Брюсовские чтения 1971года

к л и ц а н и й , приближающих стих к интонациям разго­ ворной речи. В качестве примеров можно привести два экспрессивных и ритмически очень вы разитель­ ных диалога: между Бертрадой и Маргаритой (второе действие) и между Бертрадой и графом (пятое дей­ ствие). Б Е Р Т Р А Д А . Кто? Энцио? Он возвратился? М А Р Г А Р И Т А . Да. Вчера вернулся утром. Б Е Р Т Р А Д А . Няня, няня! Как на глаза ему я покаж усь? Нет, умереть мне должно! М А Р Г А Р И Т А . Ты постой, Я расскажу тебе, что слыш ала... Б Е Р Т Р А Д А . Не надо! Он, Энцио, он знает, что меня Плетями били! (л. 9) *** Г Р А Ф . Вы что-то забываетесь, графиня! Б Е Р Т Р А Д А . Потише, я не робкого десятка! Г Р А Ф . Да вы в ум е своем сегодня? Б Е Р Т Р А Д А . Нет, Но я сегодня подвожу итоги... Г Р А Ф . Графиня, замолчите или я... Б Е Р Т Р А Д А . Не сечь ли снова вы меня хотите? Г Р А Ф . Что ж, если надо, и убью совсем! Б Е Р Т Р А Д А . Нет, этому два раза не бывать! Г Р А Ф . Посмотрим! (л. 30) Эти диалоги, да и вся рукопись в целом доказы ­ вают (что вполне естественно для мастера стиха, по­ добного Брю сову), как он свободно владел поэтиче­ ской техникой русской исторической драмы, техни­ кой, утвержденной в начале X IX века Пушкиным и с тех пор превратившейся в прочную и стойкую литера­ турную традицию. С ледует также подчеркнуть, что во многих местах этого незаконченного произведения стих Брюсова достигает той «сжатости и с и лы », кото­ рые он сам считал достоинствами своей лирики1. Сжа­ 1 Письмо Брюсова к С. А . Венгерову от 17 декабря 1904 г. Архив И Р Л И (Пушкинского дома А Н СССР), ф. 377. Частич­ но опубликована в книге Д. Е. Максимова «Поэзия Валерия Брюсова», Л., 1940, стр. 168. 147

тость и внутренняя энергия стиха порой сочетаются с изощренной звукописью, столь характерной для ав­ тора «Грядущ их гуннов», «Вечеровых певен», «М е ­ лодии». Б Е Р Т Р А Д А . Нет, Энцио, меня не успокоишь Такими утешеньями. Я знаю, Что в бездну я иду, закрыв глаза... (л. 18). ★* ★ Г Р А Ф . Как сталь притягивается магнитом, Взор будет так притягивать ее Раскачиваемое ветром тело. (л. 23) В звуковом отношении особенно выразителен последний стих: обилие пиррихиев в начале строки как бы передает это медленное неумолимое раскачи вание холодного, тяжелого трупа. .По пути, пролож енному Пушкиным, Брюсов сле ­ дует .не только в выборе и применении стихотворного размера драмы. Исследователи драматургии Пушки­ на неоднократно указы вали, что в «М а лен ь к и х траге­ диях» и особенно в «Сценах из рыцарских времен» поэт сознательно допускал известную историческую условность, избегал абсолютно точного прикрепления действия к строго определенной стране и эпохе, стре­ мясь обобщить социальные и психологические кон­ фликты в масштабах целого общества. Так, в «С ц е­ нах из рыцарских времен» одновременно употреб­ ляются и французские, и германские имена, назва­ ния, бытовые детали. Подобная историческая условность в высшей сте­ пени присуща брюсовской «Б е р т р а д е ». Порой она на­ столько усиливается, что приводит даже к абстракт­ ности, чрезмерной схематичности в изображении об становки и быта. В первоначальном варианте действие происходило «в центральной Европе, в стране ро­ манского языка, в Южной Франции, Италии и т. п., в начале средневековья». Затем Брюсов .внес уточ нения: «в Италии, X II в.». Но имена «Б ертр ан », «Г о н - тран», «Ф илипп де Боэмон» остались звучащими ско­ рее на французский, нежели на итальянский лад. Другие персонажи пьесы получили подчеркнуто 148

итальянские имена: паж Алессио, рыцарь Энцио. Бы товая обстановка действия едва намечена. Все автор­ ские ремарки отличаются предельной краткостью- «Л естн и ц а в за м к е», «С а д при за м к е», «Пирш ествен ный з а л » и т. д. Здесь уместно вспомнить, что в своей статье о «М аленьких драмах» Пушкина Брюсов подчеркивал «поразительную сжатость характеристик, сцен, раз­ вития действия», «скупость ремарок». «В с я дуэль Дон-Ж уана с Карлосом описана одним словом: «б ь ю т с я »1. Но точно так же выглядят ремарки самого Брюсова во всех актах «Б е р т р а д ы »: «М о л ч и т », «О т ­ крывает ли ц о», «Р ы д а ет», «П реклоняет колени» и т. д. В начале пятого акта, в котором Бертрада бро­ сает решительный вызов графу, стоит только одно слово: «П и р ». Четвертое явление того же акта, где происходит столкновение заговорщиков со свитой графа, открывается столь же односложной ремаркой: «Б ой». Стремление к максимальной краткости авторских описаний и динамичности сценического действия вы­ ступает в тех поправках, которые Брюсов делал в тексте «Б ертрады ». На полях против некоторых сцен (например, в сцене первого свидания Бертрады с Эн­ цио или совещания графа с Бертраном и Гонтраном о наказании Энцио) рукой Брюсова написано: «Н адо короче». Этот лаконизм особенно поразителен по сравне­ нию с последовательно примененной в «О гненном ан­ геле» художественной стилизацией прошлого. Сколь­ ко подробнейших и точнейших описаний интерьеров, архитектурных памятников, мужских и женских кос­ тюмов, книжных лавок и библиотек рассыпано на страницах этого романа! В «Б ертраде» же Брюсов ре­ шительно отказался не только от всех внешних аксес­ суаров эпохи, но и от стилизации языка. В речи действующих лиц драмы сравнительно редки архаизмы .(«глав а », «к о п ь е ») и очень слабо вы­ ражен так называемый «местный колорит». Встре­ чаются упоминания о Мадонне, о клятве верности вассала своему «сю зер ен у», граф приказывает по­ звать на пир «м ен естр елей », но все эти вкрапления, 1 В Я. Брюсов. Избранные сочинения в двух томах, т. И, М., 1955, стр. 456. 149

напоминающие о временах европейского феодализма, употреблены автором весьма и весьма умеренно. Ос­ новное внимание сосредоточено на взаимоотноше­ ниях действующих лиц, на .раскрытии многосторон­ них и непримиримых конфликтов между .ними, под­ чиненных главному конфликту драмы — столкнове­ нию грубого насилия, порожденного всем укладом феодального общества, с чувствами и правами чело­ веческой личности. Всю остроту и силу этого столк­ новения выражает подчеркнуто контрастная расста­ новка образов-характеров: неизменно грубый, подо­ зрительный и самовластный граф — гордая, Пылкая Бертрада; сдержанный, рассудительный Гонтран — воинственный забияка Бертран; лицемерно жалею­ щий Бертраду священник — по-матерински любящая ее Маргарита. Последовательно проведенное в «Б ертраде» про­ тивопоставление друг другу персонажей драмы нахо­ дит свое выражение в самой структуре сценической речи. В пьесе постоянно звучат реплики и диалоги, построенные на резко контрастных образах, поня­ тиях, эмоциях. Бертрада признается Энцио. И я тебя лю блю и с первой встречи Лю била. Стыд и горе мне! — Не стыд, не горе— счастье и блаженство! возражает ей Энцио (л. 13). Вот другой диалог между теми же лицами: Б Е Р Т Р А Д А . Какой ужасной связаны мы тайной! ЭНЦИО. Мы связаны любовью и надеждой. Б Е Р Т Р А Д А . Лю бовью , но какою? Беззаконной! Надеждой, но какою! На убийство! (л. 18) Бертран, вызывая Гонтрана на поединок, упре­ кает его:- Изменник! Ты на стороне врагов! Предатель! Ты на стороне убийц! — отвечает ем у Гонтран1. (л. 30) 1 Диалог того же типа последовательно, с большим мастер­ ством был применен Брюсовым в трагедии «Протёсилай умев ший». См. В. Я. Брюсов. Поли. собр. соч. и переводов, т. XV, СПб, 1914, стр. 103 — 104. 150

Эти особенности «Б ер т р а д ы » тоже связаны с и зу ­ чением Брюсовым-пушкинистом «М аленьких траге­ дий» и е освоением Брюсовым-художником опыта великого поэта, имя которого стало для Брюсова сим­ волом непревзойденного эстетического совершенства. «гСценичность восприятия Пушкин в «М аленьких тра­ гедиях» усиливает еще более широко ,применяемым, чем в его первой трагедии, методом резкого контрас­ тирования. Бедность и беспечность сына и сокровища отца... Служ ение искусству Сальери и его же реш е­ ние убить Моцарта... Эти основные контрастные со­ отношения «М аленьких трагедий» усиливаются ха­ рактерными особенностями самого тек ста»,— пишет Б. П. Городецкий1. «Контрастные соотношения» в сюжете и в стиле были тем более охотно подхвачены Брюсовым-драма- тургом, что они являлись органическим, неотъемле­ мым свойством его лирической поэзии. Яркость и резкость поэтических контрастов в балладах Брюсова прекрасно охарактеризованы в известном исследова­ нии В. М. Ж ирмунского2. В этой связи уместно также сослаться на одну из любимых композиционных форм лирики Брюсова — форму диалога, причем также преимущественно контрастного: «К ам енщ ик», «О р ­ фей и Эвридика», « Ф л о р е а л ь 3-го год а ». Как стремительное развитие действия, так и конт­ растные диалоги в «Б ертраде» должны выявить ха­ рактеры действующих лиц. В этом отношении пьеса написана, однако, очень неровно и, вероятно, не вполне удовлетворяла самого Брюсова. Многие фи­ гуры в «Б ертраде» остались у слонными, схоласти­ ческими и даже шаблонными. Так, старая Маргарита напоминает то шекспировскую кормилицу, то нянь­ ку Ксении Годуновой в пушкинской трагедии. Вряд ли уместно в ее устах постоянное обращение к воспи­ таннице: «М о й свет». Нет ни жизни, ни индивидуаль­ ности в образе мальчика-пажа Алессио, влюбленного в свою госпожу. Бледной тенью остается и рыцарь Эн­ цио, несмотря на обилие пылких лю бовны х призна­ ний и страстных сцен с Бертрадой. Не лишено инте­ 1 Б. П. Городецкий. Драматургия Пушкина. Л., 1953, стр. 508. 2 В. М. Жирмунский. Брюсов и поэтическое наследие Пуш­ кина. СПб, 1922.

реса и то, что он появился в пьесе не сразу, а лиш ь после ее правки автором. Имя «Э н ц и о» вписано Брю­ совым в перечень действующих лиц. Первоначально роль возлюбленного героини должен был сыграть паж Алессио. Но образы Гонтрана и Бертрана, а в особенности главных героев пьесы — графа и его жены — заслуж и­ вают совершенно другой оценки. В них Брюсову уда­ лось сочетать историческую основу и психологиче­ скую индивидуализацию. Безудержное самовластно графа, требующего слепого повиновения от своих вассалов; воинственность Бертрана, который дове­ ряет своему мечу больше, «еж ели всем судьям и за­ конам; переход в лагерь заговорщиков Гонтрана, ох­ ваченного запоздалой страстью к Бертраде,— все это правдиво раскрывает истинную природу феодальных отношений и в то же время соответствует характерам людей разного склада, возраста, жизненного опыта. Историк по образованию, художник, обладавший умением ученого обращаться с источниками и доку­ ментами, Брюсов искусно отобранными деталями, ассоциациями, терминами напоминает об историче­ ской основе сюжета и характеров. Гонтран успокаи­ вает графа, говоря о полной верности ем у рыцарей- вассалов; Бертрада признает право мужа-властелина даровать ей жизнь либо смерть (действие первое). Энцио просит у Бертрады разрешения водрузить ее цвет на своем ш леме, что, как известно, яв лялось в средние века одной из форм рыцарского поклонения избранной даме (действие второе). Гонтран подчер­ кивает, что Энцио посвящен в рыцари и поэтому мо­ жет требовать суда равных себе за нарушение обета верности графу (действие третье) и т. д. В характерах пьесы, как и в ее действии, нет абсолютно ничего потустороннего, мистического, загадочного. Удавшие­ ся или неудавшиеся, они все-таки не маски, не двой­ ники, не символы философских идей и религиозно- мистических систем, а люди с вполне земными чувст­ вами и стремлениями. Средневековье выступает в «Б ертраде» отнюдь не своей демонической, '«ночной», колдовской сторо­ ной, которой было уделено так много внимания в «О г ­ ненном ангеле». В этом плане сопоставление «О гнен­ 152

