Рассвет над Чулымом

Михайловича знали не только в Боготоле, но и в крае и во всей стране... Нарком земледелия за успехи в развитии садоводства наградил денежной премией, а редакция журнала “Юный нату­ ралист” избрала почетным членом. Его опытами по садоводству интересовались ученые сельскохозяйственной выставки в М оск­ ве. Но самое главное, в 1936 году он издал книгу “Опыт сибирс­ ких мичуринцев” ... Разве это не признание?! Федор Михайлович пристально посмотрел сначала на меня, а потом на Толю. Но в моей голове уже бушевали другие мысли! Я всегда с благого­ вением относился к людям, которые писали книжки... Любые, тон­ кие и толстые, художественные и научно-популярные. Трепетное отношение объяснялось просто: в Боготоле никто книжек не пи­ сал, за исключением, случайно мне известного, Ивана Войтюка. И вот на тебе, гром среди ясного неба! Оказывается, написал и издал книжку и Ковальке Эмилий Михайлович! А вдруг есть и еще писатели-боготольцы, о которых я просто не знаю!?... Любо­ пытно... Неожиданное сообщение Федора Михайловича в мгновение ока подняло авторитет Эмилия Михайловича в моих глазах на недосягаемую высоту... - Нет, Эмилий Михайлович, - продолжал Федор Михайлович получил достойное признание... Лично мне этого сделать не уда­ лось, хотя и стремился к этому. Так что, ребята, все просто: не место красит человека, а человек - место. Даже в забытом богом Боготоле трудолюбие рождает талант... Дело и жизнь Эмилия Михайловича как раз доказывают это... Федор Михайлович замолчал и тяжело вздохнул. Видимо, он часто сравнивал свою жизнь с жизнью Эмилия Михайловича, отыскивая в этом сопоставлении удачи и промахи, заблуждения и прозрения. Чувствовалось, что и сегодняшний разговор Ф е ­ дор Михайлович затеял неспроста - ему хотелось словом утолить душевную боль. Словно что-то вспомнив, Федор Михайлович за­ говорил снова: - Донкихотство таких людей, как Эмилий Михайлович, имеет особую стать. Они не борются с ветряными мельницами, а делают удивительные дела... Ставят перед собой непосильные, на первый взгляд, задачи и, на удивление всем, решают их! Вот в чем сила таких людей! Именно за это качество характера я полюбил Эмилия Михайловича, как родного отца. Эмилий Михайлович отвечал мне тем же, хотя повторяю: между нами была слишком большая разни­ ца в возрасте... Федор Михайлович наверняка даже и не подозревал, что с этим пареньком, который уже несколько лет маячит перед глаза­ 147

ми и задает глупые и каверзные вопросы, тоже сложатся теплые, дружеские отношения на всю жизнь. И сегодня, когда у меня за плечами прожитая жизнь, могу твердо сказать: дружба Федора Михайловича со мной и Эмилием Михайловичем - естественная и единая ткань его дружеских взаимоотношений. У Федора Ми­ хайловича, видимо, была потребность впитывать в себя мудрость значительно старшего друга, а затем, этой же мудростью, обога­ щенной опытом собственной жизни, питать меня, более младше­ го друга... Как ни странно, но таким же качеством характера об­ ладал и Виктор Яковлевич - он всю жизнь был связан крепкими узами дружбы со своим учителем - Петром Константиновичем Кузнецовым, а затем - со мной... Видимо, слова: “любви все воз­ расты покорны” - можно смело применять и к настоящей мужс­ кой дружбе. И если в будущем у меня не получится таких отно­ шений с моим старшим братом, то только потому, что у него в жизни не было настоящего старшего друга - Учителя... Я чувствовал, что Федор Михайлович почему-то уклоняется от основного вопроса, который меня волновал, и я тут же его напом­ нил: - А как насчет неоправданного энтузиазма? Федор Михайлович чуть-чуть задумался и, вздохнув, продол­ жал: - Энтузиазм всегда являлся движущей силой, когда нужно было совершить невероятно сложное дело, иногда амбициозное и не­ целесообразное. Быть может, только поэтому появилось выраже­ ние с двойным смыслом - сделано на энтузиазме. Но к садовод­ ству неоправданный энтузиазм не имеет никакого отношения, ибо в этом деле его просто нет! Новый сорт яблони или смородины живет и размножается сам, независимо от своего создателя. Ока­ зывается, сконструировать машину, написать книгу и вывести новую культуру, разумеется, нужные людям, - не одно и то же! Хотя труд ученого, конструктора, писателя и садовода кажется, на пер­ вый взгляд, важным и сравнимым... Вот этой неотразимой логи­ кой и подкупал меня Эмилий Михайлович - мне хотелось бро­ сить физику и следовать за ним! На какой-то момент садоводство показалось мне важнее физики, так как оно было ближе к бого- тольским условиям, чем радиотехника, которую мало кто воспри­ нимал... Толя, который принимал пассивное участие в разговоре, вдруг оживился и, многозначительно хмыкнув, занудно проговорил: - Федор Михайлович, до сих пор, как мне кажется, вы всегда ставили ф изику на первое место и ни о каком садоводстве речь не вели. Как же теперь мне понимать ваши слова? 148

Федор Михайлович загадочно улыбнулся и тихим голосом от­ ветил: - Как понимал, так и понимай... Я только напомню тебе: исти­ на многогранна и ее, как изящную вазу, можно освещать с разных сторон. Здесь главное - не запутаться в оттенках и все время помнить, что истина, как и ваза, одна и та же... Вот, послушай, как рассуждал Эмилий Михайлович, убеждая меня, что садоводством куда выгоднее заниматься, чем физикой. “Твой радиоприемник, - говорил он,- со временем состарится и выйдет из строя. Если ты второй не сделаешь, то твое дело бе з­ возвратно погибло. Говоря твоими словами, - как плод неоправ­ данного энтузиазма. Ведь в городе больше никто не сможет сде­ лать то же самое - у боготолыдев нет твоих знаний, опыта и ум е­ ний. А если я выведу новый сорт яблони, то его вырастит любой и без моей помощи. В этом и заключается главное отличие ж и­ вой материи от технической мертвечины... Это, во-первых, а во- вторых, твой радиоприемник обязательно кто-то усовершенству­ ет и перехватит пальму первенства. Какая судьба ждет твое де­ тище? Одна - историческая свалка! Посмотри, сколько на ней валяется прекрасных машин и приборов, время которых прошло и они стали никому не нужными. А ведь рядом с этими машина­ ми, образно выражаясь, лежит и труд создателей, которые созна- теольно подставили свою шею под нож технического прогресса. Разве тебе понравится такая участь? Вряд ли... А, вот, моему сорту никакой технический прогресс не грозит, и он будет жить всегда, каждой весной распуская листочки и да­ вая из семени новые всходы. Разумеется, садоводы будут полу­ чать новые сорта и, быть может, лучше моего, но они его не заме­ нят. Здесь новый сорт сродни художественному произведению: Чехова не подменишь Львом Толстым... Каждый хорош по-свое­ му...” Вот, чем ты, Поплавной, опровергнешь суждения Эмилия Ми­ хайловича?... Федор Михайлович внимательно посмотрел на Толю, который, как всегда, почесав переносицу, серьезным тоном произнес: - Надо подумать... Здесь шибко умно сказано... - То-то и оно, - поддакнул Федор Михайлович, - к сказанному Эмилий Михайлович обычно добавлял, что заложенные им сады и после его смерти будут цвести и плодоносить... Хороший сад - это лучший памятник прожитой жизни... Недаром говорят: если ты вырастил дерево, то ты можешь считать свою жизнь состояв­ шейся, а если вырастил сад, да еще вывел новый сорт плодового дерева, то ты уже счастливый человек. Вот в чем, оказывается, мудрость жизни! И я, было, чуть-чуть не поддался этому соблазну 149

и не стал продолжателем дела Эмилия Михайловича. Но хорошо только то, что хорошо кончается... Каждый должен делать свое дело, следуя своему призванию... Так что, Поплавной, в выборе своей стези у меня было сомнений и колебаний не меньше, чем у тебя. Но я все же сумел, взвесив все “за\" и “против” , не сбиться с истинного пути и остаться верным физике... Лицо Толи сразу подобрело, в его глазах появилась улыбка и он стал похож на прежнего Толю. Я в этот момент сидел молча и, наподобие маятника, водил головой то в сторону Федора Михай­ ловича, то в сторону Толи. Получалось, что Толя перехватил у меня инициативу и вел беседу в своем русле. Это мне уже не нрави­ лось, ибо я слишком много потратил сил и времени для подго­ товки разговора с Федором Михайловичем. Долго не раздумы­ вая, я задал очередной вопрос, так как Ф едор Михайлович уже несколько раз посмотрел на часы. - Федор Михайлович, все, что вы сказали, опровергнуть довольно сложно, а нам, быть может, и не под силу. Но ведь если говорить откровенно, то дело Эмилия Михайловича почти заглохло. Се­ годня уже никто не говорит о знаменитом садоводе и мало кто его помнит, хотя со дня смерти прошло около пятнадцати лет. - Ну, Антонов, тебя и заносит... Из одной крайности броса­ ешься в другую, - сердито проговорил Федор Михайлович, - дело Эмилия Михайловича продолжает его жена - Александра Заха- рьевна, та самая экономка, которая помогла ему бежать из Буря­ тии. Она поставила дело в саду не хуже, чем было при Эмилии Михайловиче! А ты говоришь - заглохло... Сделав паузу, Ф едор Михайлович продолжал: - Александра Захарьевна - удивительная женщина! Она не только полностью заменила Эмилия Михайловича, но и продви­ нула его дело дальше... В пятидесятые годы она “ пробила” идею о создании при школах садовых участков. Проще всего это полу­ чилось в школах, где в войну были госпитали, имевшие большие огороды. А после этого в городе развернулось создание садов- огородов, которые образовали вокруг города “садовое кольцо\". Разве все это могло возникнуть на пустом месте, без энтузиазма Эмилия Михайловича? Конечно, нет!... Федор Михайлович перевел дыхание и продолжал: - Я понимаю, куда ты клонишь своим вопросом... Тебе почему- то хочется деятельность Эмилия Михайловича отнести к неоправ­ данному энтузиазму. Я же утверждал и утверждаю: для нашего города он оправданный и необходимый. Деятельность Эмилия Михайловича на целую голову подняла культурный уровень бого- тольцев... 150

- Но все равно, Федор Михайлович, об этом сегодня никто не знает. Уж если я впервые слышу, то о других и говорить нечего... - Ну, ты у нас авторитет, - недовольно возразил Ф едор Михай­ лович, - высоко себя несешь, молодой человек... - Да, нет... Я хотел сказать другое... Только выразился хваст­ ливо, - запинаясь, начал оправдываться я, - как и мой дед и отец, я тоже имею кое-какое отношение к саду. Мало этого, дед и отец общались с Эмилием Михайловичем и хорошо его знали. Но и это не главное - Эмилий Михайлович, как и мой дед, родом из Волыни, есть даже предположение, что он является далеким на­ шим родичем. Но впервые о Ковальке я услышал не от родных, а от Виктора Яковлевича, во время похода, когда проезжали Четс- кий колхозный сад. Не будь этого похода - не было бы и этого разговора! Вот почему я так сказал... - Это, разумеется, меняет суть дела, и я поспешил одернуть тебя, - тихим голосом проговорил Федор Михайлович, - но все равно в твоих словах просматривается хвастливое самобичева­ ние, притом - за счет других... Это дурно выглядит со стороны и никогда так не делай... Я сразу осекся и покраснел - Федор Михайлович уловил мои намерения и прямо о них сказал... - Значит, - подумал я, делая зарубку в памяти, - в разговоре со взрослыми нужно быть еще более осторожным, а с учителем - тем паче... Некоторое время мы сидели молча. Тишину нарушил голос Таисии Владимировны, неожиданно донесшийся из сеней: - Федор Михайлович, приглашай ребят в дом, будем чай пить. - Нет, нет, - в один голос загалдели мы с Толей и, как ужален­ ные, бросились к калитке. Федор Михайлович не успел и глазом моргнуть, как мы были на улице. - Ребята, - проговорил Федор Михайлович, выходя на улицу вслед за нами, - вы что же сиганули, как пятиклассники!? Пора уже и солидность приобретать... Вы же десятиклассники... В зак­ лючение я хотел бы добавить вот что: наш биолог Николай Тимо­ феевич Вовк приехал в Боготол с Украины, он знаток своего дела и большой любитель садоводства. Если тебя, Антонов, заинтересует что-либо более серьезное, то можешь поговорить с ним. Как бы там ни было, я все же в садоводческом деле дилетант... - Хорошо, Федор Михайлович, спасибо за совет, - перебивая, сказал я. - А вам, ребята, спасибо за помощь, - в свою очередь сказал Федор Михайлович. - А вам спасибо за интересный рассказ, - уже игриво выпалил я. 151

Федор Михайлович, тепло распрощавшись с нами, закрыл ка­ литку и вошел в дом. - Ух, ты, - удивленно протянул Толя, - ты даже на велике пр и ­ ехал... Не знал... Я бы его втихоря припрятал... - Ну, не идти же пешком три километра, - важно отреагировал я на реплику Толи. До самой школы, ведя велосипед в руках, я шел рядом с Толей, перебрасываясь отдельными словами и фразами. Потом Толя неожиданно спросил: - Слушай, Леня, я уже не раз замечал, что ты ведешь с Ф едо­ ром Михайловичем какие-то странные, но довольно интересные разговоры... Создается впечатление, что ты занимаешься какой- то подпольной работой и никому об этом не говоришь. - Да ничем я не занимаюсь... Просто много читаю, возникают вопросы... Вот и спрашиваю, - начал я сбивчиво оправдываться. - Понятно, но интерес у тебя какой-то подозрительный, - про­ должал настаивать на своем Толя. У меня возник порыв - взять и рассказать Толе о главной мечте моей жизни, но... в самый последний момент не хватило смелости. Притом, здесь же возникла мысль - зачем смешить себя и Толю, говоря о своей мечте, в которую ты сам не веришь? Вслух же я с показным равнодушием ответил: - Нет, Толя, в своих догадках ты ошибаешься... Лицо Толи мгновенно изменилось: из доверчивого и откры­ того оно превратилось в подозрительное и насмешливое. Двер­ ца доверия в наших отношениях, не успез открыться, быстро зах­ лопнулась... И на долгие годы... Но в этот момент я зрим о о с о з­ нал, что Толя уличил меня во лжи... - А вдруг, - мелькнуло в моей голове, - он знает от Володи Винайкина о моих наполеоновских намерениях? И в душе лишь хихикает над моей наивной скрытностью... Мне почему-то сразу стало стыдно, обидно и страшно. Остаток пути мы прошли почти молча. Сворачивая на Пролетарскую улицу, Толя в своей привыч­ ной манере проговорил: - Покедова... Садясь на велосипед, я тоже ответил игриво: - До завтра... Об этой заминке мы с Толей никогда не напоминали друг другу, хотя соответствующие зарубки сделали на много лет впе­ ред. Двуличие в наших отношениях сохранялось еще дольше... 152

Пятидесятые годы были временем настоящего рассвета и, од­ новременно, началом незримого заката мичуринского движения в Боготольском районе. Но этой незримой границы никто не за ­ мечал, хотя было очевидно: энтузиасты 30-х - 40-х годов посте­ пенно сходят с арены, а достойной смены им нет. В сознании жила наивная уверенность - боготольские сады, как и мечтал Эми­ лий Михайлович, при любых условиях будут шуметь и процве­ тать. Я думал точно так же, хотя садоводством серьезно не инте­ ресовался. Меня по-настоящему привлекали лишь люди, выра­ щивающие настоящие сады. Садоводы, действительно, были осо­ бенными людьми, достойными самого глубокого уважения. Но из этой когорты фигура Эмилия Михайловича выделялась осо­ бенно отчетливо. И не потому, что он достиг выдающихся ре­ зультатов и был незаурядным человеком. В мою память навсег­ да врезалось то, что он оказался в числе первых боготольцев, на­ писавших книгу. Для меня лично это было не только чем-то сверхъестественным, но желанным и притягательным. Постепен­ но во мне зарождалась розовая мечта: когда-нибудь тоже напи­ сать книгу! Сначала эта мысль показалась мне дерзкой и наи­ вной, но со временем я настолько внушил себе ее реальность, что уже не сомневался в ее осуществлении. Хотя совершенно не представлял, как я это буду делать... Время ответило на все мои вопросы и все расставило по м е­ стам... Оказывается, у каждого человека должны быть свои \"алые па­ руса” , которые рано или поздно, но покажутся на жизненном го­ ризонте... И нужно сделать все возможное, чтобы этот корабль вошел в гавань, где его очень и очень ждут... 153

НАУКИ ЮНОШЕЙ ПИТАЮТ.

