Брюсовские чтения 1971года

вотюционные годы сталкивается с глухим непонима­ нием окружающих... Стремление Брюсова «к звез­ дам», нашедшее ярчайшее воплощение в ряде его произведений, не оставляет его до последних дней жизни. Интересно следующее свидетельство об этом М. Волошина: «М арс поднимался из моря. Крупный, тихий. Налитой красноватым светом. Это были числа наибольшей близости Марса к земле. Мы ходили по темной дороге вдоль дома. Брюсов: «В детстве я мечтал о трех вещах: о том, как человек полетит... О том, как будут разговаривать на расстоянии... и о междупланетных сообщениях. Мне удалось при жизни увидеть осуществленными и воздухоплавание и радио. Кто знает, может быть и третья моя мечта осу­ ществится. Только раз в 2У2 тысячи лет Марс подходит так близко к земле. И если на Марсе есть жизнь и тамош­ няя наука стоит выше нашей, то именно теперь долж­ на быть сделана попытка сообщения с землею. Имен­ но сейчас должны быть поданы сигналы, выброшены (неразб.) волны... через два-три месяца— мы узнаем... Он умер спустя месяц после этого разговора»1. Вспомним о набросках незаконченного рассказа «Экспедиция на М арс», относящихся к 1921 году, в которых фигурирует «Американское государственное Астронавтическое общество», причем членов экспе­ диции Брюсов называет «товарищ Морли», «то­ варищ Пэрис», «товарищ О'Рук», что само по себе — достаточно интересная деталь. Весьма примечательны и наброски незакончен­ ного рассказа «Мятеж машин» (вариант — «Восста­ ние машин»), первое упоминание о котором мы нахо­ дим в записях Брюсова, относящихся еще к 1908 го­ ду. Он чрезвычайно интересен тем, что «провидец, ме­ ханик, математик» Брюсов, поэт труда и техниче­ 1 М. Волошин. Воспоминания о Брюсове. Машинопись, б. д., ИРЛИ (Пушкинский дом), фонд М. Волошина. Возможность опубликовать приведенный отрывок любезно предоставлена нам профессором В. А. Мануйловым. 47

ского прогресса, не устававший прославлять победы человека над стихийными силами природы и сложив ший не один гимн в честь «свиста поршней и взмз ха рычага» («Машины», 1924 г-), в то же время пер вым в русской литературе обратился к одной из из- любленнейших тем современной мировой научной фантастики — к теме «человек и машина» во всей сложности ее философских и социальных аспектов. Вполне справедливо заключение А. Ф. Бритикова о том, что «Валерий Брюсов уловил... драматическое усложнение взаимоотношений человека с технологи ческой цивилизацией»1, что нашей научной фанта стике оставалось в целом недоступным вплоть до 60-х годов... Заметим, что нотки страха перед антигуман ной сущностью урбанизации и механизации жизни по являются порою и у Брюсова-поэта («В неокончен ном здании», 1900 г.), «Я устал от светов электриче­ ских» (1915 г.), «Перед электрической лампой» (1918 г.), «Поэт» (1922 г.) и др. Связь одной из тем, намеченных в «Мятеже ма­ шин» — биологического вырождения человечества, порвавшего связи с живительными силами природы, прослеживается очень четко, — с подобной же темой «Земли». Но главное в рассказе Брюсова в том, что он одним из первых набросал картины восстания многочисленных механизмов будущего против власти своего создателя— человека, что нашло впоследствии воплощение в классических образцах современной фантастики—в драме Карела 4aneKa,,R.U.R.“(1920 г ), а затем во многих произведениях А. Азимова, С. Ле­ ма и других известных авторов. Известно, что значительная часть колоссального по объему брюсовского литературного наследия все еще не опубликована и, возможно, таит немало неожи­ данного. Так, рука исследователя едва касалась не­ изданной драмы «Пироент» (окончена 29 сент 1916 г.), трагедии «Диктатор» (окончена 7 ноября 1921 г.) и драмы «Мир семи поколений» (1924 г.) — любопытнейших образцов научно-фантастической дра- 1 А. Ф. Бритиков. Русский советский научно-фантастически роман, стр. 279. 48

ы Чтт\\ ргии. Незнакомство с самим фактом существо­ в­ вания этих произведений привело А. Ф. Бритикова к р­ утверждению, что Брюсов как фантаст выступал - «преимущественно в жанре рассказа». Объявление о том, что «Брюсов закончил драму й из современной жизни «Пироент», которая будет й предложена им Московскому Малому театру», появи­ . лось в «Биржевых ведомостях» 24 сентября 1915 го­ о да. Герой пьесЪ! Сергей Стожаров, молодой русский е инженер, назвал «Пироентом» (античное наименова­ и­ ние Марса) свой космический корабль, с помощью ­ которого он надеялся достичь поверхности других х планет. «Контуры этого гигантского снаряда, окру­ н­ женного лесами, блоками, подъемными кранами, слу­ ­ жат фоном для декорации первых, вступительных н­ сцен»1. Конструктор собирается совершить на нем ­ первый экспериментальный полет километров на 400, » а затем лететь на Венеру... Стожаров твердо верит в то, что его мечта будет осуществлена, что «Земля ­ будет первой планетой, которая пошлет своего вест­ , ника в другие миры»2. , В художественном отношении эта психологиче­ й ская драма автору не уедалась; знаменателен, однако, о самый факт появления крупного произведения «кос­ я мической» устремленности еще в предреволюцион­ и ном творчестве Брюсова. Подобные замыслы не встре­ и чали сочувствия современников, но Брюсов упорно й шел своим путем. Представляет большой интерес со­ , общение Б. И. Пуришева о чтении Брюсовым «траге­ ­ дии из будущих времен» «Диктатора» в московском «Доме печати»3. Из этого сообщения следует, что о аудиторией пьеса понята и принята не была. А между е тем это произведение не только дает богатый мате- ­ '-риал для более глубокого понимания творческого пу­ ­ ти Брюсова, но является одной из любопытнейших т. страниц истории советской научной фантастики. В ос- я Н. Ашукин. Валерий Брюсов в автобиографических запи­ сях, письмах, воспоминаниях соврменников и отзывах критики, - М., 1929, стр. 328. 2 Там же. ий 3 Там же, стр. 356. 49 4 — 229

нове его — моральные аспекты будущих контактов) ка,к с примитивными, так и со стоящими на высокой ступени развития внеземными цивилизациями. В на­ ше время круг этих проблем интересует далеко не од­ них фантастов. С 1964 года проводятся всесоюзные совещания по проблеме внеземных цивилизаций, из­ даются труды этих совещаний1, создан специальный координирующий и планирующий орган — «Комис­ сия по межзвездным связям» во главе с И. С. Шклов­ ским. В пьесе Брюсова стремление фашиствующего диктатора истребить дикое население Венеры, подле­ жащей колонизации ввиду перенаселенности Зем­ ли, встречает сопротивление: «В такой ли роли гу­ бителей, олицетворением ужаса, воплощением смер­ ти подобает людям являться перед своими младшими братьями на других планетах?»2. Этому намерению землян противятся и разумные обитатели Марса. Од­ нако Орм непреклонен: «Человек должен стать царем вселенной, —- изрекает он. — Земля — это новый бог, и я призван быть ее пророком. Человечеству суж­ дено завоевать весь мир, и если оно этого не понима­ ет, я его заставлю понять». Напомним, что отношения и связи между Брюсо­ вым и Циолковским все еще недостаточно изучены и, возможно, исследование этой области сулит немало новых открытий. К примеру, только что процитиро- ванный отрывок отчетливо ассоциируется с некоторы­ ми идеями, высказанными Циолковским в его статье (тоже неопубликованной) «Есть ли бог» (1932 г., март)3. Очень интересен также вопрос о связях Брю ­ сова с Н. А. Морозовым4. По свидетельству Брюсо­ ва, он читал сборник научно-фантастических произ­ ведений Морозова «Н а границе неведомого. Научные 1 Первый сборник «Внеземные цивилизации» издан АН Арм. СС СР, Ереван, 1965. 2 Здесь и далее «Диктатор» цитируется по рукописи, ходящейся в Институте русской литературы АН СССР в Ленин­ граде. з Архив АН СССР, фонд 555. < См , в частности, воспоминания К. А. Морозовой «Валерий Брюсов», 1937 — 1938 гг., ЦГАЛИ, фонд 56, ед. хр, 112. 50

) полх'фантазии»1, где, по его словам, «нашел много •побопытного» 2 (письмо Брюсова к Н. А. Морозову, ­ Оез даты; датировано С. М. Беловым 8 мая 1910 года ­ по упоминанию в письме о прохождении кометы Гал­ ­ лея). ­ Вполне вероятно, что в этом соорнике Брюсову й любопытным показалась «полуфантазия» Морозова ­ «Эры жизни», где рисуются живые, мыслящие су­ ­ щества эпохи «теллурической жизни» Земли, чрезвы­ ­ чайно похожие на фантастических огненных первен­ , цев нашей планеты из поэмы Брюсова «Духи огня», - относящейся к 1905 году. Эти произведения Брюсова ­ и Морозова предвосхищают многое из того, что гово­ е рится о «кремневой» или иной жизни в фантастике , наших дней. ­ ­ Что же касается еще одной «полуфантазии» Мо­ ­ розова — «Путешествие по четвертому измерению е пространства», то Брюсов, если судить по цитирован­ ному письму, собирался представить ее автору свои Н возражения. Но взаимные связи Циолковского, Моро , на­ зова и Брюсова, трех зачинателей русской научной ­ фантастики, очевидно, должны стать предметом специального исследования. й Вернемся же к трагедии «Диктатор». Ассоциа­ ции рабочих противятся колонизаторским замыслам Орма, и одна из них обращается к высокоразвитому Марсу, прося защитить жителей Венеры от агрес­ сивных посягательств Земли. Возникает война, смета­ ются целые страны, гибнут миллионы, но диктатор повержен и, подобно герою Алексея Толстого из «Ги­ перболоида инженера Гарина», оказывается на океан­ ском островке и тоже в обществе своей любовницы. Островок осажден; чтобы спасти Орма от «позора» и от казни, эта решительная особа убивает его. Это не единственный момент, напоминающий о близости научно-фантастического творчества Брюсова и А. Тол­ стого; как уже говорилось, можно найти немало черт, сближающих забытую пьесу «Земля» с куда бо- Н. А. Морозов, На границе неведомого, М., 1910. тэ п Брюсов и Н. А. Морозов (Неопубликованные письма £>. Я. Брюсова). «Известия АН СССР, серия литературы и язы­ ка», 1964, т. X X III, вып. 4, июль— август, стр. 333. 51

лее известной «Аэлитой». Не мешает, кстати, вспом^ нить, что еще в 1910 году А. Толстой писал Брюсову: «В «Русской мысли» мне очень приятно работать под Вашим редакторством»5. При всех своих недостатках (следы недорабо­ танное™, схематичность характеров, спорность неко­ торых социологических построений) трагедия Брюсо­ ва—явление незаурядное. И в ней, как и в некоторых других вещах Брюсова, звучат иной раз неприемле­ мые для нас отголоски непреодоленного до конца ми­ роощущения. Было бы, однако, куда удивительнее, ес­ ли бы их не оказалось у художника такой сложной, противоречивой и необычной творческой судьбы, если бы внутренняя перестройка Брюсова оказалась мгно­ венной и абсолютной. Важно увидеть в пьесе другое. Пожалуй, только «Туманность Андромеды» И. Ефре­ мова, открывшая новую главу истории советской на­ учной фантастики, вновь демонстрирует такую мас­ штабность в прозрении космического этапа истории человечества; от Брюсова— поэта и фантаста с его мечтой о братстве миров до величественной картины ефремовского Великого Кольца — один шаг, но на его преодоление нашей литературе понадобилось бо­ лее трех десятков лет. Обоих фантастов сближает страстный интерес к будущему — «интереснейшему из романов»— в его сложнейших социальных аспек­ тах; нежелание замкнуть свою творческую фантазию утилитарными рамками пресловутой «фантастики ближнего прицела»; несклонность к доктринерству; высокий гуманистический пафос. В «Диктаторе» находит новое воплощение и один из важнейших мотивов поэзии Брюсова — мотив про­ славления безграничных возможностей труда и ра­ зума. Эта тема обретает новую жизнь в последней, так­ же неизданной фантастической драме Брюсова «Мир семи поколений», два черновых наброска которой по­ ныне покоятся в архиве. Трагедия оскудевшего и об­ реченного человечества в «Земле» была лишь одним 1 Письмо А. Толстого к В. Брюсову от 11 сентября 191 Архив Брюсова в Гос. библиотеке С С С Р им. В. И. Ленина, фонд 386, карт. 58. 52

