Рассвет над Чулымом

Л пятерку, Антонов, нужно зарабатывать на уроке...Так же, как и ни сцене...А даром - «только дышат суповым паром»... Да, я же шутя сказал, - начал я оправдываться, стараясь за­ мш ь неожиданно возникшую неурядицу. В каждой шутке есть доля правды, - твердо отреагировала Олимпиада Васильевна на мой игривый тон, - об этом помни НГ.Ю жизнь... В ответ на эти слова я промолчал, но присказку Олимпиады 11;к;ильевны, действительно, запомнил на всю жизнь... Неизвестно откуда вынырнул Борис Романович. Заметив меня, он, как мальчишку, .поманил меня пальцем. Извинившись перед Олимпиадой Васильевной, я бросился навстречу Борису Рома­ новичу. - Молодчина, - протягивая руку, проговорил он, - никогда бы не подумал, что ты еще и поешь... Неужели Борис Романович, - подумал я, - до сегодняшнего дня не знал об этом? Странно...А может он специально только долает вид?...Чтобы был повод для похвалы?!... Особенно удачно у тебя получился «партийный гимн». Это многоплановое произведение. Чтобы отразить все его оттенки, нужно иметь или жизненный или сценический опыт. Для стар­ шеклассника - это просто удача...Я думал, что из тебя получится хороший историк, а ты, оказывается, лыжи навострил в артисты... Да, я и не думаю быть артистом, - начал я искренне оправды- иаться, - это обыкновенная терапия заикания... Я хорошо знал, что Борис Романович любит мудреные слово­ сочетания, и мне всегда хотелось ему не уступать, но он, сделав нид, что в моих словах нет ничего особенного, добавил: - Я бы твою мысль уточнил: увлечение пением в любой форме, как и занятия музыкой, ускоряет формирование мировоззрения... Слова Бориса Романовича показались мне настоящим абсур­ дом, который возможен лишь в наивных детских суждениях вроде чем больше голова, тем больше ума. Мне даже захотелось во­ обще на эти слова не обращать внимания, но любопытство взяло верх, и я с недоверием спросил: - Неужели такое возможно?...Совсем не верится, что миро- ноззрение и пение как-то связаны между собой...Поясните, по­ жалуйста, хотя бы в двух словах... - В двух словах не получится, - заявил Борис Романович, - это длинный разговор, а нам пора уходить в школу...Я приведу тебе несколько примеров, ты их постарайся осмыслить. Если возник- I|уг серьезные вопросы, то я к твоим услугам. 547

Борис Романович сделал паузу и, посмотрев в зал с прищ у­ ром, продолжал: - Во-первых, подумай, - почему именно молодежь является стра­ стным поклонником любой музыки и стремится петь везде и всюду... - Да, потому, что пение и музыка напрямую связаны с любовью, и только в молодости душа поет, - перебивая, страстно сказал я. - Не возражаю, - спокойно проговорил Борис Романович, - в твоем категоричном замечании есть доля истины. Но...только доля!...Формирование личности молодого человека настолько сложный процесс, что вполне логично допустить: мировоззрение человека и его музыкальность как-то взаимосвязаны...Ты лучше постарайся это утверждение опровергнуть...Вот, если у тебя это получится, тогда будет другой разговор... Я промолчал... - Во-вторых, - продолжал Борис Романович, - почему сразу после начала войны в стране появилось много великолепных пе­ сен, масса прекрасных конофильмов, а в блокадном Ленинграде Шостокович сочинял свою знаменимую Седьмую симфонию, а потом исполнял ее для осажденных ленинградцев и их защ итни­ ков... А не потому ли, что в кратчайший срок нужно было объеди­ нить людей... А объединяются лишь люди одного мировоззре­ ния...Я вам на уроке не раз говорил, что песня и музыка воевали на фронте наравне с солдатами и танками... И в-третьих...Почему уже две тысячи лет в церкви, во время любой службы не говорят, а поют?...И в это время звучат колоко­ ла и органы...А ведь, на первый взгляд, это противоестествен­ но... Неужели все это случайно? А может, наоборот, закономерно? - А я этого не знаю, - скороговоркой выпалил я, - в церкви не только не был, но и ее не видел...Если не считать кино... Но мой ответ Борис Романович уже не слышал: он опускался по ступенькам сцены в зал, где стояли учителя и что-то обсужда­ ли... Вопросы Бориса Романовича тут же вылетели из головы, ибо они показались мне надуманными и совершенно не интересны­ ми...Кроме первого, он, в какой-то мере, наводил на раздумья, свя­ занные с нашим выступлением на сцене, с ажиотажем вокруг патефонов и радиол... И только потом, через многие годы, я вспомню эти слова и, в конце концов, приду к выводу: в этих словах скрыта какая-то глу­ бокая истина, в которой я так и не смог разобраться до конца...А спросить у Бориса Романовича мне как-то не пришлось...Но это будет потом...Сейчас меня будоражил один вопрос: почему 548

партийный гимн», который мы репетировали больше месяца, а Олимпиада Васильевна вложила в него всю душу, был воспри­ нят с долей равнодушия, а вот песенки про любовь - на «бис»...- Ведь хор звучал торжественно и величаво...И не хуже церковно­ го, о котором говорил Борис Романович... Когда мы все оделись и вышли на улицу, то девчонки нашей округи, быть может специально для меня, звучно запели: Я уходил тогда в поход В суровые края. Рукой махнула у ворот Моя любимая... От звуков мелодии, которые неслись по заснеженным улицам, сразу стало легко и просто. Мою грудь распирало чувство гор­ дости за то, что девчонки поют мной исполненную песню!...Все предыдущие мысли показались мне навязчивыми и несуществен­ ными. Я их отбросил без колебания, решив больше никогда к ним не возвращаться... Домой мы шли всей гурьбой...Смеялись, балагурили и валя­ лись в снегу. До самого дома никто даже словом не обмолвился о моем выступлении. Как будто его не было совсем. Это меня удивило и насторожило, так как у нас на улице бытовало неписа­ ное правило: все события оговаривать сразу, пусть даже в шут­ ливой или насмешливой форме. Но сегодня, как ни странно, мол­ чали даже девчонки - и песенок не пели... На другой день я заметил, что пацаны, шутливо, называют меня ю «запевалой», то «наш рулевой». Меня это «заело», и я попытал­ ся вслух возмутиться. Я понимал: если сейчас не дать достойно­ го отпора, то может появиться новое прозвище, которое было со- мсем мне не нужно...От пацанвы все можно ожидать...Но на мое недовольство немедленно отреагировал Ленька Васькин...Мне показалось, что он этого и ждал: - Ты, Леха, пацан ненадежный... - Почему? - возмутился я еще более рьяно...Разве я когда- нибудь кого подводил?... - Не подводил, так подведешь, - спокойно ответил Ленька на мой возглас, - ты двуличный: в школе ты лебезишь перед учите­ лями, а на улице - перед пацанами. Настоящие пацаны так не делают... - Откуда ты это взял? - в том же тоне возмутился я. - А ниоткуда...Из наших пацанов никто бы запевалой в хоре не стал, а ты - стал...Ты всегда старался угодить и нашим и ваши- м.,.Вот почему на тебя надежды мало... Я оторопел: подобное я уже слышал не раз...На память сразу 549

пришли слова Шурки Шелепенко, которые он сказал после моего вступления в пионеры. Шурка прямо на улице, перед всеми па­ цанами, заявил: - Леха всех нас предал... Теперь он в огород уже не полезет... Материться и курить тоже не будет...Пионер - всем ребятам пример... Давайте завяжем ему косыночку и отправим к девкам... Там ему будет удобнее... Я понимал, что Ш урка сам все это сказать не мог!...Скорее всего его научил Птаха. Задыхаясь от злобы, я вынужден был промолчать. ..Мало этого, потом мне пришлось делать столько па­ костей вместе со всеми, опровергая Шуркины слова, что пионе­ ром от меня уже и не пахло... Это же самое повторилось, когда в седьмом классе я вступил в комсомол. В этот раз меня отчитывал уже Ленька Рудак: - Ты сейчас такой правильный, что не знаешь, как с тобой и разговаривать... - А что во мне изменилось? - задиристо возразил я. - Ты сначала посмотри и разберись, а потом говори... - Что смотреть, - спокойно продолжал Ленька, - и так все яс­ но...Кто из наших пацанов вступил в комсомол? Никто!...А ты всту­ пил!...Притом, ты лез в комсомол, как вшивый в баню: не мог дож ­ даться, когда исполнится четырнадцать лет... - Твои пацаны знают, что их в комсомол никто не примет, - злобно возмутился я. - Вот-вот, - продолжая мою мысль на свой лад, заговорил Лень­ ка, - я давно замечаю, что ты слишком высоко себя несешь, считая себя первым сортом, а всех нас - вторым и третьим...Ты досто­ ин комсомола, а мы - нет... Не рано ли пташечка запела?... - Так оно и есть! - уже выкрикнул я, - учиться хорошо не хотите, на уроках коблите, в школе ничего не делаете, а уважения требуе­ те... - Вот-вот, - в том же тоне перебил меня Ленька, - я тоже об этом говорю. Если тебя вовремя не остановить, то ты, расталки­ вая нас локтями, далеко пойдешь...И будешь гадить нам, сколько влезет... Так что, с тобой лучше дела не иметь. И снова мне пришлось доказывать Леньке, что вступление в комсомол ничего во мне не изменило: каким я был, таким и ос­ тался...Я снова врал самому себе, еще больше подчеркивая свое двуличие... Я хорошо понимал, что Ленька специально проверяет меня «на прочность» и старался в своих поступках перед ним быть чест­ ным. И теперь ситуация повторяется снова! Стоило мне выступить 550

ни сцене в роли запевалы и исполнить «нету» песню, как посыпа­ лись намеки и насмешки. Со вступлением в комсомол все было ясно: я открыто уходил с «улицы» в школу, что могло кому-то не привиться. А при чем здесь песня? Ведь сколько мы пели песен 0 Родине, о революции, о Сталине и Ленине? И ничего...Никто не хихикал и не говорил обидных слов. И Шурка и Ленька пели их ни уроках пения и школьных праздниках. Что же изменилось те- 1и>рь? Кого и чем я обидел или задел? Мало этого, я чувствовал, чго «улица» обвиняла меня в предательстве ее устоев и интере­ сов, ибо здесь сам собой срабатывал принцип: кто не с нами, тот против нас. Разумеется, подобные обвинения я мог предъявить и улице», которая в школе, ради оценки в журнале, притворя­ лись, лебезила и врала. Но я этого не делал, ибо «улица» все это подавала как высшую степень своих умственных способностей. I икого же поведения «улица» требовала и от меня... Я хорошо представлял, как девчонки обожали Тольку Федоро- ин за умение играть на гармош ке. А как они восхищались, когда Ии галька Лепнев пел под гитару! Разумеется, Толька с Виталь­ кой свои умения показывали не на сцене, а на ордынке. Но какая р>юница? Неужели выступление от имени школы так сильно от­ личается от выступления от себя лично? Этот вопрос надолго юстрял в моем мозгу... Мое выступление на сцене породило массу безответных воп- I юсов. Но самое главное, они, уже в который раз, сталкивали лба­ ми школьную и уличную правду, разрушая кредо моего поведе­ ния - и волки сыты, и овцы целы...Выход был один: сначала о б ­ судить эту проблему с Борисом Романовичем, а потом с братом. I ю рис Романович - историк, умница и «ходячая энциклопедия»... Он на любой вопрос, со школьных позиций, даст ответ. Ну, а брат, который насквозь видит душу пацанвы, даст ответ с позиции ули1 ;ы. А я уж потом сумею все это совместить и сделать верный мывод. Начать разговор с Борисом Романовичем мне было проще т .с ю . Его затея с «вопросами и ответами» продолжала жить, и мы в любое время могли обратиться с самым каверзным вопро­ сом. Особенно такой назойливостью страдал я, ибо для меня был пижон не сам вопрос, а минуты общения с Борисом Романови­ чем. Я :л 1ал, что спрашивать у Бориса Романовича лучше всего после уроков. Именно в это время он был настроен на серьезный и длительный разговор: во время перемены он отвечал коротко и ясно. После шестого урока я подошел к учительской, осторожно ниглянул в щелку двери: Бориса Романовича видно не было. В 551

наше время учительская считалась «святым местом», и заходить в нее ученикам было не принято. Я отошел к окну и стал ждать. Не прошло и нескольких минут, как Борис Романович появился в коридоре, спускаясь со второго этажа. Не доходя нескольких ша­ гов до меня, он приветливым тоном спросил: - И какой вопрос, Антонов, у тебя сегодня? - Парадоксальный, - в том же тоне ответил я. - Даже парадоксальный? - с ухмылкой проговорил Борис Ро­ манович, -давай выкладывай, посмотрю на твои парадоксы... Борис Романович подошел к окну и добавил: - Чувствуется, что ты уже бравируешь словечками, добытыми в словаре иностранных слов... Это похвально... - Борис Романович, - уверенно начал я, делая вид, что не обра­ щаю внимания на его похвалу, - вам понравилась песня «Партия - наш рулевой», которую мы исполняли в клубе? - Допустим, понравилась...И что же дальше? - дипломатично спросил Борис Романович, пристально глядя мне в глаза. - Тогда скажите, почему эта песня нравится учителям, а паца­ нам на улице не нравится? И я подробно рассказал Борису Романовичу о мучивших меня сомнениях и противоречиях, начиная со вступления в пионеры и кончая злополучной песней. Борис Романович внимательно меня выслушал и задумался. Это показалось мне подозрительным: он, обычно, на все вопросы отвечал сразу и без раздумий. Мне даже показалось, что Борис Романович думает не над ответом, а реша­ ет - отвечать мне или отказаться. Посмотрев на часы, Борис Романович сказал: - Ты задел сейчас неразрешимую проблему - народ и власть, которая на обывательском уровне называется - толпа и власть. - Как неразрешимую? - удивился я. - Значит, все мои мытар­ ства - пустая трата времени? - Почему же, - спокойно возразил Борис Романович, - все, что ни делается, делается к лучшему. А если учесть, что тебя подоб­ ные вопросы волнуют в семнадцать лет, то сомневаться в их по­ лезности не приходится... Ты должен помнить, что эту проблему я подробно излагал на уроке. Напомню: у нас в стране ока ре­ шается довольно просто - народ и власть объединяются в еди­ ное целое. Но на этом поприще достичь успеха, видимо, не так просто...На государственном уровне она как будто решена, а вот на обывательском - она осталась на прежнем месте. Вот ты как раз и столкнулся с неувязками этой проблемы, которые ты назы­ ваешь парадоксами... Сделав паузу, Борис Романович продолжал: 552