Заслышав звонок, мы дружно направились к своим местам. Усевшись за парты, кто-то стал готовиться к уроку, кто-то продол­ жал договаривать соседу интересную небылицу, а кто-то еще ме­ тался между рядами, уточняя детали услышанных новостей. Обыч­ ная картина первых дней учебного года!... Мы с Витькой, чинно разместившись за партой, раскрыли учеб­ ники и стали поочередно посматривать то на страницы, то на дверь, из-за которой с минуты на минуту должна была появиться Маргарита Ивановна. Как-никак, прошло целое лето и мы немножко заскучали по своей любимице. Мне, например, нравилось, как Маргарита Ивановна спокойно открывает дверь, уверенно подхо­ дит к столу и своим бархатным голосом, прижимая журнал к гру­ ди, говорит: “Здравствуйте, ребята” ... Но вопреки нашим ожиданиям, вместо Маргариты Ивановны, в приоткрытую дверь просунулась голова Толи Поплавного и, крив­ ляясь, проговорила: - Ребята!...Слухай мене!... Маргарита Ивановна -тю -тю ! Вме­ сто нее будет мужик!... Хитрый и злой... Совсем недавно его выпустили на свободу... Сейчас, слева по борту, он крадется по коридору и рашпилем точит клыки, особенно на Леху Антонова!... Открывайте все учебники и делайте вид, что шибко интересуе­ тесь эволюционной теорией Дарвина!... Спасайтесь, кто как мо­ жет!... Иначе всем кранты!... Захлопнув дверь, Толя так же внезапно исчез, как и появился. Класс сразу притих, а мы с Витькой с недоумением перегляну­ лись: Маргариту Ивановну перед уроками мы видели в коридо­ ре и ничего особенного не заметили. Об ее уходе не знали даже девчонки, которые всегда были в курсе всех событий. Если эта новость - не очередная хохма Толи, то “ перемещение” Маргари­ ты Ивановны произошло буквально в последний день. Хотя все это было маловероятным, но я все же попытался представить на месте Маргариты Ивановны другого учителя. Это оказалось не­ возможным даже в мыслях!... Я еще и в глаза не видел нового учителя, а чувство его неприятия уже захлестывало меня с нео­ бузданной силой. Я не сомневался, что это же самое творилось в душе у Витьки и остальных одноклассников. В считанные секун­ ды в моих глазах сформировался образ самонадеянного смель­ чака, который через минуту-другую должен заявиться к нам вме­ сто любимой учительницы!... Я даже представил, как наш класс покажется ему звериной клеткой... Мое негодование прервала открывшаяся дверь, и в класс во­ шел юркий старичок. Быстрым шагом он прошел к столу и, оки­ нув нас добродушным взглядом, поздоровался. Вялым кивком 155

головы мы ответили на его приветствие и небрежно сели на место... С первой же секунды нашего визуального общения начали подтверждаться самые худшие предположения!... Внешний вид учителя был неприятным и отталкивающим! Во-первых, он был маленького роста!... А.“коротышек” мы не терпели! Мы любили смотреть на учителя снизу вверх, а не наоборот! По нашим поня­ тиям, учитель всегда должен возвышаться над оравой учеников, а не теряться за их спинами. Во-вторых, у него была “зековская” короткая стрижка!... Мало сказать, что мы ее не любили, мы нена­ видели ее всеми фибрами души!... И для этого были все осно­ вания... С одной стороны, нас самих с пеленок и до седьмого класса стригли только наголо. С другой - в училищах военного типа и в армии делали то же самое!... Вся послевоенная моло­ дежь была “яйцеголовая\"! Массовое однообразие всегда порож­ дает неприязнь!... Но самое позорное клеймо эта стрижка полу­ чила в тюрьме, где “ под ноль\" стригли всех заключенных!... Для нас лысая голова была ярлыком зоны или концлагеря. Людей, отбывших срок, не только боялись, но еще и не уважали. Среди нас жила явная неприязнь к “бритоголовым”, и мы совершенно не понимали тех, кто по доброй воле, словно подражая арестан­ там, стригся “под машинку”. Лично у меня эта стрижка вызывала крайнее негодование: мой отец, на лето, всегда стригся наголо, из-за чего я это время чувствовал себя униженным и оскорблен­ ным... Федор Михайлович, мой школьный кумир, тоже любил ко­ роткую стрижку, что вызывало во мне досаду... И вот, на тебе, появился еще один учитель с “зэковской\" стрижкой... В-третьих, у нового учителя под носом топорщились “гитле­ ровские усики” !... Это уж слишком!... Носить такие усики, как мы считали, значит подражать Гитлеру и разделять его привычки. Точно так же считали и взрослые... Мой отец, например, тоже любил такие усики... Но во время войны их сбрил и уже никогда не носил... К сказанному можно было добавить, что на новом учителе был темно-синий френч “ китайского образца” , который мы видели на портретах Мао Цзедуна... Я смотрел на учителя и читал самому себе монолог: - Как он посмел прийти в класс вместо Маргариты Ивановны, нашей общей любимицы?! На что он надеется?... Мы же никогда не согласимся с такой подменой! Ведь сегодня случилось не­ поправимое: вместо любимого учителя нам подставили первого встречного!... Мало этого, кто-то еще уверен, что в этом нет ниче­ го особенного... А может и сам учитель так считает!?... И поэтому 156

соглашается на такую незавидную роль!... А может он настолько самонадеян и самоуверен, что даже не считается с этим... И эта роль его устраивает!... Я тяжело вздохнул и продолжал, сжав зубы, травить себе душу: - Разве он не знает, что любимый учитель в наших глазах стоит на одном уровне с матерью или отцом... А для кое-кого М арга­ рита Ивановна в этом святом списке занимает первое место!... А какое место займет он? Только последнее... И станет нелюби­ мым учителем... А что может быть горше для учителя? Да ничего: это самая тяжелая ноша... А быть может, и кара... - Меня зовут Николай Тимофеевич, - прервав мои раздумья, начал новый учитель, - фамилия Вовк... Вовк Николай Тимофее­ вич - все хорошо запоминается. Я же фамилии учеников запо­ минаю плохо, поэтому перекличку делать не буду и сразу пр и ­ ступлю к объяснению нового материала. Откройте тетради и запишите тему... Сделав запись темы, мы с Витькой переглянулись и я продол­ жил свои наблюдения. Хотелось в облике Николая Тимофеевича отыскать хоть что-то положительное! Ведь возврата к старому уже не будет и придется мириться с выпавшей участью... Но... увы!... К сказанным недостаткам добавился еще один - необыч­ ная фамилия. - Видимо, приехал с Украины, - предположил я, - только там такие фамилии... Отец говорил, что украинцы любят различные прозвища, которые часто становятся и фамилиями. Но в облике Николая Тимофеевича ничего волчьего не было. Наоборот, он на­ поминал безобидного боровка: кругленький, пухленький, с корот­ кими волосиками. Я усмехнулся, удивляясь своему сравнению, и продолжал раз­ мышлять дальше: - И каким ветром его занесло к нам, в Сибирь?! К черту на кулички!... Да, еще в таком преклонном возрасте... Конечно, объяс­ няет он неплохо, видимо, биологию знает хорошо... До Маргари­ ты Ивановны ему далеко, но слушать можно... Где-то через минут пятнадцать я перестал “изучать” Николая Тимофеевича и полностью переключился на материал урока. Го­ ворил Николай Тимофеевич легко и просто, а главное - доступно и понятно. Общался с нами так, как будто хорошо знал класс и с каждым был знаком. К концу урока у меня сложилось мнение, что новый учитель даже не пытается нам понравиться. В его манерах не было учительского величия и одухотворенности. Чувствова­ лось, что этот человек пришел к нам в класс “от земли” и отры­ ваться от нее не желает в любом случае... Я уже хорошо понимал, 157

что таким учителям в школе бывает трудно и сложно... Своим образом жизни и поведением они не создают вокруг себя тот ореол, который вызывает у ученика восхищение и преклонение... После звонка, когда мы обменялись впечатлениями о новом учителе, никто о нем не сказал ни одного доброго слова. Все говорили лишь о его недостатках, копируя неудачные словечки, жесты и выражения лица. В течение нескольких минут были сфор­ мированы мнение и оценка... Николай Тимофеевич автоматически, без всяких сомнений, попадал в категорию нелюбимых учителей, которым, почти с первого дня, шустряки приклеивают ярлыки и прозвища, а балабоны сочиняют байки и порочащие слухи. На самом деле, в какой-то мере, оно так и получилось, хотя последствия оказались еще более глубокими и серьезными. У нелюбимого учителя дети плохо учатся. Если нелюбим учитель, то его предмет -вдвойне!... Именно с этого узелка начитает рас­ кручиваться ниточка... Большинство учеников в нашем классе стало плохо готовить­ ся к урокам и развязно себя вести. Николай Тимофеевич делал вид, что всего этого не замечает и доволен нашими взаимоотно­ шениями. Он совершенно не заботился о своем авторитете и не шел ни с кем на контакт. Это незримое противостояние доволь­ но скоро показало, что наша учеба покатилась вниз и мы бездар­ но теряем все то, что с таким трудом добыли вместе с Маргари­ той Ивановной. Получается, что мы рубили сук, на котором сиде­ ли!... Лично для меня такое развитие событий было неприемлемо. Я не хотел вот так бесшабашно разбазаривать свои знания, ибо это противоречило моим принципам. К тому же, я всегда отно­ сился к учителям доброжелательно и не мог, за компанию, изме­ нять самому себе. Поэтому я одним из первых попытался подме­ тить в Николае Тимофеевиче что-то положительное. Сначала я обратил внимание на его добродуш ный нрав. Только поэтому, как мне казалось, он ничего не мог противопоставить нашему рав­ нодушию к его личности. Своими догадками я поделился с Вить­ кой. Внимательно меня выслушав, он добавил: - Другой бы на его месте загнул нам такую каралю, что тошно было бы... А он терпит: достойный человек никогда на грубость не ответит грубостью... Эта реплика Витьки мне понравилась... Потом, от Маргариты Ивановны, я узнал, что Николай Тимофее­ вич - страстный садовод-любитель. Он уже около десяти лет работает в школе № 32, где сумел создать один из лучших в го­ роде пришкольных участков. Эта новость не только меня удивила, 158

но и разбередила мою любознательность. В этой школе работа­ ла Валентина Даниловна Гладышева, наверняка знавшая все о Николае Тимофеевиче. При первой же встрече с Валентиной Даниловной, я расска­ зал ей о наших сложных взаимоотношениях с Николаем Тимофе­ евичем. Внимательно меня выслушав, она серьезно сказала: - Все, что ты рассказал, похоже на несуразицу... В нашей ш ко­ ле Николай Тимофеевич - самый уважаемый учитель... Как сре­ ди учителей, так и среди учеников... Честный, справедливый, доб­ рый и искренний... ОН удивительный человек!... Лично я в нем души не чаю!... В вашей школе он согласился временно порабо­ тать совместителем... Пока не найдут преподавателя... У вас же учительница биологии уволилась?! Да еще перед самым нача­ лом учебного года! - Да, Ригина Дмитриевна... Миронова уехала к себе на родину, - с видом знатока подтвердил я, - там в ее родной школе осво­ бодилось место... - Так что, Леня, могу уверенно сказать, - продолжала Валентина Даниловна, - здесь ваша вина: чем-то он вам не понравился... - А тем, - проговорил я, перебивая, - что стал вести у нас уроки вместо Маргариты Ивановны... И з-за него ее “ поставили” на младшие классы... - Но это, Леня, не его вина: он соглашался работать в вашей школе только в старших классах. По доброте душевной у Нико­ лая Тимофеевича не все ладится с дисциплиной с малолетка­ ми... Сделав паузу, Валентина Даниловна продолжала: - А его короткая стрижка объясняется просто: все настоящие садоводы предпочитают такую стрижку - она очень удобна при работе с землей... В саду все: и одежда, и обувь, и прическа, и усики - должно создавать хорошее настроение... Работа в саду, да и вообще, на земле, - это тяжелая ноша... И садовод пойдет на все, чтобы избежать быстрой утомляемости... Запомни, Леня, са­ доводство - это не увлечение и даже не любимое занятие... Это - образ жизни, который требует максимальной самоотдачи... Если же в этом деле начать упрощать, чуть-чуть лениться или совмещать с другим серьезным делом, то ничего путнего не по­ лучится... Ты уже будешь не настоящим садоводом, а какой-то подделкой... Слова Валентины Даниловны сумели в один момент переубе­ дить меня и резко изменить отношение к Николаю Тимофееви­ чу. Мне даже стало стыдно за самого себя... Как я мог, ничего не зная о человеке, поддаться общему настрою и осудить его, осно­ вываясь только на первых впечатлениях!?... 159