^ из моделировавшихся Брюсовым вариантов будуще­ : го, его «предупреждением». «Мир семи поколений» — ь свидетельство социального оптимизма Брюсова. ­ Действие драмы происходит в близком нам буду­ ­ щем на комете, которую ее многомиллионное населе­ ­ ние называет Миром семи поколений. Комета обхо­ х дит Солнце по сильно вытянутой орбите в течение ­ долгого времени, за которое на ней сменяется шесть ­ различных времен этого продолжительного года и ­ соответственно — шесть поколений ее высокоциви­ , лизованных обитателей, причем седьмое поколение и становится первым нового цикла. Периодически, че­ ­ рез большие промежутки времени, комета приближа­ . ется к Земле. Кстати, с довольно похожим на этот ми­ ­ ром мы имели возможность познакомиться не так дав­ ­ но в переведенной с английского повести Хола Кле­ ­ мента «Огненный цикл»'. и о Примечательны раздумья о Земле одного из пер­ ы сонажей брюсовской пьесы — мудреца Меора: «Что а нового явит нам она на этот раз? Окончились ли там ­ кровавые войны? Наступило ли братство разных на­ т родов? Научились ли жители Земли понимать свое у место среди других миров солнечной системы?»2. ­ ю По словам другого героя пьесы, «...на Земле, на и этой зеленой планете, с маленькой Луной, наши ле­ ; тописи каждый раз отмечают смелые шаги вперед. Наша наука говорит нам, что для Земли есть все осно­ н вания стать владыкой солнечной системы. Оттуда, с ­ ­ Земли, скоро понесутся междузвездные корабли раз­ носить семена знаний в другие миры. Обитателям ­ Земли суждено властвовать над всеми планетами и р кометами Солнца, — властвовать высотой своих идей, ­ силой своей науки, своей мощью над природой! Зем­ ­ ля— это счастливейший из миров». м Однако Земле в соответствии с фантастическим сюжетом драмы грозит гибель от столкновения с 10 г. Миром семи поколений. Действие пьесы строится на д 1 Сборник научно-фантастических рассказов «Мир». М., 1970. 2 Здесь и далее «Мир семи поколений» цитируется по ру­ кописи, находящейся в архиве Брюсова в Гос. библиотеке им. В. И. Ленина. 53

событиях, связанных с борьбой мнений, развертыва­ ющейся вокруг предстоящего трагического финала. В соответствии со словами Меора, «знание, труд, тер­ пенье — они преодолеют все. Наука всесильна. Она открывает все пути. Никогда не надобно отчаиваться. Непреодолимого нет. Будем искать, и мы найдем как победить» — цепь драматических событий заверша­ ется открытием способа избежать катастрофы. Впрочем, на столкновение кометы с Землей Брю­ сов смотрел без особого пессимизма, и задолго до это­ го в уже цитированном письме к Н. А. Морозову он выражал сожаление о том, что комета Галлея в 1910 году прошла, не столкнувшись с Землей, что, по его мнению, «весьма и весьма обогатило бы опыт челове­ чества...»1. Отметим в связи с этим некоторые странности в судьбе иных научно-фантастических идей. О проекте Циолковского немало толковали наши научно-попу­ лярные издания, именуя его «сферой Дайсона»; с одной из проблем, поставленных Брюсовым в «Дик­ таторе», мы знакомимся по роману Веркора «Люди или животные»; никто не помнит о «Всеземном Горо­ де будущих времен» поэзии и драматургии Брю со­ ва, но мы отчетливо представляем уэльсовский мир, в котором просыпается Спящий; покоится на архивной полке брюсовский «Мир семи поколений», а с при­ лавков жадно расхватывается тот же «Огненный цикл» Хола Клемента; то, что происходит в *-Солари- се» Лема, именуется научной фантастикой, а «Мир N измерений» Брюсова по старинке считается мисти­ кой, чуть ли не в духе астральных романов мадам 1В. Я. Брюсов и Н. А. Морозов (Неопубликованные письма В. Я. Брюсова, стр. 332). Учитывая все возрастающий интерес читателя, за последние годы выпущено множество произведений по фантастике. Только в издательстве «Мир» вышло немало сборников зарубежных писателей, в том числе второстепенных и третьестепенных. Остается пожалеть, что вне планов изда­ тельств столь долгое время оказывались давно не переиздавав­ шиеся или вообще никогда не печатавшиеся произведения Брю- сова-фантаста. Даже те из них, которые не отличаются высоким художественным совершенством, представляют определенный исторический интерес. 54

Крыжановской-Рочестер. Заметим также следующее. У нас недавно был издан в русском переводе роман американца Хьюго Гернсбека1 , откровенно слабый в художественном отношении и представляющий исто­ рический интерес только потому, что автор его, счи­ тающийся классиком американской научной фанта­ стики, сумел предугадать многие достижения нынеш­ ней техники. Однако важно не то, что Брюсов писал об использовании «внутриземного тепла» в «Респуб­ лике Южного Креста» за шесть лет до Гернсбека. Не умиляет нас и то, что в брюсовских набросках «экс­ педиции на М арс» мы находим листок с расчетами ус­ ловий межпланетного полета, ни даже то, что он в 1921 году в тех же набросках с уверенностью пред­ сказал перспективность использования «внутриатом­ ной» энергии для космических полетов. Наиболее ценное в научно-фантастическом наследии Брюсова, его главная заслуга в том, что он первым обратил­ ся к социальным аспектам разрешения и воплоще­ ния в жизнь актуальнейших естественнонаучных и технических проблем современности; то, что слож­ нейший комплекс проблем «наука и общество» ви­ делся ему неизменно в исторической перспективе и разрешался большей частью в духе философского оптимизма и гуманизма. 5 Наше представление о роли Брюсова в истории русской фантастики будет неполным, если мы ог­ раничимся только исследованием его поэзии, прозы и драматургии, оставив в стороне ряд его важных высказываний в работах теоретического характера. Так, е цитированных уже лекциях, прочитанных в Лито Наркомпроса в 1920 году, обратим внимание на следующие слова: «Может быть, существуют живые существа, сознание которых, интеллект которых уст­ роен иначе и они внешние впечатления ...восприни­ мают в другой форме ...Кроме того, кажется, что то пространство, в котором мы живем, т. е. которое вос­ принимается человеком, кажется, что пространст­ 1 X. Гернсбек. Ральф 124 С 41 + М., 1964. 55

во это не есть эвклидовское, а какое-то иное»1. Ведь эти утверждения составляют основу, на кото­ рой создана весьма значительная часть современной фантастики, в том числе ее новейшие образцы. Немало идей, близких к области, которой интере­ суются фантасты, содержится в брюсовских заметках .Mis cellanea. (1904 — 1918 гг.), в статье «Эпоха чудес» (1918 г.). Но особенно важно, что Брюсов яв­ ляется автором работы, представляющей собой пер­ вую попытку осмысления специфики научной фан­ тастики. Это неизданная статья «Пределы фанта­ зии»2 (1912 — 1913 гг.), явно недоработанная, не­ завершенная, носящая следы торопливости. Тем не менее в ней много интересного. Выясняется, напри­ мер, что Брюсов был усердным читателем фантасти­ ки: в авторском примечании к статье говорится о бо­ лее чем 100 романах этого рода, в частности, появ­ лявшихся в русских и иностранных периодических изданиях, которые были прочитаны им на протяжении 30 лет... «Фантастические» явления Брюсов опреде­ ляет как явления, подчиняющиеся иным законам природы, нежели те, которым подчинен наш мир. Изобразить эти явления можно с помощью трех при­ емов — изобразить не тот мир, в котором мы живем, ввести в наш мир существо иного мира или изменить условия нашего мира. Первый прием лег в основу всех рассказов о фантастических путешествиях, начи­ ная со странствий гомеровского Одиссея. Когда не­ исследованных областей на земле не осталось, путе­ шествия стали предприниматься на дно океана, в недра земли и в воздушное пространство, а затем и за пределы Земли — на другие планеты. Каждый из этих приемов Брюсов иллюстрирует ссылками на те или иные фантастические произведения, в том числе и на малоизвестные; он также сравнивает те или другие способы достижения иных миров. Затем Брю­ сов обращается к путешествиям во времени — в прошлое, в будущее и из прошлого в наше время, замечая, что элементы фантастики носят в себе все 1 Архив Брюсова в Гос. библиотеке им. В. И. Ленина, лекция № 1, стр. 16. 2 Там же, фонд 386, картон 53, ед. хр. 232. 56

исторические романы. Замечание достаточно любо­ пытное, хотя и спорное. Обращает внимание мысль о том, что большая часть произведений о будущем имеет в виду решение социальных проблем,— здесь, кстати, упоминает Брюсов и о своей «Земле». Затем речь идет о фанта­ стических существах, живущих в нашем мире, причем Брюсов особо оговаривает, что отнюдь не имеет здесь в виду порождения суеверного воображения. После этого упоминается самостоятельный прием фантасти­ ки, заключающийся в изменении условий жизни, а также говорится о «зазеркалье», о раздвоении лич ности и т. д. В целом статья—новая, высшая ступень в стремлении Брюсова уяснить задачи фантастиче­ ской литературы по сравнению с предисловием к «Земной оси», где стирались границы между миром реальным и воображаемым. Как в онтогенезе пов­ торяется филогенез, так в творческой эволюции Брюсова фантаста и в развитии его теоретических представлений отражается путь, пройденный всей русской научной фантастикой в ранний период ее ис­ тории. Может быть, статья «Пределы фантазии» не покажется теперь очень глубокой и, во всяком слу­ чае, еще очень далека от круга сложнейших проб­ лем, встающих перед нашей фантастикой сегодня, но она представляет, несомненно, большой исторический интерес. Это первый шаг на том пути, который, соб­ ственно говоря, даже в наше время повышенного ин­ тереса к научной фантастике, далеко еще не привел ни к сколько-нибудь заметным успехам в ее исследо­ вании на теоретическом уровне, ни к единству взгля­ дов. •к * * Подводя итог беглому очерку заслуг Брюсова как одного из зачинателей, наряду с К. Э. Циолковским и Н. А. Морозовым, русской научной фантастики, за­ метим, что его творческое наследие содержит доста­ точно материала и для более обстоятельного и глубо­ кого исследования.

В. С. Дронов К ТВОРЧЕСКОЙ ИСТОРИИ „ME EUM ESSE.“ Есть в мире поэты, поражающие не только исклю­ чительным своеобразием таланта, но и необыкновен­ ной цельностью своих произведений. О них нельзя судить — как это часто бывает — по отдельно взя­ тым, пусть даже очень характерным стихам, без рис­ ка исказить их подлиный облик, который в полной ме­ ре раскрывается только в тесном лирическом содру­ жестве стихотворений, составляющих определенный цикл или сборник. Книги таких мастеров слова, как правило, представляют собой единое целое, неповто­ римый сплав чувств, настроений, симпатий и антипа­ тий, терзавших душу их создателей в процессе твор­ чества. Это своеобразные «монады», где каждый стих отражает какую-то, весьма конкретную, сторону идейного и творческого бытия поэта. Книги стихотворений Брюсова в подавляющем большинстве представляют собой именно такие поэти­ ческие «монады», в которых развертывается закон­ ченная лирическая повесть о «путях и перепутьях» поэта и раскрывается вполне определенный, порой уже завершенный, этап его творческого развития. Каждая такая повесть вводит в «особый мир» Брюсо­ 58

