ ности. И дальше (подстрочник): Т ы , что восторгом и бессмертьем наполнил душ у великого Зороастра, В о т моя д у ш а ,— ж аж дущ ая почка, влей в него пурпурное вино.

у Брюсова: З авязь, полная жажды, здесь сердце мое; пурпуровое влей в мое сердце вино. «Завязь» как адекват «рп^рпр) не подходит и следующая ниже «чистых восторгов купель» воспринимается, как устаревш ее. Эти и указанные выше шероховатости в прекрасном пе­ реводе Брюсова, конечно, не мешают цельности восприятия поэмы. Они упомянуты здесь в связи с целью нашего ис­ следования — на основе изучения плодотворных традиций Брюсова-переводчика определить, выявить тенденции даль­ нейшего развития современной практики перевода, опираю­ щихся, основывающихся на этих традициях. Из нашего анализа ясно видно, почему терпит поражение П. Антоколь­ ский. Основной недостаток его переводов коренится в слиш­ ком вольной интерпретации художественных реалий подлин­ ника, его современное прочтение идейно-художественного замысла поэмы часто приводит к неоправданной модерни­ зации, пренебрежению к ее ритмико-интонационной струк­ туре, нарушению образной системы и всего художественного строя произведения. Вместе с тем подчас оправданная сме­ лость в поисках адекватов для самого основного из звеньев—«художественной идеи», акцентировка социальных элементов поэмы, умение в ряде случаев достичь максималь­ ной насыщенности и выразительности, свидетельствуют о богатых возможностях современных переводчиков в реше­ нии труднейших художественных задач. Поражение из­ вестного поэта и переводчика поучительно и почетно. Вряд ли стоит в дальнейшем, квалифицируя труд мастито­ го переводчика, как заведомый брак, отмахиваться от не­ го. не извлекая полезных уроков. Практика современных переводов с армянского богата и замечательна своими успехами, творческими победами. С- Шервинский, Т. Спендиарова, В . Звягинцева, И. Сне­ гова, Е. Николаевская продолжают открывать перед рус- 357

ским читателем мир бессмертной поэзии Армении, выгюти почетный завет Брюсова. Обобщить их труд, р а зо б р а т, ^ в нем, научно закрепив опыт переводчиков армянской '•Я зии с ее специфическими трудностями и особенностям^ развивать на основе этого опыта неиссякаемую творческую традицию Брю сова,— такова неотложная задача теорети ков художественного перевода.

Е. П. Тиханчева В БРЮСОВ — ПЕРЕВОДЧИК Р. ПАТКАНЯНА В историко-литературном очерке «Поэзия Армении и ее единство на протяжении веков» Брюсов назвал выдаю­ щегося представителя поэтической «школы русских армян» Рафаэля Габриэловича Патканяна (1830— 1892) «зачина­ телем новой поэзии»1, проникнутой высокими граждански­ ми мотивами. До Брюсова произведения Р. Патканяна переводили поэты разные и непохожие — Ю. Веселовский, Д . Па- гирев, С. Потресов-Яблоновский, Л . Уманец, С. Городец­ кий, С. Нечаев, Ан. Коринфский, Эллис и др. У каждого из них был свой голос, своя поэтическая техника, свое видение мира. Все это неизбежно накладывало на переве­ денные стихотворения Р. П атканяна печать разностиль­ ное™. Каждый из переводчиков в меру своего дарования стремился по-возможности полнее передать на русском языке поэзию армянского художника. Одним это удава­ лось с успехом, и из-под их пера выходили высокие образ­ цы перевода, например, «Слезы Аракса» (Ю. Веселовского); Другие же лишали произведения Р. Патканяна националь- 1 «Поэзия Армении», М. 1916, стр. 71. В дальнейшем все ссылки на Эт° издание. 359

ной самобытности, как, например, «Тем, которые меня Не любят» (С. Головачевского) и «Из песни матери Агаси» (С. Потресова-Яблоновского). Неудача, постигшая послед, них, объясняется не только их недостаточной требователь­ ностью к себе или несовершенством поэтического таланта но и тем, что «значение поэзии П атканяна,— как заметил В . Брю сов,—трудно оценить в полной мере читателю це. армянину». Д ля того, «чтобы вполне понять могучее впе­ чатление, которое должна производить его поэзия.., об­ ладающая высоким и трагическим величием,— заявлял да­ лее Брю сов,— надо быть сыном своего народа»1. Подоб­ ные меткие суждения, высказанные Брюсовым о Р. Патка- няне, родились у него в результате глубокого проникнове­ ния в характер и специфику всего творчества поэта. Определяя место Р. Патканяна в истории армянской поэзии, Брюсов поставил его в один ряд с такими поэтами «из школы русских и турецких армян», как С. Ш ахазиз, П. Д урьян и М. Пешикташлян. В историко-литератур­ ном очерке Брюсов охарактеризовал их как поэтов, кото­ рые «не имели права быть только художниками; положение Родины обязывало их в той же мере быть трибунами, глашатаями полузабытых истин, будить народное само­ сознание, живить и одухотворять любовь к родному краю^ посильно врачевать многовековые раны нации, укреплять в ней силы для борьбы и поддерживать веру в лучшее бу­ д у щ е е » 2. Принявшись в 1915 году за переводы Р. Патканяна, Брюсов со свойственной ему научной добросовестностью и обстоятельностью отдается изучению всех, имевшихся в то время о нем материалов. Активную помощь Брюсову в работе над переводами Р. Патканяна, как свидетельству­ ет Иоанна Матвеевна Брюсова, оказал член редакционной 1 Сб. «Поэзия Армении», стр. 72. 2 Там же, стр. 73. 360

ом иссии сборника Карен Микаэлян, готовивший под­ строчн и ки с транскрибированием стихотворений поэта1. Свое внимание Брюсов-переводчик сосредоточивает на семи наиболее важных и характерных для музы П атканяна произведениях: исторической поэме «Смерть храброго В ар­ дана Мамиконяна», патриотических гимнах — «Ребенка святой колыбелью клянусь», «Проснись, проснись дитя- мое», «Ученый, книгу брось!» и «Великий человек», а так­ же лирическом стихотворении «Художник» и сатирическом «Т ем , которые меня не любят». В каждом из них отчетливо выразился, по словам Брюсова, «темперамент бойца и власт­ ный голос учителя»2, и поэта-трибуна, «врачевавш его мно­ говековые раны нации»3. Для сборника Брюсов, как редактор, отобрал лучшее из того, что было переведено до него из Р. П атканяна, а именно, «Слезы Аракса» в переводе Ю. Веселовского. Четыре стихотворения: «Жаворонок», «Покинь свой сад»г «Не думайте, что славой обольщен», «Перед изображением богоматери», по его поручению были переведены для сбор­ ника Е . Сырейщиковой, С. Шервинским и Эллисом. За собою же Брюсов оставил перевод таких ранее переведенных стихотворений Р. Патканяна, как «И теперь нам молчать» (Ю. Веселовский), «Художник» (Л. Уманец) и «Ученый, книгу брось!» (С. Головачевский). Д ва других стихотворе­ ния Р. П атканяна,— «Великий человек» и «Ребенка свя­ той колыбелью клянусь» Брюсов-переводчик сделал до­ стоянием русских впервые4. При переводе Р. Патканяна Брюсов руководствовался теми основными принципами, которые были положены 1 «Литературная Армения», 1959, № 5, стр. 101. 2 Сб. «Поэзия Армении», стр. 74. 3 Там же, стр. 67. 4 Четыре произведения Р. Патканяна («Песнь Вартана», «Слезы Аракса», «Тем, которые меня не любят» и «Проснись, проснись, дитя мое») в том ж е 1916 г. были помещены в «Сборнике армянской литера­ туры» под редакцией М. Горького. 361

им в основу «Поэзии Армении», а именно: «сохранить строчную близость к подлиннику» как в содержании ^ I и в форме, возможно полнее передать дух и смысл орцр ^ Р ла, его национальный характер. Но при этом п е р е в о д ^ ՝! вовсе не терял права на творческую свободу. ^ЧИ|! I Р аботая главным образом по подстрочникам и транск бированным армянским текстам, позволявшим Бр|ПСР\"' познакомиться как с живой материальной тканью сти°^ та к и с его ритмической и звуковой стороной1, он, м а е /3 художник, достиг в переводах Р. Патканяна блестящ^ результатов, талантливо воспроизведя образное и эмоцио* нальное выражение мира армянского поэта: его систем- образов, его стиль поэтической речи, творческую манеру в рифмовке строки, построении стиха, интонацию, ритмико- синтаксические ходы и, по возможности, метрику. Внимательно сличая переводы Брюсова с оригиналами стихотворений П атканяна, видишь как глубоко он проник в замысел произведений поэта, нашел верно интонационный ключ и сохранил живую материальную ткань стиха. Про­ явив творческий подход к материалу, Брюсов сумел худо­ жественными средствами русского языка великолепно пе­ ревоплотить замысел и идею патканяновских произведений, В реалистических переводах Брюсова, очень близких к оригиналу, армянский поэт Р. Патканян с его определен­ ностью и ясностью остался таким же самобытным и свое­ образным, каким был в подлиннике. Высокой поэтической техникой и верным прочтением подлинника являются, на наш взгляд, брюсовские перево­ ды следующих стихотворений П атканяна: «И теперь нам молчать?», «Проснись, проснись, дитя мое», «Ребенка свя- 1 Брюсов пользовался такж е оригиналами стихотворений Р. Па каняна. В архиве Брюсова (ф. 386, карт. 18) сохранились переписанные его рукой на армянском языке (чаще русским буквами) тексты произве­ дений Патканяна. 362