И я быстро начал рисовать образ Николая Тимофеевича, пользуясь только положительными чертами характера... - Значит, - рассуждал я, - Николай Тимофеевич - одаренная личность и заслуживает самого пристального внимания. Види­ мо, он хорошо понимает складывающуюся ситуацию и ради на­ шего признания не хочет ломать устои своей жизни, пусть даже временно, одевая ту или иную маску. Николай Тимофеевич при­ шел к нам в класс таким, какой он есть на самом деле... Без фаль­ ши, позы и наигранности. Это же здорово!...Видимо, не зря я обратил на него внимание... Хотя повода для этого совсем не было... После встречи с Валентиной Даниловной я стал присматри­ ваться к Николаю Тимофеевичу с удвоенным вниманием. Моя любознательность подкреплялась еще и тем, что Маргарита Ива­ новна относилась к Николаю Тимофеевичу с величайшим уваже­ нием и почтением. Она разговаривала с ним, как ученица с учи­ телем!... И только потом, с годами, я пойму, что таким образом Маргарита Ивановна пыталась нам, великорослым недорослям, внушить степень уважения к Николаю Тимофеевичу. Ее манера взаимоотношений с Николаем Тимофеевичем кричала нам: если я обожаю этого человека, то вы, самовлюбленные юнцы, должны делать то же самое, хотя бы из уважения ко мне и к его сединам. Но ... это понимание придет значительно позже... Однажды в разговоре с нами Маргарита Ивановна, как бы случайно, обронила: - Вы присмотритесь к нему: это учитель со складом ума учено­ го... На эти слова никто особого внимания не обратил. В Боготоле ученых не было и о складе их ума никто не имел даже понятия. Я тоже не представлял себе “живого” ученого, а его склад ума - тем паче. Но... это запомнил и надолго... Мой интерес к личнос­ ти Николая Тимофеевича нарастал с каждым днем. Чтобы хоть как-то утолить свою любознательность, я снова пошел к Валенти­ не Даниловне... Была середина сентября... Картошку уже выкопали, и Вален­ тина Даниловна занималась на огороде семенами моркови и редиски. Солнечный день “бабьего лета” располагал как для ра­ боты, так и для разговора. Валентина Даниловна, сидя на ма­ ленькой табуреточке, разговаривала со мной не отрываясь от дела и нужного разговора не получалось. Видимо, Валентина Дани­ ловна, как и мой отец, не умела делать двух дел сразу. Но все равно мне удалось выяснить очень интересные подробности из прошлой жизни Николая Тимофеевича. Оказалось, что Николай 160

Тимофеевич до войны работал на Украине в научно-исследо­ вательском институте. Но после войны что-то произошло. Нико­ лай Тимофеевич бросил все и приехал в Сибирь. Об этом мо­ менте Валентина Даниловна говорила неохотно и поверхност­ но... На мой вопрос - почему он остановился именно в Боготоле - она уклончиво ответила: - Не знаю... Какие-то связи с Боготолом у него были... Знаю одно: он искал место, где развито садоводство... Боготольская лесостепь пришлась ему по душе... Последние слова Валентины Даниловны меня приятно удиви­ ли: оказывается, из Боготола не только бегут, куда глаза глядят, но и приезжают!... Да, еще с солнечной Украины!... И работники института!... Разумеется, в послевоенные годы в Боготол приезжали инже­ неры, врачи и учителя. Но все это было не то: пришлые специа­ листы, отработав положенный срок по распределению, уезжали к себе домой в более благодатные и обжитые места. Этих людей мы и боготольцами не считали... Так, временные люди... А здесь человек по собственному желанию приехал в Боготол!... А почему в Боготол? Разве не было мест лучше? Ведь можно было остано­ виться на Алтае, в оазисах Средней Азии или где-нибудь на ро­ дине Мичурина?!... Да мало ли мест в стране, где хорошо разви­ то садоводство?!... Ан, нет... Николай Тимофеевич выбрал забы­ тый богом Боготол... Любопытство заговорило во мне еще с боль­ шей силой, и я стал искать удобный повод для разговора с Ни­ колаем Тимофеевичем. Но... не тут-то было!... У него по-прежне- му не складывались отношения с нашим классом, и он после звон­ ка с расстроенным видом уходил в учительскую. Но однажды на уроке Николай Тимофеевич сам дал мне повод для дальнейших действий. Поясняя значение слова “трудолюбие” , в заключение он сказал: - Со мной начинали работать многие, но они ничего в жизни не достигли.... А почему? Да потому, что у них не было нужного трудолюбия!... При всех своих способностях и желаниях они так и остались бесплодными мечтателями... А я, вот, особыми спо­ собностями в молодости не блистал, но благодаря трудолюбию стал учоиым... Последними словами я был ошарашен: Николай Тимофеевич, на слуху у вссго класса, назвал себя ученым! Значит, Маргарита Ивановна знала, что говорила! Но с другой стороны, иметь склад ума ученого и быть ученым - понятия различные и несравни­ мые!... В моем понимании звание ученого могли иметь люди, кото­ рые открывают законы, создают новые теории и применяют их на 161

практике. Как, например, Ньютон, Циолковский или Тимирязев... Что же сделал Николай Тимофеевич? Неужели он тоже что-то от­ крыл в садоводстве или создал свою теорию? Это уже был серьез­ ный вопрос, который не терпел отлагательства. Мне захотелось прямо сегодня, на крайний случай - завтра, получить на него ответ от самого Николая Тимофеевича... Но...шел день за днем, аудоб- ного случая не представлялось, хотя я его старательно искал и даже “изобретал’'. Выход был один: идти по проверенной дорожке. А имен­ но: отлично готовиться к урокам, все время поднимать руку, а в удобные моменты задавать глубокие и умные вопросы. У меня еще не было случая, чтобы этот прием не сработал, то есть чтобы учи­ тель не обратил на меня внимания. Николай Тимофеевич довольно быстро “клюнул на моего чер­ вячка” . Он стал меня замечать, чаще спрашивать, с улыбкой на­ зывать мою фамилию. Во время объяснения нового материала, он смотрел только на меня. С одной стороны - это мне льстило, а с другой - я боялся издевок одноклассников. Такой, как Коля Бобрик, мог сотворить любую хохму и вылепить в глаза все, что вздумается. Но все равно я был уверен, что “лед тронулся” ... Однажды после шестого урока, когда все, словно зайцы, рвану­ ли в раздевалку, я умышленно задержался на месте, копошась в сумке. Расчет был прост: обратить на себя внимание Николая Тимофеевича, когда мы были один на один в классе. Выждав минуту-другую, я встал с места и медленно направился к выхо­ ду. Когда проходил мимо стола, Николай Тимофеевич, резко ото­ рвав взгляд от журнала, заинтересованно спросил: - Слушайте, молодой человек, а вы куда решили поступать пос­ ле окончания школы? Я сразу повернулся к Николаю Тимофеевичу и, сделав застен­ чивое лицо, скромно проговорил: - Я еще точно не решил... - Хорошо, а какое есть желание? - Пока думаю поступать в пединститут... - На биофак? - радостно уточнил Николай Тимофеевич. - Нет... Думаю на физмат... - На физмат? - недоверчиво протянул Николай Тимофеевич, - а я-то думал, что ты готовишь себя в биологи... У тебя хорошие ответы... Чувствуется достаточная глубина знаний... Так что, я счи­ таю - твое место на биофаке... После небольшой паузы Николай Тимофеевич продолжал: -А у твоих соклассников отношение к биологии наплевательс­ кое... И дисциплина хромает, и занимаются спустя рукава... А дар­ винизм - серьезная ф илософ ская наука... Ее наскоком не 162

возьмешь... Она требует усидчивости, начитанности и глубоко­ мыслия... Сделав паузу, Николай Тимофеевич неожиданно спросил: - Ты не мог бы мне пояснить, чем вызвано в вашем классе такое недобросовестное отношение к моему предмету? - Не знаю, - уверенно слукавил я, лихорадочно соображая, что сказать дальше. - У нас в классе в учителе больше всего ценят силу. Вы же безобидный человек... И вас никто не боится... Николай Тимофеевич заметно вздрогнул и резко повернул голову в мою сторону. На лице была явная растерянность. Что­ бы скрыть ее, Николай Тимофеевич сказал: - Значит, вы, как пятиклассники, на первое место ставите не ум, а силу?! Это плохо.... Это говорит о слабости вашего интеллек­ та... Тяжело вздохнув, Николай Тимофеевич добавил: - В других людях человек ценит только то, чем сам обладает... Сила есть, ума не надо... До выпускников, вы видимо, еще не д о ­ росли, я, оказывается, ошибся классом... Последние слова Николай Тимофеевич произнес уже расстро­ енным голосом... Быстро встав с места, он положил в стопку журнал, тетради и учебники, взял их подмышку и вышел из класса. С растерянным видом я побрел вслед за ним... После этого случайного разговора Николай Тимофеевич во­ обще потерял всякий интерес ко мне. Хотя я по-прежнему про­ должал тщательно готовиться к урокам, тянул непрерывно руку и давал хорошие ответы. Все было напрасно... Николай Тимофее­ вич, видимо, работал только с теми учениками, которые были пре­ даны учителю и его предмету. Эта позиция для меня была не новой: так делали и Федор Михайлович, и Маргарита Ивановна, и Виктор Яковлевич, который любил повторять - помогать надо способным, бездари пробьются сами.... Роль последнего мне очень не нравилась, и я уже по-настоя­ щему сожалел, что брякнул Николаю Тимофеевичу Не то, что надо. Лучше было бы слукавить и сказать ему что-то приятное... Как говорил Ленька Рудак, нужно уметь лизнуть там, где наверняка можно куснуть... Но я этого не сделал, и махать кулаками после драки уже не имело смысла... Со временем и мой интерес к Николаю Тимофеевичу приту­ пился. Этому способствовало и то, что школьные дела катились к своему финишу, порождая массу других, более важных и нужных проблем. Но однажды весной, очередная случайность снова столкнула меня с Николаем Тимофеевичем. 163

Где-то в начале мая мать послала меня к Валентине Данилов­ не за семенами огурцов урожайного сорта. К этому времени Ва­ лентина Даниловна стала заядлой огородницей и все новинки старалась опробовать на своих шести сотках. Просьба матери оказалась кстати: в книжном магазине, кото­ рый находился по пути, открылся букинистический отдел, и я уже около недели там не был. В десятом классе, по совету Бориса Романовича, я стал приводить в порядок свою библиотеку: от слу­ чайных книг избавлялся, а нужные - приобретал. Книжный магазин располагался тогда на улице Кирова в про­ сторном бревенчатом доме. Зайдя в магазин и посмотрев но­ винки, я направился к Валентине Даниловне. Начало мая выдалось снежным, но теплым. Выпавший после­ дний снег растаял, и все улицы были в грязи. В канавах шумела вешняя вода, а на деревьях чириканье воробьев перемеш ива­ лось трелями скворцов. Любуясь и наслаждаясь весенним днем, я незаметно дошел до улицы Сурикова. Усадьба Гладышевых со­ стояла из двухквартирного дома и огорода, который вплотную прилегал к крыльцу дома. На всю улицу таких домов было четы­ ре. Их занимала “элита” города, которая в своем бытие непре­ менно хотела сочетать блага цивилизации с прелестями про­ стой сельской усадьбы. Подойдя к дому, обнесенному аккуратным штакетником, я ото­ ропел: на крыльце, прямо на ступеньках, широко расставив ноги в коленях, сидел Николай Тимофеевич!... Валентина Даниловна, в глубине огорода, копалась на грядке, пересаживая клубнику. От неожиданности я заволновался и даже растерялся.... Я все мог предположить и ожидать, но то, что здесь встречу Николая Тро­ фимовича, не мог даже подумать. Первое желание было - прой­ ти мимо, сделав вид, что спешу в другое место. Но наказ матери заставил пересилить себя, и я открыл калитку. Моим неожиданным появлением Николай Тимофеевич был удивлен не меньше меня. Валентина Даниловна, помахав мне ру­ кой, прокричала: - Леня, обожди... Я сейчас закончу... - А ты, молодой человек, по какому делу здесь оказался? - не отвечая на мое приветствие, спросил Николай Тимофеевич. - Да, вот, пришел к Валентине Даниловне за семенами, - как можно спокойнее, ответил я, стараясь сориентироваться в создав­ шейся ситуации. - А Валентина Даниловна кем тебе приходится - учительни­ цей или родственницей? - продолжал бесцеремонно допыты­ ваться Николай Тимофеевич. 164

- Сродной сестрой, - бойко и уверенно ответил я. - Понятно, - протянул Николай Тимофеевич, - приятно познако­ миться не только со своим учеником, но и с братом Валентины Даниловны... Садись рядом со мной... Поговорим... Все равно Валентина Даниловна провозится еще минут пятнадцать... Я сел рядом и уставился в сторону Валентины Даниловны. В такие минуты я всегда испытывал чувство неудобства, ибо не знал, что делать: начать разговор самому или молча ждать, когда это сделает собеседник. Но Николай Тимофеевич, словно ощутив мое замешательство, неожиданно спросил: - Так. значит, ты решил поступать на физмат?... Я оторопел: Николай Тимофеевич, оказывается, помнил тот, по­ лугодичной давности, мимолетный разговор... - На физмат, - подтвердил я. Разумеется, твердого решения у меня не было, но сказать что- то иное я не мог: мне не хотелось противоречить как Николаю Тимофеевричу, так и самому себе... - И зря, - категорично заявил Николай Тимофеевич. - А почему? - искренне удивился я, - это моя давнишняя меч­ та... - Физмат -дело серьезное, - в том же тоне продолжал Нико­ лай Тимофеевич, - и он не каждому по плечу. Для успеха нужен математический склад ума, соответствующий темперамент и ха­ рактер... Вот с этих позиций ты оценивал себя? Николай Тимофеевич в упор посмотрел на меня, ожидая отве­ та. Я же решил промолчать, ибо смутно представлял, что он хочет от меня услышать. Поняв мою уловку, Николай Тимофеевич ска­ зал: - Ну, а если ты об этом не думал, то нужно, хотя бы поверхнос­ тно, усвоить, что с провинциальной закваской на физмате далеко не прыгнешь... Самое лучшее, что тебя ждет, это работа учителя в какой-нибудь захудалой школе... - А больше мне и не надо, - самонадеянно заявил я, - моя мечта быть учителем. Во мне сразу загорелось желание рассказать 11иколаю Тимофеевичу о своей мечте - как можно быстрее изба- иин.ся от заикания, но... не решился... Мне показалось, что Нико- 1 И1Й | имофеевич этого не поймет, ибо был уверен, что проблема­ ми своих учеников он не интересуется. Хочошь потому, что не представляешь всех сложностей и труд­ ностей работы школьного учителя, - продолжал Николай Тимофее­ вич, - и дальше обывательского взгляда на эту профессию не про­ двинулся... - А что вы имооте в виду под обывательским взглядом? - спро­ сил я с долей обиды, - думаю, что ко мне это не относится...