ва «в особую вселенную, подчиняющуюся своим собственным законам»1, и в стихах, тесно связанных между собой и единством темы, и единством мысли, с наибольшей полнотой отражает различные стороны личности поэта — его мироощущение, общественно- политическое и эстетическое кредо, конфликты лич­ ной жизни и, наконец, специфические черты его по­ этики. Сам Брюсов рассматривал книги своих стихов как единое целое, не случайно он давал им очень емкие по смыслу и предельно лаконичные названия, в кото­ рых стремился выразить самую суть их содержания: «Третья стража», «Венок», «Девятая Камена», «В такие дни», «М еа» и т. д. Касаясь этого вопроса, Брю­ сов писал: «Каждый из изданных мною сборников стихов составляет определенное целое и по содержа­ нию и по своему архитектурному строению»2. В полной мере это относится и к первым сборни­ кам стихов Брюсова «Шедевры» и ,Ме eurn esse“ которые обычно рассматриваются в обзоре лирики молодого Брюсова вообще, без учета времени их со­ здания и без строгого разграничения проблематики и содержания этих очень различных книг. Такая ниве­ лировка недопустима хотя бы потому, что уже в де- вяностные годы Брюсов всесторонне продумывал на­ правление и проблематику своих будущих книг, вплоть до названия, которое нередко рождалось вме­ сте с замыслом произведения. В процессе реализации творческих планов он стремился не только придать своим книгам целостный характер, но и, разбивая их на циклы, полнее выявить основные грани своего поэтического мира — с одной стороны, и грани но­ вого, и в то же время уже в значительной мере прой­ денного, этапа творческого развития — с другой. Ха­ рактеризуя «Шедевры» как законченную лирическую повесть, где «все имеет свое назначение» и в которой нужно читать все подряд «от предисловия к содержа­ нию включительно», Брюсов писал П. П. Перцеву: „Ch d’o“ ни в какогд случае не центон, — они цельный 1 В. Брюсов. Полное собрание сочинений, т. I, СПб, 1913, стр. 7. 2 В. Брюсов. Полное собрание сочинений, т. I, стр. 11 (кур­ сив мой. — В. Д.). 59

сборник, с головой, туловищем и хвостом,'— так их должно и рассматривать»1. Дистанция времени, отделяющая сборники «Рус­ ские символисты» от «Шедевров» и «Шедевры» от „Me eum esse “ ничтожна и в то же время, если учесть стремительное духовное развитие Брюсова, очень велика. При наличии каких-то общих декадентских тенденций «Шедевры» и , Me eum esse“ совершенно не­ похожие друг на друга создания поэтического духа, отражающие различные грани творчества молодого Брюсова. Не случайно в письме Александру Курсии- скому, отмечая это, Брюсов пишет: «Что касается содержания, то каково бы оно ни было — стихотво­ рения эти настолько не похожи на „Chef- ^'oeuvre\", что я сам готов назвать их произведениями другого автора. Нечто совершенно, совершенно иное»2. А на титульном листе пятигорской рукописи под названием сборника — „Me eum esse“ — приписал — «Книга новых стихов»3, подчеркивая тем самым их отличие от всего написанного им раньше. Правда, в окончатель­ ной’редакции первого издания „Me eum es.ce “эта при­ писка читается уже как «Новая книга стихов», а в Полном собрании сочинений просто — «Вторая книга стихов», с посвящением «Одиночеству тех дней»; чего не было ни в первоначальной рукописи, ни в из­ дании 1896 года4. Существенное различие между «Шедеврами» и „М: eum esse “Д. Е. Максимов отмечал еще в 40-е го­ ды. Он писал: «Стихи„Мс eumesse“,B отличие от сти­ хов „Cliffs d oeuvre\", почти не содержат урбаниче- ских образов и в этом смысле, в общем ходе развития лирики Брюсова являются очевидным отступлением. Вместе с тем они характеризуются, по сравнению с .Chefs d'oeuvre “ резким убыванием материально­ 1 Письма В. Я. Брюсова к П. П. Перцову. М 192 стр. 3 7 — 38. 2 ЦГАЛИ, ф. 1223, on. I, ед. хр. 3, л. д. 35 об. 3 ЦГАЛИ, ф. 56, ед. хр. 10, л. д. 2. 4 В. Брюсов ..Me eum esse М., 1897, стр. 1, В. Брюсов. Полное собрание сочинений, т. I, стр. 147. (Курсив мой. — В. Д.). 60

сТи Натурализма, бытовых подробностей, в них не найти Пластичность и экзотическая красочность пар­ н а сск о го типа, свойственные многим стихотворениям Chefs d 'o n i v r e u‘ также отсутствуют в них»1. <-Шедевры», вышедшие во второй половине 1895 года, были встречены литературной общественностью не только холодно, но и, в ряде случаев, откровенно враждебно. Слишком были необычны стихи сборника, да и предисловие к нему было весьма «резким». Даже друзья и единомышленники Брюсова, дотоле восторженно встречавшие каждый новый стих поэта, отнеслись более чем сдержанно: «Вышли мои «Ше­ девры»,—пишет он в эти дни Владимиру Станюко­ вичу. — Эффект их появления был весьма значи­ тельным, но и весьма печальным. Против меня вос­ стали все, даже и те, которые убедительно торопили напечатать эту мою книжку. Бесконечно возмутило всех предисловие. Сознаюсь, я там пересолил немно­ го, но ведь надо стать в положение человека, которого безустально ругали во всех журналах и газетах. Как бы то ни было, вознегодовали все и некто г. Коган заявил, что напечатай я свое предисловие раньше — он не счел бы возможным вступить со мной в знаком­ ство»2. В дневниковых записях конца 1895 года, в пере­ писке с друзьями, в частности с Петром Перцовым, Брюсов неоднократно возвращается к реакции, кото­ рую вызвали у читателей «Шедевры», говорит о «вежливом молчании друзей», о «ругательствах в га­ зетах», взвешивает сильные и слабые стороны этой книги, сознается в том, «что неуспех» «Шедевров» в значительной мере «посбил» с него самоуверенность, которая «когда-то была вполне искренней»3. Одна ко, в конечном итоге, взвесив все «за» и «против», Брюсов приходит к выводу, что, несмотря на очевид­ ные недостатки «Шедевров», он стоит на верном пу­ 27 ти. «Если бы мне, — пишет он в связи с этим Перцо­ ву, — предложили теперь или издать мою книжку в 1 Д. Максимов. Поэзия Валерия Брюсова. Л., 1940, стр. 65. 2 ЦГАЛИ, ф. 56, on I. ед. хр. 113, л. д. 32. В. Брюсов. Дневники. М., 1927, стр. 2 2 — 23. 61

том виде, как она есть, или вовсе не Издавать я выбрал бы первое и не думаю, что этот выбор был подсказан только мелкими чувствами»1. В скором времени, несмотря на «разочарование в „Chefs d'oeuvreV Брюсов предпринял второе изда ние этой книги, подтвердив тем самым верность прин ципам так называемой «новой поэзии». В начале 1896 года у Брюсова созрела идея соз дания новой книги стихов, которая, развивая основ ные тенденции «Шедевров», в то же время была бы своеобразной поэтической «бомбой», направленной в стан литературных противников. Впервые об этом замысле Брюсов упоминает в дневнике: «Моя буду щая книга «Это — Я», — пишет он 6 февраля, — бу дет гигантской насмешкой над всем человеческим родом. В ней не будет ни одного здравого слова — и, конечно, у нее найдутся поклонники.„Chefs d'oeuvre* тем и слабы, что они умеренны — слишком поэтич ны для г. г. критиков и для публики, и слишком про сты для символистов»3. Это уже четко сформулиро ванная программа, явно рассчитанная на дальнейшее эпатирование благонамеренной публики и определяю- щая лейтмотив будущей книги. Несколько позднее ь предисловии к несостоявшемуся изданию сборника юношеских произведений „Juvenilia\" Брюсов уточняет основные положения этой программы: от рыв поэзии от действительности, примат искусства над жизнью, крайний эгоцентризм. «В моей будущей книге — „Me e u m e s s e \\— пишет он там, — я надеюсь свести действительность к роли простой модели ху дожника: я надеюсь создать поэзию, чуждую жизни, воплотить построения, которые жизнь дать не мо жет»4. Однако в процессе работы над „Me eum esse“ этот замысел, что вполне естественно, несколько ви доизменяется. Эпатирующая установка на «гигант 1 Письма В. Я. Брюсова к П. П. Перцову, стр. 40. 2 В. Брюсов. Дневники, стр. 23. 3 В. Брюсов. Дневники, стр. 23. 4 Д. Максимов. Брюсов. Поэзия и позиция, стр. 3 3 — 34. 62

скую насмешку над всем человеческим родом» посте­ я пенно ослабевает и на первый план выдвигается лич­ л ность самого поэта с необычайно сложной и противо­ речивой гаммой чувств, с искренней преданностью ис­ в кусству, нарочитой предвзятостью в оценке явлений поэзии и жизни и другими предрассудками, порожден­ а­ ными поклонением декадентскому идолу. В конеч­ н­ ном итоге „Me eum esse“ стала книгой самовыраже­ з­ ния поэта, стоящего на грани духовного и творческо­ го кризиса, книгой очень субъективной, личной, ко­ в­ торая, несмотря на ярко выраженную декадентскую ы й тенденцию, в очень своеобразной трансформирован­ ной форме отражает вполне реальные связи молодого м Брюсова с окружающим миром. у­ у­ В „Me eum esse“ декадентский эгоцентризм Брюсо­ м ва выражен в классически чистом виде. Нигде, ни до и, этой книги, ни, тем более, после нее, Брюсов в такой * категорической форме не отрекается от действитель­ ч­ ности, нигде так прямолинейно и не менее категорич­ о­ но не утверждает идею превосходства искусства над о­ жизнью, нигде с такой последовательностью не разра­ е батывает темы одиночества, скитаний, обреченности, - смерти: , Мне снилось: мертвенно-бессильный, Почти жилец земли могильной, а в Я глухо близился к концу. т­ И бывший друг пришел к кровати а П. бормоча слова проклятий, й Меня ударил по лицу1. ь ­ Стихи минорные, элегические, составляют основ­ , ной пласт „Me eum esse“. Реализуя намеченную ра­ о­ нее программу, Брюсов строит их в полном соответ­ “ ствии с нормами декадентской эстетики, объявляя и­ войну здравому смыслу, обществу, жизни: ­ Я действительности нашей не вижу, Я не знаю нашего века. 1 В. Я. Брюсов. Полное собрание сочинений, т. I, ст.р. 212. 63

Родину я ненавижу, — Я люблю идеал человека1. - Здесь Брюсов, по меткому выражению Д. Макси­ мова, является «демиургом» своего поэтического ми­ ра, строит его, поднимается над ним, «но входит в этот мир не всеми гранями своей личности»2. Именно поэтому в „Ме чип esse“наряду с «Пятой прелюдией» («Я действительности нашей не ви­ жу...»), есть целый ряд стихотворений, где сквозь настроения тоски и обреченности прорывается свет­ лое восприятие жизни, любви и природы: Побледневшие звезды дрожали, Трепетала листва тополей, И как тихая греза печали. Ты прошла по заветной аллее. Эти стихотворения, во многом выходящие за рам' ки прокрустова ложа декадентской эстетики, состав­ ляют второй пласт книги и выражают чувства и на­ строения поэта более непосредственно, без эгоцен­ трической бравады. В них поэт отступает от роли «Ва­ лерия Брюсова» и в большей мере был просто Брю­ совым — человеком одиноким, мятущимся, ищу­ щим, влюбленным, измученным болезнью, легко ра­ нимым, но в то же время и волевым. Многие сгихи „Me turn e s s e “TecHO связаны с опре­ деленными событиями личной жизни поэта и являют­ ся лирическими откликами на них, что полностью от­ вергает мнение той части критики, которая утверж­ дает, что все созданное Брюсовым — суть плод хо­ лодного версификаторства и лишено лирической не­ посредственности. Так, стихотворение «Софии С.», например, было написано в вагоне поезда и посвяще­ но юной попутчице Брюсова, подарившей ему ле- 1 В. Брюсов. Me eum esse, стр. 13. В дальнейшем во всех случаях, где это не оговорено специ­ альной сноской, стихи цитируются по этой книге. 2 Д. Максимов. Брюсов. Поэзия и позиция, стр. 25. 64

песточки розы «на память». В письме Александру Курсинокому Брюсов подробно рассказывает об этой дорожной встрече и прямо связывает с ней стихи «Ле­ песток оцветающей розы» («Софии С.»), «В первой половине пути, — пишет он, — познакомился с юной девицей без части щеки (вероятно, ей делали какую- либо операцию). Если не считать этого оригинально­ го недостатка, она была очень миленькой, и дорогу до Севастополя я провел очень романтично... Про­ ехали с моей девицей по Малороссии через море Си­ ваш, сквозь тоннели (длинные и темные, и тайные) и мимо разных пещерных монастырей. Прощаясь со мной, романтическая барышня без щеки всплакнула, а я написал ей стихотворение (в обмен на лепестки розы, данной мне «на память»). Лепесток оцветающей розы Не символ ласкательной встречи: Прекрасны минутные грезы, Едва прозвучавшие речи...»1. Ни в первое издание nMe eum esse “,ни в «Пути и перепутья» Брюсов это стихотворение, по причинам вполне понятным, не включал, хотя в пятигорском варианте рукописи книги оно было отнесено к циклу «Любовь»2. Впервые и уже с посвящением «Софии С.» Брюсов опубликовал его только в Полном собра­ нии сочинений, т. е. почти двадцать лет спустя. „Me eum esse“ при всей установочности, нарочи­ том противопоставлении мира поэтической грезы ми­ ру реальному , — прежде всего лирическая повесть Брюсова о самом себе. В ней ярко отразился 1896 год из жизни поэта, принесший ему физические страдания, мучительные сомнения и одиночество. Расширение хронологических рамок до 1897 и даже до 1898 года включительно, сделанное Брюсовым в последующих редакциях за счет созвучных духу этой книги стихов, не имеет принципиального значения, так как не нарушает ее архитектоники в целом. К тому же эти дополнения, в большинстве своем, вклю- 1 ЦГАЛИ, ф. 1223, on. I, ед. хр. 3, л. л. д. 27 об. и 28. 2 ЦГАЛИ, ф. 56, оп. 2, ед. хр. 10, л. д. 25 об. 5 — 229 65