ного ангела» и «Б ертрады » позволяет утверждать, что определенные сдвиги наметились не только в за­ м ы сле, стиле, отборе исторического материала, но и в самом художественном методе Брюсова. Сущность этих изменений наглядно выступает при сравнении центральных женских образов рома­ на и драмы. Неуравновешенная, изломанная, экста­ тическая Рената появляется в романе неожиданно и внезапно, ее прошлое туманно и неясно, она стоит как бы над сословной иерархией феодального мира. Прежде чем стать жертвой инквизиции, она приносит и себя, и Рупрехта в жертву своим мистическим на­ строениям и исступленной религиозности. Ее реше­ ния и поступки, всегда внезапные и неожиданные, объясняются лишь бурными, иррациональными поры­ вами больной, мятущейся души. Внутренний мир Ренаты — загадка не только для послушного ее воле Рупрехта, но подчас и для нее самой. Переживания и действия Бертрады порой не ме­ нее глубоки и противоречивы. Она колеблется между жалостью к беспредельно ей преданному юноше и стремлением отомстить графу, которое может стоить жизни Алессио. Она гордится верностью недостой­ ному супругу и в то же время не может устоять перед пылкими мольбами любимого человека, которому в конце концов обещает оставить открытой дверь своей комнаты с наступлением ночи. Во втором действии Бертрада жалуется Марга­ рите: ...Что совершила я, Чтоб надо мной так низко надругаться? Я все сносила— смех, обиды, гнев, Супружескую верность сохраняла. Когда мой муж развратничал открыто. На нашей свадебной постели— женщин Из города токайским угощал... В третьем действии она признается Энцио: ...В моей душе была когда-то И чистота, и вера, позже— скорбь 153

И стыд. Теперь— одна любовь к тебе. Нет больше ничего. И я безумно. Безвольно ей готова жизнь отдать. (л. 18) Авторская правка в тексте «Б ертрады » показы­ вает именно стремление Брюсова сделать образ ге­ роини исторически верным и психологически слож ­ ным. Зачеркнута во втором действии сцена объясне­ ния между Энцио и Бертрадой, в которой графиня, выслушав признание Энцио, призывала его немедля насладиться любовью, «изведать до конца» «исступ­ ленье незем ное» (л. 12). Эти вакхические порывы нарушали целостность образа несправедливо оскорб­ ленной, гордой своей чистотой знатной дамы X II века. В окончательной редакции той же сцены Бертрада, мучительно преодолевая стыд и страх, произносит свой ответ рыцарю: Энцио, как я бессильна! Бог Мне да простит. Но я молчать не в силах! И я тебя люблю... (Л. 13) Психология героини раскрывается Брюсовым в движении, в стремительном переходе от покорности грубой силе нравов и обычаев феодального замка к возмущению и открытой борьбе. Но везде она убеди­ тельно мотивирована обстоятельствами среды, эпохи, социально-бытового уклада. Графиня Бертрада — прежде всего женщина своего времени и своей среды. Ж естоко пострадавшая от семейного феодального произвола, она сама насквозь пропитана сословными предрассудками. Бертрада всегда и везде чувствует себя дамой высокого происхождения, дочерью само­ го Филиппа де Боэмона. Оскорбление, нанесенное мужем, она ощ ущ ает как смертельную обиду главным образом потому, что позорное наказание плетьми — удел простолюдинов. Чуть вспомню я откуда эта боль. Как сердце надрывается в груди] Меня, меня, как подлого раба, Плетями бить! 154

На утешение няни, пытающейся доказать, что слуги испытывают такую же боль, как господа, Берт­ рада отвечает: Неправда, кяня! Тело у рабов (л. 7) Болит от плети, а у благородных Душа, а это в триста раз больней! За свою обиду, за смерть Энцио Бертрада мстит мужу средствами, принятыми в том же феодальном мире, жертвой которого стали ее любовь и счастье, тайными интригами и заговорами, коварством и при­ творством. Она притворяется влюбленной в Гонтра- на, чтобы вовлечь его в заговор против графа. Во вре­ мя последнего пира, перед тем как бросить в лицо мужу обвинение в подлом убийстве Энцио, Бертрада забавляется влюбленностью Алессио, не забывая, однако, напомнить ему о расстоянии между хозяй­ кой замка и пажом, обязанным ей повиноваться. В образе Бертрады наглядно и последовательно выступил сравнительно новый в эпическом творчест­ ве Брюсова принцип социально-исторической обус­ ловленности характера. Он был далеко не нов для русской литературы, в которой господствовал после Пушкина, Лермонтова, Гоголя. Но в конце X IX века символисты решительно восстали против него, как и против критерия жизненной правды в искусстве. Д ля Брюсова-прозаика и драматурга после зловещей уто­ пии новелл из сборника «З ем н а я о с ь », после роковой обреченности пьесы «З е м л я », даже после.«Огненного ангела», с характерным для этого романа двойным пла­ ном повествования, возвращение к Пушкину оказа­ лось возвращением к критическому реализму. «Б ер т­ р а д а »— произведение незавершенное, написанное неровно, но вполне реалистическое. Разум еется, не может бВ1ть никакого сравнения между гениальной глубиной и полнотой, с которыми проник в прошлое человеческого общества Пушкин, и масштабами брюсовской «Б ертрады ». Брюсов огра­ ничил конфликт своей драмы рамками самой фео­ дальной среды. Народ не присутствует в его пьесе даже в качестве пассивной силы, как не присутствует он ir в-окончательной редакции «О гненного ангела». 155

Эпоха романского средневековья, изображенная в драме, не была лично, в силу непосредственных жизненных впечатлений, так близка Брюсову, как го­ тическая Германия, глубоко поразившая его после посещения Кельнского собора, либо императорский Рим, гражданином которого Брюсов столь живо ощ у­ тил себя на развалинах Форума. Не давала эта эпоха и достаточно благодарного материала для непримири­ мого, трагического столкновения двух укладов, двух миров— старого и нового. Именно такого столкнове­ ния Брюсов упорно и настойчиво искал в прошлом, накануне «в ели к и х событий 10-х г о д о в »1, как назвал он в своей публицистике мировую войну и Октябрь­ скую революцию. Торж ество Бертрады, которым, по всей видимо­ сти, должна была закончиться драма, ничего бы не изменило в окружающем ее мире неравенства и на­ силия. Можно предположить, что такая развязка действия не удовлетворяла Брюсова и послужила главной причиной его охлаждения к своему замыслу. Но изучая сложный и противоречивый .путь Брю- сова-художника от декадентского импрессионизма и формализма, от воинствующей защиты чистого ис­ кусства к революционно-героическому идеалу в поэ­ зии и к правдивому воспроизведению великих поворо­ тов истории в прозе, нельзя пройти мимо «Б ертрады ». 1 Предисловие В. Я. Брюсова к собранию своих сочинени Опубликовано в сборнике: В. Брюсов. Избранные стихи. М.. 1933, стр. 145.

Р. Е. Помирчий ИЗ ИДЕЙНЫХ ИСКАНИИ В. Я. БРЮ СО ВА (Брюсов и Лейбниц) Философия и эстетика русского символизма изу­ чены недостаточно1 и можно ожидать появления в недалеком будущем фундаментальных исследований на эту тему. Правда, в некоторых работах об Андрее Белом, Александре Блоке, Валерии Брюсове, соз­ данных в последнее время, в той или иной степени затронуты теоретические проблемы символизма2. Од нако все это не исключает и работ локального харак тера, подобных настоящей. Мы обращаемся здесь к тонкому слою фактов, характеризующих лейбнициан- ские увлечения Брюсова, которые отразились глав ным образом в его студенческом реферате «Учение Лейбница о познании» (189 9)3 и в его брошюре «О ис­ кусстве» (1899). В середине 1880-х годов Брюсов выступил не только как один из пионеров русского символизма, 1 Единственная специальная работа, принадлежащая В. Ф. Асм усу— '«Философия и эстетика русского символизма» (Лит. наследство, т. 27/28, М., 1937) во многом устарела и требует критического пересмотра. 2 Например, ценные суждения о природе и разновидностях символа содержатся в книге Д. Е. Максимова «Брюсов. Поэзия и позиция», Л., 1969. 3 Реферат находится в отделе рукописей ГБ Л (ф. 386, карт. 4, ед. 28). Это небольшая тетрадь (38 стр.), содержащая напясанный рукой Брюсова текст. В реферате три раздела: 1. Система Лейбница. 2. Учение о идеях. 3. Демонстрация и опыт. На титульном листе написано: «Признано сочинение ий. вполне удовлетворительным. Л. Лопатин» и «Весьма удовле­ творительно. В. Герье. 31 мая 1899».

но и как один из его теоретиков. Свои взгляды на символизм он излож ил в предисловиях к трем выпу­ скам маленькой антологии «Р усск и е символисты» (1894— 1895) и к первому и второму изданиям сбор­ ника собственных стихов «Ш е д е в р ы » (1895 — 1896). Другие теоретические работы Брюсова: «Интервью о символизме» (1894), реферат « К истории символиз­ м а» (1897), «Апология символизма» (1 89 6)— оста­ лись в рукописях1. Общий объем всех этих работ не превышает двух-трех печатных листов. Они лишены серьезного философско-эстетического фундамента, убедительной аргументации, их общественно-научный резонанс был крайне невелик. Но изучать эстетику русского симво­ лизма без учета ранних работ Брюсова невозможно. Потому что именно они, отражая живую поэтическую практику символистов, были одним из первых ее тео­ ретических обобщений. Ранние эстетические работы Брюсова были ис­ следованы Н. К. Гудзием, Д. Е. Максимовым, пока­ завшими, что в соответствии с собственным мироощу­ щением и духом своего творчества Брюсов видел в символизме индивидуалистическую суггестивную поэ­ з и ю 2. Брюсову так и не суждено бы ло стать создателем оригинальной и законченной эстетической системы. В первых же его работах особенно заметно осторож­ ное, иногда неуверенное нащупывание теоретической почвы. Между тем отстоять символизм перед лицом таких его критиков, как, например, Н. М ихайловский, можно было только во всеоружии эстетической тео­ рии: «Н евозм ож но спорить с теми, с кем расходишься в самых коренных вопросах, да и пришлось бы гово- 1 Интервью и реферат опубликованы К. Локсом (Литера­ турное наследство, т. 27— 28, М., 1937),. «А п о логи я» — Д. Е. Максимовым (Ученые записки Ленинградского пед. -ин-та' им. М. Н. Покровского, т. 4, вып. 2, 1940). 2 Н. К. Гудзий. Из истории символизма, 1927, кн. 4, стр. 193- 201. Д. Е. Максимов. «Апология символизма» Брюсова и его эстетические взгляды 90-х годов.— Ученые записки Ленингр. пед. ин-та им. М. Н. Покровского, т. 4, вып. 2, 1940, стр. 255— 259. 158

рить не о символизме, а об искусстве в о о б щ е »,— эта запись в черновой тетради1 не только подводит итог первым полемическим выступлениям Брюсова, но и открывает его дальнейшие намерения, осуществле­ нием которых и была брошюра «О искусстве». Брошюра Брюсова «О искусстве» явилась резуль­ татом объединения нескольких его работ: книги о современной поэзии (осталась в рукописных наброс­ ках): незаконченной статьи «Л е в Толстой и Я », напи­ санной по поводу трактата Т олстого «Ч т о такое искус­ с т в о ? »2; реферата по истории философии «У ч ен и е Лейбница о познании». Архив писателя дает нагляд­ ное представление о том, как эти замыслы проникали друг в друга, как объединялись тексты, постепенно образуя «к ор п ус» брошюры. При этом Брюсов по­ жертвовал полемической направленностью, конкрет­ ными оценками, злободневностью книги о современ­ ной поэзии и сосредоточился на общефилософских вопросах и на проблемах общеэстетических. Интерес к философским проблемам возник у Брю­ сова в годы учения в М осковском университете и, по всем данным, был наиболее интенсивен именно в этот период. «Весною я увлекался Спинозою »,— записыва­ ет Брюсов в дневнике 26 марта 1893 года3. «З а Кан­ та взялся как за откровение» (25 июля 1895 г.). Запись 15 марта 1897 г.: «Ч е м я занят теперь?.. Р е ­ ферат Герье о Руссо... В будущем: «И стория схола­ стики». 28 октября того же года: «Б ы ть может, рань­ ше «-Corona.» (сборник стихов. — Р . П. ) и раньше 1-го тома «Истории лирики» я напишу «Ф илософ ские опы ты ». (Содержание: I, Лейбниц. II. Эдгар По. III Метерлинк! IV. Идеализм. V. Основание всякой ме­ тафизики. V I. Лю бовь. (Д в о е). V II. Х ри сти ан ство)»4. Дневниковые записи Брюсова и архивные доку­ менты позволяют утверждать, что он был начитан в идеалистической философской литературе. По-види­ 1 ГБЛ. ф. 386, карт. 3. ед. 16 (1895). - Э. Л. Нуралов. В. Я. Брюсов и Л. И. Толстой.— >В кн.: «Брюсовские чтения 1963 года». Ереван. 1964, стр. 260 и далее. 3 В. Брюсов. Дневники. 1891 — 1910, М., 1927, стр. 13. 4 Там же. стр. 21, 28, 29. 159