- Может быть оно и так, - спокойно начал Николай Тимофеевич, - но у меня создалось впечатление, что работу учителя ты оцени­ ваешь из-за парты, а личность учителя - по его поведению в клас­ се. Вот это и есть обывательская оценка педагогической рабо­ ты... Согласно ей, работа учителя легка и проста, и многим ка­ жется, что она им тоже под силу... А если учесть не только пара­ дную сторону профессии, но и закулисную, то выясняется, что учи­ тельский труд - слишком тяжелый воз и он тоже не каждому по плечу. - Вот и хорошо, - радостно воскликнул я, - чем труднее работа, тем лучше и интереснее... А упорства мне не занимать, я могу достичь любой цели... Главное, захотеть... Николай Тимофеевич с ухмылкой посмотрел на меня и про­ должал: - Завидная у тебя самонадеянность... С такими замашками можно обломать рога при первых же столкновениях с реальной жизнью... Подчеркиваю: реальной, а не надуманной... Но оста­ вим свои амбиции в покое... К тому же, есть исключения из пра­ вил... Я хочу сказать тебе другое... Николай Тимофеевич немного задумался, потом добавил: -Профессия учителя, в любых своих проявлениях, требует от педагога талантливости. Если этого нет, то учитель своего зва­ ния не оправдывает: он работает как обыкновенный ремеслен­ ник... Один - чуть лучше, другой - хуже... Талантливых учителей мало, а если точнее, то их единицы... Особенно в наше время, когда профессия учителя становится массовой... Парадокс на­ шей профессии заключается в том, что чем больше работа тре­ бует талантливости, тем больше людей хотят ею заниматься. Всем кажется, что они сработают, в крайнем случае, не хуже других. Особенно такие мысли возникают в юности, когда мания вели­ чия естественна и закономерна... Вот поэтому я и говорю тебе: на педагогическую тропу ступать нужно с максимальной осто­ рожностью... Эта тропа равноценна минному полю: можно подо­ рваться на первом шаге, а можно и на последнем... А можно поле и перейти: спокойно добраться до пенсии, так и не поняв, что всю жизнь занимал чужое место... Но это одна сторона дела... Есть и другая. Сейчас наступает эра научно-технического про­ гресса... Человек вышел в космос и покорил атом... Поступая на физмат, нужно обязательно испытывать желание в будущем заняться научной работой... Если такого желания нет, то... - Вот у меня, как раз, такого желания и нет, - перебивая, прого­ ворил я, - в нашем выпуске о научной работе может мечтать толь­ ко Поплавной Толя!... У него голова что надо, не ровня нашим “ ко­ телкам” ... 166

- Вот-вот, - скороговоркой уточнил Николай Тимофеевич, - об :пом я и говорю... С твоими успехами в точных науках на физма­ те делать нечего... Я хотел было возмутиться, но Николай Тимофеевич строго ска­ зал: - Не возражай... Я смотрел журнал и разговаривал с Олим­ пиадой Васильевной и Федором Михайловичем... Уверяю тебя: лучше иди не в физику, а в биологию!... Именно на этом поприще ты сможешь убить сразу несколько зайцев... Во мне заговорили охотничьи страсти, и я смело возразил: - Двух зайцев и - то сразу нельзя убить, а несколько - вообще фантазия... - Возможно, - спокойно согласился Николай Тимофеевич, - но такого же мнения и Маргарита Ивановна... Она очень высоко ценит твои знания и способности в биологии... Последние слова для меня были настоящим бальзамом, ибо никогда не слышал, чтобы кто-то из учителей так хорошо говорил о моих способностях, тем более Маргарита Ивановна. Мне очень захотелось услышать в свой адрес что-то еще приятное, и я, сде­ лав заинтересованный вид, напряг внимание: - Ты родился и вырос в провинции, - продолжал Николай Тимофеевич, - крепко связан с землей, с лесом, да и вообще, с природой боготольских окрестностей... А они у вас здесь пре­ красные... Одна Арга чего стоит... Хотя тайга с лесостепью ни­ чем не хуже... Людям, выросшим в окружении такой красоты, сле­ дует посвящать свою жизнь природе... Подчеркиваю: не физике или технике, о которых ты кое-что знаешь понаслышке, а родной природе, которую ты по капелькам впитывал в свою душу с дет­ ства:.. Вот если ты поступишь на биофак, то сможешь стать хоро­ шим биологом... Для этого у тебя есть все данные... В школе ты создашь образцовый пришкольный участок, где будешь готовить, и с успехом, продолжателей своего дела, специалистов для зем­ ли сибирской... Именно твои ученики будут украшать ее цвету­ щими садами и тучными полями!... Разве это плохая перспекти­ ва?!..'. Отличная!... О ней ты можешь только мечтать!... А что ты сможешь сделать как учитель физики? Готовить будущих специ­ алисток для заводов, фабрик и технических учреждений, которых в Б0 1 оголе нот?! Ты не сможешь увидеть плоды своей работы!... Да, ч ю гам т в о р и т ь ! Ты не увидишь даже своих учеников, которые обустроят свои жизни в крупных промышленных центрах и будут приезжать в Боготол один раз в десять лет, да и то в луч­ шем случае... Это скверная перспектива... И она не заслуживает юго внимания, которое ты ей отдаешь... Дальше... Если стезя школь­ 167

ного учителя биологии тебе покажется узкой и малопривлека­ тельной, то можешь спокойно заняться научной работой. У вас в Боготоле, на его северной окраине, расположен филиал Красно­ ярского научно-исследовательского института, который боготоль- цы называют “Опытное поле” ... - Так оно расположено почти рядом с моим домом! - восклик­ нул я, перебивая Николая Тимофеевича, - я это “Опытное поле” знаю назубок и сто раз прошел его вдоль и поперек... - Это и хорошо! - громко подтвердил Николай Тимофеевич, жестикулируя рукой, - с таких ребят как раз и получаются самые преданные специалисты... Окончишь институт, поработаешь на земле, зарекомендуешь себя с хорошей стороны и возглавишь “Опытное поле” ... Чем плохо?! Николай Тимофеевич пристально посмотрел мне в глаза. Я понимал, что он ждет от меня такого же восторженного согла­ сия... Хотя бы подцакивния типа: я подумаю, это заманчиво и так далее. Ноя молчал... - Если не захочешь работать на “Опытном поле” , то можешь заниматься садоводством и продолжать дело Ковальке. Ведь сколько лет прошло после его смерти, а настоящего продолжате­ ля его дела пока нет... Вот и стань им!... Ковальке, как и Мичурин, занимался научной работой кустарным способом, а каких удиви­ тельных результатов достиг!... Имея такой опыт в руках, ты мо­ жешь горы свернуть!... Николай Тимофеевич снова пристально посмотрел на меня. И я опять промолчал... В это время в моем мозгу мелькали кар­ тинки рассказа Федора Михайловича о Ковальке... - Ну, а если и это покажется тебе мелким делом, то можешь поступить на кафедру биологии Красноярского пединститута. Там ценят специалистов “от земли” . Только из таких людей получа­ ются настоящие научные зубры... Чтобы окончательно тебя убе­ дить, могу добавить: эра физики клонится к закату... Сейчас начинает набирать силу эра биологии, и сегодня заниматься биологией перспективнее, чем физикой... Ведь физики обеспе­ чили запуск космического корабля, а биологи - жизнедеятель­ ность собаки “Л айки” ... Сегодня в космос летают животные, а завтра полетит человек!... Представляешь, какое будет поле дея­ тельности для биологов в любом институте?! Об этом тоже нужно не забывать... Николай Тимофеевич замолчал и украдкой зыркнул в мою сто­ рону. Тяжело вздохнув, он продолжал: - А на физмате ты не сможешь соперничать с городскими ребятами... У них и знания поглубже и связи с техникой и про­ 168

изводством покрепче... Трамвай, троллейбус для них - обычные средства передвижения, а радио и телефон - привычные сред­ ства связи... А что ты им сможешь противопоставить! Умение крутить ручку патефона! Или - рукоятку грузового автомобиля? - Почему только рукоятку? - с обидой проговорил я, - уже не­ сколько месяцев я хожу в гараж вагонного депо, где учусь водить машину... - Ну, и что из этого? - спокойно возразил Николай Тимофее­ вич, - я могу добавить к сказанному: крутить “баранку” автомоби­ ля... Это сути не меняет, наоборот, ее только усиливает: сегодня любой выпускник сельской школы, в отличие от городской, крутит “баранку” ... Дело-то не в этом... Я хочу убедить тебя, что такие ребята, как ты, должны заниматься “провинциальными” науками - биологией, географией... Можно историей... А физику лучше оставить другим, более подготовленным и сообразительным именно на этом поприще... Николай Тимофеевич замолчал и сделал вид, что разговор закончен... Да, это было и так ясно: сказано все и добавить уже нечего. К моему удивлению, страстные слова Николая Тимофее­ вича прошли мимо и даже не задели душу. Я сразу мысленно спросил самого себя: а почему?... И тут же ответил: а только потому, что я не хочу делать выбор между физикой и биологией! Он уже давным-давно сделан, и никакие доводы Николая Тимо­ феевича, самые убедительные и верные, не заставят меня изме­ нить избранную точку зрения. И тут же встал новый вопрос: а почему я не хочу менять точку зрения? Неужели я так уверен в ее истинности?... А если бы эти слова сейчас произнесла Марга­ рита Ивановна?!.. Остался бы я таким твердым и непоколеби­ мым? Вывод напрашивался сам: мое фанатичное упрямство объяснялось тем, что эти правильные слова сказал нелюбимый учитель!... Если бы их сказал мой кумир, то ответ на них был бы противоположным! Слова нелюбимого учителя не обладают той магической силой, которая делает их крылатыми... Слова кумира в критический момент их заслоняют и склоняют чашу весов в свою пользу... Так случилось и со мной: мудрые советы Николая Тимофеевича оказались невостребованными. Но, несмотря на это, я чувствовал в его словах что-то важное и главное для себя. В чем суть этого, я пока понять не мог... Но уже через минуту все стало ясно: мысль о научной работе, как смола, прилипла ко мне и не отпускала ни на секунду. Создавалось впечатление, что я уже дав­ но ждал этого совета и был готов к его восприятию... Как говорят, зерно упало на плодородную землю... Долго не думая, я спросил, пытаясь проникнуть одновременно и вширь, и вглубь данной про­ блемы: 169

- А разве у нас на “Опытном поле\" занимаются научной рабо­ той? - А ты еще об этом не знаешь? - удивился Николай Тимофее- вич. - Вот это новость!... А говоришь, что живешь рядом... Я сразу понял, что неудачно задал вопрос и направил мысль Николая Тимофеевича не в том направлении... Разумеется, я слы­ шал об опытах, проводимых на “Опытном поле” . Видел всевоз­ можные таблички на делянах льна, пшеницы и ячменя. Но этому не придавал никакого значения. А то, что наше “Опытное поле” - филиал Красноярского научно-исследовательского института, на самом деле оказалось для меня неожиданным открытием... Я никак не мог соединить о одно целое боготольскую суету с науч­ ной работой... Я молча выслушал упрек Николая Тимофеевича и робко спро­ сил: - А почему вы работаете в школе, а не на “Опытном поле”? Ведь в школе наукой никто не занимается... Николай Тимофеевич, повернувшись ко мне, пристально по­ смотрел в глаза. Я понял, что мой вопрос оказался неуместным. Резко встав с места, Николай Тимофеевич прошел взад-вперед по тротуарчику несколько раз. Потом он так же неожиданно сел на место и возбужденно заговорил: - Как это не занимается? Да, я занимаюсь наукой всю жизнь... Везде и при любых условиях... Это самая главная страсть моей жизни... На Украине я работал в научно-исследовательском ин­ ституте... Имею печатные работы... А на “Опытном поле” мне дела нет... Там уклон другой, сельскохозяйственной... А я занимаюсь садоводством... Школа мне ближе по специфике... Николай Тимофеевич замолчал... Мне показалось, что он об­ думывает свои дальнейшие слова... Я же с открытым ртом смот­ рел на Николая Тимофеевича и размышлял: - Значит, все разговоры о научной работе Николая Тимофее­ вича - чистая правда... А я, дурень, сомневался... Но как я мог поверить, если облик Николая Тимофеевича совсем не похож на ученого. Невзрачный старикашка, над которым исподтишка хи­ хикал весь класс, и вдруг - ученый... Разве в такое можно пове­ рить?! Мне даже не верилось, что я сейчас, впервые в жизни, сижу на крылечке с ученым и вот так, запросто, разговариваю. А учено­ сти в нем никакой! У моего брата солидности и-то больше... Мои раздумья прервал голос Валентины Даниловны, прибли­ жавшейся к нам сбоку: - В чем вы, Николай Тимофеевич, так страстно убеждаете мое­ го братца? 170

- Да, ни в чем, - спокойно ответил Николай Тимофеевич, - мы просто беседуем о будущей профессии да говорим о жизни... - Это хорошо, - уверенно поддакнула Валентина Даниловна, - сейчас Леня заканчивает школу и ему любой совет пойдет на пользу... И сходу, без всякой паузы, она заговорила о рассаженной клуб­ нике, ее урожайности и особенностях ухода. Николай Тимофее­ вич на ее вопросы давал краткие и однозначные ответы. Когда Валентина Даниловна замолчала, Николай Тимофеевич неожидан­ но вернулся к прерванному разговору: - Беда только в том, что мои планы исковеркала война... Опыт­ ные участки моего сада перепахали гусеницы танков и все срав­ няли с землей... Николай Тимофеевич сделал длинную паузу... Валентина Да­ ниловна непонимающим взглядом смотрела то на меня, то на Николая Тимофеевича... - На их восстановление, - продолжал Николай Тимофеевич, - требовались годы, а их у меня нет. В моем возрасте ждать, когда все нарушенное возродится, не имеет смысла. Притом, на Украи­ не научное садоводство бесперспективно... Все изучено и от­ крыто, на каждом квадратном метре сидит по одному научному работнику. Что мне оставалось делать?... Все бросить и уехать в Сибирь, где море неизученных вопросов и сколько хочешь сво­ бодной хорошей земли... - Николай Тимофеевич, - заговорила Валентина Даниловна, - вы расскажите ему, как вы оказались в Боготоле... Почему вам приглянулся именно наш город. Это ему тоже будет интересно... Да, и полезно... Николай Тимофеевич с удивлением посмотрел на Валентину Даниловну, потом на меня и добродушно сказал: - Пожалуйста... В этом нет никакого секрета... Со мной, в ла­ боратории института, работал сотрудник, который был знаком с Ковальке - знаменитым боготольским садоводом. Он мне много рассказывал об опытах этого энтузиаста. Из его слов я знал и о вашем “Опытном поле” как филиале научно-исследовательского института. Вот он мне и посоветовал ехать именно в Боготол... Упоминание об Эмилии Михайловиче Ковальке снова вско­ лыхнуло во мне воспоминания о разговоре с Ф едором Михайло­ вичем в его саду. Интересно, как все взаимосвязано и цепляется одно за другое. Только начни в чем-либо копаться, как сразу воз­ никает масса интересных побочных вопросов. Я было уже рас­ крыл рот, чтобы попросить Николая Тимофеевича рассказать ин­ тересное о Ковальке, но Валентина Даниловна меня опередила: 171