чены в новые циклы, окончательно оформившиеся только в Полном собрании сочинений. Начало работы Брюсова над „Me eum esse“ можно датировать январем 1896 года. К этому време­ ни (8 января) относится буклет двустиший «Весна» с характерно импрессионистским восприятием мира, верленовской элегичностью и тихой грустью несбыв- шихся надежд: Белая роза дышала на тонком стебле. Девушка вензель чертила на зимнем стекле. Девушка долго и долго ждала у окна. у_ *»• Где то за морем тогда расцветала весна. Несколько дней спустя (12 января) Брюсов пишет строки, уже омраченные «веянием смерти», в кото­ рых на первый план выдвигает тему безысходного одиночества и отвращения к «примелькавшейся моно­ тонности» «безжизненного мира»: И нет никого на земле С любовью ласкающим взором! Одна паутина во мгле Висит безобразным узором. Часы неизменно идут, Идут и минуты считают... О, стук перекрестных минут! — Так медленно гроб забивают1. Чем вызвана и чем объясняется такая резкая идейная и эмоциональная контрастность этих двух стихотворений, написанных на протяжении одной и той же недели? Намеренной установкой поэта на по­ этизацию одиночества и смерти? В какой-то мере — да. В известной степени, т. к. второе стихотворение отражает и вполне реальные переживания и ощуще­ ния Брюсова, связанные с затянувшейся болезнью, пребыванием в больнице и вынужденным отрывом от людей. Кривая настроения Брюсова в эти дни 1 ЦГАЛИ, ф. 56, оп. 2. ед. хр. 10, л. д. 28. 66

постоянно меняется. Надежда на скорое освобож­ дение из-под опеки врачей часто оставляет его, усту­ пая место приступам уныния и отчаяния. Убедитель­ ным подтверждением тому являются письма к Петру Перцову, в которых Брюсов рассказывает о своем состоянии. «Поздравление с новым годом,— писал он ему 25 декабря 1895 года,— обычай очарова­ тельный. Я пожелаю Вам всего хорошего, а Вы поже­ лайте мне всего лучшего, ибо настоящее для меня довольно-таки плохо. Если я умру, окажите мне пос­ леднюю услугу и пристройте в какой-ниб/удь/ газете некролог о молодом поэте, «обладавшем некоторым талантом, но загубленном символизмом»1. Через несколько дней, 5 января 1896 года, ему же и о том же: «По примеру покойного Верлена, обре­ таюсь в больнице и пишу Вам, созерцая ряд скле­ пов-кроватей. По началу письма, Вы догадываетесь, что все житейские новости для меня недоступны — да­ же январских журналов не видел. Одичал даже не­ много»2. И, наконец, 25 февраля ему же: «Привет после долгой разлуки, которая чуть-чуть не стала сов­ сем долгой. Смерть готова была «убаюкать меня», как выражается поэт, «не имеющий понятия о поэ­ зии». Не писал я Вам раньше, п/отому/ ч/то/ все ждал некоего подъема духа, который мне казался обязательным для выздоравливающего. Но дни про­ ходят, ничего подобного нет, настроение серо и все по-будничному»3. Даже новогоднее послание Марии Павловне Сорочинской-Ширяевой перед которой Брюсов меньше всего играл роль таланта, «загублен­ ного символизмом», он завершает словами: «Надеюсь в случае моей смерти слышать твой голос над моей могилой. Умирающий и твой Валерий Брюсов»4. Брюсов был поэтом и, естественно, весь этот 1 Письма В. Я. Брюсова к П. И. Перцову, стр. 59. 2 Там же, стр. 6 0 —61. 3 Там же, стр. 63. 4 Письма В. Я. Брюсова к М. П. Сорочинской-Ширяевой. Гослитмузей Груз. ССР, № 19426-6/295. Автор сердечно благо­ дарит тбилисского брюсоведа К. С. Герасимова, ознакомивше­ го его с этими письмами. 67

комплекс «замогильных» настроений получил адек­ ватное выражение в стихах, основательно ^приправ- ленных декадентскими специями. В то же время ост­ рое ощущение болезни не приняло у него формы «ухода в болезнь». Волевое начало, присущее Брю­ сову, чаще всего брало верх и возвращало его из «залетейских немых берегов» к жизни, к литературе, к творчеству. Об этом свидетельствуют и письма к Перцову, где, наряду с оценкой своего болезненного состояния, содержатся пространные рассуждения о новинках современной поэзии, раздумья о новой кни­ ге, и, наконец, рождение таких стихов, как «Тайны мрака побелели» (декабрь 1895 —февраль 1896), где силы «возрождения» к жизни торжествуют над «неземными акварелями» смерти: И в моей душе усталой Брезжит день лазурно-алый, Веет влагой возрожденья,— Но туманные сомненья Нависают, как бывало, И дрожат во мгле сознанья Сладострастные желанья. А несколько позже (15 марта) Брюсов написал на­ стоящий гимн животворным силам весны, в котором от декадентского восприятия мира не остается и следа: Холод ночи; смерзлись лужи; Белый снег запорошил. Но в дыханьи злобной стужи Чую волю вешних сил. Завтра, завтра солнце встанет. Побегут в ручьях снега, И весна с улыбкой взглянет На бессильного врага1. Не случайно Брюсов включил это стихотворение в „ЛАе eum es е “ только в Полном собрании сочине­ 1 В. Брюсов. Полное собрание сочинений, т. I, стр. 179. 68

ний. т. е. когда взгляды его на жизнь и литературу во многом изменились. К этому же времени относится и стихотворение «Как царство белого снега» (23 марта), в котором Брюсов, определяя свои общественно-литературные позиции в духе сформулированного им еще в февра­ ле замысла „Me eum esse“. намечает основные вехр дальнейшего развития своего творчества. «Гигант­ ская насмешка» над человечеством и здравым смыс­ лом приобретает в этих стихах вполне конкретное содержание и по существу, становится декларацией декадентского эгоцентризма в литературе. Заняв по­ зиции «в мире холодного сна» крайнего индивидуа­ лизма. Брюсов демонстративно отрекается от связи с окружающим миром и объявляет своим идеалом аб­ страгированную от «тревог Вселенной» «неземную красоту»: А я всегда, неизменно, Молюсь неземной красоте; Я чужд тревогам вселенной, Отдавшись холодной мечте. Отдавшись мечте, —неизменно Я молюсь неземной красоте. Поклонение «неземной красоте», созданной меч­ той художника, противопоставление реальным крас­ кам жизни искусственной, созданной холодным вооб­ ражением красоты, утверждение превосходства ис­ кусства над жизнью, ницшеанская поэтизация индиви­ дуализма, проходящая красной нитыо через все сти­ хотворение и подчеркивающееся даже его формой, составляют основу не только программы «Книги но­ вых стихов», но и всей эстетической системы Брюсо­ ва этих дней. Это дает полное основание считать «Как царство белого снега» программным произве­ дением, а все другие стихи „Me eum esse“ в которых Брюсов касается вопросов искусства (в том числе и ставшие хрестоматийными стансы «Юному поэту»),— произведениями, где он лишь развивает и уточняет отдельные аспекты своего отношения к «поэзии и 69

правде». Стансы «Юному поэту», открывавшие и ру­ копись, и первое издание „Me eum e s s e при всей своей определенности не вмещают в себя этико-эсте- тической концепции поэта, и, тем более, не исчерпы­ вают содержания цикла «Заветы», отражающего раз­ личные стороны поэтического мира Брюсова. Этой цели значительно больше соответствуют холодные эгоцентрические строки стихотворения «Как царство белого снега»; его-то и выдвигает Брюсов на первый план в последующих изданиях своей книги. Однако стихи Брюсова, даже написанные в ско­ ром времени после создания этого поэтического ма­ нифеста, свидетельствуют, что поэт далеко не всег­ да был последователен в осуществлении им же са­ мим намеченной программы. Здоровое начало, отме­ ченное в «Третьей страже» Максимом Горьким, в какой-то мере было присуще Брюсову уже в это вре­ мя и, вступая в острый конфликт с декадентской уста­ новкой, нередко побеждало. Так, например, всего через несколько дней после поэтического оформле­ ния своей эстетической платформы, Брюсов создает стихотворения «В вагоне» и «Из окна»1 , где чары «холодной мечты» несколько отступают, открывая доступ к сердцу поэта и другим настроениям: Месяц бледный, словно облако, Неподвижный, странный лес, Там далеко шпиль — и около Золотой, блестящий крест. Поезд вьется быстро, медленно, Скрылся лес и нет креста,— Но з лазури тайна месяца Неизменна и чиста. Или: 1 В первом издании eum esse“называлось «В вагоне-2». В последующих изданиях оба стихотворения даны без назва­ ния, см.: В. Брюсов. „Me eum esse\",стр. 39 и ЦГАЛИ, ф. 56, оп. 2, ед. хр. 10, л. д. 20 об. 70

Мерный шум колес, Поле, ряд берез, Много мутных грез, Мчимся, мчимся, мчимся... Эти, совершенно непохожие друг на друга ни по ритму, ни по настроению стихи являются трансфор­ мированным отражением реальных впечатлений и ощущений поэта, связанных с поездкой в Петербург, которая, судя по его письмам, состоялась в первых числах апреля 1896 года1. Решая в них тему «скита­ ний» в традиционном импрессионистическиминорном ключе, Брюсов далек от установки на конфликт со здравым смыслом. Вообще многие, в том числе «та­ инственные» и «страшные» образы лирики молодого Брюсова имеют в своей основе своеобразно преобра­ женные в поэтическом сознании события и явления окружавшей его жизни. Любопытна в этом отноше­ нии маленькая дискуссия, развернувшаяся вокруг строки «упав на седой подоконник» из стихотворения «Летучая мышь», о которой Брюсов поведал в одном из писем Перцову: «Бальмонт (делая жест). Брюсов! Вот это сти­ хотворение! (Его обычай хвалить все вплоть до той минуты, когда стих/отворение/ будет напечатано: после этого все проклинается). Фриче (юный кандидат в наши профессора; мед­ ленно и значительно). А что же это собственно озна­ чает? Бальмонт (в порыве). Что означает! Ты один мо­ жешь спросить это! «Седой подоконник»... так у вас сказано? — О! Это уже много значит. Фриче (окончательно недоумевая). «Седой подо­ конник»? Бальмотн. «Седой подоконник»! Несмотря на «бледные ноги», я все-таки в вас верю, Брюсов! См. письмо к М. П. Сорочинской-Ширяевой из Петербур­ га, датированное 5 апреля 1896 г. Гослитмузей Груз. ССР. № 19409-6/295. 71