ыбелью клянусь», «Великий человек» и «Тем, ко­ то* к° ^ еня не любят». Это не просто точный перевод, от- торь* я филологической добросовестностью, в кото- ЛИЧаКохранены и поэтические образы и лексическая окра- РоМ ° ° вь1СОкое искусство, где видна мощная рука мастера- сКЗ’ 3 ,икя поэта-творца. Обратимся к конкретным при- хуД05КН ^{^стихотворении «Проснись, проснись, дитя мое», наве- ом м о ти вам и романа X. Абовяна «Раны Армении» и ЯННвяшенном «бессмертной памяти писателя», ярко выра- п- п о л и ти ч еск и е взгляды П атканяна, его мечта о появ- * енИи гордых, отважных борцов, способных возродить и \"пасти А рм ен ию . Поэт воспевает здесь рождение нового человека, который стал бы олицетворением народного ар­ мянского героя Агаси. Первоначально стихотворение на­ зывалось «Колыбельная песня, петая матерью Агаси»1, а патом — просто «Песня матери Агаси». П реи сполн ен н ая патриотических чувств и надежд на близкую свободу, мать Агаси своей колыбельной стремится воспитать в сыне драгоценные качества будущего воина и борца за счастье своего народа. Она хочет, чтобы «духи Масиса» помогли ему вырасти таким же доблестным геро­ ем, как национальный герой Вардан. С пробуждением сына мать связывает все свои светлые чаяния. Эту бое­ вую и вдохновенную «Песню» Патканян по праву называл своей «Марсельезой»2. В настоящее время на русском языке имеется три пере­ вода этого стихотворения: один — прозаический Гр. Чал- хушьяна (1886) и два стихотворных — С. Потресова-Яб- 1 Под таким заглавием оно было напечатано в журнале «Крунк армянской страны», 1862, № 3. В полном собрании сочинений Р . П ат­ каняна 6 8-ми томах это стихотворение озаглавлено «Песня матери А га­ ат­ си», т. I, стр. 81. 2 Музей литературы и искусства Министерства культуры Арм. ССР, архив Р. Патканяна, ф. 404. См. письмо Р . Патканяна инспектору Л а ­ заревского института Георгу Кананяну от 3 февралч 1861 г.

лоновского (1904) и В . Брюсова (1916).Свой перевод Бр,0 выполнил для горьковского «Сборника армянской лит ^ I туры» по подстрочнику Ваана Т ерян а1, который п р ц ^ *' Г ставлении подстрочника строго придерживался армянско°' I подлинника, стремясь передать средствами русских ф0 Г° ! все особенности и все оттенки оригинала. ^1 При сопоставлении брюсовского перевода с оригинале ՛ и переводами Ч алхуш ьяна и Потресова-ЯблоновскЬго легко убедиться в непревзойденном переводческом таланте Бпю° сова. Привожу первую строфу «Песни» в подстрочном пере֊ воде В. Теряна: Проснись, проснись, дитя мое милое (нежно-любимое), Открой эти глазки светлые (ясные) Стряхни (отбрось [откинь]) сон от ресниц, приди отдохнуть (на лоно) в объятьях матери, Довольно, сколько ангелы добрые тебе сказывали сказки во сне, Приди, теперь расскажу тебе я то, что увидеть должен на свете. Перевод В. Брюсова: Проснись, проснись, дитя мое! и глазки светлые открой, Недавний сон стряхни с ресниц и отдохни вдвоем со мной? Довольно ангелы тебе шептали сказок в полусне! О том, что в мире ж дет тебя, пропеть настало время мне2. Брюсовский перевод очень близок к оригиналу: сохра­ нены все поэтические образы, передана душевная теплота автора, рифмовка строк, ритм оригинала, даже размер сти­ ха (у Патканяна шестистопный ямб с одним анапестом, у Брюсова—чистый восьмистопный ямб). У Потресова-Яб- лоновского3 эта важ ная строфа, с которой начинается сти- 1 Архив В. Брюсова, ф. 386, карт. 19. ‘ 2 «Сборник армянской литературы» под редакцией М. Горького, Петроград, 1916, стр. 6. 3 Сборник «Певец гражданской скорби», М., 1904, стр 53—54. 364

ние, произвольно опущена, а перевод остальных I •ч0ТВ° РтрОф «Песни» можно назвать скорее вольной вариа- Г треХ ° темы П атканяна1, настолько он отдален от текста циеи на I пигинала• ! О братимся к третьей строфе стихотворения. Подстрочник В. Теряна: ՛ На нашем дворе стоит конь, тебя ждет с нетерпеньем, Проснись, сынок, доколе спать — возьми меч свой смертоносный. Твой народ армянский томится, скован по рукам и ногам, Твой брат в рабстве... смелый (храбрый) мой, лишь ты спишь? В переводе С. Потресова-Яблоновского: У ворот нетерпеливо Ржет твой конь, питомец сечь, Что же спишь ты, сын, лениво, Не берешь свой острый меч? Твой народ скорбит от муки, Он в оковах стал рыдать... Неужели под эти звуки, Агаси, ты можешь спать? Что осталось в этом переводе от авторского текста? Р. Патканян причесан под русского поэта. Переводчик настолько вольно обращается с текстом оригинала, что не ■сохранил даже его формальных признаков: авторское чет­ веростишье с пятнадцатислоговой строкой он растянул на два четырехстрочных куплета. 1 Небезынтересно отметить следующий факт: в еженедельном общественно-политическом и литературном журнале «Армянский вест­ ник» в № 31 за 1916 год было напечатано стихотворение русского поэ- та-переводчика С. П. Кроткова «Колыбельная песня армянки» с под­ заголовком «На мотив Рафаэла Патканяна». Стихотворение С. Крот­ кова—свидетельство воздействия гражданской поэзии Р . Патканяна на Русского читателя. 365

Близко к оригиналу переведено Брюсовым и стихо рение из сатирического сборника «Лира Нового Нах 8°' вана» (1878) «Тем, которые меня не любят». Оно тесно ^ мыкает к таким сатирическим стихотворениям сборн^\"' как «Хороший человек», «Портрет барина», «Пампу ^ «Старые и новые обычаи», «Десять заповедей», «Испов\"՛' ловкого человека», в которых поэт своим желчным Пе5\"* сатирика клеймит армян-богачей, глухих и беспечных^ трагической судьбе своего народа, забывших долг и Чес К и служивших «лишь своей Мамоне»1. В стихотворении «Тем, которые меня не любят» отрази лась автобиографическая страница из трудной судьбы Р. Патканяна. По свидетельству его современника Гр. Ча> хуш ьяна, поэт, беспощадно разоблачавший подлые про­ делки и разные махинации богачей Нового Нахичевана где он жил постоянно с 1867 г. до конца своих дней, нажил среди них много врагов. «Тем, которые меня не любят» написано на ново-нахи­ чеванском диалекте и трудно поддается переводу. Но Брю­ сов глубоко постиг дух и смысл стихотворения Р. Пат­ каняна, проник в самый строй его, добившись в переводе удивительных результатов. Это особенно ярко обнаружи­ вается при сопоставлении переводов Брюсова и С Го- ловаческого с подлинником. Если у Брюсова мы находим множество случаев адекватности и образцовой точности перевода, то этого нельзя сказать о С. Головачевском. Возь­ мем для примера первую строфу стихотворения. Подлинник: Տուն ինձ լիս иիրի լ, ատ կիտիմ չօխտան, Տուն ինծ կանիծիս ու կատիս պ էթէր, Տուն իմ խալէմիս խարէզ իս, տուշման, Ամեն ապ ոլթիս պատ ի и ու քէտ էր։ 1 Гр. Чалхушьян, «Армянская поэзия в лице Рафаила П аткан ян а»* 1886, стр. 9.

П о д с т р о ч н ы й перевод: Меня не любишь ты, это знаю давно, Ты меня проклинаешь и ненавидишь очень,. Ты враг моего пера (ты) мстишь (мне), Каждому моему шагу ты стена и вредитель, у Брюсова: Меня не любишь ты, я знаю это, Мне ненависть твоя во всем видна, Месть и вражду ты затаил к поэту, Встаешь пред каждым шагом, как стена. у Головачевского: Ты не любишь меня,— нет сомненья,— Ненавидишь меня и клянешь, И перу моему в озлобленьи Постоянно угрозы ты шлешь1. В брюсовском переводе и ритм, и интонация, и образ­ ность— все от Р. Патканяна. Перевод же Головаческого своей напевностью больше напоминает романс, чем сатиру и гнев. Сравнивая лексику оригинала и перевод Брюсова, легко заметить творческий подход переводчика. Так, на­ пример, глаголы, несущие в оригинале строфы главную смысловую нагрузку, он заменяет отглагольными существи­ тельными, а именно: «ненавидишь»— ненависть, «мстишь» - месть, отчего строфа делается четче и выразительнее. Со­ храняет Брюсов и форму строфы и перекрестную ее рифму. На двух других примерах этого же стихотворения про­ иллюстрируем умение Брюсова-переводчика решить труд­ ности в передаче армянской идиомы или поговорки. Р. Патканян для образного выражения своих мыслей часто прибегал к пословицам, поговоркам и идиоматиче- 1 Сборник «Армянская муза» под редакцией Ю. Веселовского и ^Р- Халатьянца, 1907, стр. 51. 367