При капитализме народ и власть объединяет вера в бога... Ч ю -то лучшее пока никто не придумал... Но Великий Октябрь уничтожил эксплуататорские классы и власть сделал народной. Кизалось бы, проблема решилась легко и просто. Но довольно скоро выяснилось, что народ не может жить без веры... Люди должны во что-то верить. Что можно предложить вместо веры в (хна, если церковь рухнула? Только веру в Сталина!...Эта замена оказалась жизнеспособной и в народе прижилась. Да иначе и быть не могло в созданных условиях. Но Сталин умер...Срочно нофебоваласьзамена...А...замены С талину- не было!...Притом, многие понимали, что земное божество смертно и способно, в мвисимости от характера, совершать ошибки и промахи. Вы­ ход один - попытаться создать культ партии Ленина. Ленин и партия, как сказал Маяковский, - близнецы-братья и быть им имеете ровно столько, сколько будет жить Советская власть, то опгь всегда... На первый взгляд, это была удачная замена: Ленин, кик символ Советской власти, лежал в Мавзолее, а партия была рассеяна среди народа. Но со временем выяснилось, что культ одного человека и партии - не одно и то же и такая замена - ошибка... - А почему? - искренне удивился я, ибо такие суждения из уст учителя, да еще в стенах школы, слышал впервые. - Очень просто... Партия - понятие абстрактное, и обыкновен­ ный человек воспринимает его так, как ведут себя окружающие К1 >ммунисты. А их поведение, да еще в Боготоле, где все на виду, хотелось бы видеть в более лучшем свете. Борис Романович замолчал и на момент задумался. Было оче- пидно, что из-за моего дурацкого вопроса он потерял нить своих суждений...Спрашивать меня, на чем остановился, Борис Рома- нович не стал и сразу перешел к заключению: - Во ты, Антонов, как раз и столкнулся с противоречием в суж­ дениях об одном и том же власти и народа... - Борис Романович, - перебивая, заговорил я, хотя и дал себе слово больше этого не делать, - разве пацаны - это народ? Им още до народа расти и расти...Вот если бы надо мной хихикали к;(рослые, то я бы с вами согласился безоговорочно... • Я могу с тобой согласиться, но с одной серьезной оговор­ кой, - спокойно начал рассуждать Борис Романович, - которую ты по берешь во внимание. Тебе нужно знать, что у взрослых на уме, п об этом они говорят дома, то у ребятни на языке. Взрослые много знают и понимают, но мало говорят, да и-то только то, что считают нужным. А вот ребятня понимает мало, зато говорит мно­ го, да еще чужими словами. Все, что она услышит дома или во 553

время гулянки, выносит на улицу и вплетает в свои отношения со сверстниками. Дети, обычно, своей точки зрения не имеют, а ми­ ровоззрения - тем более. Точку зрения своих кумиров, родите­ лей, учителей, они выдают за свою и искренне в это верят...Так что, если над тобой, из-за песни, начали хихикать твои товарищи по улице, значит таков взгляд на этот вопрос у взрослых. Ста­ райся к их словам относиться спокойно и с пониманием...В них больше лжи, бравады и самоутверждения, чем истины... Сделав паузу, Борис Романович продолжал: - Когда мы хвалим тебя за исполнение «партийного гимна», мы правы. А когда тебя за это же самое хаят ребята, они тоже правы... Только по-своему...Этот парадокс Пушкин выразил ла­ конично и просто: «хвалу и клевету приемли равнодушно и не оспаривай глупца»... Пока ты равнодушия не проявил и начал оспаривать «глупцов»... Борис Романович снова посмотрел на часы и добавил: - Я думаю, что в общих чертах мы твои сомнения разрешили... - Конечно, разрешили...Большое спасибо, - спешно прогово­ рил я, порываясь в раздевалку... Набросив кое-как пальто, я вышел на улицу, на ходу застеги­ вая пуговицы. Улица была полупустынной, но на подворьях шла весенняя работа. Одни мужчины сбрасывали снег с крыш до­ мов, другие - разбрасывали громадные кучи снега возле ворот, а третьи - рыли траншеи в снегу на месте канав. Это была обыч­ ная работа боготольцев в мартовские дни, но я на нее почти не обращал внимания. Слова Бориса Романовича не выходили из головы, и мне было не до весенних радостей, хотя мартовское солнце пригревало по-весеннему и требовало внимания!... Разумеется, все, что сказал Борис Романович, в деталях, мне было известно. Но сила его слов была в другом: он сумел все эти детали собрать в одно целое, способное работать, как маши­ на!...Но этого мало: когда это целое заработало, то мне стал оче­ виден вывод, что понятие «власть и народ» - сложнейшая пр о ­ блема, которую человечество решает уже две тысячи лет...И вы­ бор здесь один: или ты власть, или - народ...И третьего, видимо, не дано!...На двух стульях сидеть неудобно, а длительное время - невозможно...Но эти проблемы волновали меня постольку по­ скольку...Они не входили в круг моих главных проблем, которые должны были определять мое поведение...Борис Романович даже в общих чертах не отвечал на вопрос: как мне быть?...Ведь я уже более пяти лет нахожусь между двух огней - улицей и ш ко­ лой, и мне осточертело метаться между ними, на ходу меняя мас­ ку. Я хочу быть как в школе, так и на улице одним и тем же...Без 554

мпсмешек и намеков...Неужели и здесь понятия школа и улица несовместимы?!... И можно быть либо в школе, как например, I оля Сушко, либо на улице, как Ленька Рудак... А зачем я привел в пример Леньку? Ведь он тоже мечется между улицей и школой и но может сделать выбор!...Лучше назвать вместо Леньки Вовку 11ис;ькина...А все-таки почему Леньке, как и мне, хочется усидеть ни двух стульях?...А вдруг наши желания наивны и рождаются пгсутствием нужного опыта? На этот вопрос страстно хотелось шать конкретный ответ...Пусть даже и ошибочный!... Необъяс­ нимая страсть семнадцатилетних...Выход напрашивался один: поговорить с Николаем!...Я прекрасно понимал, что брат на мои вопросы может тоже не дать желаемого ответа. Но...попытка не пытка, притом, я сам хотел поговорить с братом... Придя домой, я увидел Николая собирающимся на работу. I)рат работал во вторую смену и всегда уходил в депо ровно в *штыре часа, за час до работы. Кроме этого, у него была еще одна 1 1 |>ивычка: бездельничать около часа до ухода на работу. Это вре­ мяпрепровождение объяснялось тягостным втягиванием брата и любую работу, а в деповскую - тем более. По этому поводу он часто говорил: мне легче сделать работу', чем приступить к ней... Я мгновенно оценил обстановку и сразу принял решение. Бы- <. Iро раздевшись и отказавшись от обеда, я прошел в комнату. I>рат сидел за столом и задумчиво смотрел через окно на улицу. Я сел напротив и без вступления и объяснения задал свой воп­ рос в лоб, предварительно детально пересказав разговор с Бо­ рисом Романовичем и сделав упор на его точку зрения и на мое I(«удовлетворение его ответом. Николай внимательно меня выслушал и, шмыгнув носом, спо­ койно произнес: - А что тебе мог сказать Масленкин?...Он педагог...Идеолог... Он обязан защищать партийную и государственную точку зре ­ ния. Будь рад, что он осмелился сказать тебе о противоречиях власти и народа... Видимо, он прекрасно понимает, что после смерти Сталина эти противоречия обнажаются все больше и больше... Так что, он все сказал верно и довольно честно... Сделав паузу и посмотрев на меня исподлобья, он добавил: - В таких вопросах только я могу сказать тебе все так, как оно ость на самом деле...В крайнем случае, сказать так, как я все это представляю... - А чем твоя правда будет отличаться от правды Бориса Рома­ новича? - задиристо перебил я брата. Николай строго взглянул на меня и уже резким тоном отве- I ил: 555

- А тем, что надо мной не висит груз ответственности учителя или члена партии...Я независимый человек и не пляшу под чью- либо дудку...Я говорю то, что думаю, и не несу ответственности за свои слова...А Масленкин несет!...И еще какую!...Поэтому он вынужден подбирать слова, опускать и подтасовывать факты...Е- го суждения в любом случае должны быть правильными...Вот в чем разница между нами. Моя свобода, которую я называю бо­ лее точно - воля, другая... - Ну, и что же ты можешь сказать такого вольного? - с наи­ гранным любопытством проговорил я, преднамеренно вызывая брата на прямолинейный ответ. - А многое, - уже более взрывным тоном сказал Николай. - Во- первых, ты как был двуличным, так и остался. Тебе по-прежнему хочется в школе плясать в угоду одним, а на улице - другим. В твои годы уже пора определяться и прибиваться к одному бере­ гу. Тогда ты будешь петь одну песенку, и у тебя не появится желание для школы петь «партийный гимн», а для улицы - «Я уходил тогда в поход»...Ты всю свою жизнь стараешься «петь на два голоса одновременно»...Поэтому тебя и мучают глупые воп­ росы... Хочешь, чтобы не мучили, - пой на один голос!...Во-вто­ рых, в тебе уже сейчас проклевывается матерый подхалим и ка­ рьерист, с отблеском лакея, а может и предателя... Последние слова, словно кипяток, обожгли мне душу: такое Николай еще не бросал мне в глаза. Сжав от злости зубы, я про­ кричал: - Да, ты понимаешь, что говоришь? - Не нравится? - с ехидной улыбкой произнес брат. - Минуту назад, как мне помнится, ты сам попросил сказать тебе что-то вольное...И незачем так злиться... - Но ты же не хуже меня знаешь, что я никого еще не предал, - продолжал я возмущаться, - и ни перед кем не лакействовал... Переведя дыхание, добавил: - А кто из меня получится, еще увидим... - Конечно, увидим, - спокойно ответил брат. Немного помедлив, он с издевкой спросил: - Так мне продолжать дальше или тебе этого достаточно?... У меня было страстное желание встать и уйти во двор, но я молча продолжал сидеть на месте. Выждав несколько секунд, брат продолжал: - А ведь ты мог отказаться от роли запевалы в хоре...Но ты этого не сделал...А почему?... Николай, сверля меня взглядом, снова выдержал несколько секунд и сам себе ответил: 556

- А потому, что тебе хочется быть запевалой!... Первым в хоре и лучшим среди равных...Но главное не в этом...Беда в другом: ради призрачного первенства ты готов сказать, спеть и сплясать, что угодно. Вот это хорошо чувствуют твои уличные друзья...Их на мякине, как желторотого воробья, не проведешь. Они не хуже меня знают, что сейчас в твоей душе поют слова: «хороши вес­ ной в саду цветочки, а еще лучше девушки весной», а ты, вместо них, поешь: «партия - наш рулевой»...Эти слова песни не соот­ ветствуют ни твоему возрасту, ни уму, ни порыву души. ..Ты лж и­ во ее поешь в угоду Масленкину, Гладышеву, а в общем - власти, которая выражается духом школы...Запомни: если ты говоришь чужими словами, выдавая их за свои, то ты ничем не отличаешься от лжеца...И правильно делают пацаны, называя тебя «рулевым». Точнее слова и придумать нельзя: тебе уже сейчас хочется «по- рулить», но не баранкой автомобиля, как Володьке Васькину, а людьми!... - А откуда ты все это взял? - дерзко огрызнулся я. - Мне уже давно стало ясно, что ожидаемого разговора не получается и есть смысл закругляться. - Как откуда? - спокойно переспросил брат. - Если мне не изменяет память, то ты сам об этом заявил, когда изъявил жела­ ние поступить в пединститут... - А при чем здесь пединститут? - с обидой возразил я. - Ты же не хуже меня знаешь причину такого выбора... - Конечно, знаю, - согласился Николай, - только эти знания по­ рождают серьезные сомнения... - Сомнения, - искренне удивился я, - и какие же? Что-то рань­ ше ты мне о них не говорил... - Я сомневаюсь, - чеканя каждое слово, начал брат, - что у сем­ надцатилетнего юнца вспыхнуло страстное желание учить и вос­ питывать детей...Мало верю в то, что у тебя отчетливо проклюну­ лись педагогические задатки...В таком возрасте все это заме­ тить сложно... А вот стремление порулить - замечается без осо­ бых усилий... Пусть даже и детьми... Ведь в руках учителя их могут быть сотни... А власть учителя в классе безгранична...Если ты об этом забыл, то вспомни свои мытарства на уроках литера­ туры... Таких суждений от брата я не ожидал...Они казались мне спе­ циально раздутыми и взятыми «с потолка»... После небольшой паузы Николай продолжал: - А если у Леньки Рудака нет такого желания, то он и не лезет ни в комсомол, ни на сцену...Я тоже не глупее тебя, но никогда не был в комсомоле и не выступал со сцены...Я начал войну солда­ 557

том и закончил солдатом...Пришел в депо токарем и уйду тока­ рем...И только потому, что мне противно рулить людьми. А вот Гладышев думает по-другому и считает, что рулить людьми - это его дело...Поэтому он работает в исполкоме, а я - в цехе...И это мой выбор, и я другого не желаю...Хотя знаю, что у меня хватит ума, характера и способностей, чтобы занять достойное кресло.- ..Но сейчас речь идет не об этом и не обо мне...Речь идет о тебе и о том, какой выбор сделаешь ты?!... По какому пути ты пойдешь - по моему или по пути Гладышева?!... От удивления я раскрыл рот: так о себе Николай, в моем при­ сутствии, еще никогда не говорил!. ..Да и вопросов в таком обна­ женном виде тоже не ставил! Мое любопытство вспыхнуло с но­ вой силой, и я, долго не думая, проговорил: - Все это звучит впечатляюще...Но почему ты тогда выбрал такой путь?...И чем он лучше пути, по которому пошел Леонид Дмитриевич? И я пристально посмотрел в глаза Николая, испытывая неко­ торое удовлетворение от предстоящего разговора. - Так, Леша, ставить вопрос нельзя, - спокойно начал Николай. - Если мы будем выбирать свой жизненный путь согласно по­ говорке: рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше, - то крах нашим надеждам будет обеспечен... - А почему? - удивился я, - ведь все так делают... - Все, да не все, - спокойно возразил Николай, - иначе бы все выбирали дорогу власти. Ибо она - самая желанная и притяга­ тельная...Могу сказать тебе больше: жажда власти - самая силь­ ная страсть человека...Ей даже уступает любовь. В выборе ж из­ ненной дороги должен быть путь другой...И я его определяю сле­ дующим образом... Николай на момент замолчал и, немного подумав, продолжал: - Чтобы тебе была понятна суть, я начну издалека...Всех лю ­ дей я делю на две категории: мажорных и минорных... Мажорные люди - это те, которые встают раньше солнца и свой рабочий день начинают с физзарядки и обливания холод­ ной водой. В их ушах с первых же секунд звучат мелодии типа: «Утро красит нежным светом»...А в голове выстраиваются планы дел на весь день... Минорный человек, наоборот, валяется в постели столько, сколь­ ко хочет, нежась и бездельничая. С раннего утра его одолевают лень и тоска...Он с большим трудом настраивается на любую работу...В его ушах непрерывно звучат душещипательные роман­ сы типа: «Я встретил вас - и все былое»... Я сразу вспомнил, что это - любимый романс Бориса Романо­ 558