Фриче. Мне кажется, и «бледные ноги» и «седой подоконник» ровно ничего не значат. Курсинский (имитируя интонацию Бальмонта) Есть слова, которые выше своего значения. (Недоуме­ ваю я). Бальмонт. Ах. В/ладимир/ М/аксимович/ (с Фри­ че — они на «ты»; но зовут др/уг/ др/уга/ по и/мени/ и о/тчеству/)! Ты этого не поймешь. Я знаю целую гамму ощущений, которых не знаешь гы, п/отому/ ч/то/ ты не поэт. (Внезапно). Представь­ те себе дом покоем; громадное, громадное количество окон и в каждом на подоконнике восковая свеча. (Курсинский изображает мистический трепет). Бальмонт. Молчи! Ты прозаик! Ты профессор! Знаете, Брюсов, при вашем «седом подоконнике» мне представилась длинная, длинная галерея, и по ней во всю длину лежат, лежат цветы, побледневшие, бессильные и умирают Курс/инский/. Да! «Седой» удивительно удач­ ный эпитет Голиков. (Юный символист, приспосабливаемый для 4 вып/уска/; робко). В/алерий/ Я/ковлевич/, а что же вы хотели сказать этим эпитетом? Я показываю на подоконники своей комнаты; они сделаны из белого камня с белыми жилками. Об­ щее разочарование»1 . Зима и весна 1896 года не были периодом боль­ шой творческой активности Брюсова. Университет­ ские дела, частые приступы ревматизма, «монотон­ ное однообразие» домашнего быта, «шум, семейные разговоры, глупость родных»2, заботы, связанные с реализацией плана второго издания «Шедевров» и т. д. — все это раздражало, отвлекало, мало распола­ гало к общению с музой. И все же стихотворения, соз­ данные в это время, составляют довольно ощутимую, хотя и очень разнородную по содержанию часть „Me eum esse“. Среди них программное «Как цар­ ство белого снега», близкие к нему по духу «И ночи, и дни примелькались», «Прохлада утренней весны», «И снова дрожат они, грезы бессильные», а также решенные в совершенно ином эмоциональном 1 Письма В. Я. Брюсова к П. П. Перцову, стр. 5 5 — 56. 2 В. Брюсов. Дневники, стр. 24. 72

ключе: «Весна». «Холод ночи; смерзлись лужи», «Тайны мрака побелели». Сюда же относится ряд про­ изведений, например, «Сон пророческий», которые Брюсов по разным соображениям не включил в пер­ вое издание новой книги. Летняя поездка Брюсова на Кавказ связана с но­ вым творческим подъемом. Несмотря на отчаянное сопротивление чарам южной природы, Кавказ в щед­ рости своей одарил вдохновением и Брюсова. Здесь он написал большое количество стихов для „Me eum esse“ и закончил основную редакцию этой книги; однако дар Кавказа содержал начала, несовместимые с декадентским мироощущением поэта. Не случайно еще в Пятигорске Брюсов впервые, пусть интуитив­ но, почувствовал первые признаки надвигающегося творческого кризиса. Восьмого июня 1896 года Брюсов выехал в Пяти­ горск. Паломничество на юг связано было у Брюсова с надеждой на исцеление от болей физических и, на­ до полагать, с надеждой на временное избавление от болей духовных, которые каждодневно причиня­ ла ему застойная обстановка московского домашне­ го и общественного быта. «Романтическое» и несколько затянувшееся путе­ шествие Брюсова было для него весьма благотвор­ ным прежде всего с точки зрения творческой. Так. например, только за несколько дней, прове­ денных Брюсовым в пути на кавказские минераль­ ные воды, он написал ряд стихотворений, вошедших в пятигорскую рукопись „Me eum es-e“. Примечательно, что, почувствовав новый приток творческих сил, Брюсов сразу же возвращается к своим старым замыслам и очень деятельно начинает осуществлять программу„Ме eum e^se\".Именно в рус­ ле развития этой программы написаны, ставшие клас­ сикой русского декаданса, стихотворения «Четкие линии гор» и «Есть что-то позорное в мощи приро­ ды». Расширяя идейный диапазон стихотворения «Как царство белого снега», Брюсов демонстративно противопоставляет в них созданный в «тайных меч­ тах» мир «идеальной природы» — враждебному 73

«лучам красоты» и «позорному» реальному миру, красоту вымысла — красоте жизни: Есть что-то позорное в мощи природы, Немая вражда к лучам красоты: Над миром скал проносятся годы, Но вечен только мир мечты. Декадентская установка на утверждение примата «идеальной» природы и «вечного» мира мечты над жизнью здесь совершенно очевидна. В эти же дни обретают жизнь и стихи «Я действительности нашей не вижу», посланные Курсинскому в качестве перво­ го кавказского привета сразу же по приезде в Пяти­ горск, названные первоначально «Пятой прелюди­ ей», где ницшеанский индивидуализм и неприятие мира достигают своего апогея и делают эти стансы одним из самых мрачных произведений во всем твор­ ческом наследии поэта. Характерно, что декадентской концепции «враж­ дебности» природы миру красоты, идее ее «несовер­ шенства» Брюсов в эти дни намеренно пытается придать форму категорического императива своего отношения к природе и жизни в целом. Что это так, подтверждают письма поэта к Владимиру Курсинско­ му и Петру Перцову, являющиеся весьма убедитель­ ным комментарием к стихам «Создал я грезой моей мир идеальной природы». «Живу я теперь,—пишет он Станюковичу,—■в городе, прославленном Лер­ монтовым, занимаюсь починкой своего здоровья и до сих пор продолжаю изумленно поглядывать на те холмики, которые носят громкие названия Машук и Бештау. Вообще во время моего маленького путе­ шествия (я ехал через Симферополь ч Новороссийск) я достаточно разочаровался в природе. Прекрасны вы, брега Тавриды, Когда вас видишь с корабля При свете утренней Киприды... 74

Я смотрел и напрасно искал в себе восхищений. Самый второстепенный художник, если бы ему дали вместо красок и холста настоящие камни, воду, зе­ лень — создал бы в десять раз величественнее и очаровательнее. Впрочем, думаю еще съездить к Казбеку и Эльбрусу, может, там что есть»1. То же самое, причем слово в слово, Брюсов повторяет и в письме к Перцову. Вспоминая о своем неприятии природы, Брюсов уже в зрелые годы писал. «Если это не было неправ­ дой, то и не совсем было правдой, так я хотел чувство­ вать, но на самом деле, «бессилие» (перед мечтой) природы — пленяло втайне очи»2 . Таким образом, декадентское пренебрежение к природе было уста­ новкой, которая лишь на некоторое время овладела умом, но не сердцем Брюсова. Очень скоро ему уда­ лось избавиться от этой болезни. Так, уже весной 1898 года, отдыхая с семьей в Крыму и наслаждаясь южным морем, Брюсов заносит в дневник весьма от­ кровенное признание: «Два года тому назад, проез­ жая по Крыму, я не решался без дум наслаждаться природой. Я был рабом предвзятых мнений и по­ ставленных себе целей»3. Об этом же говорит он и в своих воспоминаниях: «Мое пренебрежение к приро­ де с меня, как сказали бы люди положительные, «соскочило», и я уже не мешал своим глазам радо­ ваться пестроте далей, расстилаемых горных скло­ нов»4. Уже сам факт выхода Брюсова за границы сте­ реотипа привычной домашней обстановки и обычных московских связей имел для него большое значение. Новая обстановка, новые впечатления, новые люди и новый ритм жизни — все это в определенном отно­ шении воздействовало на душу поэта, порождало чувства и настроения, совершенно не похожие на ста­ рые. Брюсов явственно ощутил это уже в вагоне 1 ЦГАЛИ, ф. 56, on. 1, ед. хр. 113, л. д. 37. 2 В. Брюсов. Детские и юношеские воспоминания,— «Но- вый мир», 1926, № 12, стр. 118. (Курсив мой. — В. Д.). В. Брюсов. Дневники, стр. 36. (Курсив мой. — В. Д.). 4 В. Брюсов. Детские и юношеские воспоминания, стр. 120. (Курсив мой, — В. Д.). 75

поезда. «Каждый день,— писал он М. П. Соро’чин- ской-Ширяевой о своем путешествии,—в течение этой недели было что-нибудь новое...»; Во второй половине дня четырнадцатого июня Брюсов прибыл в Пятигорск. Здесь на Теплосерной улице в доме купца Савельева2 он прожил около трех месяцев и возвратился в Москву в начале сентября. Лето 1896 года, проведенное Брюсовым в Пяти­ горске, не было «курортным» в общепринятом смыс­ ле этого слова. «Занимаясь починкой своего здоро­ вья», Брюсов много и продуктивно работал, чему немало способствовало относительное одиночество и некоторая отрешенность (особенно на первых по­ рах) от многочисленных соблазнов курортной жиз­ ни. Сообщая М. II. Сорочинской-Ширяевой о приня­ том им по приезде на Воды «благонамеренном» рег­ ламенте, Брюсов заключает: «Видишь, какая мир­ ная жизнь: свободного времени думать и скучать— довольно. Пожелай мне не изменять своего время­ препровождения»3. Даже тогда, когда мирное «вре­ мяпрепровождение» основательно опротивело ему и он стал «по-гусарски» бороться со скукой, Брюсов не отходил от напряженных литературных исканий. Уже в первые дни пребывания Брюсова в Пяти­ горске работа над «книгой новых стихов» значитель но продвинулась вперед: «Понемногу пишется „Ме eum esse“ ’—записывает он 27 июня , в дневнике.— Мне доставляет наслаждение, что эти стихи совер­ шенно не похожи на „Chefs d'oeuvre\", словно кто дру­ гой писал»4. Двумя днями позднее в письме Курсин- скому, как бы расшифровывая значение этой днев­ никовой записи, Брюсов сообщает: «Живу я мирно, читаю, что могу найти в здешней библиотеке и пишу без конца, особенно стихотворения. У меня есть уже около 30 стихотворений, которые могут войти в „Me eum esse“. По форме они блистают новшества­ 1 Письма В. Я. Брюсова к М. П. Сорочинской-Ширяевой. Гослитмузей Груз. ССР, № 19413-6/295. 2 Ныне улица Урицкого, дом № 11. 3 Письма В. Я. Брюсова к М. П. Сорочинской-Ширяевой, № 19413-6/295. 4 В. Брюсов. Дневники, стр. 24. 76

ми; так, в некоторых мужские рифмы рифмуются с женскими (ты скажешь, это невозможно. Я сам так думал, пока не написал). В других рифмуются не кон­ цы слов, а третьи слоги от конца; в третьих вместо рифмы ассонансы; размера общепринятого нет ни­ где — и т. д. и т. д.»1. Большинство стихотворений, написанных в Пяти­ горске, в том числе и стихи с ярко выраженной дека­ дентской тенденцией (такие, как, например, «Юному поэту» и «Последние слова») имеют в основе своей совершенно определенный реальный подтекст и тес­ но связаны с теми или иными событиями личной жиз­ ни поэта. В этом отношении они мало чем отличаются от стихов „Me eum esse“, созданных раньше. Показательна история создания стансов «Юному поэту», которые развивают и уточняют точку зрения Брюсова на роль поэта и поэзии, высказанную им в стихотворении «Как царство белого снега». Неодно­ кратно обращаясь к этой очень острой и злободнев­ ной проблеме, Брюсов вновь сталкивается с ней, раз­ мышляя над планом «Истории русской лирики». В процессе этих раздумий у Брюсова возник ряд сооб­ ражений, которые представляются ему «теорией но­ вой поэзии», но по существу только варьируют тради­ ционные декадентско-эстетские взгляды. «Занят я здесь,— писал он 22 июня Владимиру Станюкови­ чу-— писанием предисловия к «Истории русской ли­ рики», где намерен изложить свои взгляды на поэзию и символизм; надеюсь, после этого предисловия все должны будут признать хотя то, что это один из впол­ не возможных взглядов,— теория вполне последова­ тельная и определенная. 1. Поэзия и беллетристика — две совершенно раз­ личные области. 2. Природа для поэзии — только модель, и пото­ му поэзия должна быть как можно более чуждой жизни... 3. Эстетическое наслаждение состоит в бесчислен ном ряде настроений, которые могут быть вызваны только поэзией (не жизнью)2. 1 ЦГАЛИ, ф. 1223, on. 1 ед. хр. 3, л. л. д. 35 и 35 об. 2 ЦГАЛИ, ф. 56, on. 1, ед. хр. 113, л. д. 37 и 38. 77