■ским вы р а ж ен и я м св о е го н ар о д а, н е ск о л ь к о ви дои зм ен яя в т е к с т е э т о т к р а с о ч н ы й о р н а м е н т 1. П я т а я ст р о ф а о р и ги н а л а «Т е м , к о то р ы е м ен я не любят» •состоит и з д в у х ар м ян ск и х п оговорок: I Ամենքն ալ կիտին, վօր սուրփ մարքարէն. Տայմա քըշված է իրեն աշիյաէն, II /?ւ խ օրթ զոլրցօղի կօլօիյին կըտակ Տարին տասվերկու ամիս կըլայ ծակ։ (II, С. 72)2 Первое двустишье, означающее «Все знают, что святой пророк часто бывает изгнан из своей страны», это армян­ ская поговорка, немного переделанная Патканяном. На гра­ баре Она З В у Ч И Т Т а к : « Մ ա ր ք ա ր ե ն յ ո ւ ր գ ա վ ա ռ ո ւ մ ո չ ունե՛նա պ ա տ ի վ » -— Пророк в своем уезде не имеет чести. Второе двустишье тоже немного изменено поэтом: «Шапка (человека) говорящего правду круглый год бывает дыря­ вая». Эта поговорка в армянском языке звучит так: «ճիշտ խ ո ս ո ղ ի գ լ ո ւ խ ը ծ ա կ է » , т. е. «У г о в о р я щ е г о п р а в д у голова •{подразумевается макушка, темя) д ы р я в ая ». Это четверостишие переведено следующим образом: У Брюсова: Давно известно всем, что нет пророка В родной стране: его клянет народ; Кто смеет правду разглашать широко,— В пробитой шапке ходит круглый год. У С. Головачевского: Не бывает пророка в отчизне! Тот, кто правду всегда говорит, Терпит зло и гонение в жизни И лохмотьями вечно покрыт. 1 Идиоматические выражения и поговорки встречаем также и в .других стихотворениях Патканяна «Художник», «Проснись, проснись, дитя мое» и «Великий человек». 2 Здесь и дальше оригиналы стихотворений поэта цитируются по полному собранию сочинений Р . Патканяна в 8-ми томах, изд. АН Арм. ССР, Ереван, 1963— 1964 гг. 368

С. Головачевский встал на путь нивелировки, скрыв за безликими фразами своеобразную метафоричность ориги­ нала. Произвольно заменив специфический националь­ ный образ-метафору «пробитая шапка», означающий п реследован и е правдолюбца, новым образом — «лохмотья», переводчик исказил авторский смысл. В его переводе эта сТроф а приобретает новое значение: честный правдолю­ бец живет всегда в бедности. Понятия смещены, утрачена острота подлинника. При сопоставлении этих переводов особенно чувствует­ ся высокая культура перевода Брюсова. Образцовым при­ мером творческого воссоздания смысла и образов оригина­ ла может служить его перевод третьей и восьмой строф то­ го же стихотворения, в которых Р. Патканян объясняет, за что его не любят богачи. Подстрочник оригинала во сьм о й строф ы : Меня не любишь ты. Почему, скажу тебе: Потому, что напоминаю тебе твой святой долг, Чтоб стать хорошим человеком и гордостью народа, 1 11 Много жертв понадобится и много труда. Перевод Брюсова: Меня не любишь ты. Ясна причина: X , , Я для тебя был голосом суда. Чтоб честно долг исполнить гражданина, Немало жертв потребно и труда!1 Эту же строфу С. Головаческий переводит так: Ты не любишь меня.,. Не за то ли, Что Ь долге твержу я всегда?.... Чтоб добиться достойнейшей доли, Надо много борьбы и труда.2 Обд. поэта по-разному подошли к переводу: Брюсов, исходя из интонационного ключа данного стихотворения и - Ь ‘ ■ _________ ' ! —И : ^'«Сборник армянской Литературы», стр. 6, подчеркнуто нами — Е. Т.- Г-ЧЭ'М! : ՝ ՛\"■՝. ■’>>■ ■ ՛ .՛.՛! '. -ди: 2 Сборник'«Армянская Муза>>, М., 1907, стр. 52. 369 24 Брюсовские чтения

$сего творчества Р. П атканяна1, концентрирует внимание на долге гражданина перед отечеством. С этой целью он растянутую авторскую строчку, в которой дается понятие о «хорошем человеке», являющемся «гордостью народа», за. меняет емким словом «гражданин», предупреждая, что вы- полнение святого, т. е. гражданского долга требует много жертв и труда. В переводе Головачевского образ долга то­ же присутствует, но он не конкретизирован. Неясно также, что надо понимать и под «достойнейшей долей»— все со­ держание четверостишия переводчик передал неопределен­ но. В брюсовском же переводе, напротив, все четко, ясно, мотивировано, а главное — сохранен авторский интона­ ционный ключ. При переводе третьей строфы «Тем, которые меня не любят» Брюсов, сохранив все четыре образа оригинала — «враг», «ребенок», «разбойник», «скорпион», объединил их одним глаголом «клянет» (вместо трех разных глаголов, употребленных Р. Патканяном), отчего строфа, выполняю­ щая роль сравнения, становится компактнее, емче, вырази­ тельнее. Кроме того, Брюсов подбирает к слову «ребенок» развернутое определение, которого не было в оригинале— «неразумных лет», чем еще больше подчеркивает узость и ограниченность взглядов богачей, враждующих с поэтом. Изменена Брюсовым и интонация оригинала: вместо вопро­ сительной на утвердительно-повелительную. Подстрочный перевод: Когда ребенок любил врача, Который часто горькие лекарства дает ему? Разбойник захочет светлую ночь? И скорпион, говорят, враг света. 1 В стихотворении «Великий человек» (1880), переведенном Бр совым, поэт создает образ истинного гражданина, Великого человека, Человека с большой буквы. По Патканяну, величие подвига состоит не в том, чтобы стать мудрым или гениальным ученым, великим полко­ водцем или сильнейшим из витязей, а в том, чтобы спасти из плена свое­ го брата-армянина, томящегося под игом турецкого султана. 370

Перевод Брюсова: Что ж, и врача, дающего лекарства Клянет ребенок неразумных лет, Разбойник в полутьме,— луны коварство, А скорпион — и солнца вечный свет! В брюсовских переводах стихотворений Р. Патканяна отчетливо проявилась ценнейшая черта его таланта — уме- ние «воспроизвести подлинник во всем его национальном и творческом своеобразии»1. Упорно преодолевая все труд­ ности, которые неизбежно возникали перед ним при переда­ че национального колорита, Брюсов, не впадая в«армениза- цию», находил правильное решение и добивался подлинных творческих удач. Собственные имена и географические на­ звания, встречавшиеся в стихотворениях П атканяна, он воспроизвел в своих переводах без всякого изменения. Полностью сохранены Брюсовым армянские формы таких географических названий, как Айастан, Эчмиадзин, Ма- сис и Арарат, А раз и Араке. То же можно сказать и о соб­ ственных именах армянских исторических деятелей. В при­ мечании к «Поэзии Армении» Брюсов предупреждает, что «орфография армянских слов и собственных имен выдер­ жана в согласии с произношением русских армян»2. При переводе стихотворений Р. Патканяна — «Уче­ ный, книгу брось», которое поэт назвал «эхом своего серд­ ца»3, и «Ребенка святой колыбелью клянусь» или «Нацио­ нальная клятва», написанных во второй период его дея­ тельности, в 1882— 1883 гг., Брюсов сохранил собственные рю­ 1 Интересные наблюдения по этому вопросу находим в ст. Г. Та- тосяна «О передаче национального своеобразия в переводах В. Я- Брю ­ сова», «Брюсовские чтения 1963 года», Ереван, 1964, стр. 332—349. «Поэзия Армении», стр. 493. 3 Р . Патканян, Полное собр. сочинений в 8 томах, 1963, I т., СТР- 307. 371

имена изобретателей армянского алфавита — Месропа С аака, героя битвы на Аварайрском поле иерея ГэвондаИ царей Багратидской династии, «строителей Царства а ' мян»— Ашота Милосердного и Гагика Неутешного. Брюсовские переводы названных стихотворений и сти хотворения «Проснись, проснись, дитя мое» безош ибочно можно назвать, на наш взгляд, лучшими образцами, под тверждающими его незаурядную способность и умение пе­ редать национальное своеобразие оригинала. В качестве примера приведем переводы Брюсова и По- тресова-Яблоновского второй строфы оригинала «Проснись проснись, дитя мое», в которой имеется идиоматическое вы­ ражение, не поддающееся переводу -.«չինար բոյի դ ես ղուրբակ (означающее «да буду жертвой я твоему росту»). Оригинал: Ղուն կրմեծանաս, բ ո յ կըքւսշես,— չինար բո յի դ ես ղուրբան,— Ք եզ ուժ կուտան Մասսի քտ շքր, որ դու լինիս քաշ Վարդան. Իմ մատներո Վ ^ ոսկեթել մեջքիդ գոտի եմ կարել, Գոտիցրդ թուր կրկա պ եմ, աչն էլ ինքրս եմ սրբել։ Подстрочный перевод В. Теряна: Ты вырастешь, будешь станом строен, Пусть я умру за стан твой стройный, как чинара. Тебе силу дадут (тебя озарят силой) духи Масиса (чтоб) Ты стал храбрым Варданом. Я вышила златотканный пояс тебе, Повешу на пояс меч, который сама я наточила. Перевод В. Брюсова: Пусть я умру, но ты взрастеш ь! Твой как чинара будет стан! Масиса духи доглядят, чтоб стал ты доблестный Вардан. Я златом пояс заткала,— тот пояс должен ты беречь, И мной наточенный в ночи я на него надену меч.1 1 «Сборник армянской литературы», стр. 7. 372