мому, марксизм также интересовал Брюсова, и он «сп о р и л о М арксе, о соц и а ли зм е»1. Среди других авто­ ров им упомянут Бельтов (Г. В. П леханов) и его книга « К вопросу о монистическом взгляде на историю »2. В «Автобиограф ии» (1913) Брюсов писал о своих уни­ верситетских занятиях философией: «К ром е класси­ ков, я более специально занимался в университете философией, и мое «зачетное сочинение» было на­ писано на тему: «Т еор и я познания у Л ей бн и ц а»-Л ей б­ ниц стал моим любимейшим философом после того, как я разочаровался в Спинозе. О Лейбнице я прочел груды книг, что не помешало проф. Л . М. Лопатину оценить мою работу довольно скромно: «вполне удов летворительно»... Под руководством того же Лопати­ на я достаточно хорошо изучил философию критициз­ ма (Кант и некоторые его п о след о в а тели )»3. Итак, Спиноза, Лейбниц, Кант. Но в особеннос­ ти — Лейбниц. Высоко ценя личность Лейбница, Брюсов сравнивал его с Тютчевым. «И м достаточно малейшего повода, — писал он, — чтобы вдруг рас­ крыть перед изумленным взором наблюдателей все безмерное богатство своей души — у одного поэти­ ческое, у другого ф и лософ ское»4. Восхищение философом продиктовало поэту тор­ жественные строки стихотворения « К портрету Лейб­ ница» (1 8 9 7 )5. Первое известное нам упоминание о занятиях Л е й б ­ ницем встречается в дневнике Брюсова 25 июня 1895 года: «Э то лето бы ло посвящено философии, особенно же Л е й б н и ц у »6. В 1897 году работа о Лейбнице рас­ сматривалась как часть более обширного труда— « Ф и ­ лософских опытов». В дальнейшем Брюсов оставил мысль о написании «О пы тов». В дневниковой запи­ 1 В. Брюсов. Дневники, стр. 19. 2 Там же, стр. 33. 3 Русская литература X X в. Под ред. С. А. Венгерова, т. I, М., 1914, стр. 108. Точное название трактата, как упомина­ лось,— «Учение Лейбница о познании». 4 Черновая тетрадь (1897). ГБЛ, ф. 386, карт. 3, ед. 11. 5 В. Брюсов. Полное собраний сочинений и переводов, т. 2, СПб, 1914, стр. 1.29. Стихотворение входит в цикл «Б ли з­ ким». 6 В. Брюсов. Дневники, стр. 21. 160

си 20 февраля 1898 года он намечает другую про­ грамму своих занятий: «М н е хотелось бы работать над тремя трудами: 1. История русской лирики. 2. И с­ тория римской империи до Одоакра. 3. Разработка системы Л е й б н и ц а »1. Весной 1899 года «р а зр а б о тк а » философии Лейбница завершилась написанием рефе­ рата «Теори я познания у Лейбница». Чем привлекла молодого Брюсова философия Лейбница? Чем объяснить его необычное упорство, угот интерес, который заставлял Брюсова «вновь и вновь вникать»2 в сочинения немецкого философа? По-видимому, немалую роль здесь сыграли научные интересы университетских учителей Брюсова, в пер­ вую очередь Л . М. Лопатина3. Но и неолейбницеанство самого Лопатина требует некоторых объяснений. Возникнув в результате разложения объективно- идеалистического направления в философии, неолейб­ ницеанство противостояло материализму и позитивиз­ му. Тяготение русского философского идеализма вто­ рой половины X IX — начала X X века к учению Лейб­ ница не было случайным. Компромиссный характер этого учения, стремившегося примирить науку и рели­ гию, пришелся как нельзя кстати в период, когда осущ ествлялись попытки найти «третью линию » в философии, снимающую противоположность мате­ риализма и идеализма, субъекта и объекта. Динамизм и панпсихизм Лейбница явились одной из первых по­ правок к одностороннему механицизму философии Декарта и Локка. У эпигонов, же классического идеа­ лизма «'критика механицизма представляет... основа­ ние для принципиального отрицания всякого материа­ лизма в о о б щ е»4. Примером неолейбницеанства в России история философии называет дерптского профессора Г. Тейх- мю ллера (1832 — 1888), писавшего по-немецки. 1 В. Брюсов, Дневники, стр. 33. 2 Там же (запись 2 февраля 1898 г.). 3 Ср. в автобиографическом отрывке: «...с большой лю ­ б/овью/ отн/осился/ к Лоп/атину, кот/орого/ посещал много и охотно». (ГБ Л , ф. 386, карт. 1, ед. 6/1 — 5). 4 В. Ф. Асмус. Философия в Московском университете во второй половине X IX века. — Ученые записки М ГУ, вып. 190, 1958, стр. 76. 161 11 — 229

Тейхмю ллер дал новую интерпретацию философии Лейбница, подчеркнув в ней индивидуалистический и релятивистский аспекты. Эта интерпретация облада­ ла самостоятельностью, позволившей ее автору дать ей особое название — «персонализм ». Впрочем, широ­ кого распространения это название не получило, и в дореволюционной философской литературе^предпо­ читали писать не о персонализме, а о неолейбницеан- стве. Индивидуалистическое осмысление философии Лейбница, начатое Тейхмюллером, было продолжено его учениками и последователями, прежде всего про­ фессорами Киевского университета А . А. Козловым, С. А . А скольдовы м , Е. А . Бобровым. Так, в работе «И з истории критического индивидуализма» Бобров утверждал, что «индивидуальность становится крае­ угольны м камнем философии Л е й б н и ц а »1. А б с о л ю ­ тизируя релятивистский элемент в философии Лейб­ ница, К озлов полагал, будто основная мы сль Лейбни­ ца состоит в том, что мир сущ ествует не сам по себе, а только в нашем представлении2. Одним из Самых оригинальных интерпретаторов Лейбница в 1890— 1900 гг. был крупный математик, профессор Московского университета Н. В. Бугаев, отец известного русского поэта Андрея Белого. Его главный философский труд— трактат «Основные на­ чала эволюционной м онадологии», по словам автора, имеет сходство с Лейбницем3, однако в действитель­ ности Бугаев довольно далеко отошел от гармонич­ ного и умеренного Лейбница. Во взглядах русского философа-идеалиста господствовали преувеличенные индивидуализм и панпсихизм4. В статье «О свободе воли » Бугаев писал: «Е сли мир в его целом может быть представлен как безграничная индивидуаль­ ность, у которой все закономерно и разумно, то и че- 1Е. Бобров. Из истории критического индивидуализма. Ка зань, 1898, стр. 27. 2 А. К/озлов/. Понятие бытия и времени. — Свое слово, 1892, № 4. стр. 155. 3 Н. Бугаев. Основные начала эволюционной монадоло­ гии.— Вопросы философии и психологии, 1893, № 2, стр. 26. 4 Т. Райнов. Лейбниц в русской философии вторэй ттоло- вины X IX в. — Вестник Европы, 1916, № 11 — 12, стр. 297. 162

ловек есть целый мир, в сжатом и стереотипном из­ дан и и »1. Здесь же утверж далось, что ч ело в ек — «в п о л ­ ­ не автономный момент в общей системе э лем ен то в »2. Переводя свое понимание сущности человека на язык лейбницевской монадологии, Бугаев замечал, что мо­ нада— «самодеятельный и самостоятельный индиви­ ­ д уум », что существо ее психизма доступно только ей самой3. Однако, в отличие от Лейбница, Бугаев до­ пускал, что монады могут вступать во взаимные сно­ шения. Модернизируя философию Лейбница, он счи­ тал, что «человек есть, с одной стороны, индивиду­ ум, с другой — социальная система м о н ад »4. ­ Ближе к оригиналу было истолкование Лейбница Л. М. Лопатиным, для взгляда которого характерны умеренный индивидуализм и панпсихизм. Философия Лейбница использовалась Лопатиным главным обра­ ­ зом в полемических целях как аргумент против мате­ ­ риализма. По словам современного исследователя, ­ в работах Лопатина «критические и полемические за­ ­ дачи берут верх над изложением полож ительного со­ держания философского м ировоззрения»5. Как бы ни отличались друг от друга различные в персоналистические толкования Лейбница в них бы­ , ли общие черты, отмеченные еще в дореволюционной , литературе. Это, во-первых, выдвижение на первый о план элементов индивидуализма и спиритуализма в ­ философии Лейбница; во-вторых, затушевывание (в , различных целях) краеугольного положения Лейбни­ ­ ца — идеи «предустановленной гарм онии»6. ­ Восприятие Брюсовым философии Лейбница име­ о ло свою особенность: оно было не только рациональ­ е ным, но_ и эмоциональным (чему, возможно, способ­ е ствовала и литературная форма сочинений философа, т в особенности его увлекательно и поэтически напи­ ­ санной «М он адологи и»), Недаром Брюсов призна­ - вался: «Л ей бн иц ... дает много для д у ш и »7. Индивидуа- ­ 1 Тр|уды Москееск. ясихолог. общесива, III, 1889, стр. 216. 2 Там же, стр. 215. , 3 Н. Бугаев. Основные начала..., стр. 27. 4 Та.м же, стр. 29. ­ 5 В. Ф. Асмус. Философия в Московском университете..., стр. 80. - 6 Т. Райнов. Лейбниц в русской философии..., стр. 287. 7 В. Брюсов. Дневники, стр. 29 (запись 23 октября 1897 г.). 163

лизм Брюсова, по-юношески наивный и по-юношески же агрессивный, получает в перетолкованной им фи­ лософии Лейбница свое обоснование. Анализ рефера­ та «Учение Лейбница о познании», брошюры «О ис­ кусстве» и подготовительных материалов к ним по­ зволяет установить зависимость взглядов Брюсова от неолейбницеанской, персоналистической линии в рус­ ской философии конца XIX века. Так, Брюсов вполне определенно утверждал, что «у Лейбница верно не основное положение, которое он защищает, а общий тон и второстепенные мыс­ ли», что, следовательно, «не верна «предустановлен­ ная гармония».1Другие замечания Брюсова об учении Лейбница также выдержаны в духе персонализма: «Величайшее значение для миросозер/цания/ Лейб- /ница/ имел его взгляд на значение личности в миро­ здании: господство индивидуальности—это нерв всей системы. (...) Лейбн/иц/ сознавал ту силу, что напол- н/яла/ его сущ/ество/, сознав/ал/ всю независимость своего Я. (...) Философия Лейбница есть торжество принципа индивидуализации. Два соединенных тела все же не составляют одного...».2 Для брюсовской трактовки Лейбница характерен следующий факт. Первая глава реферата Брюсова— «Система Лейбница» — должна была, как видно из оглавления, включать раздел «Предустановленная гармония». В системе воззрений Лейбница идея «пре­ дустановленной гармонии» означала признание бо­ жественного предопределения. Вместе с тем эта идея смягчает, до некоторой степени компенсирует индиви­ дуалистический аспект учения немецкого философа. В тексте брюсовского реферата обещанного раздела, однако, нет, нет даже упоминания об этом краеуголь­ ном положении Лейбница — настолько оно не соот­ ветствовало мироощущению молодого Брюсова, сти­ хийного атеиста и индивидуалиста. В брошюре «О искусстве» Брюсов не ставил перед собой задачу изложить философские воззрения Лейб­ ница или его взгляды на искусство. За исключением 1 Черновая тетрадь, (1897). ГБЛ, ф. 386, карт. 3, ед. хр. 11. 2 Там же, ед. хр. 13, 15. 164