вича!...Неужели он минорный человек??? Быть может только по­ этому он, прекрасный эрудит, с богатым и завидным революци­ онным прошлым рода Масленкиных, не проявляет нужной жиз­ ненной активности и с удовольствием работает учителем исто­ рии?! Эта параллель ошеломила меня, и я еще внимательнее «впился» в слова брата: - Такие люди делают не то, что надо, а то, что хочется...Так вот, Леша, такие люди права на власть не имеют!...А если они и полу­ чают власть, то приносят больше вреда, чем пользы...На власть имеет право только мажорный человек!...Тот, кто сам горит и за­ жигает других...Я же давно понял, что во мне сидит матерый «ми­ нор»...По природе - «сова», любая организованная деятельность мне противна, а чувство боли и тоски мне ближе, чем чувства радости и веселья...Мне противны пляски и танцы...Мне проще постоять в сторонке и углубиться в раздумья...Вот почему я пре­ небрегаю любой властью...Мне от нее больше горя, чем радос­ ти... Ибо это не мое дело... Сделав небольшую паузу, Николай продолжал: - Я понимаю, что тебя сейчас волнует ответ на вопрос: кто ты? Минор или мажор?...На мой взгляд, в тебе минора куда больше, чем мажора...Хотя ты пытаешься желаемое выдать за действи­ тельное и казаться самому себе мажорным человеком!...А это, в какой-то мере, опасное занятие...Можно «заразиться карьериз­ мом» и начать настырно карабкаться по лестнице власти... Ты парень напористый...Только насыпь тебе соли на хвост и ты свер­ нешь горы...Но не забывай простую истину: оказавшись у цели, можно обнаружить, что карабкался не в ту сторону...Так что, ду­ май...И, видимо, неспроста песни исполненные на сцене, породи­ ли в тебе столь глубокие раздумья...Ты обязан не ошибиться в выборе своего пути: ошибка тебе будет дорого стоить... - А я уже выбрал, - твердо проговорил я с неизвестно откуда взявшейся дерзостью. - Да? - удивленно протянул Николай. - И что же ты выбрал? - А то, что ты сам мне не так давно посоветовал, - быть интелли­ гентом с мозолями на руках!...Ты, кажется, таких людей любишь больше всего? И я вопросительно посмотрел на Николая. - Давай-давай, дальше, - проговорил брат, отвечая на мой взгляд. - Да, я хочу «рулить»! - продолжал я с пафосом, - но не для своей выгоды или своего удовольствия, а на пользу людям!...Ты увидел во мне и подхалима, и карьериста, и даже предателя...- Могу ответить тебе в том же тоне: твой выбор - моя хата с краю, 559

я ничего не знаю и ни за что не отвечаю - мне противен...Ты тоже свой хитрый расчет прикрываешь благими намерениями... - Хватит заниматься критиканством, - строго сказал брат. - Ты на это пока не имеешь права...Не я пришел к тебе с разгово­ ром, а ты ко мне... Я сразу осекся и тяжело вздохнул...Я на момент забыл, что с братом мне так разговаривать не позволено... - Ну, что ж, - рассудительно продолжил брат, - вольному во­ ля...И попытка не пытка...Только сначала попытайся изжить у себя привычки и черты характера минорного человека...Только в этом случае ты можешь стать интеллигентом с мозолями на руках...Я тоже хотел им быть, но...у меня ничего не вышло...Мне остается сказать лишь одно: дай бог «нашему тыляты, да вовка спойма- ты»... Николай пристально, с прищуром, посмотрел на меня...Эту по­ говорку любил повторять наш отец, когда видел, что человек не понимает простого и делает самый неудачный выбор... - Даю тебе слово, что «своего волка» я поймаю и не упущу... И докажу тебе, тем самым, что слов на ветер не бросаю, - чеканя каждое слово, с вызовом, проговорил я...Потом встал и демонст­ ративно вышел из избы...Остановившись во дворе у забора, я стал осмысливать свои последние слова. Неизвестно почему, но на душе было скверно и мне показалось, что от разговора с бра­ том я снова не получил нужного удовлетворения...Через минут пятнадцать Николай прошел «мовчком» мимо меня: до начала смены оставался ровно час... Я хорошо понимал, что последние слова я сказал сгоряча и Николай не заслуживал этой дерзости. Но... слово не воробей, вылетит - не поймаешь...Но этого мало: за сказанное слово нуж­ но отвечать, а за обещание - вдвойне!...в противном случае ты болтун и помело...Вывод напрашивался сам собой: слово, сгоря­ ча данное брату, нужно сдержать при самых неблагоприятных ус­ ловиях... *** Мои взаимоотношения с людьми при власти оказались, как ни странно, сложными и противоречивыми. Приходилось почти всегда принимать не те решения, которые были очевидны и вы­ годны, а те, которые были верны и отличались принципиальнос­ тью. И этому, к моему удивлению, способствовали те скромные обещания и клятвы, которые я давал в детстве и юности. Я долго думал над этим парадоксом, пока не понял в чем суть дела! ... 560

Оказывается, на самом деле я их давал самому себе, только при свидетелях!...Я считал их путеводной звездой...Они не давали мне сломаться, зато помогали состояться!...Хотя шансов для этого почти не было...

«...БУДЬ ЗА ОДНО С ГЕНИЕМ...»

Прозвенел звонок...Все схватились за сумки и спешно нача­ ли собираться домой. Увидев это, Алексей Федорович громко напомнил: - А вы о консультации не забыли? - Нет! - так же громко ответило несколько голосов сразу. - Остаемся!? - глядя на меня в упор, спросил Витька, вставая с места, - послушаем вопросы более способных знатоков литера­ туры... Витька никогда после уроков не спешил домой и готов был оставаться в школе по пустяковому поводу. Создавалось впечат­ ление, что школа была для него роднее и ближе родительского дома. Я же, наоборот, после уроков рвался домой неудержимо. Родные стены создавали особый настрой, и я с удовольствием учил уроки, читал книги, рассуждал и спорил сам с собой и де­ лал записи в дневнике. После домашних дел обязательно бежал на поляну, где всегда гудела ордынка и было не менее интересно, чем дома...Я любил вечернее время и считал его своей собствен­ ностью, которой могу распоряжаться так, как хочу. Но волнение, порожденное близостью экзаменов, все чаще и чаще заставляло поступать наперекор своим привычкам. Поэтому я, не задумыва­ ясь, ответил: - Конечно, остаемся...Уже пора настраивать себя на кропотли­ вую подготовку к экзаменам... Дружелюбно улыбнувшись, Витька уверенно занял первую парту перед столом учителя. Я последовал за ним и сделал то же самое. В нас иногда вселялся бунтарский дух, и мы, таким образом, щекотали ноздри любителям «классной камчатки». К нашему удивлению, щекотать ноздри было некому: на консульта­ цию осталось всего несколько человек. С таким количеством уче­ ников Алексей Федорович, обычно, не работал. Бегло ответив на заданные вопросы, Алексей Федорович отпустил нас домой. Всех, как ветром сдуло! Мы же с Витькой демонстративно не спешили, проявляя полное уважение к учителю. Взглянув на нас добродушным взглядом, Алексей Федорович неожиданно спросил: - Ну, как ваши дела, верные служители Мельпомены? Без сце­ ны не скучаете? - Привыкаем, - ответил Витька. - Скучать некогда...Экзамены наносу... Я же вспомнил, с каким упоением Алексей Федорович расска­ зывал о девяти древнегреческих богинях, покровительницах ис­ кусства и науки. Хорошо запомнилась богиня Эрато - покрови­ 563

тельница поэзии. Именно ей Алексей Федорович уделил глав­ ное внимание. Мельпомене он отвел лишь второе место... - Да, нет, Алексей Федорович... Мы теперь верно служим боги­ не Эрато, - с чувством знатока добавил я. - Богине Эрато? - удивился Алексей Федорович. - Неужели предстоящий экзамен по литературе вынудил вас переметнуть­ ся от одной богини к другой?... Сделав маленькую паузу, он добавил: - А может надо брать повыше?...Вы готовитесь стать настоя­ щими поэтами и сейчас упорно пишите стихи?! Витька, бравируя, ответил: - Мы только, Алексей Федорович, балуемся стишками...В стен­ газету или на день рождения друга... - И подруги! - подняв палец вверх, с той же задоринкой на лице, добавил Алексей Федорович. - А подруг у нас еще нет, - вздохнув, проговорил Витька. - Не волнуйтесь, будут, - твердо сказал Алексей Федорович, - всему свое время...Когда к вам придет любовь, то богиня Эрато заставит вас не баловаться стишками, а писать...У вас сразу запоет душа и вы будете говорить стихами... Последние слова взбодрили Витьку, и он смотрел на Алексея Федоровича, как на кудесника, угадавшего его мысли и пожела­ ния. Я же, наоборот, приуныл, ибо хорошо понимал, что моя лю ­ бовь к Вике заставила мою душу не петь, а плакать...И говорить стихами мне не хочется...Писать - тоже... Бросив на меня беглый взгляд, Алексей Федорович продол­ жал: - Вот, например, Пушкин, всо с а м о е лучшее написал в состоя­ нии влюбленности!...Именно в эти моменты богиня Э рато пре­ вращалась в его Музу и Пушкин писал чарующие строки: И пальцы просятся к перу, перо к бумаге, Минута - и стихи свободно потекут... Хорошо сказано... Алексей Федорович мечтательно посмотрел мимо нас куда- то на стену класса, а потом неожиданно спросил: - А вы-то Пушкина любите? Как относитесь к его стихам? - нормапы-ю, деловито протянул Витька...Я же от неожидан­ ности вздрогнул и сразу отбросил свои унылые мысли: Алексей Федорович сам повел речь о поэзии Пушкина! Мало этого, он иркренне интересовался нашим отношением к поэту. Какое там отношение, если мы с детства бредим Пушкиным! А лично я только и мечтаю о том моменте, когда удастся на эту тему поговорить с Алексеем Федоровичем...Разговоры с Николаем и с Ларисой 564

Никитичной поставили передо мной столько вопросов, что толь­ ко Алексей Федорович, как знаток Пушкина, мог их разрешить. К тому же, часть вопросов я мог задать только мужчине...Ларисе Никитичне такие вопросы задавать стыдно и неприлично... Все мои попытки завести разговор с Алексеем Федорови­ чем закончились безрезультатно. Во-первых, мешала стеснитель­ ность, да и не хотелось быть навязчивым. Во-вторых, Алексей Ф е ­ дорович был всегда чем-то занят...То он проверял тетради, то о чем-то думал или куда-то спешил. В короткие мгновения, когда он был как будто свободен, мне мешали соклассницы, всегда о к­ ружавшие Алексея Федоровича с бесконечными вопросами. К тому же, в такие моменты он не проявлял ко мне даже малейшего внимания. Он любил общаться со своими «любимчиками», как например, с Толей Поплавным или Лидой Бахур...Я же, по своей прикидке, не входил даже во вторую десятку и оставался обык­ новенным учеником, который большего и не заслуживал. Такое положение, с одной стороны, меня злило, а с другой - разжигало неукротимое желание показать свое «настоящее лицо»! Во мне жила твердая уверенность, что оно ничуть не хуже лица самого «заслуженного» его поклонника...И только моя «невезуха» совме­ стно со злополучными случайностями породили все это!... Но я прекрасно понимал и другое...Объединить учителя и уче­ ника может только дело, которому служит учитель! Например, Вик­ тора Яковлевича и Генку Гончарова объединил спорт, а Федора Михайловича и Толю Поплавного - техническое творчество. Все понятно, что Генка талантлив в спорте, а Толя - в физике! К тому же, Толя, кроме спорта, талантлив во всем! Никто не сможет тя­ гаться с ним по любому предмету! Разумеется, с такими ребята­ ми учителя сами стремятся общаться и даже сотрудничать! Ведь любому понятно, что со временем они станут большими людьми и смогут прославить имя учителя, стоявшего у истока их взлета! А какое дело может объединить Алексея Федоровича со мной? И кто я такой, чтобы учителю тратить на меня свое личное время? Федор Михайлович, например, о таких учениках отзывался про­ сто: не в коня овес! Если быть по-настоящему самокритичным, то я настоящий неудачник! На соревнованиях по гимнастике был лишь четвертым. .Мою игру на сцене никто, кроме Надежды Мат­ веевны, и не заметил...На уроках литературы, при всех стараниях, выше четверки «прыгнуть» не могу...Вот если бы я не бросил в свое время писать стихи, то было бы совсем другое дело - могло бы возникнуть сотрудничество и с Алексеем Федоровичем...Я тяжело вздохнул и впервые в жизни пожалел, что бросил писать стихи...Вот и получается, что рядом с Генкой или Толей я ста­ 565