Перевод С. Потресова-Яблоновского: Сыну пояс златотканый Я сплела своей рукой, Прицепи ж е меч свой бранный Этот меч отточен мной1. В ы со к и е достоинства перевода В . Брю сова, по срав- неНию с переводом С. Потресова-Яблоновского, совершенно очевидны. Перевод Брюсова выполнен в восточном ключе: «М асиса духи», и национальный армянский герой, круп- нЫй исторический деятель V века, доблестный Вардан, и златоткан ы й пояс с наточенным мечом — снаряжение спа- рапета (военачальника) армянского войска. Потресов-Яблоновский же, напротив, «руссифицировал» паткан ян овски й текст, совершенно не посчитавшись с осо­ бенностями формы и содержания армянского подлинника. Поэтому в его переводе явственно выражена печать соб­ ственного поэтического лица, а не печать поэта Патканяна. Больш е того, сопоставляя брюсовский перевод с оригина* лом и подстрочником, видим на примере замены им эпите­ та «храбрый» (Вардан) на «доблестный» тонкую работу пе­ реводчика, его бережное и внимательное отношение к к а ­ ждому слову оригинала, стремление точнее и полнее пере­ дать его смысл и характер. Переводческий талант Брюсова решительно проявля­ ется при сопоставлении трех вариантов перевода одного и того же текста песни Вардана «И теперь нам молчать?» из большой исторической поэмы «Смерть храброго Вардана Мамиконяна». В поэме, созданной Патканяном в первый период его творчества, в 1856 году, рассказывается не толь­ ко об исторических событиях — героическом сражении ар ­ мян с персами, происшедшем на Аварайрском поле близ Аракса в 451 году, но и затрагиваю тся актуальные вопро­ сы современности. 2 Сб. «Певец гражданской скорби», 1904, стр. 53—54. 373

В «Песне» Вардана, рассказывающего о трагической судьбе армян, плененных и закованных в цепи рабства «яростным врагом», слышится не только скорбный голос верного сына своего народа, но и страстный призыв со­ отечественников к борьбе с врагом-иноверцем, а также и вера в торжество победы. Прославлением Вардана и его деятельности, носившей патриотический, национальный ц объединяющий характер, Р. Патканян, как и другие ар. мянские поэты — Гевонд Алишан («Аварайрский соловей»), С. Ш ахазиз («Скорбь Левона»), Леренц («Ночное видение» с подзаголовком «К празднику Вардана»)— стремились про­ будить в современниках веру в свои силы и укрепить на­ дежду на торжество справедливости. Вардана Мамиконя- на Ю. Веселовский называет «символом, объединяющим тех, кто хочет бороться за счастье и свободу Армении»1. Песню Вардана «И теперь нам молчать?» перевели, и не безуспешно, три русских поэта — Ю. Веселовский, С. Шервинский и В . Брюсов. Сопоставительный анализ трех этих вариантов дает интересный материал для сужде­ ния о путях достижения наиболее полноценного перевода, о роли индивидуальности переводчика, о специфике его творческой манеры, позволяет отчетливо выявить меру ли­ тературного дарования переводчика и его подготовленность к решению сложных задач, требующих широкого историко- филологического кругозора и обостренного стилевого чутья. Право первого переводчика «И теперь нам молчать?» остается за Ю. Веселовским (1892), посвятившим славному борцу V столетия несколько стихотворений («Перед пор­ третом Вардана Мамиконяна»— 1887— 1888, «Смерть В а р ­ дана Мамиконяна»— 1916). Веселовский признавался, что мужественный образ Великого Вардана был для него «неис­ черпаемым источником вдохновения»2. 1 Ю. Веселовский, «Вардан Мамиконян в творчестве армянских поэтов», журнал «Армянский вестник», 1917, № 7, стр. 2. 2 Сборник «Русские писатели об Армении», 1946, стр. 69—71. 374

В 1915 г. за перевод этого стихотворения одновременно приним аю тся Брюсов и С. Шервинский — первый для «П оэзии Армении», второй — для «Сборника армянской литературы». Условия у переводчиков были неодинако- вуе: Ю. Веселовский хорошо владел армянским языком и работал с оригиналом, Брюсов же, получивший только необходимы е сведения по армянскому языку, и С. Шервин­ ский, не знавший вовсе языка, вынуждены были пользо­ ваться подстрочниками. Однако все трое добились немалых результатов в передаче идейно-художественных особенно­ стей стихотворения. В каждом переводе отчетливо выражена не только ин­ дивидуальность переводчика, специфика его творческой манеры, но и разные принципы перевода. Идеальной целью Брюсова-переводчика и редактора «Поэзии Армении» было «получить на русском языке точное воспроизведение ори­ гинала в такой мере, чтобы читатель мог доверять перево­ дам и был уверен, что по ним он знакомится с созданиями армянских поэтов, а не русских переводчиков»1. Мы склонны предполагать, что именно по этой причине Брюсов не включил в антологию перевод Ю. Веселовского. Несмотря на чрезмерную перегруженность (сборник готовил­ ся в очень короткий срок), он сам принялся за перевод уже переведенного стихотворения. И это не единичный случай в его практике редактора «Поэзии Армении»2 и перевод­ чика. Обратимся к конкретным наблюдениям над тремя пе­ реводами «И теперь нам молчать?» В качестве иллюстрации 1 В. Брюсов, От редактора к читателям. В сб. «Поэзия Армении» стр. 15— 16. Курсив автора — Е . Т. 2 Не удовлетворили Брюсова выполненные до него русскими поэ­ тами переводы и таких стихотворений Р . Патканяна, как «Художник» Потресов-Яблоновский, Лев Уманец), «Проснись, проснись, дитя м°е» (С. Потресов-Яблоновский), «Тем, которые меня не любят» (С. Го- •ловаческий), «Ученый, книгу брось» (Л. Уманец). 375

1 возьмем вторую строфу подлинника, несущую идейную на­ грузку всего стихотворения. Оригинал: Հիմի է լ լըռենք, երբ մեր թշնամին, Դավով, հրապոլրքով տիրեց մեր երկրին, Ջընշեց աշխարհքից Հայկա անունը. Հիմից կործանեց Թոր պոմա տունր, Խրլեց մեզանից թա գ, և' խոսք, և ' զենք,— Հիմի է\"լ լըռենք, Подстрочный перевод: И теперь нам молчать, когда враг Интригой, оболыценьем завладел нашей страной. Стер с земли имя Гайка, С основания разрушил Торгома дом, Отнял у нас корону, и слово, и оружие, И ныне молчать? Перевод Ю. Веселовского: И теперь нам молчать, когда хитрым врагом Все коварно повержено в рабство кругом? Он нам права армянами быть не дает И разрушил Торгома он доблестный род, Слово, меч и свободу дерзнул он отнять. И ныне молчать?լ Перевод С. Шервинского: Иль молчать и теперь, если дерзностный враг Взял обманом поля, взял коварством очаг Отнял наше оружье, и меч, и венец, Дом Торгома пленил и разрушил вконец, Стер из памяти Гайка несчастную дщерь Иль молчать и теперь?2 1 Сб. «Армянская муза», 1907, стр. 32. Подчеркнуто нами — Е . Т, 2 «Сборник армянской литературы» под редакцией М. Горького. Петроград, 1916. 376

Перевод В. Брюсова: И теперь нам молчать, когда яростный враг Захватил ухшцреньем наш отчий очаг, Имя Гайка низверг, что блистало в былом, И, великий в веках, обесчестил Торгом! Лишил языка, отнял скипетр и рать? И ныне молчать? Н е т р у д н о заметить, что перевод всех трех поэтов в це- 10м в е р е н , хотя в каждом из них наличествуют некоторые отклонения (у одного в большей, у другого в меньшей степени) от оригинала, а именно: произвольно заменяются или опускаются важные поэтические образы, во имя риф­ мы в «жертву» приносится даже содержание. Например, поэтический образ оригинала «корона» Ю. Веселовский за­ меняет далеким от адекватности образом «свобода» и вовсе исключает образ второго мифического прародителя армян — Гайка, чем ослабляет поэтическую мысль автора. Перевод Ю. Веселовского в основном течении выдержан в духе русского стиха. В переводе С. Шервинского тоже имеются отклонения в отд ельн ы х частностях, однако и его перевод и перевод Брюсова ближе к подлиннику и по содержанию и по фор­ ме. Оба переводчика в основном верно воспроизвели мыс­ ли. д у х оригинала и поэтическую интонацию автора. И все-таки социально-политическое звучание оригина­ ла с его высоким гражданским пафосом больше чувствует­ ся в переводе Брюсова. А в таких строчках, как: Имя Гайка низверг, что блистало в былом, И, великий в веках, обесчестил Торгом! заметно сказалось глубокое уважение Брюсова к армян­ скому народу. Д ля него Торгом и Гайк не просто прароди­ тели армян, а носители славы армянской нации. Яростный враг низверг имя Гайка, «что блистало в былом», и обес­ честил «великого в веках» Торгома. 377