эпиграфа (§47 из «Теодицеи»), имя немецкого фило­ ­ софа в брошюре не встречается, лейбницеанские по­ ложения не сведены воедино и до некоторой степени деформированы самим стилем брошюры, чрезвычай­ но лаконичным, даже афористическим, и в то же вре­ ­ мя импрессионистическим. Отсутствует лейбницев- ская терминология. Однако анализ содержания этой небольшой книжки подтверждает, что индивидуали­ стическая трактовка взглядов Лейбница, хотя и ос­ ­ лабленная, господствует и в брошюре, где она, по мыс­ ­ ли Брюсова, должна была составить общефилософ­ скую основу его рассуждений об искусстве. Восприняв панпсихизм Лейбница (возможно через А. А. Козлова), Брюсов писал: «Основа нашего суще­ ­ ствования — дух».1 В брошюре Брюсова «дух» соот­ ветствует лейбницевской монаде, причем удерживает­ ся и принцип иерархии монад: «Идти к совершенству значит... увеличивать области души. Кто выше под­ нялся по этой бесконечной лестнице — в жизни или возрождениях. — кто стоит ниже, тем и различаются люди между собой».2 Вслед за Лейбницем Брюсов рассматривает человека как монаду, духовную суб­ станцию, стоящую на определенной ступени «лестни­ — цы совершенства». Как монада человек «не имеет з окон вовне», в себе самом заключает источник свое­ го развития: «Каждый человек — отдельная опреде­ ­ ленная личность, которой вторично не будет.#. Чело­ ­ век как личность отделен от других как бы неодоли­ я ­ мыми преградами... «Я» — нечто довлеющее себе, си­ . ла творческая, которая все свое будущее почерпает , из себя».3 ­ «В малом мире человека, как в великом мире все­ ­ ленной, все находится в связи, все дышит взаимно ­ согласием», — утверждает Брюсов, перефразируя д В. Брюсов. «О искусстве», М., 1899, стр. 26. ­ 2 Там же, стр. 27. Эта -мышь оформилась, по-видам ому, яе м только под влиянием Лейбница, В черновиках Брюсова, встре­ чается упоминание о книге А. К аадека (Hardee) «Lfvre des Esprits» '(1893), вслед з а которым Брю ссв зам ечает: <•Совер­ . шенно в духе Лейбница учение спиритов». (Черновая тетрадь, 1897, ГБЛ, ф. 386, карт. 3, ед. хр. 13). 3 В. Брюсов. О искусстве, стр. 27. 165

Лейбница.1 Однако в этом пересказе есть и отход от Лейбница, ибо не названа гармонизирующая сила. У Лейбница это божественное предопределение, «пред­ установленная гармония». Брюсов не приемлет лейб- ницевского фатализма и потому ариоегчет к расплыв­ чатой, не философской, а поэтической формулиров­ ке закона, объясняющего всеобщую связь духовных субстанций. Касаясь проблем этики, Брюсов, в духе Лейбница, в любви видит осознанное выражение всеобщей свя­ зи всех существ, антиэгоистический мотив чело­ веческого поведения: «Любовь ко всем — свойство души..-»2. В неолейбницеанстве Брюсова, как оно отразилось в брошюре «О искусстве», следует отметить момент, связанный с воздействием философии Шопенгауэра. Вернемся к уже цитированному абзацу брошюры: «Че­ ловек как личность отделен от других как бы неодоли­ мыми преградами... «Я» — нечто довлеющее себе, сила творческая, которая все свое будущее почерпает из себя. Мир есть мое представление. Мне даны толь­ ко мои ощущения, мои желания—ничего больше и ни­ когда больше». Здесь объединено и представлено, как нечто целое, логически стройное положение двух раз­ личных систем: объективного (Лейбниц) и субъектив­ ного (Шопенгауэр) идеализма. Это объединение не было дая Брюсова случайным. «Понятие монады,— полагал он, — равносильно понятию мир есть мое представление»3. В сознании Брюсова и другие аспек­ ты философии Лейбница и Шопенгауэра обнаружива­ ли тенденцию к синтезу. «Учение Лейбн/ица/ о «пре­ дустановленной гармонии» совершенно равняется рассуждениями Шопенгауэра «О кажущемся вмеша­ тельстве судьбы в жизнь человека», — замечает он в черновой тетради (1897)4. 1 В. Брюсов. О искусстве, стр. 13. 2 Там же, стр. 27. 3 Черно®ая тетрадь (1897— ,1898). ГБЛ, ф. 386, карт. 3, ед. хр. 15. 4 Там ж е, ед. 13. Любопытно, что, стремясь к синтезу Лейб­ ница и Ш опенгауэра, Брюсов знал, что Ш опенгауэр считая Лейбница второстепенным мыслителем. Брюсов выписал пре­ небрежительный отзыв Шопенгауэра о «Монадологии»: «Ж ал­ кий труд...» (Там же, ед. хр. 15). В рукописи брюсовского стихо- 166

Не приходится спорить с тем, что эти рассужде­ ния являются эклектическими и в этом смысле харак­ терными для персонализма, как и для Брюсова. Одна­ ко они представляют известный интерес, отражая ход его мысли: от Лейбница к Шопенгауэру (влияние фи­ лософии Шопенгауэра на взгляды Брюсова становит­ ся более заметным позже, в начале 1900-х гг.). Разговор о лейбницеанских увлечениях Брюсова не может считаться сколько-нибудь законченным, ес­ ли при этом не коснуться брюсовского плюрализма и релятивизма, также в какой-то мере восходящих к Лейбницу. По смыслу учения немецкого философа, монада видит мир под своим углом зрения. Отсюда— бесконечное число его отображений, и «как один и тот же город, если смотреть на него с различных сторон, кажется нам совершенно иным и как бы перспектив­ но умноженным, таким же точно образом, вследствие бесконечного множества простых субстанций, сущест­ вует как бы столько же различных миров, которые, однако, суть только перспективы одного и того же, со­ ответственно различным точкам зрения каждой мо­ нады »1- Брюсов в духе Лейбница не отрицал объективной истины, но он допускал возможность существования нескольких объективных истин, хотя бы и взаимоис­ ключающих. В процессе познания для него на первый план выступал субъективный ракурс, индивидуальный угол зрения. «Что во мне есть, —■ писал он,—то ис­ тинно. Истинно то, что признаю я, признаю теперь, сегодня, в это мгновение»2. «Надо лишь сознать, призывал Брюсов, — что все возможные миросозер- творения «К портрету Лейбница» был эпиграф из Шопенгауэ­ ра: «Философия Лейбница — это жабье гнездо, где как приви­ дения таятся мояады , предустановленная гарм ония и др5'гие пугалы». (М. И. Дикман. П римечания. — В. кн.: «В. Брю сов. Стихотворения и поэмы». М., 1961, стр. 241). 1 Г. В. Лейбниц. М онадология (1 71 4 ). — В кн.: «Г. В. Лейб­ ниц. Избранные философские сочинения», М., 1890, стр. 252. 2 В. Брюсов. Истины. — В кн.: «Северные цветы », М., 1901, стр. 196. 167

цания равно истинны»1. В применении к искусству это означало отказ от оценки содержания: .«По содер­ жанию не может быть достойных и недостойных про­ изведений искусства, они различаются только по фор­ ме»2. Индивидуалистическое своеволие освящается у Брюсова авторитетом теории: законов творчества «не меньше, чем художников, у каждого свои»3. Плюрализм и релятивизм Брюсова (последний усиливался в связи с тем, что Брюсов увлекся идеями Потебни), если рассматривать эти тенденции конкрет­ но, в границах его творческой биографии, сыграли определенную роль в борьбе Брюсова с попытками религиозно-мистического обновления символизма,, предпринятыми в начале 1900-х годов Мережковским, позднее — Вяч. Ивановым. Важные наблюдения от­ носительно характерных особенностей плюрализма Брюсова сделал Д. Е. Максимов, отметивший, что в противоположность господствующим видам скепти­ цизма, Брюсов в мысли о множественности истин хо­ чет видеть не источник пессимизма, а, наоборот, источ­ ник жизненности и духовного богатства. Умонастрое­ ние Брюсова Д. Е. Максимов связывает не столько со скептицизмом, сколько с «философией жизни», кото­ рая является попыткой преодоления скептицизма, ха­ рактерной для кризисного состояния буржуазной к у л ь т у р ы 4. В последние годы XIX века, когда писалась бро­ шюра «О искусстве», индивидуалистические настрое­ ния Брюсова достигли наибольшего развития. И вме­ сте с тем в его поэзии уже наметились признаки на­ ступающего кризиса индивидуализма. Переходный характер имеет и брошюра «О искусстве». Наряду с индивидуалистической темой разъединенности людей, абсолютной автономии «Я», возникают мысли о пре­ одолении этой разъединенности. «Монады не общают­ ся между собой /общаются/5 лишь чудом; это чудо — искусство»,—'записывает Брюсов в черновой тетради (1898 — 1899)6. Признание того, что искусство есть 1 В. Брюсов. Истины — В кн.: « С евер ян е ц веты », .стр. 191.. 2 Там же, стр. 196. 3 В. Брюсов. О искусстве, стр. 17. 4 Д. Максимов. П оэзия В. Брю сова. Л ., 1940, стр. 74. 5 В рукописи это слово пропущено. 6 ГБЛ, ф. 386, карт. 3, ед. хр. 19. 168

средство общения людей (а эта мысль, сближающая взгляды Брюсова и JI. Толстого,—одна из основных в брошюре)1 — свидетельствует о попытке Брюсова преодолеть ограниченность индивидуалистического сознания. Дальнейшее развитие взглядов Брюсова уводит его от Лейбница, в учении которого вопросы эстетики и этики большого места не занимают. Брюсова начи­ нают интересовать специфические проблемы искусст­ ва, в решении которых философия Лейбница не мог­ л а уже служить опорой: он задумывается над особен­ ностями художественного познания, размышляет о психологии творчества, о значении интуиции в творче­ ском процессе. Разочарование в Лейбнице сквозит в брюсовском описании спора Н. Бугаева с Мережков­ ским на одном из заседаний Московского психологи­ ческого общества: «Возражать (Мережковскому. — Р. П.) сначала решился один Бугаев с точки зрения монадологии, конечно, говорил много, скучно, словно «резинку жевал», как о нем выражаются... Бугаев опять говорил с точки зрения монадологии... Мне это было мучительно, ибо когда-то я сам был учени­ ком Лейбница»2. Соответственно новому этапу эволюции своих воз­ зрений, Брюсов критически пересматривает лейбнице- анские положения брошюры «О искусстве». В письме к П. Перцову (октябрь, 1902 г.) он писал: «Теперь бы я переменил в ней очень многое. Прежде всего все л е й б н и ц е в с к о е » 3. 1 Совпадение своей .мысли о сущности искусства со взгля­ дами JI. Толстого Брю сов особо отметил в предисловии к бро­ шюре «О искусстве»: «И Толстой, и я, мы считаем искусство средством общения» (стр. 8). Ср. JI. Толстой. Что такое искус­ ство? (il8.se.—Поля., собр. соч., т. 30, М ., 1951, стр. 63). 2 В. Брюсов. Дневники, стр. 111 — 112. 3 Л итературное наследство, т. 2 7 — 2 8 , М., 1937, стр. 286. Публ.. Д . Е. М а к а ш о в а . 169

К концу творческого пути критическое отношение Брюсова к брошюре «О искусстве», которая когда-то казалась ему «событием»1его жизни, еще бсгяее усили­ лось. В 1918 г. на экземпляре брошюры, принадле­ жавшем В. А . Десницкому, Брюсов сделал следую­ щую надпись: « ..как библиографу, не как читателю, эту весьма осужденную мною книжку моей юности»2. 1 Ср. дневниковую запись в июле 1 8 9 9 г.: «Томительны е дни в Останкине, где, однако, я написал свое «О искусстве» и где вновь встретился с Добролюбовым, то тоже было событие в моей жизни». (Дневники, стр. 73). 2 В. Десницкий. Задачи изучения жизни и творчества Гоголя, — В кн.: « Н. В. Гоголь. М атериалы и исследования», т. 2. М .— Л., 1936, стр. 24. С татья В. А. Десницкого ук азан а нам Д. Е. Максимовым.