вить себя не могу - тонка кишка и я им не ровня! А если и ста­ вить, то только ради того, чтобы потешить свое воспаленное са­ молюбие... Теперь мне остается одно - тешить себя надеждой, что из меня получится хороший учитель и по совместительству писатель... Вот если это случится, то и разговор будет другим.- ..Но...вряд ли и это произойдет...Разве можно стать хорошим учителем с моим заиканием? Такие надежды на воде вилами писаны...А какой из меня получится писатель, если я не написал еще и строчки!? И еще вопрос - смогу ли написать в будущем!... Вот так я метался из одной крайности в другую уже целый год. Ясно было только одно: мои отношения с Алексеем Ф едо­ ровичем зашли в тупик, который я частенько называл «безответ­ ной любовью»...Я смотрел на Алексея Федоровича, как Лиса, в известной басне Крылова, на недоступный виноград... - Ведь всем хорошо известно, - продолжал Алексей Федоро­ вич, - что большинство в школьные годы начинает писать стихи тогда, когда почувствует удивительную легкость Пушкинской стро­ ки! Эта простота подкупает всех без исключения! Мне в ваши годы казалось, что я смогу написать не хуже Пушкина!...Но это быстро прошло, породив при этом очень важную мысль: любовь к поэзии начинается с любви к Пушкину!... Я снова вздрогнул - мне показалось, что Алексей Федорович, как и мой брат, может читать чужие мысли и поэтому видит меня насквозь! Именно так я начинал в детстве писать стихи!...И точ­ но так же обжегся на простоте Пушкинского Слова!...Только вы­ водов, как Алексей Федорович, сделать не сумел...Зато сейчас я отчетливо понимал: мне предоставляется единственный случай поговорить с Алексеем Федоровичем, когда смогу попытаться найти хоть какой-нибудь выход из сложившейся ситуации. Где- то внутри вспыхнул легкий азарт, я почувствовал в себе уверен­ ность и, не задумываясь, глубокомысленно спросил: - Алексей Федорович, а вы всего Пушкина прочитали? Этот вопрос, который я уже давно обдумывал и взвешивал, казался мне самым подходящим. Алексей Федорович с недо­ умением посмотрел на меня и уверенно ответил: - Разумеется, всего...Я Пушкина люблю с детства...Теперь только перечитываю... Последние слова сразу напомнили мне разговор с Ларисой Никитичной: - Ведь она тоже сказала, что перечитывает Пушкина!? Значит, верно говорят: настоящее чтение - вторичное чтение... А я, бал­ бес, читаю много, а перечитываю мало...Стараюсь все расширять свои знания, а углублять - забываю...Поэтому прочитанное так 566

легко забывается...Довольно часто, кроме названия книги, в го­ лове ничего не остается...Видимо, только глубокие знания - на­ стоящие знания... - А ты, Антонов, почему не веришь в то, что я могу прочитать всего Пушкина? - изменившимся голосом спросил Алексей Ф е ­ дорович, в упор глядя на меня. Я сразу понял, что сделал что-то не так. Видимо, тон голоса или выражение лица оказались подозрительными. Извиняющим­ ся голосом я залепетал: - Да, нет, Алексей Федорович, вы не так меня поняли, я хотел сказать другое... И я бегло рассказал, как любят Пушкина мой брат и все сол­ даты Великой Отечествен ной... Уж очень мне хотелось убедить Алексея Федоровича, что у солдат, прошедших войну, особое от­ ношение к Пушкину. Специально упомянул, что Лариса Никитич­ на тоже прочитала всего Пушкина и читает «Евгения Онегина» наизусть! - А это уже другой вопрос, - повеселевшим голосом сказал Алексей Федорович, - и ответ на него простой...В 1937 году стра­ на отмечала столетие со дня гибели Пушкина. Я прекрасно по­ мню это время - был всенародный праздник, посвященный памя­ ти поэта. Особенно ликовала молодежь, на плечи которой через несколько лет легли все тяготы войны...Вы уже должны знать: все, что случается в детстве, а в юности особенно, остается в памяти на всю жизнь...Но это не все...К юбилею были изданы пять томов полного собрания сочинений Пушкина...О поэте пи­ сали газеты и журналы, говорили по радио, ставили кинофиль­ мы и спектакли...Специально издавались и переиздавались кни­ ги о жизни и творчестве поэта...Мы тогда жили Пушкиным...С ним ушли на фронт и вернулись с победой...Так что, Антонов, для нашего поколения Пушкин действительно был самым читаемым и любимым поэтом... Я было уже раскрыл рот для очередного вопроса, но Витька меня опередил: - А разве Пушкина до его юбилея любили и читали меньше? Мне кажется, что Пушкин всегда был любим и читаем... Витькин вопрос тоже оказался любопытным, и я напряг вни­ мание: - Нет, Изохватов, здесь так категорично утверждать нельзя: к Пушкину и к его поэзии в разные времена отношение было раз­ личное...У каждого поколения был свой Пушкин!... - Вот это да! - удивленно воскликнул Витька. - Разве к Пушки­ 567

ну можно относиться по-разному? Это же гений!...Наша гор­ дость!... - Можно, - спокойно промолвил Алексей Федорович, - и в этом нет ничего удивительного... Сделав короткую паузу, Алексей Федорович продолжал: - Поколения, как и отдельный человек, разные и судят о Пуш­ кине согласно приоритетам своего времени... - Приоритетам времени? - удивился Витька, - а как это по­ нять? Алексей Федорович внимательно посмотрел на Витьку, на се­ кунду задумался и спокойно ответил: - Приоритетов времени, как у разных народов, так и в различ­ ных странах, много. Но все они, в конце концов, сводятся к двум - духовному и материальному...Если тон задают «аристократы духа», то приоритет в обществе отдается духовному становле­ нию личности. Главенство данного приоритета вы сейчас и ви­ дите в нашей стране. Поэтому мы сейчас так заинтересованно и говорим о Пушкине. Если же тон в обществе задает обыватель, то на первое место выходит материальное благополучие челове­ ка... Самое лучшее - «золотая середина», когда обоим приорите­ там уделяется равное внимание...Но это не всегда получается: слишком сложны взаимоотношения между «аристократами духа» и «обывателями»...Кроме того, человек любит крайности...Или все белое, или все черное...Так вот, если поколение считает глав­ ным нравственное становление человека, то оно о Пушкине плохо говорить не будет...И дружески хлопать его по плечу тоже не станет, приговаривая: Саня Пушкин изрек однажды...Оно пре­ красно понимает разницу между Пушкиным и простым смерт­ ным... «Аристократы духа» не позволяют себе возвышаться бла­ годаря унижению Пушкина... - А разве можно так себя возвысить? - снова удивился Вить­ ка. - Ведь Пушкина уже нет в живых... - Еще как можно, - с горечью в голосе протянул Алексей Ф едо­ рович, - разве вы не замечаете, как искусно это делают, а вернее, делали,ваши соклассники? - Соклассники? - снова удивился Витька, - А как они это дела­ ют? Я никогда не видел... - Видел и не один раз, - уверенно проговорил Алексей Ф едо­ рович, - как сосед по парте рисует на портрете Пушкина очки, а у Лермонтова - бороду...Конечно, и я в этом уверен, вы к таким про­ казникам не относитесь. Но ученик, который по каким-либо при­ чинам не может занять в классе желаемое место, так возвышает себя в глазах окружающих...Да, и своих...Вообще, человек в об­ 568

разе великого видит то, что хочет видеть, что больше всего ему нравится...Что больше всего он ценит и любит...Например, обы­ ватель видит в Пушкине молодого повесу, который проводит вре­ мя в кутежах и разгулах. Для него творчество Пушкина отодвига­ ется на второй план. Для «аристократов духа» мелкие разговоры о Пушкине противны, и они их не ведут...Для них Пушкин - гени­ альный поэт!...Гордость страны и ее народа!...Как оно!? - Здорово! - искренне удивился Витька. - Значит, высказывая свою точку зрения о Пушкине, мы, в первую очередь, раскрываем свое нутро?! - Вот именно! - уверенно подтвердил Витькину догадку Алек­ сей Федорович. Хотя разговор был интересным, и даже полезным, но он мне не нравился: Витька прочно захватил инициативу и не позволял мне даже вставить слово. Мои надежды постепенно таяли, ибо Алексей Федорович мог в любой момент встать и сказать: изви­ ните, ребята, меня дома ждут дела...Я начал волноваться... - Только я бы хотел обратить ваше внимание вот на что, - про­ говорил Алексей Федорович, вставая. Прохаживаясь вдоль дос­ ки, он продолжал: - У «аристократов духа», таких как Пушкин, нутро грязным, мел­ ким и подлым не бывает. Они никогда не опускаются ниже той нравственной планки, которую сами же для себя и установили. Но простой смертный этой невидимой планки не замечает, а мо­ жет он о ней и не знает...Или не хочет знать...Для него все люди одинаковы, и он измеряет великого своими мерками. Он заме­ чает в нем только то, что имеет и видит в себе...Другого он ви­ деть не может, ибо не имеет о нем даже понятия...Вот почему обыватель не может поднимать и возвеличивать великого!...В своих суждениях он может его только опускать, принижая до сво­ его уровня, а-то и ниже!!...В этом и заключается самая неспра­ ведливая драма, а иногда и трагедия, великого человека. Его настоящий облик постепенно покрывается мусором и пылью вре­ мени. Наша же' задача - ежедневно заботиться о чистоте лика Пушкина! Если мы этого делать не будем, то со временем мы утратим светлый образ поэта...От него останется лишь чучело, увешанное домыслами и догадками его недобросовестных по­ томков... - А почему недобросовестных, - спросил я, пытаясь опередить Витьку. Алексей Федорович повернул голову в мою сторону, улыбнул­ ся и уверенно ответил: - Да потому, что их больше, чем добросовестных... 569

Сделав паузу, он добавил: - И об этом вам тоже не мешало бы знать...У Пушкина больше хулителей, чем доброжелателей...Именно хулители роются в его архивах, пытаясь что-то отыскать такое, чего до него не увидел никто...Читают между строк то, чего Пушкин даже не имел в виду... Роются в письмах, в дневниках, укорачивая мысли, фразы для оче­ редной сенсации...А часто и свои мысли и домыслы выдают за Пушкинские...Для них Пушкин - это материал, из которого они делают себе имя...Хотя понимают, что гений всегда говорит о великом и благородном и пошлости оставляет другим, более мел­ ким пташкам... Они не хуже других понимают, что Пушкина надо облагораживать и защищать...Но не делают этого!... Алексей Федорович замолчал и сел на свое место. У меня же «в зобу от радости дыханье сперло» - Алексей Федорович сам коснулся вопросов, давно волновавших меня. После возвращения из Монголии Николай частенько мне на­ поминал, что у нас в стране и за рубежом Пушкина оценивают по-разному. Особого восхищения иностранцы к поэзии Пушки­ на не испытывают. Тогда я брату не поверил, но его суждения запомнил. Брат любил Пушкина, но к мнениям иностранцев при­ слушивался в первую очередь. Из слов Алексея Федоровича я уловил, что в суждениях брата есть доля правды...Только какая? Я было уже хотел задать свой вопрос, но Алексей Федорович про­ должал: - Жизнь гения - особая жизнь...Он живет не так, как все. У него иные желания, потребности и ценности. Вот это и дает по­ вод судить гения на свое усмотрение всем, кому не лень...Поэто­ му на такие суждения, даже опубликованные в печати, не стоит обращать внимания... - А как же нам тогда судить о Пушкине, - вставил свой вопрос Витька, - если он жил давно и мы получаем знания о нем из напи­ санного? Что напишут, в то мы и верим... - Верить, Изохватов, нужно только тому, что написал сам Пуш­ кин, а все остальное - подвергать сомнению, - спокойно заключил Алексей Федорович... Последние слова, словно молния, пронзили мой мозг. Их я уже слышал и от брата, и от Ларисы Никитичны. Сейчас мне на па­ мять пришли слова Николая, что у Пушкина есть озорные стихи, которые печатать нельзя. Для меня это было невероятно, а спро­ сить - не у кого: Ларисе Никитичне такой вопрос не задаш ь...- Однажды я уже было решился спросить у Василия Севастьяно­ вича, но в последний момент струсил...Не смог перебороть чув­ ство стыда... Да, и позора испугался... 570

Собравшись с духом, волнуясь, я выдавил: - А я слышал, что Пушкин писал стихи, где употребляются не­ цензурные слова. Если это правда, то как к таким стихам отно­ ситься? Ведь их написал Пушкин и им, как только что вы сказали, нужно верить... Мое сердце трепыхалось, как у пойманной синицы, часто и сильно. Подавляя в себе волнение, я с трепетом ждал ответа. Витька же ткнул меня коленкой под партой и наградил разоча­ рованным взглядом, означающим одно: ты что сдурел? Не задумываясь, Алексей Федорович резко спросил: - А тебе кто об этом говорил? - Брат, - уже более собранно ответил я. - А брат где их прочитал? - снова спросил Алексей Федоро­ вич. Этот вопрос меня уже взбодрил, и я, с долей хвастовства от­ ветил: - Он три года работал за границей, в Монголии...Там работа­ ли всякие специалисты - французы, немцы, шведы, итальянцы... Так вот, у них были книжки, изданные за границей, но на русском языке, где были напечатаны эти стихи, и брат их читал...Я этому мало верю, но все равно любопытно: мог такие стихи написать Пушкин или нет!? Лицо Алексея Федоровича стало серьезным и даже злым. Он встал и прошелся по классу. Ощущалось, что он не ожидал от меня такого вопроса и чувствовал себя неловко. Но...вопрос был задан, и я ждал ответа. Алексей Федорович продолжал с задум­ чивым видом ходить взад-вперед. Витька брезгливым взглядом косил на меня и неодобрительно покачивал головой. Алексей Федорович, видимо, решал - продолжать разговор или оборвать его на полуслове, дав понять, что такие вопросы в школе не об­ суждаются. Я понимал состояние Алексея Федоровича, но отсту­ пать уже было поздно: слово не воробей...Меня успокаивало лишь одно: после войны между нами ходила масса таких стихов, кото­ рые приписывались Пушкину, Есенину и другим поэтам. Они были переписаны аккуратным почерком, вперемешку с лагерными пес­ нями и стихами, в альбомы, снабженные рисунками сердец, прон­ зенных стрелами. Такие альбомы были у всех девчонок, да и па­ цанов тоже. Об этом знали все, но молчали, делая вид, что их во­ обще не существует. Я не помню случая, чтобы об альбоме кто-то вел речь или принес его в школу! У меня лично было четыре толстенных тетради, о которых, помимо пацанов, никто не знал. Эта таинственность меня, в какой-то мере, угнетала, и я уже тогда догадывался, что есть стихи и песни «хорошие», которые печата­ 571