Брюсов очень дорожил этим двустишьем орйгйнала 'Он несколько раз переделывал его, стремясь сильнее под^ черкнуть трагичность и величие судьбы армянского народа В первом варианте, опубликованном в журнале «Армян­ ский вестник» (1916 г., № 4 ), это двустишье стихотворения переведено очень близко к оригиналу: Стер с лица земли самое имя Айка И Торгом сокрушил, простоявший века. Приведенный нами выше второй (книжный) вариант ■значительно сильнее передает трагедию порабощенного персами армянского народа, что достигается удачным под- •бором новых выразительных глаголов «низверг», «обес­ честил» (вместо «стер с земли», как в оригинале). Ю. Ве­ селовский при переводе этого двустишья несколько упро­ стил поэтическую мысль автора. Он (хитрый враг) нам права армянами быть не дает И разрушил Торгома он доблестный род. Совершенно неудачным получилось это двустишье и в переводе С. Шервинского: ՛ Дом Торгома пленил и разрушил вконец, Стер из памяти Гайка несчастную дщерь. Образ «несчастной дщери» абсолютно меняет поэтиче­ скую мысль оригинала, а своей старославянской формой нарушает ее словесную ткань. Авторское «враг стер с зем­ ли Гайка» означало уничтожение целой нации, у С. Шер­ винского же получилось, что враг стер несчастную дщерь из памяти Гай к а1. Еще одну вольность допустил С. Шервин­ ский при переводе второй строфы. Важный поэтический образ «слово», означающий «национальный язык», он ис­ ключил из общего ряда таких образов, как «корона» и «оружье», олицетворяющих власть и силу. 1 В беседе с нами С. Шервинский сказал, что это он сделал во имя сохранения рифмы. 378

А как поступил Брюсов с этой строчкой? I Он перевел ее с неповторимой филологической точно­ стью: (яростный враг) «лишил языка, отнял скипетр и рать». Блестящим образцом творческого подхода Брюсова к переводу может служить и четвертая строфа «И теперь нам молчать?», где слышится горькая скорбь и безысходность. Этой авторской интонации переводчик достигает путем за ­ мены обычных определений выразительными сравнениями. Например, вместо «ужасное оружие» Брюсов пишет «ору­ жье, как гибельный знак». Ещ е удачнее он производит з а ­ ' мену строчки: враг «Заставляет скрывать слезы обильно» на: «Н ас таить заставляет рыданья невзгод». Привлекая новые поэтические образы, Брюсов не только не искажает оригинала, но еще больше усиливает элемент трагиче­ ского. В отличие от Ю. Веселовского, перевод кото­ рого состоит из семи строф, и С. Шервинского (шесть строф) Брюсов строго сохраняет все девять строф стихо­ творения «И теперь нам молчать?». Что же касается формы строфы, то здесь все трое оказались единодушны: у П ат­ каняна первые семь строф начинались одинаково: «И те­ перь нам молчать, когда...» и кончались одинаково: «И ныне молчать?» Все три переводчика сохранили этот при­ ем. С ценными находками при переводе отдельных строк и даже строф стихотворения встречаемся и у Ю. Веселов­ ского и у С. Ш ервинского, но лишь перевод Брюсова может претендовать на завершенность и имеет право назы­ ваться лучшим, ибо он вернее и глубже постиг дух подлин­ ника и полнее донес до нас дыхание эпохи. В его переводе мы слышим страдающий и скорбящий, гневный и просте- стующий, зовущий к борьбе голос армянского поэта со свойственным ему гражданским пафосом и неизбежной публицистичностью. Одна из самых блистательных побед Брюсова — пере­ водчика Р. Патканяна — его перевод уже упомянутого на­ ми стихотворения «Проснись, проснись, дитя мое». Пере­

вод Брюсова представляет образец высокого искусства ца стоящего мастера-художника и является свидетельство^ того, что Брюсов не был равнодушным к переводимому Им поэту. В процессе работы над переводом «Проснись, пр0с. нись, дитя мое» он настолько освоил оригинал, что у него родилась потребность творческого домысла. Выдержав в переводе всех шести стихотворений Р. Патканяна прин. цип «строгого соблюдения техники оригинала в построении стихотворений, т. е. формы строфы, чередования рифмы, сохранения числа стихов и т. п .»1, Брюсов позволил се­ бе дописать патканяновский текст «Проснись, проснись...» добавив к четвертой строфе новый припев, которым логи­ чески завершил весь текст «Колыбельной». Больше того, взяв из авторского припева повторяющиеся однообразно- после каждой строфы (кроме последней) четыре основны х поэтических образа: «счастье», «слава», «жизнь», «солн­ це». он написал на их основе четыре новых куплета, ко­ торые как бы варьируют основную мысль автора, выражен­ ную в той или иной строфе. Возьмем, к примеру, припев четвертой строфы, в которой говорится о том, что «Агаси проснулся, надел пояс, повесил меч и сел на коня ретива», чтобы «прекратить плач и стенания братьев-армян». Ис­ ходя из основной мысли этой строфы, Брюсов создает сле­ дующий куплет: Мой сын проснулся! Он не спит! Глаза раскрыл, он видит все: В них счастие мое горит, О, солнце новое мое! Мать радуется тому, что в глазах проснувшегося сына, которому она напевала проникнутую мужеством и воин­ ственностью колыбельную, увидела свое счастье. Д ля нее настала желанная пора новой жизни без слез, без стенания, жизнь свободная, без гнета и унижений. 1 «Поэзия Армении», стр. 16. 380

Поэтический образ «зари», символизирую щ ий зарож де- ' йИе н овой ж и зн и (е го Б р ю с о в в к л ю ч и л в к у п л е т тр етьей I строфы ), дополняется в четвертом куплете образом «солнце», чТо о з н а ч а л о р а с ц в е т э т о й з а р и . Взы скательность переводчика видна и в подборе несколь­ ких (в м есто о д н о го а в т о р с к о г о « н а х ш у н » , т . е. «м и л ы е», «красивые») э п и т е т о в к с л о в у « г л а з к и » , п о в т о р я ю щ е м у с я во всех к у п л е т а х . У Б р ю с о в а о н и т о « м и л ы е » , т о « я с н ы е » , т0 «зорки е», то «светлы е», и в них она видит все: «свою гор­ дость», «ж и зн ь св о ю », «сво ю с л а в у » , « за р ю св о ю » и «светоч свой». Творческая рука мастера чувствуется в переводах и та­ ких сти хотвор ен и й Р . П а т к а н я н а , к а к «В ел и к и й ч ел о век », «Ученый, к н и г у б р о с ь » и « Р е б е н к а с в я т о й к о л ы б е л ь ю к л я ­ нусь»1, гд е Б р ю с о в п о ч ти « д о с л о в е н » . Т а к , н а п р и м е р , п р и переводе с т и х о т в о р е н и я « Р е б е н к а с в я т о й к о л ы б е л ь ю к л я ­ нусь». Б р ю со в со х р а н и л его вы сок и й ст и л ь (Р . П а т к а н я н ис­ пользует сл о ва и з д р евн еар м я н ск о го я зы к а — г р а б а р а : դ ը ր ֊ ժեմ (н аруш у), ողջակեզ (ж ертва всесож ж ен и я), прибегнув к церковно-славянским вы раж ениям, как-то: «свящ енная ку­ пель», «к л я т в а б е зг р е ш н а я », «с в е т л а я с в я ты н я », «с в я т а я колыбель». Приводим в качестве образца четверостиш ие первой строфы: Оригинал: Սուրբ օրորանով զավակիս կերդնում, Կերդնում ի մ ծնողաց ես գերեզմանով, Ինձ կյա նք պարգևող արգանդով կերդնում Եվ մըկըրտ ությա ն սուրբ ավազանով։ 1 Перевод Брюсова состоит из четырех строф. В таком урезанном Цензурой виде стихотворение печаталось во всех дореволюционных из­ даниях сочинений Патканяна. Полностью (восемь строф) стихотворение печатается в полном собрании сочинений Р . Патканяна, канонический текст озаглавлен «К лятва», т. I, стр. 179. 381

Подстрочный перевод: Клянусь святой колыбелью (моего) ребенка,. Клянусь я могилой моих родителей, Мне жизнь подарившей утробой клянусь И крещенья священной купелью. Перевод В. Брюсова: Ребенка святой колыбелью клянусь, И светлой святыней отцовского гроба! Крещеньем в священной купели клянусь Родимой, мне жизнь подарившей, утробой1. Первая и третья строчки переведены слово в слово, две֊ другие немного видоизменены; в строчке, где поэт кл ян ет֊ ся «могилой родителей», Брюсов образ «родители» р азд р о ­ бил на два образа (отец и мать), не нарушив этим целост­ ности поэтической мысли автора. Слово в слово переведена Брюсовым и третья строфа, являю щ аяся смысловым и идейным центром всего сти хо- творения «Ребенка святой колыбелью клянусь». Однако этот перевод нельзя расценивать как «буквалистический». Он заменил маловыразительный эпитет оригинала «нелжи­ вой» при слове «клятва» эпитетом «безгрешной». В контек­ сте строфы «клятва безгрешная» больше импонировала именам, почитавшимся в народе «святыми»— Сааку, В ар­ дану и др. Однако наряду с блестящими результатами, достигну­ тыми Брюсовым в переводах Р. Патканяна, у него встреча­ ются также промахи и просчеты, видимо неизбежные в трудном переводческом деле. В уж е рассмотренном нами стихотворении «Ребенка святой колыбелью клянусь» встре­ чаемся с примером нарушения Брюсовым поэтического образа оригинала. Вместо патканяновского священного Аракса с его «непорочной (անարատ) водой», у Брюсова— «Аракса живой водопад». Буквально это двустишье второй 1 «Поэзия Армении», стр, 280. 382

сТр0фы читается так: (свидетелем будет «И непорочная՛ (н е в и н н а я , честная) вода реки Араке, которой орошается мать наша Айастан». У Брюсова — «И ты, о А ракса живой 0д 0 Пз д , Что мать-Айастан орошаешь с разбега!» Поэти­ ч е ск и й образ утрачен во имя сохранения рифмы «Арарат- водопад». Неудачной надо признать и перевод Брюсовым четвер­ той строфы того же стихотворения. Подстрочный перевод: На алтарь моего народа я положил Как жертву всесожжения моего этого святого обета (Все, что я имею) Мое богатство, жизнь, наслаждение мира, Больше, чем это — сладкую мою супругу (вернее, любовь). Перевод Брюсова: Все отдам тебе я, народ мой родной: Жизнь, радость, богатство — во имя обета! И только любовь остается со мной! Но если так надо, возьмите и это! Поэтическая строфа оригинала с его высокими религиоз­ но-торжественными образами «алтарь», «жертва всесожже­ ния», «святой обет» Брюсовым упрощена и ослаблена. Несколько примеров, подтверждающих просчеты Брю- сова-переводчика, находим и в стихотворнеии Р. П атка­ няна «Художник» (1856). Строго придерживаясь принципа передачи содержания подлинника, Брюсов допускает в переводе «Художника» некоторые огрехи. Непоэтично пере­ ведена им шестая строфа, где встречается бытовой образ. «(глядя) чрез порог» и разговорное выражение «голосом... вопит». В строфе, где говорится о восхищенной толпе, пав­ шей ниц и воскурившей фимиам перед великим творением художника, подобные грубо зримые образы абсолютно не­ уместны. Удачнее, на наш взгляд, данная строфа переве- 383.