Таким образом, «теория вполне последователь­ ная и определенная» была сформулирована; она бы­ ла^ как говорится, на кончике пера поэта. Вскоре слу­ чай свел Брюсова с юным поэтом Александром Браи­ ловским. «Только что.— записывает он 10 июля в дневнике,— познакомился с юным поэтом, Алексан­ дром Браиловским,— лет 13-ти, знавшим меня по ре­ цензиям. Он провел у меня весь вечер. Конечно. я победил большинство предубеждений, которые были у него против меня. Странный, юный и серьезный человек. Будем ждать дальнейших встреч»1. Брюсо­ ва заинтересовал этот не по годам развитый гимна­ зист. В письмах к Александру Лангу Брюсов сообща­ ет о новых встречах с Браиловским и о том, что он посвятил ему, написанные 15 июля, стансы «Юно­ ша бледный со взором горящим», т. е. свой знамени­ тый манифест «Юному поэту». Вряд ли Брюсов очень серьезно относился к поле­ мике с юным оппонентом (слишком уж велика была разница и в возрасте, и в знаниях!), однако встреча с «юношей бледным» натолкнула его на мысль еще раз воплотить в стихи свое поэтическое кредо: «не живи настоящим», «не люби, не сочувствуй», «сам лишь се­ бя обожай беспредельно», «поклоняйся искусству, только ему — безраздумно, бесцельно». Ничего принципиально нового Брюсов здесь не говорит. По существу эти стихи только развивают сформулиро­ ванный в письме Станюковичу тезис: «поэзия долж­ на быть как можно более чуждой жизни», и, выска­ занные еще раньше мысли о поклонении «неземной красоте» и безразличии поэта к «тревогам Вселен­ ной». Любопытно, что обращение к «юному поэту» •— «юноша бледный со взором горящим»—совпадает с портретной характеристикой Браиловского в письмах к Лангу: старообразный мальчик с красивыми зубами и блестящими глазами. Значительная часть стихотворений пятигорско­ го периода, вошедших в цикл„Ме eum esse11 «Лю­ бовь», можно полагать, связана с именем Марии Пав­ ловны Сорочинской-Ширяевой и с «маленькой любо­ 1 В. Брюсов. Дневники, стр. 2 4 —25. 78

вью» Брюсова к юной курортнице из Кутаиса — Ка- теньке К. Мария Павловна Сорочинская-Ширяева, с кото­ рой Брюсов был в добрых дружеских отношениях, начиная с 1894 г., видимо, и была той самой «Мари­ ей», подсказавшей поэту «серебристую рифму Мари» стихотворения «Побледневшие звезды дрожали», на­ писанного 24 июня в Пятигорске. Ей же посвящено стихотворение «Я помню вечер бледно-скромный» и несколько других, ретроспективно отражающих различные стороны их отношений. Связывать эти по­ священия с именем другой Марии —дорожной попут­ чицы Брюсова,— гимназистки из Нарвы, которая назначила ему свидание «во второй четверг» сентяб­ ря «у здания женской гимназии в 9 часов утра» — нет оснований, т. к., во-первых, слишком мимолетен был этот «морской роман», и, во-вторых, топонимика этих стихотворений никакого отношения к морю не имеет1. В письмах к Сорочинской-Ширяевой Брюсов очень подробно рассказывает о своем пятигорском увлечении. «Я немножко влюблен,— пишет он ей 10 июля,— но это нисколько не удивительно. Ей пятна­ дцать лет, она все смеется и болтает ногами. Ты, ко­ нечно, находишь все это вполне естественным...» и дальше, в постскриптуме,— «...если бы ты увидела К., ты бы ее сама полюбила. Она такая маленькая девочка, что это возможно»2. Вскоре К. поведала Брюсову о том, что она влюблена в бедного худож- ника-поляка, что родители препятствуют этой люб­ ви и собираются выдать ее замуж за «богатого офи­ цера», отдыхающего тут же в Пятигорске. Это при­ знание сделало отношения поэта и К. более ровными: «Вот моя маленькая любовь и кончилась,— сообщает он Сорочинской-Ширяевой 13 июля,— видишь, как 1 Об этом Брюсов рассказывает в письме Курсинскому, см.: ЦГАЛИ, ф. 1223, on. 1, ед. хр. 3, л. д. 28. 2 Письма В. Я. Брюсова к М. П. Сорочинско-Ширяевой, № 19416-6/295. 79

скоро! Не стоило и ревновать»1. Следующее письмо к ней — 15 июля — Брюсов завершает стихами, в которых выражает свое отношение к признанию «маленькой девочки»: Летний вечер пышен, Летний вечер снова... Мне твой голос слышен: «Я люблю другого». Сердца горький трепет Полон чар былого... Слышен тихий лепет: «Я люблю другого». Смолкни, праздный ропот! Прочь упрек! Ни слова!.. Слышен, слышен шопот: «Я люблю другого»2. Стихи эти написаны 13 июля, видимо, сразу же после «решающего» объяснения с К. Характерно, что в них не чувствуется ни горечи отвергнутой любви, ни эгоистических упреков ущемленного самолюбия. Это подтверждает и письмо к Сорочинской-Ширяе- зой, где, сочувственно говоря о перепитиях любви К. к бедному художнику, Брюсов сообщает о своем намерении «бескорыстно освободить ее от А. П.»3. Что, кстати, он и пытался сделать, предложив этому офицеру прекратить ухаживания. Безусловно, с «маленькой любовью» связаны и другие стихи, созданные в эти дни. В письме Кур­ синскому Брюсов приблизительно определяет их круг, включая в него и написанное ранее стихотворе­ ние «И снова дрожат они, грезы бессильные», кото- 1 Письма В. Я. Брюсова к М. П. Сорочинской-Ширяевой, № 19412-6/295. 2 Письма В. Я. Брюсова к М. П. Сорочинской-Ширяевой, № 19411-6/295. 3 Письма В. Я. Брюсова к М. П. Сорочинской-Ширяевой, .V? 19412-6/295. 80

рое. видимо, должно было выразить отношение поэта к своему курортному увлечению. Во. зторой половине июля Брюсов написал стихот­ ворение «Последние слова», которое, как и стихотво­ рение «И ночи, и дни примелькались», является од­ ним из самых мрачных и упадочных стихов „Me eum esse‘ . Исследователи творчества Брюсова совершен­ но справедливо отмечают, что пессимизм и декадент­ ское неприятие «страшного мира» буржуазной пош­ лости достигает в них впрочем, и во всем сборнике, своего апогея. Д. Максимов, например, рассматрива­ ет наличие этих настроений как проявление «серьез­ ного внутреннего кризиса», переживавшегося в это время Брюсовым, и тесно связывает его с началом кри­ зиса творческого1. Эта точка зрения совершенно спра­ ведлива в плане общей оценки цикла «Веянье смер­ ти» и книги .Me eum esse“ в целом. В то же время стихотворение «Последние слова» не является толь­ ко следствием намеренной декадентской установки на поэтизацию смерти по формуле: «красота и смерть—неизменно одно». Оно — как и многие другие стихи книги—отражение вполне реальных, без дека­ дентской игры в жмурки со смертью, переживаний Брюсова, вызванных резким ухудшением здоровья. «Я опять расхворался,— пишет он 23 июля Сорочин­ ской-Ширяевой,— совсем болен, и начал следовать вашим советам: лечусь старательно...»2. Неделей позднее — 31 июля — тот же минор и отчаяние: «Я расхворался окончательно: очень деятельно занима­ юсь лечением, но пользы пока мало, ни о каких А. II. не думаю: до их ли дрязг, когда дело идет очень серьезно о собственной жизни-и смерти!»3. В пись­ ме Курсинскому от 3 августа Брюсов прямо связыва­ ет «Последние слова» со своим состоянием: «С неде- лю>— пишет он ему,— был я совсем болен и по обык­ новению дошел до отчаяния и до мыслей о самоубий­ стве». 1 Д. Максимов. Брюсов Поэзия и позиция, стр. 64. 2 Письма В. Я. Брюсова к М. П. Сорочинской-Ширяевой, № 19417-6/295. 3 Письма В. Я. Брюсова к М. П. Сорочинской-Ширяевой, № 19418-6/295. 81 6 —229

...Как горько умирать, не кончив, что хотел, 4 • Едва найдя свой путь к восторгам идеала! '• • Так много думано, исполнено так мало!1 С болезнью Брюсов связывал, видимо, не только эти, но и некоторые другие стихи цикла«Веянье смерти». Не случайно в пятигорской редакции „Ме eum esse, он называет его «Болезнь», а в первом изда­ нии к новому названию — «Веянье смерти» — до­ бавляет в скобках: «Прошлое», подчеркивая этим не­ посредственную связь стихов цикла с личностью ав­ тора2. Спустя много лет, готовя „Me eum esse“ для Полного собрания сочинений, Брюсов отказался и от этого уточнения — «прошлое», и от эпиграфа к циклу — «Как горько умирать, не кончив, что хо­ тел». Работа над „Me eum esse“ шла успешно. В двадцатых числах июля Брюсов завершил первую редакцию «Книги новых стихов» и выслал ее в Моск- Еу Лангу, снабдив рукопись «Предисловием редакто­ ра», которое очень ярко отражает острейший духов­ ный кризис, переживаемый в эти дни поэтом. „Ме eum esse“ ,— говорит он в этом, написанном от лица А. Миропольского (Ланга), предисловии,— послед­ няя книга Валерия Брюсова, который скончался (число) 1896 года в Пятигорске. Незадолго перед смертью автор сам составил рукопись этой книги, хотя далеко не считал ее законченной. Издатели надеются в непродолжительном време­ ни собрать в отдельном сборнике также все появив­ шиеся в печати переводы Валерия Брюсова»3. В этом очень характерном человеческом докумен­ те декадентское неприятие мира, отчаяние, вызванное болезнью и связанные с этим мысли о смерти и само­ убийстве, доведены Брюсовым до логического конца. К счастью, Лангу не пришлось вписывать в пропу­ щенную строку предисловия дату смерти Валерия Брюсова. В скором времени поэт, как он сам писал 1 ЦГАЛИ, ф. 1223, on. 1, ед. хр. 3, л. д. 44. 2 ЦГАЛИ, ф. 56, оп. 2, ед. хр. 10, л. п. 27. а ЦГАЛИ, ф. 56, оп. 2, ед. хр. 10, л. h. д. 4 и 5. 82

Курсинскому, снова «воскрес» для жизни, предпослав книге другое вступление, в котором говорит о себе • • уже в •настояща ем вр•е,' м, ени. Парадокс молодого Брю­ сова в том и состоит что очень часто, теряя вкус к жизни, впадая в глубокий пессимизм и доходя до мыслей о самоубийстве, он в то же время не забыва­ ет о призвании поэта, что мобилизует его волю к жиз­ ни и творчеству. Поэтому он думал о стихах и писал их даже тогда, когда, как ему казалось, он стоит на краю могилы. Характерны в этом плане строки «Пре­ дисловия редактора», в которых Брюсов выражает заботу о судьбе своих переводов. Дата «23 июля 1896 года. Пятигорск», выставлен­ ная в предисловии к первому изданию „Ме eum es-e“ совершенно точно определяет время и место завер­ шения работы над рукописью «Книги новых стихов», хотя само предисловие могло быть написано позднее, в Москве, при окончательной подготовке книги к пе­ чати. Эту дату подтверждает и письмо Брюсова к Со­ рочинской-Ширяевой, в котором он просит ее узнать у Ланга, получил ли он рукопись книги: «Лангу, писал он ей 31 июля.— я послал заказную посылку (мои стихи); получил ли он? —- сообщи»1. А 3 авгу­ ста Брюсов сообщил о завершении своего труда и Курсинскому: «В результате всех этих ощущений и размышлений,— писал он ему, связывая стихи с фак­ тами своего курортного бытия,— получилась книга „Ме eum esse, рукопись которой послана в Моск­ ву Лангу, где и хранится до моего приезда или моего самоубийства. Впрочем, судя по моему сегодняшне­ му ликующему настроению, второе опять надо от­ ложить»2. По строению и содержанию своему пятигорская рукопись Me eum esse\" значительно отличается от первого издания книги. Прежде всего в пятигор­ ской рукописи есть подзаголовок — «Книга новых стихов», который подчеркивает мысль, высказанную Брюсовым в письме Курсинскому, что эти стихи «блистают новшествами», что они «не похожи» на Письма В. Я. Брюсова к М. П. Сорочинской-Ширяевой, № 19418-6/295. 2 ЦГАЛИ, ф. 1223, on 1, ед. хр. 3, л. д. 44 об 83