ют в книжках, а есть «плохие», которые существуют лишь в альбо­ мах. Это же самое было и с частушками. Соответственно, есть поэты известные, а есть - уличные и лагерные. Потом, со слов брата, мне стало известно, что «уличные» стихи писал и Пушкин! Было очевидно, что если я многое знал об этих стихах, то Алексей Федорович знает еще больше! И мой вопрос можно было счи­ тать обыкновенным любопытством юнца, вступающего в жизнь..- .Это же естественно... Алексей Федорович долго боролся с собой. Наконец, он при­ нял решение продолжить разговор, хотя в этом я и не сомневал­ ся: еще не было случая, чтобы он от подобных вопросов уходил в сторону. Он даже сам предложил и провел классный час о лю б­ ви и дружбе... - Да, ребята, такие стихи у Пушкина есть, - спокойно начал Алек­ сей Федорович, - и я их тоже читал...Но несмотря на это, я утвер­ ждаю, что в моих словах нет никакого противоречия...Я имел в виду только те стихи, которые Пушкин опубликовал сам! Подчер­ киваю, сам, а не кто-то другой!...В се, что потом было найдено в его архивах и тут же обнародовано, как сенсация из жизни гения, к личности Пушкина не имеет никакого отношения. Эти публика­ ции искажают образ Пушкина, умаляя его величие. Но самое глав­ ное - унижают, оскверняют и портят, как ложка дегтя бочку меда. Озорные стихи Пушкин мог написать под настроение, по просьбе гусарской братии...Да, мало ли могло быть у него для этого по­ водов. Поэтому лично я на таких стихах не заостряю внимания, да и вам не советую...Не развивайте в себе нездоровое лю бопы т­ ство и пристрастие к «замочной скважине». Это не красит лич­ ность человека... Алексей Федорович замолчал и пристально посмотрел на меня. Его, видимо, интересовало одно: убедительно ли он сказал и стоило ли об этом вообще заводить речь? Я же смотрел на Алексея Федоровича влюбленными и благодарными глазами... Алексей Федорович так же, как и Лариса Никитична, самоотвер­ женно защищал имя Пушкина! Мне показалось, что он способен опровергнуть любое обвинение против Пушкина. Это меня обо­ дрило, я решил суждениями Алексея Федоровича опровергать и другие свои сомнения... - А брат говорит, - снова начал я, - что из-за этих озорны х сти­ хов иностранцы Пушкина считают заурядным поэтом и отзыва­ ются о нем неуважительно... Мол, скандалист, дуэлянт, любитель вина и женщин... Неужели это правда? Мне, например, не верит­ ся... Вид у Алексея Федоровича сделался мрачным и обозленным. 572

Мне показалось, что он готов прервать разговор и отправить нас домой. Но...что-то его удерживало, и он продолжал, как маятник, мельтешить перед нами. Чтобы хоть как-то смягчить возникшее напряжение, я доба­ вил: - Может они специально так делают, чтобы унизить Пушкина! И больше врут, чем говорят правды...Хотя, как говорит Олимпиа­ да Васильевна, в каждой лжи есть доля правды...А вдруг оно так и есть? Тогда получается противоречие: Пушкин пишет одно, а делает другое. А вы говорите, что у Пушкина слово не расходится с делом... Алексей Ф едорович остановился и исподлобья посмотрел на меня и с еле заметной издевкой спросил: - Хорошо...А как твой брат ответил тебе на этот вопрос? - А он никак не ответил, - усмехнулся я. - Сказал, что в таких вопросах нет смысла копаться, ибо любой ответ принесет боль­ ше вреда, чем пользы...Я же этому мало верю и хочу знать прав­ ду... Ведь на любой вопрос есть правильный ответ, только его нужно найти... Я замолчал и с чувством собственного достоинства посмот­ рел на Алексея Федоровича. Я уже освоился и даже нравился самому себе. Ведь я даже не ожидал, что в таких каверзных воп­ росах буду разговаривать на равных. Это так здорово поднима­ ло меня в своих же глазах. И я был уверен, что в глазах Алексея Федоровича я возвышаюсь еще больше, ибо он меня вниматель­ но выслушивал и терпеливо убеждал. Николай на его месте уже давно бы растоптал меня своей логикой и вынудил бы замол­ чать. Не нравился мне только Витька. Он, потупив глаза, сидел молча и демонстративно не принимал участия в разговоре... - Что ж, я согласен с твоим братом, - неожиданно начал Алек­ сей Федорович, - такими вопросами действительно должны за­ ниматься только специалисты. У нас в университете так и было: голую истину нам старались не сообщать, ибо считали, что в та­ ком виде она опасна и вредна... - Вот это мне как раз и непонятно, - воскликнул я, стараясь еще больше заинтересовать Алексея Федоровича своим вопросом. - Мы же только говорили, - продолжал Алексей Федорович, делая вид, что не слышит мою реплику, - что обыватель судит о великом по своим меркам- какая мерка, таков и рост гения. Если, например, Пушкин любил веселые гусарские пирушки, то роль забулдыги ему обеспечена. И эту параллель он проводит с удо­ вольствием, ибо она ему приятна... Как бальзам на сердце! В этом случае обыватель может гордо и вдохновенно сказать: Пуш­ 573

кин такой же, как и мы... Он человек, и ему ничто человеческое не чуждо. В письме к Вяземскому по этому поводу Пушкин писал..- .Алексей Федорович подошел к столу, взял свою тетрадь и, найдя нужную страницу, прочитал: - «Оставь любопытство толпе и будь за одно с гением... Тол­ па жадно читает исповеди, записки, потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При откры­ тии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мер­ зок, как мы! Врете, подлецы: он мал и мерзок - не так, как вы - иначе». Алексей Федорович закрыл тетрадь и, положив ее на место, сел на стул. Опершись подбородком на кисть руки, он неожидан­ но спросил: - Интересно, а где твой брат работает? - В депо...Хромировщиком, - с гонором ответил я, еле сдержи­ вая чувство восторга. - Простым рабочим? - удивился Алексей Федорович, - а какое у него образование? - А никакого, - в том же тоне ответил я, - его после девятого класса забрали на войну, а после победы он учиться уже не по­ шел - постеснялся с пацанами сесть за одну и ту же парту в вечерней школе... Я замолчал и с любопытством посмотрел на Алексея Ф едо­ ровича - мне было интересно знать, как он отреагирует на мои слова. - Интересно... И странно... Даже очень странно, - задумчиво повторил Алексей Федорович. - А что здесь странного? - в свою очередь спросил я. - Все ясно и понятно... - Слишком глубокая у твоего брата философия...Она похожа на суждения довольно грамотного человека, - тем же задум чи­ вым голосом заключил Алексей Федорович. Немного подумав, он спросил: - А как же он тогда попал за границу? - Не знаю, - с напускной серьезностью ответил я, - брат гово­ рит, что его анкетные данные оказались подходящими... Фронто­ вик, отличный специалист по токарному делу, зрелый возраст и холостой...Но самое главное, он, как человек, мог достойно пред­ ставлять нашу страну за рубежом... Я слово в слово повторил слова, которые часто слышал дома. Николаю, да и отцу, часто задавали этот вопрос, поэтому ответ уже был продуман и отшлифован. Мне хотелось к этому доба­ вить кое-что свое и еще больше хвастануть способностями бра­ 574

га, но ничего путного в голову не приходило. А мне так хотелось, чтобы Алексей Федорович наверняка подумал: если у него такой умный брат, то и он что-то значит...Яблоко от яблока недалеко падает... Но на этот раз Алексей Ф едорович моих мыслей не прочитал. Положив ногу на ногу, он продолжал: - Значит, ответ брата тебя не удовлетворяет? Я правильно тебя понял? Правильно, - подтвердил я. - И ты решил любыми путями искать нужный ответ? - снова поставил вопрос Алексей Федорович. - А что мне остается делать? - вопросом на вопрос ответил я. - Тогда тебе есть смысл выслушать и мою точку зрения...Она может оказаться для тебя полезной... Алексей Федорович снова встал и прошелся вдоль доски. По- гом, как на уроке, заговорил ровным голосом: - Да, действительно, при поверхностном взгляде кажется, что 11ушкин прожигал время, отпущенное природой гению, зря. Мно- I им хулителям казалось, если бы он, вместо балов и пирушек, писал стихи, то смог бы сделать значительно больше...Этим са­ мым он полностью реализовал бы себя на службе Отечеству... А на самом деле - это самообман! Веселью Пушкин уделял столько премени, сколько требовала его поэтическая натура! Нет ни од­ ного свидетельства, как друзей, так и недругов, что это вредило | '| о творчеству... Как качественно, так и количественно...Наобо­ рот, «творческая машина» Пушкина работала надежно, без сры- пов и сбоев. Но самое любопытное: никто из его знаменитых современников по работоспособности не мог даже сравниться г, Пушкиным! Мало этого, они были на голову его ниже!... Поэтому я считаю, что такое «прожигание жизни» Пушкину было необходимо и являлось составной частью, к тому же, неотдели­ мой, его творческой жизни! Это, ребята, интереснейший парадокс жизни Пушкина, не разгаданный до сих пор!... - А Лариса Никитична объясняла этот парадокс просто, но по- другому, - перебив Алексея Федоровича, выпалил я. - Как именно? - удивленно спросил Алексей Федорович. - Она объясняла странности в творческой жизни Пушкина его двуличием, - начал я пояснять словами Ларисы Никитичны. Это объяснение я запомнил «на зубок», ибо оно полностью соответ- <:|ковало и моему поведению в школе и на улице. - С этим я согласен, - протянул Алексей Федорович, - Пушкин, д( ‘йетвительно, старался быть таким, как все. Он, видимо, прекрасно 575

понимал, что выделяться из окружающей среды опасно: ждут оди­ ночество и насмешки...Об этом он говорил сам: ...Что ум высокий можно скрыть Безумной шалости под легким покрывалом... Но «шила в меш ке не утаишь» и двуличием себя не спасешь! Как ни маскировал Пушкин свои добродетели и «высокий ум», все равно «свет» его разгадал и, в конце концов, свел в могилу... Алексей Федорович тяжело вздохнул и, сев на место, продол­ жал: - Многие посредственные поэты стараются свою творческую жизнь строить «по Пушкину или Есенину» и таким образом стать знаменитыми...Пустая затея...Если не дано природой таланта, то вино и разгул им только вредят...И творческий огонь не разду­ вают, а еще больше тушат...Поэтому, ребята, Пушкинский образ жизни примеряйте на себя очень осторожно!...Это я говорю к тому, что вы тоже «балуетесь» стишками... Да и по глазам видно, что у вас честолюбивые замашки...В противном случае, вы бы со мной этот разговор не вели... Я сразу вздрогнул: • - Неужели Алексей Федорович догадывается, что я мечтаю стать писателем? Все возможно: я могу быть для него, как и для брата, стеклянным... Алексей Федорович молчал долго, словно продумывая сказан­ ное и то, что он еще хотел сказать... - А за рубежом, - начал неожиданно Алексей Федорович, - не­ уважительно говорить о Пушкине могут по разным причинам... Одни говорят, как обыватели, другие - вполне сознательно уни­ жают нашу национальную святыню и гордость. Там это умеют делать!... Сначала они пытаются нас убедить, что Пушкин на го­ лову ниже Гете и Байрона, не говоря уже о Ш експире. Если это получается не так, как хотелось бы, то пытаются внушить нам, что Пушкин был плохим сыном, неверным мужем и нелюбящим от­ цом. Если и здесь получается осечка, то делается все возможное, чтобы доказать нам, что Пушкин был невыносимым человеком - вспыльчивым, дерзким и несдержанным... Унижать русского человека за рубежом умеют!...Хотя...мы в этом сами виноваты: своим образом жизни даем хороший по­ вод... Авторитет русского человека на западе невысок...Такого же мнения они и о русском народе...Им наплевать на то, что рус­ ские создали великую культуру, освоили шестую часть планеты и победили в самой страшной войне за всю историю человече­ ства. Они скромно умалчивают о творениях Толстого и Горького, Глинки и Чайковского, Репина и Ш иш кина...Они не говорят о 576

наших^ученых и конструкторах...Зато во все горло кричат о к нашем бескультурье и пьянстве! И только на основе этого дела­ ют вывод: у такого невежетвенного народа не может быть гени­ альных поэтов и писателей...Подчеркиваю, они судят о нас не по лучшей части общества, а по худшей. Алексей Федорович замолчал и тяжело вздохнул...Чувствова­ лось, что последние слова он произнес с горечью и болью...Как за Пушкина, так и за ту часть русского народа, которая, по своей простоте душевной, дает повод говорить обо всем русском наро­ де плохо. Видимо, Алексею Федоровичу хотелось, чтобы в наших душах зародилась такая же боль и гордость. Лично я понимал Алексея Федоровича и был рад как за него, так и-за себя - .ведь я думал так же! А это ощущение было для менясценнее самой высокой награды... ■ : . мо Взвонованный таким ходом мысли, я, потеряв на момент чув­ ство' меры и стыдливости, самонадеянно проговрил: - А брат говорит, что у Пушкина есть «донжуанский список»... Он его написал в альбом одной женщине..-. Витька резко поднял голову и растерянно посмотрел на меня. Но мне сейчас было не до Витькиных эмоций - я задал самый «неудобный» вопрос из всех вопросов и с нетерпением ждал ответа. Алексей Федорович, резко повернув голову в мою сторону, се­ рьезно спросил: ; - И как же твой брат пояснил тебе назначение этого списка? - А никак, - бодро ответил я, - он только сказал, что этих женщин, а их было около тридцати, любил Пушкин. - Если брат тебе так ответил, то он вообще не должен был о списке и заикаться, - уверенно отчеканил Алексей Федорович. - А почему? - с недоумением удивился я. - Да, потому, что он тебе ничего конкретного не сказал!...Он выдал голую информацию, от которой, как я уже тебе сказал, боль­ ше вреда, чем пользы... Разбередил в тебе ненужное любопыт­ ство и оставил тебя с ним один на один. Теперь ты будешь года­ ми докапываться до сути этого злополучного списка. А какой в этом толк? Никакого... Самый вероятный исход твоих поисков один: любимый поэт, хочешь ты этого или нет, превратится в раз­ вратника и бабника! А как иначе, если, по твоим понятиям, трид­ цать женщин может любить только соблазнитель. Вот в этом и заключается основная опасность таких необдуманных сообще­ ний...Я убежден: нельзя совмещать гениальность человека с его интимносью, это грязно и безнравственно...Обнаженную душу великого нельзя рассматривать через замочную скважину!... 577