- Ну, и как, Николай Тимофеевич, ваш выбор оказался удач­ ным?... Боготол вам, видимо, приглянулся, если уже десять лет здесь живете?! Николай Тимофеевич пристально посмотрел на Валентину Да­ ниловну и неожиданно ответил: - Нет... В выборе места работы я ошибся... - Как ошиблись? - искренне удивилась Валентина Даниловна, искоса поглядывая на меня. Мне тоже хотелось, чтобы Николай Тимофеевич сказал что-то доброе о Боготоле. Я хорошо знал, что люди с большим самомнением стараются сбежать из Боготола, а Николай Тимофеевич приехал сам!... Притом, сменял солнеч­ ную Украину на суровую и морозную Сибирь в образе Боготола. Но Николай Тимофеевич одним словом разрушил все мои на­ дежды. - Очень просто, - спокойно проговорил он, - только в Боготоле я узнал, что Ковальке уже нет в живых... Все мои надежды сразу рухнули, но коней на перепарве не меняют... Ехать мне было неку­ да, и я решил остаться... В школе мне предоставили место ра­ боты. Леонид Дмитриевич, да и Валентина Даниловна, помогли с устройством быта и в создании хорошего пришкольного участ­ ка. На первый взгляд все складывалось как будто удачно. Но... Боготол - глухая провинция. Ни о какой научной работе здесь не могло быть и речи... И я решил, как Ковальке, попробовать долю одиночки... Она оказалась тяжелой и горькой... В школе я со­ здал лучший пришкольный участок, но он, кроме меня, никому не нужен... Ни школе, ни детям, ни городу... - Ну, это вы так зря говорите, - как можно мягче сказала Ва­ лентина Даниловна, - вы делаете большое дело... - Да, это я и сам понимаю, - согласился Николай Тимофеевич, - если бы оно было мелким, я бы за него и не взялся... И не полу­ чил бы такой помощи от Леонида Дмитриевича и директора школы Николая Николаевича Никулина... Да, вот еще от Валенти­ ны Даниловны, как коллеги... Все это я вижу и ценю... Но я вижу и другое... Сколько приходится затрачивать труда, чтобы убе­ дить учеников работать в летнее время на участке... Ведь канику­ лы!... А какая гримаса возникает на лице Николая Николаевича, когда я начинаю просить у него денег на инвентарь, семена и стройматериалы... То же самое могу сказать и о Леониде Дмит­ риевиче, когда я входил к нему в кабинет... Вот и получается, что этот пришкольный участок нужен только мне... Стоит мне пре­ кратить работу на участке, и он зачахнет сам собой... Молнией пронзила мой мозг мысль о нашей спортплощадке, которая держалась на нашем энтузиазме... Сейчас весна, и по­

ляна давным-давно освободилась от снега... Но она пустует... А мне с Толькой Федоровым не до спорта... Конец учебного года... Вот еще один пример неоправданного энтузиазма... - А, если Валентина Даниловна продолжит мою работу, тогда толк будет... - Я же, Николай Тимофеевич, не биолог... Я простой люби­ тель... Николай Тимофеевич сделал вид, что не слышит ответ Вален­ тины Даниловны, и продолжал: - Но я и здесь, в Боготоле, зря времени не терял... Провел необходимые опыты, собрал нужный практический материал... Теперь можно со спокойной совестью и уезжать... - Как уезжать? - искренне удивился я, - опять на Украину?... Мне очень не хотелось услышать “да\"... Ведь это было бы оче­ редным ударом по моим убеждениям и надеждам... Мне так хо­ телось видеть в Николае Тимофеевиче своего единомышленни­ ка... Но этому, видимо, не суждено было сбыться... - Нет, на Украине мне делать нечего... И там меня никто не ждет... Внимательно посмотрев на Валентину Даниловну, он продол­ жал: - Сибирь - моя вторая Родина... Я поеду или в Барнаул, или в Красноярск... В крайцентре мне предлагают место работы в пе­ динституте... - А что вам предлагают в Барнауле? - поинтересовалась Ва­ лентина Даниловна. - А ничего, - бойко начал Николай Тимофеевич, - там плодово- ягодная станция, и заведует ею ваш земляк - Лисавенко Михаил Афанасьевич. Он доктор наук, большой человек... Его хозяйство сейчас на подъеме, известно всей стране... Хотелось бы порабо­ тать под его началом... Но... Алтай - это уже другая климатичес­ кая зона... Там мне придется все начинать с нуля. А в Краснояр­ ске боготольскую работу можно будет и продолжить... Николай Тимофеевич замолчал и задумался. Мне же опять пришел на память разговор в физкабинете с Федором Михайлови­ чем, когда я слышал фамилию Лисавенко... Но сейчас я ничего не помнил. Случай сам шел мне навстречу: - Николай Тимофеевич, - бойко начал я, - расскажите о Лиса­ венко. Я кое-что слышал о нашем знаменитом земляке, но, факти­ чески, ничего о нем не знаю... - Не знаешь? - удивился Николай Тимофеевич. - Так какой же ты тогда боготолец? Людей, которые являются гордостью го­ рода, нужно знать от “а” до “я”! 173

Николай Тимофеевич искоса посмотрел на Валентину Дани­ ловну. - Да, я тоже эту фамилию слышу впервые, - растерянно под­ твердила она. - Как-то в городе у нас она не на слуху... - Ну, тогда я обязан вас просветить... Слушайте... Лисавенко родился в Боготоле, хотя его родители приехали в Сибирь с Украины... - Как?... Он тоже с Украины? - удивленно воскликнул я. - А что тут удивительного? - наградив меня серьезным взгля­ дом, вопросом на вопрос ответил Николай Тимофеевич. - Садо­ водством в Сибири, а в Боготоле особенно/занимались урожен­ цы Украины... Они прирожденные садоводы, и по-иному быть не могло!... Николай Тимофеевич сделал паузу и с гордостью посмотрел сначала на Валентину Даниловну, а потом на меня. С долей пафо­ са продолжал: - Школу он окончил в Ачинске, ауниверситет - вТомске... Сра­ зу после революции в Ачинске заложил свой сад... В тридцатые годы был направлен в Горно-Алтайск для создания плодово-ягод­ ной станции... Проработав около двадцати лет, он обобщил опыт своей работы и написал книгу “ Плоды и ягоды на Севере” . В пятидесятых годах его станция из Горно-Алтайска была переве­ дена в Барнаул, где она существует до сих пор... В войну он защитил кандидатскую диссертацию, а несколько лет спустя - докторскую... Могу уверенно сказать, что все время он поддерживал связь с Мичуриным и Ковальке... Вот, коротко, и все... Николай Тимофеевич внимательно посмотрел на меня и д о ­ бавил: - У меня есть хороший материал о работе Михаила Афанась­ евича. Если хочешь ознакомиться, то я могу дать... В ответ я промолчал... В более глубоких сведениях я пока не нуждался, а идти на поводу у Николая Тимофеевича не хотелось. Чтобы сгладить возникшее несогласие, я спросил: - А откуда вы все это знаете?... - Как откуда, - удивился Николай Тимофеевич, - я читал его кни­ гу, где об этом подробно говорится. Притом, я специально интере­ совался его жизнью и успехами в работе... Николай Тимофеевич сделал паузу и, бросив на меня беглый взгляд, неожиданно спросил: - А разве тебе не интересно все узнать о человеке, жизнь кото­ рого тебе хочется повторить? Перед глазами мгновенно встал образ Витьки Изохватова, меч­ 174

тавшего самым настоящим образом повторить жизнь Максима Горького... Витькин оптимизм, в какой-то мере, заражал и меня. Долго не раздумывая, я ответил: - Хочется... Какой же солдат не мечтает быть генералом!... - Ты плохо сказал эту пословицу, - поучающим тоном попра­ вил Николай Тимофеевич, - генералом мечтает стать только хо­ роший солдат. Плохой же - даже службу нести не хочет... - А я и имел в виду хорош его солдата, - бойко вставил я. - Сомневаюсь, - растягивая слова, проговорил Николай Тимо­ феевич, - уже битый час я убеждаю тебя пойти в биологию, а ты так со мной и не согласипся, оставаясь при ошибочном мнении... Ты не хороший солдат, а упрямый.... Запомни: упрямство и на­ стойчивость - совершенно разные понятия... Их надо хорошо раз­ личать, а ты их путаешь... И свое упрямство выдаешь за настой­ чивость... Немного подумав, он добавил: - И зря ты не хочешь познакомиться с моими материалами о Лисавенко... Они уникальны, и таких сведений ты нигде не най­ дешь... А он твой земляк!... Мало этого - земляк талантливый и знаменитый!... О таких боготольцах нужно знать все!... И под­ робно!... Только в этом случае можно мечтать о большом деле... Большой мечте нужен такой же зримый пример... Николай Тимофеевич наградил меня пристальным взглядом, потом встал и, прохаживаясь, стал разминать затекшие ноги. А я задумался... Было очевидно, что я опростоволосился перед Ни­ колаем Тимофеевичем. Но идти взад пятками было поздно... За­ бегая вперед, можно добавить, что это была обычная ошибка не­ зрелого ума... Через восемь лет, в 1966 году, Лисавенко будет присвоено звание Героя Социалистического Труда и он получит звание академика... А еще через год - его не станет... И только после этого в местной печати начнут появляться заметки о зна­ менитом Земляке... Уже в который раз повторилась жестокая ис­ тина: чтобы стать известным, нужно обязательно умереть... Как все-таки гложет нас гордыня, если мы не умеем, а может и не хотим, восхищаться при жизни признанными талантами, отмечен­ ными самыми высокими наградами и званиями... Обидно и стыд­ но... За себя и за других... ... Подойдя к Валентине Даниловне, Николай Тимофеевич от­ дал ей какой-то пакетик и тут же начал прощаться. Они долго обменивались взаимными любезностями, особенно была разго­ ворчива Валентина Даниловна. В конце концов он вырвался из дружеских объятий и закрыл за собой калитку. Я смотрел ему вслед и размышлял: 175

- А почему Николай Тимофеевич так резко заговорил о моем упрямстве? Я никогда не был упрямцем... А может со стороны виднее?... Да еще такому опытному человеку, как Николай Тимо­ феевич... А может я сам дал повод для такого вывода? Видимо, что-то не то было в моем голосе, выражении лица или в словах... Ведь Виктор Яковлевич или Федор Михайлович мне таких заме­ чаний не делали? Нет! Алексей Федорович - тоже... Так в чем же дело!?... И вдруг в очередной раз стало понятно: Николай Тимо­ феевич не был моим любимым учителем!... А беседа с любимым и нелюбимым учителем строится в разной тональности!... С лю­ бимым учителем она мягкая и добрая, с оттенком нежности и влюбленности. А с нелюбимым, наоборот, жесткая и бескомпро­ миссная, с налетом недоверия и подозрительности. И Николай Тимофеевич, видимо, все это ощутил... Надо запомнить: в отно­ шениях с нелюбимым учителем проявляется упрямство, а с лю ­ бимым - полное согласие... - Леня, а ты зачем пришел, - спросила Валентина Даниловна, прерывая мои размышления. - Да, мамка просила каких-то новых семян огурцов, - скорого­ воркой ответил я. - Сейчас вынесу, - сказала Валентина Даниловна, поднимаясь на веранду. Через минуту она вышла с пакетиком в руках и начала под­ робно объяснять, как эти семена замачиваются, а потом высажи­ ваются в гряду. Выслушав все советы, я, как бы между прочим, заметил: -Интересный человек Николай Тимофеевич... Умный и знаю ­ щий... Зря наши пацаны его не любят... После небольшой паузы добавил: - Да, он и сам виноват - не может с десятиклассниками найти общего языка... Или, на крайний случай, скрутить всех в бараний рог... Уж слишком серьезный... - Ты правильно сказал, - согласилась Валентина Даниловна, - что серьезный, то серьезный... В школе таким учителям трудно... Особенно в вашей... - А чем наша школа отличается от вашей? - ревниво удивился я. - Многим... У нас в школе дети другие... А самое главное, у Николая Тимофеевича здесь есть больше дело - пришкольный участок... Его у нас любят за дело!... Его преданность работе скрадывает все минусы и недостатки... У вас же получается на­ оборот: дела нет и вы, кроме недостатков, ничего в нем не види­ те... 176

От удивления я раскрыл рот: какую простую истину сказала Валентина Даниловна! Действительно, чтобы учителя любили уче­ ники, у него должно быть на первом месте дело! За дело у нас в школе любят и Виктора Яковлевича, и Федора Михайловича, и Маргариту Ивановну, и Олимпиаду Васильевну... Оказывается, все просто!... Только работа делает учителя любимым, а безде­ лье - нелюбимым!... И не важно, что он будет делать: играть в футбол или выращивать цветы, мастерить физические приборы или элегантно и увлеченно выводить у доски математические формулы... Главное, чтобы у учителя было дело и его будут лю­ бить ученики!... От этих мыслей мне самому стало радостно и я даже мыслен­ но залюбовался собой: надо же, до чего додумался!... Ой, да, Ленька, молодец!... Эйфория захлестнула меня, и я чванливо прогово­ рил: - Мне только не понятно одно: почему Николай Тимофеевич не живет на одном месте? Жил на Украине, потом приехал в С и­ бирь... Остановился в Боготоле, теперь хочет уехать в Красно­ ярск или в Барнаул... Он, что, один и у него нет семьи?! Или он “перелетная птица” и не привязан к земле, на которой работа­ ет?! - Нет, Леня, у него все нормально, - рассудительно сказала Ва­ лентина Даниловна - есть жена и хороших два сына... И не “пе­ релетная птица” ... И по-настоящ ему привязан к земле... Мало этого, он любит землю... И с Украины уехал не просто так... Я насторожился: по лицу Валентины Даниловны я понял, что она хочет доверить мне тайну, о которой я должен никому ничего не говорить... - Во время войны, - продолжала Валентина Даниловна, - Нико­ лай Тимофеевич где-то вслух в среде научных сотрудников под­ держал украинских националистов, боровшихся за самостоятель­ ность Украины... - Так он, что, бендеровец? - возмущенно спросил я. - Леня, - строго сказала Валентина Даниловна, - не спеши с выводами: поспеш иш ь-лю дей насмешишь... Поставить клеймо человеку просто, а вот снять его сложно. Я тебе говорю, что он только где-то сказал об этом... И сразу донесли куда надо... - Ну, и что было дальше? - нетерпеливо поинтересовался я, надеясь услышать что-нибудь любопытное. - А ничего, - спокойно, но твердо сказала Валентина Даниловна, - после войны, когда стали разбираться, кто чем занимался в о к­ купации, кого поддержат, кому служил и что говорил, то стало ясно: лучше не рисковать и не ждать своего часа. Николай Тимофее­ 177