«Шедевры», а «совершенно, совершенно иное». В окончательной редакции первого издания Брюсов, ви­ димо, по соображениям тактическим, отказывается от этого подзаголовка и пишет просто «Новая книга сти­ хов», что придает названию книги в целом совер­ шенно иной смысловой оттенок, т. к. первоначаль­ ная установка на новаторство отходит на второй п л а н 1. Из всего написанного до поездки на Кавказ и на Кавказе, Брюсов отобрал для пятигорского вариан­ та только 35 стихотворений, исключив все, что, по его мнению, выходило по содержанию или по форме за рамки идеи книги. Раскрывая ее программу, четко сформулированную в названии „Ме eum esse\", Брюсов разбивает все стихи на шесть циклов, при­ чем каждый из них отражает ту или иную сторону личности самого поэта. Пятигорская рукопись „Ме eum tsje\" открыва­ ется программным циклом «Заветы» (с эпиграфом «Красота и смерть—неизменно одно»), в котором Брюсов очень четко и последовательно определяет свое место на современном декадентском Парнасе. Сюда он отнес шесть стихотворений: «Юному поэту» (с посвящением Ал. Браиловскому), «Как царство белого снега», «Я действительности нашей не вижу», «Ветви склонились в мое окно», «И, покинув людей, я ушел в тишину», «Отреченье». По характеру сво­ ему это самые ущербные стихи сборника. Декадент­ ский эгоцентризм Брюсова, откровенное презрение к общественной жизни и общечеловеческим идеалам, культ «неземной красоты», граничащий с культом смерти, достигают в них наивысшего накала. В окончательную редакцию первого издания кни­ ги Брюсов включил в «Заветы» еще два стихотворе­ ния — «По поводу O efs d'oenvre\" и «Не плачь и не думай»,— которые в общем-то почти не меняют ни идейной, ни эмоциональной тенденции этого цикла. Следующий цикл «Видения» написан в совер­ шенно ином идейном и эмоциональном тоне. Катего­ рического отречения от жизни здесь уже нет: преоб- 1 См.: ЦГАЛИ, ф. 56, оп. 2, ед. хр. 10, л. д. 1. 84

ладают стихи верленовской тональности, тронутые элегическим раздумьем, действительно напоминаю­ щие несколько расплывчатые отражения видений жизни. Из восьми стихотворений этого цикла, вне­ сенных е пятигорский вариант будущей книги, — «Весна», «Она была в трауре», «С опущенным взо­ ром», «Рабыни» («Венчальные платья мы сняли»), «Едва ли ей было четырнадцать лет», «Звон отдален­ ный пасхальный», «Один ее взор выше тысячи звезд», «И снова бредешь ты в толпе неизменной», — Брюсов в первом издании оставляет только пять. Стихотворение «И снова бредешь ты в толпе неиз­ менной» он переносит в цикл «В борьбе», а парнас­ ское стихотворение «Рабыни» и «Звон отдален­ ный пасхальный» исключает вообще. Эпиграф с ярко выраженным декадентским мессианством — «Я при­ шел возвестить о победе, О победе свободной мечты»1 -Брюсов заменяет более скромным — «...Строгие строфы скользят невозвратно, Скользят и не ды­ шат—и вечно живут». Третий цикл в пятигорском списке называется «Борьба». Брюсов отнес сюда стихотворения: «Сум­ рак за черным окном», «Озеро снов» («В час, когда гений вечерней прохлады»), «Прохлада утренней весны», «Тайны мрака побелели», «Из бездны ужаса и слез», которые по содержанию своему отражают острый конфликт поэта с действительностью. Эпиг­ раф этого цикла — Из бездны ужасов и слез, По ступеням безвестной цели, Я восхожу к дыханью роз И бледно-палевых камелий. - в общем-то очень верно определяет суть этого кон­ фликта — постоянное противоборство идей радости жизни и настроений тоски, одиночества, надежд, глу­ бокого разочарования и уныния. В первом издании „Ме eum esse\" этот цикл с видоизмененным названием — «В борьбе (прош- 1 ЦГАЛИ, ф. 56, оп. 2, ед. хр. 10, л. д. 10. 85

л ое)»— Брюсов делает завершающим. Он исключает из него «Озеро снов» и дополняет стихотворениями: «Стаял снег; земля, каменья», «И снова бредешь ты в толпе неизменной», «День расцветает, встречая мечту», «Это матовым вечером мая», «О плачьте, о плачьте...», «Последние думы о яркой земле», что бо­ лее полно передает гамму чувств и настроений, пере­ житых поэтом; между прочим, на это обстоятельство обращает внимание читателя и подзаголовок —«Прош­ лое». В Полном собрании сочинений Брюсов, еще раз пересмотрев содержание цикла, дает ему новое назва­ ние — «В пути». Это существенно меняет автор­ скую оценку собственной духовной борьбы тех лет, которую Брюсов рассматривает теперь уже не как трагический, а как вполне естественный этап своего пути, своих творческих исканий. К циклу «Скитания», представляющему четвер­ тый раздел рукописи, Брюсов в качестве эпиграфа берет слова стихотворения «Четкие линии гор», ко­ торое достаточно полно определяет отношение поэта к «земной красоте», а следовательно, и к жизни во­ обще. Поэтому из шести стихотворений, отобранных для «Скитаний» в Пятигорске,— «Мерный шум ко­ лес», «Месяц бледный, словно облако», «Четкие ли­ нии гор», «Есть что-то позорное в мощи природы». «Утомленный сонный вечер» и «Дальний шум фон­ тана», оставляет в первом издании „Me ешп esse“ только первые четыре, ограничив ими весь цикл. Стихотворение «Утомленный сонный вечер», с его величественным засыпающим «вечно гордым» и «безмолвным» Эльбрусом, так же как и стихотворе­ ние «Дальний шум фонтана», где невольно, пусть «на минуту», признается обаяние земной красоты, явно противоречили брюсовской идее «несовершенства» природы: Дальний шум фонтана, Листьев тихий шум, Сладок миг обмана. Миг туманных дум.

Я молюсь кому-то, Я дышу весной, Веря на минуту Красоте земной1. Вот это невольное признание «красоты земной» не позволило Брюсову включить «Дальний шум фонта­ на» в „Me eum ess2“ даже в Полном собрании сочине­ ний, хотя в нем он значительно расширил «Скитания» за счет других стихов, как-то отражающих эту тему. Цикл «Любовь» представлен в пятигорской редак­ ции книги шестью стихотворениями: «И снова дро­ жат они грезы бессильные», «Сквозь туман таинст­ венный», «Я помню вечер бледно-скромный», «Лепе­ сток оцветающей розы», «Побледневшие звезды дро­ жали», «Это матовым вечером мая», которые отра­ жают, как уже говорилось, вполне реальные собы­ тия личной жизни поэта. Эпиграф в рукописи и в пер­ вом издании, где он говорит о «бессильных грезах» «ненужной любви», ни что иное как дань декадент­ скому отречению от «тревог вселенной», в том числе и от вечно живых тревог любви. Сам Брюсов отме­ чал, что в эти годы он был одинок, что он хотел, «но долго не смел любить»2. Не случайно любовь в сти­ хах этого цикла элегическая, чистая, робкая, без эро­ тической обнаженности, как это было в «Шедев­ рах», — По аллее прошла ты и скрылась... Я дождался желанной зари, И туманная грусть озарилась Серебристою рифмой Мари. Д. Максимов, говоря о любовной лирике молодо­ го Брюсова, совершенно справедливо замечает: «Прямолинейно-чувственная любовь сменяется у него порою противоположным ей романтическим об­ разом любви мечтательной и нежной3. Последнее | ЦГАЛИ, ф. 56, оп. 2, ед. хр. 10, л. д. 22 об 87 2 В. Брюсов. Днедники, стр. 37. 3 Д. Максимов. Брюсов. Поэзия и позиция, стр. 31.

прежде всего относится к „Me eum e>s-*.“ В первом издании книги из отобранных ранее стихов Брюсов оставляет только три: «И снова дрожат они, грезы бессильные» и связанные с именем Марии — «Я помню вечер бледно­ скромный» и «Побледневшие звезды дрожали». К ним он присоединяет написанные в Кисловодске сти­ хотворения «Свидание» и «В лабиринте аллей». Лю­ бовная лирика„Ме eum esse“отражает истинные чувст­ ва поэта, его искреннее стремление любить, его лю­ бовь, поэтому название цикла — «Любовь» — впол­ не соответствовало его содержанию. «Ненужной любовью» назвал впоследствии эти стихи Брю­ сов, когда на смену юношеским увлечениям пришли более зрелые чувства. В Полном собрании сочине­ ний Брюсов восстанавливает в правах стихотворения «Сквозь туман таинственный» и «Это матовым вече­ ром мая», а также дополняет «Ненужную любовь» стихотворениями: «Почему я только мальчик», «Меж скал разбитых», «Это было безумие грезы» и «Ан­ гел бледный». Стихотворение же «Лепесток оцве- тающей розы» под новым названием — «Софии С., подарившей мне лепесток розы» — он переносит з цикл «Скитания». Цикл «Болезнь» завершает пятигорскую руко­ пись. Он представлен стихотворениями: «И дни, и ча­ сы примелькались». «Бред» («Умереть!, умереть! умереть!»), «Последние слова», «Кончено! Кончено! Я побежден!». В первом издании книги Брюсов, по­ мимо того, что изменяет название «Болезнь» на «Ве­ янье смерти», чем придает циклу совершенно иной эмоциональный оттенок, делает его предпоследним и заканчивает„Me turn ез5е“циклом «В борьбе (Прош лое)». В этой перестановке есть большой внутрен­ ний смысл. Если за «веяньем смерти» все-таки сле­ дует «борьба», то не свидетельство ли это новой, пусть незначительной, победы здорового начала над декадентской поэтизацией смерти? Не первая ли ре­ акция на ощутимые симптомы уже начинающегося идейного и творческого кризиса? Пятнадцать лет спустя, готовя „Me eum esse“ для Полного собрания сочинений, Брюсов, теперь уже 88

зрелый и опытный мастер слова, вновь изменяет рас­ положение стихов в книге, в нужных случаях редак­ тирует их, стремясь исправить «явные промахи не­ опытной руки начинающего стихотворца»1. Он ис­ пользует этот случай для того, чтобы еще раз «пере­ смотреть сделанное... кое-что удалить, иное, если то возможно, исправить, многое же добавить»2. «Доба­ вить»..,. И Брюсов щедро «добавляет», расширяя книгу не только за счет произведений, по тем или иным причинам не вошедших в первое издание, но и за счет стихов времени „Me eum esse“.опубликованных з последующие годы в разных изданиях стихов и в периодической печати. Принципиальные изменения, внесенные Брюсо­ вым в „Me eum esse“B Полном собрании сочинений, сводятся к тому, что он образует в нем три новых цикла: «Мгновения», который и по содержанию и по месту становится между «Видениями» и «Скита­ ниями»; «Завершение», состоящий из стихов 1897 — 1898 годов; и цикл «Лирические поэмы», вобравший в себя не публиковавшуюся ранее поэму «Сон проро­ ческий» и новый вариант поэмы «Идеал», которая входила раньше в книгу «Шедевры». В конечном итоге Брюсов включил в раздел„М ееит e.-Si“ B Пол­ ном собрании сочинений 29 новых стихотворений, причем 17 из них впервые увидели свет только в этом издании. Даже беглое сравнение пятигорской рукописи „Me e u m e ‘ se“c первым изданием раскрывает ту боль­ шую и вдумчивую работу, которую проделал Брюсов в сентябре—октябре 1896 года, готовя свои стихи к печати. В конце октября Брюсов сдал рукопись в цензуру и вскоре получил разрешение печатать кни­ гу в полном виде. 5 ноября он заносит в дневник: «Пишу больше, чем прежде, но мало. Получил из цензуры „Me eum esse“—integrum. В университете — горько»3. 25 ноября — новая запись: «... печатаю „Me eum esse“.416 декабря Брюсов просматривает кор­ 1 В. Брюсов. Полное собрание сочинений, т. I, стр. 9. 2 Там же, стр. 8. 3 В. Брюсов. Дневники, стр. 25. 4 Там же, стр. 26. 89

ректуру, а 23-го из типографии А. И. Мамонтова ему доставляют сигнальный оттиск «Новой книги стихов». «Сегодня, — пишет он Бальмонту, — мне принесли первый экземпляр „Me eum esse\"1. Так начала свою жизнь вторая книга стихов Брю­ сова, книга, которая по существу подвела своеоб­ разный итог всему предшествующему этапу идей­ но-философских, гражданских и творческих исканий молодого поэта. По содержанию своему „Me eum esse“o4eHb субъ­ ективная, противоречивая и нервная книга. Ущерб­ ный декадентский эгоцентризм молодого поэта, его конфликт с обществом, со старой моралью, с жизнью вообще и многочисленные противоречия личного по­ рядка выражены в ней особенно ярко. Органически не принимая «страшный мир» бур­ жуазно-мещанского благоденствия, враждуя с ним идейно, Брюсов стремился развенчать этот мир эсте­ тически, показать неприглядную изнанку буржуазной респектабельности — продажную любовь, злачные места большого города, фатальную обреченность, че­ ловека в нем и т. п. Поэтому он и бросил решитель­ ный вызов одряхлевшей эпигонской литературе без­ временья, снисходительно проходившей мимо ужас­ ных гримас капиталистического мира. Этот вызов, в силу оторванности Брюсова от передовых идей эпо­ хи, принял остро декадентский характер. Это про­ явилось не только в эпатирующей «благонамеренно­ го» мещанина ломке традиционных норм, тематики и проблематики литературы, в нигилистической, по­ рой, переоценке классического наследия, но и в стре­ млении поэта найти новые слова и новые формы, ко­ торые были бы адекватны чувствам и настроени­ ям людей «конца века». Прежде всего этим вызовом, этой позицией, а не только влиянием Верлена и других французов, объясняется экспериментирование молодого Брюсова в области стихосложения. По форме своей „Me turn t s s e “B этом отношении одно из самых смелых и последовательных выступле­ ний молодого поэта. «Книга» действительно «бли­ стает новшествами» и совершенно не походит на все, 1 В. Брюсов. Дневники, стр. 26. 90