Алексей Федорович замолчал и пристально посмотрел на меня. - Значит, - начал я рассуждать, - эти сведения для меня лиш­ ние и совсем не нужные...Но я все равно до конца не понимаю, в чем их вред!? - Что ж, скажу это конкретнее, - уже более вздернутым голосом проговорил Алексей Федорович, - любые сведения должны соот­ ветствовать уровню интеллекта человека. В противном случае, они вредны и опасны. Такие сведения не понимаются, а если и пони­ маются, то в искаженном виде, и на основе их делаются ошибоч­ ные выводы и совершаются непродуманные поступки. Так вот, в этот список вошли лучшие женщины России... Жен­ щины, которых смело можно относить к «аристократкам духа». Пушкин же в любви без всякого сомнения был тоже «аристокра­ том» и никогда в отношениях с женщинами ниже этого уровня не опускался!... - А вы откуда это знаете? - словно «на засыпку» спросил я. - Об этом говорит его поэзия! - с пафосом ответил Алексей Федорович, поднимая палец кверху, - так о любви мог писать ис­ тинный «аристократ»!... К тому же, никто другой о любви не ска­ зал так искренне и нежно, как Пушкин!... Не забывайте, что эти жнщины, гордость России, тоже любили Пушкина!...Я убежден, что такие женщины позволяли себе быть рядом с теми, кто достоин их имени и положения. Если бы Пуш­ кин был другим, то они не стали бы с ним даже общаться... Говоря об этой стороне жизни Пушкина, уместно ответить на тот же самый вопрос: разве любовь Пушкина к женщинам повли­ яла на его творчество и он стал писать хуже? Или меньше? На­ оборот, в эти мгновения Пушкин создал самые лучшие и возвы­ шенные строки о любви!...Вот так, ребята, обстоят дела по этому вопросу...Разумеется, с моей точки зрения... Алексей Федорович замолчал и задумался...После короткой паузы продолжал: - На этот список можно посмотреть и с другой позиции: а с какой стати я должен, как документу, ему верить? - Но ведь список написал сам Пушкин? - скороговоркой вста­ вил я, - а вы только что сказали: верить нужно тому, что написано им самим... - Ну, и что? - резко возразил Алексей Федорович, чувствуя, что снова я ловлю его на слове, - а может он был сделан в шутливой форме? Или с каким-либо скрытым умыслом, который до сих пор остается тайной, известной лишь самому Пушкину? Мы же ста­ раемся настырно желаемое выдавать за действительное! И ос­ 578

новываемся лишь на своих домыслах!...Так что, запись в альбоме, пусть и сделанная рукой Пушкина, не дает нам права делать ско ­ ропалительные и желаемые выводы. В настоящее время ни один серьезный литературовед не сделает этого, ибо он хорошо пони­ мает: любое суждение превращается само собой в цепь новых суждений со своими предположениями, догадками и домысла­ ми... Алексей Федорович посмотрел на нас вопросительным взгля­ дом и, убедившись, что мы с ним согласны, продолжал: - Вот вы утверждаете, что много читаете Пушкина и написан­ ного о нем. - Да, - подтвердил я. - А вы где-нибудь встречали подобные сведения? Разумеется, кроме переписанных зарубежных пасквилей?! - В том то и дело, что нет, - искренне признался я, - мы с Вить­ кой перерыли все библиотеки и ничего подобного не нашли...У нас такое не напечатают... - Вот-вот, - поддакнул Алексей Федорович, - в нашей стране никто не позволит осквернять память Пушкина... И манипулиро­ вать его авторитетом - тоже...Уже прошло сто пятьдесят лет, а Пушкин, пока, один на всю Россию! И никто не знает, когда приро­ да подарит нам подобного гения! Повторяю: имя Пушкина для нас с вами бесценно и пачкать его всякими домыслами - ко ­ щунство и невежество... А вот на «заграничный роток» не наки­ нешь платок...Там готовы напечатать все, лишь бы умалить Пуш­ кина...Не скрою, в нашей стране тоже достаточно желающих до­ быть сенсационный материал и тем самым, за счет ухмылок над памятью Пушкина, возвысить себя... Лично я всем этим записям и письмам, обнаруженным в част­ ных коллекциях, мало верю. Здесь возможны такие махинации и подделки, что только ахнешь! - А разве можно подделать письмо Пушкина? - удивленно спро­ сил я. - Можно, - уверенно ответил Алексей Федорович, - ради денег проходимцы творят и не такие подделки...Так что, ребята, и с этой стороны не всякой записи или письму Пушкина можно ве­ рить... Повторюсь еще раз: верить можно лишь тому, что опубли­ ковал сам Пушкин! Все же остальное подвергайте сомнению и недоверию, проверяя творчеством Пушкина! Видимо, это и имел в виду Маркс, когда говорил: подвергай все сомнению! Это ут­ верждение, в какой-то мере, и является критерием истины! Кро­ ме этого, не забывайте простую истину: пройдут века, и все то, что кто-то сказал о Пушкине, забудется, уйдет в архив и канет в 579

лету. Останется лишь то, что написал сам Пушкин, да и то - самое лучшее...Такова судьба всех творений гениальных людей... Алексей Федорович замолчал и, резко подняв руку к глазам, посмотрел на часы. Поняв намек Алексея Федоровича, мы быст­ ро встали, поочередно приговаривая, что уже поздно, что нас ждут дома и уже пора учить уроки. - Хорошая получилась у нас консультация!...Надеюсь, что «по Пушкину» у вас вопросов больше не будет!? И если на экзамене будет эта тема, то вы с ней справитесь блестяще! - Конечно, справимся, - уверенно ответили мы с Витькой по­ чти одновременно, - мы Пушкина любим!... Мы вышли из класса вместе с Алексеем Федоровичем. На душе было легко и просто. Школа была уже пуста - на вешалке висело не более десятка пальто и фуфаек. Мы оделись и, сказав Алексею Федоровичу большое спасибо за «консультацию» и по­ прощавшись, вышли на улицу. Прямо на крыльце Витька неожиданно заговорил: - Ну, ты и устроил разговор!...Н икогда бы не подумал...И за­ чем тебе захотелось выяснять эти глупые вопросы?! Ты, что, луч­ ших придумать не смог?!...Себя опозорил и меня... Я оторопел...Такой принципиальной реакции со стороны Вить­ ки я не ожидал. Но, чувствуя справедливость Витькиных слов, про­ молчал. Видя мой конфуз и замешательство, Витька бросился в яростную атаку: - Ну, чего ты добился этим разговором?! Поставил Алексея Федоровича, как учителя, в неудобное положение и мне заткнул рот! У меня язык не поворачивался разговаривать с Алексеем Федоровичем об этом...Зря только время потерял...Не знаю, как тебе, а мне завтра будет стыдно смотреть в глаза Алексею Федо­ ровичу...Будет даже стыдно перед самим собой...Что он о нас подумает? Пошляки, да и только... Витька неожиданно замолчал и как-то виновато посмотрел мне в глаза. Он хорошо знал, что на его резкость я могу ответить тем же и не менее убедительно. Но я видел, что Витькин взгляд м о ­ лит о пощаде...Как можно спокойнее, я повторил его вопрос: - Ну, и что же, дружище, он может еще о нас с тобой подумать? Но Витька почувствовал в тоне моего голоса неуверенность и бросился в еще более яростную атаку: - Не знаю...После такого разговора он может подумать все, что угодно, и будет прав...Но...после драки кулаками не машут... Меня лично твои вопросики интересуют постольку поскольку. Мне дела нет, как Пушкин проводил свободное время... Кстати, у него его и не было! И прав Алексей Федорович, утверждая, что 580

Пушкин творил все двадцать четыре часа в сутки!...И все, что он делал, было потребностью его поэтической натуры! Мне, Леня, чи­ хать на то, скольких женщин любил Пушкин... Тридцать или с о ­ рок - мне все равно... Сколько ему было нужно, столько и лю­ бил... Мне бы успеть за свою жизнь разобраться в том, что Пуш­ кин написал для меня, как его читателя и поклонника... Меня, друг, совершенно не интересует его интимная жизнь... И мне стыдно, как сказал Алексей Федорович, подглядывать за Пушкиным в за­ мочную скважину... - Витя, - уже виноватым тоном проговорил я, перебивая, - ты же знаешь: бытие определяет сознание... - Согласен, - резко перебил меня Витька, - но слова Маркса я понимаю иначе... Это у обывателя бытие определяет сознание, а у «аристократа духа” как раз, наоборот, сознание определяет бы­ тие!...И ты это знаешь не хуже меня!... Разве пример декабрис­ тов не подтверждает этого?! Подтверждает!... Именно сознание определило жребий и бытие Сергея и Марии Волконских...Ари­ стократы духа, в том числе и Пушкин, выбирают для себя такое бытие, которое подсказывает чувство долга, а не то, которое дик­ туется самотеком, выгодой и удобством...Вот поэтому я считаю твои вопросики обывательскими, а весь разговор бессмыслен­ ным, а может быть и вредным... Ты же знаешь: наивная простота - хуже воровства!...Своей наивностью, Леня, мы сегодня сами себя унизили в глазах Алексея Федоровича! Кроме этого, мы по­ казали себя не такими, какие есть на самом деле. Вот это меня и гложет... У Алексея Федоровича наверняка изменится о нас мне­ ние, и в худшую сторону... Было бы куда лучше, если бы мы с тобой думали не об интимной жизни Пушкина, а об экзамене по литературе. И как не схлопотать за сочинение тройку... Витька замолчал и доверчиво посмотрел мне в глаза. Я мол­ чал... По-своему Витька был прав, и мне не хотелось, даже из чув­ ства противоречия, оправдываться и защищаться...К тому же, я считал, что оправдываются только виноватые, а защищаются - более слабые. Таковым я себя не считал... - Ну, ладно, Витя, - протягивая руку, уверенно сказал я, - оста­ вим детали критических замечаний до завтра. В твоих словах есть логика и правота, которую, ради принципа, я опровергать не хочу...Утро вечера мудренее... - Хорошо, - дружелюбно ответил Витька, до хруста костей по­ жимая мою руку. Витька любил в прощальное рукопожатие вкла­ дывать всю свою силу и мощь, особенно когда я признавал его правоту. В такие минуты он готов был простить мне любые выра­ 581

жения и мысли. Витька ценил, когда к его мнению относились с уважением... Я медленно шел домой, аккуратно обходя громадные лужи талой воды, разлившейся по всей улице. Тихий вечер близился к зака­ ту, но весенний шум продолжал доноситься со всех сторон: по- прежнему журчали ручьи и посвистывали с прищелкиванием скворцы. Но меня это не радовало - из головы не выходил раз­ говор с Алексеем Федоровичем и Витькино к нему отношение. Оно, окончательно испортив настроение, заставило задуматься над простым вопросом: чем же закончилась моя последняя по­ пытка обратить на себя внимание Алексей Федоровича? Из Вить- киной отповеди было ясно, что она закончилась крахом!...Прихо­ дилось признавать свое полное поражение и соглашаться на «бе­ зответную любовь» к своему любимому учителю... В этот день мне даже не могло прийти в голову, что через сорок лет, когда Алексей Федорович прочтет мою первую книгу, искренне скажет, что я оказался единственным его учеником, в способностях которого он глубоко ошибся...Но...это будет по­ том... Сегодня на душе было скверно и тоскливо... Но, с другой стороны, была и искорка радости! Алексей Ф едо­ рович, словно волшебной палочкой, снял многие недоумения и противоречия с личности Пушкина, копившиеся в моей душе уже несколько лет. После разговора мои «отношения с Пушкиным» стали яснее и чище, а обаяние - еще нежнее и глубже-.. Но все равно, какая-то недосказанность и тайна остались, ко­ торые перемешивались с недопониманием. А с годами тайна стала расширяться и углубляться!...А недоумение - нарастать...И только теперь, когда за плечами прожитая жизнь, мне стала по­ нятна простая мысль: сколько ни пытайся разобраться в хит­ росплетениях жизни и творчества Пушкина, ничего цельного и законченного не получится. Для разрешения «загадки Пушкина» одной жизни мало...Не хватает и жизни нескольких поколений... Настолько натура Пушкина глубока и широка...Видимо, Пушкин - вечен, ибо он сумел в свою короткую жизнь вместить жизнь предшествующих и будущих поколений... Нельзя объять необъят­ ное... 582

СЕМЬ ПЯТНИЦ НА НЕДЕЛЕ..

До конца урока оставалось несколько минут. Записав на дос­ ке домашнее задание, Олимпиада Васильевна, повысив голос, строго сказала: - Напоминаю: следующий урок у нас последний, поэтому по­ прошу всех быть готовыми. Конец - делу венец, и я не хочу ви­ деть вас в роли слушателей. Мы же, делая вид, что внимательно слушаем учительницу, ис­ подтишка укладывали книжки в сумки, готовясь в любую минуту сорваться с места и броситься на крыльцо школы. Стояла бур­ ная весна, и усидеть в душном классе было просто невозможно. К тому же, ласковое солнце, голоса птиц и запах клейких листоч­ ков тополей создавали дополнительную силу. - И последнее: после звонка, - продолжала Олимпиада Васи­ льевна, - прошу задержаться в классе тех, кто будет поступать в пединститут. Я пригласила для беседы преподавателя Красно­ ярского пединститута. Он расскажет вам о достопримечатель­ ностях города, об институте и условиях приема... Олимпиада Васильевна обвела взглядом своих любимцев. От­ ветом было гробовое молчание: ведь не так просто отказаться от живительного глотка воздуха и остаться в классе. Но лю бопы т­ ство брало верх. Лично я никогда не видел, кроме как в кино, «живого» преподавателя института... Прозвенел звонок... Как только лишние ученики покинули класс, сразу в распахнутые двери с шумом пошли наши соклассники и стали занимать свободные места. Рассаживались по трое, а то и по четверо. Заметив неладное, Олимпиада Васильевна про­ шлась между рядами и удалила всех «любопытных». Когда все уселись и установилась относительная тишина, она проговори­ ла: - В классе и так дышать нечем, а они пришли поглазеть...Ви­ тя Марков, открой, пожалуйста, окно, а Зина Кукетова, подбери все бумажки... Все приведите себя в порядок... И Олимпиада Васильевна обвела нас лукавым взглядом. Ког­ да в класс хлынул поток свежего воздуха и все облегченно вздоз- нули, Толя Поплавной неожиданно спросил: - Олимпиада Васильевна, а каким ветром к нам занесло этого профессора? Олимпиада Васильевна, рассмеявшись, сказала: - Да, никакой он не профессор...Это бывший учитель матема­ тики тридцать восьмой школы - Фрумин Давид Моисеевич. Два года назад он уехал в Красноярск, где устроился в институт пре­ подавателем математики. А в общем он симпатичный молодой 584