е о ­ ­ ­ Г. II. Дербенев , . ВАЛЕРИИ БРЮСОВ В НАЧАЛЕ ПЕРВОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ Для правильного представления о творческом и жизненном пути Валерия Брюсова крайне важно уста­ новить его отношение к войне 1914 — 1918 гг. Ма­ териалы, накопленные за последнее 10-летие и опуб­ ликованные в сборниках «Брюсовскиечтения»,позво­ ляют заново поставить этот вопрос, решенный в прошлом неверно. По устаревшим концепциям, Брюсов в начале войны был настроен шовинистически и лишь к ее кон­ цу сумел преодолеть эти настроения. Заметим, что эта концепция была убедительно обоснована. Впер­ вые с подобным обвинением в адрес Брюсова высту­ пил сатириконец Арк. Бухов, который воспринял стихотворение «Тридцатый месяц» как показатель брюсовского приспособленчества. В запальчивой статье «К псалмопевцам штыка»1 он наговорил столь­ ко несправедливого, что Брюсов тогда же решил огг ветить печатно и написал «Несколько слов о себе». В ней поэт утверждал, что в 1914 г. занимал прибли­ зительно такие же позиции, как и в 1917 г.: «... Я ни­ как не вижу в своих стихах «измены своим прежним убеждениям», но даже отказа от прежних взглядов, 1 «Ж урнал журналов», 1917, № 12, март, стр. 10. 171

всегда возможного у человека, который мыслит,, идет вперед, иное из своего прошлого осуждает (...). Вели в «первоначальные дни борьбы» слышались «светлые призывы», почему же поэту было не при­ ветствовать и х ? » 1. Однако статья осталась в архиве Брюсова до 1932 г., ни Арк. Бухов, ни правая пресса не получи ли никакого ответа. Если бы «Несколько слов о себе» были своевременно опубликованы, возникновение концепции о Брюсове-шовинисте было бы затрудне­ но. Не содержали в себе того исследовательского на­ чала, которое только и могло внести ясность в этот вопрос, и работы, появившиеся в 2 0 —30-е годы. Так, рапповец Г. Лелевич, автор книги о Брюсове, уделил всему периоду 1 9 14 — 1917 гг. всего две фразы: «Нельзя считать Брюсова предвоенных лет и первых месяцев войны последовательным глашата­ ем империалистических чаяний. Но эти чаяния, види­ мо, все-таки увлекли Брюсова широтой своего раз­ м аха»2. Столь серьезные обвинения не доказывались абсолютно никакими ссылками, никакими цитатами, и это считалось в порядке вещей. В 1935 г. Цезарь Вольпе писал о Брюсове: «В начале 1917 г. он вы­ пускает брошюру «Как прекратить войну». В этой брошюре он еще требует «войны до победного кон­ ца». Однако новые поражения русских войск и ги­ бель десятков тысяч людей переубеждают его. В своей «Автобиографии» он пишет: «После занятия немцами Варшавы я вернулся в Москву (с фронта), глубоко разочарованный войной»3. На самом деле немцы заняли Варшаву летом 1915 г., автор же отодвигает «разочарование в вой­ не» Брюсова на два года и обрисовывает как непосле­ 1 Из литературного прошлого. Письмо Валерия Брюсова. Несколько слов о себе.— «Литературная газета», 1932, № 46 (215), 11 октября. 2 Г. Лелевич. В. Я. Брюсов. М .— Л., 1 926 , стр. 4 0 — 41. 3 Цезарь Вольпе. Валерий Брюсов. — В кн.: «Валерий Брю ­ сов. Избранные стихи», Детгиз, 1935, стр. 39. 172

довательное. И в брошюре «Как прекратить войну» Брюсов отвергает лозунг «войны до победного кон­ ца» ввиду его несбыточности. О. Цехновицер отправил поэта не в Польшу, а в Турецкую Армению1. Много времени спустя Б М. Сивоволов назвал дату отъезда Брюсова на фронт 25 июня2, тогда как война началась почти месяцем позже — 19 июля. В условиях, когда один исследо­ ватель отправляет Брюсова на фронт за месяц до на­ чала войны, другой направляет его в Турецкую Ар­ мению вместо Польши, а третий держит на \"фронте 3 года вместо 9 месяцев, трудно ожидать внима­ тельного анализа идейной и творческой эволюции. Нельзя сказать, что концепцию о брюсовском шо­ винизме не пытались пересмотреть. В частности, И. С. Поступальский в 1932 г., опубликовав брюсовские «Несколько слов о себе», в сопроводительной статье отделил Брюсова от шовинистов. За год до этого он же опубликовал в «Литературной газете» стихотво­ рение Брюсова, написанное в 1915 г. и прославляю­ щее Германию, а в 1933 г. во вступительной статье к «Избранным стихам» Брюсова перечислил ряд тем брюсовских стихов периода войны, включив в него тему дружбы народов. Обе тенденции: и привычка считать Брюсова «шо­ винистом» в начале войны, и стремление к пересмот­ ру «традиционной» точки зрения — отразились в книге Д. Е. Максимова «Поэзия Валерия Брюсова» (1940). К сожалению, в позднейших работах Д. Е. Максимов отказался даже от этой двойственности и вернулся к «традиции». За последние полтора десятилетия новых работ на эту тему не появлялось (за исключением отдель­ ных абзацев в статьях на другие темы). Между тем 1 О. Цехновицер. Л итература и м ировая война 1 9 1 4 — 1918 годов, М., 1938, стр. 108. К чести О. Цехновицера, он скоро признал свою ошибку и всего через год после книги опублико­ вал статью «В. Я. Брюсов», в которой безбоязненно критико­ вал себя и утверждал новый взгляд на деятельность Брюсова во воем'Я войны как поэта-,интернационалиста. 2Б. Сивоволов. К истории идейно-художественной эво­ люции В. Брю сова в период первой мировой войны .— «Н аучны е записки» Харьковского госпединститута им. Г. С. Сковороды, т. 26, 1957. 173

общие представления об основных законах и направ­ лениях брюсовской эволюции коренным образом из­ менились, в особенности под влиянием широко­ концептуальных докладов члена-корреспондента АН СССР П. Н. Беркова на Брюсовских чтениях в Ере­ ване и ряда работ других исследователей. Сборники «Брюсовские чтения» чрезвычайно популяризирова­ ли мысль о Брюсове, как «классике дружбы наро­ дов». Брюсов и Армения, Брюсов и Латвия, Чехосло­ вакия, Болгария — такого рода работы составляют подавляющее большинство материалов, помещенных в упомянутых сборниках1. Судя по ним, поэт в пред­ военные годы испытывал повышенный интерес к ис­ тории и культуре славянских народов. Поскольку та­ кой интерес почти всегда вел Брюсова к работе над антологиями2, можно предположить, что поэт либо уже задумывал, либо был накануне замысла антоло­ гии славянской поэзии или ряда национальных анто­ логий: чешской, сербо-хорватской и др. Связи брю- совского творчества с поэзией Верлена, Малларме л др. не простираются, как правило, далее 1909 г. В первой половине 1910-х гг. объекты брюсовского вни­ мания существенно меняются: со второго плана на первый выдвигаются французские романтики, рус­ ская литература во всем ее многообразии, поздний Рим, литература национальных окраин России. При таком расширении и при такой переакцентировке внимания рост интереса Брюсова к славянству впол­ не закономерен. Когда германский милитаризм, направляя свой удар 'против России и Франции, «то пути» н а­ чал сокрушать Бельгию и славянские страны, Брю­ сов оказался озабоченным судьбой «промежуточных» народов, которые, как правило, в ту эпоху не имели 1 В этой связи невольно приходит на память, что работу над антологией «Поэзия Армении» Брюсов начал в 1915 г., ко­ гда с начала войны не прошло еще и года. За эту деятельность ему в советское время присвоили звание народного поэта Арме­ нии. 2 Помимо вышедших в свет антологий французской, армян­ ской, латышской, финляндской (отчасти и латинской) литерату­ ры, Брюсов в течение своей жизни начинал работу над антоло­ гиями немецкой, английской, эстонской, украинской, еврей­ ской, татарской поэзии. 174

­ своей государственности и были поглощены или даже ­ разорваны на куски «великими» державами. ­ Брюсов осуждал национальную политику русско­ Н го царизма. В стихотворении «Орел двуглавый», на­ ­ писанном всего за 9 дней до вступления России в и войну, поэт напоминает о поражении «двуглавого ор­ ­ ла» в борьбе с Японией: ­ Но с диким копчиком, за лакомый кусок ­ Поспорив у моря, вступил он в бой без чести, т И, клюнутый в крыло, угрюм, уныл и строг, х С ел .на насесте. ­ ­ Поэт насмешливо изображает, как орел не смеет ­ подняться с насеста, «лишь подозрительно бросает д взор кругом, страшась крамолы». о ­ Но чтоб не растерять остаток прежних сил, ­ Порой подъемлет он перун свой, как бывало... - И грозной молнией уж сколько поразил л Он птицы малой! В ­ И сколько вкруг себя он разогнал друзей, Посмевших перед ним свободно молвить слово: а Теперь его завет один: «Дави и бей ­ й Все то, что ново!»1. и В условиях начавшейся мировой войны Брюсов е резко упрекал царизм за бездеятельность и за подав­ ­ ление малых народностей. Следует добавить, что Брюсов осуждал колониализм еще в статье 1913 г. й «Новая эпоха во всемирной истории». В первые же ­ дни войны он написал статью «Всемирная война», ­ помещенную 31 июля в «Русских ведомостях» под » псевдонимом В. Бакулин. В статье подробнейшим об­ и разом анализируется положение германских коло­ у ний, а в заключительных строках осуждается бесче­ ­ ловечность колонизаторов (в первую очередь — «со­ ь юзников»): ­ «Станут ли они2 в близком будущем театром во­ ­ енных действий, мы, конечно, не знаем, но что побе­ ­ ­ 1 В. Брюсов. И збранные сочинения, М., 1955, т. I, стр. 3 8 4 ­ —385. 2 Африканские колонии Германии. 175

дившая сторона пожелает расширить свои колониаль­ ные владения в Африке на счет побежденной, это кажется нам весьма вероятным. Присоединение са­ мой небольшой территории в Европе сопряжено с большими трудностями ввиду исторических традиций и сильного национального чувства местных жителей (достаточно напомнить пример Эльзаса и Лотарин­ гии). В чужих странах принято считать эти вопросы не имеющими значения, и европейские державы при­ выкли делить черный материк, не с ч и т а я с ь ' ни с населением, ни с историей страны, проводя новые границы прямо по меридианам и параллельным кру­ гам »1. Колониальному вопросу посвящена и другая статья Брюсова — «Война вне Европы», датирован­ ная при публикации 1 сентября 1914 г., однако на­ писанная раньше2. Она во многом перекликается со статьей «Всемирная война», а кое в чем и повторя­ ет ее. Любопытно недоверие Брюсова к «союзни­ кам»—колонизаторам. Такова ироническая ссылка на слова лорда Крю, выделенная кавычками не только по правилам цитирования: «Британское пра­ вительство решило перевезти часть индийских войск в Европу. Лорд Крю заявил в палате общин (теле­ грамма 19 августа), что эти войска «горят нетерпе­ нием^ сразиться в Европе»3. Недоверие сквозит и в такой брюсовской фразе: «Полунезависимые индий­ ские раджи, с своей стороны, выразили готовность отдать свои войска в распоряжение Англии и прояви­ ли, если верить «сообщению великобританского правительства» (29 августа), «величайший энтузи­ азм »4. Обе статьи свидетельствуют о том, что коло­ ниалистские цели войны были вполне ясны Брюсо­ ву и он их не одобрял. Все симпатии поэта на сторо­ не «племен порабощенных», чей призыв был услы­ шан Брюсовым уже в первый день войны. 20 июля написано одно из наиболее «установоч­ ных», наиболее концепционных и программных сти­ 1'«Русские ведомости», 1914, № 175, 31 июля, стр. 2. 2 К орректура бы ла получена И. М. Брю совой 22 августа. 3 «Русская мысль», 1914, № 8 — 9, стр. 132 (публицистич. отд.). 4 Там же, стр. 132— 133. 176

­ хотворений Брюсова — «Последняя война». Поэт о .ощущает, что он стал свидетелем грандиозных пере­ ­ мен в судьбах всего мира, что начинается принципи­ с ально новая эпоха. Он весь устремлен в будущее, й пред ним, «как дикий сон», волнуются «лики жизни новой». «Пусть, пусть из огненной купели преобра­ ­ женным выйдет мир!» — восклицает поэт. ­ Пусть падает в провал кровавый с Строенье шаткое веков. — В неверном озаренья славы ­ Грядущ ий мир да будет нов! Пусть рушатся былые своды, ­ Пусть с гулом падают столбы: — ­ Началом мира и свободы Д а будет страш ный год борьбы!1. ­ ­ Пророчествуя рождение нового мира, Брюсов пы­ тался предугадать хотя бы самые общие его черты. Их две: мир без угнетения и мир без войн. Европей­ ская война определяется как «последняя», потому, что, по мысли Брюсова, она вызвана противоречия­ ми, накапливавшимися в течение многих веков, и при­ звана эти противоречия разрешить: И все, о чем с бесплодным жаром Пугливо спорили века. Готова разрешить ударом Ее ж елезн ая р у к а2. И одна из чрезвычайно важных задач — это ос­ вобождение «племен порабощенных», призыв кото­ рых «врывается в военный крик». При публикации стихотворения в альманахе «В тылу» две строки о порабощенных племенах и вся заключительная стро­ фа, предрекающая мир и свободу, были вычеркнуты цензурой. Стихотворение «Последняя война» — не анти­ германское. Оно направлено против старого мира в целом, с его неразрешенными противоречиями, в 1 В. Брюсов. Семь цветов радуги, М., 1916, стр. 100. 2 Там же, стр. 99. 177 12 — 229