вич собрал вещички и добровольно сослал себя в Сибирь. Ра­ зумеется, здесь он тоже рассчитывал заняться научными иссле­ дованиями, сотрудничая с Ковальке и Лисавенко. Но его надеж­ дам сбыться не удалось... Вот и мыкается он в Боготоле уже десять лет... Теперь, когда стало ясно, что его никто искать не собирается, он пытается уехать туда, где есть возможность за­ няться настоящей наукой... Видимо, он все же выберет Красно­ ярск. .. Вот так, Леня, жизнь ломает людей... Скажешь слово не так, а потом трясешься от страха всю жизнь... Какой Николай Тимо­ феевич политик? Да, никакой!... А вот слово ляпнул!... Так что, бра­ тишка, мотай на ус... Ты тоже любишь много гсзорить и задавать всякие вопросы... Докапываться до истины полезно, но не всегда это безопасно. Прежде, чем что-то спросить, подумай, как твой вопрос будет понят и воспринят. Ты уже парень взрослый и дол­ жен все это хорошо понимать... А Николая Тимофеевича мне жаль: хороший он человек... Достойный и правильный, а вот вынужден бегать по стране, не зная от чего и от кого... Валентина Даниловна взялась за лопату и начала копать зем­ лю под грядку. Я понял ее намек, услужливо сказал \"до свида­ ния” и вышел на улицу... Всю дорогу я размышлял о запутанной судьбе Николая Тимофеевича, о любимых и нелюбимых учителях и о их роли в моей жизни. Я понимал, что нелюбимые учителя бывают разные и оценивать их однозначно нельзя... Потом, неожиданно для самого себя, я задумался о научной работе Николая Тимофеевича... Затем представил себя на его месте, только на поприще физики... Эта прикидка мне понрави­ лась, и я в своей памяти сделал зарубку: если в дальнейшем представится такой шанс, то я его упускать не буду... Я интуитив­ но почувствовал, что научная работа мне по душе... Эта “зарубка\" оказалась важной, но я даже не мог предположить, что в дальней­ шем она сыграет главную роль в моей жизни... ... Через полгода, когда я был уже.студентом физмата, мы встретились с Николаем Тимофеевичем ка территории инсти­ тута. Нашу группу послали на работу по благоустройству нового корпуса, где располагался биофак. Когда мы вошли в здание, то навстречу нам вышел... Николай Тимофеевич!... Та же резкость в движениях, увлеченность и озабоченность делом. Раздав лопаты и носилки, он, как школьникам, подробно объяснил процесс убор­ ки подвала от строительного мусора. С горящ ими глазами я смотрел на Николая Тимофеевича, ожидая момента, когда он по­ смотрит на меня и узнает. Когда он скользнул взглядом по мое­ му лицу, то у него не дрогнул ни один мускул. Я понял, что он меня не узнает... Это следовало и ожидать: Николай Тимофеевич не за­ поминал своих учеников... 178

После окончания работы, когда все бросились из подвала на свежий воздух, я уверенно подошел к Николаю Тимофеевичу и бойко сказал: - Николай Тимофеевич, я Антонов из Боготола... Ваш ученик... Вы у нас в пятьдесят шестой вели \"Основы дарвинизма” ... - Антонов? - с удивлением переспросил Николай Тимофее­ вич, пристально вглядываясь в мое лицо, - значит, поступил в наш институт!... Молодец!... Поздравляю! Но... извини, я спешу... У меня занятия со студентами... Николай Тимофеевич улыбнулся, резко развернулся и легкой трусцой стал подниматься по лестнице. Я так и не понял: узнал он меня или нет... Скорее всего, что нет... При последующих встречах, а их было предостаточно, я лишь скромно говорил: “Здравствуйте, Николай Тимофеевич”, - и шел дальше. И так на протяжении всех студенческих лет!... Этим я отдавал скромную дань уважения своему последнему “нелюби­ мому\" школьному учителю, который напрочь забыл меня, но на­ всегда сохранился в моей памяти... Как человек, сумевший сво­ ей преданностью науке, серьезно повлиять на весь ход моей даль­ нейшей жизни... Долгие годы я не придавал должного значения складу своего ума. Мне казалось, что в нем нет ничего особенного, все идет сво­ им чередом и на первом плане множество более важных про­ блем. Мало этого, я даже не допускал мысли, что мои “научные амбиции” когда-нибудь будут связываться с именем нелюби­ мого учителя - Николая Тимофеевича. Если бы такой вопрос и встал, то речь шла бы только о Федоре Михайловиче. И только потом, спустя годы, когда я, наконец, понял, что приро­ да наделила меня “ научным складом ума” , все стало на свои ме­ ста и фигура Николая Тимофеевича, как и Федора Михайловича, заняла свое достойное место. Я понял, что в этот момент сверши­ лось удивительное открытие, оказавшееся решающим, судьбонос­ ным и своевременным!... Теперь я легко и просто мог объяснить свою фанатичную любознательность, потребность в бесконечных разговорах с братом и учителями, страстное желание покопаться в родословной и прошлом своей Малой Родины... Оказалось, что в этих стремлениях нет ничего особенного и удивительного, все ес­ тественно и закономерно... Мало этого, по-другому я вести себя не мог!... И не случайно в студенческие годы, когда я окунулся в насто­ 179

ящую научную среду, по-настоящему стал бредить научной рабо­ той в области физики. Где-то после второго курса у меня про­ изошла переоценка ценностей, что на самом деле было малове­ роятным!... Мне непременно захотелось сначала попробовать себя в науке, а уж потом - в педагогике и литературе. Аппетит прихо­ дит во время еды: мне захотелось ловить не двух зайцев, а трех!... Что же, юношеский максимализм брал свое! После окончания института мне, действительно, предложили работу в Институте физики, на которую я с радостью согласил­ ся. Началась увлекательная работа по проблемам ферромагне­ тизма в лаборатории магнитных явлений. Но этот порыв де р ­ жался, в основном, на моем энтузиазме. Дли серьезной и глубо­ кой работы у меня не было ни нужного опыта, ни необходимых знаний. Все это порождало сомнение и неверие в будущий ус­ пех. В этот критический момент обнаружилась незаконность мое­ го приема на работу в научное учреждение, как выпускника пе­ динститута. В приказном порядке я был направлен на работу в школу по “распределению” . Мечта о научной работе была похо­ ронена раз и навсегда. К моему сожалению, в этой ситуации я не проявил настойчивости и упорства в достижении поставлен­ ной цели. Я спокойно поплыл “по течению” , убежщая себя слова­ ми: все, что ни делается, делается к лучшему... И я не унывал... Впереди была работа, о которой я мечтал с детства... С первых дней работы в своей школе я с головой окунулся в педагогический и учебный процесс. Теперь у меня были уже бо­ лее дерзкие планы: мне хотелось стать не только хорошим учите­ лем, но и попутно заниматься научной работой в области педаго­ гики. В школьной буче я увидел массу проблем, которые требо­ вали своего осмысления и решения... Но на этом поприщ е меня ожидало еще большее разочарование!... Мои надежды оказа­ лись наивным детским заблуждением: в боготольских условиях они лопнули, как мыльный пузырь!... Мало этого, в связи с данным крушением мне пришлось пережить такие нравственные потрясе­ ния, после которых о научной работе в стенах школы пришлось забыть и даже не вспоминать. Мне красноречиво указали на то место, которое отводилось в учебном процессе и в табели о ран­ гах.... Это было второе тяжелое поражение моих честолюбивых на­ дежд, вступивших в явное противоречие с суровой действитель­ ностью... И в этот момент , когда было очевидно, что все рухнуло и мне лишь оставалось успокаивать себя грибоедовскими словами: 180

служить бы рад - прислуживаться тошно, - меня осенило!... Про­ житы тяжелые годы удач и поражений, в которые люди-проявили свои как благородные, так и низменные качества!... Вот он мате­ риал для будущих книг!... К тому же, писательская стезя - это та же самая научная работа, заниматься которой имеет моральное право лишь тот, кто обладает “научным складом ума”. Эта мысль мне льстила и настраивала на “писательский склад” . Моя мечта о “писательстве по совместительству” сама собой вписывалась в канву моей жизни и становилась объективной необходимос­ тью!... А со временем и потребностью! Не было бы счастья да несчастье помогло!... ... И только теперь, когда за писательским столом проведены годы и появились изданные книги, я понял, что вся моя многолет­ няя “ научная лихорадка” была лишь своеобразной “прелюдией\" к писательской работе. Оказывается, без этих поражений я не мог бы написать ни строчки, не говоря уже о книгах... Именно “научная лихорадка” , колотившая меня всю жизнь, вывела, в конце концов, на истинную дорогу жизни... И как ни странно, в самый ответственный момент моим попутчиком, пусть временным и слу­ чайным, окажется Николай Тимофеевич!... Рыбак рыбака видит издалека!... Видимо, Николай Тимофеевич интуитивно почувство­ вал во мне родственную душу и постарался сделать все возмож­ ное, чтобы натолкнуть меня на верный п у т ь ... А как иначе, если я оказался единственным его учеником, с кем он вел самые серь­ езные разговоры о научной работе в биологии. Пусть своей цели он не достиг... Но зато верно указал направление, в котором суж­ дено было мне двигаться... В дальнейшем я приду к довольно противоречивому выводу: во многих случаях на дорогу жизни нам помогают выйти “ нелю­ бимые\" учителя!... Которые мужественно и с достоинством, без поблажек и уступок, несут свой “педагогический крест” через наше непонимание, равнодушие, дерзость и издевки. Жаль только, что мы понимаем это слишком поздно... А кое-кто не сможет этого понять и до конца своей жизни... Но не беда, что прозрение прихо­ дит слишком поздно... Оно вспыхивает лишь тогда, когда появля­ ются плоды усилий Учителя, которого ты назвал нелюбимым... Верно говорит библейская мудрость: пути господни неиспо­ ведимы... Можно ее продолжить: людские - тоже... А дороги к успеху - тем паче! Эту истину Михайло Ломоносов выразил бо­ лее конкретно: науки юношей питают!.. И питают ровно столько, сколько необходимо для свершения большого дела... В против­ ном случае заветные вершины, о которых мы бередим всю жизнь, так и остаются недоступными... 181

ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

Во времена далекой юности я несколько раз порывался по горячим следам написать «поэму в прозе» о любви. Чувства на­ столько распирали грудь, что это желание казалось мне испол­ нимым без особых усилий!...Садись и пиши с натуры!... И я, действительно, не выдерживал, садился за стол и писал ...Неистово и увлеченно, не прерывая бега пера. Самые яркие слова и образы сами приходили на ум и ложились на бумагу... Но когда я начинал перечитывать написанное, чтобы еще раз на­ сладиться силой своей любви, то ожидаемого восторга уже не испытывал...Обычные слова и скучные строчки были наполнены «песьим восторгом», и ничего больше. Не чувствовалась глубина мысли...А любовь - тем паче!...Оказалось, что взлететь на крыль­ ях своей любви - это одно, а описать этот подъем - другое. К тому же, в любви обязательно были счастливые и горькие мину­ ты, о которых одними и теми же словами говорить просто невоз­ можно...Наступало неизбежное разочарование, я отодвигал тет­ радь в сторону и начииал мысленно искать причины неудачи... Однажды, после очередной попытки, я открыл сборник стихов сибирского поэта Вадима Иванова и прочитал: Мильоны слов любви посвящены. О ней писали тысячи поэтов. Но если мы с тобою влюблены - Могу ли я не говорить об этом?!... Как все ясно и просто!...А почему поэты пишут о любви легко и свободно, а я не могу?! И мгновенно, как искорка, в голове вспых­ нула догадка: да поэты умеют поэтическим языком страстно и эмоционально рассказать о любзи!... А разве могу я, безусый юнец, тягаться с поэтами, да еще» в прозе?! Разумеется, нет!...Кроме того, проза для этой цел1.' мало пригодна!....0 любви можно толь­ ко петь!...И, видимо, ке случайно самым ярким словом о любви является песня!...Когда хорошие стихи сливаются с прекрас­ ной музыкой и чарующим голосом певца! Это слово о любви уже живет и действует, как несокрушимая сила!...И только поэтому «Темная ночь», исполненная Марком Бернесом, и «Синий плато­ чек», напетый Клавдией Шульженко, воевали в годы войны нарав­ не с солдатами... А прозой о любви нужно не рассказывать, а говорить!...Да, и- то лишь в том случае, когда у тебя есть что сказать!...А это бывает лишь тогда, когда голова твоя бела и за плечами интересная жизнь, овеянная со всех сторон ветрами и бурями любви и про­ низанная ими до последней косточки...А если этого нет, то напи­ ши ты хоть том своих воспоминаний, а лучше Пушкина не с ка ­ жешь... 183

Я помню чудное мгновенье: Передо мной явилась ты Как мимолетное виденье, Как гений чистой красоты. И после таких мыслей разочарование накатывалось еще с большей силой, я с яростью выдирал листы из тетради, комкал их и бросал в печку. В конце концов, до меня дошло, что эта задача пока мне не по плечу и есть смысл оставить ее до лучших времен...Когда при­ дет настоящая зрелость и появится потребность говорить и пи­ сать о любви...Когда любовь,, со всеми ее минусами и плюсами, превратится в единый и большой образ, способный жить без моей опоры и поддержки... Это была моя робкая надежда!...Мне казалось, что мой образ любв.’ч должен обязательно понравиться моим друзьям и това­ рищам!.: А если я постараюсь еще лучше, то он может понравиться и другим!..- Эту тайную мечту и надежду любого писателя и поэта хорошо выразил Вадим Иванов, сумевший повторить жизненный подвиг Николая Островского: Над деревом любыи плывут века. Кто может счесть его побеги, почки? Я был бы рад, когда б м-<я строка, Осталась жить на нем хотя б листочком... ...Серьезно размышлять о любви я начал в седьмом классе. К этому времени я все чаще и чаще стал обращать внимание на лирические стихи и страницы книг со сценами любви. Военные кинофильмы, как отцветшие полевые цветы, уже не привлекали моего внимания. Зато киноленты с нежным девичьим взглядом и очаровательной улыбкой манили и притягивали как никогда... Песни же о любви могли звенеть в ушах неделями, сладко будо­ ража душу... К этому Бремен^) ило*-( у/.. :: ::ыс тозарм^ди уже -^по- настоящему» дружили, что вызывало любопытство и удивление. - А я чем хуже? - спрашивал я самого себя, - и пристально всматривался в лица одноклассниц и соседских девчонок. Но ни одна из них не вызывала даже малейшего чувства, похо­ жего на любовь...Разумеется, я смутно представлял себе это чув­ ство и дальше извращенных уличных представлений не шел... Послевоенная пацанва в слово любовь вкладывала свой, по­ нятный только ей, смысл. Самые яркие и видимые образы со­ здавали сочетания данного слова: люблю охоту, голубей, жаре­ ную картошку, мед...В те трудные годы можно было любить толь­ 184