человек...Общительный и интересный...И к тому же - способ­ ный математик...Лично я уверена, что у него большое будущее... - А зачем он приехал в Боготол? - спросила Тамарка Сомова, как только Олимпиада Васильевна сделала паузу. - В гости...В школе у него остались хорошие друзья, коллеги и его ученики, которые нынче, как и вы, получают аттестаты. Са­ мых способных и одаренных он приглашает поступать к себе в институт, - пояснила Олимпиада Васильевна. - А нас он тоже пригласит? - не унималась Тамарка, - мы же не его ученики... - Разумеется, - воскликнула Олимпиада Васильевна, - чем вы хуже выпускников тридцать восьмой? Ничем!...Он приглашает поступать в пединститут всех боготольцев, как своих земляков... - А он, что, родился в Боготоле? - робко спросил кто-то из класса. - Нет, ребята...Он не коренной боготолец...В нашем городе оказался, как и я, по распределению...Проработал он в городе немного, но полюбил Боготол и оставил о себе добрую память. В школе его все любили и считали своим... - А зачем он тогда уехал в Красноярск, если и в Боготоле было неплохо? - робко спросил я, - ведь от добра добра не ищут... Олимпиада Васильевна с недоумением посмотрела на меня и спокойно ответила: - Я, Антонов, уже сказала, что Давид Моисеевич очень способ­ ный математик. И Боготол - не его место жительства и поприще для работы. Здесь не тот масштаб и не его размах. В Боготоле ему, как сегодня 8 нашем классе, тесно и душно. А Красноярск как раз по его запросам и способностям... В этот момент открылась дверь, и в класс, в сопровождении диретора, не вошел, а влетел молодой человек с копной вьющих­ ся волос и живым пронзительным взглядом. Затаив дыхание, мы робко встали...Внешний вид гостя никак не соответствовал нашим ожиданиям. Мы представляли преподавателя института солидным и важным, а на самом деле он ничем не отличался от Алексея Федоровича или Бориса Романовича. А если судить по внешнему виду, то он им даже уступал. А со щегольским видом директора его нечего было и сравнивать!... На нем был простень­ кий, в обтяжку, серенький костюмчик, рубашка в большую клетку, неброский галстук и, самое любопытное, узкие брюки, которые мы между собой называли «стильными». На ногах были тупоно­ сые туфли на толстой подошве желтого цвета. В таком виде у нас по городу гуляли только студенты, прибывшие на каникулы. 585

Но мы уже хорошо усвоили, что человека всегда встречают по одежке, а провожают по уму... - Садитесь, ребята, - ласковым голосом проговорил Григорий Анатольевич. Представив нам гостя, он извиняющимся голосом добавил: - Вы меня извините, у меня срочные дела и я не буду вам мешать, - и танцующей походкой вышел из класса. - Пожалуйста, Давид Моисеевич, вам слово, - с улыбкой сказа­ ла Олимпиада Васильевна. - Ребята, - уверенно начал гость, потирая руки, - прежде чем поступать в институт, нужно конкретно ответить на три вопроса... Первый - в какой город поступать, второй - в какой институт и третий - на какой факультет или специальность...Вот на этих вопросах я и остановлюсь и дам конкретный и убедительный ответ...Советую всем вам поступать в город Красноярск. Этот город является столицей нашего края и за ним будущее. Кроме этого, вы все должны быть патриотами и предпочесть его дру­ гим городам... И Давид Моисеевич повел увлекательный рассказ о городс­ ких театрах и музеях, о стадионах и спортзалах, о заповеднике «Столбы» и «Торгашинских пещерах», о строящихся Красноярс­ кой ГЭС и Академгородке...Я слушал, раскрыв рот, ибо в про­ шлом году был в Красноярске на олимпиаде школьников и мно­ гое о городе знал. Мало этого, все, о чем говорил Давид Моисее­ вич, казалось мне почему-то родным и близким. Лучшего города, чем Красноярск, я не видел, и в этом не было ничего противоес­ тественного... - Если же вы увлекаетесь математикой и физикой, - продол­ жал Давид Моисеевич, - и мечтаете о работе педагога, то реко­ мендую вам поступать в пединститут на физмат... Сразу отвечу, почему... Самый сильный преподавательский состав - это в пединститу­ те, а на физмате - особенно. Два года назад, на базе нашего института был создан Красноярский институт физики. Его со­ здателем и руководителем стал преподаватель нашего институ­ та Леонид Васильевич Киренский. Фактически Институт ф изи­ ки начинался в подвалах пединститута, где Леонид Васильевич и создал лабораторию магнитных явлений. Киренский сумел объе­ динить вокруг себя лучших преподавателей края. Поэтому учиться в нашем вузе, особенно тем, кто мечтает о хороших и прочных знаниях, интересно и престижно... Давид Моисеевич настолько увлекся рассказом о научных кад­ 586

рах института, что забыл .видимо, о цели своего прихода. Спох­ ватившись, он продолжал: - Ваши студенческие годы будут самыми насыщенными... Вас ждут лучшие лаборатории как пединститута, так и Института физики. В районе Афонтовой горы наш институт имеет прекрас­ ную лыжную базу... На стадионе «Динамо» - хороший каток, в полукилометре - могучий Енисей, через который заканчивается строительство самого длинного пешеходного моста... Сделав паузу и убедившись, что мы внимательно слушаем, он продолжал: - Если вы будете хорошо учиться, то у вас прекрасное буду­ щее...Вас могут оставить работать как в пединституте, так и в Институте физики. Сейчас у нас встала остро проблема моло­ дых кадров. Самые опытные преподаватели работают на два фронта: читают лекции в пединституте и занимаются научной работой в Институте физики. Им нужна хорошая замена, и это вам тоже нужно иметь в виду. Давид Моисеевич сделал паузу и, пройдясь около стола взад- вперед, продолжал: - В настоящее время Красноярск - это сплошная строитель­ ная площадка!... Строятся заводы, школы, больницы, которые нуж­ даются в хороших кадрах физико-математического профиля. .Осо- бый дефицит город испытывает в специалистах по электронной аппаратуре... Наши студенты в этой области пользуются спро­ сом... Если вы захотите работать в школе, то пожалуйста!... У нас вы получите прекрасную подготовку!...В физкабинете, где вы бу­ дете «бог и царь», можете удовлетворять все свои запросы. И хорошим примером для вас может быть работа вашего учителя физики Свирщевского Федора Михайловича... Повернувшись к Олимпиаде Васильевне, Давид Моисеевич спросил: - Я не ошибся?... - Нет, все правильно...В этом направлении Федор Михайло­ вич для них достойный пример, - спокойно подтвердила Олимпи­ ада Васильевна. - Так вот, пройдя хорошую практику в школе, вы можете посту­ пить работать к нам в институт...Если бы вы знали, сколько нам требуется физиков и математиков с хорошей школьной ба­ зой!...И мой пример вам налицо!... И Давид Моисеевич начал рассказывать о своей работе в Бо- 587

готоле...Я же сразу вспомнил разговор с Николаем Тимофееви­ чем... В словах Давида Моисеевича и Николая Тимофеевича было что-то общее, только его я пока не мог понять. Потом в памяти всплыл физкабинет Федора Михайловича...Его физический кру­ ж ок и кружковцы...Первое место на краевом смотре техническо­ го творчества...Поездка в Москву... Посмотрев на Толю Поплавного, а затем на Витю Изхватова, я продолжал размышлять: - А ведь Федор Михайлович - настоящий ученый!... Только странно, почему он, как Николай Тимофеевич или Давид Моисее­ вич, не уезжает работать в Красноярск? К тому же, Степа Степа­ ненко слышал от Бориса Романовича, что Федора Михайловича приглашали работать в пединститут...Приезжал преподаватель и уговаривал его переехать в Красноярск...А Федор Михайлович отказался...А почему?... Ведь в Красноярске он смог бы развер­ нуться в полную силу своих способностей?! Неужели ему прият­ нее выбивать из нас тройки и четверки, чем заниматься нау­ кой!?... Мои попутные раздумья прервали слова Давида Моисеевича, которые заставили меня вздрогнуть: - В этом году в нашем институте открывается факультет «Фи­ зика и основы производства». Как мне сказал ваш директор .мно­ гие из вас уже получили рабочие специальности: токаря, слеса­ ря, электротехника и даже получили квалификационные свиде­ тельства!... Это здорово!!! Такие ребята - готовые студенты это­ го факультета!... Им остается только сдать вступительные экза­ мены! Для них, как будто специально, мы создавали факульте- т...И кто его окончит, может работать где угодно...И Давид М ои­ сеевич обвел ребят класса доброжелательным взглядом... После некоторой паузы он продолжал-. - В заключение своей беседы я хотел бы сказать еще одно: наш пединститут в ближайшее время может быть преобразован в университет! В Москве сейчас об этом идут серьезные разго­ воры... Может случиться так, что вы поступите в институт, а окон­ чите университет!...Дерзайте, ребята!...Мы ищем и ждем знаю ­ щих, увлеченных и преданных науке абитуриентов!... Вот на этой ноте я и хотел закончить свое выступление. В учительской я ос­ тавил все данные о нашем институте... Олимпиада Васильевна вас с ними познакомит... Пожалуйста, вопросы... Мы все сидели, словно набрав в рот воды, хотя у каждого из нас была масса вопросов. Задать хотя бы один институтскому преподавателю никто не решился. 588

Давид Моисеевич как-то недоуменно посмотрел на Олимпиа­ да Васильевну, вопросительно развел руками и сказал: - Ну, что ж, если нет вопросов, то до свидания и до встречи в нашем институте... Давид Моисеевич так же быстро вышел, как и вошел. Как толь­ ко за ним закрылась дверь, Олимпиада Васильевна возбужден­ но спросила: - Вы что молчали? Разве у вас не было вопросов? - Да, были, - ответило несколько голосов из класса, - только их было страшно задавать... Такая встреча у нас впервые... - А Сомова тоже испугалась? - неожиданно спросила Олим­ пиада Васильевна, в упор глядя на Тамарку. - Да, нет, - громко ответила она, - я буду поступать в лесотехни­ ческий...На химпроизводство... - Ясно...А Валя Ксензов, мой лучший математик, куда решил поступать? - снова спросила Олимпиада Васильевна. - А мы с Валеркой Ефремовым попытаем счастья в мединсти­ туте... - Даже так?!... А а я думала, что из вас получатся хорошие инженеры... Странно... И зачем я только добивалась от вас глу­ боких знаний по математике!? Олимпиада Васильевна перевела взгляд на Витю Маркова и мягко спросила: - Ну, а Витя тоже решил не связываться с математикой? Или я ошибаюсь?... - Я? - застенчиво переспросил Витя, - я хочу стать геологом...В какой город поступать - еще не решил, не могу найти справочник для поступающих в вузы... Олимпиада Васильевна спросила еще несколько человек, пыта­ ясь найти хотя бы одного приверженца математики. Я с ужасом ждал, когда очередь дойдет до меня...Но она не дошла...Это меня удивило и, одновременно, озадачило. Ведь Олимпиада Василь­ евна сама мне советовала поступать в пединститут на физмат?! Неужели ее мнение изменилось и она в меня уже не верит? А может она в моем выборе не сомневается и поэтому не спраш и­ вает!? Могла бы, в этом случае, и представить меня Давиду М ои­ сеевичу...Мне бы была только польза... - Значит, - продолжала Олимпиада Васильевна, - мои любим­ чики не оправдывают моих надежд...Я-то думала, что готовлю из них великих математиков, а оказалось - врачей, геологов, спорт­ сменов...Хотя бы один захотел стать учителем математики... 11- лохо я вас учила и убеждала, - с улыбкой закончила Олимпиада 589

Васильевна. Я так и не понял: в шутку или всерьез говорила она свои последние слова. Подойдя к столу, Олимпиада Васильевна добавила: - Будьте свободны...Хорошенько думайте над своим выбо­ ром... Мы мигом выскочили на крыльцо школы...Ярко светило солн­ це. На тополях чирикали воробьи, а клейкие листочки деревьев уже отбрасывали небольшую тень. В те годы последняя декада мая была теплой и жаркой: ребятня уже вовсю купалась во всех загородных водоемах. Последнюю неделю десятиклассники ходили в школу без су­ мок, с двумя-тремя тетрадками. Так было заведено. Я же, напе­ рекор всем и вся, ходил в школу с сумкой до последнего дня занятий, чем вызывал заслуженную насмешку ребят как в школе, так и на улице. Старательно застегивая ремешки портфеля, я даже не заметил, как около меня оказались Витька Изохватов, Генка Обыскалов и Касым Килькеев. - И не надоело тебе таскаться с этой сумкой? - прозвучал над моей головой голос Генки, - мне она осточертела еще в пя­ том классе. - Надоело, - ответил я, не поднимая головы, - но что подела­ ешь...Я, как Рахметов, тренирую характер: делаю не то, что хочет­ ся, а то, что надо... - Давай-давай, - с издевкой проговорил Генка, - в ж изни при­ годится, только не забывай, что выше себя не прыгнешь... Беззлобно хмыкнув, Генка неожиданно спросил: - Ну, и как - рассеялись твои сомнения относительно педин­ ститута после беседы или нет? Как мне показалось, Фрумин - отменный агитатор... Этот естественный вопрос почему-то застал меня врасплох, но я уверенно ответил: - Не только рассеял, но и развеял...Теперь уж точно я еду в Красноярск и поступаю на физмат... Последнее слово, как мне показалось, я сказал вяло и неуве­ ренно. Словно какая-то неведомая сила заставила меня выда­ вить его из себя...Я сразу почувствовал, как и в разговоре с Николаем, что после такого ответа мне уже не придется пятиться назад...Слово - не воробей, за него надо отвечать...То, что я ре­ шил ехать в Красноярск поступать в пединститут, было обычным и правдоподобным заявлением. Но решение поступать на ф из­ мат было с долей авантюризма!...Математика никогда не была моим любимым предметом, и я в ней никогда не показывал от­ личных результатов. Если я что-то и смыслил в ней, то только 590