том числе и против старой России. Стоит обратить внимание на строки: Так! слишком долго мы коснели И длили В алтассаров пир!1, —■ и вслед за этим идет страстный призыв к преобра­ жению мира. Точно так же нет антигерманской темы ни в од­ ном из брюсовских стихотворений первого месяца войны, как и стихов, в которых поэт предавался бы неумеренному восхвалению великороссов. Наоборот, он выступает против таких восхвалений в замеча­ тельном стихотворении «Старый вопрос». Вспоми­ ная прошлое русского народа, Брюсов ставит вопрос не о его величии, а о его достоинстве. Это народ древ­ нейшей культуры, «чья речь и поныне поет созвучно с напевом санскрита»; это народ—часовой, который нельзя уподобить дикой орде, стремящейся порабо­ тить Европу, наоборот, он спас Европу от орды; это народ, которому доступны культурные ценности, соз­ данные другими народами и который, в свою очередь, вносит свой вклад в мировую культуру: Иль мы — тот народ, кто обрел Двух сфинксов на отмели невской, Кто миру титанов привел. Как Пушкин, Толстой, Достоевский?2 На старый вопрос: «Кто мы в этой старой Евро­ пе?» — Брюсов дает ответ: не приобретатели, не раз­ рушители, а защитники, собиратели и обогатители мировой культуры. В то же время Брюсов, по верному замечанию И. С. Поступальского, подчас пользовался выраж е­ ниями из милитаристского лексикона: в стихотворе­ нии «Старый вопрос» он упоминает о «надменном германце», о «священном союзе» со «свободным французом» и «свободном британце». Та же лексика свойственна и речам Брюсова первых дней войны. 1 В. Брюсов. Семь цветов радуги, стр. 100. 2 Там. же, стр. 102. 178

На обеде в Московском литературно-художествен­ ном кружке 24 июля 1914 г. Брюсов упоминал ы «гер­ манский кулак», и «благородную Англию». Однако и эта его речь посвящена прежде всего вопросам куль­ туры, тем целям, о которых постоянно надо помнить в борьбе. Он говорил: «Поднимем бокал за культуру, j a право, за духовные ценности, во имя которых мы призваны бороться. Будем верить в победу над гер­ манским кулаком. Славянство призвано ныне отстаи­ вать гуманные начала, культуру, право, свободу на­ родов»'. Таковы были тогдашние представления Брюсова о целях войны. Несмотря на сходную фразеологию, разница меж­ ду Брюсовым и буржуазными идеологами состоит в тем, что первый искренне верил в освободительную миссию своей страны, поскольку посвятил борьбе за культуру всю свою жизнь, а последние лицемерно использовали «светлые призывы». Вместе с тем в вере Брюсова была известная доля и недоверия. Че­ рез неделю после начала войны Брюсов написал статью, обращенную к членам Московского литера­ турно-художественного кружка (в кружок входила почти вся творческая интеллигенция Москвы). Стре­ мясь эхладить чересчур горячие головы, он напоми­ нает: «Война, при известных условиях, — великое дело и последний довод в мировых спорах, в которых правый не всегда силен одной своей правотой, но война все же, и горькое зло земли, тяжелое бедствие народов»2. Формулировка «война — зло, но она и ве­ ликое дело» была бы не столь уж далека от мили­ таризма. Но Брюсов строит фразу иначе: «война — великое дело, но она и зло» — и тем самым перено­ сит центр тяжести на вторую часть формулировки. Теперь она приобретает весьма необычный для того времени и необходимый смысл. Следует обратить внимание также на дату: 26 ию­ ля. Дело в том, что Брюсов в очень краткий срок оп­ ределил свое место в надвигающихся событиях — он 1 Проводы В. Я. Брю сова. — «Голос М осквы», 1914, МЬ 170, 25 июля (7 августа), стр. 3. 2 Сборник «Позывные сердца». Ярославль, 1969, стр. 332. 179

должен поехать на фронт в качестве военного кор­ респондента, чтобы самому все видеть. Уже 24 ию­ ля все было готово к отъезду и Московскйй литера- турно-художественный кружок устроил Брюсову тор­ жественные проводы. Но 25 июля возникло непред­ виденное обстоятельство, изложенное Брюсовым а письме К. Ф. Некрасову через два дня: «К сожале­ нию, мой отъезд на театр военных действий (как и отъезд всех корреспондентов всех русских газет) за­ медлился. Генер. штаб пока не дает нам разреше­ ния, без чего ехать вряд ли возможно, да и будет бесплодно»1. Другими словами, 26 июля писал статью о войне человек, не только критически относящийся к политике царизма, но и встретивший со стороны властей препятствие к осуществлению своих намере­ ний. Царское правительство, поднимая, с одной сто­ роны, шумиху вокруг «освободительных» целей вой­ ны, с другой стороны, осложняло деятельность воен­ ных корреспондентов. Брюсов почти месяц потратил на хлопоты о допущении его на фронт и так ничего и не добившись, выехал из Москвы на свой страх и риск в прифронтовую полосу. В дальнейшем прави­ тельство неоднократно принимало меры, еще более ограничивающие права военных корреспондентов, и Брюсов часто выражал в письмах свое возмущение, указывал на невозможность и бессмысленность рабо­ ты при таких условиях. Непризнанный корреспон­ дент и поэт, чьи строки запрещались цензурой, — та­ ков был Брюсов в начале войны. Вопрос о дне отъезда Брюсова на фронт до сих пор никем не ставился, а печатные источники, назы­ вающие различные ошибочные даты, способны лишь сбить с толку. Настоящая дата устанавливается по первой корреспонденции Брюсова «Путь на Запад», опубликованной в «Русских ведомостях» с пометой: «Александровская дорога, 15-го августа»2. Посколь­ ку 15 августа Брюсов прибыл в Вильну3, он, оче­ 1 С. Робинович. Н еизвестные письма В. Я. Б рю сова. Сб. «Позывные сердца», стр. 332. 2 «Русские ведомости», 1914, № 189, 19 августа, стр. 2. 3 В письме Брюсова к дирекции MJIXK с датой «Вильна, 15 авг. 1914 г.», говорится: «Только что приехал». (Известия МЛХК. 1914, вып. 7, стр. 41). 180

ви дн о, выехал из Москвы 14-го. В Варшаву же он приехал только 21 августа, т. к. с 15-го по 20-е нахо­ дился в Вильне и ее окрестностях. Написанные в период «московского сидения», его «программные» стихи о войне: «Последняя война», «Старый вопрос», «Польше», «Фламандцам», «Наши дни» — «идеоло- гичны» и лишены изобразительного начала. Они обусловлены фронтовыми впечатлениями, их нельзя рассматривать как показательные для Брюсова воен­ ных лет. Они показательны лишь как исходная точ­ ка. Но эта «изначальность» как раз и придает им ис­ ключительную ценность. Обшая оценка брюсовских стихов, написанных с 20 июля по 14 августа, дает понятие о его тогдашней «концепции войны». По мнению Брюсова, это послед­ няя война, призванная распутать клубок вековых противоречий, который и был главной ее причиной: идет борьба за колонии; симпатии Брюсова — на сто­ роне «племен порабощенных»; в Европе он привет­ ствует два народа, находящиеся между борющимися державами: бельгийский и польский, как позднее он будет приветствовать армянский народ, страдаю­ щий от войны турок и русских; сами воюющие дер­ жавы в стихах Брюсова преимущественно только упо­ минаются; в поисках целей, оправдывающих средства, он опирается на давнюю свою мечту об освобождении других народов; грядущий мир ему представляется вечным, ибо это будет мир свободы; крушение старо­ го мира вызывает его радость; война воспринима­ ется как причудливое переплетение оживших, давно забытых качеств человека и современной техники; в стане врагов Брюсов изредка упоминает герман­ ский милитаризм как воплощение грубой силы и ни­ когда не упоминает Австро-Венгрию; Сербия, кото­ рой Брюсов интересовался до войны, в это время им также не упоминается, несмотря на то, что заступни­ чество за «страдалицу Сербию» было главным дема­ гогическим лозунгом всей тогдашней буржуазной пропаганды. Жизнь воспринимается сквозь призму литературы: в обращении к Польше Брюсов вспоми­ нает Тютчева, бельгийский народ для него — «народ Верхарна» (не народ короля Альберта, который был 181

в это время самой популярной фигурой в странах Ан­ танты), современная война кажется ему совмещени­ ем «Песни о Роланде» с фантастическими романами Уэльса. После выезда на фронт литературные ассо­ циации быстро вытесняются непосредственными жиз­ ненными впечатлениями. Брюсов стремился охваты­ вать весь ход событий в целом и учитывать не тож- действенные друг с другом интересы различных народов. Это относится прежде всего к его стихотво­ рениям «Польше», «Фламандцам» и «Наши днй». Идея «освобождения народов», усиленно разду­ ваемая официальными кругами и буржуазной пе­ чатью, соответствовала внутренним побуждениям поэта и потому была им усвоена глубоко и органич­ но. Когда русское правительство, желая привлечь по­ ляков на свою сторону, пообещало восстановить единство Польши и обеспечить ей свободу веры, язы­ ка и самоуправления, Брюсов в тот же день — 1 ав­ густа 1914 г. — написал свое стихотворное послание «Польше». Для нас важна не столько связь этого сти­ хотворения с воззванием верховного главнокоман­ дующего, сколько отличительные особенности брю- совской поэзии. Здесь, в частности, говорилось: Опять родного нам народа Мы стали братьями, — и вот Та «наша общая свобода, К ак феникс», правит свой полет. А ты, народ скорбей и веры, Подъявший вместе с нами брань, Услышь у гробовой пещеры Священный возглас: «Лазарь, встань!» Ты, бывший мертвым в этом мире, Но тайно памятный Судьбе, Ты — званный гость на наше.м пире. И первый наш привет — тебе! Простор родимого предела I Единым взором облелей, 182

­ И крики «Польска не сгинела!» ­ По-братски, с русским гимном слей!1. и ­ Брюсов не замалчивает известного антагонизма ­ русских и поляков в прошлом, поэтому строки — ­ «Опять родного нам народа мы стали братьями», — - звучат не столько похвалой настоящему, сколько об­ х винением прошлому. Но подобное подчеркивание не­ ­ давнего национального и политического антагонизма шло вразрез с намерениями правительства. В «свя­ ­ щенном возгласе» верховного главнокомандующего ­ ни слова не говорилось о гнете над русской частью м Польши. Наоборот, делался вид, что в прошлом все ­ было хорошо, а будет еще лучше: уже не часть, а вся ­ Польша объединится под властью «белого царя». Не­ ь даром стихотворение «Польше» было включено в спе­ ­ циальную «записку» по польскому вопросу, состав­ ­ ленную в 1916 г. «по заказу его император­ ского величества государя императора — для е представления немедленно лично»2. Пропаганда ­ стихотворения «Польше» и других идейно связан­ ­ ных с ним произведений всецело принадлежала об­ - щественным, отчасти опозиционным кругам. В воен­ ные годы это стихотворение перепечатывалось около десяти раз. Не успел Брюсов доехать до Варшавы, как польские газеты уже опубликовали два перевода этого стихотворения. Призыв поэта к возрождению польской государственности произвел в Польше фу­ рор. Газеты, никогда не печатавшие никаких стихов, опубликовали стихотворение Брюсова в переводе Э. Слонского. Общество польских писателей через два дня после приезда Брюсова в Варшаву устроило в его честь торжественный прием, что шло вразрез с традициями общества: до этого события ни один русский писатель не побывал в его здании на улице Братской, 5. Поэта встретили речами и декламаци­ ей стихотворения «Польше» на польском язы ке1, 1 В. Брюсов. Семь цветов радуги, стр. 113— 114. Первона­ чально было «С победной русской песней слей!», но надежды на быструю победу исчезли уж е в 1 9 1 5 г. 2 Александр Блок. Собр. соч., т, 7, М — Л., 1 963, стр. 503. 8 См. отчеты в газетах «Русские ведомости», «Биржевые ведомости», «K urier W arszawski» от 2 5 — 2-6 августа 1914 .г. 183

Вскоре перевод был отпечатан на открытке, выдер­ жавшей два издания к началу 1915 г. Любопытно сравнить оригинал с переводом. Брю- -совское «Опять родного нам народа мы стали брать­ ями» возлагало инициативу то враждебных, то браг­ ских отношений лишь на русских. Э. Слонский пере­ вел это следующим образом : Znovu pokrewne d va- nawdu staly bracmi w Noczach swiata («Опять два .род­ ственных народа стали братьями...») —первая ступень смягчения, возлагающая ответственность на объектив­ ный ход событий, с добавлением «...в глазах мира» — втория ступень свягчения. Брюсовская мысль, выра­ женная в словах: Та «наша общая свобода», Как феникс правит свой полет, — передана Э Слонским: I feniks wspolnej nam swobodv Z popiolow proslok'niebu w zlata1 т. e. «взлетает прямо к небу». Брюсов был склонен к некоторому акцентирова­ нию вины русских и к осторожности в выражении на­ дежд на будущее. Польский переводчик первое смяг­ чил, а надежды выразил без всяких оговорок. Брюсов и до, и после этого не раз обращался с посланиями к той или иной стране (например, «К Швеции», «К Армении») или к ее народу («К фин­ скому народу», «К армянам»). Эти два рода посланий близки друг к другу, но имеют и характерные осо­ бенности. За время войны Брюсов создал два цикла стихов, строящихся однотипно: «польский» и «ар­ мянский». Оба начинаются с обращения к стране (причем такое послание пишется и публикуется до выезда в страну, оно вызывает большой обществен­ ный резонанс своими передовыми идеями), а закан­ чиваются посланиями к конкретным лицам или наро­ ду. Между ними — зарисовки, путевые впечатления и т. п. Наиболее обобщенный характер имеют началь­ ное и заключительное стихотворения цикла, хотя глу­ 1 Dzien, lQH, № 208, 28 sierpnia str. 2 184