ко то, что у тебя есть в избытке!...Скорее всего, здесь мы подме­ няли понятие любовь словом жадность...Когда у нас что-то было, нам хотелось еще больше и свое желание мы называли лю бо­ вью... О любви к родителям вообще было не принято говорить!... Это считалось слюнтяйством маменькиных сынков...За годы детства я ни разу не слышал, да и сам не говорил, чтоб кто-то любит папу или маму...И в этом было виновато суровое послевоенное время... Послевоенная пацанва жила в основном на улице. Домой она приходила лишь есть, спать и получать заработанное. Утром, на­ пример, отец мог, за принесенное ведро воды, погладить меня по головке. А вечером, когда он узнавал об очередной моей шалости, этой же рукой дать весомый подзатыльник...Родители и дети жили в состоянии непрерывной войны. Напряженное состояние «кнута и пряника» считалось нормальным и естественным. Ро­ дители были готовы в любой момент выдать, а дети - получить заработанное...Между родителями и детьми всегда сохранялась невидимая дистанция, которую никто даже не пытался укоротить... Лично я, например, за все детство ни разу не назвал отца - папой, а мать - мамой...Это было не принято и в ходу было одно: папка, мамка. И родители таким обращением были довольны, ибо оно соответствовало выбранной дистанции. Я прекрасно знал, что безумно люблю отца и мать, но это было моей тайной, о кото­ рой говорить вслух стыдился. А вот школа уже была другим миром! Учителя, видимо, хорошо понимали всю драму «домашних отношений» и делали все воз­ можное, чтобы ее свести на нет. Они вдохновенно говорили о нежной материнской и суровой отцовской любви, ярко и образ­ но рассказывали об уважении к девочке-однокласснице, стара­ ясь все сказанное осуществить в классе. Но самое главное, они всей душой старались любить всех нас! Ершистых и покладис­ тых, добрых и злых, послушных и хулиганистых! Они были увере­ ны, что дети войны заслуживают их внимания и любви! Видимо, в этом они видели свое предназначение... Хорошо помню рассказ отца, как в Новой Чарторые «генераль­ ша» перед Новым годом обходила своих учеников, крестьянских детей, вручала им подарки и каждого ребенка крепко целовала... - Дети были шмаркаты, - рассказывал отец, - а пани не брез­ говала, целовала...Теперь-то я понимаю, что в душе она, быть мо­ жет, и брезговала, но чувство любви к детям было сильнее... Вот и с нами, четвероклашками, Клавдия Николаевна возилась всю перемену, играя в трубочиста и водя хороводы. Мало этого, она строго следила за тем, чтобы мальчик обязательно, прочищая 185

«трубу», выбирал девочку, а в хороводе девочка держала за руку мальчика...Она, видимо, хорошо знала, что именно в этом возрас­ те рождается первая детская влюбленность! И те милые девоч­ ки, с бантиками в тонких косичках, до сих пор остались в моей памяти как что-то чистое и светлое... А в седьмом классе, который в то время был выпускным, Люд­ мила Даниловна уже говорила о любви не только на классных часах, но и во время урока или перемены. Она тоже понимала, что в четырнадцать лет в юные сердца уже может постучаться и пер­ вая любовь! Пусть робкая и несмелая, беспомощная и непонят­ ная, но...любовь... Именно в седьмом классе все мое бытие заполняется любо­ вью...Каждое утро я с радостью бежал в школу, где наслаждался общением с любимыми учителями, со школьными друзьями и, втихоря, с одноклассницами. После уроков я с той же радостью бежал домой, где общался с отцом, матерью.и братом...Читал книги, гонял голубей и бегал в лес или на Чулым. Вечером, с тем же восторгом, я не бежал, а летел на поляну, где бушевали свои страсти и увлечения...На следующий день все повторялось сна­ чала...И еще вопрос: кого и что я любил больше - отца, брата или мать. Гонять голубей, или бродить по лесу, или сидеть на берегу Чулыма с удочкой...Толю Сушко, или Витьку Изохватова, или Одноклассницу с нежным и добрым взглядом... Особое отношение было у меня к «новеньким» девочкам, кото­ рые неожиданно появлялись в классе. Своих девчонок я видел в классе, у доски и на переменах. Представлял их на улице и дома. Этого было достаточно, чтобы иметь о них конкретное мнение. Новенькая же казалась таинственной, и я ей сразу приписывал все самое лучшее! Она была для меня, да и для всех, самой кра­ сивой, душевной и умной! Без особых усилий она возводилась в ранг принцессы...Видимо, хорошенькие девочки об этом знали и делали все возможное, чтобы удержаться на данной высоте. И если кому-то это удавалось, то мальчишки влюблялись в нее все как один...Хотя каждому казалось, что именно его она одарит сво­ им вниманием...В этой роли как раз и оказалась Тамарка Заби- няк!... Теперь я понимаю, почему мальчишки нашего.класса с грустью смотрели ей вслед, а Владьку Шулетова, который в от­ крытую рискнул с ней дружить, демонстративно недолюбливали, а кое-кто пытался даже поколотить... Если быть откровенным, то Тамарка была последней девчон­ кой, сумевшей разбудить во мне детскую влюбленность... С тех пор уже прошло три года, а повторного чувства не возникало. Это меня радовало и одновременно огорчало. Радовало потому, 186

что я сам себе казался не таким, как все, и был готов сколько угодно ждать ту единственную и неповторимую... Огорчало то, что я отчетливо ощущал свое одиночество, кото­ рое меня пугало, ибо понимал, что обделен вниманием девчонки. Это затянувшееся одиночество, к моему удивлению, породило во мне неуверенность и сомнение. Мне показалось, что я вообще на большую любовь не способен. Мало этого, довольно часто стали возникать мысли, что возвышенной любви в боготольских усло­ виях и быть не может! На эту мысль меня натолкнули суждения Альфреда де Мюссе в книге «Исповедь сына века», где он писал: «Искать в повседневной жизни любви, подобной вечным и чис­ тейшим образцам, то же самое, что искать на городской площади женщину, столь же красивую, как Венера, или требовать, чтобы соловьи распевали симфонии Бетховена...» Подливали масла в огонь и бесконечные рассказы «старших пацанов» о собствен­ ных любовных похождениях, где напоказ выставлялась вся по­ шлость и грязь. После таких откровений уже другими глазами смотришь не только на любовь, но и на саму девчонку, пусть даже самую красивую, добрую и умную... В результате таких раздумий я оказался на развилке дороги любви. Но замешательство длилось недолго. Довольно быстро я сообразил, что в такие моменты нужна надежная узда в виде твер­ дого характера, чтобы, находясь на краю пропасти, под названием половая страсть, удержать самого себя, не позволив с удоволь­ ствием броситься вниз головой...В этот момент нужен крепкий упор - это хорошие книги и кинофильмы, благородные друзья и мудрые учителя...И скромные девчонки, которые, как мне каза­ лось, страдали не меньше меня...И если бы не они, то еще неиз­ вестно, по какой бы дороге я покатился в этот бурный период жизни, который в народе характеризуется кратко: и хочется, и колется, и мамка не велит... Но все равно я понимал, что эти годы - лишь напряженное затишье перед бурей... Именно она должна была ответить на все мои сомнения...А пока я даже не представлял, как переживу саму бурю и каким я из нее выйду - сломанным или искалечен­ ным, или выдержу ее натиск и стану еще крепче и надежнее... Я хорошо понимал, что эту бурю в моей душе может вызвать лишь «новенькая», которую я неожиданно встречу в парке, на улице или в кино... Надежд на то, что она войдет первого сентября в деся­ тый класс, у меня почти не было... Все случилось неожиданно, но обычно и просто... Был тихий летний вечер. Знойное солнце громадным оранже­ вым шаром висело над крышами домов. Мы сидели на траве возле 187

волейбольной площадки и до хрипоты спорили о прошедшей игре. Я оказался в числе проигравших и с пеной у рта доказы ­ вал, что мы играли не хуже и вся беда в том, что нам не повезло. В пылу перебранки мы даже не обратили внимания на наших девчонок, вынырнувших из переулка. С безразличным видом они прошмыгнули мимо нас и уселись на лавочку. И только здесь мы заметили, что среди них была незнакомая девчонка, которая чувствовала себя среди них довольно уверенно. Это нас не только удивило,но и заинтересовало. - А кто это? - вполголоса спросил Витька, оглядывая нас по очереди. - Не знаем, - почти шепотом ответило несколько человек сра­ зу. - По-видимому, она к кому-то приехала в гости, - с серьезным видом предположил Валентий. - Надо выяснить, - скороговоркой сказал Виталька, - может есть смысл познакомиться!?... Виталька «переметом» встал на ноги и кошачьим шагом на­ правился к девчонкам... Мы замерли в ожидании развязки. - Что-то вы, девочки, проходите мимо и с нами даже знаться не хотите, - пробалагурил он, поглядывая на «новенькую». - Да...Мы вот такие, - в том же тоне ответила Таня Юхновцева. Все девчонки, для поддержки, дружно засмеялись. - Какие вы, я знаю, а вот с «новенькой» девочкой хотелось бы познакомиться... «Новенькая» строго зыркнула на Витальку и тут же потупила глаза. - Пожалуйста, я могу прямо сейчас нарисовать полный ее пор­ трет, - рассекая рукой воздух, игриво протянула Таня. - Парни, давай сюда! - обернувшись к нам, выкрикнул Виталь­ ка, -знакомиться будем... - Ну, вот, - наигранно съязвила Таня, - на самом интересном месте струсил и - в кусты... - Как в кусты? - начал защищаться Виталька, - я никуда не убегаю, наоборот, приглашаю всех к себе до кучи. Давай сюда, быстрее, - махнув рукой, закончил Виталька. Мы нехотя встали и вразвалку подошли к палисаднику. Я не любил вот таких минут знакомства. Они казались мне неесте­ ственными и даже зазорными. Небрежно облокотившись на шта­ кетник забора, я исподтишка взглянул на профиль «новенькой». Открытые, но грустные серые глаза были потуплены. На лице чувствовалось напряжение и стыдливая скованность. Заметный румянец растекался по щекам до кончиков ушей... 188

- Ну, внимание, - громко начала Таня, - представляю «новень­ кую» девочку. Зовут ее Викой, будет учиться в девятом классе нашей школы...Учится на одни четверки и пятерки...Комсомолка и спортсменка... После последних слов девчонки снова дружно засмеялись. - Достаточно? - улыбаясь, спросила Таня, - или кое-что доба­ вить? - Конечно, добавить, - игриво проговорил Виталька, - ты забы­ ла сказать, где живет Вика. А-то не знаешь, куда идти прово­ жать... - Ну, Виталька, ты многого захотел, - не задумываясь, ответила Таня, - придется тебя разочаровать: с Викой тебе не по пути... Сделав короткую паузу и искоса посмотрев в мою сторону, Таня продолжала: - А вот Леньке подфартило - ему с Викой по пути...Так что, провожать придется ему... Вздрогнув, я отвел глаза в сторону. Мне были противны по­ добные намеки, и я был готов взорваться, но почему-то промол­ чал. Таня же, наградив меня лукавым взглядом, закончила: - Вика будет жить с ним по соседству...У тети Клавы Решет- невой. - Ну, это мы еще посмотрим, - подмигивая, хорохористо заявил Виталька, - кому из нас будет удобнее ее провожать. С сегод­ няшнего дня я буду ходить домой по их переулку...Там через бо­ лото сделан тротуар... Я стоял молча и краснел не меньше Вики. Балагур Витальки и Тани был мне не по душе, и я воспринимал его как скрытую насмешку и тонкий намек: я еще ни разу не провожал девчонку, об этом все знали и при удобном моменте старались подшу­ тить. Но возмутиться я не мог...С одной стороны, такие шутки всегда были дружескими и доброжелательными. А с другой - мне не хотелось в глазах Вики быть категоричным и нелояльным к словам Тани: с первой же минуты Вика вызвала у меня симпа­ тию...И я остро ощутил это! Мне всегда симпатизировали серь­ езные и одухотворенные девочки с добрыми и умными глаза­ ми. Веселых, готовых хохотать и смеяться по любому поводу, я отвергал сразу. Вика с первого взгляда вписалась в желанный образ, и я всем своим видом показал, что делаю шаг навстречу, ибо все знали: молчание - знак согласия... На какой-то момент воцарилась тишина. Все смотрели на Таню, которая что-то с ухмылкой нашептывала на ухо Вике. - Давайте в честь знакомства сыграем партейку в волейбол, - нарушая молчание, громко сказал Виталька. Не дожидаясь согла­ сия, он вскочил с места и, высоко подбрасывая мяч, бегом бросил­ 189

ся к волейбольной площадке. Все с шумом и визгом ринулись за ним, на ходу распределяясь по командам. Игра началась азартно, но серьезно. Каждому хотелось в гла­ зах Вики быть на площадке лучшим, в крайнем случае, самым за ­ метным. Чтобы видеть игру Вики, я специально вошел в команду ее соперников. К моему удивлению, Вика играла в волейбол не хуже любого из нас! Она как-то сразу повела за собой команду, ребята заиграли легко и уверенно и быстро добились победы...- Виталька ликовал, расхваливая на все лады игру Вики... - Видимо, она где-то серьезно занималась волейболом, - от­ метил я про себя, вытирая рукавом рубахи пот со лба. После игры девчонки с шумом бросились к лавочке, а мы же, наоборот, пошли спокойно и сдержанно и сели на траву. Солнце уже опустилось за горизонт, но было еще светло, как днем. Мед­ ленно наплывала вечерняя прохлада. Июльское солнце за день так нагревало землю, что только с наступлением темноты чув­ ствовалось понижение температуры. Это были самые приятные вечерние часы! - Толя, неси гармошку, - неожиданно попросила Таня. - Вот это дело, - поддержал Виталька, - повесели душу чарую­ щими звуками... - Если петь будете, то вынесу, - серьезно буркнул Толя. - Петь? - удивленно протянул Виталька, - пожалуйста...В та­ кой вечер душа сама поет...Набрав воздуха в грудь, он вдохно­ венно запел: Если б гармошка умела, Все говорить не тая, Русая девушка в кофточке белой - Где ж ты, ромашка моя? Где ж ты, ромашка моя... Виталька любил петь на ордынке. У него был звонкий и д о ­ вольно приятный голос. Девчонки это знали и обычно с удо­ вольствием его слушали. И Виталька старался - одну песню кон­ чал и тут же начинал другую. Толя еле успевал подбирать мело­ дию. В такие минуты Виталька мог петь столько, сколько его слу­ шали... Я же, наоборот, петь на ордынках почему-то стеснялся и больше слушал, как поют другие... Толя любил начинать игру на гармошке, прямо от калитки, ка­ кой-нибудь плясовой мелодией, хотя на ордынках у нас никогда и никто не плясал. Когда он садился на лавочку, то уже через минуту по всей улице плыли мелодии самых любимых песен. Се­ годня же Толя, бросив несколько раз пальцами по басам и голо­ 190