благодаря неимоверным стараниям Олимпиады Васильевны!...И когда я говорил о поступлении на физмат, то имел в виду не математику, а физику!...Физику я любил, а к математике, благода­ ря Олимпиаде Васильевне, испытывал лишь снисходительное уважение... Но вершиной моего невежества было непонимание того, что эти дисциплины, как две стороны одной и той же медали, разде­ лять нельзя!...Это единое целое! Физика без математики - это груда строительного материала, сваленного в одну кучу. Только математика, выполняя роль цемента, превращает груду камней в красивое и уютное здание. Этот пробел усугублялся еще и тем, что я любил литературу значительно больше, чем математику...И даже мечтал когда-нибудь написать книгу! Получался какой-то замысловатый «треугольник», который, на первый взгляд, казался нелепым и наивным... Сказанные слова заставили меня густо покраснеть, и я стыд­ ливо посмотрел сначала на Генку, а потом на ребят. К моему удив­ лению, вместо хлесткого ответа, Генка спокойно проговорил: - Мы тоже с Касымом решили поступать в пединститут... Толь­ ко Касым - на литфак, а я - на физмат... Так что, Леха, поедем вместе... Вчетвером будет веселее... Посмотрев искоса на Витьку, он добавил: - Может к нам присоединится и Витек...Он еще точно не ре­ шил...Говорит, с отцом посоветоваться надо... Захлебываясь от восторга, я, не моргая, смотрел на ребят, пе­ реводя взгляд с одного лица на другое. Потом, словно очнув­ шись, вскочил с возгласом: - Значит, снова вместе!...Вот здорово!...Получается, как в кино!... И мы наперебой заговорили о предстоящих экзаменах, об ат­ тестате и его оценках и о документах, которые уже сейчас нужно готовить. Когда наш восторг немного угас, Витька, стоявший молча в сторонке, серьезно сказал: - А знаете, что в пединститут поступают и наши девчонки - Лида Бахур, Светка Домненко и Лида Ридная?! - Да? - удивленно протянули мы, почти в один голос, - это уже совсем хорошо. - Только зря радуетесь, - с усмешкой добавил Витька, - они уже давно решили поступать в город Енисейск...И попутчиками быть не могут... Никто из нас Витьке не возразил, ибо знал: все, что касается Лиды Бахур, Витька знал точно и достоверно. К тому же, автома­ тически сработал иезуитский закон: кто не с нами, тот против 591 I

нас...И мы даже не удосужились поговорить с девчонками, чтобы их переубедить...А их судьба сложилась не блестяще...Повезло только Светке Домненко: она поступила на физмат и посвятила всю свою жизнь школе и детям. Лида Бахур тоже успешно сдала экзамены и поступила на литфак. Казалось, что все идет так, как и было задумано. Но...не тут-то было. Суровый климат Севера, на первом же курсе, наградил ее сначала воспалением легких, а потом туберкулезом...Долгие годы придется Лиде, в буквальном смысле слова, драться за место под солнцем и в...школе. В кон­ це концов, она одержит трудную, но красивую победу и добьется своего...Но...об этом речь впереди. Неудача постигнет Лиду Ридную: она получит тройку за сочи­ нение. Эта оценка окажется настолько для нее непривычной и оскорбительной, что она, не раздумывая, заберет свои документы и уедет в Боготол. Первая неудача для нашей любимицы и школь­ ной «поэтессы» окажется губительной и непреодолимой. Лида потеряет уверенность в себе, в своих силах и знаниях. Она даже не попытается после этого куда-либо поступать и фактически прекратит всякую борьбу за реализацию своей одаренности. Лида посвятит себя семье и воспитанию детишек в детском саду. Я не имею права быть для нее судьей, ибо она сама выбрала такую дорогу, но все же замечу: Лида, как и Генка Обыскалов, имея прекрасные результаты в школе, почему-то отказались их под­ тверждать и реализовывать в дальнейшей жизни. Журавль в небе ей оказался не нужен, а достаточно и синицы. На мой взгляд, Лида в школьные годы не сумела воспитать в себе бойцовский характер, который в таком деле является главной движущей си­ лой...Но все это станет ясным только потом... Сейчас же мысли были совсем другие... Я зримо прикинул круг одноклассников, которые собирались поступать в пединститут...Набирался добрый десяток лучших вы­ пускников школы, что мне льстило...К этому времени уже кое-кто поговаривал, что в пединститут поступает лишь тот, кто в более лучший вуз не поступит...Из-за слабой подготовки... Где-то в душе я был рад, что мой выбор, при таких попутчиках, не должен выз­ вать подобного подозрения... С другой стороны, я радовался за своих учителей!...Это они, своим беззаветным служением делу, убедили нас в том, что про­ фессия учителя прекрасна и заслуживает самого пристального внимания...Яблоки от яблони недалеко падают!...А Давид Мои­ 592

сеевич лишь завершил эту многолетнюю работу. Его слово тоже оказалось весомым и необходимым... Домой мы расходились возбужденными и целеустремленны­ ми. С этого дня у нас началась совершенно другая жизнь. Мы уже по-другому думали и мечтали, нам казалось «море по коле­ но»...Особенно это относилось ко мне: к своей заветной цели я пошел, как танк, сметая все преграды на пути... Общая цель всегда объединяла людей и делала их единым целым. Так получилось и у нас: мы везде были вместе, делали все сообща. Но уже через недельку я заметил, что Генка с Касы­ мом стали помаленьку от нас «откалываться». Когда мы с Вить­ кой подходили, то они сразу замолкали и виновато смотрели на нас. Я сразу заподозрил в этом что-то неладное. Когда мы с Генкой возвращались с консультации, я, подобрав удобный мо­ мент, спросил: - Слушай, Генка, мне кажется, что вы с Касымом что-то затева­ ете и от нас хотите скрыть...Говори уже прямо, зачем мутить воду... Генка покраснел и после некоторого раздумья ответил: - Мы, Леха, в Красноярск не поедем... - А куда вы решили ехать? - как можно спокойнее спросил я. - В Томск, - ответил Генка, - будем поступать вжелезнодорож- ный... Я был готов к любому ответу Генки и настраивал себя вести разговор серьезно и без эмоций. - А почему вы передумали? - Отец не разрешает Касыму идти в учителя. Он говорит, что самое лучшее место работы - это железная дорога. Здесь и пла­ тят куда больше и льгот целая куча. А в учителя, говорит, идут неудачники и фантазеры... Такие суждения мне были хорошо знакомы: Боготол - город железнодорожников и любой мог их повторить. Я хорошо знал семью Килькеевых: порядочная рабочая семья, но с интеллиген­ тской закваской. Отец всю жизнь работал на паровозе машини­ стом. Его старшие сыновья после окончания институтов работа­ ли где-то на железнодорожном транспортё; то есть пошли по сто­ пам отца. В семейных традициях они все знали толк...Поэтому с Касымом мне все ясно и не было вопросов. А, вот, к Генке были. Я хорошо знал, что он уже давно живет своим умом и «за компа­ нию» поступков не совершает. Генка внимательно выслушивает 593

всех, но всегда поступает по-своему. Долго не раздумывая, я спро­ сил: - Так это Касыму отец не разрешает, а тебе кто запрещает поступать в пединститут? Поехали в Красноярск, а Касым пусть едет в Томск... Посмотрев на меня с прищуром глаз, Генка серьезно прого­ ворил: - Это тебе, Леха, можно жить мечтами о молочных реках и ки­ сельных берегах. У тебя есть отец, мать, старшие братья и сест­ ры. В случае оплошности они тебе упасть не дадут...У тебя уже соломка постелена...А у меня одна больная мать. Мне помогать некому...При поступлении в институт вся надежда только на свои руки и стипендию. А на одну стипендию, которая в пединституте самая низкая, мне институт не закончить...Придется разгружать вагоны и баржи...А это уже не учеба...В железнодорожном сти­ пендия выше и мне будьт легче...Дальше...Закончу я институт... Мне придется начинать ж и ^ с нуля, имея на руках только за р п­ лату, которая в школе тоже сам^я низкая. И снова мне не устоять, а если и устою, то намыкаюсь па горло...Вот когда мне все это выложил отец Касыма, а он мужик .чртый и умный, то я понял: в пединституте мне делать нечего...И ре-.цИЛ, что нам с тобой, Леха, не по пути...Вот почему я принял решение. °хать в Томск и посту­ пать в железнодорожный...Нас едет пять человек: Толя Поплав- ной, Витя Марков, Володя Волков и нас двое... з Се ребята на­ дежные и в трудную минуту помогут...Будем держа,-„сЯ друг за друга...Думаю, что не пропадем... Так что, Леха, прости зь.трепот­ ню и не считай меня мелким человечком. У меня, как видишь, вы­ бора нет... Генка замолчал и исподлобья посмотрел на меня. Я молчал... Обвинять Генку в чем-то я не имел права, но и радоваться его решению тоже не мог. Я оказался перед ссершившимся фак­ том: в Красноярск я ехал один. Оставалась одна надежда на Витьку, да и тот мне намекнул, что возможно придется поступать в политехнический: его отец тоже хотел, чтобы Витька шел на железную д о ро гу... •з=с^| ая на десяток ле~ впеРеД. скажу, что как Генка, так и Ка­ сым, придерживаясь самых надежных боготольских устоев и при­ верженности железнодорожному транспорту, в тот день совер­ шили непредсказуемую ошибку. Они оба выбрали себе попри­ ще, которое не соответствовало складу их характера. И сейчас, вспоминая, как Генка крыл мне правду-матку в глаза, обосновы ­ вая свое намерение поступить в железнодорожный институт, мне все чаще и чаще приходит на ум, что в Генкиной трагедии есть 594

доля и моей вины. Если бы в тот день я настоял на своем и переубедил, то его жизнь могла сложиться совершенно по-дру­ гому и он, быть может, избежал трагедии. Его жизнь была бы более трудной и сложной, но общение с детьми и коллегами, когда ежедневно сеется “разумное, доброе, вечное” , избавило бы его от одиночества и укрепило бы веру в собственные силы. Нрав­ ственная стезя ежедневно, как бальзам, питает человека, высве­ чивая смысл жизни более емко и выпукло. А это мешает подойти к роковой черте. К тому же, я убежден: такие парни, как Генка, нуждаются в дружеской опоре!... Без нее они нормально жить не могут...Видимо, не просто так болит душа и в голову приходят такие мрачные мысли: чувство без вины виноватого - самое бе­ зутешное... Но на всю жизнь... А Касым Килькеев, юноша с душой поэта, оказался маленьким винтиком в отлаженном механизме железнодорожного транспор­ та. Столько лет ему пришлось мыкаться в этой железной паутине чужих дорог, прежде чем он сумел выбраться на свою, данную ему природой...А сколько ради этого ему пришлось принести в жер­ тву, чтобы устоять и не сломаться, как поэту. Касыму повезло...Е- му хватило мужества, воли, характера и целеустремленности в достижении цели...Сегодня Касым, Николай Килькеев, прочно стоит на ногах...Он известный в крае поэт, за его спиной несколько изданных сборников стихов...Но самые лучшие его стихи еще впереди... Я с улыбкой посмотрел на Генку и бодро сказал: - Жаль, что нам не по пути...Хотелось бы поехать вместе... В моих словах была большая доля искреннего сожаления, ибо я всегда восхищался Генкиными способностями. - Так, в чем же дело? - спокойно возразил Генка, - поехали в Томск!... Ты думаешь Томский пединститут хуже Красноярского? Томск - старейший научный центр... Студенческая столица... И ты ни в чем не прогадаешь... В первое мгновение я был готов уже согласиться ехать посту­ пать в Томск. Этому всплеску эмоций способствовал и тот факт, что в Томск ехал Толя Поплавной!...Но что-то непонятное меня удержало и я, вопреки желанию, сказал: - Нет, Гена, я поеду в Красноярск...Ш арахаться из стороны в сторону не буду. - Это твое дело, - сказал Генка, - мое дело предложить... Мы расстались с Генкой легко и просто, хотя с моей стороны все это было наигранным: ехать в Красноярск одному мне не хотелось. Но здесь сразу на память пришел случай двухгодич­ ной давности, когда мы с Вовкой Александровым сбежали из 595

Шулдата. Тогда я, как и сегодня, испугался одиночества и...нало­ мал дров... Я отбросил все свои сомнения и настроил себя на любые невзгоды и неудачи... Придя домой, я решил сказать о своем намерении отцу: мне хотелось знать его реакцию на мой выбор. Но отец с матерью был занят на огороде: они садили лук. Дождавшись отца, кото­ рый пришел в избу для отдыха, я подробно рассказал о своем решении. Внимательно меня выслушав, отец сказал: - Зачем тебе нужен Красноярск?!... На учителя можно учиться и в Абакане... Там Мария с Михаилом...Родные люди...В Абака­ не зима короче и теплее... Раньше наступает весна...Позже ло­ жится снег... Меньше нужно теплой одежды и обуви...Дешевле пропитание...!/! жить можно будет у Марии... Отец замолчал и исподлобья посмотрел на меня. Я понимал, что в своих суждениях отец прав и его доводы убедительны. Но ехать учиться в Абакан я не хотел, а после сегодняшней встречи с Давидом Моисеевичем об этом не могло быть и речи. Поняв по моему выражению лица, что в Абакан я ехать не намерен, отец продолжил: - В Красноярске тебе будет трудно... Нет родных...Придется жить на квартире у чужих лю дей... Харчеваться - в столовой... Я на пенсии... Кроме картошки и куска сала ничего дать не с м о ­ гу...На деньги тож е рассчитывать не приходится. Разве что под­ вернется шабашка... Но моя мебель уже выходит из моды: в ма­ газинах стала появляться фабричная... Отец на момент замолчал, потом добавил: - Зачем тебе Красноярск...Поезжай лучше в Абакан...Не по­ жалеешь, - и отец с надеждой посмотрел на меня...Я набрался мужества и твердо ответил: - Нет, папка, я поеду в Красноярск...Так для меня будет луч­ ше...И правильнее...А трудностей я не боюсь...И перенесу все, что выпадет на мою долю... Отец долго смотрел мне в глаза, постукивая пальцем по сто­ лу. Потом вздохнул и твердо сказал: - Ну, смотри...Свою волю я тебе не навязываю...Переубеж­ дать не буду...Я этого никогда не делал...Поступай, как считаешь нужным...Только потом никогда мне не жалуйся, что тебе плохо или ты ошибся... Сам захотел и сам за все расхлебывайся... - Ничего, папка, как-нибудь перебьюсь... Тебе в войну было во много раз сложнее, но ты же выдержал... Выдержу и я... Я посчитал, что разговор уже закончен и, как мне казалось, с хорошей концовкой. Но неожиданно заговорила мать, которая до сих пор молча сидела у печки: 596