дена Л . Уманцем и Потресовым-Яблоновским1, хотя в це. лом их переводы значительно отдалены от оригинала- Несколько слов о передаче Брюсовым стихотворных раз. меров Р. Патканяна, у которого, как известно, в одной строке сочетаются ямб и анапест, хорей и анапест, ямб и амфибрахий. Брюсов в большинстве случаев (исключение составляют только «Ученый, книгу брось!» и «Проснись проснись, дитя мое») не выдерживает размера оригинала. Классическим ямбом (пяти-и восьмистопным) Брюсов переводит «Тем, которые меня не любят» и «Проснись, проснись...», пятистопным хореем — стихотворение «Ху­ дожник», а трехстопным амфибрахием с двухсложной удар­ ной каталектикой — «Великий человек», «Ребенка святой колыбелью клянусь», «И теперь нам молчать?» Использова­ ние в одних случаях двухсложных, а в других — трехслож­ ных размеров обусловлено стемлением переводчика най­ ти к каждому стихотворению соответствующий его харак­ теру размер. При переводе стихотворений «Художник», «Проснись, проснись...» Брюсов сохраняет мелодику национального •стиха, используя сочетание ударных слогов с безудар­ ными, зачастую наруш ая принципы русского стиха. Брю- •совский стих приобретает армянское очертание — нерав­ номерное распределение ударных и безударных. При подборе размера для перевода стихотворения «Ху­ дожник» Брюсов взял за основу цезурное деление строки. 1 Перевод Потрёсова-Яблоновского напечатан в сборнике «Певец ■гражданской скорби», 1904, стр. 38—39. 2 «Художник» Патканяна Л . Уманец перевел в разгар событий первой русской революции, наполнив его новым, социальным звучани­ ем, хотя в оригинале оно лишено какой-либо пафосности и социальной остроты. Перевод Л. Уманца скорее можно назвать переводом-вариа­ цией на заданную тему, которую он развивает, дополняет и становится соавтором. Перевод напечатан в сборнике «Армянская муза», 1907, •стр. 35— 36. 384

у р . Патканяна большая цезура делит стихотворную стро­ ку на два полустишья по пяти слогов. Брюсов делает то ж е самое, пропуская безударный слог в третьей стопе пяти­ стопного хорея. Он сохранил и ритмический рисунок ори­ гинала, передав и здесь национальную мелодику стиха. Оригинал 4-й строфы: Առիր վըրձինը, թա ց արիր ներկով, Շունչ ավիր անշունչ կոպիտ կրտավին. Երկնից խորհուրդը մեկնեցավ քե զմ ո վ , Քեզ անկարելին անհայտ է բնա վին։ Перевод Брюсова: Кисти ты схватил, в краску обмакнул, К жизни пробудил кистью полотно: В таинствах небес думой потонул,— Тайное другим — знать тебе дано. Брюсов стремится также сохранить и членение стиха Р. Патканяна. Если ему не удавалось разделить стих рит­ мической паузой, соответствовавшей оригиналу, то ее он добивается интонационно, ставя знаки препинания, глав­ ным образом, тире. Брюсов делает так, чтобы полустишье выражало законченную мысль, чем сохраняется метрика оригинала. Ярким образцом такого решения является переведенное классическим пятистопным ямбом стихотворение «Ученый, книгу брось». У Р. Патканяна и у Брюсова пятая строфа состоит из Десяти слогов. Указанными приемами Брюсов сохранил размер оригинала. Оригинал 5-й строфы: Ծանր երկունքի մեշ է- Հա յա ստ ա ն, 385 Տա ՛նք թե թ ե ո ւթ յո ւն նորա ցա վերին, Նորա ծը նելոլ գեղեցիկ մանկան, Թույլ չըտանք խեղդել թըշնամիներին։ 25 Брюсовские чтения

Перевод: Мать-Айастан — теперь в тоске родин, Ее нам должно муки облегчить: Когда же придет на свет прекрасный сын, Его — врагам дадим ли задушить? Переводы Брюсова из П атканяна, несмотря на отмечен­ ные незначительные промахи и отклонения — живое сло­ во, такое же действенное, как подлинник. И в этом их ве­ ликая сила и непреходящая ценность.

А. М. Давгпян ЮРИЙ ВЕСЕЛОВСКИЙ И «ПОЭЗИЯ АРМЕНИИ» Юрия Алексеевича Веселовского (1872— 1919), талант­ ливого ученого и литератора, мы по праву можем назвать одним из первооткрывателей армянской литературы для русского читателя. В июне 1892 г. им был опубликован пе­ ревод, по его словам, «чисто художественного, замечатель­ ного по своей искренности и задушевности стихотворения С. Ш ах-Азиза «Сон», прочитанный весною того же года на юбилее армянского поэта, а два месяца спустя напеча­ танный в журнале «Мир божий» (1892 г. № 6)1. Через год Ю. Веселовский совместно с М. Берберяном издали первый том сборника «Армянские беллетристы» (М ., 1893). В начале 1894 г. в журнале «Артист» (№ 1) вышел его перевод из С. Ш ах-Азиза «Моя участь». Февральский номер «Вестника Европы» (1894, № 2) принес читателю еще одно армянское стихотворение в переводе Ю. В е­ селовского — отрывок «И теперь нам молчать?!» из поэмы Р. Патканяна «Смерть храброго Вардана Мамиконяна». В феврале же была окончена работа над вторым томом 1 Ю. А. Веселовский. На заре русского арменофильства, «Арм. вестник», 1916, № 5. 387

«Армянских беллетристов», впервые включившим целое собрание армянских стихотворений в русском переводе К ак писали Ю. Веселовский и М. Берберян в «Предисло­ вии», стихотворный отдел представлял для них «всего больше трудностей. Д ерж ась той мысли, что стихи должны быть переводимы на другой язык тоже стихами, редакция ж елала, в виде образчиков творчества каждого поэта, поместить достаточное количество его произведений в сти­ хотворном переводе»1. Заслугой редакции было привлечение к переводу с армянского ряда русских поэтов, которые стали впослед­ ствии признанными специалистами в этой области и много сделали, для популяризации армянской поэзии в России. «По нашей просьбе,— писали редакторы,— согласились участвовать некоторые русские поэты, пожелавшие выра­ зить этим путем сочувствие своим армянским собратьям по перу и познакомить русскую публику в своем переводе со многими истинно поэтическими произведениями армян­ ских авторов»2. Кроме Ю. Веселовского, в сборнике приняли участие К. Бальмонт, Л . Уманец, О. Чюмина и д р ., выполнявшие заказы редакции. Помимо того, были использованы переводы, которые «были уж е сделаны ранее возникновения сборника, хотя бы выбор произведений для этих переводов и не всегда совпадал с выбором редак­ ции». Это относится к двум стихотворениям Р. Патканяна (пер. Д . Пагирева и А. Шитова) и двум С. Шах-Азиза (пер. Ю. Виппера и О. Д .); «переводы из остальных по­ этов никогда еще не появлялись в печати»3. В стихотворном отделе были помещены, «во -п ер вы х , произведения некоторых поэтов старой школы, п ользую ­ щихся заслуженною популярностью»,— Р. П атк ан я н а, 1 Армянские беллетристы, драматурги и поэты, т. II, М., 1894, стр. 11. 2 Там же, стр. 12. 3 Там же, стр. 11. 388

Обложка II тома «Армянские беллетристы»