бина идей и ассоциаций в той или иной мере свойст­ венна и прочим стихотворениям цикла. Стихотворение «Польше» приобретает особенное значение по сравнению с аналогичными «зачинами» циклов, поскольку в данном случае Брюсов обращал­ ся к стране, официально не существующей, и самим заглавием опровергал настоящее и утверждал буду­ щее. Верховный главнокомандующий, например, в своем «священном возгласе» обращался к «полякам», а не к «Польше». Если «армянский» или «кавказский» цикл стихов Брюсова, относящийся к 1915 — 1916 гг., по справед­ ливости считается проявлением брюсовского ин­ тернационализма, то на такую же характеристику имеет право и «польский» цикл, созданный в 1914— 1915 гг. Показательна уже сама реакция обществен­ ности — как позднее армянский патриотизм Брюсова вызвал многочисленные стихотворные отклики И. Ио- аннисиана, В. Теряна, Р. Ходжи - Мурада (полагаем,, что это псевдоним А- Г. Мазманьяна) и др., так его «польский патриотизм» вызвал к жизни ряд произве­ дений Э. Слонского, Лео Бельмонта, В. А. Шуке- вича и др. При этом польские поэты ценили не толь­ ко стихи Брюсова о Польше и войне, но и его повсе­ дневную деятельность и его корреспонденции. В осо­ бенности четко это выражено Лео Бельмонтом в стихах, написанных по-русски (отсюда некоторое не­ совершенство формы) и приуроченных к чествова­ нию Брюсова в Московском литературно-художест­ венном кружке 18 января 1915 г.: Не только дивной песней, что злосчастной Польше Ппизывный, братский клич .несла «О Л азарь, встань!», Но письма из Варшавы слух пленили больше... В них на алтарь любви ты нес бессменно дань! Когда уймется буря, смолкнут звуки стали,— Услышит Польша сквозь тех писем теплый тон, 185

Как сердце русское забилось от печали. Заслышав в час войны деревни польской стбн...1. Польская общественность относилась к деятель­ ности Брюсова в Польше так же, как позднее армян­ ская общественность отнеслась к его деятельности з Армении. И это вполне естественно, ибо весь круг стихов и статей Брюсова, посвященных Польше, лишен какого-бы то ни было шовинистического от­ тенка, наоборот, ему свойственна, так сказать, «на­ циональная самоотверженность». Чтобы убедиться в этом, достаточно перечитать его статью «Тени», ко­ торая написана в первую же неделю по прибытии в Варшаву: она датирована 27 августа 1914 г. Симво­ лическое название указывало на все темное, недоб­ рое в жизни Польши в прошлом и настоящем. «Над Польшей нависло много теней, — старинных, исто­ рических теней, — омрачающих ее жизнь, — писал Брюсов. — Деление Польши после утраты политиче­ ской независимости на три части, принадлежащие различным государствам, повело к возникновению з народе многочисленных партий, имеющих различные «центры тяготения», и это остается глубокой про­ пастью, из которой постоянно вырастают все новые и новые тени»2. Выразив уверенность, что скоро все переменится, Брюсов обращал внимание на другие, «маленькие» тени, которые встречаются на каждом шагу, «для борьбы с которыми не требуется сил титана и кото­ рые без нужды оттеняют маленькие события в жиз­ ни маленьких людей»3. Однако из текста статьи сле­ дует, что речь идет о весьма существенных вещах: о дискриминации польского языка, культуры, веры, общественности. Объективно статья разоблачала лжи­ вость обещаний, данных царским правительством. На следующий день после этой статьи в «Рус­ ских ведомостях» появляется стихотворение Брюсо­ 1 Лео Бельмонт. Валерию Брюсову. — «Известия МЛХК», 1915, вып. 10, стр. 5 — 6. Опускаем остальные 40 строк стихо­ творения, говорящих о тяжести войны, страданиях Польши, гу­ манистической роли Брюсова. 2 В. Брюсов. Тени. (Письмо из Варшавы). — «Русские ве­ домости», 1914, № 201, 2 сентября, стр. 2. 3 Там же. 186

ва «В Варшаве», где поэт снова подчеркивает слож­ ность национальных отношений, «кошмар кровавый темной славы роковых годин» и выражает надежду на будущее в очень осторожной форме. В многочисленных статьях: «Проездом через Вар­ ш аву», «Грозные дни Варшавы», «Тревожные дни в Варшаве», «Клубы дыма», «Безработица в Польше» и ДР- — Брюсов поднимал многочисленные пробле­ мы, неизменно оставаясь самым искренним другом Польши. Уезжая из Польши в мае 1915 г., как ему каза­ лось ненадолго, а фактически навсегда, Брюсов по своему обыкновению обратился со стихотворным посланием — на сей раз к Эдуарду Слонскому. Ос­ новной мотив этого послания, состоящего из двух сонетов, — «Да, Польша есть! Кто сомневаться мо­ жет?». Последовательно отстаивая идею возрождения польской государственности, Брюсов не забывал об интересах других народов. В Пушкинском Доме хра­ нится его рукопись «Разговор о евреях в Польше». Это своеобразный диалог Русского и Поляка об анти­ семитизме, с многочисленными примерами из жизни. Разговор ведется уважительно, интеллигентно, но Поляк все время оказывается в положении защи­ щающегося, ибо правота Русского, чей интернацио­ нализм последовательнее, неоспорима. К сожалению, конец этого диалога утрачен. Его гуманистическая направленность тем не менее совершенно ясна, хотя редактор «Русских ведомостей» А. А. Мануйлов осо­ бо обращал внимание Брюсова на необходимость за­ тронуть проблему польско-еврейских отношений в форме, приемлемой для цензуры. Многочисленные упоминания о евреях в брюсовских корреспонденци­ ях из Польши можно свести в две группы: во-первых, положительные факты, свидетельствующие о пат­ риотизме евреев; во-вторых, указания на то, что ев­ реи делят со всеми горести войны, а подчас находят­ ся в особо бедственном положении (см., например, статью «Безработица в Польше»), Такой подход гу­ манен и прогрессивен, т. к. направлен к преодолению национальной розни. Побывав в Галиции, Брюсо» 187

предупреждает о насильственной русификации это­ го края и собирается приехать сюда после войны, чтобы лично убедиться, в какой мере выполняются обещания царского правительства, данные «руси­ нам». Во время пребывания в Вильне Брюсов прояв­ л я л повышенный интерес к белорусской культуре. Он познакомился с Янкой Купалой, принимал его у себя, леревел 4 его стихотворения, посетил белорусскую чи­ тальню, выступал перед многоязычным виленским на­ селением в помещении литовского клуба. Примеча­ тельно, что виленская «Вечерняя газета» мотивирова­ ла, может быть, со слов Брюсова, его особенное вни­ мание к творчеству белорусского народа тем, что он «последним в славянской семье» вступил «на путь на­ ционального возрождения». Итак, в отношениях к национальным меньшинст­ вам Брюсов всегда был на стороне самых обойденных. Таковыми были: в польско-русских отношениях—по­ ляки, в польско-еврейских — евреи, среди жителей Виленского края — литовские беженцы, среди сла­ вян — белорусы, в Галиции — «русины». В социаль­ ном плане это были: среди работающих — безработ­ ные, среди оседлых—беженцы, в австрийской армии — избиваемые офицерами солдаты, да и в русской ар­ мии Брюсов воспел именно солдата. Интерес к «ма­ лой нации» сопровождался интересом к «маленькому человеку». Это нашло отражение и во многих статьях Брюсова, и в его повести «Моцарт», написанной вчер­ не в Варшаве, героем которой является бедный и та­ лантливый скрипач, а его жена-немка несправедливо оскорбляется шовинистически настроенными соседя­ ми. Проблема «маленького человека» с его горестями и радостями впервые с такой остротой встала перед Брюсовым. В течение тех девяти месяцев, которые Брюсов провел в Польше, его гуманизм прогрессиро­ вал в сторону еще большего демократизма и интерна­ ционализма.

М. JI. Гаспаров НЕИЗДАННЫЕ РАБОТЫ В. Я. БРЮСОВА ПО АНТИЧНОИ ИСТОРИИ И КУЛЬТУРЕ Тема «Брюсов и античность» уже не раз привле­ кала внимание исследователей. Но все имеющиеся ра­ боты на эту тему1 посвящены исключительно опубли­ кованным сочинениям Брюсова (преимущественно стихам и художественной прозе). Большое количест­ во неизданных статей, заметок и переводов Брюсова, сохранившихся в его архиве,2 до сих пор не известно исследователям. Между тем, они интересны. Не пото­ му, что Брюсов был большим ученым — он им не был и не притязал быть, — а потому, что он был думаю­ щим человеком, жил в такую пору, когда было о чем подумать, и в его раздумьях античные аналогии зани­ мали не последнее место. 1 С. В. Шервинский. Брюсов и Рим, в юн.: «В. Брю сову», М., 1924, стр. 5 1 — 53: А. Н. Малеин. В. Я. Брю сов и античный мир, «И зв. Ленингр. ун-та», т. 2, 1930, стр. 1 8 4 — 193; И. Посту- пальский. П роза В. Брю сова, в кн.: «В. Брю сов. Н еизданная про­ за», М .— Л., 1934, стр. 1 5 9 — 169; А. И. Белецкий. Замыслы Брюсова-прозаика, «Художественная литература», 1934, № 9, стр. 4 9 — 52; Э. Литвин. Эволюция исторической прозы Брюсова (роман «А лтарь победы»), «Русская литература», 1968, № 2, стр. 154— 163. 2 Архив Брюсова хранится в отделе рукописей Всесоюзной библиотеки им. В. И. Ленина, фонд 386; в ссы лках первое чис­ ло означает яомер картона, второе число— номер единицы хра­ нения; листы в «их, к сожалению, «е нумерованы. 189 V

В настоящем сообщении речь пойдет о цикле 5 ли­ тературных предприятий Брюсова, связанных с ан­ тичностью. Это: 1) дилогия романов из рижской ж и з­ ни IV в. н. э., «Алтарь победы» и «Юпитер повержен­ ный» (они опубликованы1 и поэтому подробного рас­ смотрения не требуют); 2) «Римские цветы» — цикл переводов из римской поэзии»; 3)„Aurea Roma“ — Зо­ лотой Рим», центральный замысел, возникший на скрещении переводов из «Римских цветов» с истори­ ческими материалами, собранными для «Алтаря» и «Юпитера»; и две работы, возникшие, так сказать, на развалинах этого замысла: 4) историко-литератур­ ная — «История римской лирики» с антологией, и 5) историческая — курс лекций «Рим и мир» (падение Римской империи) с дополнением — лекцией «Урок истории». Все эти работы относятся к 1909 — 1918 гг. В формировании исторических взглядов Брюсова это был особый период. Историческими образами творчество Брюсова изобиловало издавна, но историз­ ма в нем до сих пор не было. Брюсова интересовало в его героях не то, что в них было конкретно-историческо­ го, а то, что в них было надисторического и сверхче­ ловеческого, что позволяло Ассаргадону, Александру, Баязету и Наполеону подавать друг другу руки через головы веков в пантеоне брюсовского культа мощной личности. Историзм в подлинном смысле этого сло­ ва — как внимание к исторической конкретности, своеобразию и взаимосвязи явлений—появляется у Брюсова только теперь, в 1910-е гг. На смену стихам о героях прошлого приходят стихи о культурах прош­ лого, на смену стихотворению об Александре 1899 г. — стихотворение о деле Александра 1911 г. Стихотворный обзор смены мировых цивилизаций от Атлантиды до современности становится обязатель­ ной принадлежностью каждой новой книги Брюсова; в эти же годы задуманы «Сны человечества», испо­ линский цикл стилизаций поэзии всех мировых куль­ тур, и «Фильмы веков» —серия исторических картин в прозе от первобытных времен до наших дней. 1 «Алтарь победы» — см. В. Брюсов, Полное собрание со­ чинений и переводов, тт. 12— 13, СПб., 1913; «Юпитер повер­ женный»— см. В. Брюсов, Неизданная проза, М .— JL , 1934. 190