сам, сразу заиграл Виталькину любимую, которую он тут же под­ хватил: Мне, дорогая, сердечные муки Спать до утра, не дают. Ведь о тебе все гармони в округе Лучшие песни поют... Я заметил, что Вика с особым вниманием слушает Витальки- но пение. Виталька же, в такт мелодии поглядывая на Вику, ста­ рался петь как можно лучше. И у него получалось! Но когда он, исполняя свое любимое попури, пропел куплет: Помнишь мама моя, как девчонку чужую Я привел к тебе в дочки, тебя не спросив, Строго глянула ты на жену молодую И заплакала вдруг, нас поздравить забыв, Нас поздравить забыв... Вика неожиданно встала и быстрым шагом пошла в сторону дома. Девчонки тотчас, не говоря ни слова, пошли вслед. Мы с недоумением переглянулись... - Не понял юмора, - удивился Виталька, - хорошая песня...И чем она не понравилась Вике?! Сдвинув меха гармони, Толя добавил: - Захотела домой - вот и пошла...И песня здесь ни при чем. На его слова уже никто не ответил. Несколько минут мы сидели молча. Потом Толя встал и, забросив гармошку за плечо, делови­ то проговорил: - Пошли и мы по домам...Уже время позднее... Так мы и сделали... Взобравшись на сеновал, я мигом разделся и закутался в одеяло. Но сон не шел, хотя я быстро согрелся. В голову лезла всякая чепуха, но самое любопытное - вся она сводилась к мыс­ лям о Вике! Образ таинственной незнакомки непрерывно мая­ чил у меня перед глазами, вызывая на душе непонятное возбуж­ дение. Это меня насторожило и заставило задуматься... - А вдруг это и есть та самая «незнакомка», - мелькнуло в моих мыслях, - которую я жду уже несколько лет!? С этой навязчивой мыслью я и уснул... Утром меня разбудила мать и сразу послала в магазин за хлебом. Я быстр оделся, взял деньги и уже было взялся за вело­ сипед, как вдруг мне вспомнилась Вика... - Пойду-ка я пешком, - проговорил я про себя, ставя велоси­ пед на место. И здесь я поймал себя на мысли, что хочу пройти мимо окон Вики и обязательно ее увидеть! Это уже было больше, чем любопытство... 191

Я знал, что по утрам девчонки занимаются уборкой в доме: про­ тирают окна, мебель, моют полы и трясут половики. Вика могла сей­ час как раз этим и заниматься. Я вышел за ворота и пошел вдоль переулка. Действительно, Вика в легком платьице, сверкая коленка­ ми, стояла в проеме окна и усердно чистила стекла. Я сделал вид, что не вижу Вику, и наигранно прошел мимо. Боковым зрением я заметил, как Вика перестала двигать тряпкой по стеклу, проводив меня взглядом. Я ощутил учащенное биение сердца. - Еще не хватало, - упрекнул я себя, - волноваться по такому пус­ тяку...И тут же мысленно спросил: а пустяк ли это, если он застав­ ляет волноваться? Всю дорогу Вика, стоящая в проеме окна, маячи: ла передо мной и не позволяла думать о чем-нибудь другом. На обратном пути я уже сам пристально всматривался в за ­ навешенное окно, надеясь уловить ее движение внутри комна­ ты...Но...тщетно...С долей испуга я представил, как сейчас Вика сидит в глубине комнаты, занимаясь своим делом, и пристально провожает меня взглядом. Я быстро изобразил деловой вид и, перебросив сумку с хлебом с руки в руку, прошел мимо. Отдав сумку матери, я сел на велосипед и поехал на поляну, просто так, чтобы отвлечься от навязчивых мыслей. Поляна была пуста, если не считать Гальку Шагайко, которая, растянув д ом о­ тканный половик на заборе, выбивала его палкой. - Как там чувствует твоя соседка? - лукаво спросила она, опи­ раясь на палку. - А я что - «шишок»!? - вопросом на вопрос дерзко ответил я, притормаживая велосипед, - она мне не докладывала... Проехав круг по поляне, я остановился у турника. Сделав склеп­ ку, посмотрел на окна дома - Тольки не было видно. - Наверное, тоже мать куда-нибудь послала, - подумал я, соска­ кивая на землю. В это время из-за забора палисадника вышла Таня. Увидев меня, она громко сказала: - Ты там свою соседку не обижаешь? - С какой стати я должен ее обижать? - уже со злобой в голо­ се ответил я, - она сама кого хочешь обидит... - Так уж и обидит? - шутливо протянула Таня, - она у нас скромница, хорошая девочка и мальчиков не обижает... - Девочки все хорошие, - уже миролюбиво продолжал я, - толь­ ко откуда злые жены берутся?! - А оттуда же, откуда и вредные мужья, - в тон мне ответила Таня, проходя мимо. Подойдя к Гальке, она что-то ей сказала и они скрылись во дворе. Я сел на велосипед и, медленно крутя педали, поехал домой. Избавиться от мыслей о Вике мне не уда­ лось - девчонки, будто специально, подливали маслица в огонь и еще больше разжигали мою симпатию к ней... 192

Дома я почти весь день прокопался в книгах своей библиоте­ ки. Особое внимание задержал на лирике Пушкина...А стихотво­ рение «Ее глаза» почему-то прочно врезалось в память... Она мила - скажу меж нами - Придворных витязей гроза, И можно с южными звездами Сравнить, особенно стихами, Ее черкесские глаза... Глаза Вики не были черкесскими, но мне тоже хотелось срав­ нить их с чем-то ярким и привлекательным... Где-то около пяти часов вечера я заметил, что жду начала Ор­ дынки, то есть встречи с Викой! И я задал себе вопрос в лоб: что со мной происходит? Какая сила притягивает меня к этой девчонке, которую я совершенно не знаю? Ведь первое впечатле­ ние часто обманчиво?! И я принял неожиданное для себя реше­ ние: проверить обманчивость первого впечатления! Ведь меня никто в шею не гонит!...За Викой можно исподтишка наблюдать и неделю, и две...И сделать нужные выводы...Это решение, как потом выяснилось, оказалось естественным и самым верным! С первого вечера началось непрерывное мысленное общение, о ко­ тором, как мне казалось, Вика даже не подозревала. Я с ней спо­ рил, соглашался, восхищался отдельными словами и поступка­ ми и удивлялся их разумности и искренности... Проходили дни и недели...Каждый день приносил мне ма­ ленькие открытия, которые непрерывно сближали меня с Викой! Оказалось, что она неплохо играет в теннис, много читает, любит кино и довольно общительна. С первых же дней она установила четкую дистанцию в отношениях как с девчонками, так и маль­ чишками. Время шло, а Вика оставалась такой же, какой была в первый день! Значит, первое впечатление не всегда обманчиво!? Я хорошо понимал, что многие люди во время первой встречи стараются натянуть на себя такую маску «ума и благородства», что не знаешь, как себя вести. Но проходит время, маска посте­ пенно сползает и все становится на свои места! Охватывают стыд и боль за то, что ты наивно принял обыкновенное стеклышко за сверкающий алмаз!...А здесь нет, все нормально - никаких разо­ чарований!... Вика вела себя просто и естественно, но достойно. В ее словах и поступках полностью отсутствовали фальшь и наи­ гранность, она не стремилась быть лучше, чем есть на самом деле. Создавалось впечатление, что эта девочка знает себе цену и каж­ дым своим шагом ее обосновывает, не занижая и не завышая... Мои наблюдения все больше и больше убеждали меня в том, что Вика - именно та девчонка, о которой я мечтал! К этому времени я 193

четко представлял образ той девочки, которая могла бы мне по­ нравиться! Мало этого, я ее даже видел перед собой! Черты ее внешности и характера я мог перечислить по пальцам! Самое уди­ вительное, что Вика все больше и больше совмещалась с этим во­ ображаемым образом. Это слияние реального и воображаемого было для меня настолько удивительным, что я не верил своим гла­ зам! Мне казалось это чудом или сновидением, которое живет лишь в воображении... Мало этого, я заметил, что поведение Вики стало влиять на поведение всех нас! Если раньше кто-то мог позволить себе воль­ ность в слове или поступке, то теперь появились сдержанность и стеснительность - никто не хотел опускаться ниже планки, уста­ новленной поведением Вики. Происходило невероятное: не Вика, как обычно бывает, подстраивалась под всех, а, наоборот, все под­ страивались под нее!...В это было трудно поверить, ибо в после­ военное время поведение ватаги всегда подавляло проявления личности. Я, например, это знал и никогда даже не пытался плыть против течения. Вика же, попав в новый коллектив, рискнула и смело «поплыла»! Меня всегда поражало и удивляло в людях уме­ ние делать то, что не по силам мне! Именно этим Вика одержала надо мной свою первую маленькую, но очень важную победу! Имен­ но с этого момента я начал, на свое усмотрение, «дорисовывать» образ Вики...В ход пошла моя богатая фантазия, и я по любому поводу, даже случайному, приписывал ей самые желанные черты характера. Теперь уже я сам, и сознательно, подгонял образ Вики под образ моего Идеала и делал все возможное, чтобы между ними не чувствовалось никакой разницы! Я с наслаждением «вы­ давал желаемое за действительное»! меня не волновало даже то, что я ничего не знаю о прошлой жизни Вики. Я знал лишь одно: она приехала из Новосибирска. О причине приезда никто никог­ да не говорил...Но самое удивительное - мне этого и не хоте­ лось знать! Видимо, я боялся этих знаний, ибо они могли разру­ шить такой приятный, но все же розовый, образ... Однажды вечером Вика на поляну не пришла. Я был поражен тем, что буквально всех ребят этот факт взволновал, а некоторых даже расстроил. Виталька, так и продолжавший играть роль «вздыхающего рыцаря», с ухмылкой спросил: - Что-то сегодня не видно нашей Виктории!? Неужели после вче рашнего дождичка она простудилась и лежит в постельке с грел­ кой... Все, наигранно и серьезно, начали спрашивать друг друга: а, действительно, где же Вика?...Мы молча переглянулись...Только Галя Васькина, которая по-настоящему подружилась с Викой, не поднимая глаз, ответила: 194

- Не беспокойся, Виталя, она не простудилась...Вика уехала в Новосибирск... - Как уехала!? - неожиданно для самого себя выпалил я. Пер­ вое, что мне пришло в голову - Вика уехала навсегда... - А зачем? - с любопытством спросил Виталька, - может на свидание?...Получила пропитанное тоской письмишко и...поми­ най, как звали... Виталькина шутка еще больше возбудила во мне чувство стра­ ха, и я сразу ощутил это. Сдерживая буйное сердцебиение, я ждал ответа...Мне показалось, что от него сейчас зависит все- ...Не поднимая головы, Галя ответила: - Завтра исполняется полгода, как у нее умерла мать... Мгновенно воцарилась гнетущая тишина...Почувствовав нашу растерянность и сочувствующее любопытство, Галя бегло рас­ сказала о самом главном из жизни Вики... Ее отец, кадровый офицер, погиб при освобождении Варш а­ вы. Все послевоенные годы мать воспитывала Вику одна, имея однокомнатную квартирку и скромную зарплату медсестры. Но судьба оказалась безжалостной - в автокатастрофе нелепо по­ гибает и мать... Вика остается один на один с большим горо­ дом... Ее спасением был незнакомый Боготол, где жила ее род­ ная тетя... Так вот почему у Вики были такие грустные, но мужественные глаза! - понеслись догадки и умозаключения в моей голове, - какая она молодец!...Ведь никто не слыхал от нее, хотя бы для простого сочувствия, даже малейшей жалобы...Значит, с горем Вика умеет справляться сама и в сочувствии других не нуждает­ ся! К тому же, она была красива в своем горе! Это было для меня уже открытием, которое я оценивал довольно высоко...Я попы­ тался представить себя на ее месте и...не см ог!...М не даже ста­ ло жутко!...Ведь я не допускал мысли, что мой отец или мать мо­ гут умереть...И я не представлял свою жизнь без матери или отца, не говоря уже о круглом сиротстве...Значит, эта девочка сильнее и мужественнее меня!...Последний вывод не только не расстроил меня, но, наоборот, вдохновил...Мое восхищение Ви­ кой многократно возросло!... Весь вечер я просидел молча...Да, и у всех особого веселья на душе не было. Где-то через час мы с удовольствием разошлись по домам... Я лежал на сеновале и, укутавшись в одеяло, думал. Много вся­ ких мыслей, но меня поразила одна - я впервые признался само­ му себе, что смогу полюбить Вику!...Крепко и н адо л го !...И тутж е - встречная мысль: а нужна ли Вике моя любовь? До любви ли ей в 195

этот трагический год? Ведь любовь рождается в счастливой душе, а не в убитой тоской и горем...Эти мысли породили во мне чувство страха, и я отбросил их, как вредные и опасные. Желание быть всегда с Викой рядом казалось сильнее любых препятствий. На второй день я неожиданно обнаружил, что отъезд Вики в Но­ восибирск породил в душе тревогу и тоску, а где-то к вечеру я по­ нял, что с нетерпением жду ее возвращения! И когда Вика верну­ лась, моему восторгу не было границ! Сразу куда-то делись трево­ га и грусть, и тут же родилась наивная мысль, что именно сейчас Вика нуждается в моей поддержке и внимании. К тому же, я считал сто сзоим долгом, хотя смут:-:? представлял, как все нужно делать. Для меня очевидно было одно: я не мог прожить и минуты, не думая о Вике! Мысли о ней заполнили все мое воображение и фантазию. Теперь уже было не до сомнений - я влюбился!... Мысли о Вике непрерывно сопровождала мелодия любимой пес­ ни в исполнении нашего кумира Леонида Утесова: Любовь нечаянно нагрянет, Когда ее совсем не ждешь... - А прав ли поэт, говоря эти строки? - засомневался я, вникая в смысл слов песни, - разве любовь - порыв ветра или гром среди ясного неба? Нет, на мой взгляд, любовь - это нежный цветок, который распускает свои лепестки при самых благопри­ ятных условиях! Разумеется, поэт ошибся или, в крайнем случае, оказался неточным! Вот, например, как во мне рождалась любовь к Вике? Оказывается, мучительно и долго - целых три года, а может и больше!...Сначала я мысленно создал образ девочки, которую смогу полюбить. Затем я начал «примерять» к нему всех девчонок нашей округи. И только когда придуманный мной иде­ ал совпал с воображаемым образом Вики, зародилась любовь... Я на момент прервал свои раздумья, наслаждаясь красотой своей логики... - Что же получается? - продолжал я размышлять, - тогда лю б­ ви с первого взгляда вообще нет!? Это всего лишь поэтический образ и выдумка поэтов!?...Мне кажется, что «любовь с первого взгляда» поэтам лучше всего было бы назвать «любовь последнего взгляда»! Ведь я Вику искал и ждал, как минимум, три года! Сколь­ ко за это время перед моими глазами прошло прекрасных девчо­ нок, на которых я даже не обратил внимания!? Десятки, а может и сотни!...Да, сегодня я счастлив, что, наконец, встретил Вику...А сча­ стлива ли Вика, встретив меня? Совпадает ли ее идеал с моим образом, нарисованным ее воображением?...А вдруг я для нее слу­ чайный встречный? И она никогда не сможет меня полюбить?! Если так, то на взаимную любовь мне нечего и рассчитывать?! И меня, в этом случае, ждет только безответная любовь?! 196