С. Ш ах-Азиза, М. Пешикташляна, П. Дуряна; «во-вто­ рых, произведения тех из наиболее талантливых современ­ ных поэтов, стихотворения которых вышли отдельным изданием»1 — И. Иоаннисиана, Леренца, А. Цатуряна, О з. Туманяна. Образчикам творчеста каждого поэта пред­ шествовал критико-биографический очерк. Всего в сбор­ нике было 42 стихотворных перевода. Самому Ю . Весе­ ловском у, кроме редакти рован и я, принадлеж ат 14 из них, критический очерк творчества Р . П атканяна, кри­ тико-биографические М. Пешикташляна и Леренца. Второй том «Армянских беллетристов» цензурой про­ пущен не был2. «Т ак печально окончилась 22 года тому н азад ,— вспоминал Ю . Веселовский в 1916 г .,— первая попытка дать русской публике, между прочим, и выборку из произведений новой армянской поэзии. До 1902 г. пришлось поневоле воздержаться от выпуска в свет анто­ логий с бэлее или менее значительным количеством тен­ денциозных и боевых вещей»3. Однако не следует дум ать, что сборник остался совер­ шенно неизвестен читателю: небольшая часть тиража все ж е успела распространиться. К ак видно из жандармского дела о запрещении и уничтожении второго тома «Армян­ ских беллетристов»4, книга была издана в количестве 1200 эк зем п л яр о в, но сож ж ено 31 м ая было только 1155 экземпляров, доставленных из типографии, где они х р а ­ нились опечатанными в 42 отдельных пачках. О судьбе 30 экземпляров, представленных еще 26 марта в Главное управление по делам печати, известий не сохранилось. Если они такж е были уничтожены (кроме двух экзем пля­ 1 Армянские беллетристы, драматурги и поэты, т. II, М., 1894, стр. 12. 2 Подробнее об этом: С. Г. Арешян. Армянская печать и царская цензура. Е р ., 1957, стр. 316—318. 3 Ю. А. Веселовский. На заре русского арменофильства. 4 Документы опубликованы С. Г. Арешян. Армянская печать и царская цензура, стр. 409—418. 390

ров, переходивших на хранение в секретный отдел Им­ ператорской публичной библиотеки в Петербурге), то все же остаю тся 15 эк зем п л яро в, которы е, видимо, удалось спасти от цензурной расправы. Это прежде всего авторские экземпляры. Имеются ■сведения, что М. Берберян давал для прочтения свой экземпляр второго тома. Об этом он сам пишет Ю . В есе­ ловскому из Тифлиса: «В Центральной книжной торговле хозяин спрашивал о Беллетристах и о тебе. Большой спрос на первый том. II-ой том показываю здесь своим зн а­ комым, одобряют, пересматривают, жалеют и всячески ругают русскую цензуру. Конечно, находят и недостатки, ■ошибки в переводе, но вообщ е все х в а л я т тебя и в о сх и щ а­ ются тобою. П р и езж ай — тебя здесь знаю т и ж дут»1. Из Эчмиадзина 19-20 ноября 1894 г. М. Берберян писал: «Несколько слов об Армянских беллетристах. Во-первы х, недавно Ш ирванзаде обратился ко мне с любезным пись­ мом выслать ему на некоторое время мой экзем пляр. Я ему ответил—тоже очень любезно, что пока читает г-н Кс- станьянц, и при первой возможности пришлю. Думаю послать с «оказией», т.е. со свитой Айгирка. Кое-кто прочел наш II-ой том — очень х вал ят»2. В другом письме М. Берберян еще раз подтверждает: « ...я отошлю в Тиф­ лис и наш Сборник для Ш ирванзаде»3. Разумеется, Ш ир­ ванзаде интересовался вторым томом особенно потому, что там было представлено его творчество. То ж е можно сказать и об И. Иоаннисиане, о котором М. Берберян сообщал 7 сентября 1894 г. из Эчмиадзина: «О. Ованнесь- ян — со мною очень лю безен. Бы ваю у них. Сборник наш видел, и ему понравился»4. 1 Музей литературы и искусства Министерства культуры Арм. ССР, т. Ереван (д ал ее— МЛИ), фонд Ю. А. Веселовского, № 57. Письмо не датировано. 2 Там же, № 61. 1 Там же, № 60. Письмо не датировано. 4 Там же, № 40. 391

Зн ачительная часть напечатанного во II томе сти хо­ творного материала увидела свет в различных журналах и сборниках. Например, бальмонтовский перевод из Ов. Ту­ маняна «Ахтамар» появился в сборнике «Братская по­ мощь пострадавшим в Турции армянам» (М ., 1897). В апреле 1895 г. журнал «Вестник Европы» (№ 4 ) опубли­ ковал в переводе Ю. Веселовского «Слезы Аракса» Р . Пат- каняна, «Их судьба», «К родному краю» Леренца1. В том же году несколько его переводов было помещено в «Н овом обозрении»: «Одна из тысячи.» Р . П атканяна (№ 4079 от 12 н ояб р я), «Б лагословен тот д е н ь ...» ,2 «П о ­ следнее прощание» С . Ш ах -А зи за (№ 4086 от 19 н ояб р я). Сентябрьский номер «Вестника Европы» за 1896 г. (№ 9 ) напечатал уже в третий раз стихотворные переводы с армянского Ю . Веселовского — «Новое поколение мушцев» П атканяна, отрывок из поэмы «Скорбь Леона» Ш ах-А зиза, «Н еуж ели, мой друг» Ц атуряна. Впоследствии Ю . В е ­ селовский считал долгом отметить, что «тогдашний ре­ дактор «Вестника Европы» М. М. Стасюлевич отнесся с интересом к произведениям еще почти неизвестной у нас в ту пору литературы и несмотря на тяжелое в цензурном отношении время поместил в своем журнале такие яркие образчики национально-патриотического творчества, как «Слезы А ракса», «И теперь нам молчать?!», «Новое поко­ ление мушцев» П атканяна или отрывок из поэмы «Скорбь Леона» с знаменитой параллелью между армянками У-го и X IX-го века»3. Второе собрание переводов армянской поэзии целиком принадлежало перу самого Ю . Веселовского. Оно вошло 1 Этот перевод во II томе «Армянские беллетристы» озаглавлен «Армения». Это название при дальнейшей перепечатке было восстанов­ лено. 2 «Первое свидание»— в «Армянских беллетристах» и дальнейших: перепечатках. 3 Ю. А. Веселовский. На заре русского арменофильства. 392

в его книжку «Стихотворные переводы »1, увидевш ую свет,, по свидетельству автора, «во второй половине 1897 г .»*_ На книжке стояла печать: «Дозволено цензурою. Москва. 22 сентября 1897 г.». В предисловии автор сообщ ает, что в книге он «не н а­ деялся, конечно, дать полное понятие о современной армян­ ской поэзии, хотя и очень молодой, но все ж е довольно разнообразной, поместив те несколько десятков перево­ дов, которые читатель найдет ниже и которые знакомят не со всеми деятелями и течениями этой поэзии. Ему хотелось только сделать первый шаг в этом направлении, впервые предложить вниманию нашей публики более или менее обширный сборник армянских стихотворений и показать, что и в армянской литературе есть чисто художественные поэтические произведения»3. Благодаря «Стихотворным переводам» армянская поэзия как некое целое все же пробила себе путь к русскому читателю. Всего в сборнике было 34 стихотворных перевода из пяти поэтов— С. Ш ах-Азиза, П . Д уряна, А. Ц атуряна, И. Иоаннисиана, Леренца. Новым поэтом по сравнению с «Армянскими беллетристами» был П . Д урян, однако состав произведений обновился на три четверти: только 8 переводов перешли в сборник из «Армянских беллетри­ стов» (6 других были напечатаны за прошедшее время в журналах и сборниках). Следующее собрание переводов армянских стихотворе­ ний помещено в книжке Ю . Веселовского «Армянский поэт Смбат Ш ах-Азиз» (М ., 1902). Общее их число — 24, причем половина новых. Среди переводчиков— Ю. В е­ селовский, С. Головачевский, Л . Уманец и др. 1 Ю. А. Веселовский,- Стихотворные переводы, вып. I (Гейне. Армянские поэты. Ибсен). М., 1898. 2 Ю. А. Веселовский. На заре русского арменофильства. 3 Ю. А. Веселовский, Стихотворные переводы, стр. 5-6. зэ.г

Второе издание книги вышло в 1905 г. «значительно .дополненным». В него помимо критического этюда о ‘С . Ш ах-А зи зе, вош ло 38 стихотворны х переводов, из них 14 новых и один, увеличенный вдвое. Ч и сло переводчиков достигло девяти. Среди них — Ю . Веселовский, С. Го- ловачевский, Л . Уманец, О. Чюмина, И. Гриневская, В . Храповицкий и др. Улучшилось и качество самого издания: отметим хотя бы новшество в оглавлении — зв е з­ дочки, указывающие новые переводы, и в оформлении — заглавный лист, виньетки, заставки, 6 вклеенных иллю­ страций, выполненные в армянском стиле художником В . Я - Суреньяном. Обе эти находки в какой-то мере потом будут использованы при оформлении «Поэзии Армении». Все эти собрания армянских стихотворений в русском переводе, составленные и отредактированные Ю . А. Весе­ ловским или при его участии, а такж е сборники, состав­ лявш иеся и редактировавшиеся другими, начиная с 1903 г . 1, подготовили вы ход первой антологии новой армянской поэзии на русском языке. Это была «Армянская М уза», изданная под редакцией Ю рия Веселовского и проф. Г . А. Х алатянца в конце 1906 г .2 История создания «Армянской Музы» достаточно под­ робно описана Ю . А. Веселовским в статье «Проф. Г. А. Халатьянц и популяризация новоармянской литературы»3 Он вспоминал: «Весною 1905 г. Григорий Абрамович по­ просил меня заехать к нему для переговоров по одному литературному делу. Этим «литературным делом» ок а­ 1 Современные армянские поэты. Под ред. Л. Уманца и А. Дер- •виша. М., 1903; Певец гражданской скорби. Избр. стихотв. П атка­ няна, М., 1904; др. 2 Дата 1906 г. стоит на обороте титульного листа; на самом листе— М ., 1907. Время выхода позволяет уточнить маргиналия на экземпляре, подаренном автором И. Иоаннисиану: «Даровитому поэту Ованнесу Ованнисьяну от почитателя его дарования Ю. В. Ноябрь 1906 г.» Дом- музей И. Иоаннисиана, г. Эчмиадзин. 3 См. «Армянский Вестник», 1917, № № 10— 11. .394