Отчего произошел у Брюсова этот перелом от ан­ тиисторизма к историзму, понять легко. Между ран­ ним и поздним Брюсовым пролегла русско-японская война и революция 1905 г., наполнившая новым, в высшей степени конкретным содержанием то неопре­ деленное ощущение «конца эпохи», fin de siecle, которое было общим для всего поколения. Отсюда и особая роль темы «античного декаданса» для Брюсо­ ва. Она была общей для всего европейского модерниз­ ма, но европейским писателям не приходилось делать из римского опыта таких практических опытов, какие пришлось делать русскому писателю. Важнейшая особенность историзма Брюсова этих лет — это его убеждение в относительном характере всех вообще культурных ценностей. Это — смысл про­ граммных слов отца Николая в «Юпитере повержен­ ном». Язычник Юний говорит: «Я верю, что мы в кон­ це концов восторжествуем, потому что истина не мо­ жет умереть». Отец Николай на это, «понизив голос и как бы открывая мне некую тайну мистерии», отве­ чает: «Ты ошибаешься, юноша, истины умирают». Эта смена истин, смена культур не означает прибли­ жения человечества по ступеням к какой-то высшей цели существования, будь то истинное познание бога или царство социальной справедливости. Цели нет, есть только вечный путь к ней. Поэтому нельзя го­ ворить, что одна цивилизация пошла дальше другой по общему историческому пути: у каждой из них свой путь, свое лицо, и все они равноправны и равноцен­ ны. Отказ от теории прогресса и переход к теории са- мозамкнутых цивилизаций—явление, общее в исто­ рии философии начала XX в.: Брюсов шел в ногу со временем. Не за горами был триумф Шпенглера; кни­ га О. Зеека «История заката античного мира» (1910—11), подсказавшая Шпенглеру его знаменитое заглавие, перечислена Брюсовым среди источников к «Алтарю победы». Но так как все цивилизации равноправны и само­ ценны, то каждая из них интересна не сходством с другими, а отличием от других. Это не научное, а эстетическое отношение к предмету: Брюсов любует­ ся разноцветным многообразием мировых культур, 191

для него это как бы разные грани вечного предмета его поклонения, человеческого духа. А это .значит, что, рисуя иную эпоху, он всеми силами подчерки­ вает ее чуждость и отдаленность от нашей. Именно поэтому он насыщает и перенасыщает свои римские романы археологическими реалиями и экзотической лексикой. Когда он называет светильник «луцерной»„ бассейн «писциной», а кинжал «пугионом», он знает, что никто от этого не представит их себе яснее, но знает., что каждый зато почувствует в них нечто отда­ ленное и экзотическое, а это ему и нужно. Именно поэтому он в своих поздних переводах из римских поэтов придерживается такого воинствующего буква­ лизма. который был совершенно чужд, скажем, его переводам из французских лириков. Каждая необыч­ ная, «подстрочная» перестановка слов должна была напоминать читателю, что перед ним—произведение не его, а чужой культуры; каждое необычное написа­ ние имени должно было указывать, что это не при­ жившиеся в нашей культуре «Юпитер» из пересказа мифов и «Цицерон», из гимназического учебника, а иной, настоящий «Юпитер» и настоящий «Кикерон» в их чужом, но подлинном обличии. В неизданном ва­ рианте статьи о принципах перевода «Энеиды» (48.7) Брюсов выдвигает характерное требование: пе­ реводить с такой точностью, чтобы можно было де­ лать цитаты по переводу, как по подлиннику. Всякий переводчик знает, что короткие цитаты требуют боль­ шей буквальности перевода, чем большие контексты; брюсовская программа перевода — это требование переводить целые поэмы с той же точностью, что и маленькие цитаты из них: и «Энеида» и оды Горация для Брюсова не что иное как исполинские цитаты —- цитаты из иной культуры. Вот такую самозамкнутую и самоценную челове­ ческую культуру и хотел продемонстрировать Брю­ сов русскому читателю в книге под заглавием „Аигеа Roma,,— «Золотой Рим»; очерки литературы и жиз­ ни IV в. по P. X.». Замысел этой работы сложил­ ся на основе заготовок для романа «Алтарь победы» в 1909-10 гг.; Брюсов решил сделать из накопивше­ гося материала связный очерк римской жизни IV в., 192

подобный тому, какой был сделан когда-то JI. Фрид- лендером о римской жизни I — II вв. В наброске пла­ на значились главы (с параграфами внутри): «Импе­ рия в IV в. — Администрация. — Быт и жизнь (па­ рах рафы: «общество; одежда; повседневная жизнь в высших классах; любовь; семья; увеселения»). — «Борьба за религию. — Наука и искусство.—Литера­ тура. :— Причины падения («Декаданс ли?»)». В при­ ложении планировалась антология заметок и перево­ дов из Авсония, Пентадия, Оптацйана, Клавдиана и др. Книгу такого содержания Брюсов анонсировал как «печатающуюся» до самого 1913 г., но на самом деле она так и не была написана: дальше набросков дело не пошло. Материалы к «Золотому Риму», очень многочис­ ленные (48.11), представляют собой, в основном, раз­ розненные выписки и заметки, систематизированные и разложенные по бумажным обложкам с наимено­ ваниями глав. Можно различить три типа этих заме­ ток: а) карандашные записи по ходу чтения той или иной книги на разные темы, в последовательности страниц книги; б) чернильные записи, систематизи­ рующие эти выписки по темам: листы с заглавиями «Города», «Дороги и акведуки», «Гражданское уп­ равление империей», «Налоги», «Костюм», «Пороки», «Суеверия» и т. п., и на каждом — выписки из раз­ ных книг; в) наброски связного изложения, обычно в начале глав: текст их идет легко, но недолго и ско­ ро опять рассыпается на разрозненные заметки. На­ пример, начало I главы таково: «В год от основания Рима 1057 (или 303 по Р,Х.) император Диоклециан вместе с соправителем Максимианом праздновал свой триумф после побед над персами и германцами, пос­ ле воссоединения Британии, Африки и Египта. Рим­ ская толпа вновь любовалась на пышное зрелище триумфа и сравнивала его с триумфом Аврелиана, бывшим 30 лет тому назад, и Проба, бывшим 20 лет тому назад. Народная гордость была удовлетворена блестящими победами; государство чувствовало над собой твердую руку искусного правителя; во всей им­ перии царил строгий порядок и сравнительное благо­ денствие...». 193 13—229

Тематика выписок очень разнообразна. Выписы­ ваются преимущественно наглядные факты: чувству­ ется, что цель Брюсова — использовать этот матери­ ал в романе. «Из Остии в Фрежюс—3 дня, в Гадес— 7; в Карфаген — 2 дня... (Piin., Hist. Nat., XIX.1 Dur., 508)». «Надписи показывают, что почти все целебные источники, воды, которыми мы пользуемся с целебными целями, были известны римлянам. Ча­ хоточных врачи отправляли в Египет или в горьг, или в местности, (богатые) сосновыми лесами (Our., Y, 506)». «Блаженный Августин, рассказывая о Карфа­ гене, говорит в своей «Исповеди»: «Я прибыл в Карфа­ ген, и со всех стороны меня обступил омут преступ­ ной любви (Герье, 17)». «Можно предположить, что в конце IV в. в империи знали китайский чай, но пользовались им как лекарством» (со ссылкой на Ешевского). «Заметно обращение на Вы, чуждое классической латыни. Praefectus vesten(sum) — гово­ рит Симмах, обращаясь к императору Феодосию (Relat.,3)». Можно заметить, что выписок о внешней торговле и о политическом строе гораздо больше, чем о частном быте и о литературе: очевидно, по частному быту Брюсову попадалось мало материалов, а разра­ ботку главы о литературе он отложил на последнюю очередь как предмет, более ему знакомый (наброски синхронистических таблиц по литературе IV в. хра­ нятся в 48.12). Некоторые заметки соединены пунк­ тирными линиями для последующего объединения в связном изложении; некоторые перечеркнуты как уже использованные. Весь этот материал позволяет проследить ход и характер работы Брюсова над ис­ точниками. Не следует преувеличивать эрудицию Брюсова и цепенеть перед 6-страничньщ \"писком ис­ точников, приложенным к «Алтарю победы»1. Глав­ ных пособий у Брюсова было не больше десятка. Для общей картины событий — это «История римлян» В. Дюрюи и «История упадка и разрушения римской империи» Гиббона: для борьбы язычества и христи­ анства — «Церковь и римская империя» А. де Брольи и «Падение язычества» Г. Буассье; далее — V том I См., напр., Э. Литвин, Эволюция исторической прозы Брю­ сова. 194

Моммзена, I том «Истории города Рима в средние ве­ ка» Ф. Грегоровиуса, I том «Истории Византии» Ю. Кулаковского; все остальные пособия использова­ ны раз или два, не более. Как видим, большинство этих книг далеко не новые, а отчасти даже не столько научные, сколько научно-популярные. Эти книги слу­ жили Брюсову как бы путеводителем по античным ис­ точникам: обычно он выписывает факт и двойное ука­ зание на источник: «сообщается Сульпицием Севером там-то, приведено у Дюрюи там-то». Местами добав­ лены пометки для памяти: «проверь!» и т. п. Б ез ука­ зания на «вторые руки» даны лишь немногие выписки из Авсония, Симмаха, Аммиана Марцеллина и др. Брюсов сам откровенно пишет в наброске предисло­ вия, что он лишь брал факты из вторых рук и про­ верял их по первоисточникам: «Золотой Рим» дол­ жен быть работой компилятивной. Компилятивность не исключает, конечно, наличия объединяющей концепции. Концепция у Брюсова есть, и она — апологетическая. В набросках итоговой главы («Декаданс ли?»), он решительно утверждает, что IV в. был не упадком, а зенитом Рима: республи­ ка была эпохой завоеваний, I —II вв.—эпохой асси­ миляции мира Римом, III в. — эпохой внутренней пе­ рестройки применительно к новому положению: «IV век был веком высшего расцвета римской идеи, ког­ да римский мир пожинал плоды посеянного: то была эпоха, когда не надо было ни завоевывать, ни орга­ низовывать, ни искать, но удерживать завоеванное, сохранять сделанное, углублять найденное в искус­ стве и литературе»; и только с V в. началось падение. Что это была за «римская идея», которая достигла полного развития в IV в. и которая определяет свое­ образие и самоценность римской культуры в смене мировых культур? Это — идея власти, идея органи­ зации. Такая мысль не нова, но редко она утверж­ далась с таким пафосом, с каким прославляет ее Брюсов, вечный поклонник власти и организации. Для него привлекательна не империя Антонинов с ее дробным муниципальным строем, а именно импе­ рия IV в. с ее сквозной иерархической бюрократией. «Административный строй IV в. надо признать высо- 195

неоригинальным созданием своей эпохи. В этом строе, в котором бюрократизм достиг высшего свое­ го развития, Рим доказал свою способность' к твор­ честву новых форм... Строй, созданный IV веком, сто­ ит перед нами как создание цельное, законченное, строго логическое... До Диоклециана римская импе­ рия все еще была как бы республикой, в которой на­ род временно отказался от своих суверенных прав в пользу императора; с Диоклециана римская империя стала абсолютной монархией в современном смысле этого слова, в которой власть государя опирается на некоторые мистические предпосылки». Этот редко­ стный апофеоз бюрократического строя с эстетиче­ ской точки зрения крайне характерен для брюсов- ского подхода к истории. Этой точкой зрения определялось и отношение Брюсова к римскому христианству. Перед Брюсо- вым-компилятором лежали рядом инвектива против христианства, развернутая Гиббоном, и апология христианства, представленная у де Брольи. И ха­ рактерно, что в этом важнейшем вопросе Брюсов идет за Гиббоном. Христианство ему не импонирует, оно неприятно ему тем, что оно в лице Амвросия и дру­ гих энергичных епископов вмешивается в дела власти и подрывает ту монолитную цельность монархиче- ского строя, которая так пленяет Брюсова в IV веке. Только когда христианство само переймет у языче­ ского Рима его идею власти и организации, тогда Брюсов переменит свое к нему отношение. Перед христианской церковью в Средние века он преклоня­ ется как перед истинной наследницей Рима; как из­ вестно, в 1903 г. Брюсов написал для «Нового пути» статью с таким апофеозом римского папства, что цен­ зура ее перекроила, а Мережковский из-за нее едва не поссорился с Брюсовым (рукопись — 49,5 ) 1. 1 Среди планов «Снов человечества» (9.4— 1. л. 25) есть набросок «Четырнадцать существований: эпос в XV песнях» о душе, меняющей тела; герой ее должен был быть вождем в пер­ вобытном племени, жрецом в Атлантиде, писцом в Египте, ра­ бом в Элладе, «легиоеарием» в Риме и т. д., и наконец, в по­ следней песне — «христианским мучеником в XII в.». Муче­ ники гибнущей религии были ближе Брюсову, чем мученики на­ рождающейся. 196