то, что он писал раньше. Отмечая значение новатор­ ства Брюсова для дальнейшего развития русской поэзии, Д. Максимов пишет, имея в виду прежде всего «Новую книгу стихов»: «Брюсов может быть назван зачинателем той грандиозной реформы в рус­ ском стихосложении, которая заключалась в утвер­ ждении права свободной тонической метрики занять равное положение с традиционным силлабо-тониче­ ским стихом»1. Книга „Me eum esse“ была по существу лебединой песней Брюсова — декадентствующего индивидуали­ ста и пророка «нового» искусства. Оторванность от большой жизни, крайний эгоцентризм, утверждение примата искусства над жизнью, — несмотря на со­ вершенно очевидную связь очень многих стихов кни­ ги с реальными событиями повседневного бытия поэ­ та, — достигают в„М еепт esse” гакой остроты, чго приводят Брюсова на грань духовной и творческой катастрофы. Смутное ощущение бесперспективности и ги­ бельности декадентского разрыва с жизнью Брюсов почувствовал, видимо, еще в процессе работы над „Me eum esse“ в Пятигорске. Это проявилось в не­ осознанном, быть может, по-настоящему тяготении Брюсова к русской классической литературе, в его стремлении по-новому прочитать и осмыслить твор­ чество Толстого, Достоевского, Тургенева. Предисловие к „Me eum esse“, основные мысли ко­ торого были сформулированы еще в Пятигорске, бы­ ло одним из первых проявлений начинающегося духовного и творческого кризиса. Обращаясь к чита­ телям, Брюсов пишет: «Я издаю книгу далеко не­ оконченную, в которой некоторые отделы только на­ мечены, — потому что не знаю, когда буду в состоя­ нии продолжать ее: может быть, завтра, может быть, через много лет. Мне кажется, однако, что в отрыв-' ках, уже написанных, достаточно ясно выступает ха­ рактер моей новой поэзии. Если мне и не суждено будет продолжить начатое, эти намеки подскажут остальное будущему другу. Приветствую его»1. 1 Д. Максимов. Брюсов. Поэзия и позиция, стр. 35. 91

В этом предисловии, помимо довольно откровен­ ной претензии на роль учителя «будущего друга»— поэта, содержится косвенное подтверждение того, что Брюсов, правда еще очень смутно, начинает пони­ мать, что он оказался в творческом тупике. Слова «издаю книгу далеко неоконченную.., потому что не знаю, когда буду в состоянии продолжать ее», ска­ занные Брюсовым о самом личном и самом индиви­ дуалистическом своем произведении, весьма и весь­ ма симптоматичны. Брюсову действительно «не суждено» было про­ должить начатое. Еще до выхода в свет новой книги он почувствовал острую неудовлетворенность своим созданием и первые признаки творческой депрессии. При этом Брюсов отлично понимал и откровенно при­ знавал, что одна из причин переживаемого им кризи­ са — отрыв от жизни. Довольно точно определив ис­ токи творческого бессилия, он пытается наметить радикальную программу духовного обновления. «Ны­ не, — записывает Брюсов в дневнике 26 ноября, — за несколько недель перед появлением в свет послед­ ней книги моих стихов, я торжественно и серьезно даю слово на два года отказаться от литературной деятельности. Мне хотелось бы ничего не писать за это время, а из книг оставить себе только три— Библию, Гомера и Шекспира. Но пусть даже это невозможно, я постараюсь приблизиться к этому идеалу. Я буду читать лишь великое, писать лишь в те минуты, когда у меня будет что сказать всему ми­ ру. Я говорю мое прости шумной жизни журналь­ ного бойца и громким притязаниям поэта-симр«листа. Я удалюсь в жизнь, я окунусь в ее мелочи, я позво­ лю заснуть своей фантазии, своей гордости, своему я. Но этот сон будет только кажущимся. Так тигр прикрывает глаза, чтобы вернее следить за жерт­ вой. И моя добыча уже обречена мне. Я иду. Трубы, с м о л к н и т е » 2. В этой весьма патетической и не лишенной эго­ центрической рисовки декларации-исповеди приме­ 1В. Брюсов.Ме eum esse, стр. 7. 2 В. Брюсов. Дневники, стр. 26. 92

чательно то, что Брюсов заявляет о своем намере­ нии отказаться от «громких притязаний поэта-сим- волиста», говорит о решении «удалиться» в жизнь, и, подобно Виктору Гюго, называет три величайших образца мировой лирики, эпоса и драмы: Библию, Гомера и Шекспира, традициям которых он намерен теперь следовать и писать «лишь в те минуты», ког­ да у него «будет что сказать всему миру». Если от­ влечься от «громких притязаний», которыми усна­ щена эта дневниковая декларация, то в ней содержат­ ся в общих чертах наметки какой-то части той буду­ щей программы, которая приведет поэта к созданию книги «Третья стража». В числе причин, вызвавших творческий застой, Брюсов называет и „ М - eum esse“. «Кажется я возвра­ щаюсь в ж изн ь,— заносит он в дневник 11 декаб­ ря. — Причин моего «удаления» было много: и внут­ ренние — измучен борьбой, реакцией после „Me eum e?s-:“. новые идеи, — и внешние— разъезд всех дру­ зей, неожиданно много денег...»'. Отрыв от жизни грозил Брюсову поэтическим са­ моубийством. Он вовремя понял это. Однако пра­ вильно поставленный диагноз еще не означает исце­ ления. Старые предрассудки, инерция, все еще цеп­ ко держали молодого поэта в своих путах, чему не­ мало способствовало и декадентское окружение. А кризис тем временем разрастался; ощущение творче­ ского бессилия становилось все острее и трагичнее. 16 декабря Брюсов заносит в дневник: «Сегодня чи­ тал я корректуру „Me eum esse“ , и ко мне верну­ лась жажда стихов... Муза, где ты! Увы, моя прежняя муза умерла, а новая, явившаяся мне средь утесов Кавказских гор, закрыла лицо и покинула меня, видя, как я оскорбляю ее лучшие заветы...»2. Шли дни... Дни поисков, надежд, разочарований. И в этом сложном и болезненном процессе самооб­ новления Брюсов все более и более отчетливо начи­ нал понимать, что мало просто уметь слагать стихи, ! В. Брюсов. Дневники, стр. 26. 2 Там же, стр>26. 93

что поэту нужна еще, помимо огненного пылающего вдохновения, и большая цель. Так 17 марта 1897 го­ да в дневнике Брюсова появляется новйй запись: «Писать? — писать не трудно. Я бы мог много рома­ нов и драм написать в полгода. Но надо, но необхо­ димо, чтобы было, что писать. Поэт должен переро­ диться, он должен на перепутьи встретить ангела, который рассек бы ему грудь мечом и вложил бы вме­ сто сердца пылающий огнем уголь. Пока этого не бы­ ло, безмолвно влачись «В пустыне дикой...»1. Эта запись примечательна тем, что, сознавая, что он все еще «влачится «В пустыне дикой», Брюсов как-то по-новому начинает представлять себе роль и место поэта в жизни общества. Поэт для него теперь уже не ушедший в мир холодной мечты келейник, слагающий строки далекие от жизни, а страстный пророк, у которого «вместо сердца пылающий ог­ нем уголь». Здесь Брюсов вплотную приближается к пониманию высокого идеала гражданской поэзии, приближается, но не принимает его. Слишком креп* ки были связи с прошлым, слишком неустойчива и эклектична была база, на которой пытался он в эти дни (да и в более зрелые годы) построить свои новые отношения с музой. И тем не менее процесс обновления шел, он сделался процессом необрати­ мым и живительным. Уже в конце 1897 года, записы­ вая в дневнике впечатления от встречи с Бальмон­ том, Брюсов сам констатирует это, определяя грани между своим прошлым и настоящим: «Я сам знаю,— пишет он, — что я ушел от его идеала поэта. Он хо­ тел, чтобы я остался «красиво-мертвым и печаль­ ным»... Но я воспрял для жизни, ожил, живу...»2. Так постепенно преодолевался кризис, так уходи­ ла в прошлое книга „Me eum e s s e “TaK постепенно опре­ делялось «особое место» Брюсова в русском симво­ лизме. Подводя первые итоги напряженной внутрен­ ней борьбы, Брюсов записывает в дневнике 8 мая 1898 года: «...О, много нужно было бы борьбы, чтобы понять ничтожество всех учений и целей, всех поче- 1 В. Брюсов. Дневники, стр. 2 8 — 29. 2 Там же, стр. 31. 04

му и зачем, — мнимой науки и мнимой поэзии!»1. А осенью того же года прямо называет „Me eum esse“ прошлым: «...Голос Бальмонта, — пишет он 4 октяб­ ря, — скорее, чем что иное, возвращает мне прош­ лое, меня времен „Me eum ез?е“и раньше — времени «И снова» или «Снегов»2. К счастью, это уже было прошлое. Процесс духовного и творческого кризиса был преодолен. Впереди была книга «Третья стра­ жа» и стихи, написанные по поводу «Русских симво­ листов»: Мы были дерзки, были дети. Мне помнятся и книги эти, Как в полусне недавний день. Нам все казалось в ярком свете... Теперь в душе и тишь и тень. Далеко первая ступень. Пять беглых лет —как пять столетий3. Кстати, четвертый отдел первого издания «Треть­ ей стражи» — «Картинки Крыма и моря», в кото­ ром содержится ряд блестящих зарисовок южной природы, — Брюсов, руководствуясь, видимо, общ­ ностью темы, относит к циклу «Скитания» книги „Me eum esse“, о чем свидетельствует авторская ремар­ ка на титульной странице этого отдела: «К „Me eum e«se„ к отделу «Скитания»4. Однако в последующие годы Брюсов от такого расширения „Me eum esse“ отказался и в Полном собрании сочинений рассматри­ вает «Картинки Крыма и моря» как вполне само­ стоятельный цикл «Третьей стражи»5. В. Брюсов. Дневники, стр. 37. 2 Там же, стр. 50. 3 В. Брюсов „Tertia Vigilia\", М., 1900, стр. 146. (Курсив мой. —В. Д.). 4 Там же, стр. 125. 5 См.: В. Брюсов. Поли. собр. соч., т. II, стр. 4 5 —67, цикл «У моря». 95

В. В. Рогов О ЦИКЛЕ СТИХОТВОРЕНИИ БРЮСОВА «СНЫ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА» (К проблеме жанра) Как ни странно, но из всего огромного, необозри­ мого литературного наследия В. Я. Брюсова его цикл стихотворений «Сны человечества», уникальный по замыслу и выполнению, не знающий аналогов в ми ровой поэзии, до сих пор привлекал к себе едва ли не минимальное внимание исследователей, а если и при­ влекал, то порождал в лучшем случае снисходитель­ ный отзыв о неудаче автора, а также мнение о прин­ ципиальной невыполнимости задач, в данном случае возложенных на себя Брюсовым, а то и о ненужности самого замысла. Подобное отношение к «Снам человечества» на­ блюдается даже в таких серьезных работах, как обе монографии о поэте, принадлежащие перу Д. Е. Мак­ симова1, в каждой из которых «Снам человечества» уделено по одному абзацу. В монографии Г. Лелеви- ча2 «Сны человечества» вообще не упоминаются ни разу. Наибольшему «разгрому» этот цикл подвергся в статье Виссариона Саянова, предпосланной изда­ 1 Д. Максимов. Поэзия Валерия Брюсова, стр. 82 — 83; Д. Максимов, Брюсов. Поэзия и позиция, стр. 64. 2 Г. Лелевич. В. Я. Брюсов, М.-Л., 1926. 98