зал ся проект издания антологии армянских поэтов на рус­ ском язы ке,— которая знакомила с творчеством и за ­ кавказских и константинопольских писателей. Мысль из­ дать такого рода книгу давно уже зародилась у меня... Н о именно в ту пору, весною 1905 г ., я не предполагал заняться подобного рода работою». Автор особо подчер­ кивает, что Г. А. Халатянц «немало потрудился в деле выбора материала для будущей хрестоматии, получившей с течением времени название «Армянская М уза», навеянное аналогичным названием известной хрестоматии по рус­ ской поэзии под ред. П . Якубовича». Он указы вает, что отдел новейшей турецкоармянской поэзии всецело нахо­ дился в заведывании Г. А ., которым и выбрано было несколько стихотворений Аршака Чобаньяна, М алезьяна, г-жи С и пи ль...— Вспоминается мне и тот живой инте­ рес, с каким относился Г. А. к поискам и группировке подходящего и характерного материала. Большое участие принял он такж е в составлении подстрочных переводов, которые затем рассылались и раздавались таким поэтам, как И. Бунин, И. Белоусов, И. Гриневская, О. Чюми­ на, С. Головачевский». «Н а мою долю ,— пишет Ю . А. Веселовский,— выпа­ ли, помимо постоянного участия в выборе произведений для перевода, все личные и письменные сношения с пере­ водчиками, заведыван 1е печатанием книги, не говоря уже о переводе целого ряда стихотворений и о составлении вступительной с т а т ь и ... Л етом 19Э6 г. вся подготовитель­ ная работа была окончена, порученные различным поэтам переводы уже поступили в распоряжение редакции. Р ан ­ нею осенью приступлено было к печатанию «Армянской М узы», и в октябре книга вышла в свет». В «Армянской М узе», как сказано во вступительной статье Ю . Веселовского «Несколько слов о новой армян­ ской поэзии»,— «в интересах беспристрастия и ж елатель­ ной полноты общей картины, ... представлены все глав­ нейшие оттенки и мотивы новой армянской поэзии, как 395

чисто идейной, боевой, национальной, обличительной, так и чисто художественной, субъективной, полной настрое­ ния, иногда приближающейся к народному творчеству, иногда навеянной западными образцами». Цель книги — помочь русскому читателю «ознакомиться с душою армян­ ского народа, с его идеалами и запросами, заставить его отнестись с сочувствием к тому краю, который столько перенес и вы страдал на протяжении в ек о в »1. В «Армянской Музе» собрано 88 стихотворений, в том числе 32 переведенных специально для этого сборника,— Р. Патканяна, С. Ш ах-Азиза, Г. Додохьяна, И. Иоан- нисиана,Л . М анвеляна, Ал. Цатуряна, Леренца, Ов. Ту­ маняна, Ав. Исаакяна, Г. Алишана, Гекимяна, X . Нар- Б е я ,М . П ешикташляна, П . Д уряна, А. Ч о б ан я н а.В . Ма- л е зя н а, С ипиль. Среди 13 переводчиков стоят имена К. Бальмонта, И. Бунина, И. Белоусова, Ю. Веселовского, С. Головачевского, И. Гриневской, Н . Новича, Л . Уман- ца, О. Чюминой, Эллиса и др. Таким образом, задолго до появления брюсовской антологии армянская поэзия в силу своей зрелости и общественной значимости заинтересовала русского чита­ теля и стала известна ему преимущественно в своих новых образц ах, не только в отдельных, разбросанных по перио­ дическим изданиям, часто любительских переводах, но уже и в определенных совокупностях, представленных прежде всего сборниками Ю . Веселовского. Если Ю. В е­ селовскому и другим энтузиастам арменистики еще в на­ чале 90-х годов приходилось доказывать самый факт су­ ществования армянской литературы, то ко времени появле­ ния «Поэзии Армении» переведено и напечатано было свыше 200 стихотворений, не говоря уж е о прозаических, публицистических и драматургических произведениях. 1 «Армянская М уза», М., 1905, стр. 24. 396

*** Однако определяющим в нашей оценке заслуг Ю . А. В е­ селовского перед поэзией Армении является все же не приоритет его, хотя этот фактор, несомненно, очень важен лри изучении истории литературных связей. Д ля нас .особенно ценен и показателен тот подход литературоведа к предмету, который выразился в первую очередь в кри­ терии отбора произведений. С этой точки зрения пред­ ставляет большой интерес критический отклик Ю. Весе­ ловского на сборник «Поэзия Армении» под редакцией Брю сова. В обширной рецензии на страницах «Армянского ве­ стника» (1917, № № 25—26) Ю . Веселовский характеризо­ вал сборник как «новое звено в серии книг, имеющих целью популяризацию литературного творчества древнего восточного народа». Подготовленная целым рядом преды­ дущ их попыток, «Поэзия Армении» представляет собой «во многих отношениях... заметное и интересное явление», но в первую очередь в отношении объема и полноты отра­ жения истории армянского поэтического творчества. Осо­ бенностью книги Ю . Веселовский считал «то видное место, какое отведено в ней, вслед за образчиками армянской народной поэзии, произведениям средневековых авторов, отчасти их преемников, так называемых ашугов». Этот раздел такж е имеет свою историю. Ещ е в 1906 г. А. Чобанян издал во Франции антологию средневековой армянской поэзии «Армянские труверы». Русскому чита­ телю средневековая армянская поэзия, в том числе и по­ эзия ашугов, была известна лишь в отдельных переводах (например, песни Саят-Н овы в переводах Я . П олонского). Мысль издать антологию такой поэзии зародилась у проф. Г. А. Халатянца за несколько лет до появления «Поэзии Армении». Антология должна была служить «необходимым дополнением» к «Армянской М узе». «Не суждено было ему выполнить этот п л ан ..,— вспоминал Ю . Веселовский в 397

1917 г. в специальной статье о Г . А . Х алатян ц е,— но тот факт, что у него тогда еще явилась подобная мысль, все ж е з а с л у ж и в а е т ... быть отмеченным, так к а к о нем не знают широкие круги читательской публики». Восхищ аясь средневековой армянской поэзией, Ю . В е ­ селовский писал: «В творчестве армянских труверов дей­ ствительно можно найти яркие, блещущие богатством красок, своеобразные по форме вещи, не уступающие лучшим созданиям персидской поэзии». В то же время он отчетливо сознавал трудности перевода ее и потому справедливо назвал брюсовскую антологию и в этом отно­ шении «бесспорным ш агом вперед». Однако он вы разил сожаление, что средневековая поэзия представлена преиму­ щественно любовной лирикой, что ослабило ее обществен­ ное звучание. Что касается новой армянской поэзии, то, по мнению Ю . Веселовского, этот отдел, «хотя такж е очень обширный, все же не является лучшим в книге и как будто составлен с меньшей лю бовью ». В целом, как дум ал Ю . В есел овски й ,. и в этом трудно с ним не согласиться, в брюсовском сборни­ ке «недостаточно чувствуется, что армянская поэзия соз­ дана была народом, который был жестоко испытан судь­ бою, выносил на протяжении веков бесконечные страда­ ния,— что она в разное время поднимала его дух, откли­ калась на его невзгоды, призывала его верить в светлое будущее, во многих случаях получила боевую тенденциоз­ ную окраску, играла временами громадную общественную роль». Предметом пристального внимания Ю . Веселовского явилась и художественная сторона переводов, вошедших в «Поэзию Армении». При этом он вы казал себя как тон ­ кий знаток армянской поэтики и опытный, взыскательный мастер перевода. Учитывая существенные отличия рус­ ской метрики и всей стихотворной системы от армянской, он оценил результаты, достигнутые русскими поэтами- переводчиками, как «значительные и яркие», тем более,. 398

что их работа во многом затруднялась незнанием армян­ ского язы ка, необходимостью оперировать подстрочным переводом и звуковой транскрипцией. Рецензент видел неизбежность того, что в иных случаях армянские слова со специфически национальным колори­ том, либо отражающие народный быт, трудно поддающие­ ся переводу на другой язык могли остаться непереведен- ными. Все же он предпочитал описание или их прибли­ зительную передачу, которая не требовала бы специаль­ ных пояснений и тем самым не затрудняла чтения и вос­ приятия текста. В качестве примеров ф раз, непонятных без подстрочных примечаний, приводятся: «И милой яром стал бы я»; «Ресницы твои чертил чей калам »; «Вы слуш ай, матах тебе»; «Наполненный живой водой, златой пинджан ты для меня»; «Твое лицо — пранги-атлас» и др. В двух случаях подобный подход к тексту подлинника представлялся Ю . Веселовскому особенно странным и немотивированным. В русском переводе (В . Брюсова) сти­ хотворения Наапета Кучака «Крунк, куда летиш ь?»,— оставлено без перевода армянское название ж уравля. Вместе с тем в этой строке допущена смысловая ошибка. В оригинале стихотворение начинается так: « Կռունկ, ուստ ի կ ո ւգ ա ս ,— что значит «откуда летиш ь?»1. Другой пример немотивированного оставления армян­ ского слова без перевода встречается в брюсовском пере­ воде стихотворенния Г. Додохьяна «Цицернак». В «Ар­ мянской Музе» был опубликован перевод того же стихо­ творения, сделанный Ю . Веселовским. Он перевел армян­ ское название — «Ласточка». Изучение переводов В . Брюсова показы вает, что ино­ гда он сохранял наиболее звучные и оригинальные слова подлинника, подходя к ним с точки зрения эстетической. Такое отношение к подлиннику было странно и неприем- 1 При подготовке второго издания книги В. Брюсов эту ошиб­ ку исправил. 399